Большие деньги

Американский план

Фредерик Уинслоу Тейлор[2] (все в магазине называли его Расторопный Тейлор) родился в Джермантауне, штат Пенсильвания, в год избрания Бьюкенена[3] президентом. Его отец был адвокатом, мать – из семьи китобоев Нью-Бедфорда. Она была большая поклонница таланта Эмерсона,[4] принадлежала к унитарианской церкви и была членом общества Браунинг.[5] Ярая аболиционистка, она свято верила в демократические нормы; она была домохозяйкой старой школы и никому в доме не давала сидеть без дела ни минуты от зари до темноты. Она сама составила следующие правила поведения: самоуважение, уверенность в собственных силах, самоконтроль и холодная рассудочная голова для запоминания множества цифр.

Ей, однако, хотелось научить своих детей ценить по достоинству все изящное, поэтому она на три года отвезла их на Европейский континент, где показала величественные соборы, Гранд Опера, древнеримские мостовые, картины старинных мастеров под слоем потускневшего коричневого лака в больших позолоченных, с лакировкой же, рамах.

Позже Фред всегда сожалел об этих понапрасну загубленных годах и всегда выбегал из комнаты, в которой люди говорили о чем-то возвышенном и изящном. Он был запальчивым, раздражительным парнишкой, обожал практические шутки и был большой дока по части различных хитроумных изобретений и приспособлений.

В Эксетере он был старостой класса и капитаном бейсбольной команды, первым питчером с высокими подачами. (Когда судьи упрекали его за это, указывая, что высокие передачи в этой игре правилами не предусмотрены, он отвечал, что это неважно, главное в игре – результат.)

В детстве его мучили кошмары, и отход ко сну был для него тяжким испытанием. Он прочитал где-то, что все это из-за того, что обычно он спал на спине. Он смастерил для себя кожаную упряжку с деревянными колышками, которые больно впивались ему в тело, как только он во сне переворачивался на спину. Когда он вырос, то спал либо в кресле, либо сидя в постели, обложившись со всех сторон подушками. Всю свою жизнь он страдал от бессонницы. Он был первоклассным игроком в теннис и даже в 1881 году со своим другом Кларком выиграл общенациональный теннисный чемпионат в парной игре. (Он пользовался всегда ракеткой собственного изобретения, похожей на большую ложку.) В школе от перенапряжения у него сильно ухудшилось зрение. Врач предложил ему заняться ручным трудом. Таким образом, в Гарвард он так и не поехал, а вместо этого поступил на работу в мастерскую одного небольшого концерна по производству насосов, которым владел друг их семьи, и там овладел ремеслом модельщика и механика. Он также научился работать на станке, одевался и вел себя как истинный работяга.

Фред Тейлор никогда не курил и не пил спиртного, отказался даже от чая и кофе. Он никак не мог понять, почему это его друзья по работе, механики, как и он сам, любили кутнуть как следует, напиться в дым и устраивали шумные потасовки по вечерам в субботу. Он жил дома. Если не читал книг по технике, то выступал в спектаклях на любительской сцене или по вечерам подходил к фортепиано и красивым тенором исполнял такие песни, как «Храбрый воин» или «Испанский кавалер».

Первый год своего ученичества в мастерской он работал бесплатно, потом в течение двух лет получал по полтора доллара в неделю, а в последний год – целых два.

Штат Пенсильвания богател за счет добычи железной руды и угля. Когда ему исполнилось двадцать два, Фред Тейлор пошел работать на чугунолитейный завод в Мидвейле. Вначале ему там предложили работу клерка, но он вскоре ее возненавидел и пошел вкалывать с лопатой в руках. Наконец он добился своего, и его поставили к станку. Он был хорошим слесарем-механиком, трудился по десять часов в день, а по вечерам посещал курсы инженеров в Стивенсе. За шесть лет он от помощника механика дошел до инструментальщика и заведующего кладовой, потом от бригадира до мастера-ремонтника, потом до главного чертежника-конструктора, а потом – от заведующего исследовательским отделом до главного инженера завода в Мидвейле.

Вначале, когда он был механиком, то вел себя так же, как и остальные механики: шутил, вкалывал вместе с ними и увиливал от работы вместе с ними, чтобы слишком не надрываться. Боссу нужно отдавать только то, за что он платит, не больше. Но когда он стал мастером, то оказался уже на стороне руководства, по ту сторону баррикад, перенимая у тех, кто не был на стороне руководства, всю массу знаний, накопленных в рабочих головах, их физическую сноровку, ремесло ц «рабочую косточку».

Теперь он не мог выносить простаивающий станок или бездельничающего работягу.

Производство, как моча, ударило ему в голову, и теперь оно действовало на его нервы возбуждающе, лишая сна, получше любого крепкого напитка или бабы в субботнюю ночь. Сам он никогда не сачковал и не позволял этого другим, будь он проклят! Производство жгло его, словно опасная сыпь на коже. В мастерской он потерял всех своих бывших друзей. Они презирали его, называя надсмотрщиком и эксплуататором. Он был крепко сбитым мужиком с характером и не любил подолгу разговаривать.

Может, тогда я был по годам молод, но могу вам поклясться, я в то время был куда старее, чем даже сейчас, принимая во внимание постоянные треволнения, низость и всеобщее презрение. Вы и представить себе не можете, какая это ужасная жизнь, когда на любом лице любого работяги написано враждебное к тебе отношение, и вам никак не избавиться от горького чувства, что любой находящийся поблизости от тебя человек – твой потенциальный враг.

Так начиналась знаменитая система научного менеджмента Тейлора.

У него не хватало терпения на объяснения, и ему было абсолютно все равно, с кого содрать шкуру, когда он насаждал свои законы, такие, которые, по его мнению, неразрывно связаны с производственным процессом.

Когда приступаешь к проведению эксперимента в любой отрасли, нужно все подвергать сомнению, подвергать сомнению сами основы, на которых зиждется искусство, нужно подвергать сомнению самые простые, самые очевидные, самые универсальные повсеместно принимаемые факты; нужно все доказывать заново,

за исключением доминирующих правил поведения типично американского квакера (капитаны торгового флота, выходцы из Нью-Бедфорда были самыми отъявленными эксплуататорами на всех морях, где они занимались китобойным промыслом). Он хвастал, что никогда не заставлял рабочего что-то сделать, если только сам не мог этого сделать своими руками.

Он разработал улучшенную конструкцию парового молота, осуществил стандартизацию инструментов и оборудования, пригласил в свою мастерскую множество студентов колледжей с секундомерами в руках. На стенах появились таблицы, диаграммы норм стандартизации.

Существует как верный способ действий, так и неверный; верный означает увеличение производительности, более низкие затраты, более высокую заработную плату, более высокие прибыли – таков американский план.

Он разделил работу мастера, десятника на отдельные функции – появились надсмотрщики за скоростью выполнения операций, бригадиры, хронометристы, специалисты по организации рабочего процесса.

Высококвалифицированные механики ему не нравились, они слишком упрямы и несговорчивы. Ему был нужен покладистый мастер на все руки, который будет выполнять то, что ему велят. Если тот был к тому же первоклассным специалистом, умел выполнять высококлассную работу, то Тейлор и платил ему самую высокую зарплату. Здесь-то и начались его неприятности с владельцами.

Когда ему исполнилось тридцать четыре, он уехал из Мидвейла и в поисках больших денег пустился в опасную авантюру, принял участие в строительстве в штате Мэн завода по производству древесной массы, затеянном несколькими отставными адмиралами и политическими сторонниками Грова Кливленда;[6] паника 1893 года все испортила, и его предприятие прогорело, тогда Тейлор изобрел для себя новую должность – инженера-консультанта по менеджменту и стал сколачивать состояние с помощью продуманных и осторожных капиталовложений.

Первую лекцию, прочитанную им в Американском обществе инженеров и механиков, никак нельзя было назвать «успехом». Все слушатели в один голос назвали его сумасшедшим.

«Я обнаружил, – писал он в 1909 году, – что любое улучшение не только наталкивается на сопротивление, но наталкивается на агрессивное по характеру, глухое сопротивление со стороны большинства людей».

Его пригласила к себе «Бетлехем стил корпорейшн». Именно здесь, в Бетлехеме, он провел свои знаменитые эксперименты по производству чугунных чушек. Он научил одного голландца, по имени Шмидт, выдавать на-гора по сорок семь тонн продукции в день, вместо нормы двенадцать с половиной, и заставил того признать, что он чувствует себя так же хорошо после такой производительной рабочей смены, как и до нее.

Он, нужно сказать, чокнулся на лопатах. Для каждой работы, по его мнению, требуется своя, особая лопата такого веса и таких размеров, которые необходимы для выполнения только этой работы; он был также уверен, что для определенной работы нужен человек таких габаритов, которые соответствуют только такой, выполняемой им работе. Но когда он стал платить своим людям в полном соответствии с достигнутой ими производительности труда, владельцы завода, кучка жадных голландских карликов, подняли дикий шум. «Очнись, Америка!» – вопили они. Когда в 1901 году «Бетлехем стил» приобрел Швоб, Фреда Тейлора, изобретателя резкого повышения производительности труда, человека, удвоившего объем продукции завода по штамповке различных изделий, сумевшего разогнать двигатели главных поточных линий от девяносто шести до двухсот двадцати пяти оборотов в минуту, бесцеремонно выгнали.

После этого случая Фред Тейлор всегда говорил, что не мог позволить себе работать за деньги.

Он пристрастился к игре в гольф (построив по своим чертежам клубы игры в гольф), разработал методы трансплантации, разведения кавказских пальм, самшита в саду своего дома. В Боксли, в Джермантауне, он держал дом, открытый для инженеров, заводских менеджеров, промышленников; писал научные работы, читал лекции в колледжах, выступал перед комитетами конгресса, и повсюду проповедовал достоинства научного менеджмента, применяя скользящее правило Барта, призывал к экономии отходов, не терпел праздности и лени, призывал заменить высококвалифицированных механиков простыми мастерами на все руки, которые будут беспрекословно делать то, что им приказывают, как это было в случае со Шмидтом.

работа поштучно;

увеличение производства;

больше рельсов, больше велосипедов, больше катушек для ниток, больше листовой стали для военно-морских судов, больше медицинских железных суден, больше иголок, больше громоотводов, больше шарикоподшипников, больше долларовых банкнот;

(старинные семьи квакеров в Джермантауне становились все богаче, пенсильванские миллионеры становились миллиардерами, наживаясь на стали и угле),

только производство сделает богачом любого первоклассного американца если только он намерен работать и производить изделия поштучно, а не пить спиртное и устраивать пьяные потасовки или же мечтать о чем-то другом стоя у станка.

Даже скупердяй Шмидт, производитель чугунных чушек, может вложить свои деньги и стать, как и Швоб, владельцем завода, как и другие жадные голландские карлики и развивать свой вкус к музыке Баха, развести на века самшитовые рощи, в своем саду в Бетлехеме, в Джермантауне или Частнат-хилл, и составить свои правила поведения; разработать Американский план.

Но Фреду Тейлору так и не пришлось увидеть собственный план в действии;

в 1915 году после нервного расстройства он попал в больницу в Филадельфии.

Развилась пневмония; нянечка слышала, как он заводит часы. Утром, в день его пятьдесят девятого года рождения, когда нянечка в половине пятого вошла к нему в палату, он лежал на койке мертвый, зажав свои часы в руке.