Борис Леонидович Личков (1888— 1966)

Второй ленинградский период. Астрогеология

В 1945 г. Борис Леонидович был,избран по конкурсу заведующим кафедрой гидрогеологии Ленинградского университета. В конце этого года он возвращается в Ленинград, чтобы полностью отдаться преподавательской и исследовательской работе. У него большие творческие планы, несколько подготовленных к печати рукописей, начатые новые труды и горячее желание утвердить свои идеи и разрабатывать их дальше. Он уверен, что теперь основные трудности, помехи в исследовательской деятельности остались позади.

Однако очень скоро выяснилось, что научные работы Б. Л. Личкова вызывают резко отрицательную реакцию со стороны некоторых специалистов. А ведь в геологических науках, как известно, критиковать новые идеи значительно проще, чем утверждать и доказывать их: по любому вопросу обычно высказывается целый ряд более или менее обоснованных мнений и далеко не всегда можно разобраться, какое из них наиболее правдоподобно.

Как ни странно, именно новизна и оригинальность идей Личкова воспринимались наиболее критически. Один из главнейших критериев оценки информации — степень ее новизны, неожиданности (при условии логической непротиворечивости и соответствия фактам). Однако высокая информационная ценность научной гипотезы или теории, к сожалению, не всегда и не всеми принимается во внимание. Многие ученые стараются придерживаться самых популярных в данное время теорий, гипотез; предпочитают упрочнять или пересказывать общепринятые концепции; ориентируются на научные авторитеты. Тем самым неоправданно затрудняется переход от "обесцененной", многократно повторяемой информации к открытиям, подъемам научной мысли на более высокий уровень обобщений, к более адекватному отражению реальности.

Об этих особенностях научного познания некогда пи¹ сал В. И. Вернадский: "Вся история науки на каждом шагу показывает, что отдельные личности были более правы в своих утверждениях, чем целые корпорации ученых или сотни и тысячи исследователей, придерживавшихся господствующих взглядов" ^[114].

Любое творчество индивидуально. Оно — проявление личности. Научное творчество в этом отношении не исключение. В особенности когда речь идет не о проведении экспериментов или тщательных описаний, а о выявлении закономерностей природных явлений, познании бесконечно сложного окружающего мира.

Некоторые теоретические концепции Личкова, быть может, были и остаются спорными. Однако вряд ли оправданно считать их ложными. Они безусловно плодотворны и с методологической стороны (как попытка .широких глобальных обобщений), и в своих частных положениях. Тем не менее входили они в науку очень непросто, трудно (к большому огорчению автора; возможно, отчасти этим определяются высокие авторские самооценки своих работ).

К чести Личкова, он не люоил, да и не умел писать безликих, малоинформативных научных сочинений. Во всех его работах ярко проявляется его незаурядная личность и оригинальный склад ума. В этом отношении не стали исключением и две книги Личкова, посвященные жизни и творчеству А. П. Карпинского и В. И. Вернадского. В первой из них увлечение собственными идеями можно даже поставить автору в упрек. Правда, он назвал свою книгу "Карпинский и современность", подчеркнув активное, творческое отношение к научному наследию замечательного ученого.

Из этого не следует, будто Личков либо "исправлял", либо переиначивал идеи Карпинского для подтверждения собственных теоретических позиций. Он просто выделил, детально и выпукло обрисовал главные научные достижения Карпинского, отчасти — объективно, пересказывая его идеи, отчасти — субъективно, давая им ту или иную оценку со своих позиций. В этом — большое достоинство работы. Тут не пересказ, а ретроспективный анализ с учетом современного уровня знаний и общего движения человеческой мысли.

Этот анализ интересен и сейчас, четверть века спустя после появления книги Личкова. Некоторые идеи Карпинского все еще недостаточно освоены, оценены. Они в какой-то степени остаются в тени. Получили широкое распространение более эффектные гипотезы и теории. Однако в науке время от времени наступает пора возврата к забытым идеям, пересмотра и разработки их новыми методами, с учетом новых фактов. Так было не раз в истории знаний (скажем, с периодическим возрождением гипотезы перемещения материков, впервые высказанной еще в XVIII в.).

По справедливому замечанию Личкова, многие идеи Карпинского хотя и не стали общепринятыми, но и не отвергнуты наукой категорически. А ведь "... в таких именно идеях, отражающих индивидуальность автора, нередко находит свое выражение то, в чем ученый опередил свое время, и то, что не только современники, но и ученые следующих поколений не могли еще оценить. Целый ряд поставленных Карпинским больших проблем показывает, что мысль исследователя—творца опередила мысли его современников, и только будущая наука, наука следующего поколения, сможет им дать правильную оценку" ^[115].

Какие же достижения Карпинского он отмечает? Прежде всего — эмпирические обобщения о колебательных движениях земной коры, о двух типах районов: с преимущественным развитием плавных складчатых пликативных смятий слоев и резких разрывных дизъюнктивных дислокаций. В то время как большинство западных геологов придавали первостепенное значение периодическим колебаниям уровня Мирового океана (мысль, высказанная еще сторонниками всемирных потопов на заре научной геологии), А. П. Карпинский, как и Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, утверждал особую важность колебаний литосферы, за которыми пассивно следует гидросфера. Он не отрицал и морских регрессий и трансгрессий, вызванных изменениями объема вод Мирового океана.

По словам Личкова, одна из статей Карпинского производит "ошеломляющее впечатление" ^[116] благодаря трем схемам, иллюстрирующим глобальные закономерности распределения материков и океанов, горных хребтов я зон опусканий. Действительно, эти закономерности выявляются очень наглядно: сходство общих форм континентов западного и восточного полушарий; подобие — в общих чертах — геологического строения этих двух континентальных систем с их древними ядрами и горными поясами, все более молодыми по мере приближения к Тихому океану; области морских трансгрессий на континентах также располагаются более или менее симметрично, параллельно главным горным поясам. Карпинский высказал мысль о возможности перемещения континентальных глыб в сторону Тихоокеанской впадины.

По мнению Личкова, Карпинский неоправданно мало уделил внимания уяснению причин отмеченных глобальных закономерностей, упомянув только о вероятности связи их с вращением планеты. Но может быть, подобную осторожность следует приветствовать. В конце прошлого века об этих причинах оставалось только гадать. Даже в наши дни, почти век спустя после упомянутой работы Карпинского, ситуация принципиально не изменилась.

По поводу причин глобальных особенностей лика Земли высказываются разные мнения, со ссылками и на космические воздействия, и на проявление глубоких внутрипланетных сил. А вот отмеченные Карпинским закономерности по-прежнему продолжают сохранять свою научную значимость. Более того, именно сейчас, когда еще пользуется большой популярностью теория глобальной тектоники плит, полезно вспомнить эмпирические обобщения, относящиеся к характерным особенностям очертаний, элементов симметрии, геологической истории и развития континентов и океанов. В частности, интересно сопоставить имеющиеся теории с обобщениями Карпинского, включая его положение о колебательных движениях земной коры, сопряженности ее поднятий и опусканий. И тогда объективный анализ выявит недостатки популярных ныне тектонических концепций и необходимость их коренного пересмотра.

Совершенно справедливо подчеркнул Личков исключительную ценность региональных исследований Русской платформы, проведенных Карпинским. Его тектонические, палеогеографические карты помогли восстановить историю платформы и ее главные структурные черты. Например, он выделил структурные формы, протягивающиеся на многие сотни километров и названные Э. Зюссом линиями Карпинского. При относительной скудности данных о геологическом строении региона Карпинскому пришлось в значительной степени опираться на внешние проявления динамики недр — на формы рельефа. Вместе с тем труды Карпинского, восстанавливающие геологическую историю Русской равнины, проливали свет и на проблему происхождения главных черт ее рельефа, т. е. имели большое значение для геоморфологии. Личков одним из первых отметил это обстоятельство, назвав Карпинского выдающимся геоморфологом.

И все-таки, замечает он, "как ни велики были успехи Карпинского в области геотектоники, не тектоника являлась областью главных научных интересов Карпинского. Они находились в области стратиграфии. Этой науке отдал он больше всего своих сил. Ему принадлежит общая классификация осадочных образований земной коры, принятая Международным геологическим конгрессом 1880 г. в Болонье" ^[117]. Одновременно Карпинский высказывал очень плодотворные идеи о формировании залежей железных руд и "...подошел близко к геохимической трактовке, нашедшей свое широкое применение уже у геологов более молодого поколения..." ^[118].

Личков подробно излагает выдающиеся труды А. П. Карпинского, посвященные эволюционной палеонтологии и решению загадочных палеонтологических проблем (о пилообразном, свернутом в спирали зубном аппарате Helicoprion — ископаемых рыб; о трохилисках— крупинчатых остатках оболочек харовых водорослей и т. д.). И заключает: "Карпинский был одновременно: тектонистом, палеогеографом, геоморфологом, петрографом, минералогом и специалистом по полезным ископаемым. Во всех этих областях он был несравненным мастером, который в совершенстве владел материалом и методом... И мы можем сказать, что если Карпинский петрограф-минералог, специалист по полезным ископаемым — это прошлое, то Карпинский палеонтолог, стратиграф, тектонист, палеогеограф и геоморфолог...— это живое настоящее. Мы видели, что работы его в этих областях ни в какой мере не потеряли своего значения и так же злободневны и интересны, словно они написаны сегодня... Основные воззрения его все так же свежи и животрепещущи, как будто они только что сформированы" ^[119].

Личков не задается вопросом, в чем причина этих выдающихся научных успехов, как удалось Карпинскому быть столь проницательным, что идеи его через десятилетия не утратили актуальности. Ответы на подобные вопросы интересны и в наши дни (часто ссылаются на непредсказуемые врожденные особенности талантливого человека, на генетически обусловленный склад ума, темперамент; подобные объяснения столь же трудно доказать, как и опровергнуть).

Личков не пытался определить особенности методологического подхода ученого к решению научных проблем.

Но как всякий талантливый и объективный исследователь, он предоставил превосходный материал для подобного определения. Достаточно вспомнить перечисление достижений Карпинского. Они в большинстве своем не относятся к гипотезам и теориям; ценность их определяется не неожиданностью, остроумной идеей, оригинальностью теоретической модели, широтой обобщений, а прежде всего классификацией и сопоставлением фактов. Он старался не выходить за рамки известных сведений, не домысливать нечто новое, не ссылаться на необъясненное и неизученное, создавая эмпирические обобщения (по терминологии В. И. Вернадского). Для наук по преимуществу описательных такой методологический подход особенно плодотворен.

Трудно сказать, почему Личков не обратил внимание на это обстоятельство. Возможно, он вообще недооценивал значение эмпирических обобщений. Гипотез и теорий" объясняющих природные явления, бывает немало. Новые поколения исследователей, вооруженных новыми методами, постоянно обновляют эти гипотезы и теории: выдвигают новые, отвергают старые. В череде изменчивых идей чрезвычайно трудно обнаружить фундаментальные, надежно выявленные закономерности и наиболее точные варианты их объяснений. Иное дело — эмпирические обобщения.

"... Эмпирическое обобщение,—писал Вернадский,— опирается на факты, индуктивным путем собранные, не выходя за их пределы и не заботясь о согласии или несогласии полученного вывода с другими существующими представлениями о природе. В этом отношении эмпирическое обобщение не отличается от научно установленного факта: их совпадение с нашими научными представлениями о природе нас не интересует, их противоречие с ними составляет научное открытие...

Эмпирическое обобщение может очень долго существовать, не поддаваясь никаким гипотетическим объяснениям, являться непонятным и все же оказывать огромное благотворное влияние на понимание явлений природы" ^[120].

Подобные высказывания и разработки Вернадского, относящиеся к общей теории познания, методологии науки, Личков оставил без внимания и в своей книге "Владимир Иванович Вернадский". Создается впечатление, что Борису Леонидовичу больше нравились широкие, логически завершенные теоретические построения, неизбежно содержащие определенную долю гипотетического. Это делало его обобщения спорными, уязвимыми для критики. Поэтому в первое десятилетие ленинградского периода творчества ему не раз приходилось выслушивать упреки со стороны геологов и географов в умозрительности, недоказанности выводов. А ведь выводы эти, конечно, имели фактическое обоснование не только по литературным материалам, но и по многочисленным личным полевым наблюдениям на Украине, в центральной части Русской равнины, в Средней Азии.

Наиболее значительный труд этого периода посвящен жизни и творчеству Владимира Ивановича Вернадского. По словам Личкова, Вернадский прожил "...большую, яркую и многогранную жизнь, полную творческих исканий и оставившую неизгладимый след в истории русской и мировой науки" ^[121].

Не будем пересказывать или анализировать эту работу Личкова. В ней сравнительно мало проявляются его личные научные поиски и достижения. Среди немалого числа крупных исследований, посвященных Вернадскому, книга Личкова была первой (А. Е. Ферсману не довелось завершить свой обширный очерк о жизни и деятельности Вернадского). Она поныне сохраняет свое научное значение. Личкову удалось не только верно оценить основные достижения Владимира Ивановича в ретроспективе, но и предугадать их значимость в последующие десятилетия. В частности, он особо выделил учение Вернадского о биосфере и ноосфере, ставшее исключительно популярным уже в наши дни.

В чем же видел Личков особенности Вернадского — мыслителя?

Он отмечал ряд таких черт. Прежде всего — углубленное, упорное, терпеливое, сосредоточенное, внимательное изучение многих проблем в течение долгих лет, постоянное "возвращение мыслью к старому, чтобы связать его с новым и получить из отдельных звеньев большую и единую цепь" ^[122].

Следовало бы добавить: Вернадскому вместе с тем было присуще скептическое отношение к собственным идеям, то особое мужество ума, которое позволяет передумывать заново собственные выводы, сомневаться в них, отказываться от своих ошибок и заблуждений. Только так можно постоянно расти, поднимаясь на новые и новые ступени постижения реальности. Только так может развиваться живая мысль, не коснея, подобно окаменелости.

Как прекрасно сказал поэт Н. Заболоцкий,

Века идут, года уходят,

Но все живущее не сон,—

Оно живет и превосходит

Вчерашней истины закон ^[123].

Другое замечательное качество Вернадского, отмеченное Личковым,— исключительная трудоспособность и умение сосредоточиваться на определенных идеях, раздивая и исчерпывая их до конца. И вновь хочется уточнить: все эти качества определялись прежде всего необычайной увлеченностью наукой, исканиями истины — беззаветными и бескорыстными, одухотворенными любовью к людям и стремлением творить добро.

"Характерной чертой его научного дарования,— продолжал Личков,— было то, что в наш век огромной и все растущей научной специализации, когда, казалось бы, самый успех в науке достигается углублением в какую-нибудь одну специальность, Владимир Иванович чрезвычайно широко охватывал ряд проблем, так что трудно определить по его работам, в какой области он был специалистом. В. Й. Вернадский перепахал, так сказать, поля многих наук: и минералогии, и биологии, и истории научной мысли. По исходной своей специальности он был минералог, но на него претендуют и геологи, ибо он во многом перестроил основы этой науки, а равно основы гидрогеологии, а к концу своей жизни В. И. Вернадский сделался и биологом чрезвычайно крупного масштаба. Он создал новые научные дисциплины — радиогеологию, геохимию и биогеохимию, дал основные обобщения этих наук... В этой необыкновенной широте научного кругозора, в этом огромном диапазоне научных интересов, в этом неукротимом стремлении связать воедино разнообразные области знания с яркостью сказался широкий ум выдающегося русского ученого, каким был В. И. Вернадский" ^[124].

Действительно, на фоне растущей специализации ученых XX в. Вернадскому удалось осуществлять с неповторимым мастерством и глубиной синтез естественнонаучных и философских знаний. Такова была главная линия его творчества. Она была следствием его отношения к познанию природы в многообразии ее проявлений и одновременно в единстве и органической связи всех взаимодействующих частей. Проводя специальные научные исследования, он был одновременно философом, историком, организатором науки, охватывал проблемы морали, человеческой личности, свободы мысли и справедливости. Поэтому он, один из величайших ученых, с полным основанием говорил: "Я никогда не жил одной наукой" ^[125], уточняя, что жизнь для него определялась любовью к людям и свободным исканием истины.

И для Б. Л. Личкова характерно постоянное стремление к синтезу знаний, А познанию природных явлений в их цельности и взаимосвязи. В. И. Вернадский постепенно подходил ко все более широким обобщениям, охватывая своими идеями не только минералы, живое вещество и всю область жизни, но и ее планетное и космическое окружение. (Свой незавершенный обобщающий труд он назвал "Химическое строение биосферы Земли и ее окружения" ^[126].) И Б. Л. Личков шаг за шагом приближался к теоретическим построениям глобального масштаба, связывающим эволюцию биосферы, динамику земной коры, особенности Земли как планеты с космическими гравитационными и лучистыми воздействиями.

В 50-х годах Борис Леонидович интенсивно разрабатывал новую область знаний, становление которой прочно связано с его именем,— астрогеологию (планетарную геологию). Ее становление предшествовало началу космической эры, полетам космических кораблей, исследующих геологические особенности Земли и других планет в самых главных чертах. Астрогеология связывала воедино фундаментальные проблемы геофизики, геохимии, географии, исторической геологии и ряда других научных дисциплин.

Подобный синтез знаний нельзя было осуществить механически, сопоставляя и объединяя сведения, факты, идеи, почерпнутые из десятков наук. Слишком разнороден материал, слишком велико различие методов и предметов каждой науки. Требовалось выработать общую "платформу", общие принципы научного синтеза. Для этого пришлось обратиться к проблеме пространство — время.

В нашем веке представления о системе пространство — время обрели математическое выражение в неевклидовых геометриях (Лобачевского, Римана). От постулата о единстве пространства и времени, высказанного, в частности, еще в конце прошлого века, Эйнштейн перешел к специальной и общей теории относительности. Позже проблему пространство — время с позиций геохимии, кристаллографии (учение о симметрии) развивал В. И. Вернадский. По его мнению, эффекты теории относительности проявляются только в космических масштабах.

Однако Личкова не удовлетворили существовавшие теории пространства — времени. Он вернулся — через четыре десятилетия — к идее, которую изложил в книге 1914 г. "Границы познания...",— о диспропорциональности пространства. Правда, осталась вне его внимания проблема диспропорциональности" пространства— времени. Скажем, Вернадский, исходя из признания единства пространства-времени, развивал идею симметрии и ее нарушения (диссимметрии) как в конкретных природных телах, живом веществе, биосфере, так и вообще в реальном мире. А Личков имел в виду состояние пространства Земли, глобального гравитационного поля и его изменения под воздействием космических сил тяготения и флюктуаций скорости вращения планеты.

Борис Леонидович не ограничивается своими теоретическими разработками. Он стремился привлечь к зарождающейся астрогеологии внимание специалистов. Его инициатива была поддержана не сразу. Поэтому в предисловии к его книге "Природные воды Земли и литосфера" (1960 г.) ее редакторы⁴ (акад. Е. Н. Павловский, Н. И. Толстихин, А. В. Шнитников) отмечали особо:

"Вследствие того что подготовка рукописи Б. Л. Личкова затянулась более чем на три года, а написана она даже в 1954 г. и дополнялась в 1957 г., он не смог отразить в пей полностью, во-первых, новые идеи, разработанные им самим за три года, а во-вторых, некоторые научные достижения из той же области, докладывавшиеся на трех астрогеологических конференциях Географического общества СССР," основным вдохновителем которых является Б. Л. Личков. Нельзя не отметить, что по той же причине некоторые передовые идеи автора постепенно стали проникать в печатную литературу, к сожалению, помимо их автора.

Несмотря на некоторую дискуссионность ряда положений Б. Л. Личкова, его книга представляет весьма крупное достижение нашей науки в области развития геотектонических идей, теории развития и существования Земли. Читается она с большим интересом и движет мысль читателя далеко вперед, знакомя его с идеями новой отрасли науки — астрогеологии" ^[127].

Следующая крупная работа Бориса Леонидовича — "К основам современной теории Земли" (1965 г.) — продолжала и развивала затронутые ранее проблемы. Отчасти в ней повторялись некоторые положения, изложенные в книге "Природные воды Земли и литосфера". Целесообразно охарактеризовать сразу две эти монографии. В нйх прежде всего поражает грандиозность задач, варианты решения которых он формулирует: форма Земли как планеты, дйссимметрия земной коры, главные движущие силы горо- и складкообразования, особенности и происхождение современного лика Земли, зависимость эволюции живого вещества от динамики природных вод и литосферы. Он пытается вывести общие закономерности биологической эволюции (направленное изменение органического мира, усложнение организации живого вещества, "волны жизни") из динамики структуры нашей планеты под влиянием внешних гравитационных полей. Тем самым эволюция живого вещества рассматривается как следствие эволюции биосферы, которая, в свою очередь, испытывает постоянные и неравномерные воздействия со стороны других геосфер, а также космических сил* преимущественно гравитационных.

Грандиозность замысла как бы предопределила невозможность его реализации в полной мере. Одна только проблема пространство — время в приложении к геологическим объектам почти не разработана, а тут она должна быть не только осмыслена, определена, но и должна объединить пестрый конгломерат идей, фактов, мнений. Да и мыслимо ли создать теоретическую модель взаимодействия столь сложных объектов и явлений, исследуемых целыми комплексами наук — геологических, географических, биологических. Не исключено, что такая модель вообще недостижима на современном уровне знаний из-за слишком большого числа причудливо переплетенных факторов, которые определяют жизнь планеты, взаимосвязанных геосфер и т. д.

В науке ценится не только решение проблем, но и их постановка. Открыть новую интересную перспективную проблему бывает подчас труднее, чем решить ее. Все дело только в том, чтобы она не была мнимой, т. е. чтобы отражала реальность, предоставляла возможность проверок и уточнений с помощью экспериментов, на фактическом материале. Этим условиям вполне удовлетворял научный подход Б. Л. Личкова к астрогеологическим проблемам. Следовательно, сама по себе цостановка подобной грандиозной задачи синтеза знаний о Земле и жизни — выдающееся достижение Личкова.

Общий ход его рассуждений был примерно такой. Астероиды имеют угловатую форму. Планеты округлы. Форма сравнительно небольших тел определяется электромагнитными силами .взаимодействия атомов, молекул, ионов. Скажем, так называемые кристаллические решетки слагаются ионами, которые находятся на определенных расстояниях друг от друга.

Если кристалл будет увеличиваться, то пропорционально его объему (массе) возрастут гравитационные силы. Электромагнитные взаимодействия практически не зависят от увеличения массы вещества. Поэтому наступит момент, когда гравитационные силы их превзойдут. Гигантский кристалл, увеличиваясь, станет расплываться. Гравитация будет стремиться превратить его в шар, а электромагнитные силы будут по возможности сохранять кристаллическую решетку. Борьба этих двух сил и определяет форму космического тела. Перейдя некоторый предел массы, астероид превращается в округлую планету.

Итак, шарообразная форма Земли — проявление великого закона всемирного тяготения. Однако на этой форме заметно сказываются инерционные силы, возникающие при вращении планеты. Если форма Земли в первом приближении — шар, то во втором приближении — двухосный эллипсоид вращения. Даже незначительными изменениями скорости вращения планеты порождаются могучие инерционные силы, искажающие форму идеального эллипсоида. Согласно геометрическим закономерностям наибольшие искажения должны наблюдаться по оси вращения (на полюсах), на 62-х параллелях и на экваторе, а наименьшие — на 35-х параллелях.

Подчиняться этой закономерности должны все три оболочки планеты: твердая (литосфера), жидкая (гидросфера), газовая (атмосфера). Не случайно по обе стороны 35-х параллелей располагаются наиболее беспокойные, динамичные "ревущие широты" океана и атмосферы.

...Личков не ограничивается непосредственным изложением своих выводов. Он мастерски прослеживает эволюцию идей, ссылается на множество авторов и работ (частично забытых), как бы восстанавливая живой поток мысли, ведущий к его теории.

"К истории науки,—поясняет он,—приходится обращаться не только для того, чтобы восстанавливать то, что когда-то в ней уже было, и этим устанавливать связь настоящего с прошлым, но также нередко и для того, чтобы найти путь в будущее: брошенные решения иной раз оказываются такими, к которым науке приходится возвращаться иногда в старом, а иногда и совсем в новом аспекте, и поэтому, не зная истории, мы нередко отрезаем пути понимания движения науки вперед, в будущее.

В истории науки мы на каждом шагу видим замену в некоторые моменты точного и истинного ложным и неправильным. Только полное знание истории может помочь найти в прошлом то, что истинно, и отграничить его от того, что ложно. Зная это, мы можем истинное ввести в науку будущего и подойти к новому. Именно в этом смысле история науки, как сказал Вернадский, является орудием достижения нового" ^[128].

В своей книге Личков много уделял внимания истокам современных глобальных геологических концепций, делая это на высоком профессиональном уровне. Мысль, высказанная в приведенной выше цитате, подтверждалась им на конкретных примерах. Личков стремился понять, почему обрели широкую популярность одни геологические идеи, а другие долгие годы оставались в забвении. И одновременно показывал, насколько живучи концепции, казалось бы отброшенные наукой. Он, в частности, . предсказывал неизбежное возрождение гипотезы перемещения материков и, как сейчас очевидно, оказался прав. Он вновь выдвинул на первый план глобальную закономерность: существование полушарий преимущественно континентального и преимущественно океанического. Он подчеркивал своеобразие строения и истории земной коры континентальной и океанической, предполагая, что аналогичное явление может наблюдаться в подкорковых горизонтах. И в этом он оказался прав: современная геофизика доказала существенные различия верхней мантии под океанами и под континентами. Между прочим, существование таких различий говорит не в пользу глобальной тектоники плит. Возможно, что со временем появится тектоническая теория, возрождающая — на новом уровне знаний — гипотезу Вегенера или ее разновидности.

Еще одна актуальная концепция Личкова: .крупномасштабные тектонические процессы определяются не тепловыми, а гравитационными силами. Правда, и поныне остаются популярными гипотезы, связывающие крупные движения земной коры и гипотетические (!) конвективные круговороты очень плотного мантийного вещества с термикой глубоких недр планеты. Однако имеется одно новое, очень веское свидетельство в пользу концепции Личкова: примерное равенство тепловых потоков на континентах и в океанах. Если бы главные отличия континентальной и океанической земной коры определялись в конечном счете аномалиями теплового поля планеты, то не было бы наблюдаемого равенства тепловых потоков.

Линков не удовлетворился подобными выводами и прогнозами, попытавшись найти объяснение не только некоторым глобальным пространственным закономерностям, но и временным. Чем вызваны геологические циклы горообразования? Почему в истории Земли периодически повторялись эпохи повышенной тектонической активности? Почему наблюдались периодические массовые вымирания и расцветы видов растений и животных?

Ход его рассуждений был логичен и прост. Если преимущественно гравитационные силы определяют структуру пространства литосферы, то их изменения должны вызывать перестройки этой структуры со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая и видоизменения живого вещества. Земное гравитационное поле может меняться под действием ротационных сил, при ускорении или замедлении вращения Земли. Но что могло вызвать подобные колебания скорости вращения? В поисках ответа на этот вопрос пришлось обратиться к данным астрономии.

Как известно, наша Галактика вращается. Время ее полного оборота вокруг центрального "ядра" составляет, по некоторым оценкам, 150—200 млн. лет. Яичков принимает первую цифру. По его подсчетам, длительность полных геологических циклов 60—70 млн. лет: 10—15 млн. лет повышенной тектонической активности — "критическая", "революционная", "диастрофическая" фаза —и 55 млн. лет более спокойного, "эволюционного" развития. Всего таких циклов за последние 4,6 млрд, лет было шесть; в одном галактическом году было по два цикла.

Личков делает вывод: геологические циклы вызваны гравитационными воздействиями на Землю (Солнечную систему) в процессе вращения Галактики: два цикла, два гравитационных "удара" за один галактический год. Гравитационные космические аномалии воздействуют прежде всего на фигуру Земли. Перестройка ее идет зонально. В результате возникают зоны активного горообразования. Появляются на континентах мощные ледники. Обилие вод на суше сопровождается уменьшением количества воды в Мировом океане, с падением тектонической активности тают ледниковые щиты, уменьшается общая увлажненность материков, деградируют почвы, возникают и растут пустыни.

Естественно, что в активную фазу геологического цикла на фоне расцвета жизни увеличивается разнообразие видов (из-за увеличения Контрастности географической среды). А в пассивную засушливую фазу начинаются массовые вымирания видов. Природные воды Земли выступают как регулятор биомассы и структурного разнообразия живого вещества. "Включают" и "выключают" этот регулятор гравитационные силы, вызывающие крупномасштабные движения земной коры. Кроме того, глобальное перераспределение природных вод на Земле неизбежно влияет на изменение скорости ее вращения.

Помимо общей, в значительной степени умозрительной схемы, Личков привел ряд расчетов, таблиц и графиков, подтверждающих на частных примерах эти общие соображения. Его статьи и книги написаны с таким темпераментом, с такой убежденностью в истинности развиваемых им идей, что вера эта начинает передаваться читателю, мешая критическому и самостоятельному осмыслению приведенного материала. Труды Личкова почти никого не оставляют равнодушным, вызывая обычно либо полное признание, либо столь же резкое отрицание. Объективная оценка столь "эмоциональных" идей затруднительна. Однако нам следует попытаться ее сделать, хотя бы в самых общих чертах.

Существование геологических циклов разного порядка (от годовых до миллионолетних) вред ли можно опровергнуть. Но допустимо ли говорить о всепланетной синхронности тектонических циклов или главных этапов массовых вымираний и формирований видов? По имеющимся данным, подобная возможность представляется сомнительной. И если нет веских оснований полностью отказаться от нее, то за последние четверть века получено, пожалуй, больше^ отрицательных, чем положительных, фактов, касающихся глобальной гравитационно-тектонической теории Земли, выдвинутой Личковым. Наиболее уязвимы для критики так называемые мегаритмы периодичностью 65—70 млн. лет. По современным геохронологическим данным, длительность их варьирует в значительных пределах, вовсе не показывая пример "астрономической точности". Подсчеты объемов континентальных и морских осадков, выполненные академиком А. Л. Яншиным, не подтверждают существования эпох глобальных океанических трансгрессий и регрессий (для каждого континента они были разными) ^[129]. В таком случае трудно предположить, что такие локальные движения вызваны космическими силами, деформировавшими всю планету.

Еще более сложная ситуация с палеоклиматами и эпохами вымирания организмов. Если даже подобные эпохи были, то они растягивались на десятки миллионов лет и не сопровождались глобальным распространением пустынь. Нередко эпохи вымирания одних видов были одновременны с эпохами появления новых форм. Вдобавок, циклы мощных континентальных оледенений, которые, по идее Личкова, должны повторяться с астрономической периодичностью, в действительности вовсе не наблюдаются (речь идет, конечно, об их достоверных следах). Не получено убедительных доказательств синхронности глобальных тектонических, гидрологических, кли- . матических и биологических процессов. Даже не совсем ясно, существуют ли вообще подобные всепланетные процессы (назовем их астрогеологическими). Ведь имеются в виду закономерные спады и подъемы тектонической активности, смены эпох вымирания и эпох формирования видов растений и животных и т. п. Статистически могут время от времени, по законам случайных событий, совпадать соответствующие процессы, происходящие в различных регионах. И тогда региональные события, совпадающие во времени, могут создавать иллюзию астрогеологических циклов.

Когда мы говорим о глобальной синхронности каких-то процессов (климатических, тектонических и др.) в геологической истории, то один из принципиальных вопросов — точность геохронологических измерений. Она составляет даже для ближайших периодов миллионолетия, а для палеозойской эры, например, точность "отсчета времени" 10—15 миллионолетий. У Личкова такова протяженность "диастрофической" фазы геологического мегацикла. Попытка доказать синхронность климатических или тектонических событий, происходивших в палеозое или мезозое, с помощью столь неточных "геохронометров" обречена на неудачу. Можно сравнить эту ситуацию с. попыткой хронометража соревнования спринтеров по солнечным часам.

Подобная ошибка очень характерна для подхода к некоторым глобальным проблемам. Скажем, многие всепланетные климатические ритмы, в особенности многовековые, не имеют сколько-нибудь удовлетворительного обоснования.

Из всего этого еще не следует, будто ротационные и гравитационные силы вообще не оказывают влияния на фигуру Земли и на глобальные тектонические процессы.

Связь приливов со скоростями вращения Земли, землетрясениями и климатом (по Б. Л. Личкову, 1956)

Однако вряд ли благодаря этим влияниям возникло и устойчиво существует великое тихоокеанское кольцо, окаймляющее величайший океан планеты. Вернее,— комплекс колец: глубоководные впадины, вулканические области, горные хребты, глубинные разломы, сейсмические зоны, термические и гравитационные аномалии, рудные пояса.

Значительно более правдоподобна идея Личкова о сопряженности воздыманий и опусканий крупных участков земной коры вследствие нарушения изостатического равновесия (разрушение возвышенностей и накопление осадков в понижениях). Изменения силы тяжести при этом очень важны, однако они вызваны не космическими, а локальными причинами: на контакте глыб коры континентального и океанического типов из-за эффекта изостазии существует значительный (несколько километров) перепад абсолютных отметок земной поверхности.

Нелегко согласиться с мнением Личкова о периодическом существенном уменьшении и увеличении количества пресных ^вод на континентах. Природный "регулятор" вод, предполагавшийся Личковым, хорошо работает только на самой грубой, упрощенной схеме, на предельно схематизированном "континенте". Реальные континенты — это обширные и относительно тонкие плиты земной коры, напоминающие ледяной покров Северного Ледовитого океана. Если на каких-то участках подобного покрова вздыбятся торосы, то это почти не скажется на динамике всей плиты, перераспределении на ней воды и снега и т. д. Скажем, общее поднятие Евразии может быть только среднестатистическим: поднятия одних территорий будут сопровождаться опусканием других и относительной неподвижностью третьих. Да и сам Личков доказывал это, когда писал о воздействии великих ледниковых щитов на тектонику!

Увлекаясь своей глобальной гравитационной гипотезой, приводя факты ее подтверждающие и стремясь к синтезу разнообразных знаний, Личков, наряду с глубокими верными выводами и обобщениями, сделал и весьма сомнительные предположения. Некоторые проблемы, на которые он не обратил внимания, оказались очень и очень существенными, порой центральными и принципиально важными для доказательства всей концепции. Если бы Личков больше сомневался в своих идеях, критически осмысливал их, проверял и уточнял, то он, возможно, ответил бы сам на некоторые вопросы. Когда видишь уязвимые места своей конструкции, имеешь возможность укрепить их или перестроить всю конструкцию. Безоговорочно веря в свою правоту, заранее отказываешься от дальнейших улучшений, усовершенствований.

Высказанные здесь сомнения по поводу основ общей теории Земли, предложенных Личковым, не претендуют на бесспорность. Но и не считаться с ними нельзя. Концепцию Личкова можно отнести в разряд идей, которые трудно и доказать и опровергнуть. А это значит, что о законченной теории говорить преждевременно; только — о гипотезе. Хотя некоторые ее положения должны, по-видимому, непременно войти в грядущую объективную и неопровержимую общую теорию Земли. (Заметим, что возможность такой теории — это гипотеза.)