Боги в тропиках. Религиозные культы Антильских островов

Воду, или культ лоасов

На Гаити господствует культ воду´. Так утверждают справочники по этой стране, книги, освещающие ее прошлое и настоящее. Но что такое воду´? Изуверский культ с первобытным ритуалом, кровавыми жертвоприношениями и чувственными плясками, которые жаждут лицезреть пресытившиеся американские туристы? Или это один из тех многочисленных культов, завезенных на Антильские острова африканскими рабами, в котором не больше порочного, чем в любой другой религии?

Постараемся разобраться в этих вопросах.

Республика Гаити занимает западную часть одноименного острова, которую Испания была вынуждена уступить Франции в 1697 г. Получив во владение столь лакомый кусок, французские колонизаторы попытались извлечь из него максимальные выгоды. Они поделили между собой захваченные земли, ввезли из Африки десятки тысяч рабов, беспощадная эксплуатация которых на сахарных плантациях приносила французским рабовладельцам баснословные прибыли.

В конце XVIII столетия в этой французской колонии проживало уже свыше полумиллиона человек, подавляющее большинство которых были рабами. Остальную часть населения составляли свободные негры и мулаты, а также белые — плантаторы и чиновники.

В 1795 г. по Базельскому договору к Франции перешла также восточная часть острова. Теперь весь остров Гаити стал вотчиной французских колонизаторов, но дни их господства были сочтены. Разбуженные громом французской революции рабы восстали и после нескольких лет ожесточенной и героической борьбы завоевали свободу и независимость.

В кого и во что верили негритянские массы Сан-Доминго, как окрестили французы Гаити свое новое антильское владение? Рабы здесь, как и на Кубе, оставались вне влияния католической церкви. Хотя французский «Черный кодекс» предписывал плантаторам обращать рабов в католичество и заставлять их молиться новому богу и хотя в колонии имелись представители французского клира — капуцины, кармелиты, доминиканцы, иезуиты, ни плантаторы, ни церковники не утруждали себя выполнением этих предписаний. Французские плантаторы, считая проповедь католичества среди рабов вредной вообще, особенно сопротивлялись распространению среди них церковного брака, что по крайней мере формально обязывало бы рабовладельцев не разлучать при продаже семьи невольников.

Во французском Сан-Доминго монахи, к какому бы они ордену ни принадлежали, думали только об одном — как обогатиться. Торговлей ли рабами, контрабандой ли, службой ли плантатору — как угодно, но приобрести состояние, ибо только оно одно могло принести им почет и удовлетворить их весьма разносторонние потребности… Правда, иезуиты, снедаемые жаждой власти, пытались заигрывать со свободными цветными, надеясь таким образом запугать плантаторов и подчинить их своему влиянию. Но коварные замыслы сынов Лойолы были шиты белыми нитками. В 1764 г. их изгнали как из пределов Франции, где их преступления и интриги вызвали всеобщее возмущение, так и из французских колониальных владений, в том числе из Сан-Доминго.

После завоевания Гаити независимости почти все католические священники, поддерживавшие французских колонизаторов, бежали из страны. Жан Жак Дессалин, правитель независимого Гаити, впервые в истории Латинской Америки в конституции 1808 г. провозгласил отделение церкви от государства, ввел гражданский брак. Эти действия вызвали гнев папского престола. Папа римский счел себя вдвойне оскорбленным: ведь церковь отделили от государства негры, вчерашние рабы, чернокожие… Ватикан такого афронта долго не мог простить. Даже после дипломатического признания других независимых латиноамериканских республик папский престол отказывал в нем Гаити, хотя правительство Гаити неоднократно выражало пожелание нормализовать отношения с Ватиканом.

Все эти годы религией гаитян, как отмечает американский исследователь Джеймс Г. Лейборн, была «странная галиматья — смесь католицизма и народных поверий».^{59}

Американец Хант, проживавший на Гаити, писал в 1860 г.: «Многие образованные люди, как и французы, верят в Вольтера, которого, как я часто слышал, они считают величайшим человеком всех времен».^{60} Тем не менее эти вольтерианцы считали церковь необходимой для народа и, вопреки враждебному отношению Ватикана, пытались восстановить в стране католическую церковную иерархию. Правительство рекрутировало за рубежом попов-расстриг, многие из которых были повинны в воровстве и других уголовных преступлениях, и, наделив их высокими церковными званиями, поручало им блюсти нравственность и мораль верующих. Можно вообразить, что это были за «пастыри»!

Впрочем, далеко не все правительства в указанный период покровительствовали католицизму. Фаустин Сулук, провозгласивший себя императором в 1849 г. и деспотически управлявший страной в течение десяти лет, явно благоволил культу воду.

В 1860 г. папский престол, наконец, признал независимость республики Гаити и установил с нею дипломатические отношения. В том же году был подписан конкордат, согласно которому Ватикан назначил на Гаити архиепископа и прислал около ста священников и монахов, главным образом французов.

С тех пор католическая иерархия продолжает оставаться чужеземной. Это главным образом французские и бельгийские священники и монахи.

С 1915 по 1935 г. Гаити была оккупирована американскими войсками. Империалисты США не могли простить гаитянам того, что их конституция запрещала иностранцам владеть собственностью. Двадцать лет ненавистные гринго грабили богатства страны и убивали гаитянских патриотов. В период американской оккупации в стране энергично работали различного рода протестантские проповедники, наехавшие из США, однако успеха они не имели: население видело в них прямых пособников оккупантов. Народные мстители — партизаны (какос), громившие оккупантов, верили в лоасов — божеств воду, к ним они взывали, сражаясь с солдатами гринго.

В 1930 г. на Гаити было 205 священников, из них только 8 гаитян. Из 105 монахов и 366 монахинь почти все были иностранцами. В это время в стране имелось 112 приходов и 465 часовен. За истекшие годы эти цифры несколько увеличились, однако влияние официальной католической церкви ограниченно. Народные массы, особенно в сельских местностях, выдавая себя за католиков, продолжают оставаться язычниками и верить в воду.

У последователей воду свои святилища, свои жрецы, свои праздники. В период правительства Эли Леско (1941–1946) католические церковники при помощи властей преследовали водуистов. Их святилища разрушались, жрецы преследовались, предметы водуистского культа уничтожались, от водуистов требовали публичного отречения от своей веры. Погромные действия церковников только ожесточали широкие массы населения. Двадцать лет спустя этим обстоятельством воспользовался другой тиран — Дювалье, захвативший власть в 1957 г. и удерживающий ее до сих пор. Стремясь укрепить свой авторитет в народных низах, этот верный и хитрый слуга американских империалистов провозгласил себя сторонником водуистского культа и выслал многих католических церковников-иностранцев, обвиняя их во вмешательстве во внутренние дела страны…

Итак, что же такое гаитянское воду?

Это еще одна разновидность синкретического афро-христианского культа, возможно, наиболее развитая и влиятельная по сравнению с другими, встречающимися на Антильских островах. Как и другие синкретические культы подобного рода, воду не имеет ни своего канонического кредо, ни кем-то утвержденного единого культового церемониала, ни окончательно выработанных правил и норм поведения верующих. Воду продолжает оставаться сегодня, как и сто лет назад, комплексом народных поверий без церковной иерархии, без своих богословов, без единого «духовного главы». Жрецы воду, как правило, неграмотны и не в состоянии объяснить смысл и содержание своей веры. Католические церковники считают водуистов идолопоклонниками, а их жрецов — варварами, колдунами, чуть ли не людоедами. По-иному смотрят на воду ученые этнографы, исследовавшие эту религию.

Ученые показали, что воду завезли на Гаити рабы из Африки, где оно было религией дагомейцев. Некогда на Гвинейском побережье существовало государство Дагомея, о нем впервые услышали европейцы в XVII в. Само понятие воду у дагомейцев означает богов и духов разного рода, главным образом духов предков. Кроме них дагомейцы почитают три группы божеств природы, возглавляемых «главными» богами. Во главе богов неба стоит Нана-Булуку, богов земли — Сабата; бог грома Ксевиозо возглавляет третью группу.

Дагомейцы совершали в честь своих богов жертвоприношения. Богов «кормили» плодами, птицей, скотом, а в древние времена и людьми. Религия Дагомеи, отмечает Б. И. Шаревская, содержит черты, характерные для раннего политеизма: расслоение сонма духов, выделение высших духов и перерастание их в божества, наделение олицетворений природы общественными атрибутами, преобладание умилостивительного культа, отражающего отношения господства и подчинения.^{61}

На Гаити воду, с одной стороны, вобрало в себя, видоизменив, ряд элементов из других африканских культов, с другой стороны, ассимилировало основные элементы христианской (католической) религии. Но кроме этого в гаитянском воду имеются и новые, только одному ему присущие элементы, порожденные местной действительностью и не имеющие ничего общего ни с религией дагомейцев, ни с христианством. Скрещивание этих на первый взгляд разнородных элементов породило по существу новый культ, сохранивший от дагомейского, пожалуй, только название.

Как указывает французский исследователь Альфред Метро, после двухсотлетнего «сожительства» этих элементов в воду они синкретизировались в новую «божественную семью», в которой «добрый бог» («Bon Dieu», как именуют гаитяне христианского бога). Христос, богоматерь, католические святые и африканские духи мирно уживаются друг с другом.^{62}

Некоторые исследователи называют воду религией гаитянских крестьян. Но это не совсем так. Скрытых сторонников воду можно найти и среди городского населения, официально исповедующего католическую религию. Об этом повествует замечательный гаитянский писатель Жак Стефан Алексис, замученный в застенках тирана Дювалье:

«Попробуйте отыскать в Фон-Паризьене человека, который, послав каплуна местному кюре, не преподнесет тут же даров и водуистскому жрецу! Весьма вероятно даже, что последователей водуизма было здесь гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд: католицизм был для многих всего лишь удобной ширмой. По правде говоря, чуть ли не каждый житель Фон-Паризьена посетил — и не один раз — хунфор (водуистское святилище. — И. Л.), попрыгал там вокруг столба, предназначенного для обрядовых плясок, и пролил несколько капель миндального молока перед алтарем. Люди среднего достатка, те, кому в социальном отношении особенно нечего было терять, относились к поставленной перед ними дилемме довольно легко: им не впервой приходилось примирять в своем сознании две разные религии, и совесть не слишком мучила их. Но богачи, честолюбцы, все те, кто занимал в обществе видное положение, не могли допустить и мысли о том, чтобы отречься от лоасов. В могущество водуистских богов они верили куда больше, чем в силы божественного провидения, придуманного людьми. Бог-отец и Христос, так же, как витающий где-то дух святой, жили очень далеко и представляли собой понятия отвлеченные: разумеется, и с ними не мешает примириться, но спешить тут некуда, можно подождать до смертного часа. Другое дело — лоасы, боги мирские, тесно связанные с людьми и с их повседневными занятиями, боги, которые каждый миг вмешиваются в человеческую жизнь и которые решают, быть ли дождю или солнцу в этих краях. С лоасами приходится всегда держать ухо востро — иначе, того и гляди, твой конкурент перехватит у тебя милость таинственных сил и сыграет с тобой злую шутку! Ведь лоасы не терпят, чтобы к ним относились пренебрежительно или с дурацкой расчетливостью…»^{63}

Дамбалла-уэдо — бог змей

Что же представляют собой лоасы? Это завезенные на Гаити домашние боги или духи дагомейцев, покровительствующие людям. Они могут помочь человеку лучше, успешнее работать. «Овладевая» верующим, вселяясь в него, они могут дать ему полезный совет, вылечить от болезни. Но лоасы не всемогущи. Они способствуют счастью, но не создают его. Они могут спасти человека от молнии, дождя, но предупредить их не в состоянии, ибо то и другое исходят от христианского бога, создателя и повелителя вселенной.^{64}

Из африканских божеств одно из первых мест занимает Легба. Этот лоа играет роль посредника между другими лоасами и человеком, к его услугам молящиеся прибегают чаще всего. Легба обладает способностью истолковывать другим лоасам нужды и просьбы людей. В Африке его символом является фаллос, на Гаити, однако, его представляют веселым хромым старикашкой-бедняком. Может быть, именно поэтому его образ синкретизируется со св. Антонием, покровителем бедняков.

Владыкой морей, своего рода Нептуном, является лоа под именем Агуэ-таройо, мулат с зелеными глазами. Его символами, эмблемами служат морские раковины, изображения кораблей, рыб. В его честь устраиваются празднества в заливе Порт-о-Пренса. У скал в этом заливе (Илетс) приносят ему в жертву кур, белых телят и шампанское. После жертвоприношения верующие, не оборачиваясь, поспешно возвращаются на берег, ибо Агуэ-таройо, как и все дагомейские боги, не любит, когда наблюдают за ним во время трапезы.

Лоа Заку — властелин полей, главный распорядитель всех сельскохозяйственных работ, своего рода министр сельского хозяйства. Крестьяне фамильярно именуют его «кузеном». Зака изображают селянином в синей крестьянской рубашке, такого же цвета штанах, с соломенной шляпой на голове. Он недоверчив, любит поживиться за чужой счет, ворчлив и не терпит горожан.

Эрзили-Фреда — водуистская Афродита и католическая дева Мария в одном лице. Это — веселая красавица-мулатка, кокетка и сладострастница, любит всякие удовольствия, в том числе роскошно одеваться. В святилищах ей отводится отдельная комната, где хранятся ее розовые и белые платья, украшения, туалетные принадлежности — мыло, духи, пудра, губная помада, щетки, гребни и прочее.

Дамбалла-уэдо — бог змей, хозяин дождя, живет в водоемах, озерах, источниках, хранителем которых он является. В водуистской космогонии Дамбалла-уэдо и его жена Аида отождествляются с радугой и изображаются в виде небесных ящериц или змей. Дамбалла-уэдо отождествляется с католическим святым Патрицием, укротителем змей.

Есть лоасы, охотнее других подчиняющиеся воле колдунов. Их можно использовать для отомщения обид и несправедливостей. Среди таких лоасов наибольшим успехом пользуются Маринетт — бва-чег, Маленький Жан — изящные ножки и красноглазая Эрзили. С этой же целью можно прибегнуть и к услугам мертвецов, но для этого следует заручиться согласием лоасов, которые ведают кладбищами, могилами и всеми делами, связанными с загробным миром. Их несколько, все они местного происхождения и все они «бароны»: Барон-Суббота, Барон-Кладбище, Барон-Крест.

Из них Барон-Суббота, пожалуй, самый влиятельный. Без его согласия колдун не в состоянии кого-либо околдовать и тем более отослать к праотцам. Барона-Субботу рисуют в виде похоронных дел мастера, одетого во все черное, в белых перчатках и накрахмаленной манишке, с черной палкой в руке. Символизирующие его предметы изображаются на алтарях и стенах святилищ. Среди них большой черный крест, инструменты гробокопателя — лопата, кирка и кол, череп и скрещенные берцовые кости.

Большой властью пользуется жена Барона-Субботы — мадам Брижжит. От их брака появилось целое потомство злых божеств Гедэ, среди них несколько военных — генерал Жан-Баитист, генерал Фуйе, Передовой Брутус и другие. Некоторые считают нынешнего диктатора Дювалье живым воплощением одного из этих божеств, в народе одна из его кличек Пана Гедэ.

Лоасы из семьи «Петро» родились на Гаити. Они ведут свою родословную от полумифического персонажа дона Педро, уроженца испанской части острова, о похождениях которого рассказывают различные легенды. От него происходят Жак-Филипп Петро, Преступник Петро и ряд других могущественных духов с тем же именем.

Лоасы заступаются за людей, исцеляют их от болезней, даруют им любовь, красоту и богатства, однако за свои услуги они требуют платы — жертвоприношений (их недаром называют «едоками» — mangeres), подарков и уважения. Лоасы обидчивы: если им поднести не то блюдо или станцевать в их честь не тот танец, они могут рассердиться и навести порчу на человека. Однако унганы (жрецы) знают их повадки и вкусы и предохраняют верующих от неприятностей и неожиданностей при общении с лоасами.

Последователи культа воду создают общины («общества»), возглавляемые унганами или мамбо (жрицами). Их называют также папалоа и мамалоа, т. е. отец и мать святого, как называют жрецов в культах сантерии и кондомбле. Унганам помогают унси (служки), которых выбирают из числаканцо (прошедших посвящение), а также ла-плас (церемониймейстер) и унганикон (руководитель хора и танцев).

Культовые церемонии проводятся в общинном святилище — большой хижине, чаще всего расположенной в чащобе, неподалеку от селения. Эту хижину отличает от других то, что рядом с нею расположена площадка с навесом (peristyle), который покоится на столбах. Столб в центре святилища называют митаном (poteaumitan), или дорогой духов, по нему спускаются в святилище лоасы. Хижину называют баги, а вместе с площадкой — умфро или умфрот. На земляном полу одной из стен баги на некотором возвышении расположен алтарь, похожий на витрину антикварной лавки. На нем размещены распятия и другие символы католической веры, изображения католических святых, у алтаря — сабля Огуна, свечи, цветы а также жертвоприношения — фрукты, блюда с водой, вино, игральные карты, священные камни, облитые оливковым маслом, символизирующие лоасов.

На полу и на стенах унган и его помощник рисуют во время службы кукурузной или пшеничной мукой магические рисунки — вевэ, символизирующие различных лоасов. У унгана в руке магическая погремушка — колокольчик (aso), символ его власти. Погремушка сделана из выдолбленной тыквы и украшена узорами из змеиных позвонков вперемежку с искусственным жемчугом. С помощью этой погремушки унган призывает лоасов, командует ими.

В религиозной практике воду центральное место занимают пляски под барабанную музыку. Барабанщики — профессиональные музыканты, они могут даже не пройти ритуал посвящения. Они должны обладать незаурядной музыкальной памятью и физической закалкой: ведь им приходится стучать в барабаны в течение многих часов. Для водуиста, как и для последователя сантерии, барабан не только священный инструмент, он вместилище духов.

Барабанные ритмы отличаются большим разнообразием. Им подчинены движения и действия танцоров. Ритмы носят названия различных западноафриканских племен, представители которых были завезены в качестве рабов на остров. Участники водуистских церемоний пляшут беспорядочно, каждый сам по себе, вокруг митана. Иногда двое или несколько танцоров сходятся и соревнуются друг с другом. Искусство пляски выражается в движениях не только ног, но и плеч и бедер. Танцы сопровождаются пением. Мелодии песен европейского происхождения, исполняются же песни на африканский манер — резко, с выкриками.

Важной частью «службы» является «кормление» лоасов. Для того чтобы расположить богов к себе, их следует заблаговременно попотчевать любимыми яствами: птицей, козлятиной и молодым бычком. Жертвенных животных предварительно наряжают яркими покрывалами, к рогам прикрепляют зажженные свечи (свеча зажигается всегда, когда обращаются к духам).

Барон-Суббота

Перед закланием животное заставляют выпить или съесть освященный напиток или еду. Если животное отказывается, значит оно неугодно богам, и его заменяют другим. После заклания совершается своеобразный обряд причащения: кровь жертвы пьют из калебасы участники церемонии. Часть мяса съедается ими же, а часть отдается лоасам — закапывается в священных местах или разбрасывается «на все четыре стороны».

Эта церемония породила басни о человеческих жертвоприношениях и людоедстве, которые якобы практикуются водуистами. «Никто никогда не смог доказать наличие таких фактов, — указывает Альфред Метро, — и если в прошлом случались ритуальные убийства, то они были совершены колдунами или по их совету, жрецы же черной магии в Гаити, несомненно, ответственны за меньшее количество убийств, чем их коллеги, действовавшие в Европе в XVIII и даже в XIX веках».^{65}

Контакт между богами и верующими происходит следующим путем. Бог «одалживает» тело верующего, становится на время священнодействия его владыкой, использует его в качестве орудия, с помощью которого проявляет свою волю, свои желания, мстит или оказывает благодеяния. Оседланный божественным всадником, впавший в транс верующий становится как бы «лошадью бога». В первый раз в верующего вселяется бог-дикарь — босаль, он заставляет своего «коня» метаться, дергаться и скакать подобно дикой необъезженной лошади. Такого бога-дикаря унган укрощает с помощью магической погремушки. В следующее «сошествие» лоа и его «лошадь» ведут себя более сдержанно.

«Оседланный» божеством человек теряет над собой контроль, его действия, жесты становятся судорожными и нелепыми, как при приступах падучей болезни. Выйдя из транса он о них ничего не помнит. Буйное поведение «лошади» свидетельствует о сопротивлении тела вселению лоа. Разумеется, все это происходит с подлинной «лошадью бога», а не с симулянтом, выдающим себя за таковую!

Во время транса участники церемонии внимательно наблюдают за действиями одержимого, подхватывают его, когда он падает, сдерживают его, когда он корчится и катается в судорогах по полу. Следует отметить отсутствие каких-либо эротических элементов во время транса. Более того, когда в транс впадает женщина, как и в сантерии, присутствующие следят за тем, чтобы ее одежда не была в беспорядке. С нее снимают украшения, чтобы она их не разбила или не поранилась о них. Находящийся в трансе, по-видимому, подсознательно чувствует эту заботу, что в свою очередь способствует необузданности его поведения.

Но вот лоа «оседлал» свою лошадь, находящийся в трансе постепенно успокаивается — теперь он уже не простой смертный, а само божество. Унган и его помощники приносят ему символы божественной власти — шляпу, саблю, палку, бутылку, сигару, а в некоторых случаях переодевают его в божественные одежды. Наделенный этими атрибутами одержимый пляшет под неумолкающий бой барабанов и пение присутствующих, но теперь его движения плавны и ритмичны.

«Лошадь» своим поведением показывает, какой именно лоа оседлал ее. Если это Дамбалла-уэдо, бог змей, одержимый шипит и изворачивается подобно змее; если это бог морей Агуэтаройо, его «лошадь» издает звуки, похожие на всплеск волн. «Лошадь» Огуна, бога войны, требует себе саблю и красный кафтан, изъясняется короткими резкими фразами, клянется и ругается, как и подобает лихому французскому сержанту. Если мужчина или женщина появляются после транса одетые в вечернее платье и надушенные с ног до головы, это явный признак, что в них вселилась фривольная Эрзили-Фреда, и так далее.

Сам характер транса и его механизм полностью пока не изучены учеными. С уверенностью, однако, можно сказать о водуистах, что в транс впадают не только те, кто предрасположен к истерии и неврозу (такие, возможно, и имеются, хотя негры очень редко страдают истерией), но и нормальные люди, в повседневной обстановке ничем не выделяющиеся. Судя по всему, впадающие в транс не теряют сознания, их поведение определяется характером определенного лоа, «повадки» которого хорошо известны верующим. Они-то и диктуют поведение «лошади».

Примечательно, что «лошадь» впадает в транс не столько под влиянием всеобщего мистического подъема, сколько под воздействием барабанных ритмов, пения и плясок активных участников моления. Зрители, как правило, весьма равнодушно внимают этому представлению, говорят между собой, курят, едят, шутят и смеются. По-видимому, оно производит на них куда меньшее впечатление, чем на посещающих такие спектакли иностранцев, в числе которых случалось бывать и автору этих строк. Барабанные ритмы играют первостепенную роль в создании атмосферы, способствующей трансу, это подтверждается и тем, что во время карнавала и на балах, как это пришлось наблюдать автору, под влиянием длительного барабанного боя некоторые из участников начинают биться в истерике, а в действительности впадают в транс.

Альфред Метро подчеркивает значение внешних аспектов, театральную сторону транса, превращающего «униженного и оскорбленного» крестьянина хотя бы на час в разодетого в шелковые одежды всемогущего бога, перед властью которого преклоняются все верующие. Решающим же фактором, вызывающим транс, по-видимому, является самовнушение. Ведь в транс впадают именно заранее намеченные к этому верующие, которые стремятся превратиться в «божью лошадь» в надежде получить от оседлавшего их лоа те или другие выгоды — исцеление от болезни, счастье в любви, богатство и т. д.

Наблюдая некоторых одержимых, отмечает Альфред Метро, возникает желание сравнить их с ребенком, воображающим себя индейцем или зверем и подстегивающим свою фантазию какой-нибудь одеждой или вещью. Взрослые делают вид, что верят ребенку, они предоставляют ему различные предметы, материально подкрепляющие его фантазию. Одержимые находятся в еще более благоприятной обстановке: зрители не притворяются, что верят в их игру, они искренне в нее верят. Водуисты не сомневаются в существовании лоасов и их способности вселяться в людей. В это верит и одержимый, разумеется, если он не симулянт. Легкость, с которой он перевоплощается в своего божественного персонажа, доказывает ему, если он вообще нуждается в доказательствах, что он действительно стал таким персонажем. Свою роль он играет в полной убежденности, что все его действия исходят от бога или духа, таинственным образом вселившегося в его тело. Короче говоря, по всей вероятности, сам факт его веры в то, что он одержим, заставляет находящегося в трансе действовать подобно одержимому без желания с его стороны ввести кого-либо в заблуждение.

Алтарь воду

Важное место в культе воду отводится посвящению, церемония которого именуется «мытьем головы» (lavé téte). Цель посвящения — освятить лоа-босаля, превратить его из «дикаря» в ручного. Мельвиль Херсковиц так описывает процедуру инициации. Неофита на три дня закрывают в комнату, где ему каждый день меняют белье. В эти дни в комнате рядом или во дворе родственники и друзья неофита поют африканские гимны и католические молитвы. Делают это они под руководством священника из саванны (prêt — savann), одного из водуистов, читающего весьма приблизительно на память католические молитвы. Время от времени «болельщики» совершают «малую процессию» вокруг комнаты неофита, неся флаг избранного лоа, которому приносят в жертву безалкогольные напитки — какао, молоко с рисом и сухие яства (mangé sec) — курицу с рисом. Предпочтение отдается сладким блюдам, так как водуисты убеждены, что лоасы большие любители десерта.

На третий день происходит обряд посвящения. Неофит одевает новое белье цвета, символизирующего избранного им лоа. В его комнате собираются все участники церемонии во главе с унганом, крестным и крестной. В роли последних предпочитаются родители близнецов или близнецы, которые, по поверию водуистов, приносят счастье. Присутствующие под бой священных барабанов распевают гимны в честь лоасов вперемежку с католическими молитвами. Неофита подводят к унгану, тот окунает руки в сосуд с холодной водой, в которой плавают накрошенные листья душистых растений. Этим раствором унган «моет голову» неофиту, вслед за чем лоа немедленно «вселяется» в новообращенного. Посвящаемый в полусознательном состоянии падает на ложе, присутствующие опускаются на колени и пребывают в состоянии оцепенения, пока унган не сообщит им, что лоа «доволен». После чего посвященного оставляют спать, участники же церемонии съедают часть приготовленных для лоа яств. На этом церемония инициации заканчивается.

Если же лоа, вселившийся в неофита, оказывается «буйным», враждебным, о чем свидетельствует беспокойное поведение посвященного — судороги, вопли, прыжки и т. п., то унган такого лоа «загоняет в сосуд», который закапывает в землю с тем, чтобы «враждебный лоа» никогда впредь не нарушал покоя ни посвященного, ни его родственников.

А теперь посмотрим, как происходит моление водуистов. Вот как его описывает в своем романе «Хозяева росы» известный гаитянский прогрессивный писатель Жак Румен.

В селении образуется процессия, направляющаяся в святилище — умфро. Ее возглавляет унган, за ним следуют унси в белых тюрбанах и белых одеждах. У каждого из них в руке зажженный сосновый факел. Далее идут церемониймейстер — ла-плас и знаменосцы, они несут флаги, на которых вышиты кабалистические знаки, символизирующие лоасов. Шествие замыкают барабанщики.

В умфро участники процессии совершают церемонию «целования земли». Они преклоняются перед митаном (центральным столбом), священными барабанами, хозяином умфро — унганом, расточают церемониальные поклоны друг перед другом. Их жесты и движения отдаленно напоминают французских аристократов, танцующих менуэт, которых в свое время копировали рабовладельцы.

Затем унгану подают кувшин с водой. Он его медленно поднимает вверх, поворачиваясь при этом на все четыре стороны, и окропляет землю несколькими каплями воды, после чего рисует магический круг, потом выпрямляется и начинает петь, унси вторят ему:

Когда Легба снисходит на одного из молящихся, унган вновь очерчивает на земле магический круг, водружает в центре его зажженную свечу и обращается к Легба с приветствием.

Указывая на корзину из ивовых прутьев, привязанную к митану, унган говорит Легба:

— Вот сума с едой, она понадобится тебе на обратном пути. Ничего не забыто: початки жареной кукурузы, облитые патокой и оливковым маслом, солонина, сладкие пироги и ликер, чтобы ты мог утолить жажду.

— Спасибо, — отвечает божество устами своей «лошади», — спасибо за пищу и питье. Вижу, что засуха ввергла вас в беду, но это пройдет, это изменится. Путь добра и зла перекрещивается. Я, Легба, владыка этого перекрестка. Я сделаю так, что мои сыновья негры выйдут на счастливую дорогу. Они покинут тропу нищеты.

Унган подает знак, и раздается прерывистая дробь барабанов. Разрастаясь, она переходит в оглушающий треск, бушующий в ночи. Общая песнь взвивается ввысь, увлекаемые древним ритмом крестьяне пускаются в пляс. Подогнув колени и раскинув руки, они движениями выражают свою мольбу:

Прислужники унгана кружатся вокруг митана, и белая пена их одеяний смешивается с колышущейся синей волной крестьянских одежд.

Унган встряхивает ритуальной погремушкой. Барабаны стихают. В центре магического круга ла-плас расстилает белую салфетку и кладет на нее огненно-рыжего петуха, дабы связать все сверхъестественные силы в один узел из крови и перьев.

Унган хватает петуха и потрясает им над головами молящихся. Затем он сильным рывком отрывает ему голову и размахивает туловищем на все четыре стороны.

Пляски воду

— Абобо! — поют его помощники.

Уиган повторяет свое движение и окропляет землю тремя каплями крови.

«Истекайте кровью, истекайте кровью, истекайте кровью», — поют крестьяне.

В неистовом порыве унси пляшут и поют вокруг принесенной в жертву птицы и, описывая вокруг петуха круги, горстями вырывают из него перья, пока совсем не ощиплют его. Унган развевает перья петуха вокруг столба, вновь очерчивает новый круг и водружает в центре зажженную свечу.

Ощипанный петух, ставший в результате жертвенной смерти «кокло» — божьим петухом, будет сварен без чеснока и сала и съеден в честь могучего и всесильного Легба…^{66}

Важное место в водуистском культе занимают погребальные церемонии. Описание одной из таких церемоний погребения Тонтона-Пьера, служителя Ти-Данги, бога ребенка, которой руководит унган Буа-д’Орм, мы находим в романе «Деревья-музыканты» Жака Стефена Алексиса.

«Главный жрец вошел в Дом мертвых, завешанный внутри белыми простынями. За ним следовал хор унси, затем шли другие посвященные, принадлежавшие к семейству покойного. На полу помещения был приготовлен прибор Тонтона-Пьера, а рядом расставлены бутылки оршада и ритуальные блюда с маньокой, маисом, плодами иньяма, бататами, мясом, лепешками, леденцами. Сосуд Ти-Данги, перевязанный белой лентой, занимал почетное место посреди комнаты, а в огромном продолговатом „погребальном котле“ блестела переливчатым блеском беловатая жидкость, в которую опущены были две ветки „кружевного дерева“.

Началось символическое погребение Тонтона-Пьера… Буа-д’Орму предстояло освободить от телесной оболочки „владыку“ покойника — лоаса Ти-Данги.

Процессия обошла Дом мертвых. Двое мужчин вынесли в перистиль „погребальный котел“, и Буа-д’Орм направился к ограде святилища в сопровождении остальных верующих. Старик нес большую белую скатерть. Чуть слышно шагая, люди двигались вслед за главным жрецом, который шел слегка покачиваясь. Дойдя до деревьев-жертвенников, он опустился на колени и расстелил на земле скатерть. Родственники покойного выстроились полукругом за оградой. Буа-д’Орм выпрямился… Послышались скорбные молящие звуки ритуального гимна.

В трансе

Буа-д’Орм медленно качал головой, наблюдая за собравшимися. По ту сторону дороги рос священный орешник, протягивая тонкие ветви навстречу ночи. Придет ли изумрудная змея, богиня, обитающая в этом чудесном кустарнике? Явится ли она своим детям? Главный жрец стал взывать к ней:

В орешнике раздался шорох, среди листвы показалась и тотчас же спряталась треугольная головка. Грянул хор, приветствуя богиню, согласившуюся присутствовать на мистическом погребении Тонтона-Пьера. Клемезина Дьебальфен впала в транс первая. Она вышла вперед, сморщенная, еще более согбенная, чем обычно, нетвердо ступая под тяжким бременем лет. Звуки гимна поднялись к самым звездам.

— Агойе, Ти-Данги!.. — взывал Буа-д’Орм. — Тонтон-Пьер вырос на нашей земле стройный, как ствол молодой пальмы. Он работал в поте лица, Ти-Данги! Он никогда не боялся нищеты, Ти-Данги! Он трудился, трудился, трудился!.. Мы все знали только нищету и труд, агойе!.. Мы отдавали тебе то немногое, что имели, агойе! Не покидай нас, Ти-Данги!.. Твой служитель умер, Ти-Данги, но все же не покидай нас!.. Приди, выбери того, кто достоин служить тебе!.. Мы все собрались здесь, выбирай! Ты нужен нам, Ти-Данги! Мы не можем отпустить тебя, Ти-Данги!

Буа-д’Орм бросился на колени. Как молния, промелькнуло в листве какое-то животное и упало на белую скатерть. Подхватив ее, главный жрец тут же связал все четыре конца. Хор запел, обращаясь к Ти-Данги:

Четверо мужчин взяли скатерть. Подняли ее с глухим стоном, словно это была непосильная тяжесть. Их лица были искажены от натуги. Шествие двинулось в обратный путь…

Войдя в Дом мертвых, носильщики положили скатерть в угол, рядом с прибором. Женщины принялись вытирать большими платками потные лица тех, в кого вселились духи…

По знаку Буа-д’Орма церемониймейстер святилища взял принадлежавший богам сосуд из красной глины и унес его. В перистиле лоасы-охотники выстроились в два ряда, лицом друг к другу. Главный жрец уединился в зале собы — вождя племени. Двое мужчин принялись ветками кружевного дерева взбалтывать воду в большом котле. Толпа отхлынула: этой воде приписывали свойство обесцвечивать кожу. Все быстрее взмахивая руками, мужчины с силой хлестали по воде. Во тьме ночной раздавались синкопированные звуки песнопений. Барабанщики схватили сосуд Ти-Данги; один из них зажал его между коленями и принялся стучать по нему железным прутом. Двое других, последовав его примеру, мерно ударяли по стенкам сосуда…

Вдруг раздался глухой звук — амфора разбилась, и наступила тишина. Буа-д’Орм тотчас же вышел из залы собы в блистающей белизной одежде; голова его была повязана белым платком, лицо казалось просветленным…

— Сосуд разбился. Скорее в дорогу! Пусть те, кому неведом страх, следуют за мной. Но будьте осторожны! Горе тому, кто оглянется назад!

Барабанщики подобрали осколки глиняной амфоры, разбившейся под ударами железных прутьев. Двое мужчин взяли „погребальный котел“. Процессия двинулась в путь… Люди должны были оставить на перекрестке Невидимых осколки амфоры и вылить погребальную воду.

Вскоре издали донеслись звуки скорбного гимна вечного расставания:

Оставалось вернуться в святилище и совершить последние тайные обряды, о которых, по преданию, нельзя говорить под страхом, что язык нечестивца навсегда прилипнет к гортани. В представлении участников церемонии Тонтон-Пьер воспарил теперь в райскую обитель праведных, его душа выплыла из вод, в которые она погрузилась в минуту смерти, и превратилась в славящую богов птицу. Мистическое погребение было закончено, теперь можно и погоревать. Тело Тонтона-Пьера положили в гроб и предали земле. Мужество вернулось к крестьянам: ведь все лоасы присутствовали на похоронах. Ти-Данги снова воплотился. Значит боги по-прежнему любят своих детей».^{67}

Ритуальные знаки на полу

Колдовство, вера в чары, в силу магических заклинаний составляют основное содержание культа лоасов. Народ верит в существование зомби — живых покойников. Колдуны якобы обладают умением воскрешать покойников и заставлять работать на себя. Зомби легко отличить от действительно живых людей — у них глупое выражение лица и говорят они через нос. Колдуны их кормят, но не дают соли. Достаточно съесть им крупинку соли, как к ним возвращается сознание. Некоторые, опасаясь, что их умершие близкие могут быть превращены колдунами в зомби, душат труп или отрезают ему голову…

Но больше всего вызывает страх и ужас водуиста деятельность тех, кто при помощи колдунов вошел в тайный союз со злыми духами и, запродав им душу, обрел способность безнаказанно совершать преступления. В народе их называют по-разному: зобоп, бизаго, галипот, вланбиндингес, вольтижер. Зобопы и им подобные оборотни образуют тайные общества. Одетые в белое, со свечами на голове, они ночью нападают на людей, грабят их, связывают высушенными человеческими кишками. Некоторых зобопы поедают, других умерщвляют и превращают в зомби или в зверей. Зобопы модернизируются: их банды разъезжают на автомобилях…

Этими повериями воспользовался тиран Франсуа Дювалье, Папа Док для своих сторонников, Папа Гедэ или Барон-Суббота для своих противников. «Изучавший на протяжении всей своей жизни обряды черной магии, — пишет о нем американский журналист Леланд Стоу, — Дювалье стал признанным авторитетом по части языческого колдовства, а по некоторым данным также великим жрецом. Обитатели глухих районов убеждены, что он наделен какой-то сверхъестественной силой… Эта репутация помогает Дювалье удерживать крайне суеверных гаитян в состоянии запуганности и полного повиновения».^{68}

Дювалье организовал террористическую банду из отпетых головорезов, которых в народе называют тонтон-макутами — оборотнями, привидениями. Вооруженные автоматами и винтовками, рассказывает о них гаитянский общественный деятель Г. Огюст, одетые в балахоны с прорезями для глаз, тонтон-макуты врываются ночью в дома мирных жителей, избивают и похищают людей, устраивают погромы в редакциях и типографиях патриотических газет, творят самосуды на улицах Порт-о-Пренса. Они помогают сгонять крестьян с земли, подавлять забастовки. Они организуют провокации и убийства. Численность этих отрядов 15 тысяч человек.^{69}

По своей жестокости Дювалье превзошел самых кровожадных богов воду. Этот бесноватый тиран замучил свою секретаршу, заподозренную в связях с патриотами. Он вскрыл ей вены и выпил стакан ее крови. В его дворце оборудована для пыток специальная комната, которую он называет «косметическим кабинетом». Одна из деталей ее «оборудования» — так называемая человековыжималка, гробовидный ящик, утыканный изнутри стилетами.

По приказу тирана изготовлена и широко распространяется среди населения фотография, на которой он изображен в парадной форме президента, положив руку на плечо воскресшего Христа. Диктатор сочинил и заставляет своих подданных читать следующую «воскресную молитву»:

«Наш Док, навечно пребывающий в своем дворце, да будет благословенно имя твое ныне живущими и будущими поколениями, да сбудется воля твоя в Порт-о-Пренсе и в его окрестностях. Дай нам сегодня новое Гаити и никогда не прощай оскорблений врагам родины, которые в злобе своей брызжут ядовитой слюной. Да падут они под тяжестью своих злонамерений: не давай им пощады. Аминь».

Папа Док превратил колдовство в официальную «идеологию» своего правительства. Он, например, послал секретного эмиссара на могилу Джона Кеннеди, находящуюся на Арлингтонском кладбище. Там его посланец наскреб горсть земли, подобрал увядший цветок, запечатал в бутылочку немного арлингтонского воздуха. Эти «сувениры» понадобились Дювалье для магических заклинаний, с помощью которых он надеялся заточить душу Кеннеди в бутылку и подчинить ее своей воле, с тем чтобы оказывать влияние на решения госдепартамента в выгодную для него сторону.

Но как бы ни лютовали мракобес Папа Док и его упыри тонтон-макуты, никакая магия, никакое колдовство не спасут их от неизбежного, неотвратимого краха. Многострадальный народ Гаити поднимается на борьбу за свою свободу и независимость, и рано или поздно он освободится не только от своих угнетателей, но и от отживших свой век верований и предрассудков.

Кармело Мелон, герой романа «Деревья-музыканты» Жака Стефена Алексиса, говорит старому унгану Буа-д’Орму, владыке святилища Ремамбрансы: «Я уже не могу покоряться и твердить, что господь бог добр, что лоасы — паши отцы, что Ремамбранса будет жить вечно… А если нужно, чтобы старое погибло и рушилось, то что должно родиться?.. Если святилищу, обрядам и тебе самому суждено исчезнуть для того, чтобы возродился наш народ?..»

И как ни горько и ни тяжело старому унгану Буа-д’Орму, в душе он вынужден признать, что Кармело Мелон прав. Прощаясь с ним, Буа-д’Орм как бы благословляет его на ратный подвиг во имя счастья его родины: «Иди навстречу будущему, иди с чистым сердцем и сбереги его в чистоте!..»

Будущее Гаити принадлежит Кармело Мелону, людям труда…