Борьба за власть на Украине с апреля 1917 года до немецкой оккупации

1. Пребывание ЦИК Советов Украины и Народного секретариата в Киеве

30 января (12 февраля[74]) l918 г. Советское правительство переехало в Киев. В тот же день президиум ЦИК разослал следующую телеграмму[75], адресованную всем Советам на Украине, Всероссийскому Центр. Исполн. Ком. Советов Раб., Солд. и Крестьян. Депутатов, Совету Народных Комиссаров и редакциям газет:

Киевская Центральная Рада и контрреволюционные силы, группировавшиеся вокруг нее, сломлены и разбиты советскими войсками, и 30 января сего 1918 года Центральный Исполнительный Комитет Советов Украины и Народный Секретариат Украинской Рабоче-Крестьянской Республики переехали из Харькова в Киев.

Меньше трех месяцев прошло со дня захвата Центральной Радой государственной власти, меньше двух месяцев, как делегаты первого Всеукраинского Съезда должны были бежать из Киева в Харьков, чтобы иметь возможность открыть свой съезд и избрать стой государственный орган – ЦИК Советов Украины, – и меньше месяца со дня решительной борьбы рабочих и крестьян Украины против насилий, чинимых Ц. Радой. На всей Украине государственная власть перешла к Советам Раб., Солд. и Крестьянских Депутатов.

…Все рабочие украинские, все беднейшие крестьяне, все солдаты, из окопов вернувшиеся в свои родные села и деревни, – писал орган ЦИК[76], – все они с презрением отвернулись от политиканов, которые обманно захватили в Киеве управление государством. Все они встали на сторону власти истинно народной… Теперь народная власть, власть рабочих и беднейших крестьян на Украине, в лице Всеукраинского центрального Исполнительного Комитета Советов Раб., Солд. и Крестьянских Депутатов и выделенного им из себя Народного Секретариата, вступила в свои законные права и овладела всем аппаратом управления Республики…

12 февраля вечером состоялось заседание Исполнительного Комитета Киевского Совета Раб. и Солд. Депутатов[77] под председательством Андрея Иванова. С приветствием от ЦИК и Народного Секретариата киевскому пролетариату и докладом о положении на Украине и работе Советского правительства выступила Е. Бош, народный секретарь по внутренним делам. Доклад никаких возражений не вызвал, но члены Исполкома, информируя о положении в городе, требовали скорейшего вывода войск, находящихся под командованием Муравьева, из города и принятия экстренных мер со стороны Нар. Секрет. к скорейшему продвижению продовольственных грузов и урегулированию вопроса о дензнаках. Требуя вывода войск Муравьева, товарищи с возмущением говорили об арестах и расстрелах, производившихся штабом Муравьева, и сообщали, что действия штаба вызвали громадное недовольство населения, а на заседании Киевского Совета Раб. и Солд. Депутатов – 28 января – была принята единогласно резолюция[78], предложенная фракцией большевиков, следующего содержания:

…Совет выражает решительное осуждение непрекращающимся самосудам над пленным врагом, которые пятнают славную победу пролетариата. Киевский Совет Раб. и Солд. Депутатов вменяет в обязанность Исполнительному Комитету и военно-революционному Комитету принять самые решительные меры для прекращения самосудов и требует, чтобы все без исключения арестованные представлялись на суд Революционного Трибунала. Опозорившие себя убийством безоружных должны быть исключены из рядов социалистической армии и преданы революционному суду. Не унижайте себя подражанием гнусности низвергнутой контрреволюции. Довольно насилий! Да здравствует справедливый суд организованного пролетариата! Киевский С.Р. и С.Д. объявляет, что на территории его власти смертная казнь отменяется.

После вынесенной Советом резолюции Муравьев издал приказ по армии, в котором заявил: «Категорически запрещаю самочинные обыски, а тем более самосуды» и указал, что «право обысков и арестов принадлежит только Военно-революционному комитету, в лице гражданского комиссара тов. Чудновского»… Но, несмотря на этот приказ, самочинные обыски и аресты продолжаются и проводятся не кем другим, как ближайшим помощником Муравьева – командующим 2-й армией Ремневым.

Что же касается продовольствия и финансов, то большинство членов Исполкома считало, что крайне тяжелое продовольственное положение, создавшееся в городе, усугубляется предписанием секретаря по финансовым делам, тов. Ауссема – «не принимать к уплате «карбованцы», что этой мерой был вызван денежный голод, создавший невыносимые условия для рабочих, получавших в последнее время зарплату исключительно «карбованцами», и находило, что временно «карбованцы» следует оставить, а изымать их из обращения только постепенно.

В ту же ночь состоялось заседание Народного Секретариата, где в экстренном порядке были обсуждены вопросы, выдвинутые Исполкомом Киевского Совета, и принят ряд решений во исполнение требований Исполкома. Тотчас было послано т. Лугановскому, народному секретарю продовольствия, постановление Народного Секретариата: экстренными поездами высылать продовольственные запасы, находящиеся в распоряжении Советского правительства в Харькове, и срочная телеграмма в Госбанк в Петроград о немедленной высылке дензнаков.

15 февраля состоялся пленум ЦИК Советов Украины, на котором единогласно принято было обращение «К рабочим, крестьянам и всему населению Украины». В воззвании говорилось, что с изгнанием из Киева «правительства предателей интересов народа – правительства буржуазной Ц. Рады, – оплот контрреволюции разбит, и на Украине нет больше власти буржуазии и соглашателей. Рабоче-крестьянское украинское правительство, избранное в декабре в Харькове, распространило свою власть на всю Украину… Спокойно и твердо оно будет вести свое дело строения Украины… Беспощадно сурово сметать врагов Советской власти… Нет больше помещиков и капиталистов… Вся земля переходит в распоряжение земельных комитетов и Советов Крестьянских депутатов… На всех фабриках и заводах должен быть введен строгий рабочий контроль… Все частные банки сливаются с государственным в единый Народный Банк. Рабочие и крестьяне Украины должны немедленно приняться за работу по укреплению власти Советов на местах»… Пленум принял решение на 20 февраля (ст. ст.) созвать II Всеукраинский Съезд Советов. С первых дней переезда ЦИК Советов Украины и Народного Секретариата работа Советского правительства сосредоточивается в самом Киеве. Это вызывалось, с одной стороны, тяжелым положением в самом городе, с другой – сосредоточением силы и внимания на разворачивании комиссариатов.

Положение в городе вызывало серьезные опасения, с продовольствием дело обстояло катастрофически. За 2 недели вооруженной борьбы, когда все базары были закрыты, и всякая доставка продуктов прекратилась, рабочие и беднейшие слои населения проели все свои скудные запасы и остались буквально без куска хлеба. В момент, когда город еще очищали от последних петлюровских банд, перед Ревкомом уже встала первейшая и неотложнейшая задача – изыскать продовольствие немедленно.

С этой целью 27 января (ст. ст.) Ревком вызвал деятелей городской продовольственной управы для переговоров. После заявления с их стороны о готовности приступить к работе под контролем Советской власти, Ревком вынес постановление о возобновлении деятельности Городской Продовольственной Управы, которой поручил в срочном порядке приступить к учету имеющихся в городе продовольственных продуктов и распределению их среди беднейшего населения и, в первую очередь, среди рабочих.

Но попытка удовлетворить первые требования запасами, имеющимися в городе, оказалась тщетной. Интендантские склады к моменту прихода советских войск были расхищены войсками Ц. Рады; опустошенными оказались и склады продовольствия разных общественных организаций; немало постарались по части расхищения продовольствия мародеры, воспользовавшиеся тем, что во время боев, с момента фактического безвластия, продовольственные грузы некому было охранять; поработало также и «вольное казачество» – войска Д. Рады, – которое, отступая, разрушало железнодорожные пути, уничтожало продовольствие, уже погруженное в вагоны и предназначенное для Киева.

Поезда с мукой, заготовленные Народным Секретариатом (предвидевшим возможность продовольственных затруднений в Киеве) и пришедшие вслед за советскими войсками, оказались каплей в море требований, шедших как от рабочих и военных организаций, так и от городской бедноты.

Без доставки извне удовлетворить нужды сегодняшнего дня даже только рабочего населения не представлялось возможным.

Подвоз же из ближайших деревень шел слабо, – крестьяне опасались налетов петлюровских банд, а доставка продовольственных грузов из ближайших губерний тормозилась неисправностью железнодорожных путей. И «костлявая рука голода так угрожающе протянулась над Киевом, как никогда еще за все время революции», – писал орган Киевского Совета.

Катастрофическое продовольственное положение значительно ухудшалось почти полным отсутствием денежных знаков.

Ц. Рада наводнила город не имевшими никакой ценности бумажками, расплачиваясь в последние недели своего существования исключительно «карбованцами» – дензнаками, выпущенными Генеральным Секретариатом и аннулированными Народным Секретариатом Советов Украины, еще в бытность в Харькове, постановлением от 20 января. Кроме того, большинство рабочих и служащих не получили жалованья за январь, многие – и за декабрь.

С изданием приказа народн. секретаря финансов, требовавшего «карбованцы» к уплате не принимать, Ревком, предвидя крайне тяжелое положение рабочих и городской бедноты, принял следующее постановление[79]:

…Принимая во внимание тяжелое положение трудящихся масс, в руки которых попали выпущенные Генер. Секр. украинские деньги… производить обмен на общероссийские деньги по справкам, выдаваемым Советом Раб. и Солд. Депутатов, Профессиональными Союзами, Земельными Комитетами, Фабрично-Заводскими Комитетами, Железнодорожными коллективами, советами и комитетами служащих и прочими демократическими организациями, – удостоверяющими, что эти деньги были получены в качестве заработной платы или вознаграждения за труд… Размен обмениваемой суммы ограничивается для каждого лица 400 рублями…

Но этой мерой положение не улучшалось, так как в первый же момент потребовались громадные суммы для обмена «карбованцев» и на уплату жалованья рабочим и служащим. Удовлетворить эти громадные потребности не представлялось нмкакой возможности, банки и казначейство были пусты. Министры Ц. Рады, удирая из города, захватили весь золотой запас, оставив груды никому ненужных «карбованцев», а сумма, привезенная Советским правительством из Харькова, была крайне незначительна, по сравнению с требованиями. Отсутствие же дензнаков прежде всего ухудшало положение рабочих, которые тщетно обивали пороги банков в надежде немедленно получить то, что даст им возможность утолить голод сегодняшнего дня…

Наряду с продовольственными и финансовыми затруднениями, положение значительно осложнялось отсутствием порядка и спокойствия в городе. Оставшиеся петлюровцы и черносотенные банды, пользуясь отсутствием надлежащей организованной охраны, устраивали стрельбу на окраинах и вооруженные налеты на винные склады и погреба. Уголовные, выпущенные из тюрем деятелями Генерального Секретариата перед бегством своим из Киева, хозяйничали по ночам по обывательским квартирам и магазинам. А хулиганского вида типы пьяные бродили днем по улицам города, задевали прохожих и устраивали всяческие дебоши. Прекратить эти бесчинства и установить хотя бы сравнительный порядок в городе не представлялось возможным.

Охрана города требовала до 4000 человек караула, а в распоряжении Киевского Исполкома и Советского правительства таких сил не было. Старые караульные части, с установлением Советской власти в Киеве, расползлись по домам, а солдаты киевского гарнизона рассматривали падение Ц. Рады, как конец всякой вооруженной борьбы, отказывались продолжать военную службу и требовали демобилизации. Красная гвардия гор. Киева была крайне утомлена почти двухнедельными беспрерывными боями, рассматривала себя как временную охрану, и неохотно несла караулы, требуя себе смены. Отряды же Красной гвардии, присоединившиеся в к советским спискам, с установлением Советской власти в городе, поспешили возвратиться к себе на места. Приходилось численно небольшими отрядами «Червоного казацтва» и еще меньшими численно самоотверженными отрядами Красной гвардии нести караулы в городе и держать фронт против отступивших на Житомир петлюровских войск. И вследствие этого не только не удавалось поддерживать порядок в городе, но и арестованные охранялись слабо. В. Лукъяновской тюрьме пришлось оставить весь караул и персонал старый, назначив только своего комиссара, который оказывался совершенно бессильным что-либо предпринять, и арестованные контрреволюционеры и бандиты чуть ли не в тот же день исчезали из-под ареста. Ко всему еще присутствие в городе войск и особенно штаба Муравьева, отказывавшегося подчиняться распоряжениям Народного Секретариата Советов Украины, усложняло организацию охраны.

Штаб Муравьева расположился в центре города и, не считаясь совершенно с постановлениями Исполкома Киевского Совета Раб. и Солд. Депутатов и Ревкома, наводил порядок в городе по-своему. Приказами штаба Муравьева, сыпавшимися как из рога изобилия, заклеивались буквально все свободные места на зданиях и телеграфных столбах. Приказы большей частью шли вразрез с постановлениями местной Советской власти. А по улицам города раскатывал на автомобиле Ремнев – весьма сомнительный субъект, пролезший в штаб Муравьева – с вооруженной группой и, держа винтовки наизготовку, останавливали извозчиков и автомобили, требуя от имени Советской власти предъявлять документы и сдать оружие, если таковое имеется. Этим налетам подвергались не только обыватели, но и ответственные советские работники. В первый же день приезда в Киев, возвращаясь с заседания Исполкома, мы были остановлены мчавшимся на нас автомобилем, с которого неслись грозные крики: «Стой, или будем стрелять!» Нас окружила группа человек в 5–6 вооруженных людей, направив в упор на нас оружие. На наш вопрос: «В чем дело?», последовал приказ: «Руки вверх», а к нам подошел сам Ремнев. После осмотра наших документов самочинная «охрана» быстро вскочила в автомобиль и полным ходом умчалась. Все вместе наводило панику на население и давало повод обывателям, меньшевикам, бундовцам и эсэрам кричать об анархии в городе, вызванной властью большевиков. Эти крики с особой энергией подхватывались ставленниками Ц. Рады, продолжавшими подпольно вести свою работу против Советской власти. Необходимо упомянуть, что с победой революционных масс только министры Ц. Рады бежали, но все чиновники Генерального Секретариата и все контрреволюционные силы, собравшиеся под крылышком Центральной Рады, остались в городе и, «бессильные в открытом бою, они прилагали все усилия к тому, чтобы восстановить против Советской власти широкую обывательскую массу». Их работа значительно облегчалась гуманностью Киевского Исполкома Совета Раб. и Солд. Депутатов и тактикой ответственных партийных товарищей.

Городская Дума продолжала существовать, представляя из себя оплот всех контрреволюционных сил, объединившихся вокруг Ц. Рады. Заседания ее происходили чуть ли не ежедневно и в большинстве случаев конспиративно, под видом экстренных заседаний, так что большинство принимаемых решений оставались скрытыми от советских работников. Детище Городской Думы – Продовольственная Управа – держала в своих руках все дело снабжения населения продуктами питания, так как Исполком Совета Раб. и Солд. Депутатов хотя и избрал 30 января продовольственный комиссариат, на который возложил всю организацию продовольственного дела в гор. Киеве, оставил, однако, Городскую Продовольственную Управу в прежнем составе, как исполнительный орган Продовольственного Комиссариата. Таким образом, отцы города, рьяно поддерживавшие Ц. Раду, активные враги Советской власти, имели возможность беспрепяттовенно и бесконтрольно организовывать свои силы и вести работу против Советской власти.

Все мелкобуржуазные социалистические партии, представители которых являлись активными деятелями Городской Думы, объединились в ней с октябристами и кадетами и образовали единый фронт контрреволюции. Имея свою прессу, Киевский Исполком закрыл только буржуазные и черносотенные газеты, оставив демократические и «социалистические», – и они повели открытую кампанию против «большевиков» и всех их мероприятий.

Украинские демократы из «Новой Рады», «информируя» население, пишут: «В тот час, когда царит физическая сила, как бы она себя ни называла, не может быть полного и всестороннего освещения событий». А их друзья из «Neue Zeit» разъясняют, что должно скрываться под полным и всесторонним освещением: «теперь большевистский террор уничтожил все завоевания революции на Украине. Он, правда, восстановил единство российского фронта, но еще большой вопрос, какого фронта – всероссийской революции или всероссийской контрреволюции». А «социалисты» из бундовского «Фольксцайтунг» авторитетным заявлением своего лидера, М. Рафеса, предостерегают своих товарищей от участия с «большевиками в их анархической работе», дабы не брать на себя ответственность за «террористические и анархические действия захватчиков», так как «каждый серьезный человек поймет, что расстреляна, в Киеве не контрреволюция, а революция». Сотрудник той же газеты Фукс с упреком спрашивает своих читателей: «Неужели большевистская отрава прошла в сердца и уши также и еврейского пролетариата и они с удовлетворением встретят освобождение, которое будет принесено им штыками с севера?»

Контрреволюционную работу так называемых социалистов и деятелей Городской Думы активно поддерживали ставленники Ц. Рады из наших же комиссариатов.

Народным Секретариатом Советов Украины принято было решение развернуть немедленно все комиссариата, используя уже существующий государственный аппарат. Все государственные учреждения, переименованные Ц. Радой в министерства, за время господства Генерального Секретариата были украинизированы путем замены ответственных служащих своими ставленниками. С падением Ц. Рады все служащие министерств остались на местах. По упорно циркулировавшим в городе слухам, все ответственные служащие получили от Генерального Секретариата плату золотом за несколько месяцев вперед и директивы оставаться на местах, стараясь всячести взрывать работу Советского правительства изнутри, и ожидать быстрого возвращения министров Ц. Рады обратно в Киев. Эти слухи подтверждались тем, что даже заведующие различными управлениями, «щирые украинцы», делавшие вид, что русским языком они владеют с трудом, с переездом Советского правительства начали сами заявляться в кабинеты Нар. Секретариата с докладами о положении дел во вверенных им управлениях и за получением директив от Советских комиссаров.

Впечатление они производили гнуснейшее и не внушали большинству товарищей ни малейшего доверия. Но увольнять их Народный Секретариат считал нецелесообразным – во-первых, за отсутствием другого кадра служащих, во-вторых, считал, что с увольнением мы их теряем с глаз, а наблюдая в учреждении, имеем возможность, в случае нужды, принять более решительные меры.

С этим мнением не все Народные Секретари были согласны. Несогласные товарищи указывали, что при таком положении, по существу, аппарата не будет, а будет внутренний шпионаж и контрреволюционный контроль всех действий Советского правительства и что лучше иметь 10 служащих, на которых можно положиться, чем 100 человек явных врагов.

Но так как это было решением большинства, то пришлось вести работу при старом составе, давая незначительные поручения начальникам управлений и проводя решения через технический аппарат, обходя начальников. Это не только затрудняло работу, но создавало крайне неустойчивое положение комиссариатов, которые строились на песчаном фундаменте.

И не только в комиссариатах, но и во всех государственных организациях ставленники Ц. Рады остались на местах. И вся эта петлюровская свора начала действовать единым фронтом, стараясь использовать продовольственный и финансовый кризис, созданный министрами Ц. Рады, против Советской власти.

С первого часа работ Народного Секретариата в Киеве его приемные стали осаждаться делегациями от всевозможных организаций с жалобами на отсутствие денег и требованиями продовольствия.

Особенно жестоко приходилось комиссариату внутренних дел, так как по постановлению Народного Секретариата, еще в Харькове. ни одна ассигновка не проходила без подписи Народного Секретаря внутренних дел. Это решение было принято с целью политического контроля. С 9 часов приемная загружалась делегациями от больниц, лазаретов, приютов, инвалидов и проч. и проч. с заявлениями, что их склады пусты, что они не получали последние недели ни фунта продовольствия и доедали остатки, что сейчас у них ничего нет и уже сутки, а то и двое голодают и «молят» Советскую власть накормить их. Заведующие детскими приютами приводили группами изможденных детей, которые при слове «хлеб» начинали громко рыдать. Приползали парализованные, безногие и безрукие инвалиды, подкрепляющие свои требования истерическими выкриками и дикими угрозами. Приемная бывшего губернаторского дома с раннего утра запружалась этими делегациями, и никакими мерами не удавалось ее освободить. Одна волна сменялась другой, – за одним требованием шло новое, и море слез, истерик и угроз крайне осложняло творческую работу.

Но наряду с действительно тяжелым продовольственным положением рабочих в этих воплях больниц и приютов о хлебе и деньгах было много лживого, состряпанного агентами Ц. Рады и проводимого ее заведующими.

Во главе каждой делегации, составленной обязательно из низших служащих, являлся заведующий, который и говорил от имени делегации. А так как все хозяйство находилось в ведении заведующих, то низшим служащим оставалось только подтвердить, что они действительно ничего не получают. Но действительно ли в складе ничего нет, а если нет, то куда ушли запасы, – этого они не знали…

В связи с создавшимся положением в городе Народному Секретариату и ЦИКу пришлось отдавать большую часть своих сил и времени на местную работу.

Первую острую нужду в продовольствии удалось изжить срочной доставкой продовольственных запасов, находившихся в распоряжении Советского правительства. Но эти запасы были невелики, вся работа тормозилась отсутствием дензнаков, и вопрос о продовольствии не разрешался. Продовольственный отдел Киевского Исполкома Совета Раб. и Солд. Депутатов принял шаги к учету всех запасов муки, имевшейся в городе, и издал следующее постановление[80]:

ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ

В целях точного учета наличности имеющихся в г. Киеве запасов муки, Киевская Городская Продовольственная Управа и Продовольственный Отдел С.Р. и С.Д. издают нижеследующее обязательное постановление:

1. Все места хранения муки, как-то: мельницы, пекарни, склады и торговые помещения, принадлежащие как частным лицам, так и кооперативным и иным общественным организациям, обязуются доставлять в Отдел Продовольствия при Сов. Раб. и Солд. Депутатов (Крещатик № 2, комната 7), не позже пятницы 22/9 февраля сведения об имеющихся у них запасах муки.

2. Всем перечисленным учреждениям и лицам с момента опубликования сего постановления строжайше воспрещается выдавать муку без разрешения Городской Продовольственной Управы.

3. Все домовладельцы и управляющие домами или лица их заменяющие, а также Домовые Комитеты обязаны сообщить в Отдел Продовольствия при Сов. Раб. и Солд. Деп. сведения о мучных складах, расположенных в их владениях, с указанием лиц и учреждений, владеющих означенными складами.

4. Не считаются запасами, хранящимися со спекулятивной целью, запасы муки у частных лиц, не превышающие одного пуда на члена семьи.

5. В случае обнаружения запасов муки, о которых не были даны сведения, таковые запасы будут немедленно конфискованы, а владельцы их будут предаваться суду Революционного Трибунала.

6. Проверка запасов производится исключительно членами Комиссии, организованной Отделом Продовольствия при Сов. Раб. и Солд. Деп., и Гор. Прод. Управы, снабженными соответствующими удостоверениями.

Отдел продовольствия при Совете

Рабочих и Солдатских Депутатов.

Киевская городская Продовольственная Управа.

Но сведения о запасах в Продовольственный Отдел не поступали, запасы, обнаруживаемые комиссией, были крайне ничтожны, а заготовка в ближайших селах и деревнях не производилась из-за отсутствия дензнаков. 7 февраля (ст. ст.) Продовольственный Отдел принял решение, ввиду отсутствия дензнаков, организовать товарообмен между городом и ближайшими селами через рабочие организации, которые снабжать мануфактурой и срочно направлять по селам. С этой целью принято было решение учесть имеющуюся в городе мануфактуру. 8 февраля издано следующее постановление:

ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Киевской Городской Продовольственной Управы и Продовольственного Отдела Совета Рабочих и Солдатских Депутатов

Для выяснения наличности имеющегося в г. Киеве запаса мануфактурных товаров, Киевская Городская Продовольственная Управа совместно с Продовольственным Отделом Киевского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов издает нижеследующее обязательное постановление:

1. Все общественные и частные учреждения, кооперативы и проч. организации, равно и лица, имеющие в пределах г. Киева оптовые и розничные склады и магазины, обязаны представить в Киевскую Городскую Продовольственную Управу сведения об имеющихся у них к моменту подачи сих сведений о количестве мануфактурных товаров, аршинных и штучных.

Примечание: В представленных сведениях должно быть точно указано: 1) количество, 2) подробное наименование товаров, как, например: 50 кусков, 3000 аршин бязи, фабрикант, ширина, сорт.

2. Сведения принимаются в помещении Управы, Крещатик, 2, комн. 43, исключительно в понедельник 25 сего февраля (12) с 10 час. утра до 5 час. вечера. С момента подачи сведений всякая продажа товаров воспрещается, впредь до особого распоряжения Киевской Гор. Прод. Управы и Продовольственного Отдела при Совете Рабочих и Солдатских Депутатов.

Примечание: Правильность подаваемых сведений должна быть заверена мануфактурной секцией Киевского союза торг. – промышл. служащих.

3. Банки, комиссионные конторы, транспортные общества, жел. – дорожн. станции, почта, пароходные пристани, ломбарды, находящиеся в районе г. Киева, и др. учреждения и заведения, имеющие у себя на хранении или в залоге вышеуказанные товары, обязаны сообщить о количестве таковых Киевской Городской Прод. Управе не позднее понедельника 25 сего февраля к 10 часам утра.

4. Всем перечисленным в п. 3 сего постановления учреждениям и лицам, имеющим у себя вышеуказанные товары на хранении или в залоге, воспрещается с момента опубликования сего постановления выдавать эти товары без разрешения КГПУ.

5. Все домовладельцы и управляющие домами или лица их заменяющие, а также и Домовые Комитеты обязаны сообщить КГПУ 25/12 сего февраля о нахождении в помещении их усадеб учреждений, имеющих запасы мануфактурных товаров.

6. В случае обнаружения скрытых товаров, о коих не было своевременно представлено сведений, таковые будут конфискованы КГПУ.

7. Воспрещается вывоз из пределов г. Киева мануфактурных товаров по жел. – дор., водным путям, по почте, гужем и др. способами, без соответствующих на то разрешений КГПУ.

8. Настоящее обязательное постановление вступает в силу со дня его опубликования.

9. Виновные в нарушении сего обязательного постановления подвергаются, сверх конфискации товаров, суду Военного Революционного Трибунала.

Киевская Городская Продовольственная Управа.

Продовольственный отдел Киевского Совета

Рабочих и Солдатских Депутатов.

Киев, февраля 20/7 дня, 1918 г.

После опубликования этого постановления мануфактура из частных магазинов и складов неизвестно куда исчезла, и в распоряжение Г.П. Управы для товарообмена поступили только мизерные запасы из кооперативных складов.

Народный Секретариат, принимая ряд мер к обеспечению города продовольствием, урезал до минимума все расходы, выделив значительную часть имевшихся в его распоряжении сумм на заготовку в ближайших селах продовольствия, поручив это т. Гриневичу, которого назначил заместителем т. Лугановского, и 24 февраля опубликовал следующее обращение[81]:

ВСЕМ СОВЕТАМ КРЕСТЬЯНСКИХ, РАБОЧИХ И СОЛДАТСКИХ ДЕПУТАТОВ, УЕЗДНЫМ И ВОЛОСТНЫМ ЗЕМЕЛЬНЫМ КОМИТЕТАМ

Ввиду острого положения продовольственного дела как в России, так и на Украине, грозящего гибелью народному хозяйству и всем завоеваниям народа и революции, смертью миллионам крестьян и рабочих, Народный Секретариат Украинской Народной Рады Крестьянской Республики обращается ко всем Советам Рабочих и Крестьянских Депутатов Украины, ко всем крестьянам и рабочим с призывом спасти страну и революцию от гибели.

Капиталисты и помещики, деревенские кулаки, хотят задавить революцию рукой голода и не дать голодающему крестьянству и рабочим хлеба.

Необходимы немедленные меры борьбы с этим злом.

Необходима беспощадная борьба с помещиками и кулаками-спекулянтами и укрывателями хлеба.

Ввиду этого Народный Секретариат предлагает всем местным Советам Крестьянских и Рабочих Депутатов немедленно приступить к реквизиции всех излишков и других продовольственных продуктов по установленным твердым ценам и перевозке их, пользуясь для этого имеющимся техническим аппаратом продовольственных организаций.

Надлежит немедленно всем, у кого имеется излишек хлеба и других продовольственных продуктов, сделать о сем заявление в местные Советы или продовольственные организации.

Все укрыватели и спекулянты подлежат аресту и преданию революционному суду, как враги народа и революции, и будут караться со всей строгостью, вплоть до конфискации всего имущества и отдачи на принудительные работы.

Советы должны проявить всю решительность в борьбе со спекуляцией и злостным укрывательством, не останавливаясь перед применением в необходимых случаях вооруженной силы.

Из излишков реквизированных запасов хлеба и продовольствия будет снабжаться прежде всего местное беднейшее крестьянство, не имеющее хлеба.

Медлить нельзя.

От этого зависит спасение страны и революции от гибели.

Народный Секретариат.

В общем, продовольственное положение города, хотя и вызывало большие тревоги, но хлебные грузы непрерывно поступали, и удавалось не только удовлетворять нужды рабочих, но и давать нетрудовому населению регулярно по ½ фунта хлеба на едока. Вопли о голоде стали постепенно стихать. Хуже обстояло с охраной города и дензнаками.

Для облегчения организации охраны Народный Секретариат поспешил вывести лишние войска из города. Муравьеву было предъявлено ультимативное требование – прекратить издание приказов, касающихся внутренней жизни города, привлечь к ответственности Ремнева за его самочинные действия и немедленно выступить на фронт против Петлюры. После отказа Муравьева выполнить последнее требование, он был отозван Советом Народных Комиссаров с Украины.

Но с уходом Муравьева и других отрядов положение с охраной не улучшилось. Отряды Красной гвардии уменьшались с каждым днем, так как рабочие считали, что, покончив с Ц. Радой, они должны поскорей вернуться к своим станкам. Этот взгляд поддерживался руководящими киевскими работниками, в среде которых царило то же настроение, что и в рядах киевских рабочих: «Мы победили, Ц. Рада свергнута, и теперь все силы должны идти на работу мирного строительства».

Заменить Красную гвардию старыми войсками не представлялось никакой возможности; старые солдаты, даже самые преданные Советской власти, требовали, если не демобилизации, то хоть кратковременного отпуска, чтобы съездить домой. И это стремление было настолько велико, что никакими мерами удержать их не представлялось возможным.

Мобилизация же новых военных сил шла медленно. Рабочие и солдатские массы жаждали мира, и на военную «службу» шли или вполне сознательные, или же кому деваться было некуда. Вновь сформированные отряды были численно не велики и являлись каплей в море требований, увеличивавшихся с каждым днем в связи с наступлением петлюровцев.

Военный комиссариат ЦИК ставил основной своей задачей формирование новой армии, но в Киеве его захлестнула демобилизационная волна, и его работа главным образом свелась к выдаче отпусков и приему дел от старых военных организаций.

Киевский Исполком, в первые дни надеявшийся своими силами справиться с охраной города, столкнувшись с первыми трудностями, переложил всю тяжесть охраны на плечи Советского правительства и не только не оказывал активного содействия во всей этой работе, но все указания Народного Секретариата насчет формирования военных сил и учета имеющегося в Киеве военного снаряжения не встречали его активной поддержки.

При всех этих условиях охрана города как внутри, так и извне налаживалась крайне медленно. А борьба с крепнущими контрреволюционными силами, сосредоточенная в руках «Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией», организованной из представителей Исполкома Киевского Совета и членов ЦИК, затруднялась отсутствием крепкой организованной охраны в городе.

Что же касается финансов, то тут Народный Секретариат оказывался совершенно бессильным, и положение не только не улучшалось, но ухудшалось с каждым днем.

С опубликованием объявления, что «карбованцы» принимаются к обмену, к банкам повалили толпы народа.

Запас денежных знаков, привезенный из Харькова, стал быстро таять и, главным образом, шел на обмен «карбованцев». Обещанные Советом Нар. Ком. суммы на покрытие обмена не шли, и кассы отделений Государственного Банка и казначейства с каждым часом опустошались; приходилось урезывать выдачу дензнаков даже для выдачи зарплаты.

17 февраля Народный Секретариат принял постановление потребовать от предпринимателей уплаты за дни восстания зарплаты рабочим, а 19 февраля опубликовал следующий декрет[82]:

ДЕКРЕТ ОБ УПЛАТЕ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ РАБОЧИМ ЗА ДНИ ВОССТАНИЯ

В дни январского восстания рабочие Украины и в частности г. Киева не могли выходить на работу, сражаясь на улицах с контрреволюцией.

Ныне контрреволюционная буржуазия не только отказывается уплатить рабочим за эти дни невыхода на работу, но даже осмеливается угрожать им репрессиями.

Народный Секретариат Украинской Рабоче-Крестьянской Республики не может допустить такого издевательства над революционным пролетариатом и поэтому постановляет:

За дни невыхода на работу во время январского восстания предприниматели обязаны немедленно, по издании сего декрета, уплатить рабочим причитающуюся им заработную плату полностью.

Лица, отказывающиеся исполнить настоящее постановление и таким образом препятствующие рабочим бороться за свободу и торжество советской социалистической власти, будут предаваться суду революционного трибунала и караться самым беспощадным образом.

(Подписи народных секретарей.)

Но эта мера не облегчила положения, – предприниматели заявили, что все их суммы находились на текущем счету в банках, и если банки выдадут им по их текущим счетам, то тогда они немедленно выплатят рабочим, в противном же случае они лишены этой возможности.

На заседании Исполнит. Комитета Киев. Совета от 18 февраля тов. Крейсберг – комиссар Киевского отделения Государственного Банка – в своем докладе отмечает, что ежедневно в очередях у Государственного Банка возникают недоразумения. Большое недовольство замечается среди рабочих. Последние получки им были выданы сплошь и рядом только украинскими деньгами. Дензнаков, имеющихся сейчас в Банке, недостаточно для того, чтобы выдавать полностью по требованию заводских комитетов. Частным лицам по текущим счетам выдается только по 200 руб., а по требованиям для уплаты жалованья служащим и рабочим только ¼ часть ассигновок. По заслушании этого сообщения Исполком принял постановление, что «тяжелое положение, вызванное обменом «карбованцев», побуждает членов Исполнительного Комитета высказаться за необходимость признать эти деньги действительными», и решил немедленно же сговориться по этому вопросу с Народным Секретариатом, для чего тут же выделили делегацию, которая направилась на заседание Народного Секретариата.

Народный Секретариат не мог согласиться с постановлением Исполкома, во-первых, потому, что не считал эту меру выходом из создавшегося положения, а во-вторых, она вела к установлению особой денежной системы для Украины, так как Совет Нар. Комиссаров заявил через комиссара Государственного Банка Ю. Пятакова, что в случае признания «карбованцев» он немедленно прекращает высылку дензнаков на Украину. Таким образом, признание «карбованцев» лишало возможности получки дензнаков из Государственного Банка, а прекращение получки из Государственного Банка, отсутствие в Киевском отделении Госбанка значительных сумм «карбованцев» и отсутствие заготовленных дензнаков у Народного Секретариата создало бы неизбежно в первое время еще худшее положение.

Решено было немедленно переговорить с Советом Нар. Комиссаров, и если Госбанк не имеет сейчас достаточных сумм для покрытия обмена, то предложить временно оставить в обращении «карбованцы» с тем, что с получкой необходимых сумм из Гос. Банка они постепенно будут изыматься из обращения. Принято было постановление, что «облигации займа свободы, ценностью до 100 рублей номинальных, краткосрочные обязательства и серии Государств. казначейства имеют хождение наравне с соответственными кредитными билетами».

При переговорах с комиссаром Госуд. Банка Ю. Пятаков заявил, в ультимативной форме, от имени С.Н.К., что ежели «карбованцы» не будут аннулированы, то Петроградский Гос. Банк не вышлет больше ни копейки денег в распоряжение Украинского Советского правительства.

Положение создалось безвыходное, и все мероприятия Народного Секретариата, без срочной получки сумм из Гос. Банка, являлись жалкими паллиативами.

Сейчас же после переговоров Ю. Пятаков – комиссар Госуд. Банка – приехал в Киев с целью выяснения финансового положения на Украине и организации деятельности киевского отд. Госбанка. Начались заседания Народного Секретариата и Исполкома и совещания в отделении Госбанка. Ю. Пятаков снова подтвердил требование С.Н.К. и пообещал ускорить высылку необходимых для покрытия «карбованцев» совзнаков.

Но обещаниями, заседаниями и совещаниями кассы Банка и казначейства не пополнялись, а весть о приезде комиссара Госбанка разнеслась с молниеносной быстротой по городу, и осада Банка и казначейства приняла угрожающие размеры. Товарищи, не без возмущения, указывали Ю. Пятакову, что было бы несравненно целесообразней не беспокоиться с приездом, а поспешить со своевременной высылкой обещанных сумм и что он своим приездом только ухудшил положение, вызвав несбыточные надежды в рабочих массах.

Ю. Пятаков через несколько дней уехал с заверением немедленно выслать установленную сообща с ним сумму. Но до ухода из Киева Советское правительство Украины так и не получило требуемых и обещанных сумм.

Отсутствие дензнаков не могло не отразиться на всей деятельности ЦИК и Народного Секретариата; местные казначейства требовали пополнений, Исполкомы крупных рабочих центров били тревогу, а Народный Секретариат советовал им извернуться и подождать. Неудовлетворенные и возмущенные этим ответом, они избирали делегации, которые отправляли в Петроград в С.Н.К., прерывали сношения с Народным Секретариатом и не считали для себя обязательными его постановления и предписания.

Но если местам приходилось туго без дензнаков, то центру и того хуже. Все мероприятия Народного Секретариата упирались в пустые кассы. К 25 февраля даже жалованье «Червоному Каацтву» и красногвардейцам выплачивать было уже нечем, и вся работа срывалась.

А тут еще ко всем трудностям присоединились разногласия в своей, большевистской среде.

Между киевскими ответственными работниками, членами Исполкома и парткомитета, и работниками Советского правительства постоянно происходили столкновения по вопросам нашей тактики. Киевляне считали необходимым более мягкую политику в отношении мелкобуржуазных партий – предоставить «социалистам» свободу выступления как на собраниях, так и в прессе. Считали необходимым сохранение Город. Думы и решительно возражали против репрессий в отношении лиц из «социалистических» партий, ведущих открытую организационную и агитационную работу против Советской власти.

В результате этих постоянных столкновений киевские товарищи сосредоточили свое внимание не столько на борьбе с контрреволюцией, сколько на действиях и распоряжениях Народного Секретариата. В связи с этим масса времени уходила на советы с киевлянами, и вместо экономии сил для творческой работы получалась хищническая трата времени на бесконечные заседания, разговоры, споры и протесты.

Персональный состав Народного Секретариата стал вызывать недовольство киевлян. В составе Народного Секретариата они не видели для себя авторитетных лиц и повели кампанию против отдельных членов Народного Секретариата.

Это отношение киевлян сказалось и на настроении некоторых членов Народного Секретариата… Некоторые товарищи начали держать курс на киевлян, и в среде большевиков, входивших в Народный Секретариат и ЦИК, нарушилась солидарная работа, и без того уже сорванная принципиальными разногласиями с левыми с.-р. Вопросы, обсуждаемые в Народном Секретариате, уже не проходили единогласно, большевики голосовали несолидарно, и решения часто принимались незначительным большинством.

Заседания Народного Секретариата происходили ежедневно, по вечерам. Но нередко заседания созывались экстренно, не в обычное время, и на них присутствовали не все члены Народного Секретариата. Это приводило к тому, что решения, принятые на таких заседаниях, голосами своих же товарищей, нередко опротестовывались отсутствующими членами Народного Секретариата – большевиками, несогласными с принятыми решениями.

Левые с.-p., попав в Киев в среду своих товарищей по партии, с которыми они после некоторых препирательств не только сговорились, но и объединились и сообща приступили к изданию своего органа «Борьба», начали не только на заседаниях ЦИК и Народного Секретариата, но и в своей газете выступать с протестами против решений большинства, печатать свои декларации и проч. и проч. И, пользуясь отсутствием части членов ЦИК, выехавших на места для продвижения продовольствия и проведения съездов Советов, стали опротестовывать в печати постановления ЦИК, заявляя, что эти решения не обязательны, ввиду отсутствовавшего кворума[83]. Их выступления на решения ЦИК и Народного Секретариата влияния не имели, так как левые с.-р. находились в значительном меньшинстве, но солидарная работа внутри нарушилась, и не было единства действий и извне. Заседания ЦИК и Народного Секретариата бесконечно затягивались, отрывая время и силы на принципиальные споры, а проведение в жизнь решений Советского правительства тормозилось протестами самих же членов его.

Но, несмотря на всю сложность создавшегося положения, до разрыва мирных переговоров все препятствия постепенно преодолевались, советские и партийные (большевики) работники отоварились и действовали солидарно. Советские органы крепли и хотя медленно, но разворачивали свою деятельность. С началом оккупационных действий германской армии усиливается разлад в своей среде, и единство действий в партийных большевистских рядах срывается.

Числа 13/26 февраля получились сообщения о разрыве мирных переговоров, а вслед за этим приехали представители ЦИК Советов Украины из мирной делегации – Шахрай и Медведев – с сообщением, что Украина исключена из Брестского договора, заключенного Германией с Россией, и что в тексте мирного договора, предъявленного Украине, имеется пункт, на который делегация не может дать ответа без решения ЦИК Советов Украины.

Текст мирного договора в Народном Секретариате подвергли детальному обсуждению и единогласно, при воздержавшемся Шахрае, приняли решение: идти на всяческие уступки, вплоть до признания договора, заключенного с Германией Центральной Радой, о вывозе известного количества хлеба, но твердо стоять на требовании исключить из мирного договора 4-й пункт, гласящий об уничтожении советской власти на Украине.

Созванный по этому вопросу экстренный пленум ЦИК, заслушав доклад мирной делегации и решение Народного Секретариата, единогласно принял резолюцию, выработанную Народным Секретариатом, доизбрал в мирную делегацию тт. Нероновича, Затонского, Руденко и Терлецкого и предписал им срочно выехать в Брест.

Решение ЦИК Советов Украины было сообщено Киевскому Совету Р. и С. Депутатов и встречено единодушным одобрением большинства пленума Совета.

Но только выехала делегация, как получилась телеграмма от т. Сталина с сообщением, что германская делегация отказывается продолжать переговоры с делегацией Советской Украины, так как мирный договор с Украиной подписан уже представителями Центральной Рады, и что германские войска перебрасываются с Юго-Западного фронта на Украину. На экстренном заседании ЦИК Советов Украины, после обсуждения создавшегося положения, было принято постановление бороться до последней возможности с оккупационными войсками и все силы бросить на организацию обороны. Это решение было принято единогласно всеми партиями, входившими в ЦИК, и встречено было общим одобрением Киевского Исполкома и громадным большинством Совета. Для мобилизации вооруженных сил большинство членов ЦИК срочно выехало на места. Сейчас же после пленума ЦИК, постановлением Народного Секретариата, был организован военный штаб по обороне города. Начальником штаба назначен Павлов (с.-р. прапорщик), приехавший с группой товарищей – Кузьминым, Ленговским, Быком и др. – из расформированной 7-й армии. (Кандидатуру Павлова Народный Секретариат принял по рекомендации прибывших с ним товарищей.) Тов. В. Примаков был назначен чрезвычайным комиссаром по охране города.

Вслед за сообщением т. Сталина начали поступать тревожные телеграммы о спешном продвижении германской армии на Украину и направлении значительных сил на Киев. В городе создается жутко-тревожное настроение, которое не замедлило сказаться на всей работе советских органов, создавая большую нервозность в организации обороны, а в рабочих массах вызывая крайнюю подавленность и настроение безнадежности.

21 февраля, в связи с полученными сообщениями о первых стычках с немецкими войсками, созывается экстренное заседание президиума ЦИК и Народного Секретариата, в отсутствие многих членов его, где принимается решение о создании Чрезвычайного Комитета Обороны и тут же избираются 5 товарищей в состав этого Комитета. На вечернем заседании Народного Секретариата и президиума ЦИК в тот же день товарищи, избранные в Чрезвычайный Комитет Обороны, поставили на обсуждение вопрос о правах и обязанностях избранного Комитета. Этот вопрос вызвал горячие прения. Столкнулись две точки зрения. Большинство принимавших участие в выборах Чрезвычайного Комитета Обороны считали, что деятельность Комитета заключается в организации обороны и что в этих вопросах он пользуется всеми правами Народного Секретариата. Меньшинство и отсутствовавшие на экстренном заседании члены Народного Секретариата указывали, что при создавшемся положении основная работа Советского правительства должна заключаться в организации обороны и что, создавая Чрезвычайный Комитет Обороны, нужно в таком случае его рассматривать, как высший правительственный орган со всеми правами Народного Секретариата, в противном случае, при существовании Штаба Обороны и Народного Секретариата, он должен быть или техническим органом Народного Секретариата или же подсобным органом Штаба Военного Секретариата, и предлагали, раз уж поставлен этот вопрос, создать Совет Обороны, который должен пользоваться всеми правами и по существу являться высшим правительственным органом, для чего состав Чрезвычайного Комитета Обороны пересмотреть. В результате продолжительных и крайне бурных прений незначительным большинством принято было решение, что обязанностью Чрезвычайного Комитета Обороны является военная организация обороны и в этих вопросах он имеет права Народного Секретариата. Несмотря на долгие дебаты, большинство членов Чрезвычайного Комитета Обороны ушли с заседания, не имея четкого представления, что собственно они должны делать.

На другой день было опубликовано постановление о создании Чрезвычайного Комитета Обороны и 2 обязательных постановления самого Комитета Обороны[84]:

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦЕНТРАЛЬНОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА СОВЕТОВ УКРАИНЫ ОТ 22 ФЕВРАЛЯ 1918 ГОДА

Образовать Комитет из пяти членов в составе и. о. Народного Секретаря Путей Сообщения т. Сергея Бакинского, и. о. Народного Секретаря по Военным Делам т. Юрия Коцюбинского, и. д. Народного Секретаря Почт и Телеграфов т. Якова Мартьянова, Начальника Червоного казачества т. Виталия Примакова и Народного Секретаря Труда Николая Скрынника, каковому Комитету поручить руководство всеми мероприятиями по обороне революции от западных империалистов, для чего предоставить ему чрезвычайные полномочия.

ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ

На основании постановления Центрального Исполнительного Комитета Советов Украины г. Киев и его окрестности объявлены на осадном положении.

1) Воспрещается выход на улицу от 10 часов ночи до 5 часов утра всем не имеющим пропусков.

2) Впредь до особого распоряжения пропусками служат удостоверения, выданные Советом, профессиональными и другими рабочими организациями.

3) Все ворота и подъезды с 10 часов ночи до 5 часов утра должны быть заперты и охраняемы внутри домовыми комитетами.

4) Все театры, кафе, рестораны и т. п. закрываются в 9 часов вечера.

5) Всякие уличные скопища и собрания воспрещаются.

6) Все несданное оружие должно быть немедленно сдано в Педагогический Музей.

7) Все виновные в контрреволюционных действиях будут беспощадно караться.

Чрезвычайный Комитет Народного Секретариата для защиты страны и революции.

Юрий Коцюбинский.

Николай Скрынник.

Виталий Примаков.

Сергей Бакинский.

Яков Мартьянов.

Киев, 22 февраля 1918 г.

ПРИКАЗ ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО КОМИТЕТА

1. Конфискация платы за помещения:

а) для дела охраны революции со всех квартировладельцев и квартирантов борется квартирная плата за месяц вперед, независимо от того, в какое время внесена плата, при чем этот взнос зачисляется за счет квартирной платы домовладельцам;

б) от взноса освобождаются лица, которые платят за квартиры меньше, чем 100 рублей в месяц;

в) взносы делаются через домовые комитеты, а там, где их нет, – лично;

г) торговые помещения – магазины, рестораны, кафе и т. п. – вносят наемную плату за три месяца вперед, а гостиницы – за два месяца.

2. Налог на домовладельцев:

а) все домовладельцы должны внести для защиты революции сумму, которая равняется последнему городскому оценочному сбору в 1917 г.;

б) от взноса освобождаются домовладельцы, оценочный сбор с которых не превышает 100 рублей;

в) владельцы барских особняков платят сумму, которая равняется тройному оценочному сбору.

3. Сдача золота на сбережение:

а) все золото в слитках, монетах и изделиях, больше чем 12 золотников весом, должно быть внесено на сбережение в Государственный Банк.

4. Порядок взносов:

а) плата за квартиры, а также налог на домовладельцев вносятся во все частные и государственные банки и кассы;

б) взносы должны быть произведены наличными деньгами;

г) золото сдается на сбережение только в Государственный Банк.

5. Срок взноса:

а) время взносов: суббота 23, воскресенье 24 и понедельник 25 февраля;

б) все частные и государственные банки и кассы будут открыты ежедневно от 9 утра до 6 вечера в названные дни.

6. Ответственность:

а) домовые комитеты ответственны за взнос денег квартирантами дома;

б) виновные в неисполнении этого приказа будут беспощадно караться.

Настоящий приказ действителен на всей территории Украины, которая объявлена на военном и осадном положениях.

Провинциальным Советам предоставляется право менять ставки.

22 февраля 1918 года. г. Киев.

Члены Чрезвычайного Комитета Народного Секретариата для защиты страны и революции:

Юрий Коцюбинский,

Яков Мартьянов,

Сергей Бакинский,

Николай Скрынник.

Комиссар по борьбе с контрреволюцией.

Виталий Примаков.

По поводу этих приказов в Народном Секретариате был снова поставлен вопрос о деятельности Чрезвычайного Комитета Обороны. В принятом решении обязанности Чрезвычайного Комитета Обороны ограничивались обслуживанием штаба обороны.

Но и в этой работе Чрезвычайному Комитету Обороны не удалось развернуть своей деятельности, так как он не встретил активной поддержки со стороны Киевского Исполкома и Киевского партийного Комитета. Это объяснялось, во-первых, недоброжелательным отношением к Чрезвычайному Комитету Обороны – киевляне считали, что своими приказами комитет усилил панику в городе; во-вторых, киевляне не видели реальной возможности вести успешно борьбу с регулярной немецкой армией и всю организацию обороны принимали как необходимость, вызванную создавшимися условиями, но рассматривали как безнадежную попытку, заранее обреченную на неудачу. Чрезвычайный Комитет Обороны не был ликвидирован постановлением, но сам по себе незаметно прекратил существование.

Отношение руководящих киевских работников тяжело сказывалось на всей работе по организации обороны города. Вооружение собиралось медленно, мобилизация проводилась вяло, а широкой работы в массах не велось. Митинги и собрания созывались редко, докладчики часто не являлись, а там, где приезжали, проводили собрание вяло, без боевого призыва и указания плана действия. Подавленное настроение в рядах киевского пролетариата росло и углублялось паническими слухами.

Все требования Народного Секретариата усилить работу в городе по сбору вооружения и мобилизации Красной гвардии для отправки на усиление передовых отрядов и призвать киевский пролетариат на оборону города ни к чему не приводили. Киевляне заявляли, что они ничего предпринять не могут, – Красная гвардия устала, массы пассивны, а винные склады пусты, и в городе никакого вооружения нет: «Все, зависящее от нас и все, что возможно, мы делаем, и больше сделать не в силах». И даже после пленума Совета от 23 февраля, где было принято решение напрячь все силы на организацию обороны, товарищи не проявили ни малейшей активности. В результате пассивности руководящих киевских работников, отсутствия живой организационной работы и широкой информации в массах, рабочие Киева действительно почувствовали себя бессильными и, под влиянием панических слухов и не видя выхода из создавшегося положения, начали в одиночку и группами уходить из Киева.

Городская Дума занялась втихомолку усиленной работой по организации своей обороны и вооружению домовых комитетов, а еврейские демократы, вместе с Бундом, начали организовывать отряды самообороны из еврейского населения. Руководители Городской Думы на одном из конспиративных заседаний провели постановление, что ввиду имеющегося в мирном договоре, предъявленном Германией, требования об уничтожении Советской власти на Украине, Гор. Дума должна взять на себя роль посредника и принять активное участие в наиболее безболезненной ликвидации Советской власти в Киеве. С этой целью тут же была избрана делегация в ЦИК, которая должна была предложить Советскому правительству временно, до прихода германских войск, передать власть Городской Думе и разрешить немедленно выслать делегацию навстречу оккупационным войскам.

Делегация Городской Думы явилась на прием к Народному Секретарю внутренних дел. Бундовец М. Рафес взял на себя роль ходатая и, после длинного предисловия, внес предложение приблизительно следующего содержания: «Ввиду того, что Советская власть по мирному договору должна быть на Украине ликвидирована, мы, общественные деятели, предлагаем Советскому правительству сдать охрану города Городской Думе, которая вышлет свою делегацию навстречу германскому командованию, чтобы не допустить обстрела города». Это предложение вызвало желание немедленно потребовать караул и отправить представителей «общественных деятелей» в Лукьяновку. Но ввиду «бережного» отношения киевлян к Городской Думе пришлось дать ответ, что их предложение будет передано на обсуждение Народного Секретариата.

Народный Секретариат принял постановление, ввиду контрреволюционной деятельности Городской Думы, немедленно арестовать активных деятелей ее. Но на экстренном заседании Комитета с фракцией большевиков Центрального Бюро профсоюзов т. Зарницын выступил от имени Комитета приблизительно со следующим заявлением: киевские руководящие организации считают подобное решение Народного Секретариата недопустимым и требуют отмены его, и противном случае товарищи слагают с себя всю ответственность и никакого участия в работе принимать не будут. Решение об аресте было отклонено.

24 февраля Народный Секретариат опубликовал свое обращение[85] к населению, в котором сообщал, что «близкий и столь желанный мир снова откладывается. Немецкие империалисты, в союзе с украинскими националистами и «на радость русской черной сотне, угрожают вооруженной рукой задавить нашу молодую свободу»… и заканчивал призывом: «За дело, товарищи! Пусть знают банды насильников, что везде на своем пути они встретят самое решительное сопротивление, пусть знают, что лишь через наши трупы войдут они в столицу Украины»…

С каждым часом в городе создавалось все более и более неустойчивое положение. Распоряжения Советских органов почти не проводились в жизнь. Служащие не являлись на работу. Тюремный караул наполовину покинул посты, и арестованные контрреволюционеры и бандиты беспрепятственно покидали места заключения.

Ползущие отовсюду слухи, что к Киеву спешно подходят громадные германские силы, создавали крайнее напряжение в городе и полную неуверенность в завтрашнем дне. И достаточно было самого незначительного повода, как пожар двух вагонов со снарядами на пассажирском вокзале 26 февраля, часов в 12 дня, чтобы по городу моментально разнеслись слухи, будто подошли германские войска и начался обстрел города. Эти сообщения вызвали невероятную панику в городе, которая не замедлила отразиться и на руководящих советских органах.

Президиум Киевского Исполкома Совета Р. и С. Депутатов потребовал точной информации о положении на фронте, но так как точной информации Советское правительство дать не могло – сведения о продвижении германских сил были крайне сбивчивы, – то товарищи поставили вопрос о том, сколько дней Советское правительство может гарантировать пребывание в Киеве.

Созвали экстренное расширенное заседание Народного Секретариата с президиумом ЦИК, президиумом Исполкома и секретариатом Киевского партийного Комитета. Ввиду экстренности созыва, собрание получилось крайне неполное. Вызвали т. Коцюбинского – военного комиссара – и потребовали информации о положении на фронте.

Сообщение т. Коцюбинского[86] сводилось к следующему:

Отряд т. Чудновского стоит на участке Ирпень, взорвал мост через реку Ирпень и защищает переправы. У противника значительно сильней артиллерия, устоять трудно, но пока наши держатся хорошо. Линия Фастов – Киев нам не угрожает, германские войска по ней не пойдут, так как по ней двигаются массы наших войск, отступающие с фронта, и быстро пробиться германским войскам нет возможности. Хуже обстоит с Житомирским шоссе: здесь наши силы невелики, а отсюда нужно ожидать главного удара. Наша разведка, на протяжении 30 верст от города, противника еще не обнаружила, но сюда необходимо послать подкрепление; в моем же распоряжении сил нет, и если районы не дадут людей, то послать пока некого. На вопрос т. Скрынника: «За сколько дней военные власти могут поручиться?», т. Коцюбинский заявил, что на это трудно ответить: «Будет зависеть от активности противника, и получим ли мы силы для подкрепления. Если районы не дадут людей и Харьков не вышлет тех отрядов Червоного Казачества, которые уже там сформированы и вызваны сюда, а противник ударит со стороны Житомирского шоссе, то нам удержать Киев имеющимися силами будет крайне трудно».

После заслушания этой информации, не ожидая возвращения товарищей, поехавших выяснить причины взрыва, приняли решение о спешной эвакуации ценностей Государственного Банка и переезде Советского Правительства в Полтаву[87]. Заседание длилось не более ½—¾ часа.

Сейчас же Киевский парткомитет дал распоряжение всем ответственным советским и партийным работникам Киева эвакуироваться в Полтаву. Когда товарищи возвращались с вокзала, то на пути встретили мчавшихся на вокзал членов Киевского Исполкома. Все объяснения т. Гамарника – секретаря парткомитета, – что нет причин для такой спешки, не возымели действия, товарищи основывали свой спешный отъезд на постановлении расширенного заседания Народного Секретариата.

Отсутствовавшие члены Народного Секретариата, узнав о состоявшемся постановлении, потребовали срочного заседания Народного Секретариата и президиума ЦИК, где поставили вопрос о пересмотре принятого решения: не возражая против решения эвакуировать ценности и переезда правительства, самым решительным образом опротестовывали отъезд киевлян и требовали планомерной эвакуации и немедленного прекращения панического отъезда, указывая, что причин для спешного отъезда нет и что это решение было принято под влиянием паники, созданной поджогом на вокзале.

Большинство присутствовавших ранее на экстренном заседании и принимавших участие в решении вопроса об эвакуации доказывали, что киевские товарищи неверно истолковывали принятое решение, так как ни одного слова не говорилось о том, чтобы сию же минуту уезжать. Решено было принять меры к прекращению панической эвакуации и задержать отъезд киевлян. Но в это время получилось сообщение, что весь Киевский Исполком и парткомитет уже уехали 6-часовым поездом в Полтаву. Тогда вслед им была отправлена телеграмма с предложением немедленно возвратиться в Киев.

Весть об отъезде Исполкома Совета быстро разнеслась среди обывателей, и положение в городе создалось настолько неустойчивое, что дальнейшее пребывание Советского правительства являлось совершенно невозможным. И президиум ЦИКа, и Народный Секретариат переехали из занимаемого помещения в поезд. В городе остались только три члена Народного Секретариата (народные секретари по военным делам, внутренним и финансовым) и т. Виталий Примаков. Товарищи Коцюбинский и Ауссем занялись собиранием разрозненных отрядов Красной гвардии и розыском вооружения, т. Примаков со своим небольшим отрядом Червоного Казачества поддерживал порядок и охрану в городе, а тов. Е. Бош принимала бесконечные делегации и демонстрировала власть, а вернее, безвластие в городе.

Исполком Киевского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов уехал 26 февраля, не созвав пленума Совета и не уведомив его о своем отъезде. Товарищи так торопились с отъездом, что бросили все, как было; даже винтовки, хранившиеся в подвалах дворца, где находился Исполком, не были сданы и оставлены без всякой охраны. Только члены Исполкома, работавшие в Банке, выполнили свои задания и эвакуировали все ценности и бумаги.

Ужасную картину, – картину панического бегства, представлял на другой день дворец – помещение Исполкома… Обыватели моментально узнали об оставленных винтовках и с утра 27 февраля валом повалили в здание Исполкома на разграбление оружия. Только часов в 12 дня, когда сообщили в Народный Секретариат, эта грабиловка была прекращена, и оставшиеся винтовки перевезены в Штаб. Неорганизованный, панический отъезд Исполкома резко подчеркивался положением на заводах. Хотя рабочие были охвачены не меньшей тревогой и прекратили работу, но они заперли предприятия и организовали свою охрану с постоянной сменой караула.

На другой день после отъезда Исполкома (27 февраля) меньшевики и бундовцы экстренно созвали пленум Совета Рабочих и Солдатских депутатов. Наша фракция Совета не знала об отъезде Исполкома, но увидев, что на заседании он отсутствует, и пленум открывают меньшевики и бундовцы, бывшие в Исполкоме в период Центральной Рады, забила тревогу и срочно вызвала членов Народного Секретариата, оставшихся в городе. В Совет мы приехали в момент, когда бундовец М. Рафес сообщал о бегстве Советского правительства и Исполкома Киевского Совета и предлагал избрать новый Исполком. Зал Купеческого собрания, где происходил пленум, был буквально сверху донизу забит рабочими, и к трибуне невозможно было протиснуться. Мы остановились у входа. Но в это время раздался голос: «Приехали члены Советского правительства», и весь Совет, как один человек, поднялся с мест и встретил нас бурной, долго не смолкавшей овацией. Рафесу продолжать не дали и предоставили слово для доклада представителю Советского правительства. Докладчик, сообщая о продвижении противника и наших, указал, что положение на фронте крайне тяжелое, требуется немедленное подкрепление нашим вооруженным силам, а мобилизация Красной гвардии проходит крайне слабо; что чехословаки, хотя и обещали поддержать нас, но пока активного участия не принимают и что при таком положении удержать город будет невозможно; что Советское правительство решило не уступать ни пяди украинской территории без решительного сопротивления и принимает все зависящие от него меры к обороне города, но что успех обороны будет зависеть не от него, а от активности рабочих Киева; что организация обороны усложняется контрреволюционной деятельностью мелкобуржуазных партий, которые рука об руку со всеми контрреволюционерами всеми способами стараются дезорганизовать наш тыл; что несколько дней тому назад М. Рафес являлся в Народный Секретариат с предложением передать власть Городской Думе и выслать делегацию для встречи германских войск. Это сообщение вызвало бурные протесты против меньшевиков и бундовцев. Раздались негодующие голоса: «Вон бундовцев и меньшевиков из Совета»… «Подлецы»… «Предатели»… «Так вот зачем им понадобилась ложь о бегстве Советского Правительства»… «Обманом хотят добиться власти»… «В Лукьяновку их»…. «Что смотрит Советское правительство – почему Рафес на свободе?»… Призыв докладчика ко всем рабочим Киева, как в январское восстание, встать под ружье для обороны города, был встречен бурными приветствиями и долго несмолкаемыми аплодисментами… Тут же внесено было предложение немедленно закрыть заседание, чтобы, не теряя ни минуты, взяться за организацию рабочих отрядов и вооружение их. Заседание закрыли, и весь Совет, вместе с представителями Советского правительства, покинул зал заседания.

Присутствовавшие на пленуме Совета члены Народного Секретариата прямо с заседания отправились на вокзал и потребовали экстренного заседания Народного Секретариата и президиума ЦИК, где после информации о состоявшемся пленуме Совета внесли предложение – приступить немедленно к созыву всех пролетариев Киева и вооружению их и для этой цели выделить часть ответственных работников из президиума ЦИКа и Народного Секретариата, которые вместе с членами Киевского Совета и должны провести это решение Совета в жизнь.

Но предложение не встретило поддержки со стороны большинства собрания: возражавшие указывали, что уже поздно, так как оккупационные войска находятся в 30 верстах от города, и что без киевлян, хорошо знающих местные условия, ничего не удастся сделать.

Тогда те же товарищи внесли предложение срочно вызвать киевлян, а тем временем приняться своими силами за мобилизацию. Но на это последовало новое предложение – заслушать доклад начальника штаба, чтобы выяснить, на какой максимальный срок можно рассчитывать удержаться в городе; принято было второе предложение.

Доклад Павлова сводился к тому, что с имеющимися в его распоряжении силами, при условии, что оккупационные войска будут спешно продвигаться (на этот счет у него никаких точных сведений, кроме предположений, не было), больше двух-трех дней Киев не продержится. В конце доклада он развил свою точку зрения на оборону Киева, указав, что не согласен с решением Народного Секретариата, так как с военной точки зрения оборона Киева совершенно невозможна и в заключение предложил оттянуть свои силы за Днепр. Его предложения никто из присутствовавших на заседании не поддержал. «Ну, что же, – заявил Павлов, – я буду проводить решение Народного Секретариата, но требую для этого военных сил, так как необученные рабочие не могут вести оборону города».

При обсуждении доклада Павлова выступавшие товарищи указывали, что сам Народный Секретариат и президиум ЦИК остаются при прежнем решении: без активного сопротивления не уступать оккупантам ни единой пяди украинской территории; поэтому необходимо заменить Павлова, так как начальнику обороны совершенно чужды те мотивы, по которым Советское правительство считает необходимым вести оборону города; что за все время штабом ничего не предпринималось в деле организации обороны, на что товарищи неоднократно уже указывали, и что последний доклад Павлова говорит за то, что и дальше ничего не будет предпринято. Предлагают поэтому назначить начальником обороны своего товарища, а Павлова оставить в штабе, как военспеца, и эту меру считают необходимой еще и потому, что при более близком наблюдении Павлова появляются все большие сомнения и предположения, что он действует не в интересах Советской власти. Рекомендация наших товарищей, знавших его по армии, ничего не дает: Павлов – правый с.-p., политическая обстановка изменилась, и его отношение могло измениться; они уже неоднократно высказывали сомнения в политической честности Павлова.

Большинство собрания высказалось против смещения Павлова, мотивируя свои соображения тем, что предпринять что-либо радикальное для обороны города уже поздно, а смена начальника обороны при создавшихся условиях может только ухудшить положение. Предложение о вызове киевлян было принято, и сейчас же послана вторая телеграмма о немедленном возвращении их.

Тут же т. Лапчинский и т. Скрынник внесли предложение о переезде президиума ЦИКа и Народного Секретариата в Полтаву, ввиду того, что никакая работа Советского правительства в таких условиях невозможна. В этом вопросе разногласий не было, но группа товарищей предлагала, ввиду сомнительной честности Павлова и отсутствия Киевского Исполкома, выделить из своего состава тройку, которая должна остаться в Киеве. Против этого предложения решительно восстал т. Скрынник, мотивируя свое возражение тем, что все равно товарищам ничего не удастся сделать, а отсутствие трех активных работников из Народного Секретариата в такой момент срывает работу Народного Секретариата. Но внесшие предложение настаивали и заявили в категорической форме, что до приезда Исполкома они не считают возможным уехать, хотя бы так и решило большинство. На этом заседание закрыли, и старая тройка отправилась в город, а остальные остались на вокзале.

28-го с утра начали проходить правильными рядами, сплошной линией, чехословацкие войска, отступая за Днепр.

Перед этим в массах широко распространился слух, что чехословаки, оставшиеся нейтральными во время борьбы с Центральной Радой, в борьбе с немецкими войсками активно поддержат Советскую власть, и отступление прекрасно вооруженных чехословацких войск, количественно свыше 10 тысяч, со всем командным составом, произвело удручающее впечатление на рабочих. У каждого невольно являлась мысль: «Раз отступает такая армия, то что можем сделать мы?» Положение создалось совершенно невозможное.

Чехословаки действительно заявили о своем согласии поддержать Советское правительство в борьбе с германской оккупацией, но при этом командный состав оставлял за собой свободу военных действий. Решение Советского правительства оборонять город не совпадало с мнением чехословацкого штаба, и они отступали без боя, обеспечивая себе переправу через Днепр. Такими действиями они не только не помогали, но в значительной мере срывали возможность обороны и действовали в интересах оккупантов.

После отхода чехословацких войск за Днепр, начался массовый уход рабочих из города. Поддерживать порядок в городе становилось все трудней. По городу стали разъезжать подозрительные автомобили с вооруженными людьми, раздавались то в одном конце города, то в другом отдельные выстрелы, а по ночам вспыхивали неизвестно с кем перестрелки. Обыватели позаколачивали окна и двери, забаррикадировали ворота и несли свой вооруженный караул.

28-го вечером редакция «Вестника» заявила, что газета не выйдет, так как рабочие типографии разошлись по домам, ввиду того, что поздно ходить по городу опасно, и на ночь они не могут оставлять свои семьи.

Часа в 3 ночи на 1 марта нас (трех Народных Секретарей, оставшихся в городе) вызвали на экстренное заседание Народного Секретариата на вокзал. Наше предложение отложить совещание до утра, ввиду того, что ночной отъезд из города будет истолкован караулом как оставление города, ни к чему не привело – товарищи требовали срочного приезда.

Заседание Народного Секретариата назначено было в поезде. Но как только мы вошли в вагон, поезд тронулся полным ходом. Мы бросились к дверям, но они оказались запертыми. В первый момент явилась мысль, что это провокационная уловка железнодорожных чиновников, но тут же т. Лапчинский пояснил, что после категорического заявления Павлова, что без боя он город не оставит, состоялось постановление Народного Секретариата – всю оборону города возложить на штаб, а правительству немедленно выехать в Полтаву. Это сообщение вызвало бурный протест с нашей стороны и заявление, что Павлов и весь его штаб только и ждали нашего отъезда, чтобы оставить город.

Как мы и предполагали, Павлов, отправив «правительственный» поезд, сейчас же со всем штабом выехал вслед, не дав никаких распоряжений войскам, оставшимся на фронте, и не предупредив т. Примакова, ведавшего охраной города. И если бы наши начальники отрядов – коммунисты – проявили больше доверия к штабу, то все наши вооруженные силы остались бы в руках оккупантов, так как чехословаки, получив сообщение, что штаб бежал и город оставлен, обеспечивая себе тыл, подготовили взрыв главных мостов.

В момент отъезда штаба наши войска находились в 10 верстах от города. Потеряв связь со штабом и узнав от железнодорожников, что все покинули город, они стали спешно отступать за Днепр. Но как только стали подходить к мосту – раздался первый взрыв, к счастью, неудачный. Полная неосведомленность наших отрядов, взрыв моста и угроза быть отрезанными создали невероятную панику, и лишь выдержка и стойкость т. Чудновского спасли положение.

Видя, что мост только попорчен, но не взорван, он с группой смельчаков (человек 25) из своих отрядов бросился вперед и оружием стал прокладывать себе путь через мост. Чехословаки в первый момент приняли наши войска за неприятельские и стали обстреливать бросившихся на мост пулеметным огнем. Был момент, когда казалось, что все смельчаки погибнут. Но наши прорвались на другую сторону моста, и огонь прекратился. Путь был свободен, и все отряды прошли за Днепр.

Караул, остававшийся в городе, не получая распоряжений и крайне встревоженный нашим ночным отъездом на вокзал, начал постепенно сниматься и уходить на вокзал в штаб, но, не найдя такового и не имея никаких распоряжений, в одиночку и группами поспешил за Днепр. К 14 часам дня весь караул снялся и покинул город.

Большая часть членов Совета, оставшиеся отряды Красной гвардии и активные железнодорожные рабочие покинули город и вместе с нашими отрядами перешли за Днепр. 1 марта 1918 года Киев был оставлен, – на другой день оккупанты вступили в город и восстановили власть Центральной Рады.

Правительственный поезд, неизвестно по каким причинам, придя в Дарницу, задержался на продолжительное время. Часов в 8 утра, выйдя из вагона, мы услышали распоряжение: «Все войска и все поезда отправлять на Полтаву». На вопрос дававшему распоряжение железнодорожному чиновнику: «Кто дал это распоряжение?», узнали: «Начальник штаба Павлов, поезд которого стоит рядом с правительственным поездом». Спешно направились в штабной поезд, но там Павлова не оказалось. Тем временем наш «правительственный» поезд отошел, и начали готовить к отправке штабной. Приняв меры к задержанию штабного поезда, мы – Бош и Бакинский – пустились на розыски Павлова, которые длились довольно продолжительное время, – и безуспешно.

В это время начали подходить наши отряды. Приехали тт. Чудновский, Примаков, Коцюбинский с полной информацией о действиях штаба и последнем отступлении. Немедленно устроили совещание, на котором присутствовали товарищи Чудновский, Примаков, Коцюбинский, Бош и Бакинский. Потребовали Павлова, но он как в воду канул. После обсуждения создавшегося положения приняли решение: настаивать перед Народным Секретариатом о предании Павлова революционному суду; его распоряжение об отступлении на Полтаву отменить; имеющиеся организованные вооруженные силы выдвинуть заслоном, а все разрозненные отряды Красной гвардии и отступающие группы рабочих направить спешно в Полтаву для формирования.

Товарищи Чудновский, Примаков и Коцюбинский взяли на себя руководство остающимися вооруженными силами, т. Бакинский занялся разгрузкой Дарницы, отправкой поездов, а т. Бош направилась в Полтаву для доклада в Народном Секретариате о принятых на совещании решениях. По дороге, в Ромодагах, нагнала поезд правительства.

На заседании Народного Секретариата и президиума ЦИК, устроенном в поезде по дороге из Ромодан в Полтаву, решение, принятое нами на совещании в Дарнице, не встретило возражений. Большие и крайне нервные дебаты развернулись вокруг вопроса о дальнейшей работе Народного Секретариата. Резко столкнулись две точки зрения: первая, – что основной деятельностью Советского правительства в данный момент является организация обороны, поэтому Народный Секретариат должен сосредоточить свою работу на организации вооруженной борьбы с оккупантами, и вторая – что деятельность Советского правительства заключается в руководстве «государственной» жизнью страны, поэтому Народный Секретариат не может и не должен заниматься организацией обороны, что это – дело военного штаба. Сторонники первой точки зрения доказывали, что дело штаба только руководить военными действиями, что Народный Секретариат должен повести широкую агитацию и информацию на местах, заняться массовой мобилизацией рабочих и крестьян, вооружением их и всемерно содействовать в обслуживании нашего фронта, что для этого Народный Секретариат должен усилить работу военного и продовольственного комиссариатов, все же остальные комиссариаты не разворачивать, так как их работа должна занять второстепенное место, и предлагали выделить Совет Обороны из пяти товарищей, на который и возложить всю руководящую правительственную работу, а остальным членам Народного Секретариата и членам ЦИК выехать на места и заняться живой массовой работой, но отнюдь не сидеть в комиссариатах и отписываться бумажками. Сторонники второй точки зрения решительно возражали против сокращения комиссариатов и организации Совета Обороны…

Заседание длилось несколько часов, разногласия принимали все более острый характер, и в результате отстаивавшие первую точку зрения – меньшинство – заявили, что ввиду того, что в последнее время им приходится оставаться при особом мнении по целому ряду важнейших вопросов, они не могут нести ответственность за принимаемые решения, слагают с себя полномочия народных секретарей и уходят на фронт. Назревавший со времени переезда в Киев раскол в среде своих товарищей (б-ков), входивших в Народный Секретариат, произошел в самый трудный момент.

2. Полтава

В момент приезда в Полтаву там уже находились не только Киевский Исполком и парткомитет, но и не малое число киевской Красной гвардии, опередившей наш поезд в пути.

Местный Исполком Совета Раб., Солд. и Крестьян. Депутатов лихорадочно работал по приемке поездов, разгрузке вокзалов, предоставлению помещений и продовольствия приежающим.

Все здания бывшего кадетского корпуса были предоставлены в распоряжение киевлян. Здесь организовали общежитие Киевскому Исполкому и парткомитету, здесь же находился штаб по формированию Красной гвардии, выделенный киевскими рабочими в первый же момент приезда в Полтаву.

Но, несмотря на громадное скопление отступивших, город производил мертвое впечатление. И трудно было поверить, что это наш ближайший военный тыл, где сосредоточено немалое количество уже имеющихся вооруженных сил, прибывших сюда для формирования. Ничто не говорило о какой бы то ни было военной работе. На вокзале и по улицам города бесцельно бродили, в одиночку и группами, красногвардейцы и солдаты с винтовками через плечо, а у здания Совета и помещения киевлян – полное безлюдие и спокойствие.

Члены Киевского Исполкома и парткомитета, за все четыре дня пребывания в Полтаве, не проявили ни малейшей активности и пребывали в полной бездеятельности.

Даже не присутствовали на собрании представителей киевской Красной гвардии, и в избранный Штаб по формированию Красной гвардии не входил ни один из руководящих киевских работников.

Это изолированное и бездеятельное существование усиливало недовольство в рядах киевских рабочих против своих руководящих работников, вызванное преждевременным их отъездом. В городе широко шли разговоры, что киевская Кр. гвард. крайне озлоблена против своих исполкомцев и парткомитетчиков и поговаривает об аресте и предании их революционному суду. На эти разговоры киевляне крайне нервно реагировали и не только не сделали попыток изжить недоразумение и сблизиться с рабочими, а забаррикадировались в своем помещении, выставили усиленный караул и приняли ряд мер к обороне против своей же Красной гвардии. Мы приехали в самый острый момент, когда ждали выступления, и, подъехав часов в 6 вечера к помещению Киевского Исполкома и парткомитета, мы увидали у парадного входа пулеметы и у всех дверей усиленный караул, который никого не впускал без строгой проверки мандатов. Нас остановили громким окриком: «Стой, не подходи, а то будем стрелять!» Мы назвали себя, но на это последовал новый окрик: «Не подходи!» В недоумении остановились. Тревожно забилась мысль: «Не произошел ли здесь контрреволюционный переворот?» Посоветовались между собой, решили не уезжать, не выяснив в чем дело. И так как большинство киевских рабочих меня знали, я вышла вперед и стала вести с ними переговоры.

Несколько минут караул перешептывался между собой, переговаривался с находящимися за дверью и, наконец; выкрикнул: «Тов. Бош, подойдите». На меня направили свет и, убедившись, что перед ними стоит не самозванец, крикнули в коридор: «Пропустите, это тов. Бош, я знаю ее в лицо».

На мой недоуменный вопрос к караулившему в коридоре знакомому товарищу «в чем дело?», он смущенно ответил, что ходят слухи, будто один из отрядов киевской Красной гвардии, прибывший сегодня, собирается устроить налет на занимаемое помещение, чтобы арестовать членов Исполкома и Комитета, которых они считают виновниками сдачи Киева. Поспорив с товарищами насчет нелепости всех приготовлений, составили список для пропуска всех приехавших и условились, что им не будут устраивать опроса на улице.

В самом помещении мы нашли те же приготовления к обороне и крайнюю тревогу, – все были в сборе и вооружены. Во внутреннем коридоре дежурили часовые и без подробного опроса и тщательной проверки документов никого не впускали.

На наши указания, что все эти приготовления только обостряют отношения и действительно могут вызвать столкновения, товарищи ответили, что мы не знаем создавшегося положения, что оно гораздо серьезней, чем нам представляется. Прибывающие отряды киевской Красной гвардии не желают вести никаких переговоров со своими членами Исполкома и парткомитета, устраивают собрания, куда не пускают никого из ответственных работников, избрали свой штаб и решают действовать самостоятельно. После бесполезных споров мы предложили устроить сейчас собрание для заслушания нашей информации о положении дел за последние дни, – товарищи согласились.

На совещании присутствовали киевский парткомитет и Исполком полностью, часть членов ЦИК (б-ков) и Народный Секретариат, приехавший в Полтаву. Слово для доклада предоставили тов. Е. Бош.

В первой части – информационной – докладчик обрушился, в крайне резкой форме, на киевлян за их преждевременный отъезд, подверг критике деятельность Народного Секретариата с момента наступления оккупационных войск и сообщил о разногласиях в Народном Секретариате, во второй части – наши задачи и работа правительства; в основе всей работы поставил организацию обороны и сообщил о предложении меньшинства Народного Секретариата создать Совет Обороны и значительно сократить комиссариатскую работу. Для содоклада слово предоставили т. Скрыннику, который выступил с обоснованием точки зрения большинства Народного Секретариата… По заслушании докладов, собрание приняло решение прения перенести на следующий день[88].

2 марта из переговоров с товарищами из штаба по формированию Красной гвардии – штаб состоял из членов нашей партии, киевских рабочих – выяснилось, что озлобление среди киевских рабочих против своих руководящих работников действительно громадно, но что решения об аресте не было, и штаб, пользующийся доверием избравших его, не допустит этого. Но в связи с контрреволюционным натравливанием, ведущимся отдельными подозрительными типами и проникающими в солдатских шинелях в ряды Красной гвардии, возможно выступление какой-нибудь группки, особенно, если киевские товарищи не изменят своего образа жизни, так как полная изоляция их от Красной гвардии и бездеятельное существование усиливают недовольство, создавшееся в связи с неорганизованным и преждевременным отъездом из Киева. Все члены штаба высказывались за необходимость скорейшей ликвидации этих трений и, как первый шаг, предложили поставить на общем собрании представителей от всех отрядов киевской Красной гвардии доклад члена Народного Секретариата о мероприятиях Советского правительства в борьбе с оккупацией Украины.

2 и 4 марта состоялись собрания представителей киевской Красной гвардии. Штаб внес предложение – «заслушать доклад т. Е. Бош»; в суровом молчании собрание приняло это предложение, и весь доклад прослушали с сосредоточенным вниманием. По докладу записалось свыше 20 человек. Но вначале прения носили сдержанный характер, – выступающие останавливались исключительно на организации обороны; указывали, что руководящими советскими органами очень мало сделано в этой области; что заседания и резолюции – это не дело; что сейчас необходимо идти в массы, чтобы организовать их в боевые отряды, так как без опытных организаторов рабочие чувствуют себя распыленными и при всем желании бороться с оккупантами они не видят никакой возможности организованных действий… К концу прений страсти разгорелись, и некоторые делегаты стали выступать с резкой критикой действий киевских руководящих товарищей и требованием немедленного предания их суду…

После заключительного слова, в котором докладчик указал, что ошибки есть и неизбежны и дальше, так как дело для нас всех совершенно новое, но сейчас не время судов, а необходимо максимальное напряжение всех революционных сил, и сообщил, что часть членов Народного Секретариата и членов ЦИК уходит исключительно на военную работу и вместе с отрядами идет на передовые позиции, – заседание закончилось принятием ряда практических предложений по вопросу о формировании отрядов Красной гвардии и спешной отправке их на передовые позиции.

После этого заседания острота конфликта начала постепенно сглаживаться. И хотя большинство членов Киевского Исполкома и парткомитета продолжали держаться в стороне от киевской Красной гвардии, но начавшаяся лихорадочная работа по формированию частей для отправки на фронт и постоянная связь с членами Народного Секретариата значительно разрядили враждебное настроение и ослабили внимание к действиям своих руководящих работников.

В первые дни пребывания Советского правительства в Полтаве единых действий и направляющих и руководящих постановлений не было, каждый ответственный работник выполнял ту или иную работу по собственной инициативе.

Народный Секретариат, ввиду резких разногласий в своей среде, не мог принять единого решения и не собирался, Президиум ЦИКа не мог принять решения за отсутствием большинства, а пленум ЦИКа нельзя было созвать сразу, так как налицо имелось всего 15–18 членов ЦИК.

Меньшинство Народного Секретариата требовало срочного созыва пленума ЦИК, на обсуждение которого и должен был быть поставлен вопрос о дальнейшей работе Советского правительства, а до пленума, ввиду того, что каждый час промедления грозил срывом обороны, все силы сосредоточить на организации фронта. Но большинство Народного Секретариата с этим предложением не соглашалось, считая, что прежде всего необходимо решить основной вопрос. Соглашение не было достигнуто, и меньшинство и большинство повели работу самостоятельно.

Члены Народного Секретариата тт. Ауссем, Е. Бош, Коцюбинский и Бакинский, занялись военной работой – формированием имеющихся уже сил и срочной отправкой их на фронт, подбором командиров и организацией временного штаба, тт. Скрынник и Лапчинский взяли на себя инициативу переорганизации Народного Секретариата и подбора соответствующих кандидатур; в этой работе им оказывали активное содействие киевские ответственные товарищи.

2 марта состоялось заседание членов Народного Секретариата, президиума и членов ЦИК, находившихся в Полтаве; т. Скрынник внес предложение пополнить ЦИК киевлянами и ввести в президиум ЦИК трех товарищей от Киевского Исполкома. В противовес этому предложению внесено было предложение об экстренном созыве пленума ЦИК.

После продолжительных дебатов предложение о пополнении ЦИК отклонили и приняли предложение об экстренном созыве пленума и большинством провели постановление: «В президиум ЦИК включить тт. Андрея Иванова, Леонида Слуцкого-Эратова и Якова Гамарника, возложив на тов. Иванова обязанности товарища председателя ЦИК»[89].

3 марта состоялось снова то же заседание; т. Скрынник сделал информационный доклад о работах Народного Секретариата, разногласиях, приведших к расколу, и внес предложение – ввиду отсутствия возможности быстро созвать пленум ЦИК для разрешения этого вопроса – пополнить ЦИК 10 товарищами из членов Киевского Исполкома и немедленно решить вопрос о Народном Секретариате. Но за отсутствием некоторых членов Народного Секретариата решено было заседание перенести на следующий день, дабы заслушать доклад меньшинства.

4 марта, открывая заседание, президиум внес предложение – считать это заседание пленумом ЦИК, хотя пленума нет, но ввиду особых условий, требующих срочного разрешения ряда вопросов, необходимо принять решение при том составе, какой имеется налицо. Предложение президиума большинством было принято.

Члены Народного Секретариата, «меньшинство», для содоклада не могли явиться, так как были заняты на совещании военных работников. Заседание поручило т. Скрыннику сговориться с меньшинством Народного Секретариата по предложению организации Совета Обороны и выдвигаемых кандидатурах.

По предложению президиума поставлены были на обсуждение два вопроса: 1) О II Всеукраинском Съезде Советов и 2) о пополнении состава ЦИК. После продолжительных дебатов большинством приняты были постановления[90]:

1-е. II Всеукраинский съезд Советов Раб., Солд. и Крестьян. Депутатов, назначенный в г. Киеве на 5 марта (с 20 отложен был на 5), отложитъ и созвать этот съезд в г. Екатеринославе на 15 марта 1918 года.

2-е. Для пополнения состава ЦИК, до перевыборов его на втором Всеукраинском Съезде Советов, предоставить каждому Губернскому Исполнительному Комитету, а также Исполнительным Комитетам значительных Советских объединений на Украине право делегировать в ЦИК по десять представителей.

После принятия этого решения, т. Скрынник внес предложение о включении 10 членов Киевского Исполкома.

Снова развернулись дебаты, в результате которых принято было постановление[91]:

В состав Центрального Исполнительного Комитета включить в качестве членов избранных Исполнительным Комитетом Киевского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, – товарищей Эккерта, Гамарника, Фарбмана, Смирнова, Майорова, Реута, Шварца, Клименко, Гальперина и Карабчука.

5 марта члены Народного Секретариата и ЦИК Совета Украины – тт. Ауссем, Бош, Коцюбинский и Бакинский, настаивавшие на экстренном созыве пленума ЦИК и образовании Совета Обороны, подали в президиум ЦИК письменное заявление об отставке и откомандировании их в распоряжение военного отдела.

В тот же день т. Ауссем с отрядом человек в 700 выехал на фронт Гребенка – Киев.

5 марта на заседании ЦИК, пополненном 10 киевлянами, обсуждалось заявление членов Народного Секретариата об отставке; заседание поручило тов. Скрыннику: 1) сговориться с товарищами по поводу их заявления и 2) предложения об организации Совета Обороны и кандидатурах. Эти переговоры ни к чему не привели.

6 марта тов. Антонов-Овсеенко, после переговоров с президиумом ЦИК, начавшихся с первого дня переезда в Полтаву, взял на себя командование всеми военными силами, находящимися на Украине.

В тот же день т. В. Примаков, возвратившийся с разведки из Бахмача, со своим отрядом и отрядом т. Кулика выехали в Бахмач, чтобы установить линию фронта: т. Примаков назначался т. Антоновым «командующим Бахмачским участком». С этими отрядами выехали на фронт тт. Е. Бош, H. Н. Лебедев и Ю. Пятаков, последний числа 5 марта приехал из Петрограда: Ю. Пятаков и Лебедев – для издания газеты группы войск Бахмачского участка, Е. Бош – политическим представителем с полномочиями от главнокомандующего.

7 марта на заседании ЦИК был поставлен на обсуждение вопрос об объединении всех Советских республик, находящихся на территории Украины – к этому времени на Украине образовались, кроме Донецко-Криворожской, еще две Советские Республики: Одесская и Крымская – для организации единой обороны и доклад об организации правительства. По первому вопросу ЦИК принял «Декларацию»[92], в которой Центральный Исполнительный Комитет призывает все Советы к объединению на следующих основаниях:

«а) объединение создается в целях всемерной вооруженной защиты Советской власти на территории, на которой организуется особый Комитет по борьбе с контрреволюцией из представителей 4-х Советских Республик;

б) ни одна из входящих в союз республик не может без ведома и согласия правительств остальных республик выйти из объединения и заключать секретные соглашения;

в) к этому Комитету переходит вся полнота власти по формированию, организации и руководству военно-техническими силами;

г) главнокомандующий войсками Украинской Народной Республики т. Антонов-Овсеенко назначается общим главнокомандующим всеми военными силами»…

Но так как при обсуждении и решении этого вопроса не присутствовали представители других Советских республик, то эта «декларация» так и осталась только декларацией и в жизнь проведена не была.

По второму вопросу решение не было принято. На этом заседании приняли еще постановление[93]:

Включить в состав Центрального Исполнительного Комитета, в качестве членов, избранных Исполнительным Комитетом Полтавского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов – товарищей Буценко, Яновского, Дробниса, Прокопиенко, Дмитриенко и избранных Исполнительным Комитетом Полтавского Губернского Совета Рабочих и Крестьянских Депутатов, товарищей Литвиненко, Гашенко, Боченко, Павла, Матяша, Романа Плиско, Ефима, Черненко, Феодосия, Яковенко, Дмитрия, Яроша Арсения, Порфирия, Зиненко, Данила, Дудку, Ивана, Гончаренко, Щура, Дмитрия и Павелко, Игнатия.

Состав ЦИК получился, в громадном большинстве, новый. Ночью нас перехватили в Ромоданах и вызвали тт. Ауссема, Бош и Пятакова к аппарату. Нам предложили от имени президиума немедленно прибыть в Полтаву для разрешения вопроса об организации Совета Обороны. Из дальнейшего разговора выяснилось, что члены Народного Секретариата и президиума ЦИК, возвратившиеся из мирной делегации, поддерживают наше предложение, и весь вопрос сейчас в кандидатурах, что кандидатуры частным совещанием намечены и требуется только наше согласие. Мы предложили столковаться по аппарату, но в результате переговоров к соглашению не пришли, и мы направились на фронт, в Бахмач.

8 марта на заседании ЦИК вопрос об организации Совета Обороны не подымался. Президиум внес предложение принять отставку членов Народного Секретариата, выехавших на фронт, и составить новый Народный Секретариат. По этому предложению ЦИК принял следующее постановление[94]:

1) Народный Секретарь труда Николай Скрынник назначается председателем Народного Секретариата и Народным Секретарем по международным делам, с освобождением от должности Народного Секретаря труда и от исполнения обязанностей Народного Секретаря торговли и промышленности.

2) Товарищ Владимир Овсеенко-Антонов назначается Народным Секретарем и Верховным Главнокомандующим всеми войсками Украинской Народной Республики.

3) Народные Секретари по военным делам В. Шахрай, по внутренним делам Е. Бош, по финансовым делам В. Ауссем и временно исполняющий обязанности Народного Секретаря по военным делам и командующий войсками Юр. Коцюбинский освобождаются, согласно их ходатайств, от занимаемых ими должностей.

4) Народный Секретарь торговли и промышленности товарищ Артем (Федор Сергеев) и временно исполняющий обязанности Народного Секретаря путей сообщения Сергей Бакинский освобождаются от занимаемых ими должностей.

5) Назначаются члены ЦИК Совет. Украины: Председатель Киевского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов – Андрей Иванов и член того же Совета Иван Клименко Народными Секретарями, первый по внутренним делам, а второй – труда; член И. К. Киевского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Евгений Натанович – Народным Секретарем по военным делам, член коллегии Народного Секретариата Труда Вениамин Липшиц – Народным Секретарем торговли и промышленности, Народный Секретарь, управляющий делами Секретариата Георгий Лапчииский – Народным Секретарем по социальному обеспечению с сохранением временно обязанностей Народного Секретаря, управляющего делами Секретариата.

6) Народному Секретарю по продовольствию Эммануилу Лугановскому и Народному Секретарю по просвещению Владимиру Затонскому поручается временно исполнение обязанностей: первому – Народного Секретаря по финансам, а второму – по межнациональным делам.

7) Управляющий издательством ЦИК Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов и Народного Секретариата Украины – Яков Городецкий назначается членом Коллегии по управлению делами Секретариата.

8) Товарищ Рудольф Гальперин назначается управляющим Украинским телеграфным агентством и Осведомительным Бюро при Рабоче-Крестьянском правительстве Украинской Республики.

9) Назначаются: членами коллегии Народного Секретариата по военным делам, члены ЦИК: Е. Бош, Нискодуб, Сагач, Смоляков, Тагеев; Коллегии Нар. Секр. труда – Фарбман Рафаил, Смирнов; торговли и промышленности – Реут, Слуцкий; просвещения – Гресь; по судебным делам – Гамарник, по управлению делами Народ. Секр. – Гальперин, по продовольствию – Кравченко, Головко и Литвих, по внутренним делам – Гальперин и Майоров.

За Председателя ЦИК товарищ его, Поликарп Решетько.

Секретарь ЦИК Слуцкий.

За 7 дней до II Всеукраинского Сезда Советов составлен был новый Народный Секретариат, который за этот короткий промежуток времени никакой работы развернуть не мог, тем более что в этот промежуток времени входил переезд из Полтавы в Екатеринослав. Вся деятельность нового Народного Секретариата свелась к изданию «Призыва» к населению[95] – принятого 9 марта, – в котором Народный Секретариат обращался «Ко всем, кому дороги интересы трудящихся масс, кто готов бороться за дело социализма, встать с оружием в руках»… Сообщал о назначении верховным главнокомандующим Антонова-Овсеенко и призывал: «Поступать в Красную армию для борьбы против помещиков, капиталистов и с буржуазной Центральной Радой, которую поддерживают штыками германского империализма»…

10 марта Народный Секретариат и большинство нового состава ЦИК, за исключением полтавцев, выехали в Екатеринослав.

В Екатеринославе Всеукраинское Советское правительство пробыло всего 2 недели и в этот период занялось исключительно подготовкой и проведением II Всеукраинского Съезда Советов.

15 марта на заседании ЦИК, происходившем под председательством Медведева, в порядке дня стояли три вопроса: 1) Доклад председателя Народного Секретариата т. Скрынника. 2) Доклад Народного Секретаря внутренних дел об организации власти на Украине и 3) о количественном составе нового ЦИК. Но ввиду отсутствия докладчиков по первым двум вопросам, обсуждался вопрос о количественном составе нового ЦИК и принято было предложение т. Майорова «определить состав ЦИК в 100 человек, исходя из тех соображений, что такого количества будет вполне достаточно для непрерывной и плодотворной работы в центрах и на местах».

17 марта открылся II Всеукраинский Съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Прибыло 969 делегатов. Партийный состав: фракция коммунистов (большевиков) и сочувствующих им – 421, украинских с.-д. левых – 27, объединенных росс. и укр. левых с.-р. и сочувствующих им – 414, укр. с.-д. – 13, с.-д. объединенцев – 0, Бунд – 2, с.-р. правых – 4, анархистов – 3, максималистов – 4, беспартийных – 82, неопределенных – 8.

Избрали президиум в составе 10 человек: от фракции большевиков 4 – тт. Квиринг, Скрынник, Иванов, Гамарник; от левых укр. с.-д. 1 – т. Медведев; от левых с.-р. боротьбистов 5 – Одоевский, Твачинский, Терлецкий, Бойченко и Сердюк. От имени президиума Съезд открыл приветственной речью Одоевский (левый с.-р.).

Порядок дня Съездом принят следующий:

1. Политический момент – отношение к Центральной Раде и война и мир. 2. Организация военной силы. 3. Украина и Федерация. 4. Земельный вопрос. 5. Финансы. 6. Доклад Народн. Секр. и ЦИК. 7. Организационные вопросы и выборы.

Был заслушан затем ряд приветственных речей – от Народного Секретариата, Екатеринославского Совета, народного секретаря по военным делам; слово предоставили т. Антонову-Овсеенко. Отвечая на бурные приветствия, которыми встретил его съезд, он начал: «…Тем немногим, да, немногим, стоящим на стороне народных интересов и своею кровью орошающих поля Украины, передам я те приветствия, которыми вы встретили меня. Но не ограничивайтесь приветствиями только, собравшись здесь, а сделайте дело, которое дало бы нам возможность сломить немцев и плетущихся в хвосте гайдамаков…» Указав на то, что тылом сделано слишком мало для усиления фронта, он призывал Съезд всю свою работу сосредоточить на вопросах организации обороны. После его речи, делегатами съезда было внесено предложение послать сейчас от имени съезда телеграмму приветствия борющимся на передовых позициях; тут же телеграмма была составлена, принята и разослана по всем фронтам.

Но вся работа съезда не носила характера боевой подготовки к решительной борьбе с оккупантами.

Товарищи, руководившие съездом, не могли откликнуться на требование делегатов съезда, так как, изолировав себя вопросами внутренней жизни Советского правительства от боевой работы, они не воспринимали с достаточной чуткостью создавшейся обстановки. Поэтому, несмотря на живой отклик съезда на призыв т. Антонова-Овсеенко, работа съезда не была направлена на обсуждение вопросов организации обороны, и обсуждаемые вопросы и принимаемые решения не отвечали боевым требованиям момента.

Доклад т. Скрынника о «политическом моменте» носил характер академический и затрагивал, главным образом, вопрос об отношении к войне и миру. В докладе отсутствовал анализ условий, создавшихся на Украине, и никаких перспектив на ближайшее будущее не было дано.

Резолюция составлена была в форме декларации, без конкретных указаний для переживаемого периода и с заявлением, что украинская демократия «будет (?) бороться» против завоевателей, душителей революции. Директивы, данные съездом исчерпываются в 6 и 7 пункте.

6. Съезд поручает исполнительному органу, который он изберет, послать представителя на международный социалистический конгресс для борьбы за мир всего мира.

7. Съезд провозглашает, что трудящиеся Украины не признают в своей стране буржуазной власти ни в центре, ни в отдельных местах и будут бороться за восстановление власти Советов там, где они уничтожены, всемерно противодействуя буржуазным захватчикам путем организации Красной армии, партизанской борьбы, забастовками, неуплатою налогом и всеми другими средствами, которые имеются в распоряжении рабочих и крестьян[96].

По второму вопросу, «о военной организации», принята была коротенькая резолюция, гласящая: «Съезд, исполненный непоколебимой решимостью отстаивать священное дело революции, постановляет, что делегаты, по возвращении на места, должны поднять села и города и создать мощную рабоче-крестьянскую Красную армию, мощную революционным духом и пролетарским сознанием. Эта армия должна стать несокрушимой твердыней, о которую разобьется последняя волна обреченного на гибель империализма».

К этой резолюции было сделано добавление от ППС (левица):

В момент напряженной борьбы между революционным пролетариатом и хищническим империализмом польский пролетариат без колебаний становится рядом с революционными борцами и будет бороться плечом к плечу с украинским и всероссийским пролетариатом.

Партия ППС (левица), во имя защиты революции, призывает польских «пролетариев, заброшенных судьбой на территорию Украины, к выполнению пролетарского долга и организации Красной рабоче-крестьянской армии».

По вопросу о «государственном устройстве» принята была резолюция, в которой говорилось:

«Рабочий класс и все трудящиеся массы Украины рассматривали Украинскую Народную Республику, как Советскую Республику, объединяющую всех, живущих на территории Украины, трудящихся, независимо от их национальности, и тесно связанную федеративными узами со Всероссийской Рабоче-Крестьянской Республикой…»[97]

На этом основные работы съезда закончились. 20 марта закрыли съезд, а 21-го вновь избранный ЦИК в количестве 102 членов постановил переехать в Таганрог, дабы обеспечить себе возможность спокойной работы.

С переездом в Таганрог Украинское Советское правительство изолировало себя от мест и для масс сошло со сцены политической борьбы. Да и не только для масс: и руководящие товарищи, которые находились на фронтах и в прифронтовой полосе, не возлагали уже никаких надежд на поддержку Советского правительства и рассматривали переезд в Таганрог, как начало ликвидации его.

Так в действительности и получилось: ЦИК пробыл в Таганроге около месяца, но за этот период никакого участия в борьбе украинских масс с оккупантами не принимал и существовал совершенно изолированно от мест. Борьба внутри ЦИК с левыми с.-р. и изолирование Таганрога от всей Украины привели к тому, что ЦИК и Народный Секретариат ушли во внутренние свои дела и никакой деятельности по обслуживанию мест и содействия обороне не развернули.

В новом составе ЦИК Советов Украины, с первых заседаний, началась фракционная борьба, которая расколола ЦИК на 2 почти равные части и свела всю деятельность ЦИК на борьбу внутри себя.

Доминирующее значение в этой борьбе имело стремление левых с.-p., пользуясь численностью фракции, стать во главе Украинского Советского правительства.

Численно фракции большевиков и левых с.-р. были почти равные. Украинские с.-д. имели лишь несколько голосов, которыми, по существу, и принимались все решения.

А так как украинские левые с.-д. почти всегда поддерживали предложения фракции большевиков, то постановления, принимаемые большинством 2–3 голосов, опротестовывались левыми с.-р., меньшинством, и все заседания ЦИК проходили в бесконечных спорах с левыми с.-р. и посвящались исключительно вопросам жизни ЦИК и Народного Секретариата.

25 марта на заседании ЦИК по вопросу о составе Народного Секретариата левые с.-р. потребовали себе половину мест в Народном Секретариате и самые важные секретарские портфели, а именно: военных дел, внутренних, финансов, продовольствия и председателя Народного Секретариата. И, не получив на это требование согласия большинства ЦИК, они отказались дать своих представителей в Народный Секретариат, в коллегии и отделы Народного Секретариата. Народный Секретариат составили из большевиков и левых украин. с.-д. Левые с.-р. опротестовали это решение, принятое 27 голосами против 25, и заявили, что они не признают избранного Народного Секретариата, так как он избран большинством 2 голосов.

Члены ЦИК, левые с.-p., повели кампанию против избранного Народного Секретариата и, пользуясь недоброжелательным настроением в кругу руководящих работников Таганрогского Исполкома и парткомитета (большевиков), повели травлю отдельных членов Народного Секретариата, распуская слухи о хищнической трате народных денег. Это привело к тому, что 27 марта военный комиссар г. Таганрога ввел вооруженную силу в помещение гостиницы «Бристоль» и произвел обыск в номерах, занимаемых членами ЦИК и Народного Секретариата, а 29 марта местный Исполком Совета, после решения Исполкома о невмешательстве в дела ЦИК, принятого 28 марта, принял постановление о вскрытии баулов с ценностями ЦИК, хранившимися в кладовых Таганрогского Государственного Банка, и переводе их на текущий счет Совета Народных Комиссаров.

Проведение второго постановления президиуму ЦИК удалось предотвратить, действиям военного комиссара были посвящены все заседания ЦИК от 29 марта.

29 марта на заседании ЦИК Совета Украины председатель тов. Затонский огласил заявление, поданное в президиум ЦИК от имени Народного Секретариата Украины[98], по поводу произведенных обысков:

«Вчера, 27 марта, члены ЦИК Карелин, Качинский и Бойченко подали заявление военному комиссару местного Совета, которое в копии прилагаю. На основании этого заявления военный комиссар, незнакомый с положением дела в ЦИК и введенный в заблуждение поименованными членами, ввел вооруженную силу в помещение гостинницы «Бристоль» и приступил к обыску в номерах, занятых членами ЦИК и Народного Секретариата, руководствуясь списком, который кем-то был ему вручен.

Лишь постановлением местного Исполкома Совета Рабочих Депутатов действия военного комиссара были прекращены и ему было воспрещено какое бы то ни было вмешательство во внутренние распоряжения ЦИК и Народного Секретариата.

Принимая во внимание, что указанные члены ЦИК, Карелин, Бойченко и Качинский, относились в действительности, как это выяснилось из объяснений их товарища по партии Фишмана, на заседании Исполкома Таганрогского Совета, не к отдельным членам ЦИК, а к должностным лицам Народного Секретариата финансов, которых поименованные члены ЦИК не признают за правомочных представителей Советской власти на Украине, что эти члены ЦИК лживым заявлением местным властям попытались вмешаться в служебное действие должностных лиц высшего управления республики; принимая во внимание, что все заявления членов ЦИК Карелина, Бойченко, Качинского и Фишмана ни на чем не основаны и совершенно ложны, не находя возможным, однако, предпринимать по отношению к ним, как к членам ЦИК, те действия, которые в данном случае должен был бы предпринимать Народный Секретариат по отношению к частным лицам, по поручению Народного Секретариата, просим президиум ЦИК вне всякой очереди довести настоящее заявление до сведения ЦИК, дабы орган высшей Советской власти Украины принял меры к ограждению членов Народного Секретариата от покушений отдельных членов ЦИК путем насилия и обмана препятствовать исполнению первыми своих обязанностей».

В дополнение к заявлению тов. Затонский информирует пленум ЦИК, что «по вопросу о ценностях, я, как председатель ЦИК от фракции левых с.-p., никакого заявления не получал. Поэтому я считаю своим долгом вынести резкое осуждение той фракции, которая сама, находясь в составе ЦИК, встала на путь интриг, подрывающих доверие к Советской власти. Фракции левых с.-р. никто не мог воспретитъ подать заявление на имя председателя ЦИК, и тогда вопрос был бы разрешен законным порядком…».

В ответ на оглашенное заявление взял слово Фишман от имени фракции левых с.-p., в котором сообщил, что фракция левых с.-р. считает поступок Карелина, Качинского и Бойченко «вполне закономерным, потому что хозяином всех народных сумм они считают только ЦИК, а ни в коем случае не группу лиц, выделенную только половиной его», т. е. Народный Секретариат.

После весьма бурных прений, развернувшихся вокруг вопроса, правомочен ли Народный Секретариат, избранный большинством только 2 голосов, принята была резолюция[99], предложенная фракцией большевиков, дополненная в конце левыми с.-р.

РЕЗОЛЮЦИЯ

Заслушав внеочередное заявление Народного Секретариата по поводу действий некоторых членов ЦИК Украинской Республики, ЦИК констатирует, что пущенная упомянутыми членами ЦИК заведомая клевета о расхищении народного достояния секретарями и членами ЦИК фракции большевиков сама по себе не заслуживает внимания.

ЦИК мог бы со спокойной совестью реагировать на этот выпад путем привлечения клеветников к судебной ответственности, если бы за этим грязным походом не скрывалось начало организованного наступления против Советской власти на Украине, путем взрывания Советской власти изнутри, в частности дискредитирования отдельных представителей Рабоче-Крестьянского Правительства, путем возведения на них обвинения в самых низких и неблаговидных поступках.

ЦИК обращается ко всем рабочим и крестьянам с призывом твердо стоять на страже интересов Советской власти, ни на одну секунду не верить гнусной клевете, распространяемой явными или тайными врагами Рабоче-Крестьянского Правительства на Украине и быть готовыми без колебаний отмести всех, кто в той или иной степени посягает на ответственные органы Советской Украинской власти.

ЦИК постановляет избрать комиссию из состава членов ЦИК для проверки сумм и ценностей Украинской Народной Республики, дабы отмести явно необоснованные и заведомо клеветнические обвинения, которые распространяются врагами Советской власти».

После принятия этой резолюции тов. Штейнберг огласил декларацию[100] объединенной фракции левых с.-р. и украинских эс-эров левого крыла, следующего содержания:

Соединенная фракция левых эсэров и украинских эсэров левого крыла ЦИК Украины считает своим долгом заявить, что вновь образовавшийся 25 марта Народный Секретариат Украины ни в какой мере не является правительством, отражающим во всей полноте волю рабочих и крестьянских масс Украины.

Это правительство подобрано по узкофракционному принципу и представляет собою только одну партию большевиков, согласившуюся на капитуляцию перед германским империализмом[101], принявшую предательский мир, заключенный Центральной Радой с германскими завоевателями и потому неспособную искренно организовать дело революционной борьбы с германским империализмом.

Такое правительство, созданное в грозный час революции, без всякого участия самой большой фракции ЦИК Украины (левых эсэров и украинских эсэров левого крыла), опирающееся на большинство лишь в 2 голоса (украинских c.-д.), ни в какой степени не может претендовать на поддержку украинских широких трудовых масс и партии левых с.-р. (российских и украинских).

Перед лицом украинских и российских трудящихся масс объединенная фракция левых эсэров и украинских с.-р. левого крыла ЦИК Украины объявляет, что Народный Секретариат, назначенный партией большевиков в заседании 25 марта, не является органом Украинской Советской власти, не отвечает воле II Всеукраинского Съезда Советов, и потому фракция снимает с себя всякую ответственность за его действия.

Вместе с тем фракция обращает внимание тружеников Украины на то, что старый Народный Секретариат сложил свои полномочия перед ЦИК того же 25 марта.

Фракция поэтому заявляет, что на очереди дня стоит вновь создание подлинной Советской власти Украины, ставящей себе искренно и последовательно задачи социальной революции и революционного сопротивления наступающему иностранному и отечественному империализму.

На эту декларацию левых с.-p., украинских и российских, ЦИК ответил следующей декларацией, внесенной фракцией большевиков и левых укр. с.-д.:

Заслушав декларацию партии левых эсэров, ЦИК констатирует:

Образование Народного Секретариата из представителей большинства ЦИК партии коммунистов-большевиков и левых укр. с.-д. явилось результатом отказа партии левых эсэров участвовать в Народном Секретариате. Этот отказ обусловливается резким расхождением партии левых эсэров с постановлениями второго Всеукраинского Съезда Советов и стремлением партии левых эсэров, получив наиболее важные портфели, сорвать постановление второго съезда. Неудача означенной попытки не остановила партию левых эсэров, которые объективно, ходом событий, стали на путь борьбы с Советской властью.

ЦК обращается ко всем рабочим и крестьянам Украины с призывом сплотиться вокруг нового Рабоче-Крестьянского Правительства и оказать ему всемерную поддержку как в борьбе с буржуазной контрреволюцией, так и с колебаниями партии левых эсэров, своими выступлениями играющей на руку врагам пролетарской революции.

«Вестник» от 30-го и 31-го, сообщая «о разрыве» с левыми с.-р., пишет:

То, что можно было предположить заранее, о чем мы говорили уже, а именно о возможности откола левых эсэров… стало фактом. Фракция левых эсэров объявила о том, что отказывается дать своих представителей в Совет Народных Секретарей. Более того, она отказалась дать работников и в коллегии и в отделы при Народном Секретариате Украины. Она отказалась дать своих представителей даже в Военное Секретарство и Военно-Мобилизационный Отдел при нем и таким образом отмежевалась не только от политики «большевиков», но и от работы по организации сил Украины для отпора бандам воинствующего германского и отечественного империализма.

Левые эсэры пытались организовать «свое» министерство. Но так как они составляют в ЦИК Советов Украины меньшинство и, кроме того, разошлись в основных вопросах момента со съездом Советов Украины, то попытка их, заранее обреченная на неудачу, действительно провалилась…

Мы не знаем, как будут события развиваться в дальнейшем, это трудно предвидеть. Но во всяком случае, большевики и украинские левые с.-д. не могли, конечно, ничего иного ответить на преступные благоглупости декларации левых эсэров, как то, что они сказали в своем контрзаявлении.

ЦИК Советов Украины раскололся почти на две равные части, и условия для творческой работы создались совершенно невозможные.

На заседании ЦИК от 30 марта от фракции большевиков было внесено предложение: «ЦИК уменьшить до 20 человек и некоторые комиссариаты соединить вместе».

Фракция левых с.-р. заявила, что они, как не участвующие в работах Секретариата и коллегиях, будут говорить только о сокращении кворума ЦИК, что если есть работа на местах, то ясно, что всем членам ЦИК здесь делать нечего, но при сокращении ЦИК они считают нужным, чтобы все члены собирались для пленарных заседаний не реже двух раз в месяц. Фракция предложила уменьшенный состав ЦИК назвать Бюро ЦИК, зафиксировав и опубликовав состав в 21 человек, и подчеркнула, что Бюро может разрешать только вопросы повседневные, а вопросы важнейшего характера разрешает пленум ЦИК.

Пленум ЦИК принял решение об организации Бюро в количестве 21 человека и по вопросу о компетенции Бюро принял формулировку фракции большевиков, – что Бюро кроме повседневных вопросов решает и вопросы важнейшего характера, причем хотя эти решения и вступают немедленно в силу, но должны быть рассмотрены и утверждены на ближайшем пленарном заседании ЦИК, которое созывается один раз в месяц.

Это заседание ЦИК было одним из последних. Собравшийся 17 апреля пленум принял решение о роспуске ЦИК Советов Украины, так как вся Украина находилась уже под властью оккупантов.

3. Организация фронта и борьба с оккупационными войсками

Для оккупации Украины германское военное командование выдвинуло свои войска с юго-западного фронта и быстро начало продвигать их в двух направлениях: Шепетовка – Коростень и Калишовичи – Новозыбков, направляя первый удар на Киев[102]. В Киеве в первые дни не имелось достоверных сведений о продвижении германских войск, и даже Советское правительство не имело на этот счет верной информации. И 20 февраля (нов. ст.) тов. Затонский, выступая на пленуме Киевского Совета, говорит[103]:

…Получено сообщение из Петрограда за подписью тов. Сталина, что Австрия не принимает участия в возобновленном наступлении. На северном фронте (на Петроград. – Е.Б.) наступление ведется германцами. Положение серьезное. Что касается Украины, то страхи оказались преувеличенными – наступление ведется исключительно гайдамаками, сорганизованными Петлюрой на австрийском фронте. Наступление ведется по линии Житомир – Коростень…

Это сообщение казалось весьма правдоподобным, так как петлюровские войска отступили на Житомир, и в последние дни, в связи с продвижением германских войск, усилили наступление на Киев.

Но в ту же ночь (с 20 на 21 февраля) в Народный Секретариат поступили сведения, что под Бердичевым произошел бой между советскими войсками, под командованием тов. Киквидзе, и гайдамаками, «идущими вместе с австро-германскими империалистами для борьбы с Рабоче-Крестьянским правительством Украины; руководит последними бывший военный министр Ц. Рады Петлюра. Последний разослал повсеместно хвастливый приказ о том, что он идет на Киев для восстановления власти Ц. Рады». Эти сведения подтверждались дальнейшими сообщениями, и к моменту разрыва мирных переговоров уже не было двух мнений – восстанавливать Ц. Раду шли германские войска. Но какие силы перебрасывала Германия на Украину, оставалось невыясненным. Народный Секретариат в своем воззвании к населению[104] сообщал, что близкий и столь желанный мир опять отодвигается… и перед нами решительный бой с опасным врагом…

…Враг наступает небольшими отрядами, не имея возможности двинуть большие массы, опять, как в борьбе против Каледина и Ц. Рады, придется иметь дело с отдельными колоннами, партизанскими отрядами, отдельными грабителями. Организуйте свои партизанские отряды, рвите мосты, железные дороги, шоссейные дороги, увозите или уничтожайте при отступлении хлеб и все, чем могут поживиться голодные разбойничьи банды. У нас нет другого выхода. Никакое соглашение невозможно – наше мирное предложение германские империалисты отбросили: они прекрасно понимают, что им невозможно существовать рядом с нашей властью рабочих и беднейших крестьян… Пусть знают банды насильников, что везде на своем пути они встретят самый решительный отпор[105].

И до сдачи Киева ЦИК и Народный Секретариат точных сведений о количестве военных сил, перебрасываемых на Украину, не имели. Ходили слухи, что будто переброшено несколько корпусов со всем командным составом, и командование находится в руках германского главного штаба, что германские силы ведут наступление правильным фронтом, но проверить эти сообщения не удавалось, и они оставались только слухами, которым руководящие работники не особенно доверяли. Большинство членов ЦИК и Народного Секретариата рассматривали выступление Германии не как продолжение войны – «это уже не прежняя война Германии или Австрии против русского или украинца, в которой борются одна против другой миллионные, скованные железной дисциплиной армии» (из воззвания Нар. Секр.), а как дружескую поддержку германской белогвардейщины низвергнутой Ц. Раде. И предполагали, что Германия не даст больших сил, и Украине не придется вести войну, а продолжать вооруженную борьбу с «изменниками своего народа – украинскими «социалистами» Винниченками, Портами, Петлюрами, которые во главе офицерских немецких банд идут против украинских рабочих и крестьянской бедноты» (из воззвания Нар. Секр.), и в этой борьбе рассчитывали не на армию, а на вооруженное сопротивление рабочих и крестьянских масс.

В начале наступления германских войск не делалось попыток установить советский фронт, а поставлена была задача обороны столицы Украины – Киева. Но с мест войска к Киеву не стягивали. Имевшиеся при каждом Совете отряды в 400–600 человек, вновь сформированные, оставались в распоряжении местных Советов. Оборона Киева организовывалась только имевшимися в распоряжении Советского правительства вооруженными силами, которые были сосредоточены вокруг Киева. Эти силы были крайне ничтожны. Остатки старых войск с падением Ц. Рады разбрелись по домам, а вновь сформированные Мобилизационным Отделом Народного Секретариата воинские части представляли небольшие отряды по 300–400 человек, всего численностью 1–2 тысячи человек, которые и были выдвинуты по двум направлениям – по направлению к Житомиру, откуда ожидался главный удар, к Ирпеню и Тетерову. Командование нашими вооруженными силами на Ирпеие находилось в руках т. Чудновского.

Постановлением от 21 февраля Народный Секретариат предписывает Мобилизационному Отделу усилить формирование новых частей и поручает Народному Секретариату по военным делам сговориться с чехословацким штабом, обещавшим свою поддержку.

23 февраля Мобилизационный Отдел Народного Секретариата обращается ко всем рабочим, солдатам и бывшим солдатам со следующим воззванием[106]:

Товарищи! Контрреволюционеры Украины, в союзе с австро-германскими империалистами, вынудили Советскую власть возобновить кровавую борьбу. На Киев идут подавно изгнанные отсюда главари разбойничьего гнезда Центральной Рады, мечтающие с помощью немецких аннексионистов уничтожить на Украине власть рабочих, солдат и крестьян и отдать ее, порабощенную, под скипетр австрийского императора. Дело идет о жизни и смерти российской и мировой революции.

Все, кто может помочь в борьбе с приближающимся врагом, должны отдать свои силы защите родины.

Чтобы противостоять бронированному кулаку австро-украинского империализма, решено создать новые части, которые могли бы помериться силами с вражеским регулярным войском.

Идет формирование полевых артиллерийских бригад, тяжелых дивизионов, пулеметных запасных команд и кавалерийских отрядов.

В первую очередь необходимы специалисты-артиллеристы легкой артиллерии, горной, тяжелой, пулеметчики-наводчики и кавалеристы.

Все, кому дороги завоевания великой пролетарской революции, отзовутся на наш призыв.

Запись и справки в Мобилизационном отделе Народного Секретариата, – Фундуклеевская ул., 11, первый этаж, от 10 до 6 ч.

Но работа Мобилизационного Отдела по формированию новых частей не только не усиливается, но почти прекращается, так как под влиянием слухов, что на Украину перебрасываются германские корпуса с фронта, совершенно прекращается приток добровольцев, старых солдат. Формирование отрядов на фронт идет почти исключительно из коммунистов и по инициативе и под руководством отдельных товарищей. Числа 28 февраля Чудновский набирает отряд человек в 300: 150 товарищей чехословаков и столько же товарищей красногвардейцев, киевских железнодорожников, с которыми устанавливает охрану переправы через реку Ирпень. Через несколько дней выделяется отряд коммунистов из сербского батальона пленных, – сформированного старым правительством, – человек 150–170, и под руководством тов. Зюки готовится к выступлению на фронт. Выделяются небольшие группы в 30–50 человек коммунистов-рабочих, которые спешно вооружаются, а многие и обучаются владеть винтовкой и отправляются на тот или другой «участок фронта».

На местах в это время ничего не предпринимают для организации вооруженной борьбы с оккупантами. Слухи о продвижении германских войск, в течение трех лет побеждавших русскую регулярную армию, создают почти общее настроение безнадежности и невозможности сопротивления. Массы придавлены и пассивны, а местные советские и партийные работники рассуждали приблизительно так: «Бороться мы вынуждены, другого выхода нет, но мы неизбежно будем разбиты». И, находясь под впечатлением общего настроения придавленности, не проявляли никакой инициативы и не видели возможности что-либо предпринять. А тем временем германские войска беспрепятственно, если не считать стычки под Бердичевым с отрядом человек в 600 тов. Киквидзе, продвигались к Киеву.

24 февраля пленум ЦИК принял постановление о немедленном выезде членов ЦИК на места, для разъяснения создавшегося положения и организации вооруженной борьбы. Народный Секретариат усилил активными работниками Военный Комиссариат, работа которого направлена была к срочному выполнению требований штаба обороны и обслуживанию наших войск. Наряду с этим Народный Секретариат принимал ряд срочных мер к собиранию военного снаряжения и вооружения. С вооружением дело обстояло крайне плачевно – военные склады оказались пусты, и вооружения не хватало даже для обслуживания вновь формировавшихся небольших отрядов, и при самых тщательных розысках оно поступало в очень незначительных размерах и часто совершенно негодное – орудия и пулеметы со снятыми замками, винтовки без затворов и т. д.[107]

26 февраля штаб по обороне города вносит в Народный Секретариат предложение отступить от города за Днепр, ввиду того, что без регулярной армии и при полном отсутствии артиллерии защищать город не представляется никакой возможности. Это предложение в Народном Секретариате отклоняется, и принимается решение призвать всех пролетариев Киева взяться за винтовку. Но это решение в жизнь проведено не было. Паника, создавшаяся в городе, в связи с пожаром вагонов со снарядами, и вызвавшая неожиданный отъезд киевских руководящих советских и партийных органов, создала совершенно немыслимые условия для массовой организации рабочих. Начинается паническое бегство из города и тревога в отрядах, находящихся впереди Киева на расстоянии 25–30 верст, – положение с обороной города крайне ухудшается.

27 февраля орган ЦИК и киевского Совета крупным шрифтом призывает рабочих и солдат к спокойствию:

Товарищи рабочие и солдаты! Будьте на страже! Контрреволюционеры распускают ложные слухи, сеют панику. Им нужно внести смятение в наши ряды, чтобы расстроить начавшуюся работу по укреплению Советской власти и помешать нашей беспощадной борьбе с остатками банд Центральной Рады.

Все это работа шайки тайных саботажников! Дайте им решительный отпор! Все за строительство новой жизни! Все под красные знамена социалистической армии!

К этому времени выясняется, что на поддержку чехословацких войск при обороне Киева рассчитывать не приходится. Командный состав, состоявший, главным образом, из русских офицеров, весьма неохотно вел переговоры с представителями Советской власти, от прямого ответа насчет поддержки уклонялся и продолжал действовать самостоятельно и без всякой связи с Советским правительством.

27 февраля противник подошел к Ирпеню и артиллерийским обстрелом очистил себе переправу через реку. Наши взорвали мосты и, отступив за реку, продолжали держать фронт, срочно требуя из Киева артиллерию. По Житомирскому шоссе наши, обнаруживая противника, медленно отступали, не вступая в бой.

28 февраля тов. Чудновский прислал гонца с категорическим требованием вооруженных сил и артиллерии, так как после жестокой схватки с передовыми частями противника наши отряды значительно поредели и снова отступили, из имевшихся у них трех орудий – одно выбыло из строя.

Но ни одно из требований срочно выполнить не представлялось возможным. Только к вечеру отправили отряд в 80 человек, но без артиллерии, так как таковой не имелось.

К 10 часам вечера 28 февраля в городе слышалась перестрелка со стороны Пуще-Водицы, где отряд Примакова столкнулся с небольшим отрядом петлюровцев. Кем-то распускались слухи, что немецкие войска подошли уже к городу и, пользуясь ночью, хотят отрезать переправу. Слухи как бы подтверждались действиями чехословаков, спешно подтягивавших свои обозы за Днепр. К 12 часам пассажирский вокзал стал наполняться рабочими семьями с домашним скарбом, требующими поездов для выезда из Киева. Железнодорожники, принимавшие участие в вооруженной борьбе с Центральной Радой, начали грузиться в поезд. У всех составов и у штабного поезда шипели паровозы, готовые каждую минуту к отходу. К 12 часам ночи, в полной тишине, стали отходить поезд за поездом, без ведома и распоряжения железнодорожной администрации. К 4 часам утра отошел правительственный поезд, а вслед за ним штабной. И к утру 1 марта Дарница забита была поездами.

Часов в 10 над Дарницей появляются один за другим 2 аэроплана, которые начинают кружить над сгрудившимися поездами. Раздаются крики: «немецкие аэропланы!». Начинается стрельба из винтовок, пулеметов… Невооруженные бросаются под поезда, спешат в вагоны… Никто не хочет верить заверениям, что это свои аэропланы… От машинистов требуют немедленного продвижения поезда в тыл… Поезд за поездом спешат со станции, направляясь по свободным путям… Аэропланы поднимаются и направляются в сторону от Киева… Устанавливается сравнительное спокойствие…

Весть, что город оставлен своими, вызывает панику в наших войсках, находящихся верстах в 6—10 от города. Отдельные отряды стали сниматься, не ожидая общего распоряжения, и уходить, кто куда может. Охрана города – оставшиеся отряды Красной гвардии, группами и в одиночку начала перебираться за Днепр. Но, не зная, где находятся свои, уходили кто куда, и те незначительные силы, что были сформированы, распыляются. В Дарнице, по приблизительному подсчету, собирается только человек 700, главным образом отряды т. Чудновского, которые и остаются передовым заслоном около Дарницы, по железнодорожному пути Киев – Гребенка. Путь Киев – Бахмач остался совершенно открытым; но предполагалось, что этот путь возьмут под охрану чехословаки, которые отступили на Бахмач. Только предполагали, так как достоверно никто не знал.

Так, после сдачи Киева против германских дивизий на советском фронте, образовавшемся около Дарницы, находилось 700 красных стрелков, артиллерия с двумя орудиями, пулеметная команда из 10 человек и кавалерия в 50 человек, без обоза, без кухни и с весьма небольшим запасом патронов и снарядов.

Пока в Полтаве принимались меры против царившего хаоса, формировались отряды и решался вопрос о дальнейшем ведении вооруженной борьбы, эта группа войск (как в дальнейшем называли наши сводные отряды), под командой т. Чудновского, демонстрировала передовой отряд советских войск, информировала Полтаву о продвижении противника и ночными набегами и неожиданными налетами причиняла немало неприятностей противнику.

В ближайшем тылу – Дарница – Полтава – царил непередаваемый хаос, и все попытки установить хотя бы сравнительный порядок сносились волной отступающих. По всем железнодорожным линиям – Киев – Бахмач, Гребенка – Бахмач, Ромодан – Роты, Гребенка – Полтава – стояли и разъезжали поезда с отступившими отрядами и эвакуировавшимися рабочими, большей частью вооруженные и с пулеметами на площадках. Каждый эшелон передвигался по своему усмотрению, требуя от железнодорожной администрации беспрекословного исполнения. На станциях ни комиссаров, ни представителей Советской власти не было. Железнодорожными проводами пользовался кто хотел и без всякого контроля. Местные организации чувствовали себя совершенно бессильными перед массой вооруженных людей. Ко всему между двумя борющимися силами – германской оккупационной армией и Советской властью – существовала третья вооруженная сила – чехословацкие войска.

Чехословацкий штаб по собственному усмотрению передвигал свои войска, самопроизвольно занимал железнодорожный подвижной состав, пути, станции, бесконтрольно пользовался прямым и всеми железнодорожными проводами. А так как уходя с фронта ими было вывезено громадное количество военного имущества, то большая часть железнодорожных путей на Полтаву тоже занята была чехословацкими поездами, нагруженными аэропланами, орудиями, снарядами и всем необходимым военным снаряжением. Все это было прекрасно упаковано и с солидной охраной. Все это громадное военное имущество (в сравнении с тем, что имелось в распоряжении Советского правительства, – оно было колоссально) без задержки, в порядке срочного продвижения, вывозилось подальше в тыл. Железнодорожная администрация безоговорочно и в первую очередь выполняла требования чехословаков. Наши поезда, отправленные из Полтавы в Гребенку, с необходимыми припасами для оставшихся на фронте отрядов, задерживались с отправкой по суткам, так как все пути были заняты спешившими в глубь страны поездами чехословаков. Отправленный из Полтавы 4 марта в экстренном порядке военный эшелон по пути следования задерживается на несколько часов экстренным поездом, идущим по тому же пути, навстречу, и по выяснении оказалось, что идет чехословацкая кухня, отправленная вопреки данным из Полтавы распоряжениям, чтобы путь был свободен для экстренного военного поезда.

3 марта по предписанию Народного Секретариата тов. Примаков со своим отрядом человек в 100 выехал по линии Гребенка – Бахмач с целью разведки.

В Полтаве отдельные товарищи и штаб киевской Красной гвардии приступили к формированию отрядов для отправки на поддержку оставшимся заслонам. Собирали вооружение и обмундирование, подбирали командиров и делали попытки сорганизовать временный военный штаб, так как начальник штаба Павлов бежал, и штаб, сорганизованный в Киеве, распался. Военный Секретариат и Мобилизационный отдел Народного Секретариата хотя и сохранили свой небольшой аппарат, но, не имея директив от Народного Секретариата (ввиду распада Народ. Секрет.) и не имея материальных возможностей – военного снаряжения, – бездействовали. Во всей этой работе по формированию встречалось невероятное количество затруднений – отсутствие людей, знающих военное дело, отсутствие военного снаряжения, даже винтовок и патронов, отсутствие централизованных распоряжений и действий – и работа налаживалась крайне медленно. Между тем тов. Чудновский в своих донесениях о продвижении противника срочно требовал подкрепления, указывая, что в противном случае, самое большое через 3–4 дня, Полтава неизбежно будет занята немецкими войсками.

С большим трудом выделили отряд в 100–120 человек, который 4 марта срочно отправили на подкрепление к Чудновскому. Количественно ничтожный отряд, к тому же плохо обученных рабочих только ухудшил положение, создав в рядах борющихся настроение безнадежности и бессилия. Чудновский отступил к Гребенке.

5 марта тов. Ауссем выехал с отрядом человек в 600–800 в Гребенку. В тот же день возвратился тов. Примаков с сообщением, что путь Киев – Бахмач открыт, чехословацкие войска все в Бахмаче и, по-видимому, готовятся ехать дальше на север; в Коногоне кроме Красной гвардии, которая несет охрану вокзала и пути, никаких войск нет. На одной из станций он наткнулся на военный эшелон, который оказался нашим отрядом сербов, отступивших от Киева по линии Киев – Бахмач. В этом отряде находились тт. Зюка и Гриневич и после переговоров с Примаковым они решили поставить отряд заслоном около Крут, со стороны Киева.

К этому времени разрешается основной вопрос, вызвавший раскол в Народном Секретариате. Побеждает точка зрения, что Советское правительство должно заняться «государственными делами» и не вмешиваться в военную работу. Составляется новый Народный пролетариат, и во всем ведении вооруженной борьбы с оккупантами намечается иной путь. На смену революционной самодеятельности масс выдвигается организованное ведение войны. Вся инициатива и организация обороны переходят к военному штабу. ЦИК и Народный Секретариат устраняются от организации вооруженной борьбы, и на местах вся работа начинает колоться по двум линиям – тыл и фронт. Тыл занят своими делами, предоставляя «военным» заботиться о фронте. В борьбе с оккупантами уже нет того положения, какое имелось в борьбе с Центральной Радой, где каждый советский и партийный работник являлся частью вооруженных сил, боровшихся на передовых позициях, где Советское правительство являлось активным участником во всей работе военных выступлений. Вооруженная борьба принимает характер войны с внешним врагом. Но для ведения организованной войны Украина не имела никаких сил и возможностей. Вся вооруженная борьба с оккупантами, в самом начале организации ее, носила характер сопротивления кучки самоотверженных людей, не отдающих себе отчета в своих действиях.

5 марта тов. Антонов-Овсеенко, после длительных убеждений, дал свое согласие на назначение его главнокомандующим, обусловив при этом, что берет на себя эту нелегкую задачу только с условием, что ЦИК и Народный Секретариат примут срочные меры к формированию частей и во всей работе будут оказывать ему самое активное содействие. Тов. Скрынник, который вел переговоры, дал это обещание от имени ЦИК и Народного Секретариата.

6 марта состоялось постановление ПИК о назначении Овсеенко (Антонова) народным секретарем и верховным главнокомандующим всеми войсками Украинской Народной Республики. В тот же день, для занятия Бахмачского участка фронта, выслали сводные отряды – Примакова, червонное казачество – 120–150 человек, Кулика – 35 человек, Винницкий отряд, состоявший из партработников и членов Винницкого Совета, человек 70, и артиллерийский отряд, человек 50 петроградских рабочих, солдаты империалистской войны, с тремя орудиями, – всего 300–320 человек, под общим командованием Виталия Примакова. С этими отрядами выехали H. Н. Лебедев, Юр. Пятаков[108] и Е. Бош; первые два товарища для издания газеты группы войск Бахмачского участка фронта, последний – политическим представителем с полномочиями главнокомандующего назначать и смещать комиссаров. Эта группа войск собрана была в течение нескольких часов из тех вооруженных сил, что имелись в тот момент налицо, и выехала с очень небольшим запасом вооружения, плохо снабженная, даже без кухонь и с запасом сухого продовольствия на три дня. Занятие Бахмачского участка фронта считалось первоочередной задачей в связи со сведениями, что значительные германские силы спешат занять узловой железнодорожный пункт. Эти сводные отряды высылались с тем, что в ближайшие дни будут присланы войска, которые предполагалось собрать в тылу, для занятия участка фронта, их же задачей являлось установить боевой участок, нести разведку и демонстрировать передовой заслон советских войск.

7 марта приказом тов. Овсеенко назначены были командующие трех участков фронта.

ПРИКАЗ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ВСЕМИ ВОЙСКАМИ УКРАИНСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ[109]

Полтава, 7 марта 1918 года.

Назначаю

1. Товарища Киквидзе[110] – командующим Полтавским[111] участком фронта.

2. Товарища Виталия Примакова – командующим Бахмачским участком фронта.

3. Товарища Колядопко – командующим Знаменским участком фронта.

4. Товарища Сергея Бакинского – начальником военных сообщений всого фронта.

5. Товарища Григория Разживина – заведующим Мобилизационным отделом Полтавского района.

6. Тов. Барона – комендантом в г. Полтаве.

Верховный Главнокомандующий войсками Украинской

Народной Республики, Народный Секретарь

Овсеенко (Антонов).

Тов. Киквидзе выехал со своим отрядом, около 1000 человек, сформированным им из демобилизованных солдат, хорошо снабженных и вооруженных, в Гребенку. И на Полтавском фронте, вместе с находившимися там отрядами Чудновского и Ауссема, составилась группа войск, численностью свыше 2000 человек. С назначением командующего, т. Ауссем остался комиссаром этой группы войск, тов. Чудновокий выехал в Полтаву, где занялся снабжением. При штабе составилась редакция из партработников, по собственному желанию выехавших на фронт[112], в составе тт. Зарницына и Вейланд, которые с 16/ІІІ начали выпускать газету «Вперед» – группы войск Полтавского участка фронта. Этот участок фронта до сдачи Полтавы был наилучше организован и имел, по нашим возможностям, лучшие военные части.

Устанавливаются три участка фронта. Штаб тов. Овсеенко, находившийся в Харькове и руководивший борьбой с Калединым, переименовывается в главный штаб верховного главнокомандующего, и в нем сосредоточиваются организация и руководство вооруженной борьбой с германскими войсками.

7/III ЦИК принял постановление о создании «Особого Комитета» по борьбе с контрреволюцией из представителей всех Советских республик, образовавшихся на Украине – Донской, Донецкой, Крымской и Одесской, – и в своей декларации указал, что «к этому комитету переходит вся полнота власти по формированию, организации и руководству военно-техническими силами» и что «все средства, необходимые для успешного ведения гражданской войны (финансы, продовольствие, обмундирование, оружие и т. п.) распределяются Объединенным Комитетом».

В ожидании организации этого комитета ЦИК и Народный Секретариат не принимали никаких мер для изыскания возможностей успешного ведения борьбы с оккупантами и создания вооруженных сил. Мобилизационный отдел Народн. Секретариата, из-за постоянных переездов и отсутствия активной поддержки со стороны Народного Секретариата, не мог вести успешно формирование даже тех сил, что имелись уже налицо. Губернские Мобилизационные отделы местных Советов хотя и усилили, после сдачи Киева, формирование отрядов и вооружение Красной гвардии, но их вооруженные силы не шли на фронт, а оставались в городе. Крупные города самостоятельно вели оборону и только после сдачи города остатки своих распыленных вооруженных сил отдавали ближайшему участку фронта. Между тем германская армия, с занятием Киева, начала быстро продвигаться вглубь Украины. Наши вооруженные силы, имевшиеся на участках фронта, требовали срочных пополнений, и штабу главнокомандующего пришлось срочно заняться формированием, розыском вооружения и всем военным снабжением – не только выполнять свою непосредственную работу, но полностью организовать оборону. В этой работе один штаб Овсеенко, с небольшой группой членов ЦИК и бывших народных секретарей, ушедших от работ Советского правительства на передовые позиции, без участия всех оставшихся в тылу партработников и деятельной поддержки центрального Советского органа, сделать многого не мог, так как армии не было, а сформированные и формировавшиеся отряды состояли в громадном большинстве из рабочих, никогда не бывавших на фронте и даже не умевших хорошо владеть винтовкой. Линия фронта установлена не была. Военное имущество еще было не только не учтено, но даже не разыскано. Старые военные склады пустовали, а в распоряжении штаба и местных Советов имелись незначительные, разрозненные и в большинстве совершенно негодные запасы военного имущества. Знающих военное дело работников не было, о специалистах в тот период и говорить не приходилось. И вся работа штаба по ведению войны с оккупантами носила характер «изворачивания» и имела громадные недочеты.

Участки фронта устанавливались наспех, исключительно по линии железных дорог, и не только потому, что наши отряды стремились держаться ближе к железной дороге, чтобы иметь возможность спешно отступать, но и потому, что обоз совершенно отсутствовал и даже орудия не все имели передки и часто укреплялись на вагонных площадках. На некоторых участках фронта не представлялось никакой возможности снять орудия с площадки за отсутствием передков, упряжи, лошадей.

Отряды отправлялись на участки фронта наспех сформированные, необученные, плохо вооруженные и почти не снабженные. Спайки среди них не было. Старые солдаты, взявшиеся снова за винтовку, были в этих отрядах в громадном меньшинстве, распылялись в общей массе и теряли свою боеспособность. Отряды, формировавшиеся спешно, часто представляли из себя крайне разнохарактерную массу, не признающую ничьего авторитета, кроме своего командира отряда. Командиром в этих отрядах был тот, кто сформировал их, и назначение командира штабом грозило развалом отряда. Весьма часто среди этих командиров встречались авантюристы, пьяницы и совершенно чуждые Советской власти лица. Да и командиры отрядов, формировавшихся штабом, весьма нередко назначались из случайно подвернувшихся людей, за отсутствием своего кадра работников, и мало чем отличались от самоназначенных командиров. Только в рабочих и крестьянских отрядах командиры были свои и в большинстве случаев коммунисты. Вновь формируемые отряды, приходя на фронт, в большинстве случаев не усиливали создавшуюся в первые дни группу войск, а вносили дезорганизацию и при малейшем удобном случае спешили скрыться в тыл, где они могли беспрепятственно разъезжать по железнодорожным линиям и угрозами добывать себе все необходимое на местах остановок.

Снабжение фронта, как военным снаряжением, так продовольствием и обмундированием, шло из рук вон плохо – нужда в винтовках, патронах и снарядах на наших передовых позициях доходила до катастрофических размеров, когда оставался один патрон в винтовке и ни единого снаряда для орудий. Наряду с крайней бедностью вооружения было немало хаоса в самом снабжении. Участок фронта, имеющий 3-дюймовые орудия, получал снаряды для 6-дюймовых, имеющие 6-дюймовые получали только 3-дюймовые снаряды. Или группа войск, получающая приказ сняться и идти пешим порядком, на все требования не получала никаких средств для пешего передвижения, а в это же время группа войск, получившая предписание погрузиться в вагоны, загружалась всем необходимым для пешего продвижения.

Не лучшее положение, чем со снабжением, получалось и с боевыми приказами. То по нескольку дней ожидали ответа на срочные запросы и, так и не дождавшись, продвигали войска по собственному усмотрению, а то в один день, и почти в один час, – три-четыре приказа и подчас один другой отменяющий. Так, получается приказ удержать участок во что бы то ни стало с сообщением, что подкрепление высылается, через ½ ч. – приказ, со строжайшим предписанием срочного выполнения, перебросить лучший отряд на другой участок фронта, а еще через ½ ч. – 1 ч. приказ: немедленно отступить, и вслед за этим – предписание спешно занять впереди лежащий пункт. Устранить недоразумение с приказами по прямому проводу только в редких случаях удавалось даже там, где связь имелась. Для того чтобы получить штаб главнокомандующего, требовались часы, а, получив его, в редких случаях можно было вызвать к аппарату ответственного работника штаба, и в большинстве случаев приходилось передавать дежурному и ответ получать тогда, когда он терял всякое значение.

Неналаженность работы штаба, отсутствие руководства Советского правительства на местах, растерянность партийных и советских работников в ближайшем тылу фронта создавали чрезвычайно тяжелые условия для боровшихся на передовых позициях. Ответственным товарищам, работавшим в штабах на боевых участках фронта, приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы заполнить недочеты работы тыла и при всех трудностях удержать наш фронт. Им приходилось изживать все недоразумения, возникающие с недисциплинированными, наспех сколоченными отрядами, присылаемыми для подкреплений и отказывающимися идти в бой; принимать на себя все протесты, подчас достигавшие крайнего озлобления, со стороны наших вооруженных сил на плохое и несвоевременное снабжение и распоряжения штаба; находить выход из разноречивых распоряжений штаба и отвечать перед главнокомандующим за все военные действия, производившиеся на их участке фронта; производить формирование и вооружение добровольцев, старых солдат, сотнями стекавшихся из деревень и сел, расположенных в полосе фронта; раздобывать в ближайшем тылу вооружение и все необходимое техническое снабжение и продовольствие; проводить мобилизацию лошадей и гужевого транспорта; зорко следить за действиями железнодорожной администрации и всего старого чиновнического персонала; руководить работой местных Советов и укреплять ближайший тыл, не говоря уже об информации местного населения и агитации среди рабочих и крестьян и административной работе в штабе. В тот период партработник в штабе отвечал за все, и к нему шли за решением всех вопросов, начиная от решения военного передвижения и кончая выдачей банки консервов или пары портянок. И нет ничего удивительного, что 24 часов в сутки этим товарищам не хватало. По 2–5 суток им не удавалось уснуть – засыпали во время работы, стоя. И никакими силами, вплоть до обливания ледяной водой, разбудить свалившегося товарища не удавалось. В результате крайнего физического переутомления и постоянного нервного напряжения руководящий работник, от которого буквально зависело существование боевого участка фронта, становился живым автоматом, подчас неспособным не только проявить живую инициативу, но даже дать толковый ответ на вопрос. Попытались бы вы спросить в тот период любого партработника на фронте о его желании, и он, ни на секунду не колеблясь, ответил бы вам – «уснуть».

Это состояние не могло не сказываться на работе, особенно в массах, и на отношении к товарищам, остающимся в тылу. Нередко на настойчивые требования делегатов от рабочих или крестьянских собраний прислать докладчика, «так как народ хочет идти бороться с немцами, да не знает как», такового никак нельзя было раздобыть. Каждый отговаривался отсутствием времени, а на длительные уговоры своих, безнадежно махая рукой, заявлял: «Не пойду, что я скажу?! У меня голова пустая. Да и что говорить?! Все скверно…» И в результате товарищи между собой переругивались, докладчик не являлся, и митинг расходился, не получив ответа на животрепещущие вопросы.

На этой же почве стало зарождаться и расти в своей среде недовольство парттоварищами, находящимися в глубоком тылу и отдававшими все свое время бесконечным заседаниям, дискуссиям и обсуждению вопросов, не связанных непосредственно с боевой работой. Их деятельность рассматривали, как совершенно бесцельную трату времени и желание создать себе видимость работы, дабы иметь повод находиться в безопасных условиях. Чаще и чаще в своем кругу стали слышаться раздраженные разговоры о работе ЦИК и Народного Секретариата, и нередко молено было услышать весьма нелестные реплики по адресу товарищей, руководящих работой центрального советского органа. Это недовольство особенно усиливалось в моменты приезда в новые пункты. Отступая в ближайший тыл, там уже не находили ни Исполкома, ни парткомитета и ни единого ответственного советского работника – чаще всего царило полное безвластие. Но бывало, что советские войска встречали общественные деятели, любезно докладывавшие, что Советская власть покинула город, передав власть общественным организациям – городским думам или земским управам, и тогда военным партработникам приходилось заниматься местными делами, дабы создать мало-мальски сносные условия для наших войск. Тут наших тыловых работников не щадили, и все затруднения и все недочеты сыпались на их головы. Чем больше отступали вглубь тыла, тем сильнее росло недовольство, и в результате всякая надежда на поддержку тыла исчезла, – та слабая связь с ЦИК и Народным Секретариатом, какая была еще вначале, в дальнейшем окончательно прервалась.

При таком положении вести успешно борьбу с регулярными войсками, численно превышавшими наши силы в 10–20 раз, прекрасно технически снабженными, наступавшими под руководством опытных специалистов, не представлялось никакой возможности. Наши войска на всех участках фронта почти непрерывно отступали, а крупные города один за другим переходили в руки оккупантов.

В каких условиях велась борьба на наших участках фронта и с какими силами, можно судить по положению в группе войск Бахмачского участка фронта, пробывших на боевых позициях, до сдачи Харькова, с 8/III по 8/IV, по линии фронта Бахмач – Ромны – Гадяч – Зеньков – Ахтырка – Кириковка – Богодухов – Люботин – Мерефа.

Эта группа войск находилась не в худших условиях и, по мнению товарищей с других участков фронта, даже имела преимущество, так как в ней находилась значительная группа партработников и командование было в руках партийного товарища[113].

Как я уже говорила, 6/ІІІ из Полтавы для установки Бахмачского участка фронта выехали сводные отряды, численностью около 320 человек, под командой Примакова. По пути следования мы встретили поезд киевских железнодорожников, стоявший на одной из станций. В поезде находилось свыше 100 чел. активных железнодорожных рабочих, некоторые с женами и детишками, имелась кухня и значительные запасы продовольствия. Все мужское население поезда имело винтовки, но многие владели ими плохо, а на некоторых площадках вагонов стояли пулеметы. После переговоров с тт. железнодорожниками, не знавшими, что с собой предпринять, мы предложили им ехать вместе с нами, предполагая, что их знание железной дороги будет очень полезно в Бахмаче – крупном узловом центре. Но так как по пути следования на всех станциях мы не встретили ни одного политработника, а только железнодорожную администрацию, которая работала без всякого контроля, то устроив в поезде партийное совещание[114], решили по всей линии Полтава – Бахмач установить на станциях свой полный контроль путем назначения комиссаров. Тут же наметили права и обязанности этих комиссаров, которые заключались в следующем: 1) контролировать действия железнодорожной администрации, 2) наблюдать за железнодорожными проводами и 3) спешно продвигать наши военные поезда и строго следить за выполнением всех требований Советской власти. Для этой работы железнодорожные товарищи были наиболее приспособлены и, не доезжая Бахмача, нам пришлось многих из них оставить по линии, назначая их (на основании полномочий, данных мне главковерхом) комиссарами.

В Бахмаче мы нашли около 6 тысяч чехословацких войск, и большая часть железнодорожных путей была занята их эшелонами, а на вокзалах и у аппаратных дежурили их военные представители. По сведениям чехословацкой разведки на Бахмач продвигалось около 10–12 тысяч германских войск. Штаб чехословаков, еще до нашего приезда, выдвинул со стороны их продвижения свой заслон – тысячи 1½ штыков с артиллерией.

По приезде наш штаб (Примаков, Бош Е. и Пятаков Юр.) решил прежде всего столковаться с чехословацким штабом. Но это оказалось довольно сложной задачей. Представители чехословацкого штаба говорили с нами корректно, сдержанно, но ни на один вопрос прямого ответа не давали и с нескрываемой иронией спрашивали: «Вы думаете этими силами бороться с германской армией?» Нам приходилось делать вид, что мы не замечаем злой насмешки и, между прочим, сообщить, что на днях должны прийти войска, а наша задача подготовить все к их приезду. На это чехословаки отвечали коротко: «Если у Советской власти будут силы, чтобы вести войну с Германией, мы вас поддержим»… Наше предложение ввести одного представителя в их штаб, не встретило прямого отказа, но всячески отводилось заявлениями, что у нас нет военных специалистов, а у них исключительно военный штаб, и что присутствие нашего представителя они могут понимать только как политический контроль. Что касается военных действий, то они готовы нас информировать о своих решениях и даже, если потребуется, предварительно сговариваться по каждому отдельному случаю. Пришлось на этом согласиться, так как на большее рассчитывать по их тону не приходилось. Правда, никто из нас на действительную поддержку чехословаков не рассчитывал, но рвать с ними не считали возможным, так как т. Овсеенко требовал от нас максимальной сговорчивости и уступок, основываясь на телеграммах тов. Троцкого, в которых сообщалось, что чехословацкий штаб официально заявил о своем решении оказать поддержку Советской власти в борьбе с Германией. В тот же день, как только нами были поставлены комиссар, в аппаратной, на обязанности которого лежал просмотр всех переговоров, и комиссар движения, без разрешения которого ни один эшелон не мог быть выпущен с вокзала, чехословаки перебрались с вокзала Киево-Воронежского, где остановился наш штаб, на вокзал Либаво-Роменский, где установили свою охрану и где 5–6 наших работников не могли следить за их распоряжениями и действиями.

Числа 10-го к нам прибыл отряд, человек в 400, сформированный в Полтаве из киевских рабочих, с группой партработников – Коля Голубенко, Евгений Эдельштейн, Довнар-Запольский, Вера Бухарцева, Лида Соколова и Казюлина – первые три тт. были штабом этого отряда, последние три – санитарным отрядом. Большинство отряда состояло из рабочих, никогда не бывавших на фронте и очень плохо владевших оружием. Всего составилась группа войск человек в 700–800. С этими силами мы заняли боевой участок фронта, несли разведку и, пользуясь спокойствием на фронте и с нетерпением поджидая подкрепления, занялись налаживанием связи, организацией охраны вокзала и путей из железнодорожной красной гвардии и снабжением нашей группы войск продовольствием и всем необходимым. К этой работе привлекли местный Совет, и Исполком Совета полностью взял на себя организацию и доставку продовольствия. Работа шла успешно – 12/ IIІ вышел первый номер нашей газеты «К оружию!» – орган наступающих на Киев советских войск, издание группы войск Бахмачского участка фронта. Сведения с Полтавского участка фронта, нашего левого фланга, приходили хорошие – там уже составилась группа войск около трех тысяч, и настроение в нашей группе войск создалось бодрое – боевое.

Несколько беспокоил нас наш левый фланг – Конотоп. Хотя Конотоп, по крепости Советской власти и революционному настроению рабочих, сам по себе представлял для нас значительную опору, но прибывший туда из Харькова числа 10/ІІІ отряд был крайне неудачно сформирован, из случайно набранных людей, и командующий этим отрядом был человек с неизвестным прошлым. В рядах войск и в штабе совершенно отсутствовали партработники, и с первого дня между штабом и местными органами власти начались трения, которые усугублялись с каждым днем и грозили столкновениями отряда с населением. Вмешаться в действия командующего этим отрядом мы не могли, так как он получил полномочие от главнокомандующего т. Овсеенко – занять боевой участок на правом фланге от Бахмачского участка, фронта – и действовал самостоятельно, отказываясь подчиняться Примакову. Что это был за отряд и какое положение создалось у нас на правом фланге, лучше всего покажет следующий случай, имевший место в Конотопе.

Кажется, на 12/IIІ в Конотопе назначен был губернский съезд Советов. Никто из центра на съезд не приехал, и так как настроение, в связи с действиями командующего, создалось тревожное, то конотопские товарищи вызвали срочно меня из Бахмача. Приезжаю в Конотоп часов в 11 дня – все пути заняты воинскими эшелонами, на вокзале полно подвыпивших солдат, а на одной из железнодорожных площадок грозно возвышается необычное и редкое на наших фронтах 10-дюймовое орудие, дулом направленное на город, с готовой командой и ящиками снарядов. Смехотворное зрелище обращает мое внимание. Подхожу ближе, – команда пьяная, начальник, узнав меня, сконфуженно, заплетающимся языком, докладывает, что по распоряжению командующего приказано навести орудие на город, так как в городе неспокойно и нужно их попугать… Иду разыскивать штабной вагон. В вагонах и на путях масса солдат и все здорово выпившие, в ответ на мой вопрос: «Где штаб?» – получаю площадную ругань. Покамест разыскиваю штаб, моим глазам представляется новое зрелище. Под строгим караулом ведут активных членов комитета (б-ков) и Исполкома, – всех знаю с первого дня февральского переворота, все местные рабочие, серьезные, преданные работники, – направляюсь к ним и узнаю, что по распоряжению того же командующего арестован весь президиум губернского съезда, без всяких объяснений причин и без всякого повода со стороны съезда. Направляемся вместе в штаб. Встречает нас очень развязный адъютант (по виду молоденький офицерик), без доклада к начальству не впускает, останавливаемся в коридоре вагона. Покамест я достаю удостоверение, к командующему входит начальник караула, докладывает ему о приводе арестованных – президиума съезда. К нам доносится дикая площадная ругань командующего с прибавлением: «расстрелять, изничтожить этих мерзавцев»… Отстраняю адъютанта, который несколько растерялся, узнав, что перед ним Бош (чем объяснить, не знаю, но вся примазавшаяся мразь меня боялась), и вхожу без доклада. Вижу у стола, перед разложенными картами старого знакомца Шарова, которого еще в период борьбы с Центральной Радой 2 раза арестовывали за бандитизм и препровождали к т. Овсеенко со всеми документами. При моем появлении смутился, но пьяное состояние придало бодрости, и он начал развязно, но не особенно членораздельно давать мне объяснения и говорить о каком-то бунте в городе, о том, что он ничего худого не хотел сделать, а вызвал товарищей только для объяснений, что орудие навели, только чтобы припугнуть, и в этом я сама могу убедиться, так как стрелять с площадки невозможно, и проч. и проч., и что он вот сейчас при мне, как подтверждение своих слов, дает распоряжение немедленно всех отпустить и снять команду с площадки, где находится орудие… Товарищи уехали на съезд, а я еще с час вела беседу с этим типом, указывая ему на недопустимость его действий, на пьянство вокруг, на бездействие и стоянку на вокзале и проч. и проч., и хотя твердо знала, что это бесцельная трата времени, но другого выхода не было – он имел широчайшие полномочия от главнокомандующего. Часам к 3 попадаю в город. Вид мертвый. Только изредка по пустынным улицам с гиканьем проносятся, группами по 20–30 чел., конные разъезды Шарова.

Попадаю прямо на заседание партийного комитета и из доклада секретаря узнаю следующее: с первого момента приезда Шаров отнесся к местной советской власти враждебно, произвольно начал устанавливать «крепкую» власть в городе, обложил местную «буржуазию» (в число которой попали железнодорожные рабочие) громадной денежной контрибуцией, производит массовые реквизиции, ночные обыски по квартирам и не стесняется с расстрелами; что Шаров как бы забыл о своих непосредственных заданиях и обращает внимание исключительно на местный поселок, участок фронта не устанавливает, даже разведка выезжает только версты за 3–4 от вокзала, весь отряд находится в вагонах на вокзале и занят исключительно реквизициями и беспрерывным пьянством; что попытки Исполкома Совета и парткомитета (б-ков) столковаться с Шаровым ни к чему не приводили, и во избежание вооруженного столкновения Исполком и парткомитет выполняют все его требования и предписания, хотя глубоко возмущены ими и считают, что действия Шарова направлены к срыву Советской власти, но ни в коем случае не к укреплению ее; что результаты деятельности Шарова уже сказались на отношении рабочих, которые в первое время решили все, как один человек, вооружиться и идти на фронт, а сейчас сторонятся наших войск и, чувствуя себя бессильными что-либо предпринять, – пассивны, и что, коротко говоря, вся деятельность Шарова есть открытое контрреволюционное выступление. Возмущенно спрашиваю товарищей: «Почему молчите? Почему не сообщили т. Овсеенко?» – хотя по собственному опыту знаю, что т. Овсеенко по другому оценивает Шарова и, несмотря на все материалы и беседы с ним о бандитской деятельности Шарова, он все же дал ему опять полномочия не только командования, но и для борьбы о контрреволюцией. На мои вопросы секретарь комитета сокрушенно махнул рукой: «От провода не отхожу целые дни, а толку никакого. Овсеенко к аппарату не подходит, а его подчиненные сообщают, что докладывали, и наши сообщения находятся у главнокомандующего»…

К 6 часам иду на съезд. Нужно идти… Нужно как-то объяснить съезду действия нашего командующего Шарова. А хочется не объяснять, а немедленно расстрелять этого мерзавца… Встречают бурными аплодисментами и предоставляют слово вне очереди… Съезд заявляет о своем решении все силы отдать на борьбу с оккупантами и всемерно поддерживать Советскую власть во всех ее мероприятиях и требует от Советской власти беспощадной борьбы со всеми примазавшимися, дискредитирующими народную власть… Еду снова на вокзал, чтобы поговорить по аппарату с т. Овсеенко… Но в главном штабе, кроме спеца, никого нет, и приходится отложить разговор и терпеть Шарова… Отправляюсь на заседание комитета и президиума съезда. В городе непроглядная тьма и почти непрерывные отдельные выстрелы. Подъезжаю к зданию Исполкома и вижу, что из дверей два вооруженных солдата выводят секретаря комитета и ведут его к стоящему тут же закрытому автомобилю. Увидев меня, арестованный товарищ приостановился со словами: «Вот, т. Бош, везут в штаб Духонина!» Подхожу быстро к автомобилю и вижу человек шесть вооруженных военных, прячущих от меня свои лица… Мы одни; я и безоружный секретарь… Начальническим тоном спрашиваю сидящих в автомобиле: «В чем дело?» Но в этот момент двое конвоиров стремительно бросаются в автомобиль, и, толчком срываясь с места, автомобиль полным ходом бросается вперед и исчезает во тьме. Спрашиваю товарища: «Кто такие? Зачем вы подчинились? Ведь это бандиты?» Смеется: «Эх, т. Бош! Бандиты-то – бандиты, с этим согласен, но приехали они с предписанием начальника группы войск, за его подписью… Я ведь его подпись хорошо знаю, много получал бумаг… Что мне было делать? Сопротивляться, чтобы вызвать бойню в городе? И с кем? С советскими войсками – значит, свои на своих? Другого выхода не было, я должен был подчиниться и умереть зря – главное, зря!»… Идем в комитет, на заседание, но оно не состоялось. Товарищи, ожидая нового налета, заблаговременно ушли. Потолковав с двумя дежурными членами комитета, решили, что секретарь на время уедет со мной, чтобы избежать новой такой же истории (на нем, как на секретаре, концентрировалось внимание Шарова), а я должна срочно информировать т. Овсеенко и требовать строжайшего наказания бандитов… Через два дня Шаров получил предписание от т. Овсеенко срочно сдать командование Примакову и самому возвратиться в Харьков. Но он тайком скрылся со всем своим отрядом и укатил неизвестно куда[115]. Конотопский участок фронта остался открытым, так как сил для занятия его у Примакова не было. Новые войска из тыла к нам не приходили и, вместо ответа из главного штаба на наши требования поспешить с высылкой войск, мы прочли в «Вестнике» в отделе телеграмм сообщение, что положение Советской власти в Конотопе «блестящее»… «Ha днях займем, совместно с чехословаками, Нежин и Гомель, по направлению которых посланы довольно сильные отряды»[116].

Истории, подобные шаровской, нередки были в то время, и они прекрасно характеризуют те условия, в которых приходилось нам вести войну. Нужно было действовать быстро, промедление грозило катастрофой, выбирать командиров было не из кого, партийных товарищей, знакомых хоть немного с военным делом, были только единицы, и приходилось брать тех, кто шел к нам. А к протестам товарищей с мест относились недоверчиво, объясняя их желанием «в белых перчатках делать революцию».

С 13/III к нам в штаб стали поступать тревожные донесения нашей и чехословацкой разведки о приближении противника. Чехословаки увеличили свой заслон до трех тысяч штыков и начали настойчиво добиваться от нас ответа, когда придут советские войска. Нам приходилось отвечать, что войска выехали из Харькова, хотя на ряд наших требований мы никаких ответов из главного штаба не получали. Наша группа войск пополнилась отрядом сербов, отступивших от Крут с 180 старыми солдатами, подошедшими к нам из ближайших сел, и мы насчитывали около 1000 человек. Кроме того, за время стоянки в Бахмаче нам удалось лучше сформировать наши силы – снабдить их всем необходимым и сравнительно хорошо вооружить. Будь у нас вооружение, мы могли бы количественно значительно увеличить нашу группу войск, так как с приближением немецких войск к нам стали подходить демобилизованные солдаты из занятых сел и деревень. В первые дни штаб их задерживал и сформировал хороший отряд человек в 200, но с началом сражения, за неимением винтовок, большинство их разбрелось кто куда.

14/III произошла первая стычка с подошедшими германскими войсками.

15-го и 16-го бой развернулся по всему участку фронта. Главную силу представляли чехословаки, но нашим красным солдатам приходилось идти впереди и выдерживать самые жестокие схватки. В общей сложности на нашем участке фронта имелось до четырех тысяч штыков. По сведениям чехословацкого штаба противник имел от 10 до 12 тысяч и наступал медленно, но упорно, пополняя и освежая свои силы. После двухдневных боев, длившихся с раннего утра и до поздней ночи, наши вооруженные силы, находившиеся бессменно на поле действия, заметно поубавились. Из отряда т. Кулика осталось только несколько человек, да и из них большинство раненых, в том числе и т. Кулик, из сербского отряда осталось человек 25–30, да и в остальных отрядах выбыл из строя не один десяток людей. Несмотря на значительные потери, наши держались стойко, так как плечо к плечу с ними боролись опытные чехословацкие войска. Но к вечеру 2-го дня чехословацкие войска, по распоряжению своего штаба, стали готовиться к отходу с позиции. Это вызвало острую тревогу в наших отрядах, и они настойчиво требовали от своих командиров немедленного отступления. С большим трудом удержав отряды на позиции, тов. Примаков отправился в штаб чехословаков для выяснения. Но прежде чем получить ясный ответ, ему пришлось выслушать немало разговоров насчет того, что Советская власть с такими силами не может сражаться с немецкими войсками, и добрый совет отступить пока не поздно. И только, когда он потерял терпение и решительно потребовал дать определенный ответ, ему ответили, что снимают войска, пользуясь ночным затишьем, только для замены их свежими силами. Этому заявлению не особенно верили, но хотелось верить, и им предоставили свободу действия. К 12 часам ночи началось движение чехословацких эшелонов, а к 2 часам ночи чехословаков в Бахмаче уже не было. Все чехословацкие войска с фронта были сняты, и наши отряды остались одни лицом к лицу с 10-тысячной немецкой армией. В наших отрядах началась паника. Гонец за гонцом прибывали в штаб, требуя распоряжения об отступлении, а в это время главный штаб приказывал держаться, так как подкрепление выслано. К 6 часам утра на вокзал стали прибывать отдельные отряды, самочинно снимаясь с боевого участка. И никакие уверения и убеждения не могли их заставить вернуться. Начали раздаваться протесты со стороны своих же партийных товарищей, которые отказывались подчиняться требованию штаба. К 8 часам вся группа войск была уже на вокзале, в эшелонах, и ничего не оставалось, как дать распоряжение об отправке эшелонов на ближайшую станцию, в тыл. От главного штаба никаких распоряжений добиться не удалось, так как на все запросы получались краткие предписания не отступать и держаться до прихода подкреплений. В 10 часов утра оставили Бахмач и решили установить участок фронта между Григоровкой и Ромнами, а базу и штаб в Ромнах.

В тот же день противник занял Бахмач и вслед нам пустил бронированную площадку с орудиями, обстреливая наши эшелоны. Отвечать мы не могли, так как приходилось экономить снаряды, оставшиеся у нас в очень небольшом количестве. Пока мы раздумывали, что предпринять, в отрядах уже созрело решение, и к нам прибежали с предложением пустить навстречу бронированной площадке платформы, груженные бураками и стоящие на станции Григоровка; тут же нашелся смельчак-машинист, который брался пустить поезд и на ходу спрыгнуть. Этот план настолько пришелся всем по душе, что, не ожидая распоряжения Примакова, все принялись за приведение его в исполнение. И через несколько минут бураки помчались на противника. Эффект получился полный. Обстрел моментально прекратился, и площадка полным ходом пошла назад – под свист, крики и улюлюкание инициаторов этой затеи.

В ту же ночь на станцию Григоровка (между Бахмачем и Ромнами), где находился наш боевой участок фронта, прибыл отряд анархистов – обещанное Харьковом подкрепление – человек 400. Командир отряда – анархист, – не выгружая своего отряда, заявил, что он требует свободы действий и подчиняться распоряжениям Примакова не считает для себя возможным. После довольно продолжительной беседы сговорились на том, что на ночь он выступает на смену одного из наших отрядов и что в его распоряжения в этом пункте фронта никто вмешиваться не будет. Часов в 10 вечера отряд с треволнениями выступил, а в 4 часа утра он уже был самочинно на вокзале и спешно укатил в тыл, послав нам на прощание: «Мы не так глупы, чтобы сидеть в мышеловке». Держаться в Григоровке было неудобно, и решили установить боевой участок верстах в 15, не доезжая Ромен.

Наш штаб расположился в Ромнах; здесь мы получили сообщение, что частями Баварского корпуса 15/IIІ занята Одесса; 15/ ІІІ на Полтавском участке фронта наши отступили к станции Ромодан; 17/IІІ австро-венгерскими войсками занят Николаев, а 18/III Херсон и Алешки. Наш штаб, начав терят надежду на присылку подкрепления из главного штаба, стал изыскивать всякие способы, чтобы своими силами усилить нашу группу войск. Пользуясь тем, что немецкие войска продвигались осторожно, занимая каждую деревеньку, и что нашей группе войск приходилось иметь стычки с их разведкой и бронепоездом, обстреливавшим нас по линии железной дороги, мы занялись спешным формированием отрядов из демобилизованных солдат, заменив свое требование в главный штаб о присылке войск – требованием срочно выслать вооружение. В первые же дни формирование пошло довольно успешно. Из ближайших сел и деревень, занятых немцами, к нам пробирались крестьяне, демобилизованные солдаты, многие с винтовками, и нам в течение 2 дней удалось составить крепкий отряд человек в 600. Тут нам сослужила немалую службу наша газетка «К оружию», которую мы всяческими способами – через крестьян, доставлявших нам продовольствие и приезжавших в Ромны по своим делам, через местный Исполком и своих разведчиков – широко распространяли по селам. К нам начали собираться значительные силы, приходили по 200–300 человек сразу, все бывшие солдаты, и можно было в течение 3–4 дней сформировать до 2000 человек несравненно более боеспособных солдат, чем имевшиеся в нашей группе войск. Но отсутствие оружия срывало всю работу. На наши бесконечные требования в главный штаб выслать винтовки, вместо винтовок получались телеграммы: «Высылаем». Телеграммой не вооружишь, – и наши собранные силы, прождав день-два, расползались, так как оставаться на фронте без винтовок никто не хотел, а ехать в Харьков отказывались, заявляя: «Что ехать? Если бы были винтовки, то выслали бы, а не высылают, значит, их нет. Зачем нам тогда ехать в Харьков?»[117] Наряду с отсутствием винтовок начали ощущать острый недостаток патронов, пулеметных лент и снарядов. И хотя в нашей группе войск оставалось по-прежнему только 3 орудия, но непрерывный обстрел пути, по которому пытался пройти бронепоезд противника, истощил наши небольшие запасы снарядов. А к этому времени немецкие войска подошли по всей линии фронта и находились в 10–15 верстах от Ромен. Поползли слухи, что нас обходят. Наша группа войск, около 1000 человек (после отступления от Бахмача у нас осталось человек 500), бессменно оставалась на боевом участке и находилась в крайне тревожном состоянии, ежеминутно ожидая внезапного нападения. Числа 21–22/ІІІ наша артиллерия умолкает, оставшись без единого снаряда, последние патроны розданы на руки, а сведений, когда прибудет вооружение из Харькова, – нет. Но часов в 11 получаем приказ из главного штаба перейти в наступление и занять участок, находящийся верстах в 10 от нашей боевой линии. Отвечаем, что патронов и снарядов нет, и должны будем отступить – на это строжайший приказ держаться, с угрозой наказания за неисполнение боевого приказа и сообщением, что наше отступление грозит ударом в тыл полтавской группе. Часов в 12 дня получаем сообщения в ответ на наш запрос по линии, что идет товарный поезд, кажется, с оружием. Срочно даем предписание продвигать его экстренным порядком, без малейшей задержки и навстречу высылаем своих людей. В это время получаем приказ главнокомандующего срочно перебросить отряд Примакова к Ромоданам и ему выехать вместе с отрядом. Снятие лучшего отряда вместе с командующим, после недавнего приказа, вызывает крайнее недоумение. Пытаемся выяснить, какой приказ нужно проводить. Получаем подтверждение всех предыдущих приказов и строжайшее требование немедленного выполнения. Подчиняемся. Наконец, приходит поезд – и, действительно, с вооружением. Настроение подымается. Но скоро падает. Из прибывших вагонов – 2 с баллонами удушливых газов[118], без предохранительных масок, а в остальных вагонах большинство снарядов – 6-дюймовые, а у нас только 3-дюймовки; патроны и винтовки – разнокалиберный сбор. Но кое-как все же оружия набрано некоторый запас. Примаков выезжает со своим отрядом на другой участок фронта. Наша группа войск остается без командующего, и мне приходится брать на себя командование на нашем участке фронта. Ночью получаем сведения от наших железнодорожных комиссаров, что к нам идет эшелон с отрядом матросов, высланный из Харькова. Часам к 10 утра принимаем эшелон. Выгружается, очень неохотно, человек 250–300 матросов и все, вместе со своим командиром, основательно подвыпившие. Командир, тоже матрос, не выгружая отряда, явился в штаб с требованием немедленно выдать продовольствие и обмундирование и, подкрепляя свои требования крепкими словечками, заявил, что до выполнения требования ни один «человек» не выгрузится из эшелона. Усмирив командира, начали готовить отряд к выступлению, а пока снабдили винтовками, патронами и проч. Командир, несколько вытрезвившись, снова явился в штаб, но уже с официальным докладом, в котором сообщил, что отряд сформирован наспех, и его необходимо дней на 10 оставить в тылу, чтобы «привести в боевой порядок». На указания, что необходимо сейчас же выехать на боевой участок, он ответил, что не отказывается – что он «за народ готов положить свою голову», но за «людей» не отвечает. Разговоры, сборы и, наконец, часам к трем отряд вышел. Вслед за отрядом выезжаю на боевой участок и версты за три до боевой линии встречаю возвращающихся обратно матросов, группками по 10–15 человек и в одиночку; поворачиваю их обратно. В 200 шагах от нашей артиллерии нахожу остальной отряд, сгрудившийся в кучу и переругавшийся со своим командиром. Всяческими мерами воздействия – уговорами, угрозами – выстраиваем и вместе отправляемся в намеченный пункт. Впереди нам необходимо было перейти железнодорожный путь, непрерывно обстреливаемый артиллерийским огнем противника, – отряд приостановился, но когда я прошла шагов на 10 вперед, они вдруг все сразу двинулись за мной и самым дружелюбным тоном стали подавать мне советы, как идти, чтобы «дзыга» не задела. До вечера они продержались на позиции, но как только наступила ночь, все до единого скрылись в вагоны.

Часов в 6–7 вечера секретарь нашего штаба М. Бош сообщает, что приехал из Харькова командующий фронтом и срочно требует меня в штаб. Отвечаю, что сейчас оставить фронт не могу и предлагаю ему приехать и сейчас же на месте принять командование. Через некоторое время к полустанку, находящемуся вблизи нашей боевой линии, подошел поезд, исключительно из вагонов I и II класса с салон-вагоном, на площадках вагонов красовались пулеметы и охрана. За мной прискакал гонец. Иду… Навстречу мне из салон-вагона выходит группа военных. После короткого разговора узнаю, что командующий командирован к нам только с целью ознакомиться с положением дел на нашем участке фронта и для передачи нам плана действия и направления, по которому мы должны будем отступать «в случае необходимости». Предлагаю на месте осмотреть боевой участок и наши силы. Но артиллерийский обстрел противника не располагает блестящего командующего (23 лет, с.-р.) к осмотру, он поучительно говорит мне о том, как дорого ему время, и предлагает своим поездом довезти меня до штаба и по пути переговорить о делах… При входе в его вагон невольно останавливаюсь от одуряющего запаха духов. Командующий заметил мое движение и тут же пояснил мне, что он вынужден возить с собой духи, так как не выносит «специфического запаха», проникающего к нему из купе караула. Весь вид вагона: красные бархатные диваны, такие же занавески на зеркальных окнах, пушистый ковер и вся обстановка – серебряный туалетный прибор, такой же чайный прибор и изящная дамская чернильница – напоминал будуар женщины, но никак не помещение командующего, хотя в углу, для вида, стоял пулемет и валялись сваленные в кучу карты. Выхоленный, надушенный эсэрик, удобно усевшись на диване, затараторил без умолку, стараясь скрыть свое нетерпение, вызываемое задержкой с отправкой поезда. Воспользовавшись этой задержкой, предложила ему кратко изложить имеющиеся у него директивы и в кратких словах сообщила ему о положении на нашем участке фронта. Получив приказ «держаться и не отступать без приказа главнокомандующего» и план нашего фронта, на случай отступления, я поспешила покинуть начальство. Эта первая ласточка из главного штаба произвела на всех нас удручающее впечатление. Накипала бешеная злоба против товарищей, сидящих в тылу.

В ту же ночь Ромодан перестал отвечать на наши вызовы, и мы каждый момент могли ожидать противника с тыла, по линии Ромодан – Ромны. Но зная, что наши могли снять аппараты, под влиянием случайной тревоги, решили держаться, выслав разведку на паровозе по линии Ромны – Ромодан. Пока наша группа войск, несмотря на непрерывный артиллерийский огонь и донесение разведки, что противник находится на расстоянии 5 верст, держалась стойко, и в Ромнах настроение было бодрое – деловое. Железнодорожные рабочие спешно заканчивали оборудование сооруженного ими бронепоезда. Часов в 8 утра выехали с группой железнодорожных рабочих, человек в 75, на поддержку нашей артиллерии, обстреливавшей путь, но которому пытался пройти бренепоезд противника. Но не прошло и получаса после их отъезда, как штаб получил сообщение, что наши войска спешно отступают. Вслед за сообщением к вокзалу полным ходом влетает эшелон с матросами. Командир отряда на ходу выскочил из вагона, бегом пустился в штаб, по дороге истерически выкрикивая: «Погибли… Отрезали… Скорей отступайте!» С этими выкриками он ворвался в штаб. А в это время по всем путям и на вокзале началась невообразимая суматоха. С невероятным трудом штабу удалось установить некоторое спокойствие в ближайшем тылу, а на боевом участке положение спасли артиллеристы – преданные революционеры, петроградские рабочие. В момент тревоги, вызванной пожаром нашего вагона со снарядами, куда попал снаряд противника, артиллеристы, ни на минуту не растерявшись, быстро перевели площадки с орудиями на другой путь, так как загоревшийся вагон находился в шагах 10 от артиллерии по той же линии, и отступили к полустанку, версты на 1½ в тыл. Все отряды, кроме матросов, последовали их примеру, и в течение какого-нибудь получаса вызванная пожаром суета была прекращена. Но оставшиеся на позиции, особенно артиллеристы (петроградские рабочие) категорически требовали от меня «всю эту шваль» (имелись в виду матросы) немедленно отправить обратно в тыл. «Таких подкреплений нам не нужно»… «Если не умеют ничего лучшего сорганизовать, – возмущались они, – так лучше пусть ничего и не присылают. А то вместо помощи только мешают и устраивают панику». Но прежде чем нами было принято решение, что предпринять с этим отрядом, вопрос разрешился сам собой. В тот момент, как мы заняты были спешной отправкой снарядов на позицию, к нам подошла группа матросов во главе со своим командиром, еле державшимся на ногах от выпитого для храбрости спирта. Подойдя вплотную, командир выхватил маузер и, направив его на меня в упор, стал требовать немедленной отправки в тыл, скрашивая свою речь площадной руганью. Бессознательно положила левую руку на маузер, а правой вынула браунинг и приказала немедленно отправляться к отряду и ждать приказа. Результаты получились совершенно неожиданные. Вся группа молча повернула в сторону и быстро направилась через путь к стоящим товарным вагонам. Через несколько минут донесли, что отряд захватил эшелон и, угрожая маузерами, требует от железнодорожной администрации прицепить паровоз. А вслед за этим сообщили, что паровоз взят силой, и эшелон полным ходом двинулся с вокзала в тыл… В дальнейшем мы получили выговор от тов. Овсеенко за неумение использовать присылаемое в нашу группу войск подкрепление.

Часа в два дня, того же числа, получаем тревожное сообщение от наших тыловых железнодорожных комиссаров, что к Ромнам по линии Ромодан идет какой-то поезд. Даем распоряжение задержать на промежуточных станциях и выяснить, что за поезд. В скором времени дополнительное сообщение – поезд проходит без остановок, небольшой состав и, по-видимому, не военный. И, наконец, с одной из ближайших тыловых станций сообщают: экстренный поезд – наш, едет тов. Ауссем. Вздохнули с облегчением, значит, в тылу еще свои. Но тов. Ауссем, находившийся со своей группой войск около станции Лохвица, так же, как и мы, ничего не знал, что делается в Ромоданах… Посовещавшись, решили держаться и добиться сведений из Ромодан. Но часов в 6 вечера наша разведка галопом прискакала в штаб с сообщением, что с правой стороны нас обходят немецкие войска, и передовые части находятся верстах в 3–4 от вокзала. Верить полностью нашей разведке в тревожные моменты не приходилось. И мы решили послать новую разведку, а своим войскам дали распоряжение отступить ближе к вокзалу. Через полчаса разведка возвратилась с подтверждением сообщений первой. Даем распоряжение войскам спешно подтянуться к вокзалу. Но слух об обходе уже успел проникнуть в ряды наших войск и вызвал громадную тревогу. Отряды стали спешно грузиться в вагоны, и к 8 часам вечера эшелон за эшелоном начали подходить к вокзалу. Только артиллеристы продолжали держаться, посылая ответные снаряды противнику, метко бравшему на прицел полустанки и эшелоны. Командиры отрядов, в большинстве свои же товарищи, стали требовать немедленного отступления, указывая, что задержка бессмысленна, что при создающемся настроении в отрядах никакое сопротивление невозможно, что необходимо отступить, чтобы создать уверенность в войсках, что удара противника с тыла не может быть. Приняв меры к срочному отходу наших орудий, начали отправлять эшелоны в ближайший тыл. Сами, со своим так называемым штабным поездом – он по существу был и поездом снабжения и вооружения – остались на вокзале поджидать артиллерию, так как по горькому опыту знали, что, если «штабной» поезд двинется с места, – все моментально разбегутся.

Около 9 час. вечера неожиданно на вокзальном здании зажигается большой электрический фонарь, находящийся под самой крышей выступа. Старшие служащие с вокзала исчезают неизвестно куда, и никак не удается выяснить, зачем и по чьему распоряжению фонарь зажжен. И не проходит после этого, казалось бы, незначительного эпизода и 1 часа, как из-за железнодорожных зданий выбегает немецкий отряд, человек в 600 и с криками «Huura» бросается на штабной поезд. Крики, свист пуль, звон разбиваемых стекол… Поезд окружают. Слышится настойчивая команда немецкого офицера – «на площадки». Но солдаты колеблются и приказу не подчиняются… Отстреливаемся, кое-чем… Охрана поезда – человек 15–25… И в тот момент, когда немецкие солдаты бросаются к входам в вагоны, наш поезд сразу срывается с места и полным ходом уходит в тыл… Выручил товарищ машинист – увидав, что поезд окружают немецкие солдаты, он бросился к паровозу и, не ожидая распоряжения, на свой страх пустил поезд. В нашем поезде оказалось несколько человек раненых и один убитый. Противник захватил 3 орудия и небольшое количество снарядов; все артиллеристы и оставшиеся на вокзале одиночки бежали[119].

В ночь 25/III получили сообщение из Лохвицы, что наши, часов в 6 вечера, 24/III оставили Ромодан и отступили к Полтаве. Из главного штаба ни сведений, ни директив. Выгрузить отряды из эшелонов в Лохвице после того, как войска узнали, что Ромодан сдан еще вечером, не представлялось никакой возможности. То обстоятельство, что наш штаб задерживал войска в Ромнах в то время, как Ромодан был уже сдан, вызвало громадное недовольство штабом. И часть эшелонов, не ожидая распоряжения, уехала в Гадяч. Дали распоряжение – все поезда отправлять в Гадяч – железнодорожный тупик, надеясь, что там уже, в силу необходимости, все должны будут выгрузиться из эшелонов. Отряды Примакова и Ауссема, находившиеся у Лохвицы, стали отступать пешим порядком. Часам к пяти 25/IIІ наш штабной поезд подошел к Гадячу и остановился в версте от станции, так как Гадячский вокзал отказывался нас принять, заявляя, что все пути заняты. Действительно, все пути были забиты тесно стоявшими один возле другого поездами. Большинство вагонов были открыты, и из них женщины и подростки, торопясь, вытаскивали плотно набитые мешки, с которыми, скрываясь между вагонами, убегали, кто куда. Между поездами валялись груды грязного, изодранного обмундирования, и все пути и платформы были густо усеяны исписанными листами бумаги, рваными сапогами, пустыми коробками от консервов, грязными тряпками и всякими ломаными и битыми вещами. По всем путям, под вагонами и в проходах шмыгали детишки, торопливо набивая свои корзинки и мешки. По пути мы не встретили ни единого человека из наших отрядов и никого из железнодорожной администрации. Но в помещении вокзала нашли всю железнодорожную администрацию, которая предупредительно доложила, что все прибывшие за день войска спешно выгрузились и ушли, куда – им неизвестно, что Исполком Совета дня два тому назад эвакуировался, передав власть Земской Управе. Не прошло и 2 часов, как к нам на вокзал явился председатель Земской Управы (петлюровец) с докладом, что в городе – полный порядок, что им было предпринято все, чтобы удовлетворить требование советских войск в спешном предоставлении им подвод и что он ждет от штаба дальнейших распоряжений. К этому времени путь освободили, и наш поезд подошел к вокзалу. Мы предложили председателю посидеть у нас в вагоне, дав распоряжение караульному не выпускать его, и подождать наших распоряжений. В город отправили трех товарищей для выяснения положения, мобилизовали все свои и железнодорожные силы и принялись наводить порядок у станции. При осмотре поездов среди пустых вагонов нашли несколько запломбированных, в которых оказались вооружение и обмундирование. Когда и откуда прибыли эти вагоны, выяснить не представлялось возможным, предполагали, что они оказались в одном из составов, прибывших из Ромодан в момент отступления. Но ни в одном из составов не нашли мы обещанных нам Харьковом средств для пешего продвижения. Ни передков, ни кухонь, ни обоза. И если бы мы не потеряли своих 3 орудий в Ромнах, их пришлось бы бросить в Гадяче, так как снять их с площадок не представлялось возможности.

К вечеру прибыл тов. Ауссем со своим отрядом. Но ни у него, ни у нас – никаких сведений о месте нахождения противника. Попытки связаться с главным штабом не приводили ни к чему положительному. А к ночи поползли слухи о продвижении бронепоезда противника. И оставшиеся отряды начали настойчиво требовать отступления. Начальники отрядов поддерживали это требование, указывая на отсутствие у нас артиллерии. С оставшимися силами, говорили они, даже с незначительным численно противником мы стычки не выдержим. Необходимо было подождать прихода отряда Примакова, и отступление отложили. Но на утро мы уже не досчитались нескольких десятков людей – воспользовавшись ночью, они ушли. К 12 часам подошел Примаков со своим отрядом. Несмотря на успокоительную информацию, что противник нигде им не обнаружен, настроение отрядов не улучшалось. Железнодорожный тупик, отсутствие средств передвижения, отсутствие своей власти в городе и неизвестность, где противник, – создали крайне нервное настроение, и каждый час промедления грозил полным распадом нашей группы войск. Решили отступить к Зенькову. Но обоза в нашем распоряжении никакого не было. А все попытки достать подводы в городе не увенчались успехом – город оказался без лошадей и повозок. Петлюровские власти божились, что все забрано ранее проходившими советскими войсками. Приходилось верить этим клятвам, так как мы были бессильны что-либо предпринять, и рассылать людей в ближайшие села для добывания подвод, которых требовалось немало, так как нужно было выгрузить винтовки и патроны, оказавшиеся в вагонах на путях. Крестьянские подводы брали только до ближайших сел, с тем, что там снова придется перегружаться. Крестьяне ближайших сел, узнав о нашем отступлении, стали группами приходить к нам с просьбой дать винтовок и патронов. Приносили удостоверения, по которым мы могли бы судить, что они – сторонники Советской власти, приводили свидетелей, а некоторые являлись с бумажкой от «общества», в которой говорилось, что в их селе – все беднота, и они просят выдать им оружие, которое они клянутся употреблять только в защиту Советской власти. Вывезти все винтовки не представлялось возможным, а уверенность, что крестьянство неизбежно должно будет восстать против оккупантов, была сильна, и мы решили, хотя и с разбором, но выдавать остающиеся винтовки. Снаряды решили взорвать и числа 27/III[120] выехали из Гадяча. Если и раньше наша группа войск численно была незначительна, то из Гадяча отступала уже горсточка вооруженных людей, но людей наиболее стойких и самоотверженных.

Все наши беды на фронте Бахмач – Ромны побледнели перед теми условиями, в которые мы попали на участке Гадяч – Зеньков – Ахтырка… Под холодным дождем, утопая в грязи грунтовых дорог, без обоза, без кухни и без продовольствия плелись мы днем и в темные ночи, не зная, что происходит вокруг нас и что ждет нас впереди. Если, имея весь железнодорожный аппарат в своих руках, мы были слабо информированы о положении на наших ближайших участках фронта, то, находясь вдали от железных дорог, не имея полевых аппаратов, мы были совершенно оторваны и питались слухами, которым верить не могли. Наша разведка не решалась отходить дальше чем на 3–4 версты, боясь отбиться от отрядов. На остановках разбивались по хатам, засылали мертвым сном, и отряд в 30–40 человек мог бы взять нас без особого труда. Крестьянство в целом встречало нас сдержанно, кормило охотно, но подводы давали с большой опаской, боясь, что угонят совсем. Богатеи старались не показываться на глаза, прятали лошадей и подводы, беднота обступала и засыпала вопросами. С тревогой спрашивали, – почему отступаем, есть ли у Советской власти настоящие войска, далеко ли «немец», что будет дальше и что «народу» теперь делать. Помогали раздобывать подводы, указывая богатеев, а нередко одиночки, бывшие солдаты, приходили с винтовкой и лошадью и просили зачислить их в отряд. Сельские попы при нашем уходе большей частью начинали перезвон на колокольне (с какой целью это делалось, ни от кого нельзя было добиться).

В Зенькове мы уже не нашли Советской власти. Исполком дня за два до нашего прихода эвакуировался, и власть находилась в руках земской управы. (Председатели земских управ всюду были петлюровцы.) Телеграфные провода неизвестно кем были попорчены, и связи с внешним миром – никакой. Упорно ходили слухи, что Полтава сдана и немецкие войска идут пешим порядком по линии фронта Гадяч – Полтава и с севера Ромны – Сумы. Но чего-либо достоверного никто не знал. От земской управы мы потребовали срочно предоставить помещение и продовольствие для войск.

В тот же вечер созвали экстренное заседание Совета, избрали ревком, оставив земскую управу как технический хозяйственный орган. И установив свою власть в городе, занялись приведением в порядок своих вооруженных сил. Подошли отряды, ушедшие раньше нас из Гадяча и находившиеся в ближайших селах; из Лохвиц пришел отряд в 600 человек старых солдат, сформированный по почину Исполкома во главе с председателем Исполкома Лохвицкого Совета, и наша группа войск снова пополнилась и представляла более компактную часть, чем до отступления из Ромен. Но артиллерии не было, и это крайне смущало старых солдат, считавших, что без артиллерии никакое сопротивление невозможно. На 3-й день нашей стоянки в Зенькове подошел новый отряд, также из демобилизованных солдат, сформировавшийся в Ахтырском уезде по собственному почину. Все со своими винтовками и даже небольшим запасом патронов. Настроение в войсках поднялось. Настойчиво заговорили, что без боя ни в коем случае не отступать. Штаб усилил разведку, выдвинул заслон верст за 6 от города в направлении Полтавы, но вопрос о бое не предрешал, так как полностью зависел от настроения своих отрядов. Числа 29–30 к нам прибыл корреспондент нашей газеты, О. Бош из Екатеринослава, но, информируя о работе тыла, товарищ не мог дать последних военных сообщений. Разведка обнаружила противника верстах в 20 от города с полтавского направления. Сведения разведки стали подтверждать крестьяне, сообщавшие, что к ним в село пришли немцы, установили орудия на площади и, оставив человек 50 солдат, проследовали дальше. Прибывали одиночки солдаты из занятых сел с просьбой зачислить их в наши отряды. Усилился наплыв подозрительных типов, предвестников приближения противника, распространяющих панические слухи об обходном движении немецких «дивизий». Наутро, кажется 8/ІІІ, наша разведка сталкивается с немецкой разведкой в 6 верстах от города. Товарищи Примаков и Ауссем со всеми отрядами выехали на занятый участок фронта. В течение дня – небольшие перестрелки и сообщения разведки об обходном движении противника. К 10 часам вечера разведка противника обнаруживается в двух верстах от города, и обходное движение противника подтверждается всеми сообщениями. В отрядах начинается тревога. Ждут окружения. Старые солдаты рекомендуют отступить за город. На заседании штаба с командирами отрядов принимается решение отойти от города версты на 3 и там установить линию боевого участка. К 12 часам ночи начали отступать. К 6 часам утра противник занял город.

Отступали не 3 версты, а гораздо дальше, к Ахтарскому монастырю, – по мнению «опытных» людей, Ахтарский монастырь представлял прекрасную позицию.

При отступлении наша группа войск снова теряет не один десяток людей. На остановках для отдыха слышатся протесты: «Дальше не пойду, моченьки моей нет»… Настойчивее требуют обмундирования, особенно сапог, а на одной из остановок в штаб врывается с угрозами группа человек в 15 с требованием немедленно дать сапоги и горячую пищу. Обещаем в Ахтырке дать необходимое обмундирование, горячую пищу, организуем варку пищи в ближайшем селе по крестьянским хатам. Крестьянский сход постановил оказать поддержку советским войскам и предписал всем «хозяйкам» заняться стряпней для «солдатиков». В Ахтырский монастырь приходим к ночи и располагаемся в самом монастыре. Монахи мобилизуются для варки горячей пищи, а монастырские припасы служат обильной продовольственной базой. Командиры и партработники вздыхают с облегчением. Но на утро часть отрядов отказывается выступать на боевой участок и требует отхода. Митингуем, уговариваем, убеждаем и, наконец, предлагаем, кто не хочет бороться за власть народа, пусть сдает оружие и уходит. Но никто не принял этого предложения… После некоторого раздумья протестующие выстроились и выступили вместе с другими. К 4 часам 3-го дня пребывания в монастыре в бинокль с монастырской колокольни можно было видеть приближающиеся колонны противника, в 7 часов вечера началась артиллерийская стрельба по нашему боевому участку. Из города Ахтырки, наконец, связались с главным штабом, узнали, что Полтава и Екатеринослав[121] нами оставлены, что Харьков в угрожаемом положении, и получили предписание спешно продвинуться и занять боевой участок между железнодорожной станцией Кириковка и Богодуховым, чтобы задержать продвижение на Харьков. Ночью вышли из монастыря и, погрузившись в Ахтырке в эшелоны, выехали на ст. Кириковка.

В Кириковке к аппарату вызвал т. Киквидзе и сообщил, что спешит к нам со своим отрядом. Ночью, кажется 4/IV, прибыл отряд Киквидзе, человек около 1000, все старые солдаты-добровольцы, прекрасно вооруженные, с артиллерией и опытными командирами. Начали спешно готовиться к бою, установив линию фронта между Кириковкой и Богодуховым, версты 3–4 от полотна железной дороги. На утро все наши силы были на позиции, далее редакция «К оружию» сменила перо на винтовку. Необходимость задержать продвижение противника на Харьков толкала всех на позицию и спаивала единым стремлением идти в бой. Но по сравнению с противником наши силы были горсточкой безоружных людей. Немецкие войска наступали полукругом, выдвигая правый фланг, по линии железной дороги обстреливал бронепоезд. Артиллерия противника действовала беспрерывно, безошибочно попадая в намеченную цель. К 2 часам дня на нашем боевом участке, то в одном, то в другом пункте, начинается тревога и отступление. Немецкие войска наступают упорно, и к 6 часам наша группа войск начала отступать по всему участку. Противник усилил артиллерийский огонь, как бы пытаясь замкнуть нас в огненном кольце. Снаряды рвались беспрерывно. Взятый на прицел, третьим ударом уничтожался. Полустанок в ближайшем тылу наших войск горел. Отступали без паники, подбирая даже смертельно раненых товарищей. Но жутко было взглянуть в глаза друг другу, двигались, точно лунатики, не отдавая себе отчета, что нужно делать… Минутами казалось, что нервы не выдержат, и все бросятся в безумном ужасе кто куда… И, действительно, не выдержали: и хотя отошли без панического бегства, но 15 человек наиболее энергичных и стойких вышли из строя уже после отступления – острое нервное расстройство. Невозможно даже сейчас себе представить муки, олицетворяющие безграничное отчаяние, – они являлись полным олицетворением их…

В Богодухове наша группа войск не остановилась, так как меньшевики и эсэры подготовили нам контрреволюционный тыл и от имени Совета потребовали отхода от Богодухова. И за версту от станции устроили засаду, обстреливавшую наши эшелоны пулеметным огнем. Остановились в Люботине, где получили предписание из главного штаба все поезда гнать в Мерефу, оставив заслоном у Люботина отряд Примакова. Числа 6 апреля мы прибыли в Мерефу, куда доносились непрерывно тревожные гудки из Харькова…

В Люботине или в Мерефе, точно не помню (упоминаю для полной характеристики того периода), мы встретили громадный (по нашим силам) военный эшелон. Из расспросов узнали, что эшелон стоит на станции уже с неделю и день и ночь держит паровоз под парами, что это отряд матросов, ожидающий приказа об отправке на позиции… Нахожу командира отряда и стараюсь узнать, почему он стоит на станции, когда на наших фронтах так необходимы силы. С большим апломбом командир в матросской форме заявляет, что он ждет назначения от т. Троцкого, так как его отряд находится в распоряжении «самого т. Троцкого» и никаким другим распоряжениям не подчиняется. Толкуем, но никакие указания ни к чему не ведут… Тогда предлагаю идти вместе к аппарату и вызвать т. Троцкого. Соглашается, но скрыть тревогу не может. А пока толковали, вокруг нас образовалась группа матросов и, когда мы направились к аппаратной, он полушепотом бросил несколько слов (мною не расслышанных) ближайшему матросу. Прошу вызвать Москву, а сама слежу за командиром, чтоб не удрал. Но не успела я сказать несколько слов выстукивавшему чиновнику, как мой командир сорвался с места и исчез за дверью. Выхожу на перрон и вижу, как командир впрыгивает в вагон, и поезд полным ходом трогается с вокзала. Даю предписание по линии задержать эшелон, хорошо зная, что этого не будет, так как железнодорожная администрация под угрозой маузера вынуждена будет сделать то, что от нее потребует отряд… Трудно верилось, что в 8—10 верстах от Харькова, где стоял наш главный штаб, где в городе имелось значительное количество партийных и советских работников, на станции мог в течение недели стоять отряд в полном бездействии и никто ничего о нем не знал. Но это было так. Невольно каждый из нас, «фронтовиков», задавал себе вопрос: что же делает тыл, где скопилось громадное количество партийных и советских работников? И приходим к выводу, что при таких условиях вести борьбу с регулярными войсками не представляется никакой возможности. Но что предпринять – никто себе четко не представлял. Высказанные мною соображения на собрании партийных товарищей и киевских рабочих, в Мерефе, что вооруженную борьбу с оккупантами нужно дотянуть, но основная задача в данный момент – идти на места, восстанавливать парторганизаци и, существуя нелегально, а если условия позволят, то и полулегально, сплачивать и организовывать массы и готовиться к новому натиску – не встретили возражений, но и не были поддержаны. Для всех очевидно было одно, что война проиграна, ибо мы оказались бессильными организовать серьезное сопротивление и должны на время сложить оружие. Но рядом с этим каждый рядовой работник нашей группы войск твердо знал, что рабочие и крестьянские массы с нами и что оккупантам долго не продержаться на Украине.

8/IV наши войска оставили Харьков[122], отступив на Змиев и Чугуев. Не получая от главного штаба никаких директив и даже не зная, где он находится, мы приняли решение ехать в Таганрог, так как наши измученные, потрепанные отряды совершенно не годны были для какой бы то ни было вооруженной борьбы. Кроме того, все мы (активные члены партии) считали, что настал момент срочного обсуждения в своей партийной среде вопроса о формах борьбы в создавшихся условиях и, не откладывая, принять то или иное решение. Для этого нам необходимо было поторопиться, чтобы застать товарищей на месте, так как 7/IV Таганрогский Исполком Совета принял постановление об эвакуации. Числа 10 мы прибыли в Таганрог. Тут жизнь и образ мыслей тыловых товарищей крайне поразили нас своим несоответствием с действительными условиями, создавшимися на Украиие. Товарищи работали и рассуждали так, как будто Украина не находилась уже под каблуком германского юнкерства и как будто вопрос о нашем военном поражении еще оставался открытым. В первые дни нас даже не желали слушать, не то что разговаривать о перспективах и формах дальнейшей работы. Но постепенно, под влиянием отступлений и нарастающей угрозы Таганрогу, товарищи, сначала в одиночку, а в дальнейшем и на совещаниях, стали без гневного протеста выслушивать наши соображения насчет роспуска ЦИК Советов Украины и дальнейших форм работы.

4. Таганрогское партийное совещание и роспуск ЦИК Советов Украины

С отступлением из Киева Краевой партийный комитет, в силу создавшихся условий, совершенно устраняется от руководства как партийной, так и советской работой. Разногласия, вызвавшие распад Народн. Секретариата, создали две тактические линии в рядах членов партии, работавших на Украине, и единое руководство до разрешения вопроса, вызвавшего разногласия, являлось совершенно невозможным. Кроме того, партийные товарищи, ставшие во главе нового состава Сов. правительства, после переорганизации, произведенной в Полтаве, не считали для себя Краевой Комитет авторитетной партийной организацией. Большинство членов Краевого комитета и президиум его в целом ушли на фронтовую работу. Вторым Всеукраинским съездом Советов Краевой комитет не руководил, и большинство членов Краевого комитета даже не присутствовали на съезде. Съезд проводили товарищи, ставшие во главе переорганизованного Нар. Секретариата, екатеринославские активные партработники и товарищи, приехавшие на Украину в начале войны с Германией. За весь период борьбы с оккупантами Краевой парткомитет ни разу не собрался и как бы прекратил свое существование.

С падением Харькова и начавшейся эвакуацией Таганрога члены президиума Краевого комитета подняли вопрос о необходимости укрепления нашей партийной организации, а в связи с этим и вопрос о партийном центре на территории Украины. В частных беседах некоторые члены президиума Краевого комитета высказывались за необходимость срочного созыва Краевого комитета, с тем чтобы Краевой комитет немедленно приступил к созыву Всеукраинской партконференции. Но эти соображения не встречали поддержки. Товарищи высказывали опасения, что если только Краевой комитет будет созывать Всеукраинскую конференцию, то единства не достигнем, и можно ожидать, что группа товарищей, которых поддержат приехавшие в период войны с Германией, примут шаги к созыву параллельной партконференции, основываясь на том, что Краевой партийный комитет, по существу, не является всеукраинским партийным органом, так как наряду с ним существует Донецко-Областной партийный комитет. Числа 14/ІV в Таганроге президиум Краевого комитета, с участием тт. Пятакова, и Бубнова, после обмена мнениями, принял решение, вследствие отсутствия возможности спешно созвать Краевой комитет и ввиду присутствия новых активных работников, принимавших руководящее участие в работе Советского правительства с момента войны с Германией, созвать партсовещание активных работников Украины, на котором поставить на обсуждение два вопроса: о роспуске ЦИК Советов Украины и об организации бюро по созыву партконференции коммунистов Украины. Сообщение о созыве партсовещания разослать от имени Краевого комитета и активно-руководящих работников за подписями Е. Бош (Кр. комитет) и А. Бубнова (руководящих работников).

19—20 апреля состоялось партсовещание в Таганроге. Присутствовали, в громадном большинстве, фракция ЦИК и активные партработники Киева, Екатеринослава и Полтавы, эвакуировавшиеся ранее и находившиеся в Таганроге; из работников Дон. – Крив. Областного и Харьковского комитетов никого не было, из работников фронта – только некоторые товарищи[123] из нашей группы войск, из не оккупированных мест приехали только из Ростова 2 или 3 товарища. Всего присутствовало 69 товарищей.

Положение на фронте к 19 апреля значительно ухудшилось. Наши войска по всем направлениям отступали, откатываясь к Ростову, и до открытия работы совещания в срочном порядке был внесен вопрос о дальнейшем существовании Советского правительства. После краткого обсуждения принято решение о роспуске ЦИК Сов. Украины с тем, что Нар. Секретариат сохраняется и переезжает временно в Москву. После этого решения собравшиеся на совещание разошлись, так как фракция ЦИК должна была торопиться на пленум ЦИК Советов Украины. Вечером того же дня 19 апреля совещание начало свою работу[124].

ПРОТОКОЛ ПАРТИЙНОГО СОВЕЩАНИЯ КОММУНИСТОВ Б-КОВ

(членов Центрального Исполнительного Комитета Советов Украины и работников из оккупированных и неоккупированных местностей Украины), состоявшегося 19–20 апреля 1918 г. в г. Таганроге.

Председательствовали на заседании 10 апреля – т. Георгий Пятаков, 20 апреля – т. Николай Скрынник, секретарем на обоих заседаниях был т. Исаков (Крейсберг).

На совещании был принят следующий порядок дня:

1. Задачи и правомочия Совещания.

2. Образование самостоятельной партии коммунистов-большевиков Украины.

3. Тактика партии на Украине.

4. О выборах в различные представительные учреждения на Украине.

5. Организационные вопросы.

6. О взаимоотношениях с левыми украинскими социал-демократами.

7. Партийная программа.

1. По вопросу о задачах и правомочиях Совещания принята следующая резолюция.

«Совещание имеет организационный характер. Его решения не являются обязательными для организаций, но служат материалом при обсуждении партийными организациями организационных и тактических вопросов партийной работы на Украине. Задачей Совещания является также создание временного центра для подготовки съезда партийных организаций коммунистов-большевиков Украины».

2. По вопросу об организационных формах партийной деятельности на Украине вынесены были две резолюции:

1) «Образовать автономную партию со своим Центральным Комитетом и со своими съездами, не подчиняющуюся общему Центральному Комитету и съездам Российской Коммунистической Партии» (это предложение тов. Квиринга Совещанием было отклонено).

2) «Образовать самостоятельную коммунистическую партию, имеющую свой Центральный Комитет и свои партийные съезды и связанную с Российскою Коммунистическою Партиею через международную комиссию (III Интернационал)». (Это предложение группы товарищей (несколько одинаковых предложений) Совещанием принято поименным голосованием 35-ю голосами при 21, голосовавшем за первое предложение, и 1 воздержавшемся.)

(Результаты поименного голосования по постановлению О.Б. от 18/V не публикуются.)

По вопросу о названии партии было внесено 3 предложения:

I. «Коммунистическая Партия (большевиков) Украины».

II. «Российская Коммунистическая Партия на Украине» (предложение т. Квиринга).

III. «Украинская Коммунистическая Партия».

При голосовании большинство (34 голоса) высказалось за первое предложение, которое и было принято.

По мотивам голосования т. Лебедев заявляет, что он в голосовании участия не принимает, так как считает необходимым вопрос о названии партии разрешить после выяснения наших взаимоотношений с левыми украинскими социал-демократами.

Вносится поправка: «Коммунистическая Рабочая Партия (большевиков) Украины». Совещанием эта поправка отклонена по тем мотивам, что коммунистическая партия не может не быть рабочей.

В начале второго заседания все принятые на первом заседании резолюции были голосованием подтверждены вновь. При этом 3 товарища заявили, что они от голосования уклоняются, так как вопросы не были предварительно обсуждены в представляемых ими организациях.

3. О тактике партии на Украине

При обсуждении этого вопроса на первом заседании наметились 3 точки зрения, представители которых обязались ко второму заседанию представить тезисы.

На втором заседании были предложены две резолюции:

1) T. Н. Скрынника и 2) товарищей Пятакова, Бубнова и Коссиора, к которым присоединились тов. Исаков и Коцюбинский. Представители 3-й точки зрения, от имени которых на первом заседании выступали тт. Квиринг и Липшиц, тезисов своих не представили, ввиду своего спешного отъезда, но в качестве материала к протоколу была приложена наряду с резолюциями Пятакова, Скрынника и других также резолюция, вносившаяся товарищами Квирингом и Липшицем во время II Всеукраинского Съезда Советов в Екатеринославле.

При поименном голосовании резолюция[125] т. Н. Скрынника принимается 26 голосами при 23, голосовавших за резолюцию Пятакова, 2 воздержавшихся и 3 уклонившихся от голосования.

(Результаты поименного голосования по постановлению О.Б. не публикуются.)

4. Выборы в различные представительные учреждения на Украине.

Внесены 2 предложения: 1) тов. Бубнова: «Партийное Совещание считает необходимым в выборах во все представительные учреждения на Украине участия не принимать»; 2) тов. Скрынника: «При наличности контрреволюционной диктатуры на Украине, партия коммунистов-большевиков считает участие в выборах во все представительные учреждения недопустимым, самую же пропаганду выборов считает преступной».

27 голосами против 14 принимается первое предложение.

Тов. Скрынник вносит предложение: «Вопрос о мелких (поселковых) самоуправлениях снять с очереди». Это предложение отвергается.

5. Организационные вопросы

Вносятся и принимаются предложения:

I. Совещание признает необходимым создание центра, которому поручается организация партийной работы на Украине.

II. Избрать центр на данном Совещании из 7 человек, пригласить в центр по одному представителю от Областного Комитета Донецко-Криворожского бассейна и от Главного Комитета Социал-Демократии Украины.

III. Предоставить центру право кооптации.

IV. Назвать центр: «Организационное Бюро по созыву конференции партийных организаций коммунистов-большевиков Украины».

V. Список членов центра не оглашать.

VI. Созвать конференцию партийных организаций коммунистов-большевиков Украины на 20 июня сего года, о чем поручить Организационному Бюро ежедневно публиковать во всех российских легальных и украинских нелегальных газетах. Местом созыва конференции назначить Москву.

6. О взаимоотношениях с левыми украинскими социал-демократами

Вносится предложение – поручить Организационному Бюро вступить в переговоры с левыми украинскими социал-демократами по вопросу об объединении.

7. Программа партии

Вносится предложение – поручить Организационному Бюро выработать проект программы партии и представить его партийной конференции.

Предложение принимается.

Предложение нашей фракции о временном роспуске ЦИК Советов Украины на пленуме не вызвало возражений, и после утверждения Народ. Секретариата, в количестве 9 товарищей, перед закрытием последнего пленума ЦИК Советов Украины единогласно было принято следующее обращение к рабочим и крестьянам Украины:

МАНИФЕСТ РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА УКРАИНЫ

Рабочие и крестьяне Украины!

В тяжкий час, когда рабоче-крестьянская Украина растаптывается каблуками немецких палачей и гайдамацких тюремщиков, когда освободившийся было народ снова загоняется в ярмо позорного рабства, когда между вашим выборным правительством и вами заградительной лентой протянулись немецко-гайдамацкие банды, в этот тяжкий час мы, законное, народом поставленное и волей народа утвержденное правительство Украины, считаем своим долгом возвестить свою непреложную волю биться до последнего человека, до последней капли крови с врагами народа, с врагами рабочих и крестьян Украины.

Мы твердо уверены в том, что, несмотря на нашу нынешнюю военную неудачу, скоро пробьет час смерти Центральной Рады и час окончательного торжества рабочих и крестьян Украины. Во всякой борьбе бывают не только победы, но и поражения. И напрасно надеется контрреволюционная буржуазия, что гайдамацко-германские захватчики сумеют надолго удержать власть в своих руках.

Этого не будет.

Временное торжество буржуазной Рады в октябре – декабре 1917 г. кончилось полным крахом. Рабочие и крестьяне Украины, создав свое правительство, свергли кулацко-хозяйское правительство Рады и прогнали Генеральный Секретариат в Германию.

Руководимый своим Советским Правительством, народ Украины расправился со своими контрреволюционерами и праздновал в январе 1918 года свою окончательную победу над своей отечественной буржуазией.

Эти победы, как и постановления Вссукраинских Съсздов Советов Рабочих и Крестьянских Депутатов, безусловно и очевидно доказывают, какое правительство является законным, т. е. народом признанным правительством Украины.

Тогда отчаявшаяся украинская буржуазия обратилась за помощью к германской буржуазии: Генеральный Секретариат, совершив явное предательство, призвал себе на помощь хорошо организованные немецкие войска. Вильгельм снял с Западного фронта Баварский корпус и бросил своих янычар на измученный долгой борьбой украинский народ, который еще не успел вместо царской армии создать достаточно многочисленную, мощную, дисциплинированную и хорошо вооруженную рабоче-крестьянскую армию. Только тогда, под напором подавляющих сил неприятеля, действительное правительство Украины было вынуждено шаг за шагом далее отступать на восток.

Украина занята немецкими войсками.

Охраняемая немецкими штыками, Центральная Рада, уже не стесняясь, ведет свою противонародную политику, расправляясь с рабочими и крестьянами. Возрождаются худшие времена николаевского режима. Гибнет не только свобода народа, но и разрушается самая жизнь его, ибо продавшаяся немцам Рада отдает Германии хлеб, сахар, скот и всякое иное продовольствие, столь необходимое рабочим и крестьянам Украины. Возрождается власть помещиков. Восстанавливается господство капиталистов. Разрушаются рабочие организации.

Отнимаются у рабочих и крестьян все их завоевания. И снова несутся стоны терзаемых борцов за народное дело, снова наполняются революционерами казематы царских тюрем.

Кровавая Рада, вместе с прусскими офицерами и баварскими церберами, заковывают в цепи рабочих и крестьян Украины, и далеко несется стук молота, мерно бьющего по заклепкам надетых на Украину кандалов.

Эти звуки слышим не только мы, заковываемые, слышат наши товарищи рабочие и крестьяне в Российской Федерации, и приближается тот час, когда они придут на выручку своему плененному украинскому брату.

Эти звуки слышит и немецкий рабочий. Он слышит стоны, несущиеся с Украины, и близится час, когда мощным ударом он уничтожит палачей социалистической рабочей Украины.

Эти звуки слышит каждый рабочий, каждый крестьянин Украины и готовится к новому бою, к новой битве за освобождение.

И мы видим признаки этой начинающейся новой схватки. Не успели гайдамацко-германские банды оттеснить на восток советские войска, как по ту сторону, в занятой немцами Украине уже вспыхивают огни нарождающегося восстания против захватчиков и угнетателей. Встает рабочая и крестьянская рать, готовая грудью отстоять Украину от чужеземных грабителей. Разрозненно, то тут, то там, своими силами ведут крестьяне и рабочие эту борьбу, и мы, Советское Правительство Украины, считаем своей первейшей обязанностью всемерно содействовать этому восстанию. В нашу задачу, как рабоче-крестьянского правительства, входит поэтому идейная, организационная и техническая помощь восстанию рабочих и крестьян Украины против германских поработителей и гайдамацких предателей.

И если наши войска, вытесненные германскими штыками из Украины на территорию Российской Федерации, не могут оттуда вести далее борьбу, все же эта борьба вновь разгорится в самой Украине восстанием рабочих и крестьян. Все угнетенные и порабощенные должны сплотиться вокруг своего правительства и соединенными усилиями сбросить иго рабства и нищеты, иго Рады и германских палачей.

В страшный час, когда решается судьба Украины, никто не имеет права уклониться от борьбы, никто не имеет права оставаться в стороне.

А потому – все по местам! Все в ряды восстающих!

И мы, Советское Правительство Украины, призываем всех вас, рабочие и крестьяне Украины, всеми силами противодействовать незаконному лжеправительству, именуемому Радой министров и Центральной Радой. Не платите ему налогов, не давайте ему солдат, не давайте хлеба, не исполняйте ого распоряжений и постановлений, уничтожайте немецких агентов, очищайте Украину от гайдамацко-германских разбойничьих банд. Рада министров и Центральная Рада, пытающиеся управлять Украиной милостью Вильгельма и против воли громадного большинства украинского народа – незаконное, немцами поставленное правительство, и потому все его постановления и распоряжения незаконны и не обязательны для украинского народа. Это лжеправительство должно быть изгнано, и оно будет изгнано, но сделать это могут только рабочие и крестьяне Украины.

И мы, Центральный Исполнительный Комитет Советов Украины и Народный Секретариат, с твердой уверенностью в том, что настанет час, когда с измученных плеч украинского народа будет сброшено тяжкое иго чужеземного владычества, и свободная, советская Украина, выдержав грандиознейшую борьбу за самоосвобождение, заживет, наконец, мирной, спокойной жизнью, провозглашаем в этот тяжкий час испытаний:

Да здравствует восстание рабочих и крестьян Украины!

Долой германо-гайдамацкую Раду!

Да здравствует Рабоче-крестьянская Советская Украина!

Центральный Исполнительный Комитет Советов Украины.

Таганрог, 19 апреля.

20/ІV вышел последний номер «Вестника Украинской Народной Республики» орган ЦИК Советов Украины, начавший свое издание в Харькове 13/ХІІ 1917 года и продолжавший выходить в Киеве, Екатеринославе и Таганроге.

21/ІV Народный Секретариат и Организационное Бюро по созыву партконференции (б-ков) Украины покинули Таганрог и выехали в Москву.

К 1 мая сдали Таганрог и Ростов, наши уцелевшие войска отступили на территорию РСФСР, и на всей территории Украины Советская власть была снесена штыком германского империализма.