Большая игра. Война СССР в Афганистане

Глава 3 Советы окапываются

Советское вторжение в Афганистан стало непосредственной причиной свертывания процесса разрядки в «холодной войне». Вашингтон был возмущен. Дух примирения, который установился после разрешения кубинского ракетного кризиса 1962 года и, как ни странно, привел к положительным результатам в ходе встреч на высшем уровне между Брежневым и президентом США Ричардом Никсоном, сменился новым витком враждебности.

Президент Джимми Картер назвал агрессию Москвы в Афганистане «самой большой угрозой миру после Второй мировой войны». Однако он мало что мог сделать, чтобы подкрепить свои слова, так как его внимание было сосредоточено на иранском кризисе и освобождении американских заложников. В начале ноября 1979 года, за семь недель до советского вторжения, иранские студенты захватили в американском посольстве в Тегеране шестьдесят шесть дипломатов, сделав их заложниками нового радикального исламистского режима аятоллы Хомейни. Эта шокирующая акция была направлена на укрепление «исламской революции» и должна была удержать Вашингтон от вмешательства в дела Ирана. Что же касается Афганистана, то даже если Белый дом и был склонен принять серьезные контрмеры в ответ на действия Советов, память о поражении Америки во Вьетнаме почти исключала такую возможность. Вашингтон развернул яростную пропагандистскую войну, но не желал предпринимать каких-то более серьезных шагов, чем ожесточенные обвинения в адрес Москвы.

Государственный департамент и другие ведомства начали скармливать СМИ истории о том, что советские войска якобы используют в Афганистане химическое оружие. Президент Картер ввел эмбарго на продажу зерна Москве, ограничил права СССР на отлов рыбы в американских водах и отложил передачу в Конгресс проекта договора о сокращении ядерных вооружений ОСВ-2.[47] Самой серьезной ответной акцией Вашингтона стало заявление о том, что Америка намерена бойкотировать приближающиеся Олимпийские игры 1980 года, которые должны были пройти в Москве. Соединенные Штаты также прилагали все усилия, чтобы сплотить мировое сообщество против вторжения. 14 января Генеральная Ассамблея Организации Объединенных Наций одобрила 104 голосами против 18 решение, призывающее к «непосредственному, безоговорочному и полному выводу» советских войск из Афганистана.

Многие на Западе расценивали это вторжение как расширение советской империалистической экспансии. Это мнение поддерживалось также уверенностью в том, что советское присутствие в Афганистане приблизило Советский Союз к приобретению всепогодного порта на теплом побережье Индийского океана. В XIX столетии это было одной из амбиций, которая побудила британцев вступить в «большую игру» против России за контроль над Афганистаном и другими районами Средней Азии. Но СССР был далек от стремления заполучить такой стратегический порт. Через несколько недель после того, как кремлевские «ястребы» приветствовали вторжение в Афганистан как большой успех, советские войска стали все чаще подвергаться нападениям местных афганских племен, от которых страдали все предыдущие захватчики, начиная с Дария I и Александра Великого.

Надежда на широкую поддержку нового режима Бабрака Кармаля, появившаяся после устранения Амина, не оправдалась. Москва винила во многих проблемах страны свергнутого лидера и не хотела понять, что какой бы скромной поддержкой населения ни пользовалась НДПА, даже эта поддержка скоро испарилась. В итоге, все это сыграло свою негативную роль. В скором времени ввод в Афганистан частей Красной Армии еще более усугубил положение. Вместо того чтобы помочь афганскому правительству установить контроль над страной, советское присутствие только ускорило появление беспощадной оппозиции, которая быстро расширяла свое влияние как на равнинах, так и в горной местности.

В первые дни после штурма дворца Тадж-Бек, лейтенант Валерий Востротин со своей ротой оставался там, помогая обеспечивать его безопасность. Сформированный им во время первой боевой операции боевой дух роты и дальше поддерживался тем, что им было доверено охранять один из символов государственной власти Афганистана. Вскоре Востротин был рекомендован к представлению очередного звания капитана и к получению высшей награды — Звезды Героя Советского Союза.

Представления Востротина о том, как должен действовать офицер в его положении, частично были взяты с экрана кино. В Советском Союзе было снято множество фильмов о выдающихся победах времен Второй мировой войны. В некоторых сценах можно было видеть советских солдат, берущих у немцев сигареты и фляги для шнапса в качестве трофеев. К тому же ни он сам, ни политрук 9-й роты не знали, что правила ведения войны запрещают грабеж, которым их бойцы теперь занялись в массовом порядке. Себе Востротин забирал пистолеты, шляпы и ковры, чтобы покрыть ими внутреннюю часть своей палатки, вернувшись в Баграм. Швейная машина была нужна для ремонта униформы. Но самыми ценными трофеями были потребительские товары, недоступные в Советском Союзе — телевизоры «панасоник» и стереомагнитофоны «шарп».

Веселье продолжалось два дня. Накануне Нового года 9-й роте приказали соединиться с другими подразделениями 345-го полка, которые прибыли в Баграм после штурма дворца. Чтобы взять с собой на базу все награбленные товары, которые по прибытии предполагалось распределить между каждым из взводов, Востротин конфисковал открытый грузовик ЗиЛ. Грузовик следовал за боевыми машинами десанта от Кабула назад на север, к авиабазе. Когда Востротин вечером прибыл в Баграм, играл военный оркестр. Недавно прибывшие подразделения приветствовали его бойцов как героев.

Солдаты Востротина разбили палатки, приняли душ и начали всерьез готовиться к празднованию Нового года. В воздухе витала эйфория, когда прозвучал сигнал боевой тревоги. Бойцам 9-й роты было приказано одеться в полевую форму и построиться перед штабом полка. У них было пять минут. Востротин мог только догадываться о причине тревоги. Он решил, что его закаленная в боях рота, должно быть, выбрана для участия в подавлении нового нападения повстанцев, когда прибыл командир 345-го полка. Прежде чем выступить с речью, полковник Николай Сердюков с угрюмым лицом строго оглядел строй солдат. «Мы думали, что вы, солдаты, были героями! — рявкнул он. — Но вы, оказывается, не что иное, как мародеры и обычные преступники!»

Повернувшись к одному из своих помощников, Сердюков приказал обыскать Востротина и его бойцов. Их БМД были также обысканы. После этого унижения ЗиЛ и все его заветные трофеи были конфискованы. Востротину пришлось на время забыть о продвижении по службе и о своей награде, но ему еще повезло, что он избежал более серьезного наказания.

9-я рота была опозорена, но ненадолго. Этому подразделению еще предстояло стать одним из самых известных в той войне. Легенда о его солдатах уже росла, и их боевой опыт означал, что 9-я рота будет первой выбрана из других подразделений, чтобы принять участие в особо важных операциях. Позже, этот опыт не раз помогал командирам 40-й армии планировать свои действия на будущее. Уже к маю 1980 года 9-я рота была подразделением, получившим наибольшее количество наград в Афганистане.

Востротину по-прежнему везло и в других случаях. Получив два ранения, он дослужился до ранга генерала и, в конечном счете, получил звание Героя Советского Союза — самую высокую воинскую награду в Советском Союзе. После четырех лет службы в Афганистане он был направлен для обучения в военной академии, однако в 1986 году возвратился в Афганистан в качестве командира полка. Как одаренный, но простой командир и как защитник интересов подчиненных, он пользовался любовью и уважением своих солдат, а также почти всех тех, кто принимал участие в этом конфликте, который, как он сам понял, был совершенно бессмысленным.

Двадцатипятилетний армейский лейтенант Владимир Поляков служил в Потсдаме, около Берлина, где командовал взводом разведки артиллерийского батальона Группы советских войск в Восточной Германии. Когда высокий темноволосый офицер в декабре 1979 года получил приказ отбыть в Афганистан наряду с другими советскими частями, его отец — высокопоставленный офицер КГБ — предложил помочь ему получить другое назначение на более безопасную должность. «Но ты же сам послал меня в военное училище, — возразил Поляков. — Я был обучен для войны — и теперь, когда моя страна нуждается во мне, ты хочешь, чтобы я остался в стороне?» Циркулировали слухи, что Вашингтон также планировал вторгнуться в Афганистан, и советские войска стремились опередить американцев, чтобы разбить их там, если понадобится. Полный патриотизма, Поляков был готов защищать свою родину, помогая афганскому крестьянству защитить себя от любого врага.

Из Термеза, на юге Узбекистана, его полк, входивший в состав 108-й мотострелковой дивизии, вступил в Афганистан холодной ночью в начале февраля и присоединился к потоку людей и машин, двигавшихся на юг, к Кабулу. Поляков ехал в разведывательном БТРе, который отличался от обычного бронетранспортера тем, что вместо тяжелого орудия был оснащен оборудованием для разведывательных целей — прибором ночного видения, дальним прицелом и крупнокалиберным 14,5 мм пулеметом.

Колонна продвигалась под легким снегопадом вдоль горного перевала Саланг, а затем под ним — по замечательному трехкилометровому туннелю, недавно законченному советскими инженерами-метростроевцами, которые с трудом пробивали себе путь через бесплодный, покрытый белыми снеговыми шапками Гиндукуш, чтобы провести единственную дорогу через всю страну от севера до юга. Огромное количество тяжелой техники, включая несколько зенитно-артиллерийских батальонов, явно отражало неверные представления советских военных плановиков о том, с какого рода сопротивлением предстояло столкнуться силам вторжения. Каждый мотострелковый батальон состоял из трех мотострелковых рот (мер) примерно по сто человек. Каждая мотострелковая рота включала в себя минометную батарею, пять взводов (включая противотанковый, гранатометный, зенитно-артиллерийский, взвод связи и взвод поддержки) и батальонную станцию поддержки. (Позже мотострелковые дивизии были усилены за счет бронетанковых рот, артиллерийских батарей и других подразделений).

Пересекая мелководную реку Амударью по новому понтонному мосту напротив афганского города Хайратон, Поляков поражался бесплодию и красоте земли. В первые два дня он видел плоские пустынные равнины в северных районах провинций Балх и Саманган, затем их сменили извилистые горные дороги провинции Баглан, по которым приходилось подниматься мимо открытых всем ветрам, зубчатых горных вершин… Все это создавало такое ощущение, как будто он был на другой планете. Некоторые из холмов были окружены еще и внушительными грудами песка и камня — следами оползней, а их цвета варьировались от красноватого до серого. Многие из афганцев, которых он видел, носили тюрбаны; многие ходили босиком, остальные носили сандалии или кеды. Казалось, двадцатый век обошел стороной этих людей, живущих в обнесенных грязной стеной селениях, которые было трудно заметить, потому что они сливались с пейзажем. Это было очень странно для русского человека. В Советском Союзе тоже много, чего не хватало, но там, по крайней мере, государство управляло всеми аспектами жизни. Афганистан же казался совершенно диким.

Переход 40-й Армии через перевал Саланг проходил беспорядочно, это были постоянные пробки, нередки были и несчастные случаи. Солдаты, пересекавшие этот доисторический пейзаж, неизбежно были вынуждены травить свои легкие густыми дизельными выхлопами, изрыгаемыми двигателями машин, которые медленно ползли по узким дорогам или стояли со включенным мотором в ожидании своей очереди. Хуже всего было в туннеле Саланг, который от ядовитых выхлопов советской техники стал внутри совсем черным.

Однажды в туннеле застряла колонна танков, так как пробка тянулась сквозь весь туннель, причем глушить двигатели по инструкции не полагалось. В 9-й роте лейтенанта Востротина позже ходили слухи, что когда водители отказались выключать двигатели, потому что это было нарушением стандартной процедуры, один майор открыл стрельбу из своего пистолета, чтобы заставить их нарушить инструкцию. Прошел слух, что больше двадцати солдат задохнулись в туннеле, хотя некоторые из смертельных случаев, как говорили, были самоубийствами.

От пустынного, замороженного перевала Саланг дорога заворачивала мимо горных лесов и рек вглубь заросших кустарником равнин над Кабулом. Едва достигнув места назначения, солдаты начинали строить казармы, которые размещались главным образом вокруг аэропортов или на некотором расстоянии от городских центров. В целом же по всей стране их позиции располагались в основном вдоль главных дорог, образуя треугольную петлю от Хайратона, находящегося с афганской стороны границы как раз напротив Термеза, на юг до Кандагара и далее на восток к Шинданду. Бригада Полякова разбила свои палатки в предместьях Кабула вдоль дороги на Баграм. Его солдаты окрестили этот лагерь «Теплый Стан» в честь района на южной окраине Москвы, точно так же отдаленного от городского центра. Скоро к ним присоединились другие подразделения 108-й мотострелковой дивизии и медицинский батальон. В ожидании приказов они пытались как-то скрасить жутко унылую и аскетичную палаточную жизнь. Хотя солдатам были выданы сапоги и теплые куртки, чтобы спасаться от влажного холодного климата, все их питание состояло, главным образом, из небольшой порции жирной консервированной говядины — так называемой «тушенки». Тушеная свинина и сыр прибыли позже, но они были редким лакомством.

Многие из первой волны советских солдат увидели Афганистан относительно мирным. Люди, называвшие русских «шурави», были заняты трудом, можно сказать, выцарапывая продукты сельского хозяйства из пыльной земли. Работали даже дети, которые на тележках или ишаках отвозили продукты на рынок. Хотя большинство домов не имело окон, выходящих на улицу, а многие были окружены стенами, советские солдаты иногда могли видеть опрятные помещения с коврами на полу и подушками. Позже офицеры стали бывать в домах местных жителей, чтобы продать или обменять что-нибудь из продовольствия, алкоголя или одежды, украденных с военных складов.

Офицеры и солдаты часто приходили поесть кебаба и выпить пива, которые продавались в афганских ларьках за пределами советских новых баз. А так как у них не было афганской валюты, они начали продавать палаточную ткань, мыло и все остальное, что могли купить обедневшие местные жители. (Позже афганские продавцы начали принимать российские рубли и так называемые «военные чеки», которые распределялись среди личного состава советских войск вместо наличных денег и фактически ничего не стоили). Особенно популярен среди советских военных был «шаро» — алкогольный напиток, получаемый путем перегонки винограда.

Очень скоро самым распространенным способом получения местных товаров стали грабежи. Светловолосый сержант Александр Каландарашвили из разведывательного батальона, входившего в состав 56-й воздушно-десантной бригады, рассказал следующую историю. 24 декабря, за три дня до вторжения, его батальон — 120 человек — проскользнул из Туркмении через Амударью в северную афганскую провинцию Кундуз. Операция была хорошо подготовлена и оказалась настолько легкой, что Каландарашвили чувствовал себя так, будто он находился в туристической поездке… И не только из-за экзотического пейзажа: его сослуживцы никогда не видели такого изобилия товаров на прилавках магазинов. На ночь магазины запирались на маленькие замочки. Через пару недель, впрочем, большинство из них обзавелось новыми, тяжелыми замками, но даже они не могли спасти от безудержных грабежей. Солдаты хватали все, что попадалось на глаза; часто самой простой добычей были куры. Первые выстрелы, прозвучавшие в Афганской войне после того как улеглась пыль от декабрьского вторжения, как считает Каландарашвили, были спровоцированы именно воровством.

Когда в начале своего рейда Каландарашвили проходил через близлежащую деревню, он не увидел там никого. Он был в негодовании. Советские войска прибыли, чтобы помочь местным жителям. Почему же те скрываются? Спустя несколько месяцев после прибытия всей бригады, началось строительство небольших деревянных и бетонных зданий, чтобы переселить туда солдат из палаток. Полноценного жилья, оборудованного кондиционерами, чтобы облегчить жестокую летнюю жару, пришлось ждать еще несколько лет. В данный же момент многие военные оборудовали мрачные помещения за собственные деньги. Тем не менее, на этом начальном этапе недостаток снабжения переносился все же легче, поскольку военные не ожидали участия в боевых действиях, как, впрочем, не ожидали они и того, что им придется жить в таких условиях долгое время.

Все еще ликуя по поводу успешного вторжения, советское военное руководство работало над тем, чтобы закрепить свою победу и сделать возможным вывод войск. Главная задача вооруженных сил состояла в том, чтобы охранять транспортные маршруты страны и промышленные объекты; второй была защита представителей нового правительства в Кабуле и регионах. Ротам или батальонам было предписано охранять главные административные здания в каждой провинции.

В Москве советские средства массовой информации назвали вступление Красной Армии в Афганистан новой стадией Апрельской революции. 28 декабря, на следующий день после убийства Амина, президент Бабрак Кармаль объявил о создании нового единого правительства, опирающегося на поддержку широких кругов населения. Шесть дней спустя, 3 января, он созвал пресс-конференцию, на которой заявил, что «фашист» Амин, сотрудничавший с ЦРУ, намеревался уступить пуштунские территории страны Пакистану. Кармаль обещал, что новая конституция будет гарантировать свободу для афганских людей. Чтобы заручиться поддержкой исламского духовенства страны, он заверил, что она будет базироваться на принципах ислама. Кармаль также пришел на помощь своим товарищам из фракции «Парчам», освободив несколько тысяч человек из тюрьмы Пул-и-Чархи. Пока власть в стране находилась в руках фракции «Хальк» во главе с Амином и Тараки, «парчамисты» были практически вытеснены из политики. Зато теперь «Парчам» сполна воспользовался своим новым положением, чтобы очистить правительство от «халькистов».

Несмотря на все дифирамбы в адрес Кармаля, которыми изобиловала афганская и советская пресса, вскоре все начали понимать его беспомощность как лидера. Его любовь к ликеру и то, что он заставлял пить других, было одной из главных опасностей для охранявшего его персонала в течение первых месяцев службы. Советские представители пытались противостоять этому, удвоив непосредственную охрану президента и подбирая для этой службы трезвенников. Большую часть охраны составляли члены группы «Зенит» Валерия Курилова. В это время, в начале 1980 года, в Кабул прибыл Владимир Редкобородый — офицер 9-го управления КГБ, которое обеспечивало безопасность генерального секретаря Брежнева и многих других высокопоставленных должностных лиц. Редкобородому было приказано взять ответственность за безопасность Кармаля.

Сорокадвухлетний Редкобородый — щеголеватый, усатый офицер, часто менявший костюмы, так как этого требовала его деликатная работа — не имел никакого представления о том, что его ожидает. В Афганистан он отправился с неохотой. В аэропорту Баграм ему выдали автомат и две ручные гранаты, после чего проводили до квартиры в Кабуле. Ночь наступила быстро, сразу после того, как солнце опустилось за ближайшую горную гряду. Улицы практически опустели. Место было удручающим. Всю ночь ему не давала уснуть орудийная стрельба, которая то затихала, то разгоралась с новой силой. (Правда, скоро он привык к стрельбе, которая начиналась почти как по часам в десять часов вечера, и даже стал воспринимать отсутствие артиллерийской канонады как плохой признак, поскольку это часто указывало на то, что готовится крупное нападение).

В свое первое утро в Кабуле Редкобородый был разбужен громким шумом. В полумраке своей квартиры он поднялся с кровати, готовый защищаться от нападения толпы людей снаружи. Но оказалось, что они собирались к близлежащему стадиону, где должны были распределять одежду, собранную в качестве пожертвования в советской Средней Азии. Позднее тем же утром офицера 9-го управления и восемь его коллег отвезли в советское посольство. Получив каждый свое задание, они поехали в президентский дворец Кармаля.

Зрелище афганских солдат, охраняющих сильно растянутый периметр дворца, поразило Редкобородого. Советские солдаты называли афганские войска «зелеными» из-за их униформы темно-оливкового цвета. Эта униформа, если она вообще заслуживала такого названия, была разного покроя; автоматы были в беспорядке сложены у стен. Никогда еще он так ясно не представлял себе смысл слова «распущенность». И самым тревожным было то, что солдаты почти не обращали внимания на то, кто входил и проходил мимо них. Внутри помещения за безопасность отвечали советские десантники. Их условия жизни были ужасными. Несколько зданий комплекса не отапливались, потому что для этого не хватало угля, так что солдаты вынуждены были сами добывать дополнительные запасы дров, которых тоже отчаянно не хватало. Точно так же дело обстояло с продовольствием: в достаточном количестве не было почти ничего. И уж если такие вопросы настолько плохо решались в президентском дворце, что же творилось в гарнизонах, размещенных в других районах страны?

Вторжение вызвало спонтанное сопротивление в городах, поскольку Афганская армия продолжала таять. В Новый год в Кандагаре взбунтовалась 15-я дивизия, и практически в то же время вспыхнули мятежи в Герате и Кабуле. Когда 5 января маршал Сергей Соколов отправил в Джелалабад недавно прибывшую в качестве пополнения для 40-й армии советскую 201-ю мотострелковую дивизию, чтобы взять город под свой контроль, три батальона афганской 11-й дивизии дезертировали. Тем не менее, присутствие советских войск наоборот все более способствовало раздуванию беспорядков, которые они должны были усмирять, причем это рассматривалось как неизбежная реакция — просто незначительное сопротивление, для подавления которого 40-я армия была отправлена в Афганистан.

Подобно многим другим афганцам, майор Яр Мохаммед Станизи,[48] комендант одного из районов в провинции Газни, к югу от Кабула, услышал о советском вторжении из радиообращения Бабрака Кармаля, которое транслировалось из Ташкента. Хотя в прошлом Станизи поддерживал ввод советских войск в Афганистан, теперь его мнение изменилось. Будучи сторонником фракции «Хальк», он считал, что возглавляемое Кармалем конкурирующее крыло НДПА — «Парчам» — было организацией для богатой элиты. Он критиковал нового президента и других лидеров «Парчам» за то, что они бежали за границу в момент углубления кризиса в стране. Его немедленной реакцией на выступление Кармаля была мысль о том, чтобы организовать и возглавить собственные вооруженные отряды для защиты районного центра от советских войск. Но затем он передумал и вместо этого решил дожидаться дальнейших указаний.

Вскоре бои между сторонниками и противниками Кармаля вспыхнули и вокруг военной базы, которой командовал Станизи. Именно поэтому маршалу Соколову пришлось предпринять восьмичасовую поездку в провинцию Газни и помочь враждующим сторонам в конце концов договориться. Но с тех пор отношение майора Станизи к советским войскам продолжало ухудшаться, хотя он все же смирился с их присутствием в стране, пусть и с неохотой. Теперь, когда советские войска уже находились в Афганистане, их вывод был бы еще худшей альтернативой, так как правительство все более и более теряло контроль над страной.

Дальнейшие события не подтвердили убеждения Станизи. Скоро он и сам увидел, как участились нападения на конвои с продовольствием и топливом, следовавшие через провинцию Газни по главной дороге из Кабула в Кандагар. Даже оплот правительства — Кабул — никак не удавалось усмирить. В феврале протесты против того, что называли «советской оккупацией», переросли в бунт, в ходе которого погибло триста человек. В знак солидарности с протестующими, магазины в столице оставались закрытыми в течение недели, пока советское командование не подняло в небо реактивные самолеты и вертолеты для демонстрации силы — только тогда был восстановлен шаткий мир.

Однако главной проблемой Красной Армии был рост насилия в сельской местности. Марксизм-ленинизм мало что мог предложить для аграрного афганского общества с его древними путями и устоями. Так как обязательное идеологическое обоснование войны Москвой как столкновения между силами капитализма и социализма не предусматривало никакого объяснения народного восстания против, по крайней мере, формально социалистического государства, Кремль был не в состоянии понять своего нового врага — моджахедов.

Будущий советский герой этой войны Валерий Востротин, как человек далекий от идеологии, смог более ясно понять происходящие события. Но он все же мог видеть эти события своими глазами, до того, как их успели «обработать» политики, которые доводили их до сведения Политбюро. Десантники из 9-й роты были одними из тех 15 процентов военнослужащих 40-й Армии, кто, по мнению Востротина, действительно участвовал в боях с врагом, а не занимался лишь охраной дорог и сооружений. Но помимо участия в штурме дворца Тадж-Бек, 9-я рота никак не поднялась в иерархии, как это было с полками — теми, которые постоянно находились в зоне боевых действий, и теми, кто редко принимал участие в боях. Солдаты Востротина же почти не видели боев в течение конца марта. Пока они проводили время за тренировками и сооружением примитивных бараков, встречавшиеся Востротину афганцы все еще казались вполне почтительными. Широкомасштабная демонстрация советских вооруженных сил в декабре предыдущего года, очевидно, произвела на них должное впечатление.

Первая значительная операция 9-й роты имела целью укрепить такое уважение со стороны местных жителей. В апреле Востротин и его люди были посланы на восток центрально-афганской провинции Бамиан. Пятисотмильная дорога была трудной, часто приходилось карабкаться по узким тропинкам среди заснеженных гор. По пути, ради демонстрации силы, рота захватила местную тюрьму и освободила заключенных. Завершив переход и выйдя в назначенный пункт, солдаты вырыли несколько траншей. Идея заключалась в том, чтобы показать местным жителям, что советские войска могут передвигаться и действовать где угодно, но сам Востротин считал всю эту операцию напрасной тратой времени, потому что с военной точки зрения она не имела смысла. В пользу этого вывода свидетельствовал тот прием, который был оказан его солдатам. Во многих городах, через которые они следовали, люди выходили на улицы с красными флагами, портретами Брежнева и транспарантами с лозунгами дружбы между советским и афганским народами. Афганцы часто предлагали солдатам продовольствие и напитки.

Именно тогда Востротин также понял, насколько изолирована была большая часть сельских районов. Он был поражен, узнав из бесед с местными жителями, что они никогда не слышали о новом президенте, Бабраке Кармале. Некоторые были уверены, что у власти все еще находится Мохаммед Дауд, свергнутый двумя годами ранее.

После трех недель в горах 9-я рота без потерь возвратилась на свою базу. Востротин узнал, что дома его ждала запоздалая награда за участие в штурме дворца Тадж-Бек, несмотря на случай с грабежом, — Орден Красного Знамени. Но чувство удовлетворения от успешного вторжения вскоре стерлось…

Ака Ясин, отважный студент-таджик из горного района Сангчарак в северо-восточной афганской провинции Бадахшан, был одним из новобранцев, присоединившихся к сопротивлению новой власти. Вскоре после того, как его отчислили из средней школы за отказ участвовать в организованной НДПА деятельности, на его глазах полиция арестовала около двухсот человек. Со связанными за спиной руками, их доставили на грузовиках к недавно вырытому рву, где и похоронили заживо, засыпав ров землей с помощью бульдозеров.

Ясин бежал из города, чтобы присоединиться к группе мятежников в горах. Поскольку у них почти не было современного оружия, в первых столкновениях с советскими танковыми батальонами они использовали бутылки с «коктейлем Молотова», наполненные дизельным топливом. Они рыли ямы-ловушки и закрывали их бревнами, надеясь таким образом бороться с танками. Они стреляли из укрытий сквозь узкие окна в грязных стенах деревенских домов. Некоторые бойцы даже становились террористами-смертниками, в том числе и друг Ясина, который, обернувшись куском ткани, поджег себя и бросился к автоцистерне с бензином; правда, он был убит раньше, чем успел добежать до него. Позже Ясин и его соратники вручную отливали пули и вставляли в использованные гильзы, что было очень опасной работой, так как ненадежные готовые патроны иногда разрывались в стволе винтовки.

Несмотря на оптимизм Советов, непредвиденные для Красной Армии события стремительно втянули ее в борьбу с населением, которое отказывалось терпеть оккупантов, несмотря на все их заверения в дружбе. Попытки Советов бороться с беспорядками в Кабуле, Герате и других региональных центрах только вызывали рост враждебности со стороны афганцев. Армейские колонны, следовавшие через сельские районы, начали подвергаться нападениям спонтанно возникавших повстанческих групп моджахедов, хотя эти нападения и происходили пока только время от времени. Силам вторжения пришлось бороться как против этнической, племенной, географической и экономической разобщенности, так и против усиления роли ислама как объединяющей идеологии.

Местные племенные и религиозные лидеры — включая многих тех, кто раньше терпимо относился к режиму Амина, — объявили джихад новому просоветскому правительству. В дополнение к оружию, похищенному с правительственных складов, вооружение для мятежников стало поступать из-за границы, которая была и оставалась довольно прозрачной. Наиболее сильным очагом сопротивления стали восточные горные районы — исконная область мощного клана Гильзаи,[49] члены которого поддерживали постоянные связи с Пакистаном. Правительства и политические группировки разных стран, стремившихся нанести поражение советским войскам, переправляли оружие для повстанцев через Пакистан, хотя мало кто из них надеялся всерьез противостоять вторжению.

Силы моджахедов начали получать финансирование и оружие из Соединенных Штатов, Саудовской Аравии, Египта, Китая и других стран. Самые опытные солдаты Афганской армии дезертировали из своих бригад, а сотни чиновников и специалистов оставляли свою работу. Многие из них присоединились к моджахедам. Жители Кабула организовали всеобщую забастовку в февралё 1980 года. В центрально-афганском районе Хазарджат силы сопротивления взяли под свой контроль значительную часть провинций Бамиан, Гхор и Урузган.

Поскольку народ все более принимал сторону оппозиции, шесть группировок моджахедов из числа мусульман-суннитов решили объединить свои силы. На встрече в пакистанском городе Пешаваре в конце января 1980 года они объявили о создании «Объединенного Исламского Союза Освобождения Афганистана». В состав этого объединения вошли относительно умеренный «Национальный исламский фронт Афганистана» во главе с Сайед Ахмадом Гелани, «Исламское общество Афганистана» во главе с таджикским лингвистом Бурхануддином Раббани (членами этой группировки были такие известные командиры, как Исмаил Хан в Герате и Ахмад Шах Масуд, вскоре получивший прозвище «Панджшерский Лев»), «Исламская партия Афганистана» во главе с фундаменталистом Юнесом Халесом, «Движение исламской революции Афганистана» во главе с Мохаммадом Наби Мохаммади и «Национальный фронт спасения Афганистана» во главе с Себхатуллой Моджаддеди. В качестве «компромиссного» лидера этого объединения вождями группировок был выбран Расул Сайяф. Но предводитель наиболее сильной и, возможно, наиболее фундаменталистской из всех группировок моджахедов — Гульбеддин Хекматьяр — бойкотировал встречу, не желая, чтобы кто-то еще оспаривал его власть.

В связи с попытками координации усилий между группировками моджахедов, советские войска предприняли ответные действия. В середине января 1980 года маршал Соколов разместил штаб 40-й армии в Ваграме, одновременно перебросив 5-ю мотострелковую дивизию в восточно-афганскую провинцию Фарах, а 54-ю мотострелковую дивизию — в Герат. В марте советские войска начали первую крупную операцию против повстанцев в районе Джелалабада и взяли под свой контроль один из оплотов мятежников — долину Кунар после массового дезертирства афганских солдат из 9-й дивизии. В других районах страны боевые действия разворачивались медленнее и не настолько зловеще. Во многом это объяснялось тем, что винтовки Ли Энфилда, которыми были вооружены моджахеды, были бесполезны против советской бронетехники, а летящий над головой самолет нельзя было сбить даже из автомата. Одной из ранних ошибок мятежников была попытка создания крупных боевых формирований, которые были быстро уничтожены намного превосходящими их по вооружению силами Красной Армии. Кроме того, помимо гораздо более дальнобойного и точного оружия, советское командование имело в своем распоряжении самолеты и вертолеты, которые могли уничтожить любую наземную цель, как только ее удавалось обнаружить и идентифицировать.

Поняв, что им не удастся победить в открытом бою против превосходящих советских сил, плохо вооруженные моджахеды стали создавать высокомобильные отряды по десять — тридцать человек в каждом. Благодаря этой новой тактике они смогли бросить серьезный вызов намного превосходящим их по вооружению советским войскам, которые не были готовы к боевым действиям такого рода. Основной формой нападения стали засады. Многие дороги страны с обеих сторон окружены возвышенностями, с которых было удобно вести снайперский огонь. На узких горных тропах советская техника была еще более ограничена в маневре, тогда как моджахеды свободно передвигались по ним вглубь сельских районов и использовали многие из них для своих атак. Подрыв одного моста мог надолго остановить передвижение танковых колонн, а хорошо спланированные атаки моджахедов наводили страх на советских солдат и давали возможность похитить перевозимое оружие.

Афганцы также устраивали диверсии, направленные против правительственных зданий, предприятий коммунального обслуживания и нефтепроводов. Как правило, моджахеды отличались большой храбростью. Мохаммед Юсеф, возглавлявший афганское бюро пакистанской разведки и помогавший обучать командиров афганских повстанцев, столкнулся с проблемой, пытаясь убедить их в необходимости скрытных действий. Как он писал позднее, афганцы предпочитали побольше «шума и эмоций», чтобы снискать себе личную славу.

Таджикский моджахед Ака Ясин присоединился к группировке «Исламское общество Афганистана», возглавляемой Раббани. Во время одного из своих первых боев, Ясин участвовал в отражении советской атаки на северное селение Сангчарак. Она из бомб снесла крышу отдельно стоящего дома, в котором он прятался. Прежде чем он успел скрыться в другом месте, через стену запрыгнул советский солдат. Он сначала не заметил Ясина, у которого как раз кончились патроны для автомата Калашникова. Поэтому Ясин вынул пустой магазин и бросил его в лицо русскому, а затем бросился на захватчика. Завязалась рукопашная драка, и Ясин, в конце концов, одержал верх и взял солдата в плен.

…В то время как солнце садилось за снежными шапками Гиндукуша холодным апрельским вечером 1980 года, спустя четыре месяца после начала советского вторжения, колонна бронетехники приблизилась к узкому проходу, зажатому между крутыми, бесплодными горами и глубокой пропастью в неприступной Панджшерской долине к северу от Кабула. Но тут колонна была вынуждена остановиться, так как ее головное подразделение было атаковано непонятно кем и откуда. Молодой, исполненный патриотизма лейтенант Владимир Поляков, попавший в Афганистан после службы в Потсдаме, последовал за своими солдатами, которые поспешили спрыгнуть со стоявшего на открытом месте бронетранспортера, чтобы укрыться позади груды больших валунов.

Неделей ранее его мотострелковый батальон соединился в Чарикаре, у подножия Панджшера, с десантно-штурмовым батальоном, чтобы подняться на своих БТРах вверх по узкому дну долины. Для мотострелков это была первая крупная операция после месяцев ожидания и скуки. Над головами с шумом пролетали пузатые транспортные вертолеты Ми-8 и устрашающие боевые Ми-24 с короткими крыльями и двойными пилонами внизу, на которых крепились ракеты. Впереди шло подразделение саперов, занимавшееся разминированием долины, другие обыскивали деревни в поисках «душманов» (то есть «бандитов», как Советы называли моджахедов).

Целью этой наступательной операции было занять Панджшерскую долину, которую контролировал с близлежащих высот опытный командир повстанцев по имени Ахмад Шах Масуд. Занимая эту стратегически важную позицию, Масуд организовывал нападения на авиабазу Баграм и шоссе между Салангом и Кабулом, которое служило главной транспортной артерией для доставки грузов, войск и техники из Советского Союза.

И вот теперь самому Полякову пришлось задуматься над тем, как остаться в живых. После нескольких минут под огнем, он и его бойцы поняли, что моджахеды в конечном счете подстрелят их сверху. Их единственная надежда состояла в том, чтобы вскарабкаться на скалистый склон горы и самим атаковать обстреливавших их мятежников. Они медленно взобрались на склон — и не нашли там никого. Афганцы избежали столкновения с ними очень просто, перебазировавшись еще выше по склону. На рассвете возглавляемая Поляковым группа спустилась вниз. Взошло солнце, осветив тела тех, кто остался в долине — приблизительно двадцать пять человек. Все они были убиты.

Бой разгорелся около селения Руха, на полпути к верховьям долины. Позже, когда мятежники обстреляли батальон Полякова со стороны селения, советские войска открыли по нему ответный огонь, уничтожив несколько домов. Поскольку определить точное местоположение врага было невозможно, танки вели беспорядочный огонь, в том числе и по домам, скорее для тренировки, чем с какой-то определенной целью. Затем колонна продвинулась к другому селу, где дети и старики вышли посмотреть на приближающиеся машины. В то время как некоторые солдаты раздавали часть своих пайков самым бедным из них, другие были заняты поисками группировки моджахедов. У одного из жителей, мужчины, которому на вид было около тридцати лет, они нашли горсть пуль. Его арестовали и приказали, чтобы он нес тяжелый груз боеприпасов вверх по склону. Когда колонна достигла вершины, его расстреляли.

Чтобы выкурить моджахедов из укрытий, батальону Полякова пришлось оставить свои бронетранспортеры и подняться по горной тропе вдоль одного из склонов долины. В то время как передовая команда выдвинулась вперед на разведку, остальные разделились на две группы. Поляков вел вторую. Крайне трудный подъем неожиданно вымотал его гораздо больше, чем других. В результате он скоро оказался позади остальных вместе с двумя солдатами, которые помогали ему нести автомат. Они останавливались передохнуть каждые пятнадцать минут, и солдатам приходилось будить Полякова, когда он засыпал. Он слишком устал, даже чтобы беспокоиться о том, как в таком состоянии он пойдет в бой. К счастью, его группа не обнаружила никаких врагов, и батальон на следующий день вернулся назад в долину.

Первоначальный оптимизм лейтенанта от вторжения превращался в горечь. Неужели их послали сюда как пушечное мясо? Героическая борьба, которую он представлял себе, оказалась просто резней. Горстка вражеских снайперов могла остановить целую колонну. Что же касается разгрома моджахедов, то его батальон всего лишь предпринял марш от одного конца Панджшерской долины до другого и обратно.

При такой поверхностной стратегии на всех уровнях и столь же небрежной координации действий между отдельными подразделениями, боевые действия носили, в основном, оборонительный характер, и инициатива оставалась в руках противника. Даже простейшие тактические решения надо было принимать в штабе, и требовались часы, чтобы их получить. Главным советским преимуществом было подавляющее превосходство в воздухе, но оно почти не использовалось, чтобы оказать осязаемую помощь солдатам. Они знали лишь то, что вокруг враг, посылающий в них несущие смерть пули и снаряды. Поляков так и не мог понять, почему взаимодействие между военно-воздушными и сухопутными силами не было организовано. Так что, ни он, ни его солдаты почти ничего не знали о том, каковы же их непосредственные цели. Та подготовка, которую они прошли в полях и лесах Европы, противостоя условному противнику, имевшему аналогичную подготовку и организацию и вооруженному такими же танками и самолетами, мало помогала в борьбе против партизанских отрядов в пустынной или горной местности.

Узнать местонахождение противника было почти невозможно. Скрываясь в пещерах и за валунами высоко в горах, повстанцы вступали в бой только тогда, когда преимущество было на их стороне. Часто, используя украденные или захваченные в бою советские гранатометы, они издалека уничтожали советскую технику и личный состав. Снайперы целились или в голову, убивая человека на месте, или ранили в ноги, чтобы таким образом затруднить движение всего отряда. По мере того, как первые недели конфликта превращались в месяцы, постоянный страх становился неотъемлемой частью жизни советских солдат. Иногда этот первобытный гнетущий страх быть убитым или раненым заслонял собой все. Отчаянный ответный огонь из гранатометов и тяжелой артиллерии был малоэффективен, потому что советские войска редко знали, где находятся афганцы.

Но еще хуже было то, что солдаты практически не знали, с кем они воюют. И не только потому, что бойцов сопротивления было почти невозможно отличить от обыкновенных местных жителей. Во время одной беседы командира мотострелкового батальона, в котором служил Поляков, с афганским губернатором провинции о положении на его территории, выяснилось, что афганец самолично получал дань с двух из «его» селений. Это потрясло Полякова. До сих пор он думал, что находится в этой стране, чтобы помочь ее крестьянам и рабочим, а не коррумпированным капиталистическим политикам, которые берут деньги с сельских бедняков. Эта упрощенная, на первый взгляд, идеология, только запутывала и разочаровывала серьезных офицеров, подобных Полякову, которые быстро растеряли свой идеализм.

Из-за неспособности нейтрализовать моджахедов, войска направляли свою огневую мощь против гражданских жителей. Подчиненные Полякова, как и другие советские солдаты, научились осторожности. Теперь они начинали осмотр окруженных грязной стеной кишлаков с того, что забрасывали их гранатами. Вот свидетельство одного десантника о боях в Кунарской долине. Его взвод был обстрелян со стороны сельского дома, в котором скрывались гражданские жители. Солдаты взорвали дверь гранатами, после чего афганцы бросились бежать из дома в разные стороны. В толпе были старики, женщины и дети, но также и сами боевики. Десантники устроили афганцам бойню. «Среди тех, кто выбегал из двери, был старик, который попытался убежать, — вспоминал солдат. — Мой друг выстрелил ему по ногам. Старик подскочил в страхе и спрятался за кустарником. Мой друг навел прицел прямо на кусты и выпустил по ним весь магазин, после чего было видно только торчащие из-под кустов ноги. «Он думал, что спрятался», — сказал мне мой друг, смеясь». В другой раз солдаты захватили мальчишку, который стрелял по ним из старого мушкета. Они доставили пленного к командиру роты. «Он раскроил мальчишке череп прикладом винтовки, убил с одного удара, даже не вставая со своего места».

У Полякова всякое чувство сострадания к мирным афганцам пропало, когда он в первый раз увидел тела своих погибших советских товарищей. Он чувствовал, что не в состоянии полностью контролировать свои действия, не говоря уже о собственной судьбе: он лишь получал приказы и должен был выполнять их. Его наиважнейшая задача состояла в том, чтобы остаться в живых. Это означало свести риск к минимуму, а любой афганец был потенциальным врагом. Когда Поляков впервые увидел убитого афганца, того самого жителя села Руха, у которого нашли горсть пуль, он не почувствовал почти ничего — ни сочувствия, ни гнева. Сожаление пришло намного позже, когда он был уже далеко от этого конфликта. А в то время он чувствовал себя словно зомбированным. Он вздрагивал, когда слышал первые истории об убитых женщинах и детях, но большинство солдат не интересовались этим вовсе или просто были неспособны отличить моджахеда от мирного афганца. Желание отомстить за смерть своих товарищей, что часто сопровождалось грабежом, быстро стерло это различие.

Советское решение укомплектовать силы вторжения в Афганистане резервистами, набранными в основном из мусульманских среднеазиатских республик, оказалось серьезным просчетом. Вместо того чтобы завоевать доверие и уменьшить сопротивление афганцев, это фактически разожгло старую тысячелетнюю вражду между преимущественно пуштунским населением страны и представителями национальных меньшинств Афганистана — таджиками, узбеками и другими среднеазиатскими этническими группами. Помимо этого, враждебность к Советам усугублялась личными воспоминаниями многих таджиков, узбеков и туркмен, которые жили в Северном Афганистане. Те, кто когда-то бежал от коммунистических репрессий в советской Средней Азии, не любили Красную Армию так же, как и пуштуны, если не больше. Все эти проблемы приводили к серьезным трениям и в рядах советских вооруженных сил. Этнические славяне подозревали своих товарищей из Средней Азии в сочувствии афганцам. Между русскими и уроженцами среднеазиатских республик, носившими одну и ту же униформу, — даже между мусульманами разного происхождения или разных убеждений — часто случались драки и избиения.

Командование 40-й армии, знавшее о проблеме, вывело основной контингент среднеазиатских резервистов к марту 1980 года, оставив только переводчиков и тех, кто доказал свою преданность. Но решение этой проблемы не улучшило общей ситуации. Становилось все более очевидным, что Афганская армия, которую Советы пришли поддержать, не столько помогала восстановить стабильность в стране, сколько противостояла этому. Численность Афганской армии к середине 1980 года сократилась с девяноста тысяч человек до приблизительно тридцати тысяч. Многие из тех, кто еще носил военную форму, ждали лишь удобного случая, чтобы ее скинуть. Даже те советские офицеры и солдаты, которые еще не участвовали в боях с моджахедами, знали, что общая ситуация в стране становилась все более безрадостной.

Многие из первых крупных сражений Афганской войны разворачивались в исконно племенных горных областях на востоке страны. В марте 1980 года советская 201-я мотострелковая дивизия выслала колонну бронетехники в Кунарскую долину, к северу от Джелалабада, которая должна была помочь афганским частям в Асадабаде — тем, что еще оставались от афганской 9-й дивизии. Тактика 201-й мотострелковой дивизии наглядно демонстрировала уверенность советского командования в танках и артиллерии. Захватив ключевые города под прикрытием их огня, советские войска продвигались на север, отражая атаки засевших высоко на склонах гор моджахедов и уничтожая окрестные селения по мере своего продвижения.

В мае 201-я мотострелковая дивизия снова покинула Джелалабад и двинулась на север. Когда колонна была остановлена огнем со стороны афганцев, советские отряды попытались подняться на высоту, но попали под жестокий огонь моджахедов, скрывавшихся за грудами камней. В ответ заговорила советская артиллерия. Моджахеды исчезли в укрытиях или рассеялись, чтобы занять новые позиции выше по склонам долины.

По словам одного из командиров моджахедов по имени Мохаммед Асеф, советские войска оставили на месте боя двух убитых солдат. Когда отделение вернулось, чтобы забрать тела, афганцы открыли огонь с более высокой позиции, убив еще семерых. Русские в отместку принялись убивать домашний скот и сельских жителей. По оценке моджахедов, за двенадцать дней число убитых составило одну тысячу восемьсот человек. «Это была первая советская операция в этом районе, — обвинял Асеф. — Они пришли в поисках американских и китайских наемников, а вместо этого нашли разочарование и возможность убивать и грабить».

Моджахеды нанесли ответный удар в следующем месяце, когда один батальон 201-й мотострелковой дивизии выступил на юго-восток в провинцию Пактия по дороге от Гардеза к Хосту в сторону пакистанской границы. После того как в ходе нападения моджахедов были убиты офицеры и радисты, дезорганизованный батальон уже не мог вызвать помощь по рации. Заняв оборону в своих бронетранспортерах, солдаты отстреливались до тех пор, пока не кончились боеприпасы. Тогда повстанцы вновь атаковали их, уничтожив весь батальон; лишь немногим удалось выжить.

Разведывательному подразделению сержанта Александра Каландарашвили было поручено сопровождать конвои и выслеживать афганские караваны верблюдов и грузовиков с контрабандой в гористой местности к востоку от Кундуза. К тому времени солдаты пересели на боевые машины пехоты (БМП) вместо менее вместительных и легкобронированных боевых машин десанта (БМД), на которых они прибыли в Афганистан.

Впервые увидев своими глазами убийство мирных жителей, Каландарашвили обратился к лейтенанту, своему командиру.

— Не беспокойтесь об этом, — ответил офицер. — Ваша главная задача состоит в том, чтобы вернуться домой.

В феврале 1980 года в результате хорошо спланированного нападения моджахедов выше узкого горного перевала близ Кундуза был почти целиком уничтожен советский батальон из двухсот человек. Каландарашвили попал под обстрел вскоре после того, как его рота закончила обыск одного кишлака среди близлежащих холмов. Там, в селе, его подразделение разведки экспроприировало мула. Но когда солдаты с украденным мулом на поводу возвращались к своим БМП, с расположенного выше горного перевала раздались выстрелы. Испуганный мул, вырвавшись, мигом вскарабкался вверх по тропе. Лейтенант, который считал животное своим трофеем, послал за ним рядового. У солдата не оставалось выбора, он поднялся выше по тропе и неожиданно вышел в тыл нескольким афганцам, которые целились из своих винтовок в советских солдат внизу. Рядовой открыл огонь и убил их.

Но это был один из редких успехов. Несмотря на преступления в отношении местного населения, Каландарашвили поначалу чувствовал себя хорошо в своей роли интернационалиста, помогающего Афганистану. Однако скоро настроение у него, как и у большинства других, стало уже не таким радужным.

В июле советским войскам удалось одержать несколько побед. Части Красной Армии, наступавшие на север от Джелалабада, уничтожили базовый лагерь моджахедов. Однако позднее, тем же летом, со стороны действовавших из Панджшерской долины к северу от Кабула повстанцев возникла серьезная угроза для шоссе через перевал Саланг. Против них было предпринято две крупных операции, но советским войскам так и не удалось приблизиться к мятежникам, так как те перемещались слишком быстро для нападавших.

В течение лета Советы сосредоточили свои усилия на поддержании контроля над главными дорогами и аэродромами. Они были заняты строительством укрепленных форпостов вдоль транспортных путей, охрана которых была поручена частям Афганской армии. Авторитет Советов пошатнулся и в городах, где демонстрации, забастовки и убийства должностных лиц стали обычным явлением. Но Бабрак Кармаль был неспособен сделать что-то, чтобы расширить свой контроль, особенно в тех провинциях, где мятежники использовали свое влияние, чтобы убедить население в незаконности нового правительства.

Если разочарование лейтенанта Каландарашвили формировалось на протяжении нескольких месяцев, то для пилота вертолета Владимира Пышкова оно было постоянным и привычным чувством. Во время полетов в Афганистан еще за несколько недель до вторжения, крепкий молодой лейтенант много где побывал на своем Ми-8, перевозя офицеров различного ранга. Из того, что он видел и слышал, он скоро понял, что Москва втягивается в борьбу между жестоким реформистским правительством и преимущественно сельским населением страны, цепляющимся за свои древние традиции. Учитывая этот раскол и имея смехотворный мандат на «помощь афганскому народу», чтобы избежать полномасштабной войны, советские войска мало что могли сделать для контроля над ситуацией в Афганистане.

Уже в январе 1980 года Пышков участвовал в налетах на бесчисленные караваны верблюдов и лошадей мятежников, пересекавшие границу с Пакистаном через горные перевалы Гиндукуша. Однажды была захвачена группа из более чем тысячи моджахедов — советские солдаты презрительно называли их «духами» за умение прятаться, — которые были вооружены новенькими автоматами АК-47, доставленными контрабандой из Китая. Собственное же оружие лейтенанта, о чем он не уставал жаловаться, было собрано в 1972 году.

Пышков начал замечать у всех троих членов экипажа своего вертолета признаки того, что казалось ему животной реакцией на творившиеся вокруг убийства. Вместо того чтобы доставить захваченных моджахедов на ту или иную военную базу для допроса и заключения, перепуганных пленников часто выбрасывали с высоты из вертолета. Во время одного из полетов ему пришлось взять с собой на борт одного местного жителя из числа лояльных к правительству, который согласился показать базу моджахедов, скрытую в одном из домов его селения на севере страны. Когда вертолет пролетал над селом, мужчина восхищенно указал рукой в сторону собственного дома. Не успел переводчик перевести его слова, как бортовой стрелок тут же уничтожил скромное жилище ракетным огнем. Русские были удивлены, когда афганец схватился за голову, а затем, чтобы избежать неприятных объяснений на базе, выбросили его из вертолета.

Моджахеды были не менее жестоки со своими пленниками. Одной из их любимых пыток было живьем сдирать кожу с советских солдат. Для этого человеку делали надрез вокруг талии, снимали кожу через голову как чулок и завязывали ее там, оставляя обреченного на мучительную смерть.

Среди советских военнослужащих также все более росло недовольство по поводу своего собственного неумелого командования и его проступков. Запасов топлива для обогрева, древесины и продовольствия, еще остававшихся на некоторых базах, было явно недостаточно. Примерно треть всего личного состава армии скоро слегла от гепатита или сыпного тифа. А свободная продажа гашиша и героина местными жителями способствовала широкому распространению наркомании среди солдат, что часто делало обычные издевательства старослужащих над призывниками-новобранцами еще более изощренными.

В обязанности Пышкова входило возить на своем вертолете маршала Соколова, заместителя министра обороны, который в то время руководил военными действиями в Афганистане, а позже стал министром обороны Советского Союза. В течение первых месяцев войны пилот в шутку спросил своего уставшего от жизни, непрерывно курившего пассажира, как долго это будет продолжаться, и когда он может рассчитывать на отпуск. «Сынок, — ответил ему бывший танковый офицер мрачно, — это только начало».

К тому времени, когда Валерия Востротина представили ко второй медали за майскую операцию 1980 года, он уже заметил существенные изменения в растущем движении моджахедов. Многие из первых группировок состояли из обычных уголовников, которые больше интересовались грабежом путников на горных перевалах и в других отдаленных областях, чем политической борьбой. Сопротивления Советам, не говоря уже о какой бы то ни было идеологии, в их действиях почти не было.

Этот период длился недолго, но даже тогда стало почти сразу ясно, что ключевой стратегической базой страны будет Панджшерская долина. Не потребовалось много времени и для того, чтобы она стала также и центром идеологической борьбы. Во многом этому способствовал географический рельеф местности. Через нижнюю часть девяностомильной Панджшерской долины можно в течение одного дня выйти выше авиабазы Баграм, расположенной приблизительно в сорока пяти милях к северу от Кабула. Затем к северо-востоку река Панджшер перерезает Гиндукуш. Вдоль ее русла тянется грунтовая дорога. Хотя серый, скалистый вход в долину невероятно узок, проход расширяется дальше на север, где вдоль реки разбросано несколько селений. Затем долина вновь сужается к северу. Благодаря своему расположению, долина может быть атакована только с юга, да и то очень крупными силами.

В течение многих столетий Панджшерская долина являлась главным транспортным коридором между северным и южным Афганистаном. Позднее эту роль стало играть сооруженное советскими строителями Салангское шоссе, однако близость долины к главному советскому пути снабжения сделала ее идеальным местом для организации нападений. Панджшерская долина представляла также серьезную угрозу для расположенного относительно недалеко Кабула. Множество «боковых» долин с крутыми, состоящими из гравия склонами служили дополнительным укрытием для моджахедов, так как по ним осуществлялась доставка всего необходимого, а в случае необходимости они же использовались и как пути к отступлению.

Двадцатисемилетний Ахмад Шах Масуд, талантливый командир моджахедов, сделал Панджшерскую долину своим оплотом и главной ареной боевых действий в Афганистане. Этнический таджик Масуд, родившийся в городе Джангалак в Панджшерской долине, обучался в военной академии в Кабуле, получив в 1973 году высшее образование, затем учился на инженера в Кабульском политехническом институте. Все это было еще до того, как он вступил в возглавляемое Раббани «Исламское общество» и принял участие в вооруженном восстании против правительства…

Первое столкновение Масуда с правительственными войсками президента Дауда произошло в Панджшере в 1975 году. Позже, в боях против советских войск он применял современную тактику, разбив своих людей на высокомобильные ударные группы, оборонительные части и резервы. Будучи одним из немногих командиров в среде моджахедов, кто требовал от своих людей строгой дисциплины, а также умения пользоваться специальным вооружением, Масуд, кроме того, даже попытался управлять гражданской администрацией в подконтрольных областях. Западные журналисты, освещавшие войну в Афганистане, уделяли ему особенное внимание — отчасти из-за его довольно хорошего владения французским языком, что позволяло ему рассказать всему миру о борьбе моджахедов. В конечном счете, даже Советы, неоднократно ведшие переговоры с ним, в последующие годы не скрывали своего уважения к нему. Слава Масуда имела большое значение еще и потому, что большинство его бойцов составляли таджики, которые не пользовались особым почетом у поставщиков оружия из Саудовской Аравии и Пакистана, несмотря на стратегическую важность Панджшерской долины для афганского сопротивления.

Атаки Масуда укрепили решимость советского военного руководства, во что бы то ни стало взять под свой контроль Панджшерскую долину, которая имела намного большее значение, чем другие стратегически важные районы. Шумиха вокруг Масуда, что он выдерживал одну советскую атаку за другой, еще более усилила эту решимость.

В ходе первой крупной операции с целью захвата Панджшерской долины 9-я рота Востротина должна была блокировать горную тропу на Сайят, в низовьях долины к востоку от Ваграма. После того, как она без особых проблем заняла перевал, минометному батальону численностью в сорок с небольшим человек было приказано охранять подъем на перевал, находящийся примерно в двух километрах от дна долины. Многие из первых убитых и раненых с советской стороны подорвались на минах. Но скоро моджахеды перешли к прямым атакам. Как только подразделение Востротина возвратилось в Баграм, люди Масуда начали штурм перевала, и 9-ю роту было приказано срочно вернуть в долину. Там, отражая атаки моджахедов, Востротин увидел первый в своей жизни рукопашный бой с афганскими мятежниками. Его 9-я рота, намного лучше вооруженная, легко одержала победу, хотя она и была временной. Именно в таких боях и формировалась основная тактика моджахедов — уклонение от прямого боя с советскими войсками.

Основываясь на своем боевом опыте, Востротин пришел к выводу, что на афганские войска, еще сохранившие верность правительству, лучше особо не рассчитывать. Официально Красная Армия должна была просто помогать им в установлении контроля над сельскими областями, но это было просто бессмысленно. Афганские солдаты были из рук вон плохо обучены и вооружены. Они даже забывали завязывать шнурки на ботинках. Из-за этого солдаты спотыкались на каждом шагу и часто покидали поле боя менее чем через полчаса. Предполагалось, что афганцы должны были атаковать моджахедов в тех местах, куда их загоняли бойцы Востротина, блокируя пути к отступлению. Однако, как правило, доводить бой до конца приходилось тоже советским войскам. Вместо того, чтобы оказывать помощь Афганской армии, как изначально предполагалось, 40-я армия втягивалась в серьезную войну.

Усиление советского военного вмешательства еще более накаляло уже и без того обострившуюся ситуацию в стране. Чем больше становилось разрушенных деревень и убитых русскими солдатами гражданских жителей, тем больше ненависти это порождало. В декабре 1979 года, когда местные жители приветствовали солдат Востротина, размахивая красными флагами, он однажды послал своих солдат набрать дров за пределами базы; причем, это было даже не какое-либо подразделение из состава его роты, а всего пара солдат, вооруженных одними ножами. В июне следующего года для этого потребовался бы целый батальон с воздушной поддержкой. К тому времени Востротин был впечатлен действиями моджахедов, с которыми он столкнулся в окрестностях Баграма. Они были словно созданы для войны. Они стойко сражались, несмотря на серьезную нехватку вооружения. Они даже сами научились изготавливать боеприпасы для миномета. Но скоро у них появилось более разрушительное оружие, в том числе ракеты класса «земля-воздух». Солдаты, дезертировавшие из афганских правительственных войск, часто прихватывали с собой гранаты для гранатометов, и Востротин подозревал, что советские солдаты также продавали мятежникам свое собственное оружие. В результате некоторые группировки моджахедов настолько хорошо вооружились, что советские вертолеты уже не могли беспрепятственно летать на небольших высотах, чтобы поиздеваться над пешими или конными повстанцами.

В июле 1980 года Советы изменили свою тактику: теперь они планировали более мелкие операции против повстанческих групп, но проводили их гораздо более серьезно. 9-я рота и другие подразделения 345-го полка были снова отправлены в Панджшер. Маршрут был трудный, и солдаты прорубали путь через виноградники, чтобы выйти к месту назначения. Рано утром 5 июля они выехали на обычную операцию по поиску мятежников в селение Хасанхель, расположенное прямо к востоку от Баграма среди зеленых равнин, тянущихся на юг от входа в долину.

Востротин был временно назначен исполняющим обязанности начальника штаба батальона, то есть фактически вторым по старшинству офицером после командира подразделения. Его легко бронированная боевая машина десанта шла следом за десятью другими к селению, состоявшему из кучки приземистых грязных домов на фоне линии скалистых гор на севере. Предполагалось, что машины командиров не должны были чем-то отличаться от других, чтобы не вызвать огонь противника на себя. Но, несмотря на это, машина Востротина была заметна: батальонный механик так и не смог скрыть ее высокие антенны или оборудовать стандартной башней, вооружением и оптическими прицелами. Еще более рискованным было то, что, Востротин находился в одной машине вместе с командиром батальона, что являлось грубым нарушением инструкции, которая гласила, что командиры подразделений обязаны передвигаться отдельно, чтобы свести к минимуму возможность того, что в случае нападения будут убиты оба.

Как только колонна приблизилась к селению, раздался громкий взрыв. Головная БМД взорвалась прямо на глазах Востротина. От взрыва противотанковой мины погибли десять человек. В этот момент Востротин заметил, что в стороне от их колонны вдруг выскочил какой-то маленький афганец, возможно, еще подросток. Востротин видел, как он быстро зарядил гранатомет и нацелил его на командирскую БМД. У офицера не было времени среагировать на направленную в него ракету. Пробив при взрыве тонкую броню машины, ударная волна и осколки поразили обоих офицеров сразу. Востротину осколками снесло левую половину лица вместе с глазом и левую руку.

Колонна замерла. Солдаты и подоспевший чуть позже медик оказали первую помощь тяжелораненым офицерам. Они вызвали вертолет Ми-8, который эвакуировал их в Баграм. Там доктора прооперировали Востротина перед отправкой в Ташкент. Оттуда его переправили в Военно-медицинскую академию в Ленинграде, где он и провел остаток лета.

Владимир Редкобородый из 9-го управления КГБ, возглавлявший охрану Бабрака Кармаля, имел приказ проводить большую часть времени в президентском дворце. Впрочем, у него и не было другого выбора, потому что его подразделение КГБ не имело в своем распоряжении почти никакого транспорта, пока не появились автомобили «нива» с приводом на четыре колеса. Солдаты прозвали их «чекавоз» от аббревиатуры «чека» («чрезвычайная комиссия» или сокращенно ЧК, как прежде называлась советская секретная служба). «Нивы» были просты в ремонте и могли ездить на дешевом 76-октановом бензине. Однако тем из них, которые оказались в Афганистане, жить предстояло недолго. Как только моджахеды узнали, что на этих небольших легковушках наподобие джипа ездят сотрудники КГБ, то стали особенно рьяно охотиться за ними.

Пытаясь сделать максимум с имеющимися средствами, Редкобородый установил линию экстренной связи для частых бесед Кармаля с Кремлем. Хотя существовали некоторые опасения, что ЦРУ может подслушать переговоры, которые Кармаль вел в звуконепроницаемой запечатанной кабине, Редкобородый был уверен в безопасности линии связи. На всякий случай он послал своих подчиненных и афганских солдат, приписанных к дворцовой охране, чтобы те прочесали все помещения дворца и даже вырубили деревья во внутреннем дворе. Также он сформировал афганский Корпус дворцовой стражи и убедил Кармаля, чтобы правительство обеспечило их униформой, чтобы подчеркнуть их статус и поднять дух. Той же цели, хотя и менее заметно, служили специально организованные для них курсы русского языка.

Снабжение продовольствием улучшилось, но дворец по-прежнему не отапливался зимой, потому что уголь, как и дрова, было фактически невозможно достать из-за постоянных нападений на караваны с припасами. Электричество также подавалось лишь время от времени из-за частых повреждений электростанций и линий электропередач. Однако Редкобородый полагал, что дворец стал выглядеть намного более внушительно, чем тогда, когда он впервые прибыл туда.

Вскоре Кармалю предстояло принять участие в своей первой встрече с лидерами моджахедов. Редкобородый и советский посол Табеев уже встречались с командирами мятежников, включая Масуда, чтобы оговорить условия временного прекращения огня. Взятки в Афганистане, где их называют «бакшиш», определяют весь образ жизни этой страны, пожалуй, даже еще больше, чем в Советском Союзе. Поэтому подарков в виде топлива или других запасов часто бывало достаточно для того, чтобы убедить группировку мятежников не обстреливать тот или иной конвой.

Кармаль иногда встречался с простыми афганскими гражданами, хотя и не без настойчивых уговоров со стороны Советов. После того, как западные СМИ назвали его дворцовым отшельником, боящимся покушения, четыре главных советских советника решили, что президенту следует почаще показываться на людях. Было организовано посещение Кармалем различных мест в Кабуле, широко освещавшееся советскими и афганскими телевизионными командами. В сопровождении Редкобородого и его бойцов, носивших афганские шерстяные шапки и мешковатые местные костюмы, называвшиеся «шальвар-камиз»,[50] Президент со своим окружением посетил рынок и некоторые магазины, обеспечив средства массовой информации фотоматериалами, которые были расценены на следующий день как большой успех. Но охрана Кармаля не была «герметичной». Был и ряд покушений на президента, произошедших практически одно за другим. После того, как афганская дворцовая стража обнаружила взрывчатку в оловянном кубке, меры безопасности были усилены. Хотя был произведен личный досмотр поваров, один сумел скрытно пронести во дворец цианид, спрятав его между ягодицами. Яд был обнаружен только тогда, когда повар попытался приправить блюдо для президентского стола цианидом.

Владимир Пышков продолжал летать на своей «рабочей лошадке», вертолете Ми 8, доставляя солдат для охраны мостов и туннелей. Действуя в составе эскадрильи из восьми вертолетов, он также перевозил к месту службы солдат-новобранцев, затем снабжал их продовольствием и боеприпасами. Вылетая на передовые заставы, ему иногда доводилось находить насаженные на колья головы людей, убитых моджахедами.

Чтобы уменьшить поток оружия и прочих грузов из соседних Пакистана и Китая, вертолеты часто сбрасывали мины на горных перевалах. Афганистан все больше превращался в свалку всевозможных мин, причем многие из них были так называемые «мины-бабочки» в пластиковой оболочке, которые вворачивались в грунт, где их было крайне трудно обнаружить. Эти мины внушали страх всем участникам конфликта, как с одной, так и с другой стороны. Они представляли постоянную опасность: один злополучный шаг мог убить или искалечить человека на всю жизнь. Некоторые из наиболее опасных мин нужно было устанавливать вручную. Были и так называемые «прыгающие мины», выскакивавшие из-под земли. Они приводились в действие с помощью проводов и были разработаны специально, чтобы калечить жертвы, взрываясь на высоте талии.

Сбрасывая мины с вертолетов, пилоты часто пересекали границу Пакистана. Иногда это происходило потому, что у них не было никакой возможности увидеть границу — разве что, некоторые здания с пакистанской стороны были построены более качественно. Пышков однажды в течение целой недели занимался минированием пакистанской территории, прежде чем понял свою ошибку. В то время приходилось минировать столько районов, что порой даже советские солдаты могли наступить на них, выпрыгнув из вертолета. Некоторые афганцы расчищали проходы через минные поля, посылая туда стада овец.

Экипажи вертолетов учились работать более эффективно. Так, замеченные с воздуха лошади указывали на то, что рядом мятежники, а если среди них попадалась белая лошадь, то она, как правило, принадлежала командиру отряда мятежников. Также командиров можно было опознать по чистым рукам и относительно ненамозоленным подошвам ног. Положение с добычей разведданных улучшилось с тех пор, как представители КГБ и ГРУ создали свои агентурные сети, которые поставляли Советам все больше информации о конвоях с оружием для моджахедов. В связи с этим, советских наблюдателей в их вертолетах часто сопровождали офицеры афганской полиции министерства внутренних дел, называвшейся «Царандой», и разведывательной службы ХАД. (ХАД — аббревиатура от «Хидамат-и-Иттилаат-и-Давлати», что в переводе с пушту означает «Государственная информационная служба»). Однако большая часть информации оставалась под подозрением. Пышков скоро прекратил доверять большинству афганцев, сопровождавших его во время разведывательных вылетов, убедившись, что их информация была часто ложной, так как они не желали вредить своим соотечественникам.

Пышков постепенно разочаровался и в поведении своих советских товарищей. Солдаты обменивали свои патроны почти на все, что могли получить взамен — на жевательную резинку, солнцезащитные очки, авторучки, презервативы, джинсы, овчинные полушубки. Советские солдаты обычно свысока смотрели то, что представлялось им средневековым афганским образом жизни. И, тем не менее, они часто были поражены японскими магнитофонами и телевизорами, которые попадались им внутри окруженных грязной стеной кишлаков и которые многие из них крали в надежде контрабандой провезти домой. В их глазах пропагандистские разговоры о высоком уровне жизни в Советском Союзе едва ли согласовывались с такой невиданной роскошью афганской жизни.

Женщины были также ценным товаром. Так как проститутки часто соглашались на оплату в советской «военной валюте» — так называемых «чеках», солдаты прозвали этих женщин «чекистками», обыгрывая прозвище офицеров КГБ. Однажды произошла такая скандальная история. Экипаж транспортного самолета, только что продавший краденые ящики с водкой, решил потратить часть прибыли на отдых другого рода и направился к дому, где можно было надеяться на такой отдых. Закончилось все тем, что они едва смогли убежать от напавших на них «проституток», которые на самом деле оказались переодетыми в «бурки»[51] моджахедами, специально поджидавшими их.

«Вся человеческая история учит, — как замечает Стивен Таннер, глубокий специалист по истории афганских военных конфликтов, — что агрессивные военные операции, в том числе и те, которым суждено будет обернуться катастрофой, неизменно начинаются на волне уверенности в собственных силах, позволяющей руководству не обращать внимания на голоса пессимистов в своих рядах. Кремлевские политики рассматривали только благоприятный сценарий развития событий вокруг Гиндукуша, согласно которому социалистическое правительство Афганистана быстро набиралось сил, после чего войска с лаврами и славой возвращались домой. Остальной мир, не имея ни малейшего желания воевать ради Афганистана, своим бездействием согласился с таким развитием событий».[52]

Однако теперь советское военное командование знало, что афганская кампания продлится намного дольше, чем это предполагалось сначала. Кремлевское руководство признало, что советские войска были слишком плохо обучены и недостаточно обеспечены снаряжением, чтобы одолеть врага. Резервисты, мобилизованные, чтобы укомплектовать семь мотострелковых дивизий в Афганистане, вооруженные выпущенными двадцать лет назад танками и еще более старой артиллерией времен Второй мировой войны, безрезультатно воевали против мятежников, которые максимально использовали знакомые им горы и пустыни. Сверхцентрализованное военное командование, где большинство решений принималось на самом верху, оказалось неспособным предпринять быстрые действия и обеспечить мобильность, необходимую для действий против мятежников.

Пересмотр прежней стратегии и реструктурирование начались к июню 1980 года. Это предполагало отправку домой бесполезных зенитно-ракетных комплексов и артиллерийских бригад, вместе с сотнями танков. Многие дивизии были реорганизованы, чтобы сделать их более мобильными. На смену резервистам, которые недостаточно хорошо показали себя, стали прибывать солдаты-призывники. Численно выросшие вертолетные эскадрильи (число машин в каждой эскадрилье к концу мая 1980 года увеличилось от шестидесяти примерно до трехсот) могли бы сыграть еще более значительную роль в войне. Увеличилось число реактивных истребителей, главным образом таких, как МиГ-21, Су-17, и МиГ-23, которые действовали с авиабаз в Ваграме, Шинданде и Герате.

Тем временем, боевые действия продолжались и были приостановлены только с наступлением зимы. Низкая температура и снег, который почти перекрыл горные перевалы, заставил обе стороны временно затаиться в долинах в ожидании весны. Тем не менее, отдельные нападения на конвои и гарнизоны продолжались, что свидетельствовало о том, что обе стороны готовились к перспективе разрастания конфликта…