Борис Леонидович Личков (1888— 1966)

Границы познания

Проблемы теории познания издавна относятся к разряду философских. В наш век бурного роста наук, появления все новых и новых отраслей знания, преобладания узкой специализации молодые ученые чрезвычайно редко стараются самостоятельно исследовать проблемы методологии науки, хотя бы только в аспекте избранной ими дисциплины. Предполагается, что подобные проблемы обстоятельно анализируются профессиональными философами или признанными корифеями науки.

Конечно, вряд ли необходимо всем молодым ученым заниматься обстоятельными разработками логики и методологии естествознания и других философских проблем. Однако у тех, кого всерьез интересуют теоретические научные исследования, потребность в подобных разработках обычно появляется достаточно рано. Взаимодействие познающего субъекта и объекта познания происходит опосредованно, по определенным "правилам", сложившимся исторически и отражающим уровень развития техники, особенности социальной обстановки и т. д. Выяснение этих "правил" позволяет ученому трудиться плодотворнее и увереннее, более умело владеть научным методом, избегать "псевдопроблем" (обычно это — просто неверно поставленные проблемы). При этом воспитывается дисциплина ума и способность познавать не только окружающий мир, но и сам процесс познания...

Все это, по-видимому, обдумывал Б. Л. Личков на двух последних курсах университета. Первые шаги в этом направлении были сделаны еще ранее, когда пробудился интерес к литературе, посвященной общим проблемам истории, методологии естествознания. Уже в 1908 г., студентом третьего курса, Личков опубликовал рецензии на книги по философии истории (Г. Риккерта), философии идеализма (3. И. Столицы), теории и психологии познания (Б. Христиансона), мирозданию (П. И. Ковалевского) .

По крайней мере с 1907 г. девятнадцатилетний студент естественного отделения Борис Личков проявил острую заинтересованность общими вопросами познания. В последующие годы он продолжал углублять и расширять свои философские знания, обобщать и анализировать накопленные сведения, осмысливать собственный опыт самостоятельных научных исследований. В результате он написал обстоятельный труд "Границы познания в естественных науках", опубликованный в 1914 г.

Эта работа давно стала библиографической редкостью. Она в немалой степени предопределила некоторые особенности научного творчества Личкова, проявившиеся значительно позже, его научный стиль. Поэтому о ней имеет смысл рассказать подробнее. Вот перечень ее глав:

Естествознание и философия (вместо введения),

Механическое понимание природы и агностицизм,

Естественнонаучное образование понятий,

Законы природы и факты в естественных науках,

Качество и количество в естественных науках,

Символизм в естественных науках,

"Последняя объяснительная наука" и механическое понимание природы,

Энергетическое понимание природы и его критика,

Естествознание и гипотеза,

Гипотеза, аналогия и модель,

Описание и объяснение в естественных науках,

Науки генерализирующие и науки индивидуализирующие.

Какие проблемы более других волновали автора? Взаимосвязь естествознания и философии, критика агностицизма — апологии "непознаваемости мира", утверждение реальности познаваемого мира, суть объяснения в естествознании, значение научных гипотез, теорий, аналогий. Несколько особняком стоит проблема диспропорциональности земного пространства, демонстрирующая переход количества в качество при увеличении размеров природных тел. (Надо оговориться: слово "диалектический" Личковым не употреблялось, как и понятие "диалектический материализм"; однако из последующего изложения станет ясно, что он стихийно стоял на позициях диалектического материализма, хотц и не всегда последовательно.)

По мнению Личкова, вполне оправданно стремление натуралиста "работать в области философии, логики и методологии естествознания" ^[20]. Без животворной связи с естественными науками философия естествознания уходит от реального мира в абстракции, а естествознание без философии теряется в неимоверном обилии фактов. "Желательно, чтобы каждый естествоиспытатель был философски образован, а каждый философ — знаком, по крайней мере в общих чертах, с основными понятиями и проблемами современного ему естествознания. Таков идеал" ^[21].

Всю книгу Личкова пронизывает вера в научный метод, который позволяет не только вырабатывать упрощенные (порой очень примитивные) "идеальные" схемы реального мира, но и все глубже проникать человеку в жизнь природы, тайны бытия и сознания.

Особенно резко возражает он агностикам, ограничивающим возможности познания некими принципиальными соображениями о существовании непознаваемого,— изначально., по сути своей, недоступного пониманию. Предположим/ говорит он, есть непознаваемое. Но если нам известно это, то, значит, мы уже что-то знаем и абсолютного незнания тут нет.

Действительно, если точно известна область неизвестного, так сказать, с указанием координат, то можно ли говорить в таком случае об абсолютном незнании? А если мы в чем-то действительно ничего не знаем, то это уже просто ничто (для нас, конечно). В таком случае речь идет не о принципиальном пределе познания, а об относительном незнании.

Сумма знаний в любой момент имеет определенную величину — конечную. А в перспективе развитие знаний бесконечно. Существующий в пространстве—времени реальный мир насквозь доступен познанию. "Эта истина должна лечь в основу всякой подлинно научной философии" ^[22].

Однако относительное незнание безусловно имеется. Следовательно, наука — на определенном Зтапе, а не в принципе — не может дать полное описание объектов познания. Приходится удовлетворяться заведомо упрощенными схемами, так или иначе преобразующими действительность. Познающий субъект ограничен в своих возможностях; познаваемый объект может быть неисчерпаемо сложным.

Конечно, в науке неизбежны искажения действительности, предвзятые мнения и т. п. Но в том-то и сила научного метода, что он позволяет понимать и учитывать подобные "дефекты". Так, скажем, даже заведомо упрощенные механические модели природных объектов и явлений не обязательно отвергать; их можно использовать с учетом их ограниченности.

Личков твердо и последовательно ведет главную линию своих рассуждений. Неисчерпаемость объекта познания имеет следствием то, что ни одна область человеческого знания не может охватить действительность во всем ее многообразии. Это вынуждает восполнять фактические данные деятельностью фантазии, гипотезами. "Без гипотезы естественные науки не могут ни развиваться, ни даже просто существовать; гипотеза есть необходимый и вместе с тем очень ценный элемент науки" ^[23].

Еще одно свойство научных моделей реальности отмечает Личков: они по преимуществу образные, механические, "Человек почти никогда не мыслит без образов.

Поэтому ему обычно гораздо легче оперировать наглядными представлениями, чем абстрактными понятиями" ^[24]. Другими словами, в науке важны не только факты и логика, но и воображение, образы.

... Сделаем небольшое отступление. Формулируя в таком виде идею Личкова, нетрудно убедиться в ее немалой актуальности. До сих пор проблема образного мышления в научном творчестве не только мало разработана, но и выдвигается чрезвычайно редко. В этом отношении взгляды Личкова начала века выглядят очень современными. В его книге можно обнаружить немало оригинальных или забытых идей...

Интересно, что в этой своей работе Борис Леонидович избегает ссылок на конкретные примеры из области геологических наук. Однако он со знанием дела использует методологические достижения статистики и физики. Продолжая углублять свои специальные геологические знания, он не теряет интереса к другим областям науки.

Так, например, он проницательно улавливает общность естествознания и статистики: пренебрежение индивидуальным, единичным, нехарактерным ради массового, типичного, среднего. Действительно, зоолог, изучающий собаку, стремится не описать какую-то конкретную особь, а дать некий обобщенный образ собаки.

По мнению Личкова, правомерно разделение наук на генерализирующие (естественные) и индивидуализирующие (исторические). Первые создают более или менее примитивные и абстрактные модели действительности, придавая малое значение индивидуальному. Вторые, напротив, стремятся восстановить образы реальности в их неповторимости.

Но как в таком случае быть с науками о Земле? Геология в значительной степени — комплекс наук исторических. И в то же время — часть естествознания. Она сочетает в себе .черты как генерализирующих, так и индивидуализирующих наук. Скажем, историческая геология восстанавливает последовательность событий далекого прошлого преимущественно обобщенно, по некоторым осредненным характеристикам. Подобная "двойственность" заслуживала бы глубокого анализа. Возможно, в результате можно было бы лучше понять и учесть особенности геологических паук. Личков не встал на этот путь. Возможно, он еще не ощутил себя геологом в полной мере...

Исторические пауки изучают особенности развития, связывают объект со средой, восстанавливают ряды неповторимых событий, считает Личков. Отсюда — необходимость выделения важного, значительного (ведь нельзя восстановить действительность во всей полноте). И как результат — появление понятия ценности. Исторические науки в процессе познания опираются на критерий ценности, а значит, дают неизбежно субъективные реконструкции. Личков предлагает свою классификацию наук, исходя из двух парных признаков: генерализирующие — индивидуализирующие и объяснительные — описательные.

Такова общая структура книги "Границы познания..." и основная линия рассуждений автора. Казалось бы, такая почти исключительно философская, науковедческая работа никак не характеризует Личкова как представителя наук о Земле. Может даже сложиться впечатление, что ему не следовало отодвигать на второй план подобные общетеоретические разработки, начатые столь интересно и перспективно. Не встал ли он "на горло собственной песни", в дальнейшем почти целиком переключившись на изучение конкретных геологических проблем?

Пожалуй, такой вывод был бы слишком поспешен и поверхностен. Личков сознательно углублялся в теорию познания для более квалифицированной научной работы в конкретных областях. В этой книге немалое внимание уделено проблеме, ставшей как бы стержневой в его творчестве. К ней он еще не раз будет возвращаться до самых последних лет своей жизни. Это — тема диспропорциональности пространства. Суть ее такова.

Линейные размеры объекта (скажем, длина тела жш вотного, высота растения) увеличиваются в арифметической прогрессии, тогда как площадь поверхности — в квадратичной, а объем — в кубической. Масса тела прямо пропорциональна объему. Следовательно, с увеличением линейных размеров тела, при прочих равных условиях, объем растет диспропорционально. Поэтому невысокая былинка сравнительно легка и может быть очень тонкой, а высокое дерево непременно имеет толстый прочный ствол, так как оно массивно и в условиях земного тяготения за некоторым пределом высоты сломается под собственной тяжестью. По той же причине ствол дерева десятиметровой высоты может иметь толщину порядка 10 см, а стометровый гигант "вынужден обзавестись" стволом диаметром в несколько метров.

Подобные закономерности были изучены, в частности, украинским ученым В. Н. Хитрово на примере парения птиц и падения семян. (Мелкие птицы не способны к парению из-за сильного лобового сопротивления Воздуха при относительно небольшой массе; мелкие семена переносятся ветром дальше, так как по сравнению с крупными у них больше поверхность и меньше масса.)

С удивительной интуицией Личков почувствовал большую научную значимость этой закономерности, которая прекрасно иллюстрирует процесс перехода количества в. качество. Однако ученый еще не продумал возможность, ее приложения к геологическим объектам и явлениям.. Общенаучные проблемы в этот период были для него) ближе, в них он ориентировался увереннее. Он выбрал путь в науку необычный — через философию, наукознание, поставил себе задачу углубиться по возможности в методологию естествознания. Это обстоятельство отчасти предопределило некоторые особенности его научного творчества. Впрочем, столь же правомерно считать, что в интересе Личкова к философии естествознания проявились черты его личности, склада ума, темперамента, способностей и склонностей.

... В последнее десятилетие своей жизни, вспоминая об этой своей первой крупной работе, Личков сделал на основе ее следующие выводы. Ученый не может сколько- нибудь полно охватить, осмыслить природу, ограниченный возможностями своей науки и своей личности. Он неизбежно является членом научного коллектива (чаще всего незримого, неофициального). Поэтому ему необходимо не только быть узким специалистом, но и одновременно представлять себе достижения ученых-смежников. Иначе говоря, исследуя часть, надо иметь в виду — но не столь детально — целое. Или так: глубину конкретных исследований требуется дополнять широтой охвата общих проблем.

Для этого специалисту, помимо всего прочего, следует овладеть методологией науки, основами философских знаний. И наконец, ученый может рассчитывать на успешные поиски истины лишь при постоянном высоком напряжении мысли, живом интересе к своим исследованиям, а также к общим проблемам науки и вопросам теории познания.

На эти принципы Личков опирался в своем научном творчестве. С годами он все меньше мог уделять времени разработке общих проблем теории познания, да и не ощущал в этом особой нужды: на первый план вышли конкретные научные исследования. Но он сохранил чрезвычайно важное для ученого умение комплексно, в разных аспектах изучать природные явления, не замыкаясь в рамках одной науки.

Порой узкая направленность отождествляется с глубиной исследований. Однако при таком подходе ученый рискует заблудиться в лабиринте частностей, не справиться с массой однотипных фактов, принимая детали за целое. Как точно пошутил Бернард Шоу, для узкого специалиста объект исследования стремится превратиться в точку, в ничто, хотя о ней он будет знать все.

Свою увлеченность наукой и склонность к обобщающим гипотезам Личков с молодых лет сочетал с глубоким осмыслением фактов, обобщением разнообразных сведений, широким охватом реальности и четкой логикой рассуждений.

На этом можно было бы завершить этот раздел. Вскоре после выхода в свет "Границ познания..." для Личкова начался новый этап творчества. И все-таки одновременно он еще несколько лет продолжал некоторые теоретические исследования предыдущего творческого этапа (по палеонтологии, теории эволюции жизни), как бы завершая его постепенно. Для того чтобы более цельно представить себе эволюцию научного мировоззрения ученого, целесообразно упомянуть о некоторых его работах, опубликованных до 1923 г. и посвященных эволюционному учению. Они явились непосредственным продолжением и завершением — на новом этапе — его идей, изложенных в "Границах познания...". Насколько логичен и естествен был этот переход, можно судить по статье "Эволюционная идея и историческое знание" (1921 г.).

Автор как бы продолжает, развертывает далее нить своих рассуждений. Он почти не излагает конкретных эволюционных идей — в биологии, геологии, социологии и т. д., о которых в начале века много писалось, но исследует само понятие эволюции и ее критерии. Подход этот, безусловно, очень продуктивный. Он позволяет заранее избежать ‘ ненужных терминологических споров и бесплодных дискуссий, когда спорящие стороны одним и тем же термином называют разные понятия или вообще не имеют четких представлений о сути предмета дискуссии.

Личков прежде всего утверждает, что эволюционная идея подразумевает определенную направленность, как бы целеустремленность развития. Это положение могло бы вызвать резкие возражения, если бы автор не пояснил: объективно какой-либо "цели", к которой стремится реальный мир в разных его проявлениях, не существует (между прочим, даже те, кто признает телеологичность природы, не всегда претендуют на знание этих целей, признавая их недоступными пониманию человека). У природы нет цели. Однако познающий субъект выделяет отдельные состояния, соединяет их причинно-следственными отношениями и выстраивает в одну цепочку звенья причинной цепи, выявляя целеустремительные связи.

Личков задается вопросом: а можно ли найти какие- либо объективные критерии эволюции? Существуют ли вехи, по которым можно отмечать направления развития, скажем, живых организмов или геологических объектов?

Данный им ответ вполне отвечает даже современному (60 лет спустя!) уровню знания. Он предлагает два критерия эволюции. Один — возрастание энтропии (или ее относительное понижение в некоторых системах). Другой-изменение организации; для прогрессивной эволюции "определенно увеличивается сложность организации живых существ" ^[25] (усложняется строение, возрастает число органов и функций и пр.), а для регрессивной — упрощение организации при возрастании приспособленности к среде.

Конечно, в наше время, когда разработаны системные концепции, теория информации и термодинамики открытых систем, имеется возможность (в значительной степени пока еще не реализованная) выработать более точные, логичные и формализованные критерии эволюции, а также связать энергетические изменения энтропии с изменениями сложности организации, скажем используя соотношение Больцмана, связывающее энергетические и структурные показатели энтропии. Однако в этом случае мы начинаем распространять современные представления на прошлое (формула Больцмана выведена еще в прошлом веке, но в интересующем нас аспекте стала использоваться в середине нашего века). Да Личков и не ставил перед собой цели выработать точные критерии эволюции.

Статья Б. Л. Личкова "Эволюционная идея и историческое знание" стала как бы прелюдией к следующей, более крупной работе — монографии "Происхождение и развитие жизни" (1923 г.). Книга эта научно-популярная. Возможно, замысел ее возник у Личкова в то время, когда он, в годы гражданской войны, читал лекции в частях Красной Армии. Это была первая его популярная работа. Она продолжает темы, затронутые в "Границах познания...". Автор кратко рассказывает о возникновении научной идеи эволюции и ее отличиях от религиозных ссылок на "высшую волю", "чудо". "Накопление знания всегда,— пишет он,— шаг за шагом, освобождая людей от цепей невежества, ограничивало область чуда" ^[26]. Любая ссылка на "сверхъестественное", "чудо" и т. п., продолжает он, ставит границы знанию. Наука не признает подобных границ", для нее мир познания безграничен. Понятно, что научное мировоззрение, не ставя никаких границ нашему исканию познания природы и ее явлений, дает и больше возможностей для развития этого познания" ^[27]. Автор не стремится создать у читателя иллюзию знания, выдавая собственные научные воззрения за истину. Так, упомянув о проблеме сущности жизни, он признается: "Вопрос этот совсем не так прост, как кажется, и решить его вовсе не легко. Наука много сил затратила, чтобы ответить на этот вопрос, но до сих пор еще многое для нас продолжает оставаться неясным и темным" ^[28].

И в этой книге Личков немало внимания уделяет проблемам, казалось бы далеким от его профессиональных интересов: состав и строение живых существ, отличие живого от мертвого, сущность жизни. Интересны некоторые определения, например: "организм — это самоопределяющаяся и самоподдерживающаяся машина, деятельность которой состоит в охране того, что является для нее важным, хотя бы на ее деятельность оказывали большое влияние внешние факторы" ^[29]. И он тут же оговаривается, что если организм рассматривать как машину, то не обычную, а "высшей сложности".

Излагая палеонтологические и палеогеографические сведения об истории жизни на Земле, Личков делает вывод: "Понятие эволюции тесно связано именно с вопросом о направлении. Здесь направление указано точно: живые существа, сначала очень просто построенные, становились мало-помалу все более и более сложными" ^[30]. В. И. Вернадский в это время обосновал тезис о геологической вечности жизни (в геологической истории не обнаруживаются эпохи, когда бы жизнь на Земле отсутствовала). Б. Л. Личков исходил из предположения, что в архейскую эру появились первые примитивнейшие организмы. Он изложил гипотезу русского ученого К. С. Мережковского о появлении в теплых архейских морях и в бескислородной атмосфере микоидов, родоначальников бактерий и грибов,— студенистых организмов, протоплазма которых была "почти лишена структуры"^[31] (до наших дней они дошли в виде, например, синезеленых водорослей).

Личков склоняется к мысли, высказанной С. Аррениусом, о насыщенности космоса спорами, мельчайшими носителями жизни: "Мировое или космическое, вещество постоянно попадает в разных формах на землю, а земное уходит в космическое пространство. Вместе с этим веществом с одной планеты на другую могут переселяться и зародыши жизни" ^[32].

С середины прошлого века немалую популярность в научно-философских кругах приобрела идея мирового разума. Например, у историка и теолога Э. Ренана она была связана с положением о вечности и бесконечности мироздания. Затем появились гипотезы, возрождающие на новом этапе познания мысли об обитаемости других небесных тел (их выдвигал, скажем, Николай Кузанский в XV в.). С. Аррениус доказывая возможность "панспермии", переноса в космосе зародышей жизни, проводил соответствующие лабораторные эксперименты. Казалось бы, Личков с немалым основанием мог присоединиться к этим более или менее обоснованным мнениям. Однако он все- таки сохраняет некоторую долю разумного скептицизма. Сочувственно пересказывая различные гипотезы, не забывает упомянуть, что это лишь предположения, одни из многих вариантов объяснений, какими бы убедительными они ни казались с первого взгляда.

Отстаивая тезис о возможности происхождения живого из мертвого, Личков вполне логично говорит о необходимости в таком случае обнаруживать зачатки, предпосылки жизни в неодухотворенных телах. По его мнению, подобные зачатки можно найти в "жизни" кристаллов. (Интересно, что через четверть века выдающийся физик Э. Шредингер обосновал положение о живом организме как о апериодичном кристалле^[33]. Личков опирался также на понятия энтропии и сложности организаций: "Сложность, многообразие и многочисленность живых существ не уменьшаются, а возрастают. Значит, здесь никакого выравнивания различий и уровней нет, в неорганическом же мире они есть" ^[34]. Исходя из этого, Личков выделяет два эволюционных типа организмов: наиболее приспособленные к данным условиям, специализированные и противоположные им — наименее специализированные, пластичные, многофункциональные. Первые вымирают, не выдерживая изменений окружающей среды. Вторые, изменяясь, противодействуют ненаправленным влияниям среды и со временем увеличивают свою сложность, многообразие, совершенство...

Хотелось бы провести нестрогую, художественную аналогию. По типу личности Борис Леонидович был ярким представителем той линии развития, которая направлена к освоению нового, к самоутверждению, противодействию хаотичным влияниям, усложнению и совершенству...