Пляж тети Паши

Душно в городе ночью. Звенят цикады. Затухают окна. Лишь откуда-то донесется песня, смех или пройдет по улице шальная компания.

Душно в гостинице, окна и балконные двери нараспашку. С моря ни ветра, ни свежести. Каспий источает тепло своим черно-лаковым телом, как огромное животное. Дышит.

И все же на пляже у самого моря легче. Можно окунуться и полежать на волне, покачаться на ней, пока она не плеснет в тебя нефтью. После этого вылезешь из воды и будешь оттираться в песке. А песок чистый, мелкий, бархатный.

Эту радость получаешь за небольшую плату благодаря тете Паше. Она, снизойдя к просьбе некоторых «избранных», нарушает установленные правила, пропускает в узенькую калитку.

— Давай, давай проходи. Не закупайся!

Тетя Паша — ночной сторож пляжа. Ее как будто прокоптило, высушило, выжгло солнце. На коричневом морщинистом лице, как угли, горят два черных глаза, зорких и быстрых. Кажется, ничего от них не ускользнет. Гибкая, ладная, идет верткой цыганской походкой и наклоняется легко, закапывая в песок оставшиеся от посетителей пляжа бумажки, окурки, объедки. Чего убирать, так проще. Закопает, притопнет ногой — и дальше. Платок на голове повязан лихо, тоже по-цыгански. Повернется, глянет жгуче. И вся-то она такая жгучая, прожженная.

Станислава у нее на особом положении.

— Море сегодня неспокойное, смотри, далеко не плыви.

А Станислава любит заплывать далеко и долго не возвращаться на берег. В воде она освобождается от дум. Словно не было ни прошлого, ни будущего, полная свобода, будто ты ничто и все же часть стихии.

— Я себе сказала — подожду еще, не вернешься, заявлю в гостиницу и вещи отдам. Себе нипочем не оставлю. Мне не надо, — говорит она Станиславе, когда та, насладившись морем, обновленная и успокоенная садится рядом с ней.

— Уж признайся, кольца-то наверняка не золотые? Раз часов золотых у тебя нет — значит, и кольца не настоящие.


Станислава любит коротать время здесь, на пляже, рядом с тетей Пашей. В душном номере гостиницы не спится и думы не оставляют.

Она приехала в этот город сразу же после похорон мужа. О своей беде тете Паше она не рассказывала. «В командировке, и все». Счастье, что ее послали сюда. Помогли переменить обстановку.

— Ты все работаешь да работаешь, а кому это нужно. Завела бы кого-нибудь. Пришла бы покупаться вместе. Здесь на пляже никто вас не увидит. А то все одна да одна… Чай, не старуха.

Бабка права. Общение с людьми Станислава ограничивает только работой. Ей не хочется никому рассказывать о себе, вызывать сочувствие. Зачем? Люди требуют внимания, а бабка нет. Все это время Станислава думает о своем, только о своем. Но ей приятно, что рядом сидит эта старуха — не так одиноко и особенно ночью.

— Пустое это море, пресное, не то что у нас в Керчи. И вино здесь пустое, не нравится. А водка такая же, — добавляет тетя Паша со знанием дела.

Станислава любит ее разговор, прерываемый длинными паузами, ее вопросы, на которые не обязательно отвечать.

— Сегодня приезжие, вроде из Москвы, разлеглись загорать, позорницы, все с себя поскидали, людей волнуют, меня слушать не хотят. Пришлось милиционера вызывать. Он им добром говорит, так, мол, и так, не положено, а они раскричались. Он плюнул и ушел. Кассирша сказала, не продам им больше билетов. Фотограф жену в больницу кладет, резать будут — рак. И с чего он только берется? Муж-то у тебя есть?

— Есть, — отвечает Станислава.

Тетя Паша смотрит недоверчиво.

— У Клавки живот растет, а Кривого прогнала, спуталась с мясником. Мясо каждый день носит, варим. Я ей говорю, дура, с животом никому ты не нужна, мяснику и подавно, раз у него жена и дети. А Кривой свободный. Клавка мне: «Не потерплю. С животом брал, не скрывала, а теперь попрекать». Пустая голова! А девке ведь рожать скоро…

Клавка слабость тети Паши. Она приютила ее, и вот уже второй месяц держит без прописки у себя на пляже, в сторожке. Милиция не вмешивается. Да и кому какое дело. Тетя Паша пожалела беременную. Клавка приехала откуда-то с Севера, с какой-то стройки. Тетя Паша и сама не знает откуда. Приехала сюда на юг, погреться и родить.

— Ну и что? Гулящая девка, само собой, — полуодобрительно, полуосуждающе говорит тетя Паша. — Куда ей деваться, кому она нужна с животом-то? Дура, и я говорю. Теперь связалась с мясником. Держалась бы уже Кривого. Сторож на колхозном рынке голодным не останется. А без мяса мы обойдемся. Теперь фрукт пошел, еще полезнее.

Станислава несколько раз видела Клавку на пляже, тетя Паша показала ее. Некрасивая, крупная, с плоским лицом и руками в наколках, она не вызвала у Станиславы симпатии, скорее брезгливость, такую же, как и все ее похождения. Но история чужой жизни, далекой и непонятной, отвлекала от собственных дум. «Оказывается, и такое бывает…». А в рассказах тети Паши появлялись все новые подробности, Клавкину судьбу старуха близко принимала к сердцу.

— А когда родится ребенок, как же вы будете жить в вашей сторожке? Может быть, лучше отдать его в воспитательный дом?

— Нипочем не отдадим! У меня на пляже места и десятерым хватит. Сами воспитаем. Так и будем жить. Воздух у нас здесь какой! Ты же часами сидишь, не надышишься. Солнце, море… А что еще человеку надо?

Как-то на почте Станислава встретила Клавку. Живот ее вырос, и как-то вся она отяжелела, отекли ноги. Сама не понимая почему, она приветливо поздоровалась с ней и даже спросила о здоровье. А Клавка расплылась в улыбку.

— Теперь уж скоро. Вот-вот. — И стала показывать растерявшейся Станиславе свои покупки — ленты двух цветов, розовые и голубые…

— Для него я ничего не пожалею, все у него будет, — доверительно говорила она, продолжая показывать шитье и распашонки.

Ее простодушная улыбка победила Станиславу. Странно похорошевшее отекшее лицо сияло счастьем.

С непонятным чувством уходила Станислава с почты. Она шла по раскаленным улицам будто расплавленная от жары и думала о себе: теперь ее счастье — только работа. Но может ли оно сравниться с тем, которым полна эта женщина?..

Этой же ночью на пляже от тети Паши она узнала, что Клавку забрали в родильный дом.

— Теперь будем ждать, — говорила тетя Паша, — лишь бы все хорошо обошлось. А ты что такая грустная? Может, муж тебя бросил? От меня-то чего скрываешь?

Довериться бабке, пожаловаться на судьбу? Нет! Мое горе — это мое горе. У них радость… Нельзя ее омрачать.

В следующий раз как только Станислава показалась у калитки, тетя Паша объявила, что у Клавки родился мальчик.

— Три с половиной килограмма. Я всех на пляже обошла. Денег собрала порядком. Милиционер трешку дал и кассирша тоже, и шмоток принесла.

Станислава внесла свою лепту, и бабка приняла как должное ее щедрость.

— Ребенку много нужно, только давай. На рынок сходила, Клавке всего набрала. Мясник мне мяса отвалил. Но по всему вижу, Клавку он отошьет. Да и на что она ему, у него свои дети.

Странно, но теперь даже и на работе Станислава нет-нет да и вспомнит про Клавку и спешит по вечерам на пляж…

— Сегодня Кривой в родильный приходил, фрукту принес, записку передал. Ребенка на себя зарегистрировать хочет. Клавка, дура, фрукту не взяла и записку порвала. Видала, что девка выделывает? Все вроде у нее хорошо, выпишут скоро. Ты смотри, как море разбушевалось…

Сегодня море идет косыми буграми, шваркает о берег, ходуном ходит. А воздух все так же горяч, застыл как стекло, и в черном небе мелкие, далекие звезды.

— К новой луне, — говорит бабка.

Целую неделю Станислава не была на пляже. В районе, иуда она поехала по работе для решения неотложных дел, нет-нет да и вспоминала про бабку: «Что там у них?»

— А я вся извелась, — встретила ее бабка. — Думаю, уехала насовсем, не простилась. Такое ведь бывает. У нас все хорошо. Парень растет, здоровый такой, пойдем покажу.

В сторожке, на деревянных козлах устроено подобие кроватки. «Вифлеем», подумала Станислава. Бабка деловито разворачивает ребенка, хлопает по попке, и он начинает плакать. В белой пеленке шевелится маленькое существо, желтоватое и сморщенное.

— Зачем же его будить? — говорит Станислава, понимая, что тетя Паша делает это только для нее.

— Ничего, ничего, сейчас успокоится.

Бабка сует ему что-то вроде соски, и ребенок начинает чавкать. Она запеленывает его и гордо заявляет:

— Ну, что я тебе говорила. Он мою титьку лучше материной берет. Я печенья в марлю ему нажую, а он и рад стараться. Видала?

Станислава смотрит на ребенка, на сияющую тетю Пашу.

— Почему он такой желтенький? — спрашивает она.

— Желтушка, — отвечает тетя Паша. — Это пройдет. Я из него такого парня выращу. Он у меня здесь как на курорте. Пляж-то ведь весь его.

«Нет, — думает Станислава. — Все это не для меня».

Подходит срок командировки. Перед отъездом она идет на пляж с прощальным подарком для бабки. Нелегко было выбрать отрез на платье по ее заказу. У тети Паши оказалось слишком много претензий. И чтобы не только для зимы, но и не для лета, поскромнее, но не совсем старушечье. В полоску не надо и в горошек тоже. Станислава надеялась, что угодила ее вкусу.

Бабка встречает ее мрачно и даже не идет, как всегда, к морю вместе с ней.

Напоследок Станислава заплывает далеко по лунной дорожке, и когда возвращается обратно, бабки нет на скамейке. Она неслышно подходит и молча садится рядом. Станислава достает сверток с отрезом. Бабка молчит, не разворачивает сверток.

— Что-нибудь с ребенком? — спрашивает Станислава.

— Все хорошо. Здоров, — отвечает тетя Паша.

— А Клавка?

— А ей что сделается, — произносит бабка и долго молчат. Станислава ждет.

— К Кривому твоя Клавка ушла. Гнала его, гнала, а теперь вот как оно поворотило. Говорит, какой-никакой, а ребенку отец нужен. Само собой, нужен отец.

«Вот оно как поворотило, — думает Станислава, — бедная бабка».

А тетя Паша все смотрит и смотрит в морскую даль.

«Как же ее утешить? Может, рассказать про себя, поделиться», — колыхнулось желание у Станиславы, но что-то непонятное удерживает ее, почему-то кажется, что поделиться с бабкой своим горем, это как бросить в море заветное кольцо…

И будто бы читая ее мысли, тетя Паша говорит вздохнув:

— Вот и остались мы с тобой одни. Одни-одинешеньки.

А море тихое-тихое. Множатся на горизонте сейнеры, мерцают, вытянулись в длинную огнистую цепочку.

Загрузка...