Большая игра. Война СССР в Афганистане

Глава 4 Моджахеды переходят к обороне

Афганистан имеет все основания называться землей изолированных, враждующих между собой кланов. Большая часть сохранившейся в документах истории Афганистана, как и многих других пограничных территорий, напоминает перечень завоеваний. Впервые о вторжениях чужеземцев упоминается в VI веке до н. э., когда Персидская империя еще только восходила, а греки, которые несколько столетий спустя преследовали персидские армии на их же территории, еще только впервые упоминаются в летописях. Кир Великий, основатель Персидской империи и ее династии Ахеменидов, первым вторгся в эту область, установив границу своей империи по реке Як-сарт, где позднее он был убит в бою. Сегодня эта река называется Сырдарья и питает водой целый ряд среднеазиатских стран к северу от Афганистана — Казахстан, Узбекистан и Таджикистан.

Геродот вел хронику завоеваний персидского правителя Дария I из династии Ахеменидов, при котором власть Персидской империи достигла ее пика, и его преемника, Ксеркса I. Несмотря на свои победы, персы сталкивались иногда с ожесточенным сопротивлением местных династий.

Приблизительно в 330 году до н. э. Персидская империя вместе с большей частью территории, на которой теперь расположен Афганистан, была завоевана Александром Великим. Продвигаясь на север, греки проследовали через Панджшерскую долину, чтобы с тяжелыми боями достичь Самарканда (в нынешнем Узбекистане). Позже, перед тем как продолжить поход на юг в Индию, Александр женился на принцессе из Бактрии — государства, чья территория примерно совпадает с территорией современной провинции Балх в северном Афганистане. После смерти Александра в 323 году до н. э. большая часть территории будущего Афганистана подпадала под власть его генерала Селевка I.[53] Затем индийский король Чандрагупта Маурья взял под свой контроль южные районы. Северная часть Бактрии стала независимым королевством, пока не была захвачена иранскими кочевниками саками примерно в 130 году до н. э. Позже Бактрия пала под натиском китайских кушанцев, принявших буддизм.

Наиболее крупная этническая группа в современном Афганистане — пуштуны. Как полагают, они сформировались как отдельный народ к югу от Гиндукуша в первом веке нашей эры. Одновременно сформировался и их язык — пушту, похожий на древнеиранский язык, но претерпевший влияние ранних форм санскрита и персидского языка. В третьем и четвертом веках эта территория оказалась, в частности, под властью персидской династии Сасанидов, а в седьмом веке сюда вторглись арабы.

Хотя арабские завоеватели были мусульманами, потребовалось несколько столетий для того, чтобы ислам стал доминирующей религией в регионе, где местные традиции и политические соображения часто преобладали над религиозными верованиями. Горный ландшафт помогал племенам сохранить их независимость, так что многие продолжали исповедовать зороастризм, буддизм и шаманизм даже в то время, когда вслед за арабским вторжением последовали иранские и турецкие завоеватели. В конце десятого или в начале одиннадцатого века взбунтовавшийся бывший турецкий раб[54] собрал свою армию и основал династию Газневидов в городе Газни, где сейчас находится центральная часть Афганистана. Третий султан Газневидов, Махмуд Газни, стал одним из величайших правителей Афганистана; он предпринял несколько походов в Индию и способствовал расцвету исламской культуры.

В 1220 году Чингисхан со своей ордой пронесся по Средней Азин и подчинил территорию Афганистана власти монголов, которая удерживалась почти два столетия. В четырнадцатом столетии северный Афганистан был захвачен пришедшим из Самарканда войском Тимура или Тамерлана — среднеазиатского завоевателя, чьими предками были либо татары, либо монголы. Тимур провозгласил себя потомком Чингисхана, хотя это кажется крайне маловероятным, так как это давало ему основание объявить себя и властелином всей Средней Азии. Одним из его потомков был Бабур, который основал династию Великих Моголов в Индии и завоевал Кабул приблизительно в 1504 году.

Местные племена — а их было около трех сотен, многие из которых имели репутацию свирепых воинов, — начали набирать силу в течение семнадцатого века. К 1722 году племя гильзаев стало достаточно могущественным, чтобы осадить иранскую столицу Исфахан, но персы во главе с Надир Шахом предприняли контрнаступление, отвоевав большую часть территории Афганистана в 1738 году. Надир был убит в результате покушения в 1747 году, после чего джирга, или совет афганских племен, выбрал в качестве своего правителя одного из его молодых телохранителей по имени Ахмад Хан из племени абдали. Приняв имя Ахмед Шах, он стал первым пуштунским правителем Афганистана и добился наибольшего расширения территории своей страны. Ахмед Шах называл себя «Дурр-и-Дурран», или «Жемчужина из Жемчужин», поэтому и племя абдали стало называться дуррани). Основав свою столицу в пыльном южном Кандагаре, Дуррани продолжал завоевывать земли до самого Дели. Не случайно многие считают его основателем афганской нации. Его династия пала в 1818 году. После нескольких лет анархии в 1826 году Дост Мухаммед Хан захватил Кабул и, девять лет спустя, принял титул эмира.

Правление Дост Мохаммеда обеспечило относительную стабильность Афганистану, и казалось, что эта территория могла бы избавиться от своей воинственной репутации и перестать быть полем битвы между разными империями. Однако если иногда такая возможность и появлялась, то ненадолго. Появление новых мировых держав, стремившихся к расширению своего влияния, а то и своей непосредственной власти, предопределило историческую роль Афганистана как буферной зоны между соперничающими империями. В девятнадцатом столетии эта борьба между русской и британской империями стала известна в мире как «большая игра».

Красная Армия, даже если и была не в состоянии понять природу конфликта, в который дала себя вовлечь полтора столетия спустя, извлекла уроки из тактических ошибок. Признав необходимость использования авиации, верховное командование не только увеличило количество вертолетов и реактивных истребителей в Афганистане, но и разместило дополнительные эскадрильи тяжелых бомбардировщиков в Туркмении. Бомбардировщики совершали вылеты через границу, после чего возвращались на советскую территорию. И хотя численность советских войск оставалась постоянной — приблизительно 85 000 человек, — перегруппировка дивизий и расформирование ненужных частей (например, зенитно-артиллерийских бригад) при увеличении числа других частей, более необходимых для ведения военных действий, позволяли использовать советский контингент более эффективно. Вооружение также улучшилось. С 1980 года вместо 7,62-мм автомата Калашникова АК-47, основным стрелковым оружием советского солдата стал 5,45-мм автомат АК-74, имевший меньший калибр, за счет чего более легкие пули летели быстрее и поражали цель более точно (хотя многие солдаты предпочитали по-прежнему использовать более мощную старую модель).

Также появились улучшенные транспортные средства. Бронетранспортеры БТР-60 конца 1960-х годов, с которыми Советы начали войну, были заменены новыми БТР-70, имевшими более тяжелое бронирование. К тому же БТР-70 имел двери сзади, которые легко открывались в стороны и позволяли быстрее покинуть машину, чем в более ранних БТР-60, где были только верхние люки. Правда, оставалась еще опасность подрыва на минах, которых советские солдаты боялись не меньше, чем самих афганских мятежников, из-за чего большинство военнослужащих, рискуя попасть под пули снайпера, предпочитали сидеть на броне наверху, а не внутри машины. В этом случае при подрыве на мине те, кто сидел на броне, оказывались отброшенными взрывом и иногда получали травмы, но редко погибали или серьезно калечились, тогда как для тех, кто находился внутри, это чаще всего оканчивалось фатально. (Лучше бронированный БТР-80, появившийся в 1985 году, более или менее защищал солдат от большинства мин; еще одним его преимуществом был значительно более мощный двигатель). На смену боевой машине пехоты БМП-1 пришла новая — БМП-2. Она имела более толстую боковую броню и 30-мм пушку, которая имела большую скорострельность, чем стоявшая на БМП-173-мм пушка, и больший вертикальный угол стрельбы — 50 градусов высоты вместо 33 градусов, как на БМП-1. Многие из более легких и хуже бронированных боевых машин десанта (БМД), стоявшие на вооружении роты лейтенанта Востротина и других парашютно-десантных частей, были также постепенно выведены или перебронированы, потому что одна мина иногда могла полностью разрушить эту столь ненавидимую солдатами машину.

Крупные воздушные эскадрильи позволили усилить воздушные бомбардировки во время наступательных действий. Вертолеты все чаще использовались сухопутными войсками для внезапных нападений на группировки моджахедов. Устав, в соответствии с которым во время наступательных действий подразделения разведки были обязаны идти в пятнадцати километрах (более чем девяти милях) впереди батальонов, был рассчитан для войны между механизированными армиями. Но так как в Афганистане засады представляли собой смертельную опасность для большинства разведчиков, перемещавшихся далеко впереди своих батальонов, были введены новые правила, согласно которым подразделения разведки должны были оставаться в пределах видимости для остальной части группировки.

Для окружения группировок моджахедов Советы расширили использование механизированных войск, которые использовались в роли «молота», наступая вперед и прижимая противника к «наковальне», роль которой играли мобильные войсковые части. Для уничтожения баз поддержки моджахедов против поселений, где они предположительно могли находиться, обычно развертывали танковые и артиллерийские части. И, несмотря на то, что афганские правительственные войска по-прежнему оставались плохо обученными и оснащенными, советская 40-я армия действовала более эффективно при взаимодействии с ними.

Офицер Афганской армии Яр Мохаммед Станизи, командующий округом в провинции Газни, принимал участие в одной из первых таких операции в соседней провинции Пактика. Объединенная советско-афганская группировка окружила группировку моджахедов, готовившую диверсионное нападение. Приблизившись с другого фланга, главным советским силам удалось тогда через сорок восемь часов боевых действий почти вытеснить группу мятежников. Редко используемая тактика окружения была одним из немногих успешных маневров, используемых против моджахедов.

Несмотря на множество побед, одержанных моджахедами в начале войны, Станизи полагал, что распри между группировками мятежников неизбежно оттолкнут людей от них, и их поддержка среди народа будет все уменьшаться в дальнейшем из-за их жестокости. Один полевой командир моджахедов, действовавший в окрестностях Газни, как предполагалось, убил десять тысяч гражданских жителей и ограбил и поработил много других своих соотечественников, заставляя их готовить пищу и всячески обслуживать его солдат. И как бы ни были, возможно, преувеличены эти истории, Станизи однажды лично насчитал семнадцать тел после подобной расправы моджахедов над местной деревней. При этом один подросток был обезглавлен, а другая жертва была разорвана пополам за ноги.

В то же время, невзирая на свое недоверие к Советам, Станизи относился к ним с уважением за их очевидное бесстрашие. Конечно, они были вооружены несравненно лучше своих афганских коллег и могли позволить себе роскошь идти в бой в сопровождении бронетранспортеров, но, тем не менее, они почти всегда наступали впереди афганских частей. Тогда как его собственные солдаты не хотели вступать в открытый бой с очередной группировкой моджахедов, что часто огорчало его, то советские войска с их гораздо большей готовностью идти на риск обычно легко одерживали победу даже в тех редких случаях, когда им доводилось встретиться с отрядами повстанцев лоб в лоб. И все же, независимо от восхищения мужеством советских солдат, Станизи пугало то презрение, с которым они относились к своим афганским союзникам, и еще более ужасало их отношение к гражданским лицам. Большинство совместных боевых операций, в которых он участвовал вместе с советскими войсками, представляло собой репрессивные акции после очередного нападения моджахедов, их рейдов и засад. Возмездие почти всегда принимало форму тотальных бомбардировок.

В течение всей войны перед Советами неизменно стояла одна проблема. Мятежники имели гораздо больше боевого опыта, потому что они воевали намного дольше, чем многие солдаты-призывники Красной Армии, которые иногда проходили весь курс подготовки буквально за несколько недель, плюс — месяц на адаптацию к местным условиям перед двухгодичной службой в Афганистане. Если первоначально советские войска имели крупное преимущество в военных знаниях и опыте, то моджахеды скоро превзошли их. Более того, советских офицеров, не исключая и Валерия Востротина, пугало то, что моджахеды стали получать современное вооружение через военнослужащих Афганской армии, в результате налетов на советские склады или выменивая его у советских солдат. Об этой проблеме свидетельствовало все большее количество оружия, захваченного у моджахедов в бою.

Увеличились и поставки оружия мятежникам со стороны Соединенных Штатов, Саудовской Аравии, Египта и других стран, которое обычно переправлялось с караванами верблюдов и мулов через горные перевалы из Пакистана в провинции Хост, Пактия и Пактика. Оно складировалось в специальных тайниках и затем распространялось на север и на запад. Среди главных получателей было «Исламское Общество Афганистана».[55]

Мохаммед Джан — впечатлительный молодой человек с грустными глазами, ученик средней школы из провинции Логар к югу от Кабула — был одним из первых добровольцев этой группировки. Он вступил в «Исламское общество Афганистана» по примеру своего двоюродного брата, командира моджахедов, но еще больше под влиянием одного из своих учителей — ярого исламиста, который яростно критиковал советское вторжение и тайно распространял копии одной из публикаций повстанцев — «Послания моджахедов к учащимся».

После вторжения Афганская армия намеревалась использовать школу, в которой учился Джан, в качестве военного контрольно-пропускного пункта. Но вскоре школа подверглась нападению моджахедов. Джан бежал в Пакистан, откуда вернулся только после весенней оттепели, и так продолжалось каждый год. Подобно многим афганцам он уверовал в то, что Советы оккупировали его страну отчасти потому, что не могли допустить даже мысли о существовании исламского государства у своих южных границ. Он также верил, что Москва вела имперскую экспансию с целью приобретения портов в южных водах. Он чувствовал, что его обязанность — защищать свою родную землю.

В 1981 году, после года службы простым бойцом-пехотинцем в отряде мятежников, Джан стал командиром моджахедов, подобно своему кузену. Он начал сам организовывать засады в окрестностях своей деревни, что было наиболее распространенным видом операций против советских войск. Его селение лежало как раз в густонаселенной области вдоль плоской плодородной долины к югу от Кабула, где находится много небольших поселков и отдельных ферм, жители которых заняты выращиванием кукурузы, пшеницы и других зерновых культур в тени возвышающихся с обеих сторон гор. По этой же долине проходила главная дорога, по которой от Кабула на юг шли многочисленные советские конвои, в основном — в сторону Гардеза и Хоста. Как только отряд Джана узнавал график следования советских конвоев, моджахеды рыли укрытия в песчаном грунте вблизи дороги. Услышав шум двигателей очередного приближающегося конвоя, мятежники пропускали вперед первые две машины, а затем открывали огонь по бензовозам из реактивных гранатометов. Потом шли в ход автоматы Калашникова, из которых моджахеды косили советских солдат, пытавшихся спастись от жестокого огня ниже по склону долины.

Другие банды моджахедов также предпринимали подобные нападения. В июле Советы нанесли ответный удар. 108-я мотострелковая дивизия уничтожила несколько баз моджахедов вдоль шоссе. Воздушные удары и высадка десанта с вертолетов помогли разгромить моджахедов и нанести тяжелые потери. Но группировка Джана успела уйти без потерь.

Из других районов Афганистана больше всего подобных налетов совершалось в Панджшерской долине, где молодой командир Масуд предпринимал все новые атаки против Ваграма, Чарикара и Салангского шоссе. В июне советская 5-я мотострелковая дивизия начала наступление в районе города Фарах, к югу от Герата, чтобы преследовать командира моджахедов Мохаммед Шаха. После начала основных столкновений, дивизия повернула на север в сторону Герата, где развернулись тяжелые бои.

Чувствуя себя авангардом сопротивления и на месте рассчитывая свои действия в ответ на советские операции, моджахеды изготавливали самодельные мины, с помощью которых им удалось остановить и внезапно атаковать несколько советских колонн. Иногда применялась и другая тактика: моджахеды устанавливали на дороге фальшивые взрывные устройства и затем ждали, когда подойдет очередная колонна бронетехники, чтобы уничтожить солдат, которые попытаются найти и обезвредить эти «мины».

В августе 1981 года в деревне Гульбахар, у входа в Панджшерскую долину, моджахеды устроили особенно кровавую расправу над несколькими десятками крестьян, сочувствовавших правительству. Эта казнь вызвала новое наступление советских войск, получившее на Западе условное название «Панджшер-4». Исходной позицией для него должна была стать верхняя часть долины. В качестве ответной меры против действий моджахедов в другом районе страны афганские вооруженные силы провели зачистку с целью поиска оружия в Герате. Правительство также предприняло крупное наступление в северной провинции Балх против группировки таджикского командира по имени Забиулла,[56] только начинавшего приобретать известность. Советские и афганские реактивные истребители провели несколько бомбардировок провинции, но Забиулла смог удержать свои позиции, вынудив Афганскую армию эвакуировать свои отряды на вертолетах.

В провинции Логар было проведено еще несколько ответных операций против группировки Мохаммеда Джана. Советское командование бросило в бой пехоту, чтобы атаковать базы мятежников, но все атаки были отражены после ожесточенного боя. Несколько месяцев спустя база Джана подверглась более серьезной атаке. Наступление началось, когда передовые отряды пехоты вторглись в район Пули Алам, контролируемый Джаном. Впереди шли переводчики с мегафонами, которые призывали мятежников сдаться. «Это — конец! — кричали они мятежникам. — Вы умрете, если не сложите оружие!»

Джан к тому времени уже получил донесение о планировавшемся наступлении. На рассвете следующего дня он увидел, как советские танковые колонны двинулись на юг. Они поднимали огромные клубы пыли, с грохотом спускаясь вниз по склону долины. Джан послал около тридцати бойцов, чтобы занять зигзагообразную позицию вдоль реки рядом с дорогой. Позади них тянулась открытая пустынная местность. Им было приказано подпустить советских солдат поближе, на расстояние до тридцати футов от их позиции, а затем открыть огонь. Чтобы не перестрелять друг друга в ближнем бою, каждый должен был стрелять во врага только непосредственно видя его перед собой.

Джан насчитал в небе четыре реактивных истребителя. Они осуществляли поддержку основных наземных сил с воздуха вместе с шестью вертолетами Ми-8, которые начали бомбить долину в восемь часов. Вслед за бомбардировкой вперед двинулись танки, которые должны были окружить залегших около дороги бойцов Джана. Но те применили в ответ реактивные гранатометы и быстро вывели из строя четыре танка. Начался жестокий бой, когда следовавшие за танками советские пехотинцы приблизились к позициям афганцев. Стрельба велась на таком близком расстоянии, что бойцы часто были не в состоянии определить, где свои, а где чужие позиции. В этом и заключалась цель Джана, ради которой он разместил своих бойцов зигзагом вдоль дороги.

К вечеру склон долины был повсюду усеян телами убитых, но бой продолжался. Так как мятежники не могли подойти достаточно близко, чтобы убедиться, убиты или ранены их товарищи, они при помощи веревок захватывали тела и вытягивали их из зоны обстрела. Джан отправил своих раненых, которых оказалось всего трое, в ближайшую деревню. Между тем, местные женщины тайком принесли оттуда оставшимся бойцам дюжину коробок с боеприпасами (по 750 патронов в каждой), когда их запасы стали подходить к концу в ходе боя.

Бой ненадолго прекратился, обе стороны получили передышку до четырех утра, когда на помощь группе Джана подошел другой отряд моджахедов из группировки, возглавляемой фундаменталистом Гульбеддином Хекматьяром. Вместе они отбили атаки советских войск, которые были вынуждены отступить, оставив семьдесят убитых. Хотя многие из людей Джана были ранены, убитых было немного. Добыча включала тридцать советских автоматов Калашникова, два гранатомета и две рации.

На следующий день советское командование снова обратилось к повстанцам через громкоговорители, пригрозив начать новую бомбардировку, если тела советских солдат не будут собраны и переданы Советам. Чтобы подтвердить серьезность этой угрозы, вертолеты и реактивные самолеты сбросили на долину приблизительно 350 бомб. Моджахеды подчинились сразу, все тела погибших были сложены на грузовики и доставлены к местному военному штабу.

Победа отряда Джана обошлась ценой бесчисленных сожженных домов и деревьев. В своем стремлении покончить с постоянными нападениями моджахедов на движущиеся на юг конвои, Советы огнем из танков и гранатометов превратили цветущую зеленую долину в выжженную пустыню. Все, что могло служить транспортным средством, включая ишаков и рогатый скот, было уничтожено. Части Красной Армии угоняли сельских жителей; многих из них убивали по подозрению в том, что они являлись экстремистами. Иногда для того, чтобы припугнуть других, беспомощных людей обливали горючим и сжигали заживо. Но хотя целые поселения медленно или быстро исчезли, моджахеды продолжали устраивать нападения на советские автоколонны. Вокруг дороги громоздились остовы разбитых танков, бронетранспортеров и грузовиков…

Осторожность Вашингтона в отношении открытой поддержки сопротивления советскому вторжению в значительной степени была обусловлена американской оппозицией, которая открыто высказывала свое неодобрение. В 1980 году прямая помощь группировкам мятежников составляла лишь около 30 миллионов долларов. Но если в течение следующих четырех лет первого срока правления Рональда Рейгана эта незначительная сумма оставалась неизменной, другие заинтересованные страны меньше колебались в вопросе о поддержке моджахедов.

Пакистан, юго-восточный сосед Афганистана, с самого начала энергично выступил против советского вторжения. Имея в качестве соседа с одной стороны своего злейшего врага, Индию, а с другой стороны — контролируемый Советами Афганистан, Пакистан видел для себя потенциальную угрозу изоляции в окружении враждебных стран. Кроме того, военный диктатор Пакистана, Мохаммед Зия-уль-Хак, опасался, что в случае успеха советского вторжения Кремль может пойти еще дальше на юг в стремлении получить доступ к ближневосточной нефти и Аравийскому морю.

Набожный, хотя и не радикальный мусульманин Зин сделал себя международным изгоем после захвата власти во время военного переворота в 1978 году, повесив своего предшественника — премьер-министра Зульфикара Али Бхутто. Кроме того, генерал Зия, чьи напомаженные волосы и широкие усы напоминали о давно прошедших временах, разозлил Вашингтон еще и тем, что начал собственную секретную программу создания ядерного оружия. Теперь выступив против Советов, он мог стать полезным для Соединенных Штатов, что представляло для Исламабада даже больше, чем геостратегическую выгоду.

Генерал Ахтар Абдур Рахман Хан — суровый начальник пакистанской межведомственной разведки ИСИ (ISI, аббревиатура от Inter-Services InteIIigence) — сумел убедить Зия-уль-Хака в возможности сокрушить советскую военную машину в Афганистане. Ахтар уговорил его начать поставки оружия и подготовку кадров для афганского сопротивления, при условии, что горшок «не закипит», как любил говорить сам Зия. Кроме того, Исламабад позволил моджахедам создать базовые лагеря на своей территории — в Северо-Западной Пограничной провинции, граничащей с Афганистаном, где даже пакистанские законы почти не действовали.

Зия обратился к Джимми Картеру, и президент США согласился помочь. Правда, помощь не была предоставлена незамедлительно. Поначалу, в 1980 году, Зия отверг предложенные в качестве помощи моджахедам 400 миллионов долларов «на орешки» как слишком незначительную сумму. Его тактика все большего втягивания Пакистана в «холодную войну» сработала. В следующем году новая администрация Рейгана ассигновала на поддержку афганского сопротивления в общей сложности 3,2 миллиарда долларов США (не считая небольших сумм, выделенных ЦРУ непосредственно для того, чтобы обеспечить сопротивление оружием). Однако у Вашингтона не было реальной стратегии, кроме как причинить по возможности больший ущерб советским войскам. Белый дом не верил, что моджахеды могли нанести поражение Красной Армии.

Зия настаивал на том, что именно он должен контролировать помощь ЦРУ моджахедам — как оружием, так и деньгами. Тем самым Пакистан, который впрочем, как и США, не хотел афишировать поддержку моджахедов из опасения спровоцировать Москву на открытый конфликт, позволил правительству США отрицать свою причастность к финансированию моджахедов, осуществляя помощь афганскому сопротивлению через пакистанскую разведку ИСИ. Но зато контроль над денежными потоками давал Зия-уль-Хаку власть самостоятельно решать, какие группировки афганских мятежников получат наибольшую выгоду от заокеанских щедрот. Так, львиная доля американской помощи доставалась самым бескомпромиссным группировкам, главным образом — бойцам Гульбеддина Хекматьяра. Например, Ахмад Шах Масуд, несмотря на значительные успехи в боях против советских войск, не получил почти никакой помощи от ЦРУ, и даже позже, когда она была выделена, большинство из этих денег было расхищено пакистанскими чиновниками и лидерами моджахедов, в числе которых был и Бурхануддин Раббани, которому Масуд номинально подчинялся. Решительный шеф ИСИ Ахтар стремился усилить строгий контроль над контактами, которые поддерживало с моджахедами ЦРУ. Альянс Зия-уль-Хака с исламистами-джихади как внутри, так и за пределами Пакистана, в конечном итоге мог иметь серьезные последствия и для его собственной страны, превратив более или менее светское государство в такое, где исламистские фундаменталисты получат реальную власть и будут представлять для правительства постоянную угрозу.

Китай был одной из первых стран, которые последовали примеру Пакистана и начали оказывать моджахедам существенную поддержку. Пекин, который также соперничал с Советским Союзом и Индией, начал переправлять в Афганистан оружие. Египет начал делать то же самое, но в меньших объемах. Однако эта помощь бледнела по сравнению с той поддержкой, которую оказывала афганским моджахедам Саудовская Аравия. Эр-Рияд решил удвоить ту сумму, которую согласился выделить моджахедам Вашингтон. Саудовский Генеральный департамент разведки, возглавляемый эрудированным «западником» принцем Тюрки Аль-Фейсалом, пожертвовал на это дело сотни миллионов долларов от нефтяной прибыли и приобрел большое влияние среди моджахедов, вплоть до того, что занимался отбором командиров и группировок, которые считал нужным поддержать в первую очередь. Позднее дополнительная помощь моджахедам стала поступать из частных источников в Саудовской Аравии, в том числе и от Усамы бин Ладена. Отпрыск крупнейшего строительного магната страны, Усама бин Ладен не только пожертвовал афганским моджахедам миллионы долларов и строительное оборудование, с помощью которого им были построены подземные комплексы в горах Тора Бора на востоке Афганистана. Он также помог привлечь в Афганистан орды арабских и других иностранных боевиков из числа исламистских фундаменталистов. Именно они во многом способствовали тому, что джихад в Афганистане из сопротивления местному правительству и его советским покровителям превратился в международную идеологическую борьбу против того, что исламисты считали «западным упадком» и «западным господством».

Другой крупный и влиятельный сосед Афганистана, Иран, был не в том положении, чтобы оказывать помощь афганским мятежникам, поскольку в то время находился в состоянии открытой конфронтации с Западом из-за фундаменталистской революции Хомейни и захвата американских заложников. К тому же Иран вел разрушительную восьмилетнюю войну с Ираком, начатую после нападения иракского диктатора Саддама Хуссейна в 1980 году. Но даже несмотря на все эти проблемы, выводившие Тегеран из игры, иранское правительство все же умудрялось оказывать помощь изолированным и вытесненным на второй план отрядам хазарейцев в Афганистане. Хазарейцы были шиитами, как и большинство иранцев, и сражались против советских войск в горах Гиндукуша, где Советы могли наносить ответные удары в основном только с воздуха. Вдобавок к их противостоянию с другими — в основном пуштунскими — группировками афганских мятежников, хазарейские племена были известны своими постоянными междоусобицами и редко объединялись между собой для организованного сопротивления советским и афганским правительственным силам.

Поставки оружия, главным образом через Пакистан, стали более регулярными и позволили моджахедам заменить большую часть устаревших винтовок и другого вооружения. Чтобы скрыть свое участие в этом, поставщики снабжали их вооружением советского производства, многое из которого было закуплено в восточноевропейских странах советского блока — например, гранатометы РПГ-7, ставшие излюбленным оружием мятежников благодаря своей способности пробивать броню советских боевых машин. ЦРУ продолжало закупать британские винтовки Энфилда в таких странах, как Греция и Индия, и переправлять их через Пакистан. С другой стороны, теперь моджахеды все более привыкали к тяжелым 12,7-мм пулеметам ДШК чешского производства[57], из которых можно было также успешно вести огонь по низколетящим советским самолетам, и к автоматам Калашникова АК-47.

Однако страны-доноры желали точно знать, где и как распределяется их помощь, особенно после марта 1982 года. Именно тогда из-за междоусобиц между группировками моджахедов развалился «Исламский союз освобождения Афганистана», созданный в 1980 году шестью основными партиями афганских мятежников. На основе расколовшегося «Исламского союза» его глава Расул Сайяф создал свою собственную консервативную партию с тем же названием. Бывший профессор исламского права в Кабуле, Сайяф был теснее других лидеров моджахедов связан с саудовцами, и, как полагают, в том же месяце получил 39 миллионов долларов от своих саудовских сторонников.

Двадцатидвухлетний Абдул Хак, бывший союзник Хекматьяра, позже присоединившийся к «Исламской партии Афганистана» во главе с Юнисом Халисом, теперь тоже сформировал свою собственную группу сопротивления в Кабуле. Абдул Хак происходил из богатого пуштунского рода из юго-восточной афганской провинции Нангархар. При правительстве Дауда он был заключен в тюрьму за измену. Теперь он командовал несколькими тысячами боевиков, которые устраивали убийства и нападения в столице, включая июньские бомбежки городской электростанции и тюрьмы Пул-и-Чархи. Здоровенный, бесстрашный, общительный Абдул Хак был еще и набожным, хотя исламская идеология интересовала его куда меньше, чем других лидеров моджахедов. Но, кроме всего прочего, он также поддерживал тесные секретные контакты с ЦРУ, причем напрямую, без контроля со стороны пакистанской ИСИ.[58]

В южных пустынных районах близ Кандагара действовал другой влиятельный командир, которого называли «Инженер Эсматулла».[59] Он утверждал, что под его началом было пять тысяч человек. Будучи в прошлом армейским офицером, он присоединился к умеренному «Национальному исламскому фронту Афганистана» во главе с Саидом Ахмадом Гейлани и помог его группировке захватить в свои руки контроль над большей частью этого провинциального центра. Он и другие командиры моджахедов по всей стране продолжали нападения не только на армейские отряды, но и на правительственных чиновников и советских советников.

Лейтенант Востротин еще не успел окончательно оправиться от тяжелых ранений, полученных в бою в Панджшерской долине, когда в сентябре вышел из ленинградского госпиталя и возвратился в Афганистан. Он все еще с трудом мог видеть левым глазом, да и левая рука пока еще плохо слушалась его. Однако его послали назад в Бамиан, к западу от Кабула, — в тот самый район, где возвышались две высеченные в склоне горы монументальные статуи Будды шестого столетия, которые были впоследствии уничтожены фундаменталистами Талибана в 2001 году. Поэтому к его боевым обязанностям как командира 9-й роты добавилась и охрана статуй. Когда рота попадала под огонь на горных тропах, в ход шли дымовые снаряды, которые помогали отогнать даже самых настырных моджахедов. После того, как Востротин вернулся на авиабазу в Баграме, он, наконец, получил звание капитана и повышение по службе — теперь он стал начальником штаба батальона.

Несмотря на постепенный отказ советских воздушно-десантных частей от неуклюжих БМД — боевых машин десанта, в конце 1981 года солдаты Востротина по-прежнему разъезжали на них. Они испробовали все возможные способы, чтобы укрепить броню этих ненадежных машин, даже пытались закладывать днище изнутри мешками с песком. Но БМД все равно оставались опасным транспортом в случае атаки.

7 ноября 1981 года, в день, когда в Советском Союзе отмечался День Октябрьской революции, Востротин был дежурным офицером по части. Как показала практика, именно в такие праздничные дни, когда следовало ожидать наиболее крупных вылазок моджахедов, на дежурство лучше было назначать офицеров из старшего командного состава, а не их подчиненных. Правило оправдало себя и сегодня: во время дежурства Востротина один мотострелковый батальон был атакован с севера — в том месте среди красноватых скал, чуть выше которого находится вход в Панджшерскую долину. Востротин бросился на помощь, присоединившись к срочно выступившей из Баграма колонне БМД. Спеша к месту боя, Востротин торопил водителей, чтобы те двигались быстрее. Разведка почти не проводилась.

Востротин стоял в своем БМД, глядя вперед сквозь смотровую щель, когда внезапно мешки с песком у него под ногами взорвались, заполнив кабину песком и пылью. Он тяжело упал на колени. Машина подорвалась на мине, но мешки с песком поглотили основную часть взрывной волны. Востротин был контужен и получил сильные ушибы, но провел в госпитале в Баграме только две недели. А боевые машины десанта были полностью сняты с вооружения только к 1983 году.

Завершение в 1982 году стального моста Дружбы через Амударью в районе узбекского города Термез повысило боевой дух советских войск. Теперь на смену паромам и понтонным мостам, которые использовались, начиная с момента вторжения, и часто разрушались, пришло дорожное и рельсовое сообщение. Мост позволил Москве расширить доставку в Афганистан подкреплений и грузов и уменьшил зависимость войск от дорогостоящих грузовых авиарейсов, которые до этого времени выполняли главным образом 7-тонные транспортные самолеты Ан-12 и 20-тонные Ил-76. Помимо военных грузов, по воздуху доставлялись также большая часть продовольствия и другой гуманитарной помощи, которые распределялись среди гражданского населения в надежде на усиление поддержки правительства.

Советы продолжали расширять свои военные операции и вновь попытались взять под свой контроль города Кандагар и Герат, в которых хозяйничали мятежники. Крупнейшую группировку моджахедов в Герате возглавлял Исмаил Хан, который, как и Масуд, был членом «Исламского общества Афганистана», возглавляемого Раббани. Советские солдаты, как и сами сторонники Исмаил Хана, называли его «Туран Исмаил», так как, еще будучи офицером Афганской армии, он носил звание «турана», то есть капитана. Главной проблемой отрядов Исмаил Хана было снабжение, так как Герат находился на западе страны, вдалеке от основных источников оружия, которое доставлялось из Пакистана. К тому же, передвижение отрядов по плоским открытым равнинам, окружавшим город, было очень опасно.

Хотя части Афганской армии в районе Герата были слишком растянуты, на советской авиабазе в близлежащем городе Шинданд была размещена 5-я мотострелковая дивизия Красной Армии. Советские войска часто проводили противоповстанческие операции по принципу «зуб за зуб», в отместку за очередное нападение мятежников, но точно определить размах боевых действий в Гератской провинции трудно из-за сложностей с подбором фактов в тумане Афганской войны. Советские и западные средства массовой информации сообщали приблизительно о шестидесяти афганских правительственных чиновниках, убитых моджахедами в Герате весной 1982 года. В сообщениях, цитирующих советские источники, говорится, что советская 5-я дивизия при поддержке афганской 17-й дивизии захватила Герат штурмом, в ходе которого было убито несколько тысяч человек. Но командир 5-й дивизии Владимир Леверов отрицает, что его дивизия участвовала в какой-либо подобной крупномасштабной операции. Советская статистика, как известно, ненадежна: так, в ходе артиллерийских обстрелов невидимого противника, когда наличие жертв вообще сомнительно, в отчетах обычно писали о сотнях убитых.

В мае 1981 года в провинции Газни к югу от Кабула развернулись бои между местной группировкой моджахедов и 14-й афганской дивизией. Они продолжались до тех пор, пока не прибыло подкрепление в лице советской бригады и не сокрушило силы мятежников. Но Панджшерская долина, которую обороняли примерно три тысячи бойцов Ахмад Шаха Масуда, разбитых примерно на сто мобильных ударных отрядов и других групп для защиты деревень, оставалась для Советов самой большой проблемой. Хотя использование маленьких партизанских групп показало себя весьма эффективным и против американских сил в других повстанческих войнах, например во Вьетнаме, «Лев Панджшера» был одним из немногих среди командиров афганских мятежников, кто применил эту тактику. Видимо, у других просто не было его организационных и административных способностей.

Абдул Назир Зияи, присоединившийся к моджахедам в начале 1980-х годов, когда ему было восемнадцать лет, не сомневался в талантах Масуда. В следующем году рано повзрослевший, долговязый подросток начал обучение в группе из сорока пяти добровольцев, большинство из которых получили хотя бы неоконченное образование в колледже. Их аскетическая жизнь была тяжелой. Часто не хватало продовольствия, как и одежды, которую приходилось красть с советских складов или, когда это было возможно, снимать с трупов. Но лишения не умалили их решимости.

Когда во время своей первой встречи с Масудом Зияи убежденно заявил, что самоотверженность моджахедов и искренняя народная поддержка помогут вытеснить из Афганистана советские войска, опытный командир снисходительно улыбнулся ему. «Я слышал это от многих смелых душ, — ответил он, — но только тщательное планирование позволит сопротивлению победить». Однако было нечто большее, чем просто дар тактического планирования, что сделало Масуда грозой Советов. Внешне религиозный лидер с репутацией храбреца не считал для себя унизительным беседовать о вопросах стратегии даже с такими зелеными новичками, как Зияи. Именно эта его черта помогла ему заслужить преданность своих бойцов.

Масуд ввел среди своих бойцов три различных формы сопротивления, соответственно, разделив их на отряды трех типов. Первые представляли собой отборные мобильные группы из десяти-тридцати человек, которые предпринимали внезапные атаки против артиллерийских батарей и других советских объектов, развернутых в основном в Панджшерской долине. Вторые участвовали в нападениях на отдельные слабые пункты в обороне противника, как правило, более удаленные от советского контроля. Для этого крупные силы из тридцати — сорока человек атаковали советские и правительственные объекты и затем оставались в этом районе в течение нескольких дней. Третьи — наиболее важные в долгосрочной перспективе — работали в пограничных областях, еще более удаленных от советского контроля, например, в Нуристане около пакистанской границы. Там моджахеды создавали прочные зоны поддержки, где должны были располагаться лагеря для военной подготовки и идеологической обработки новобранцев в духе идей джихада; иными словами, бойцов учили распространять эту тактику повсюду в других местах. Масуд предполагал создать одну такую безопасную зону в Панджшерской долине, а другую — в Салангской долине.

В административной деятельности Масуд опирался на наблюдательный совет — Шура-и-Низар, позже преобразованный в партию с тем же названием, который давал поручения для комитетов — политического, культурного, здравоохранения, образования, судебного, финансового и других. Эта простейшая гражданская администрация занималась уже не просто вооруженной борьбой против Советов, а стремилась заручиться народной поддержкой с помощью политической агитации и показать внешнему миру, что моджахеды могут сами управлять своими делами. Таким образом, обучение управлению, социальному обеспечению и другой деятельности, необходимой для поддержания жизни и общества в безопасных зонах было, возможно, столь же важно, как и обучение обращению с оружием. Такие навыки, жизненно необходимые в тех условиях, когда правительство лишено власти, должны были помимо прочего продемонстрировать людям, что моджахеды были бы лучшей альтернативой, чем просоветское правление Кармаля.

По мере того как его планы обретали форму, Масуд лично встречался с командирами, которым он доверял, и сам вникал в мельчайшие детали многочисленных операций. Его подчиненные любили его за его способность руководить без снисхождения или запугивания. Авторитет Масуда много выигрывал за счет того, что он представлялся человеком из народа, широко доступным и открытым для различных мнений. Его командиры также уважали его за умение закрывать глаза на некоторые их неудачи — по принципу «на все воля Аллаха», так же, как и за то, что он никогда не пытался приписывать себе чужие успехи, в отличие от некоторых других командиров. К нему хорошо относились даже обыкновенно непримиримые муллы. Масуд не только побуждал своих командиров принимать самостоятельные решения в случае необходимости вместо того, чтобы ждать распоряжений сверху, но и установил в среде своих сторонников своего рода «меритократию», то есть «власть заслуженных», активно продвигая успешных и энергичных командиров и одновременно понижая в должности или наказывая других.

В апреле 1982 года Масуд организовал смелый ночной налет на авиабазу в Ваграме. Эта тщательно спланированная операция, которой помогали саботажники в рядах афганских вооруженных сил, началась с нападения на сто с лишним контрольно-пропускных пунктов на пути к базе. С помощью ракетного и минометного огня, открытого моджахедами по советским самолетам, как сообщали, был уничтожен огромный транспортный самолет Ан-22.

Этот рейд привел советское командование в ярость и спровоцировал самое крупное до настоящего времени контрнаступление объединенных афганско-советских сил численностью около 15 тысяч человек на Панджшер, которое началось в следующем месяце и продолжалось три недели. В течение недели советская авиация с базы в Ваграме бомбила Панджшерскую долину. После этого несколько вертолетных эскадрилий, по шесть вертолетов в каждой, высадили в определенных участках долины отборные отряды воздушно-десантных войск. В то время как транспортный вертолет Ми-6 выгружал десант, боевые вертолеты Ми-24 кружили поблизости, обеспечивая прикрытие с воздуха. Каждый такой вертолет нес на борту четырехствольный скорострельный пулемет и несколько контейнеров с тридцатью двумя 57-мм ракетами. Не случайно Ми-24 прослыли самым страшным оружием в этой войне.

Когда моджахеды контратаковали десантников, Советы начали главное наступление со стороны южной части долины. Масуд пропустил вперед наступавшие в авангарде афганские части. Но когда следовавшие за ними советские войска вышли к месту, где вход в долину сильно сужался, моджахеды взорвали ущелье с обеих сторон, блокировав тем самым узкую грунтовую дорогу вдоль реки Панджшер. В результате авангард временно оказался в ловушке. В другом месте бойцы Масуда организовали несколько засад, в одной из которых, около деревни Доаб, было уничтожено с полдюжины бронетранспортеров и несколько танков.

Один советский воздушно-десантный полк был скован контратакой моджахедов в районе селения Руха, которое когда-то в 1980 году пришлось штурмовать лейтенанту Полякову. Поскольку советские потери все росли, к селению Руха под сильным огнем выдвинулся 108-й мотострелковый батальон, которым командовал капитан Руслан Аушев, и солдаты были спасены. Капитан Аушев, ингуш по национальности родом с Кавказа на юге России, потерял много людей и сам был тяжело ранен, за что был удостоен высшей воинской награды — звания Героя Советского Союза.

Солдаты прозвали вертолет Ми-24 «крокодилом» из-за его устрашающего вида — с двумя нависающими над кабиной выпуклыми двигателями и короткими крыльями, увешанными бомбами и ракетами. Эти вертолеты, ставшие символом советского военного присутствия в Афганистане, оглашали своим ревом Панджшерскую долину, атакуя скрытые цели моджахедов, в то время как колонны бронетранспортеров, танков и грузовиков следовали по грунтовой дороге вдоль склона. Советские войска начали второе неожиданное нападение с севера, в верховьях долины, где они встретились с главной колонной и впервые полностью овладели дном долины. Но они были не в состоянии выбить моджахедов с ее склонов, так как те окопались в горах выше советских десантников. Советы были вынуждены вывести все силы несколько недель спустя, оставив после себя множество разбитой техники и разрушенные деревни. В этих боях они потеряли триста-четыреста человек убитыми.

В ходе другой операции по захвату Панджшерской долины в конце августа 1982 года, советские войска снова заняли дно долины, тогда как отряды моджахедов скрылись среди окружающих высот. На сей раз советские войска полностью уничтожили селения, поля и каналы еще до того, как 10 сентября начали отход из долины. Хотя Масуду удалось в значительной степени сохранить свои силы, гражданское население Панджшера, составлявшее приблизительно восемьдесят тысяч человек, сократилось, вероятно, наполовину.

Будучи не в состоянии выкурить Масуда из Панджшерской долины, советское командование поставило перед собой более простую задачу — максимально осложнить ему жизнь. После окончания основных боев, 9-я рота Валерия Востротина была размещена в городе Чарикар, приблизительно в пятнадцати милях от входа в долину. Чтобы не допустить советские войска опять в Панджшер, Масуду пришлось пойти на риск и рассредоточить свои силы, чтобы занять все тропы, ведущие в долину и из нее. Израненный в боях капитан Востротин провел часть лета в Москве на курсах повышения квалификации командного состава. Теперь же, снова вернувшись к своим солдатам, он с тяжелым сердцем наблюдал за тем, как военное командование, как ему казалось, впадало в «наполеоновский комплекс». Они могли бы признать, что сохранение контроля над Панджшером было бы слишком дорогостоящим в плане потерь людей и техники, по крайней мере, сейчас. Сумев, наконец, извлечь уроки из географии Афганистана, они сосредоточились на проведении более или менее предсказуемых и не столь разрушительных операциях.

40-я армия поделила страну на зоны. Стратегически важные области, вроде известного Хайберского горного перевала, по которому пролегал путь от Кабула к Пешавару, как и другие пути из Пакистана, предполагалось взять под полный контроль в ходе ряда запланированных операций. После этого в захваченных пунктах будут оставлены гарнизоны из советских или афганских частей на срок до года или до тех пор, пока их не сменят в ходе новой серии операций. Несмотря на некоторые изменения к лучшему в тактике, панджшерский опыт Востротина подсказывал ему, что разбросанные тут и там маленькие гарнизоны, где солдаты чуть не сходят с ума от скуки и одиночества, не особенно эффективны. Максимум, на что они способны, это заставить моджахедов перенести свои транспортные маршруты куда-нибудь еще, где из-за огромной площади советские или афганские правительственные войска не смогут контролировать их. Тем временем, большинство советских сил было занято охраной крупных городов, дорог, электростанций и других ключевых объектов.

Относительно редкие наступательные операции проводились в основном против крупнейших повстанческих групп, включая группировки Масуда и Исмаил Хана в Герате. Более мелкие банды пока более или менее оставили в покое. К тому времени, когда Востротин в июле покинул Афганистан для прохождения курса дополнительной подготовки для офицеров, войсковые операции проводились в основном вокруг очагов сопротивления вблизи Кандагара на юге, около Хоста на востоке, в окрестностях Кабула и на севере страны. Как и в Панджшере, цели этих операций сводились к минимуму — от устранения командиров повстанцев до нанесения как можно большего ущерба их группировкам, чтобы уменьшить возможность новых нападений с их стороны в дальнейшем, после отвода войск к исходным позициям.

Жизнь на базе Чарикар около аэродрома Баграм для Владимира Полякова — наивного молодого лейтенанта, переведенного в Афганистан из Восточной Германии — и его сослуживцев-офицеров превратилась в однообразную, одуряющую работу. Их тоскливую жизнь разнообразили лишь отдельные абсурдные или трагические случаи, происходившие с его сослуживцами иногда во время длительных запоев. Так, один лейтенант, который частенько напивался в хлам, и которого даже молодые солдаты воспринимали как «деревенского дурачка», имел привычку веселить всю часть, бегая вокруг палаток в одном нижнем белье и паля из пистолета в воздух. Другой офицер как-то раз вернулся из прачечной настолько невменяемым, что был не в состоянии даже ответить на оклик часового. Перепуганный часовой открыл огонь и ранил его.

Запои продолжались по нескольку дней, когда люди получали из дома заветные посылки со спиртным. Общественная жизнь офицеров строго отделялась уставом от жизни солдат, но не меньше зависела от выпивки. Из запасов, припрятанных в тайниках в пустыне или в горах за пределами базы, офицеры готовили собственное варево в металлических бочках, украденных из столовых, или устраивали набеги на чужие припасы. Чтобы добыть необходимые деньги на выпивку, молодым лейтенантам приказывали красть с военных складов дизельное топливо, масло и другие товары, которые потом продавались местным владельцам магазинов. (Впрочем, эти деньги шли также на покупку овчинных полушубков и другой теплой одежды, чтобы выдержать жестокие зимние холода).

Марихуану можно было легко получить у местных жителей. Поляков, впервые застукавший своих солдат за курением травки, был настолько шокирован этим, что избил виновников так, что с тех пор редко заставал солдат за таким занятием. Но еще более молодого офицера привели в ужас принятые в части порядки, определявшие все существование солдат, а именно — издевательства старослужащих над новобранцами. Тяжелые условия жизни в Афганистане придали и без того глубоко укоренившейся традиции злоупотреблений, восходящей еще к царской армии, совершенно зверскую форму, которая может ассоциироваться разве что с тюремными порядками. Поскольку офицерский корпус был слишком малочисленным и недостаточно подготовленным к тому, чтобы привить дисциплину в армии, эта задача возлагалась на солдат второго года службы, или «дедов», как их называли, которые большую часть своего досуга развлекались, избивая молодых солдат и всячески издеваясь над ними. Те солдаты, кто уже отслужил свои два года и подлежал демобилизации, но еще не получил приказа о возвращении в Советский Союз, назывались на сленге «дембелями». «Деды» заставляли своих сослуживцев работать на них, отдавать свои порции в столовой и терпеть любое наказание, чтобы развлечь «старших».

Поляков не мог понять, как люди, которые сегодня избивали своих сослуживцев, могли завтра идти вместе с ними в бой. Поэтому он делил своих подчиненных на две категории: на ответственных и дисциплинированных и на «почти ни на что не годных». Именно это различие обыкновенно проявлялось наиболее явно в критических ситуациях. Однажды попав под обстрел в одном из боев в Панджшерской долине, он лежал среди валунов рядом с солдатом, который был известен своим презрением как уставу, так и к «линии партии». Однако теперь этот солдат, в отличие от некоторых своих сослуживцев, проникнутых показным патриотизмом, но бесполезных в бою, показал всю свою стойкость, даже несмотря на ранение в ягодицы. «Идите здесь, товарищ лейтенант, здесь безопаснее», — прошептал он своему командиру. Глубоко тронутый этим, Поляков приказал ему: «Лежи и не двигайся, ты же ранен! И не волнуйся обо мне».

Душным и жарким афганским летом многие солдаты большую часть времени ходили в нижнем белье. Многие страдали дизентерией от местной воды, а беспробудное пьянство только усугубляло их страдания. Некоторые умирали, но чаще всего поправлялись в течение нескольких дней. Неизвестно, так это или нет, но по слухам, для выздоровления нужно было есть сыр любых имеющихся сортов. Кроме того, русские солдаты страдали от сыпного тифа, холеры и малярии едва ли не больше, чем от уже ставшего обычным гепатита.

Советские популярные звезды эстрады, такие как певец Иосиф Кобзон, постоянный гость на советских сценах и телевидении в то время, иногда давали случайные концерты для воинских частей в Кабуле, но лекции о военной тактике проводились значительно чаще. Как-то раз, во время одной такой лекции, посвященной теме взрывчатых веществ, в аудитории вдруг раздался взрыв, за которым сразу же последовали истошные крики «Бля! Бля! Бля!!!» Оказалось, что во время лекции один из солдат-срочников от скуки играл с запалом гранаты, пока он случайно не взорвался, оторвав ему два пальца. «И зачем, черт возьми, я рассказываю вам все это, — возмутился лектор, — если вы меня не слушаете?!»

В обязанности Полякова входило патрулирование некоторых районов Кабула. В первые месяцы даже офицеры носили с собой автомат Калашникова, который был предметом особой мужской гордости. Но это скоро прошло, и Поляков начал все чаще нарушать инструкции, оставляя на базе даже свой пистолет, который, как он считал, принес бы больше вреда, чем пользы, окажись он в действительно сложной ситуации на улицах города.

Поляков и другие офицеры стали часто заглядывать в маленький ресторанчик, расположенный вблизи комплекса советского посольства. Садовник посольства, который владел этим заведением и угощал своих русских посетителей таким экзотическим напитком, как британское пиво, был достаточно смел, чтобы иногда расспрашивать офицеров о войне.

— Здесь отцы воюют со своими сыновьями, — сказал он однажды вечером. — Мужчины убивают своих собственных братьев. Как вы сами думаете, что вы делаете? Кого вы действительно поддерживаете?

Поляков ответил в соответствии со своими стандартными взглядами советского офицера, что, дескать, Нур Мохаммед Тараки был «нашим» человеком, а его убийца, Амин, был американским агентом; что Красная Армия должна была защитить достижения афганской коммунистической революции. Но такие объяснения звучали все более и более бессмысленно даже для самых преданных своему интернациональному долгу офицеров.

Для Полякова слова садовника, который, как и большинство русских, был почти изолирован от других местных жителей, говоривших в основном только на пушту или дари (афганской форме персидского языка), звучали как драматический, тревожный голос народа. Его собственное разочарование ходом войны постепенно превратилось в уверенность, что само вторжение было огромной ошибкой брежневского империализма. «И что же, спрашивается, я здесь делаю?» — все чаще задавался он вопросом, размышляя о стране, чей пейзаж и образ жизни первоначально казались ему совершенно незнакомыми, и во многом все еще оставались такими.

Однажды Поляков патрулировал центр города Кабул с тремя из своих солдат, когда к нему вдруг подбежал запыхавшийся советский солдат-таджик из другой части. Указав на припаркованный поблизости афганский армейский грузовик, он рассказал, что те несколько солдат в машине только что пробовали уговорить его присоединиться вместе с ними к моджахедам, ссылаясь на то, что, дескать, все они такие же мусульмане. Разочарование Полякова выросло еще на несколько делений после того, как его бойцы бросились арестовывать потенциальных вербовщиков, однако те, к величайшему изумлению лейтенанта, оказались не афганскими, а советскими солдатами!

Еще более его бесила система распределения наград. Правду о том, как это делалось, он узнал, случайно подслушав беседу между двумя высокопоставленными офицерами о вручении Ордена Красной Звезды, высокой воинской награды, некоему политическому чиновнику, который, очевидно, читал лекцию об уважении афганских традиций, в то время как подразделение Полякова находилось на передовой под вражеским огнем. Подслушанный разговор показал, что медали давались не за заслуги, а в соответствии с системой квот. Большая часть наград, число которых определялось высшим командованием, доставалась армейским политическим чиновникам — так называемым «политрукам», являвшимся комиссарами партии в армейских частях. Лишь немногие из них лично участвовали в боях, остальные же пользовались заслуженным презрением тех, кто сам воевал. Получение высокой награды давало ее получателю возможность выбора для дальнейшего обучения в одной из военных академий Советского Союза.

В то же самое время Поляков видел, что серьезные ошибки редко наказывались. Его бригада была одной из последних отведена в Кабул после завершения летнего наступления в Паджшерской долине. По пути солдаты попали под случайный обстрел, хотя серьезного нападения не было. В том месте, где грунтовая дорога пересекает реку Панджшер, инженерные части установили небольшой временный мост. Они должны были оставаться здесь, чтобы разрушить его после того, как бронетранспортеры пересекут реку. Но пролетавший над ним с южного конца долины вертолет Ми-8 выпустил по мосту несколько ракет. Эта атака стоила ног нескольким солдатам, а некоторым и жизни.

Глубоко обеспокоенный этой фатальной ошибкой и отказом командования попытаться найти виновных, Поляков попробовал расследовать инцидент самостоятельно. Один из пилотов, которых он расспрашивал, сказал ему, что для экипажа вертолета, летящего на высоте сто или более футов, на земле все люди выглядят одинаково. «Кроме людей с лошадьми, уж те — определенно душманы», — добавил он. (Душманами советские военные уничижительно называли моджахедов). Когда Полякову позднее довелось снова увидеть неопознанные вертолеты над Панджшерской долиной, он выпустил несколько красных сигнальных ракет, которые специально захватил с собой. Без них советским солдатам было бы не избежать смерти или ранений.

Все еще планируя продолжить военную карьеру, несмотря на свое разочарование, Поляков вступил в Коммунистическую партию, что являлось предпосылкой для быстрого продвижения по службе и получения более высокого звания. Но все чаще, возможно, в знак протеста или из неосознанного желания испытать судьбу, он стал нарушать дисциплину. Несмотря на комендантский час, он переодевался в гражданскую одежду и выбирался со своей базы, чтобы автостопом добраться до какого-нибудь из кабульских ресторанов, где продавали алкоголь. Однажды он взял с собой своего командира батальона. Когда они уселись за столом, к ним подошли несколько афганцев в гражданской одежде, которые завели дружескую беседу и предложили перебраться в другой ресторан, где лучше кормят. Однако, как только Поляков и его командир батальона сели в их автомобиль, их доставили на местную базу Афганской армии. Афганцы, как оказалось, были членами специальной службы ХАД. На базе тамошний командир приказал, чтобы эти двое русских провели ночь в маленькой камере здания тюрьмы, которая охранялась единственным солдатом.

Сидя на небольшой деревянной скамье, хорошо подвыпившие офицеры обсуждали свою судьбу.

— Черт возьми, Слава, нас держат здесь как скотину. Никакой водки, никакого пива, ничего! — простонал Поляков. — Скоро наступит мой день рождения, и я должен его отпраздновать. Мы не можем просто так сидеть здесь.

— Хорошо, ну так что мы будет делать? — ответил его обычно строгий командир.

— Ты же сильный. Почему бы нам не пробовать сломать эту хлипкую решетку?

Подождав смены караула, они принялись дергать решетку на окне, пока она не расшаталась. Вскоре офицерам удалось выломать ее из бетонной стены и выпрыгнуть из окна второго этажа. Затем они поймали такси, чтобы добраться до другого ресторана. Выпив там еще, они вернулись на свою базу, но еще чувствовали в себе достаточно энергии, чтобы посетить бараки батальонной медицинской части и приятно провести время с медсестрами. К тому времени на базу прибыли несколько афганских офицеров, которые искали сбежавших заключенных. Когда они нашли Полякова в койке у медсестры в нижнем белье, уже не было речи о том, чтобы снова прыгать в окно: там уже стоял солдат на карауле. Полякова препроводили на батальонную гауптвахту, чтобы тот проспался с похмелья.

Потребовались трое мужчин, чтобы утром доставить его к генерал-майору. «Разве вы не знаете, чем рискуете? — ревел высокопоставленный начальник. — Вам что, безразлично ваше членство в партии?» Поляков понял, что это ему уже безразлично, а единственное, что не безразлично, это глубокие узы дружбы с офицерами-сослуживцами и еще некоторые подобные чувства, которые он также испытывал — в дополнение к сексуальному удовлетворению — к медсестрам, секретаршам и другим женщинам, посланным сюда выполнять свой интернациональный долг. Он перестал волноваться о своей карьере. Как и многих других, кто служил в Афганистане, теперь его волновало только возвращение домой.

Разрушение дорог и инфраструктуры сыграло большую роль в развале и без того уже безнадежно больной экономики Афганистана. Пытаясь поддержать ее, Москва посылала тысячи своих экономических советников, чтобы наблюдать за новыми ключевыми строительными проектами, включая сооружение больниц и электростанций и расширение кабульского аэропорта. Помощь, которой удалось добиться от стран Восточного блока, включала грузовики из Венгрии и денежный кредит из Чехословакии на осуществление ирригационных проектов, в то время как само афганское правительство стремилось поднять сельскохозяйственное производство, притормозив некоторые из широкомасштабных земельных реформ 1979 года. Но участники экономического процесса уже обратились к самой легкой альтернативе — выращиванию опийного мака, причем большая часть дохода от торговли героином, который получали из него, шла на поддержку моджахедов.

Одной из попыток Бабрака Кармаля сохранить политический контроль над страной стал новый закон о воинской повинности, согласно которому с января 1981 года срок армейской службы был увеличен на шесть месяцев. Кармаль также реформировал службу безопасности ХАД, ранее известную как АКСА, которая при Амине была укомплектована его сторонниками из числа «халькистов». (Амину также подчинялась бывшая тайная полиция KAM, отдельная от АКСА, которая теперь также была упразднена). В 1980 и 1981 годах новый глава ХАД, Мохаммед Наджибулла, лично следил за тем, чтобы все назначенцы Амина были заменены членами фракции «Парчам». Он также увеличил число сотрудников ХАД. К 1982 году служба безопасности, насчитывавшая уже около тысячи восьмисот членов и использовавшая пытки и казни не менее безжалостно, чем АКСА во времена Амина, добилась существенных успехов, внедрив в группировки моджахедов ряд своих агентов.

Пытки проводились в домах, расположенных в окрестностях Кабула и находившихся под контролем спецслужб, а также в тюрьмах, полицейских участках и специальных изоляторах ХАД. Крупнейшая тюрьма ХАД — так называемая «зона Седарат» в Кабуле, служила главным центром для проведения допросов. Задержанных избивали, вырывали им ногти плоскогубцами, насиловали, пытали электрическим током или не давали спать, пока они не доходили до совершенно бесчувственного состояния. Многие заключенные признавались в помощи моджахедам, после чего их расстреливали. Лишение еды, лишение сна превращали жизнь приговоренных к тюремному заключению в ад. В некоторых из неотапливаемых бетонных камер не было даже ни кроватей, ни одеял. Кругом царила атмосфера подозрительности и доносов.

За счет усиления репрессий Кармаль пытался укрепить общественную поддержку НДПА. Была создана новая организация — так называемая «Организация демократической молодежи Афганистана», которая в январе 1981 года провела свой первый съезд и сформировала молодежную бригаду, чтобы направить сотни молодых людей на борьбу против «бандитов»,[60] как афганское правительство называло моджахедов. В июне НДПА предприняла другую попытку поддержать свое влияние, организовав первый конгресс «Национального отечественного фронта» — предположительно неполитической организации, однако созданной для организации проправительственных акций. Но ни один из маневров НДПА не ослабил межфракционной борьбы внутри самой партии, которая, собственно, и спровоцировала советское вторжение.

Пытаясь поднять престиж Кармаля, Кремль приказал ему выступить с серией предвыборных речей в сельских районах, где его появление стало бы демонстрацией того, что он якобы может не беспокоиться о собственной безопасности. Однако на самом деле он очень беспокоился. Но еще больше беспокойства эта инициатива принесла Владимиру Редкобородому, офицеру КГБ, который возглавлял его личную охрану. Даже в Кабуле и его окрестностях, то есть в непосредственной близости от резиденции правительства, почти ежедневно происходили перестрелки и бомбежки.

В январе 1982 года Москва распорядилась, чтобы Кармаль публично показался в Джелалабаде, слывшем одним из оплотов моджахедов, половина населения которого по оценке Редкобородого была связана с сопротивлением. Формально город находился под контролем правительства, но только в течение дня, ночью же вся власть здесь принадлежала моджахедам. Редкобородый знал, что ему понадобятся дополнительные люди для охраны. Но так как его просьбы прислать побольше солдат и бронетранспортеров для выездов в провинции не всегда удовлетворялись, Редкобородый обратился непосредственно к главе советских войск в Афганистане, маршалу Соколову, с которым находился в хороших отношениях.

Редкобородый, чей псевдоним в КГБ был «Рубин», также предпринял рекогносцировочную поездку в Джелалабад, чтобы подготовить все к приезду президента. Обычно он летал на грохочущем вертолете Ми-8, тонкую или вообще никогда не существовавшую броню которого его люди постарались укрепить, положив на пол дверцы от люка бронетранспортера. Снаружи они привязывали веревками бронежилеты, закрывавшие иллюминаторы и обеспечивавшие дополнительную, хотя и слабую, защиту, и, как правило, во время вылета предпочитали сидеть на своих касках, так как это уменьшало риск получить ранение в гениталии в случае обстрела. Чтобы свести к минимуму то время, когда вертолет находится в пределах видимости потенциального противника, пилоты старались летать на высоте от тридцати до пятидесяти футов, где вертолет было практически невозможно поразить из реактивного гранатомета из-за мощных нисходящих потоков воздуха от лопастей несущего винта.

На этот раз Редкобородому пришлось лететь не на вертолете, а на одном из двух больших транспортных самолетов Ан-10. Сопровождавшие его солдаты Афганской армии никогда не летали прежде и сидели, расслабившись и скрестив ноги, прямо на полу. В целях обеспечения безопасности было важно не допустить ни малейшей утечки информации, так что даже начальник армейской национальной гвардии Азиз Хассас, который также сопровождал их, не был проинформирован о месте назначения. «Вы мой старший брат, Рафик Степанович, — умолял его Хассас перед взлетом, называя Редкобородого по имени, которое ему дали афганские коллеги. — Скажите мне, куда мы летим?» Офицер КГБ отвечал, что он понятия не имеет. «Ну еще бы, держу пари!» — сказал Хассас.

Хотя визит Карма ля в Джелалабад обошелся без инцидентов, во время многих других поездок иногда случались опасные ситуации. Так, во время посещения Кандагара Кармалем в сопровождении Наджибуллы и маршала Соколова люди Редкобородого обнаружили взрывное устройство на мосту между аэропортом и городом, по которому должна была проследовать их автоколонна. Мост был разминирован. На обратной дороге автоколонна была обстреляна около аэропорта. Это убедило высокопоставленных гостей, что лучше проделать весь обратный путь до Кабула с автоколонной, но — после того, как вперед была послана отвлекающая колонна машин в качестве приманки для моджахедов.

В ходе поездки в Герат, также на автомашинах, Редкобородый увидел среди пустынной равнины целую колонну автоцистерн, подорвавшуюся на минах, установленных вблизи заброшенной деревни. Над разбитыми машинами вздымались огромные языки пламени, было слышно крики горевших заживо, умирающих солдат. Прибывшие им на помощь десантники не могли сделать ничего, кроме как прострелить отверстия в цистернах с бензином, чтобы уменьшить риск новых взрывов. Через пулевые отверстия горючее свободно выливалось на землю и сгорало, в то время как неизвестно откуда взявшиеся местные афганцы пытались собрать часть несгоревшего топлива в ведра.

Кармаль научился часто бросать взгляды на Редкобородого во время своих выступлений, чтобы наблюдать за его рукой. Поднятая рука была сигналом опасности. Однажды, выступая с речью в правительственном здании в Герате, президент оглянулся и к своему ужасу увидел, как Редкобородый подает ему условленный знак. Шеф личной охраны только что получил сообщение о возможном покушении. Кармаль закруглился настолько быстро, насколько это было возможно, и покинул зал. Пока они ехали к армейскому штабу, разведданные подтвердил еще один плохой признак: на полях не было фермеров. Некоторое время спустя в здании действительно произошел взрыв.

Одну из наиболее крупных и рискованных операций Редкобородому пришлось провести накануне военного парада 1984 года и церемонии награждения в Кабуле, посвященных очередной годовщине Апрельской революции. Чтобы не бросаться в глаза, его люди были одеты в афганскую армейскую униформу, в то время как солдаты советской 5-й мотострелковой дивизии и сотрудники афганской разведки ХАД помогали осматривать каждый танк, бронетранспортер и другую технику, которая должна была принять участие в параде. Так как взрывные устройства могли бы быть спрятаны в любом месте, центральный сквер, где должна была проходить церемония, был оцеплен, а на каждой крыше были размещены афганские охранники. Когда незадолго до начала церемонии Редкобородый получил информацию о том, что моджахеды действительно планируют взрыв, он сообщил об этом маршалу Соколову. Тот, в свою очередь, спросил, не надо ли отменить парад. Но Редкобородый решил, что отменять мероприятие будет еще более опасно, так как это означало бы, что правительство не способно обеспечить безопасность в столице.

Парад прошел как и было намечено. Вскоре после того, как участники разъехались, террорист-смертник подорвал одну из платформ, на которых еще недавно стояли должностные лица. Из этого Редкобородый заключил, что его меры помешали осуществить взрыв во время церемонии, и что террорист, полный решимости выполнить приказ, смог сделать это только тогда, когда правительственная охрана была снята.

Несмотря на напряженную работу, Редкобородый находил моменты и для отдыха. Как бы ни был встревожен Кармаль, полковник КГБ находил его приятным в общении во время их ежедневных бесед, и президент держал себя с привлекательным достоинством. Кармаль также, казалось, наслаждался компанией советских коллег. Во время своих многочисленных поездок для отдыха в Советском Союзе он бывал во дворце КГБ, угощаясь колбасой, селедкой и другими яствами, которые привозил потом с собой из Москвы, и, разумеется, запивая все это обильным количеством водки. Другими частыми гостями были министр внутренних дел Гулябзой и заместитель начальника ХАД Гулям Фарук Якуби.[61]

Подобно почти всем своим соотечественникам, офицеры и солдаты Красной Армии были большими любителями бани — русской разновидности сауны. Свои бани имелись практически для всех чинов — от высшего командования до простых солдат-срочников. Обычно их строили из выпрошенных где-то или просто украденных деревянных досок. Одну такую баню Кармаль разрешил Редкобородому построить на территории президентского дворца; при ней имелся небольшой бассейн, в котором можно было охладиться после долгого сидения в парилке с дровяной печкой. Кармаль лично следил за ее строительством и жаждал «испытать» ее, как только строительство будет закончено, а затем стал там постоянным посетителем.

Редкобородый также наблюдал за строительством небольшого кинотеатра для его людей, построенного с помощью местного техника. И хотя русские не понимали большую часть того, что им показывали в американских или индийских фильмах с субтитрами на пушту, они все же смотрели их, обычно под песни и водку. Кармаль тоже часто заглядывал туда, чтобы пропустить стаканчик водки во время своих прогулок вокруг дворцового комплекса.

К концу 1982 года боевые действия в Афганистане заметно активизировались. И хотя теперь Советы на собственном опыте много узнали о том, как бороться с моджахедами, огромные советские силы, сконцентрированные вокруг Панджшерской долины и на западе, вокруг Герата, мало что могли сделать, чтобы нейтрализовать сопротивление. В других местах попытки урегулирования конфликта также зашли в тупик. Афганская армия преодолела волну дезертирства и приняла участие в ряде крупных наступательных операций. Но, тем не менее, это не сыграло особой роли в борьбе против моджахедов, число которых также выросло.

Росло число беженцев. Более двух миллионов афганцев, главным образом пуштунов, бежало в Пакистан, в то время как таджики и представители других национальностей, говорящие на дари, бежали на восток, в Иран. Основные зоны боевых действий, такие как Панджшерская и Кунарская долины, практически обезлюдели, а те жители, кто еще оставался, подвергались бомбардировкам и уничтожению, и их все менее беспокоило то, кто умрет следующим. Но Леонида Брежнева в Москве уже не волновали никакие сожаления о вторжении в Афганистан, в котором он сыграл решающую роль, слишком мало зная и столь же мало беспокоясь об этой стране. Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, являвшийся одновременно Председателем Президиума Верховного Совета и, таким образом, главой государства, умер в ноябре 1982 года. Его сменил шеф КГБ Юрий Андропов, первоначально выступавший против вторжения в Афганистан.