Чарли Андерсон

Чарли Андерсон лежал в слепящем красноватом тумане на своей койке с сильного похмелья. «О Титина» – черт бы побрал этот привязавшийся со вчерашнего вечера мотивчик. Он лежал на спине, чувствуя, как жжет у него глаза, как распух во рту теплый, неповоротливый, с гадким привкусом язык. Выпростав из-под одеяла ноги, свесил их над краем койки – белые, голые ступни, с розовыми набалдашниками больших пальцев. Опустив ноги па красный ковер, с трудом, пошатываясь, добрался до иллюминатора. Высунул голову.

Пристани и близко не видать – плотный туман да зеленоватые волны, бьющие в борт парохода со стороны трапа. Ясно, стоим на якоре. Где-то над головой в белесом тумане прокричала невидимая чайка. Ему стало холодно, и он втянул голову обратно в каюту. Из рукомойника плеснул себе в лицо ледяной водой, растер шею. Холод обжег кожу, она сразу покраснела.

Холодно, муторно, не по себе. Он снова лег, натянул еще хранившее его тепло одеяло с простыней. Ну вот, наконец, дома. Будь проклят этот дурацкий мотивчик!

Резким рывком он поднялся. В голове и в животе синхронно колобродило. Вытащил из-под кровати ночной горшок, наклонился над ним. Он напрягся, чтобы вызвать приступ рвоты и отрыгнул зеленоватой от желчи слизью. Нет, блевать не хочется. Натянул нижнее белье, габардиновые военные штаны, намылил физиономию, чтобы побриться. От бритья стало еще тоскливее. «Вот что мне сейчас нужно…» Он позвонил стюарду.

– Бонжур, месье, – послышался голос того.

– Послушай, Билли, притащи-ка мне двойной коньяк, да поживее!

Аккуратно застегнув нижнюю рубашку, натянул гимнастерку, посмотрел на себя в зеркало – отвратительное зрелище: под глазами красные круги, жуткое зеленоватое, несмотря на загар, лицо. Вдруг ему снова стало плохо. Приступ тошноты подбирался к горлу из живота. «Боже, какая вонь на этих французских пароходах!» Стук в дверь, стюард со своей лягушачьей улыбочкой.

– Вот, пожалуйста, месье!

Мелькнула белая этикетка, из стакана в горло полилась вязкая янтарная жидкость.

– Когда мы, наконец, пристанем?

Стюард, пожав плечами, булькающе протянул:

– Тума-ан, месье.

Он поднялся на палубу по трапу, от которого разило линолеумом. Туманная изморось покрыла его лицо студеной влагой. Он, поглубже засунул руки в карманы. На палубе ни души, только несколько чемоданов да аккуратно сложенные палубные стулья. Капли дождя стучали по бронзовым окошкам курилки. Ничего не видно, куда ни брось взгляд, только плотный туман.

Погуляв немного по палубе, он встретил Джо Эскью. Тот прекрасно выглядел. Маленькие, аккуратно расчесанные усики под тонким носом. Ясные глаза.

– Какое чертовское невезение, не так ли, Чарли? Туман, не видно ни зги.

– Просто отвратительно.

– Болит голова?

– А ты, Джо, выглядишь превосходно, на все сто!

– Конечно, могу объяснить почему. Я как на иголках с шести утра. Все время на ногах. Черт бы подрал этот мерзкий туман! Можем проторчать на этом проклятом месте весь день.

– Что поделаешь? Туман – он и есть туман, хоть тресни.

Они сделали пару кругов по палубе.

– Джо, ты заметил, как здесь, на этом пароходе, воняет?

– Судно давно стоит на якоре, а туман лишь усиливает обоняние, активизирует твои нюхалки, могу поспорить. Ну, что скажешь насчет завтрака?

Чарли помолчал, ответил не сразу. Сделав глубокий вдох, наконец вымолвил:

– Да, быть может, давай предпримем такую попытку. В обеденном салоне воняло луком и очистителем для

желтой меди. Джонсоны уже сидели за столом. Миссис Джонсон такая бледная, озябшая. На ней маленькая серая шляпка, которую Чарли прежде у нее не видел. Казалось, она готова вступить на землю хоть сию минуту. Чарли поздоровался, а Пол удостоил его болезненной улыбки. Как у него дрожит рука со стаканом апельсинового сока! Бледные, побелевшие губы.

– Кто-нибудь видел Олли Тейлора?

– По-моему, майору очень худо, могу побиться об заклад, – сказал, хихикнув, Пол.

– Ну а как вы себя чувствуете, Чарли? – спросила своим нежным голоском миссис Джонсон.

– Ах, лучше не спрашивайте… Красные круги перед глазами…

– Врешь, – сказал Джо Эскью.

– Чем это вы, мальчики, занимались допоздна вчера вечером? Даже представить себе не могу, – сказала миссис Джонсон.

– Немного попели, – объяснил Джо.

– Один человек, мой знакомый, насколько я знаю, – продолжала она, – лег в постель не раздеваясь. – Она выразительно посмотрела на Чарли в упор.

– Ну вот мы и вернулись в свою страну, избранницу Божью, – решил сменить тему Пол.

– Какая она сегодня, эта Америка, даже трудно себе представить! – воскликнула миссис Джонсон.

Чарли, чтобы заглушить позывы рвоты, крошил булочку, запивая ее из чашки кофе, отдававшим бочковой водой.

– Боже, как же зверски хочется получить настоящий американский завтрак! – сказал Джо Эскью.

– Грейпфрут, – подсказала миссис Джонсон.

– Кукурузные хлопья со сливками, – добавил Джо.

– Горячие кукурузные оладьи, – сказала миссис Джонсон.

– Свежие яйца и настоящую виргинскую ветчину, – подхватил Джо.

– Пирожки из пшеничной муки и сельские сосиски, – продолжала миссис Джонсон.

– Скоблянку, – сказал Джо.

– Хороший кофе с настоящими сливками, – добавила, рассмеявшись, миссис Джонсон.

– Все, ваша взяла! – произнес Пол с болезненной ухмылкой, выходя из-за стола.

Чарли допил свой кофе. Сейчас он сходит на палубу, посмотрит, нет ли там представителей эмиграционной службы.

– Что это с Чарли? – услыхал он за спиной, когда взбегал по лесенке трапа наверх.

Джо с миссис Джонсон чему-то смеялись.

Оказавшись вновь на палубе, он решил, что не собирается больше болеть. Туман немного рассеялся. Стоя на корме «Ниагары», он теперь видел тени других пароходов, стоявших на якоре, а там, за ними, – большую тень, которая, конечно, могла быть только землей. Чайки кружились над головой, громко крича. Где-то над водой стонал гудок, предупреждающий об опасности. Чарли, чуть согнувшись, пошел вперед во влажном тумане.

К нему подошел Джо Эскью с сигарой, взял его под руку.

– Правильно, лучше погулять, Чарли, – сказал он. – Какое все же отвратительное предзнаменование! Похоже, что наш маленький, холодный Нью-Йорк стерт с лица земли торпедной атакой во время этой неприятности, гражданской войны. Ни черта не вижу, а ты?

– Мне показалось, что с минуту назад я видел землю, но вот теперь она пропала.

– Вероятно, это были горы Атлантики. Мы стоим на якоре неподалеку от Хука… Черт подери, как хочется на берег! Там тебя ждет женушка, не так ли, Джо?

– Должна ждать… Ты знаешь хоть кого-нибудь в Нью-Йорке, Чарли?

Чарли отрицательно покачал головой.

– Мне еще ехать и ехать до того, как попаду домой… Но я и понятия не имею, чем там займусь, когда приеду.

– Мы можем проторчать здесь целый день, будь он проклят! – сказал Джо Эскью.

– Джо, а почему бы нам с тобой не выпить в последний раз?

– Да они закрыли этот проклятый бар.

Накануне вечером они уже сложили чемоданы. Ну что еще делать? Все утро в курилке играли в рамми. Никто из них не следил внимательно за игрой. Пол то и дело бросал карты. Никто и не заметил, кто брал последнюю взятку. Чарли постоянно пытался отводить взгляд от лица миссис Джонсон, от соблазнительного изгиба ее шеи, того места, где она ныряла под серую меховую отделку платья.

– Никак не могу понять, – продолжала она, – о чем это вы, мальчики, трепались до позднего вечера… Перед тем как я пошла спать, мне казалось, что мы с вами уже обсудили все на свете.

– Что вы, мы нашли, о чем еще можно поговорить, но в основном мы пели, – сказал Джо Эскью.

– Всегда, как только я ухожу к себе спать, пропускаю что-то весьма интересное.

Чарли заметил, как стоящий рядом Пол уставился на нее своими светлыми любящими глазами.

– Однако все же довольно скучно так долго засиживаться, – добавила она с дразнящей, очаровательной улыбкой.

Пол вдруг покраснел. Казалось, он вот-вот расплачется. «Интересно, не подумал ли сейчас Пол о том же, что и он, Чарли?»

– Ну давайте вспомним. Чья была последняя взятка? – спросил Джо.

Около полудня в курительную комнату вошел майор Тейлор.

– Доброе утро, рад всех приветствовать… Уверен, что никто не чувствует себя так мерзко, как я. Капитан утверждает, что мы зайдем в порт не раньше завтрашнего утра.

Все бросили карты, не доведя игру до конца.

– Очень мило, – сказал Джо Эскью.

– В общем, мне все равно, – сказал Олли Тейлор. – Я превратился в развалину. Последний из сильно пьющих, бешено гоняющих на машине Тейлоров стал развалиной. Мы могли перенести войну, но мир нас всех доконал.

Чарли посмотрел на землистое, опухшее лицо Олли Тейлора в неясном туманном свете курилки. Седые пряди на голове, даже на усах. «Боже, – подумал он, – нужно завязывать с этим постоянным пьянством».

Кое-как они досидели до ланча, потом разошлись по своим каютам, чтобы поспать.

В коридоре у своей каюты он столкнулся с миссис Джонсон.

– Первые десять дней – самые трудные, миссис Джонсон.

– Почему вы не называете меня Эвелин, как другие?

Чарли покраснел.

– Какая от этого польза? Мы ведь больше никогда не увидимся.

– Почему же нет? – спросила она.

Он заглянул в ее продолговатые глаза газели. Зрачки ее сильно расширились, заполнили своей чернотой все пространство.

– Боже, я бы с удовольствием, – сказал он, заикаясь. – Пусть у вас не будет и минуты сомнений…

Но она уже прошелестела своим платьем мимо него, быстро удаляясь по коридору. Он вошел в свою каюту, громко хлопнув дверью. Чемоданы сложены. Стюард уже унес постельные принадлежности. Бросился лицом вниз на полосатый, пахнущий плесенью матрац.

– Черт побери эту женщину! – громко воскликнул он.

Его разбудил грохот коленчатого вала и звонки в машинном отделении. Выглянув в иллюминатор, он увидел таможенное судно, а за ним розоватые при солнечном свете каркасные дома. Туман рассеивался, они входили в бухту.

С отяжелевшими от крепкого сна глазами он выбежал на палубу. «Ниагара» медленно входила носом в блестящую зеленовато-серую гавань. Розоватый туман повис петлями над головой, словно шторы. Красный паром прошел позади их парохода. Справа выстроились на якоре шхуны с четырьмя и пятью матчами, за ними – парусник и целая куча приземистых пароходиков судоходной компании, некоторые из них все еще размалеванные маскировочными пятнами и линиями. Далее – неподвижная полоска воды и размытые контуры высоких, ярко освещенных солнцем высотных домов Нью-Йорка.

К нему подошел Джо Эскью в походной шинели с переброшенным через плечо немецким биноклем на ремешке. Его голубые глаза блестели.

– Ну, еще не разглядел статую Свободы, Чарли?

– Пока нет.

– Да вот она, вот! Она мне казалась куда больше.

– По-моему, все тихо, Джо.

– Тихо, потому что сегодня воскресенье.

– Оно только начинается.

Теперь они проплывали мимо артиллерийского форта. Длинные пролеты Бруклинского моста уходили в даль, в дымчатые тени бледных небоскребов.

– Ну вот, Чарли, там хранятся все деньги. Нужно будет немножко у них отобрать, – задумчиво сказал Джо, теребя себя за ус.

– Хотелось бы знать, как к этому приступить, Джо.

Они проходили мимо длинного ряда домов со скользкими покатыми крышами.

– Ну, Чарли, черкни мне пару строк, малыш, слышишь?

Да, это была большая война, но все же она кончилась.

– Непременно, Джо.

Два буксира тащили «Ниагару» к берегу, преодолевая сильное течение отлива. Над сооружениями на пристани полоскались американские и французские флаги, в темных проходах скопились встречавшие.

– Вон там я вижу жену, – сказал вдруг Джо. Он крепко сжал руку Чарли. – Ну пока, малыш, прощай. Мы дома!

Внезапно до Чарли дошло, что он на самом деле спускается по трапу.

Офицер войскового транспорта едва удостоил взглядом его документы. Таможенник, приклеивая ярлыки на его саквояж, только и заметил: «Как хорошо быть дома. Верно, лейтенант?» Он прошел мимо представителя Ассоциации христианской молодежи, двух репортеров и одного из членов комитета городской управы. В желтоватом сумраке громадного здания морского вокзала бродили, словно затерявшись, одинокие пассажиры, да повсюду были разбросаны чемоданы. Майор Тейлор равнодушно пожимал руки чете Джонсонов – так, словно впервые их видел.

Чарли с небольшим чемоданом цвета хаки шел за носильщиком к остановке такси. Джонсоны уже поймали машину и теперь ждали, когда им принесут недостающий багаж. Чарли подошел к ним. О чем бы с ним поговорить? Он никак не мог придумать. Пол пригласил его к ним в гости, если он задержится в Нью-Йорке, но разговаривал с ним, стоя у открытой дверцы такси, и Чарли никак не мог изловчиться, чтобы переброситься парой слов с Эвелин. Носильщик принес затерявшийся саквояж, и напряженные мускулы на лице Пола облегченно расслабились.

– Непременно нужно повидаться, не забывай нас! – сказал он еще раз и, легко впрыгнув на сиденье, захлопнул дверцу.

Чарли вернулся к своему такси, а перед глазами стояли эти продолговатые глаза газели, ее последняя дразнящая улыбка.

– Скажите, – обратился он к таксисту, – вы случайно не знаете, сохранены ли еще льготные тарифы на услуги для офицеров в гостинице «Макальпин»?

– Конечно, – ответил тот, дернув уголками губ, – вас обслужат на все сто, если вы офицер. А если солдат, то можно и пинка в зад получить. – Он резко включил скорость.

Машина выехала на пустынную широкую булыжную мостовую.

Нью-йоркское такси шло куда легче, чем парижские кэбы. Вокруг громоздились большие склады, крупные маркеты – все закрыты.

– Вот так-так! Кажется, здесь у вас довольно тихо, – сказал он, наклоняясь поближе к окошечку, чтобы было легче говорить с шофером.

– Да, тихо, черта с два! Точно как в аду… Сами убедитесь, как только начнете искать работу, – огорошил его таксист.

– Но что-то не припомню, чтобы здесь царила такая гробовая тишина, клянусь Богом!

– Ну почему бы не насладиться тишиной? Ведь сегодня воскресенье, не так ли?

– Конечно, воскресенье. Забыл об этом.

– Воскресенье, о чем разговор!

– Ну теперь я вспомнил. На самом деле воскресенье.

Загрузка...