Босс (СИ)

4. Заслужить внимание

Никто особо не выбирал это место, оно просто оказалось первым, что попалось по дороге в город.

Крохотный бар с ироничным названием «Ангельская пыль» не особо ждёт гостей в поздний час, да ещё и в будний день — или ночь. За стойкой скучающе натирает бокалы тощий парнишка-бармен, в углу шумно обсуждает движки и лошадиные силы компания байкеров, а посреди небольшого зала лениво играют партию бильярда две девушки в завязанных узлом клетчатых рубашках. Опасности ни от кого из присутствующих можно не ждать, и Николас позволяет себе расслабиться, развалившись на барном стуле и расстегивая пиджак. Смотря на Эми, бодро опрокинувшую в себя за первые десять минут уже третий шот текилы, он тоже ощущает противную сухость во рту. Выпить хочется, и не колы, ради приличия плещущейся в его бокале, но он сегодня не только шофёр, но ещё и негласный сопровождающий. Охранник? Смешно, ведь если здесь и есть кто-то угрожающий, то скорее растрёпанная низкорослая девчонка с едва подсохшими волосами, так сильно пахнущими чёртовой ежевикой. Аромат, который першит в горле с самого утра.

Состояние Амелии его откровенно пугает. Сначала она с диким подчиняющим взглядом требует отвезти её в бар. Потом всю дорогу упорно молчит и курит в окно, лишь то и дело нервно скользит пальцами под чокер, морщась, как от боли. «Сними эту дрянь!» — хочется выплюнуть Нику, ужасно раздражающемуся при виде дурацкого, отрезвляющего ошейника на девичьей шее. Но прекрасно понимает, что не её руки надели это — не ей и снимать. И вот сейчас она хмуро прищуривается, подливает себе сама текилы в стопку, отказавшись от услуг бармена. Руки всё ещё подрагивают, мелко и едва заметно в приглушённом свете «Ангельской пыли».

— Может, тебе тоже налить? — в который раз кивает она с усмешкой бледных до синюшности губ на его бокал.

— Боюсь, что не приучен садиться за руль подшофе, — мягко и не совсем честно отказывает Николас, а затем вздыхает, всё же решаясь на негромкий вопрос. — Эми, какого чёрта произошло?

— Не твоё, — стопка резким движением залита в рот, следом острый язычок слизывает соль с руки: даже не передёргивается, — собачье, — запихнув дольку лайма, она наконец-то невнятно договаривает, — дело.

Он лишь закатывает глаза: глупая, а то по ней незаметно, что едва держит себя в узде. Ещё пара стопок, и ноги её уже не понесут, но отобрать у неё бутылку совершенно нет желания. Пусть у неё будет свобода хоть в чём-то, потому как исполнять прихоти Босса целыми днями точно не простая работа для нервов. Без косметики и с влажными волосами она кажется столь хрупкой и невинной, что лишь муть в пасмурно-серых глазах выдаёт, сколько дерьма накопилось у неё на душе. Не выговорится. Не доверяет. И это справедливо на сто процентов.

— Моё, если сейчас Алекс ищет меня для какой-то работы, пока я тут теряю с тобой время, — наигранно блефует он и вытаскивает из кармана пиджака сигареты. Эми сверкает глазами, недобро прищуривается, словно оценивая, достоин ли он правды. И кажется, не находит в нём подходящей жилетки для нытья. А может, просто не в её характере жаловаться.

— Можешь валить. Сама доберусь обратно.

Её демонстративное безразличие почему-то страшно его нервирует. Всегда будучи спокойным и рассудительным, именно сейчас Николас понемногу начинает терять терпение. Когда она изображает то ли святую неприступность, то ли королеву бала: того и гляди, ей надоест мучиться со стопками, допьёт текилу с горла и пойдёт плясать на бильярдном столе. Хотя при взмахе тонкой руки в сторону бармена ясно видится, что движения остаются чёткими и слаженными:

— Эй, мальчик! Ещё лайма.

— Минуту, мисс!

А вот в её расслабленной улыбке в адрес незнакомого парнишки уже чувствуется, что контроль уплывает сквозь пальчики. Умом Ник прекрасно понимает, что Босс не одобрит такой вот отлучки, и виновата останется не Эми. Бросить её тут не может по определению — мало ли, что она натворит в пьяном состоянии. Это общество нужно защищать от неё, а не хрупкую на вид девчонку от толпы байкеров. Но и сидеть тут до утра в ожидании, пока она упадёт головой на стойку, как минимум странно. И решение приходит само.

— Бутылку Джека, — устало бросает он суетящемуся мальчишке в фартуке.

— Вот это уже другой разговор, — довольно хмыкает Эми, одобряя этот выбор. Небрежным жестом убирает падающие на лицо волосы и тихо, чуть нетрезво шепчет, — слушай, а если я тебя спрошу, как мужчину, ты мне ответишь честно?

— Смотря о чём спросить, — он пытается не любоваться тем, как она на мгновение закусывает губу. Не задержать дыхание, когда чертовка словно дразнит, наклоняется к нему ближе, вплетая в спёртый воздух придорожного бара аромат ежевики и лайма. Хреново выходит: кажется, изо дня в день она всё привлекательней, потому как в животе пульсирует напряжением. Не дышать ей. Только не дышать.

Боже, какой он идиот. Как по-идиотски было думать о ней весь день, вспоминать привкус вишни от её чашки с кофе и умелость женских пальцев, затягивающих клемму аккумулятора. Ведь её сейчас интересует совсем не то, как его рука непроизвольно сжимается в кулак.

— Ник, я что, настолько страшненькая? Ну там, не знаю, чего во мне не хватает? Размера груди? Пластики? — это уже абсолютно точно, вопросы не самой Амелии, а говорящей в ней текилы. От внезапного истеричного смешка его удерживает только полная серьёзность на милом личике и громко стукнувшая бутылка виски с двумя бокалами, предоставленная барменом. Отвлекло. Но от улыбки не спасло. Она что, набивается на комплименты?

— Ты сейчас серьёзно, Эми?

— Серьёзней некуда, — печально моргнув, она переводит задумчиво-рассеянный взгляд на каплю, стекающую по темному запотевшему стеклу холодного «Джека Дэниэлса». Словно говорит сама с собой, когда осторожно признаётся. — Я не понимаю его. Он наигрался и потерял интерес. Но я-то по-прежнему в нём нуждаюсь, понимаешь? Делаю для него всё, что прикажет, пытаюсь угодить. И вижу, как сильно ему плевать на меня. Хотя он ревнует…

— Это не ревность, дурочка, — укоризненно качает головой Ник, безмерно удивляясь тому, что она надеется на искренность со стороны конченного мудака. — Это просто чувство собственника. Ты для него не больше, чем бокал вина. Выпьет и бросит через плечо, разбивая окончательно.

— А ты хорошо его знаешь, — нетрезво протягивает она, хмуря брови. Взяв из руки Ника так и оставшуюся в его пальцах пачку сигарет, аккуратно вытягивает одну зубками. И только предмет их странного разговора помогает сохранять здравый рассудок: слишком манящая эта сумасшедшая девчонка в жалких дюймах от его тела. Слишком отчётливо греет собой воздух между ними, трепеща длинными ресничками. — Неужели ты думаешь, что до него абсолютно никто не сможет достучаться? Он человек, не машина.

Ник невольно оглядывается на других посетителей бара: тема приобретает откровенные тона, а шпионы могут быть везде. Однако на них по-прежнему никто не обращает внимания, так что он старается придать смелости своим действиям. Достаёт из кармана зажигалку, даёт Эми прикурить, и она послушно дымит его сигаретой. Ник решительно тянется к запотевшей бутылке и сворачивает пробку с глухим хрустом. Отвечать не торопится. Думает. Надо ли ей знать, что выполняет роль подстилки для чудовища? Безусловно. Возможно, это единственное, что поможет ей понять: сбежать никогда не поздно.

Например, сбежать к кому-то, кто проявит к ней чуть больше заботы и увидит в ней человека, а не коврик для вытирания ботинок. И кажется, это самый главный мотив для правды:

— Он эгоист. До мозга костей. Представь, насколько ему похуй на весь мир, если он собственными руками прикончил своего папашу, — едва слышно, попутно разливая на два бокала виски. Такие темы уже требуют пары алкогольных градусов в крови, а тачку Герра всё равно никто не остановит по дороге обратно, чтобы проверить трезвость водителя.

Эми тихонько ахает, ближе придвигает свой стул. Пасмурные глаза зажигаются каким-то болезненным, лихорадочным интересом. Быстро затянувшись дымом, она выдыхает серую струйку в сторону и как будто намного трезвеет:

— Откуда знаешь? Это было больше года назад. А ты работаешь на него меньше.

— Кларксон, — пожимает плечами Ник, вспоминая старый разговор с дворецким Браунвилля, пока они грузили в багажник чьё-то бренное тело. Не самые лучшие дни его жизни, но раз уж Эми нужны доказательства, что Алекс — монстр, то это не сложно. — Старик мне рассказывал многое. Той ночью Эдвард поехал на встречу с каким-то важным клиентом, один. А Алекс сразу за ним, прихватив оружие. Но вернулся он раньше, а дворецкого заставил подтвердить алиби, якобы не выезжал из дома. Кларксон случайно проболтался мне, потому что скучает по предыдущему хозяину: тот был в разы добрей к нему, насколько это возможно для наркобарона.

— Во времена Эдварда такого ужаса не было, — кряхтение, закидывая чёрный мешок в багажник в четыре руки и укоризненный взгляд на входную дверь. — А этот щенок уже утопил бизнес в крови. Я вытираю её с пола чаще, чем следы от туфель!

Неудачные воспоминания заставляют Ника взять бокал и выпить почти залпом. Он понимает дворецкого на сто процентов, потому что сам временами тоскует по нормальной жизни. По дням, когда с увлечением перебирал движки в мастерской, а вечерами ел пиццу с Мэл под глупые комедии с Джимом Керри. Теперь память об этом словно тухнет, и кадры становятся серыми, как в засохшей от старости киноплёнке. Но как же дорого он бы отдал, чтобы вернуть это. Или хотя бы начать с нуля. Уехать… и быть самим собой, забыв уже, наконец, про длящийся полгода нескончаемый хоррор. Снова заниматься только тачками, желательно в компании умелого напарника… напарницы?

Эми мрачно молчит. Тоже берёт бокал, но не пьёт, с сомнением вертя его в пальчиках. Забытая сигарета в левой руке почти истлевает, и она тушит окурок в пепельнице на стойке. Ник видит, как она сомневается в его словах, не верит, всё ещё надеется, что Алекс добрый рыцарь с дурными замашками, которые можно перевоспитать. Наивная девочка. Не будет у неё хэппи энда с этой тварью. Никогда он не оценит нежности этой бледной кожи, никогда не накормит её хрустящей картошкой фри и хорошим бургером, чтобы наконец-то перестали так торчать кости ключиц. Никогда не ответит взаимностью, и надо быть абсолютно доверчивой овцой, чтобы не понимать этого. Всё, что ей сейчас нужно — капля заботы, а не всё-таки залитый в горло виски. И только после щедрого глотка она выдавливает:

— Уверен? То, что ты мне рассказал, ещё не доказательство его вины. Это могло быть совпадение. Или у него могли быть веские причины для этого поступка.

— Чёрт побери, не будь его блядским адвокатом! — раздражённо передёргивается Николас. — Веская причина пустить пулю в отца, который, между прочим, не был таким мудилой, как он, никогда не бил его или ещё что-то вроде того. Алекс рос золотым мальчиком с серебряной ложкой в жопе. В полной вседозволенности. По словам Кларксона, получал достаточно внимания от Эда. Но это нихуя ему не помешало, и причину ты видишь сама: жажда власти. Хотел занять чужое место, не дожидаясь естественной смерти старика. И в тридцать лет возглавить одну из самых крупных картелей США. Так ты всё ещё думаешь, будто твоя никому не всравшаяся преданность и готовность раздвинуть ноги способна покорить его? — говорить это вслух горько и едко, комок встаёт в горле, но он же не идиот, и понимает, какие услуги оказывает Эми хозяину. Ник буравит её тяжёлым взглядом, желая лишь одного: донести до неё истину. Хотя на секунду пришлось представить, как чужие касания срывают стоны с этих самых губ, и от бессилия что-то изменить злость начинает душить его, раздирая лёгкие.

Чужая, чужая, чужая. Собственность.

Амелия мрачно хмурится, плотно сжимает челюсти. У неё явно много чего на уме, но это грозит стать настоящей ссорой, а потому она просто устало облокачивается о стойку, подпирая ладонью лоб. На секунду прикрывает глаза, вдыхает, а затем просит столь отчаянно, что у Ника проходят мурашки вдоль позвоночника:

— Помоги мне. Я как будто в каком-то колесе, и не могу выбраться. Чем больше я пытаюсь к нему приблизиться, тем больше отдаляюсь. Я так устала, — нетрезвое, тихое признание, тонким всхлипом сжавшее сердечную мышцу своей болью, отдавшей в кончики пальцев. Ник не может противиться своему внезапному желанию, и мягко накрывает её руку своей, пытаясь дать хоть каплю тепла этой бледной холодной коже.

— Эми, тебе нужно прекратить быть его ручным зверьком, — осторожно начинает он, поймав её растерянный, мутно-пьяный взгляд. — Почему бы просто не уйти? Что тебя держит на этом поводке?

Она моргает, будто опомнившись. Стирает скатившуюся по щеке слезинку и встаёт со стула. Старательно сохраняет дистанцию между ними, прерывая короткое касание. Подхватывает начатую бутылку виски, шлёпает на стойку несколько вытащенных из заднего кармана джинсов купюр за выпивку и только потом коротко отвечает на вопрос, который мучает Николаса три долбаных недели:

— Вряд ли ты поймёшь. Но если я снова кого-то потеряю в этой жизни, то точно сойду с ума, — на такой странной фразе Эми разворачивается, и Нику приходится встать следом за ней, чтобы направиться к выходу из бара. Ноги у девушки чуть пошатываются, и идёт она нетвёрдой, кривой походкой. Удивительно, что при такой концентрации алкоголя в крови она ещё умудряется говорить связные вещи. На ходу успевает сделать ещё один глоток уже прямо из горла, прежде чем её спутник открывает перед ней дверь.

— Надеюсь, мы едем обратно, а не в караоке? — Ник неуклюже шутит, чтобы только развеять образовавшееся между ними давление воздуха. Глоток кислорода на тёмном крылечке оказывается как раз кстати: хотя бы перестаёт печь рецепторы запахом ежевики.

— Думаю, если мы вернёмся под утро, папочка будет злиться, — рассеянно лепечет Эми, не оглядываясь на него.

Следующий её кривой шаг к ступенькам чуть не становится роковым: шатающиеся ноги не находят во тьме опоры, и она с писком летит вперёд, грозя разбить лоб об асфальт. Спасает только хорошая реакция Ника, когда он спешно обхватывает руками её талию, удерживая от падения:

— Эй! Осторожно, мисс текила!

Замирает. Ощущение её хрупкого тела в его неожиданных объятиях, которые бы абсолютно точно не допустил при другой ситуации, моментально будоражит воображение. Вместо того, чтобы отпустить тут же, как только миновала опасность, он только придвигается чуть ближе, чувствуя, как сворачиваются в узелки нервы, когда её ягодицы прижимаются к его паху.

— Спа…сибо, — двумя глотками воздуха шепчет Эми, не сопротивляясь и не выворачиваясь из его рук. И это придаёт смелости его действиям: к чёрту, почему бы и нет?

Мягко разворачивает её лицом к себе, ловя недоумевающий взгляд и пропадая в той обезоруживающей потребности, что она излучает сейчас. Может, слишком пьяна. Может, он будет жалеть, что сделал это именно так, когда она вряд ли себя контролирует. Но если судьба сама подкидывает шанс показать ей, что у Эми имеются другие варианты, то он убедит её, что может быть иначе.

Иначе — это решительно обхватить ладонями аккуратное личико, слегка поглаживая большими пальцами смешно, по-детски порозовевшие впалые щёки. Пытаясь передать всю нежность, которую она вызывает у него, пробуждая воспоминания о том, как он заботился о ком-то столь же маленьком и нуждающемся в крепком плече. В пасмурных глазах мимолётная паника, как миниатюрная майская гроза. Чтобы отрезать ей пути отступления, Николас подаётся вперёд и накрывает её губы своими, осторожно пробуя вкус.

Сквозь терпкость алкоголя и горечь сигарет отчётливо чувствуется вишня — сладость и пьянящая податливость. Ещё лучше, чем он себе представлял утром. И Эми робко отвечает ему, словно впервые целующаяся на выпускном старшеклассница, скользит языком по его нижней губе, а затем позволяет ему ворваться глубже. С победным боем пульса в груди Ник крепче сжимает её талию через кожаную куртку и неспешно, смакуя каждую секунду, изучает её рот изнутри. Не оторваться, потому что прекрасно чувствует, как от его жара нагревается под ладонями её кожа, и это хуже любого наркотика. Вишня в ликёре, звенящая терпкость. И пусть Эми так и не сделала попытки обнять его в ответ, по-прежнему держа чудом не разлитый виски в правой руке. Она его — на целых тридцать секунд, окончательно убеждающих, что он уже пропал без шансов спастись.

— Нет, — хрипло выпаливает вдруг она, неожиданно разрывая это дурманящее сплетение. Теперь в её глазах застывает настоящий ужас, окатывающий льдом после столь откровенно близкого контакта. Непонимание и разочарование больно бьют изнутри, но ровно пока она не объясняет, — Не надо, Ник. Он убьёт тебя. За меня — убьёт, — столь убеждённо, что её страх дымкой встаёт над их головами, возвращает в реальность, на грязное серое крыльцо придорожного дешёвого бара.

— Эми, мне плевать на него…

— А мне не плевать на тебя. Хочешь отправиться кормить пираний? — честное признание и беспокойство, абсолютно не наигранное, поселяют в нём луч надежды. Надежды, что она не жалеет, и что тоже ощущает, как вибрирует воздух между ними. Что ей понравилось, и значит, всё не зря: он будет сражаться за неё с самим дьяволом, чей ошейник всегда на её теле. И предложение звучит само, единственно возможное:

— Я хочу, чтобы мы сбежали от него. Вместе. Что думаешь?

Она криво улыбается и отодвигается на шаг. Опустив взгляд на ступеньки, осторожно спускается с крылечка, и, оказавшись внизу, вновь прикладывается к бутылке. Ник ждёт хоть какой-то реакции на его слова, однако её нет. Амелия оглядывается на него через плечо и бросает со всей возможной небрежностью, словно уже вычеркнула из памяти последние минуты:

— Так мы едем или будем стоять тут вечность?

Но ещё играющая на губах пьяная вишня чётко внушает Нику, что он не заведомый аутсайдер рядом с фаворитом гонки. Не смог когда-то спасти Мэл. Но второй шанс использует наверняка, и теперь это уже дело принципов: в отличии от мерзавца Алекса, у него их имеется достаточно.

***

Виновата.

Это печёт изнутри даже раньше, чем Эми открывает заспанные глаза, чем разум выплывает из мутного забытья, а во рту встаёт мерзкий привкус. Похмелье никто не любит. Но когда общая разбитость тела и гудящая голова смешаны с чётким пониманием, что сотворила какое-то дерьмо — это хуже вдвойне. Хочется зарыться обратно под одеяло и никогда не вставать с кровати, до которой хоть тресни, но не помнит, как добиралась ночью. При попытке воссоздать всю свою гулянку, она глухо стонет от отчаяния и запихивает тяжёлую голову под подушку. После бара была гонка по трассе с её отчаянными визгами в окно и оглушительно орущими песнями Нирваны и Queen. Кажется, она даже подпевала… И кажется, что Ник отличный водитель, вытворявший на трассе что-то невообразимо весёлое: в памяти отпечатались только эмоции. Но никакое удовольствие от его общества не пересиливает и не оправдывает жуткого чувства вины. Чёрт, как она вообще могла позволить себя касаться другому мужчине?

После порыва спрятаться и умереть от своей глупости приходит принятие. Вряд ли это уже изменишь. Случилось и случилось. В конце-концов, она же не переспала с ним, просто разок поцеловалась под действием алкоголя и расшатанных нервов.

Разок ведь, правда?

На этот вопрос разум упорно молчит, и Эми смиряется. Встаёт со смятой постели, с сомнением окидывает себя критичным взглядом. Раз сняла ночью джинсы, куртку и ботинки, то значит, скорее всего до спальни доковыляла сама. Краткое облегчение не помогает, к горлу подкатывает тошнота. И следующие сорок минут она проводит в ванной, пытаясь прийти в себя. Холодный душ и мятная зубная паста возвращают к жизни разбитое тело, но вот вина только усиливается. Алекс готов убить за шлепок по её заднице. Что он способен сделать с бедным парнем за случайный поцелуй — лучше не представлять. Ник не заслуживает этого. Но Алекс… он не должен терпеть её враньё. Это прямой путь к недовольству папочки, к недоверию, которое так стремится преодолеть. Так что Эми принимает единственно верное решение: надевает чёрные шорты и майку, собирает волосы в хвост и твёрдой походкой направляется вдоль коридора к его кабинету.

Однако несколько коротких стуков в деревянную дверь успеха не приносят. Дёрнув ручку, понимает, что заперто. Только сейчас, с сомнением хмурясь, достаёт из кармана телефон и закатывает глаза: конечно, уже второй час дня. Не будет же Алекс весь день сидеть и ждать, пока она проспится — да честно говоря, скорее всего ему глубоко плевать, где шаталась и что делала его маленькая Эм, если к ней не было поручений. Смиряясь с тем, что уже вряд ли увидит его до самого вечера, Амелия обречённо топает к лестнице. Возможно, распоряжения для неё остались в столовой.

— Добрый день, Кларксон, — чуть сипло здоровается она, завидев внизу неизменного вышколенного дворецкого со стопкой выглаженных тёмных простыней.

— Здравствуйте, мисс, — как обычно, безукоризненно вежливо и безучастно откликается он, не показывая ни одной эмоции на старческом лице. И наверное, именно сегодня, когда раскалывается голова и мутит желудок, Эми надоедает это терпеть:

— Чёрт, почему до сих пор не на «ты»? — устало вздыхает она, спускаясь по последним ступенькам.

— Потому что обслуга в этом доме должна сохранять свой статус, — с неясной ей гордостью вздёргивает подбородок Кларксон. В чуть грустных мутновато-серых глазах не видится осуждения, и уже это толкает Эми на неожиданный, продиктованный интуитивно шаг:

— Ну так между собой обслуга вправе общаться на равных? — с усмешкой признаёт она своё недалеко ушедшее от него положение, чем заслуживает лёгкую, едва заметную улыбку. Глаза мужчины теплеют на пару градусов, что уже достаточно ощутимый прогресс. — Идём. Алекса нет, насколько я поняла. Составишь мне компанию за чашкой кофе?

Он мнётся, но недолго. Кидает сомневающийся взгляд на большие настенные часы, а затем с обречённым старческим кряхтением откладывает стопку белья на небольшой столик у лестницы.

— Если моя компания не смущает… тебя.

— Эми, — легко подсказывает она ему, внутри тихо радуясь: давно надо было разрушить эту границу. Она не принцесса в замке, а просто один из вечных рабов. Чокер и шрам на шее будут напоминать ей об этом каждую секунду. А вот дружба с дворецким, как показала вчерашняя беседа с Ником — дело довольно интересное. — Не знаешь, куда уехал Алекс? Распоряжений для меня не оставлял?

Они вместе направляются к кухне, и по пути Кларксон с облегчением расстёгивает свой форменный пиджак. В кои-то веки позволяет себе чуть согнуть спину, не держась в рамках выдрессированного временем слуги. Интересно, сколько лет он работает на эту семью? Вероятно, дольше, чем живёт на свете сам Алекс.

— Нет, Эми. Даже не спрашивал о тебе, и что ты пропадала где-то полночи он тоже вряд ли видел. После… игры в покер Александр ещё пару часов работал с бумагами в кабинете, а потом ушёл спать, — такого подробного отчёта она и не ожидает, зато многое сразу проясняется. Вероятно, сегодняшнее безделье для неё — его способ отблагодарить за вчерашнюю помощь.

Или он попросту забыл о ней, как уже не раз бывало.

— Значит, я сегодня предоставлена самой себе, — наигранно весело подводит Эми итог и смело подходит к навороченной кофемашине на гигантской пустующей кухне, сверкающей глянцевым холодом. — Капучино, эспрессо?

— Капучино, — Кларксон присаживается на один из стульев и с наслаждением вытягивает ноги. В его возрасте уже явно не так просто исполнять обязанности едва ли ни единственной прислуги в доме. Помимо него Эми замечала лишь нерасторопную итальянку-повариху, абсолютно не говорящую по-английски, и приходящую три раза в неделю чернокожую горничную, также не отличающуюся знанием языка. Природное любопытство даёт о себе знать, и пока загудевшая кофемашина варит свой напиток, Амелия разворачивается к дворецкому и с как можно большей участливостью замечает:

— Наверное, чертовски сложно работать в этом доме в таком возрасте?

— Раньше было проще, — согласно вздыхает Кларксон. — При Эдварде. Гости приходили чаще, но зато после них было меньше… уборки.

Эми усердно кивает, всецело понимая, что он имеет ввиду. Хочется направить разговор в интересующее её русло, и она закидывает первый пробный камень: благо, старику явно скучно, и возможности поболтать о прошлом он не упустит.

— А каким он был? Эдвард? Таким же…

— О, нет-нет, — ей даже не приходится договаривать, потому как Кларксон торопливо мотает головой. — Он взял меня в свой дом в очень сложный период моей жизни, когда я был на грани того, чтобы просить милостыню. Чем, конечно, очень выручил, и я до сих пор ему благодарен. Да, Эдвард занимался нелегальным бизнесом, но делал это совсем иначе. Умел к каждому найти подход, компромисс. Его очень уважали партнеры. И в приступе гнева я видел его всего дважды за все тридцать лет службы: когда он узнал, что его жена умерла в родах, и когда Алекс…кхм.

— Алекс — что? — живо заинтересовалась Эми, нащупав нужную ей ниточку и цепляясь за неё моментально. — Он злил отца? У них были плохие отношения?

— Алекс — маленькое, избалованное чудище, — сухо выдавливает Кларксон так тихо, словно боится, что его подслушивают. Нервно потирает шею, оглядываясь на дверной проём, но всё же продолжает. — Как единственный наследник и последнее, что осталось у Эдварда после смерти любимой жены, он получал абсолютно всё. Ему вообще никогда не отказывали, а отец пытался компенсировать отсутствие матери своим вниманием и кучей услужливых нянек. И когда Алексу было восемь, он столкнул одну из них с лестницы, потому что та не дала ему шоколада. Бедняга свернула себе шею.

— Няньки бывают сильно раздражающими, — бездумно шепчет Эми, с лёгким холодком впитывая такие истории. Но если она хочет понять его, то должна узнать ещё больше. — И что сделал Эдвард? Наказал сына?

Кларксон грустно усмехается, складывая руки на груди.

— Ты ещё не поняла? Маленькому принцу было позволено абсолютно всё. Эдвард злился, пока собственноручно закапывал няньку, не хотел огласки среди подчинённых. Но в итоге просто уволил всех приближённых, кроме меня и управляющего фирмой, чтобы его отпрыск больше никого не покалечил. Алексу даже пальцем не погрозил, чем распустил его окончательно. Я пытался открыть ему глаза, доказать, что его сын растёт агрессивным, эгоистичным манипулятором. Надеюсь, хотя бы в ночь своей смерти он всё это осознал. Ты же спрашиваешь поэтому, да? — проницательность старика несколько обескураживает, и Эми сконфуженно улыбается. Конечно, у неё на лбу написано, к чему ведут все эти вопросы. — Я обеспечил ему алиби лишь в память об Эдварде, который бы перевернулся в гробу, если бы его отпрыск попал за решётку. Но выгораживать его не стану, как и оправдывать хоть что-то из того, что Алекс творит.

— Если ты его так осуждаешь — почему же не уйдешь на заслуженную пенсию? — удивлённо поднимает брови Эми.

— Лишь потому что без дела, которым занимаюсь половину жизни, я снова начну прикладываться к бутылке, — Кларксон опускает виноватый взгляд в пол, неловко замолкая. Чтобы не смущать его ещё больше, Амелия забирает из кофеварки две наполнившихся чашки и с улыбкой подносит одну из них дворецкому:

— Я понимаю. Все мы тут находимся потому что сами так решили. И спасибо за откровенность, Кларксон.

***

Стучит несмело, одной рукой, потому как в левой держит негромко звякнувшую о блюдечко фарфоровую чашку с кофе. Эми не страшно, даже после всего, что узнала с момента предыдущей встречи с Боссом. Пусть все окружающие считают Алекса законченной мразью, но для неё возведённый пьедестал не пошатывается ни на миг. Тёмно-вишнёвый атласный халат неприятно морозит плечи: в Браунвилле всегда несколько прохладно, а возле кабинета хозяина в конце коридора особенно ощущается холодок. На третий робкий стук в дубовую дверь ей наконец-то слышится чуть хрипловатый голос, вызвавший мурашки предвкушения:

— Войди, Эми.

И как узнал, что это она? Улыбка сама поселяется на лице, и Эми осторожно протискивается в дверь, тщательно стараясь не расплескать капучино в чашке. Даже давящее до сих пор чувство вины отходит на второй план, когда видит сидящего за столом Алекса. Его кабинет она любит едва ли не больше своего крохотного балкона. Большой и минималистично-элегантный, пропитанный ароматом кубинских сигар и восточных пряностей. Высокое окно за спиной хозяина завешано жалюзи, и тусклый жёлтый свет создают современные панели на потолке. Его удобное кожаное кресло примыкает к широкому массивному столу тёмного дерева. По правой стороне комнаты длинный и узкий аквариум с голубоватой подсветкой, на который Эми предпочитает не смотреть лишний раз: уж очень не нравятся ей его хищные жильцы с острыми зубами. Напротив стола, в противоположном конце кабинета, располагается удобный чёрный диван с велюровой обивкой — в первую неделю проживания тут Амелии даже повезло несколько раз проверить его на прочность своим телом. Левую сторону помещения занимает шкаф, набитый книгами и папками с документами.

— Ты, кажется, просил кофе? Перехватила Кларксона в коридоре, — она с тихим стуком ставит своё подношение перед Алексом, предусмотрительно не загораживая раскинутый ворох бумаг со множеством мелких цифр. — Отчёты?

Она не обольщается, что он хотя бы поднимет на неё взгляд. Слишком занят. Но сейчас ей требуется его присутствие столь остро, что в ход идут все приёмы, какие могут быть в арсенале сходящей с ума без внимания женщины. Атласный халат экстремальной длины, изящное нижнее бельё из дальнего уголка шкафа. Распущенные волосы, даже чуть завитые на кончиках: слишком много свободного времени у неё было сегодня в ожидании его возвращения домой.

— Минусы владеть легальным бизнесом, — чуть раздражённо закатывает глаза Алекс, напряжённо вчитываясь в очередную бумажку со столбиками цифр. — Чёртовы налоги…

Густые брови сурово сведены, и вид у него сегодня максимально растрёпанный и усталый. Таким Эми доводилось его видеть крайне редко за всё время знакомства. Чтобы помята тёмно-коричневая рубашка, даже не заправленная в брюки, чтобы практически торчком не приглаженные каштановые волосы. Алекс на удивление рассеянно нащупывает пальцами чашку и не глядя отпивает кофе. Не прогоняет, но и не обращает особого внимания на присутствие наблюдательницы. И она принимает это за предоставленный шанс извиниться — пусть даже не вслух, ведь смелости не хватает, чтобы признаться в поцелуе с другим.

Наклоняется над столом, максимально прогибаясь в спине, так, что небрежность её одеяния позволяет заметить кружево элегантного лифа насыщенного винного цвета. Если бы, конечно, кто-то вообще собирался это замечать. Облокотившись и подперев личико ладонями, Эми задумчиво произносит, с лёгкой насмешкой окидывая взглядом стопки бухгалтерских документов:

— А Эдвард совсем не запаривался со всей этой волокитой. У него ведь был управляющий для всего этого, — наигранно-нечаянно, словно говорит о чём-то вполне себе обыденном. Задерживает дыхание, ожидая реакции. Она сегодня узнает правду из первых уст. Довольно шепотков за его спиной.

— И потому его наёбывали на миллионы долларов все, кому только было не лень, — спокойно комментирует Алекс, наконец-то отрывая взгляд от бумаги в руке и переводя его на Эми. С лёгким удивлением сводит брови, как будто только сейчас замечает, что она уже столь близко. — Хм, и кто же тебе рассказывает подобные факты? Уж не старый ли сплетник Кларксон?

— Не вини его, — извиняющаяся улыбка ярко-бордовых губ дополняется игривым наклоном головы. — Ты же знаешь, если мне нужно, я умею быть паинькой и добиваться интересующей меня информации.

Пользуясь тем, что отхватила себе хоть секунду его драгоценного времени, Эми жадно глотает любимый аромат из шоколада, пряностей и кофе. Настоящий наркотик, без которого ломит кости. И пока Алекс вновь не отвлёкся на что-то ещё, она скользит пальчиками по своей шее, ниже и ниже, невесомо очерчивая чёрными ногтями проглядывающие из-за лифа полушария груди.

— Я и не сомневаюсь в твоих талантах, милая, — лишь усмехается Алекс на эту открытую приманку и вновь делает глоток из чашки. — Но знаешь, если тебе что-то интересно, то просто спроси. Давай прямо: пустые сплетни обычно состоят из домыслов и грязи.

— Хорошо, — решаясь, Эми прикусывает щёку изнутри. Задавать такие вопросы просто безумие, но раз уж он хочет прямоты, то пусть потом не возмущается. — Ты и правда, сам прикончил своего отца?

Напряжённо всматривается в его лицо, однако Алекс невозмутимо отставляет чашку на блюдце. Откидывается в кресле, и тонкие губы кривятся в лёгкой насмешке её очевидному напряжению.

— И?

Она открывает и закрывает рот, теряя слова. Шок не в том, что он не отрицает. Шок от полного похуизма в грязном шоколаде, даже чёрного уголька не зажигается. Нет, этому должно быть разумное объяснение. Слова Кларксона и Ника не могут быть правдой. Он не бесчувственная сволочь.

— Эми, и что дальше? — устало протягивает он, тяжело вздыхает, но видимо, сегодня у него нет сил увиливать и играть с ней, а потому честно поясняет. — Да, это я пустил пулю в его голову. Потому что старик выжил из ума, с каждым месяцем превращая фамильный бизнес в сущий дурдом, плодя лизоблюдов и не слушая моих разумных предложений по модернизации системы поставок. Если бы я ждал ещё хотя бы год, пока алкоголизм, наркозависимость или собственный беспросветный долбоебизм сведут его в могилу сами, мне бы уже нечего было наследовать. Это бизнес. И это рациональный подход. Ты научишься убирать в сторону все сантименты.

— Я не хочу учиться такому дерьму, — с горьким осознанием шепчет Амелия, пытаясь смирить свой разум с истиной. Для него и правда, все люди — лишь шестеренки в едином механизме налаженной системы. Любая гайка заменяема. А износившиеся детали подлежат уничтожению. — Когда ты стал таким беспринципным? Эдвард втайне издевался над тобой, или…

— Боже, детка, избавь меня от этой мылодрамы, — едва ли не смеётся он на такие глупые предположения, звучащие рядом с гигантским хищным аквариумом настоящим бредом. — Старик был слаб. Не хотел уйти на покой по-хорошему. И я взял дело в свои руки. Это не сведение счётов за детские обиды и не желание выебнуться и встать у руля поскорей. Только разум и логика. Я хотел и хочу приумножать капиталы, а не самому сидеть героиновым торчком на собственном товаре. Ещё вопросы, или мне уже можно, наконец, вернуться к этим силиконовой жопой написанным отчётам от Наоми?

Теперь уже в бархате баритона прорезаются холодные стальные нотки раздражения, быстро приводящие Эми в чувство. Зря она затеяла всё это. Пора смириться с пониманием, что через прошлое путь в сердце этого мужчины не найти. Всё, что ему нравится: послушание, готовность исполнять приказы и будоражить кровь сексуальностью. Амелия старается выкинуть из головы всё, что только что услышала, лишь бы наконец-то добраться до своей цели.

— Прости, это всё не моё дело, — торопливо признаёт она, а затем вдруг распрямляется, только чтобы с лёгкой коварной улыбочкой запрыгнуть на стол перед ним, складывая ногу на ногу. Халат задирается до критических отметок, и она готова дать руку на отсечение, что тяжёлый взгляд Алекса останавливается на её бёдрах. — Может, к чёрту эти бумажки? Отвлекись, расслабься, — соблазняюще прикусывает губу, мурашками нетерпения поглощая долгожданное внимание хозяина к своему телу.

— Того, кто часто расслабляется, наше любимое налоговое управление ебёт в жопу без мыла, — Алекс тянет пальцы к одной из тонких папок с отчётом, как раз оказавшейся под ягодицами Эми. И даже не раздумывая, попросту упирается локтем в её бедро и сталкивает с края стола, резким и небрежным жестом, не обращая внимания на тонкий протестующий писк. — Ты мне мешаешь, Эми!

От неожиданности она неуклюже шлёпается на пол, больно припечатывается о паркет локтями и коленями: едва успела выставить руки, чтобы не разбить лицо. На секунду задыхается от сжавшей горло обиды и унижения. Отмахнулся, словно от мухи! Глаза обжигает, и приходится пару раз моргнуть, прекрасно слыша, как Алекс над ней спокойно шелестит добытыми из папки документами. Возмущённое шипение заглушить не получается, пока она поднимается на ноги и откидывает с лица пепельные прядки. Босые ступни обжигает холодом. Так старалась… старалась вчера, сегодня, всегда! И всё равно недостаточно, чтобы заслужить его внимание!

Уйти и сдаться снова ей не позволяет уже проснувшаяся в груди злость. Не на Алекса — на папочку она вообще не умеет злиться. На себя, что такая глупая и непривлекательная, раз не может заполучить этого мужчину хотя бы на ночь. Заглушает всхлип: пусть он и любит её слёзы, но не дождётся. Ушибленные колени ноют, но Эми заставляет себя неспешно двинуться в противоположный конец кабинета, к дивану. И даже при этом покачивает бёдрами, словно не она только что была попросту отвергнута, как надоевший старый пиджак. Её ведь не прогоняют? Нет. Прямого приказа уйти не звучало. А значит, ей ничего не мешает сделать вторую попытку.

Алекс абсолютно не следит за её действиями: после шлепка об пол он будто вовсе забывает о том, что находится не один. Щедрым глотком допивает кофе, берёт карандаш и начинает с задумчивым выражением лица делать какие-то пометки на листке с цифрами. Амелия неуверенно присаживается на диван, получая лучшее место в первом ряду для того, чтобы ловить каждый его жест. Он пожалеет. Вчера ведь наверняка пожалел во время стриптиза, что не остался с ней наедине? И сегодня она закрепит этот успех. Нужно только вновь пробудить в нём эту тёмную жажду.

Уже не помнит о своём унизительном полёте с его стола, когда выравнивает дыхание и провожает взглядом движения его рук и бровей. Вот челюсти чуть сильней сжимаются, выдавая раздражённость. Папочка не в духе. Папочке просто нужно немного расслабиться с помощью своей маленькой Эм. Сердцебиение неизбежно ускоряется, едва только она позволяет себе представить эти белые пальцы не на карандаше, а на своей груди. Даже через разделяющие их футы чувствует мощную ауру хищника. Зверь не станет ручным, сегодня она в этом убедилась окончательно.

А разве ручным он будет столь же интересным, привлекательным и таким необходимым?

И благодаря этой странной мысли первая искра азарта вспыхивает в пасмурных грустных глазах. Сегодня ей не нужна музыка, ведь дикий стук молоточков висках всегда с ней, нужно только позволить им перехватить контроль над телом. Голодно облизывается и принимает более расслабленную позу, чуть раздвигает ноги, приглашающе. Алекс перед ней неслышно шепчет под нос ругательства, с каким-то остервенением зачёркивая карандашом неверные суммы в отчёте. Невольно думает о том, как здорово было бы перенаправить этот гнев с неведомой ей Наоми, хреново считающей его деньги, на себя. Она выдержит. Она даже словит кайф от грубости. Ох, его грубость, его необузданность, когда вколачивает себя в неё со всем возможным остервенением…

Судорожный томный вздох, сердцебиение ускоряет темп. Правая рука невольно поднимается к чокеру, чтобы очертить линию её ошейника. Не прекращая наблюдать за Алексом, она направляет свои пальчики ниже. К ложбинке груди, вздымающейся всё чаще. Невесомым порхающим жестом гладит сверху мягкие округлости, по самой границе с винным кружевом. Тряхнув головой, рассыпает волосы по плечам в ещё большем беспорядке, чем обычно, и решительно развязывает левой рукой поясок атласного халата. Струящаяся ткань легко расходится в стороны, обнажая молочную нежную кожу и две аккуратных родинки под лифом.

Реакции Алекса не следует — он всё ещё не поднимает темных от раздражения глаз от чёртовых листочков. Для него её словно нет. Но для неё он — всё, что существует реального сейчас. Реальны его длинные пальцы, проворачивающие карандаш. Реальна сексуальная небритость острых смуглых скул. И реален запах, который въелся под кожу, смесь из табака, шоколада и пряностей. Упивается уже этой малостью, которая ей сегодня позволена: любоваться объектом своего безграничного обожания и преданности. Этого достаточно, а остальное она может сделать сама.

Её движения становятся смелей, развязней. Ладонь обхватывает полушарие груди, мягко сжимает через кружево, и Амелия громко втягивает исчезающий воздух. Возбуждение стреляет по нервам колкими разрядами, остановиться уже нет шанса. Расставляет ноги чуть шире, продолжая работать на всё равно не замечающего её зрителя. Пальчиками второй руки гладит себя по бедру, подбираясь к кружеву белья. Ей на мгновение кажется, что Алекс шумно сглотнул: дёрнулся кадык, выдавая, что напряжение в воздухе между ними бьёт обоюдно.

«Ты чувствуешь. Не смотришь, но чувствуешь, как я хочу тебя. Ну же. Просто подойди и возьми!» — мысленно умоляет Эми, до лёгкой боли кусает щеку изнутри, чтобы только не сказать всё вслух.

Волна жара окатывает низ живота, когда она запускает проворные пальцы за ткань безобразно намокающих трусиков. Безошибочно находит центр своего возбуждения, и первое же касание к нему срывает с губ обречённый робкий стон удовольствия: слишком, слишком долго она нуждается в своём Боссе, слишком долго не получает желаемого.

— Нет, ты просто невозможна, — с каким-то остервенением откидывает Алекс от себя бумагу и карандаш, наконец-то поднимая на неё залитые чернотой глаза. В голосе сталь и властность, только ещё более сильными толчками желания скручивающая звенящие нервы его распалившейся девочки. — Ты мне мешаешь сосредоточиться, что тут не ясно?

— Поиграй со мной, — с придыханием тянет Эми, умоляя его взглядом. Вновь сжимает грудь, и рот приоткрывается в немом стоне. Он не должен устоять.

— Чёртова девчонка!

Вскочив с кресла, Алекс в несколько шагов преодолевает расстояние до дивана. Рывок Эми к нему столь отчаянный, что печёт торжеством ребра: не смог, не сдержался! Обвивает руками его плечи, жадно ловит сухие горьковатые от крепкого кофе губы. Алекс наклоняется к ней, больно стискивает своей хваткой талию, одним собственническим касанием заставляя Эми дрожать. Его язык беспардонно просказывает в её рот, и сплетение выходит голодным, резким, царапающим подбородок щетиной. Его запах парализует рецепторы, подобно морфию в венах: ядовито-приятно, и хочется только больше.

Эми несмело тянет его на себя, желая ощутить на себе тяжесть совершенного тела. Но Алекс разрывает поцелуй и уходит рваными касаниями губ к ее шее, жадно втягивая в себя нежную кожу возле чокера. Его холодные пальцы сильней сжимают талию, подбираются выше, вдоль выступающих ребер. Вслед за ними течет по венам ее нагревающаяся кровь: словно каждый нерв и каждая клетка подчиняются лишь движениям этих властных рук. Дугой выгибается ему навстречу, лишь бы нарастающий от долгожданного контакта жар не прекращался. Алекс остро прикусывает косточку ключицы, и Эми дёргается, прикрывая веки в поисках запретного удовольствия из лёгкой боли и желания, что уже настойчиво пульсирует в животе. Ее пальчики пытаются подобраться к пуговицам его рубашки, но в следующий миг щелчком застёжки расходится в стороны кружевной лиф, и вместе с тем пропадает дыхание. Умело и ловко открыв себе доступ, Алекс склоняется еще сильней, чтобы добраться до обнажившихся каменных бутонов. Адски раскаленные узоры, которые он выписывает языком на мягких полушариях, срывают отчаянный стон Эми. Недоумение и даже слезинка робкого счастья скатывается по краснеющей от заливающего её жара щеке: он что, и правда, думает о ее удовольствии? Ей не снится? Сердце вспыхивает от этого понимания, и следующее касание горячих ладоней вдоль тела Эми принимает, предварительно скидывая халат и остатки висящего на плечах лифа.

— Алекс, — тихо зовет она, еще не давая себе поверить в достижение своей главной и единственной цели.

Взаимность. Все, чего ей хочется.

— Ты так сильно хочешь меня? — его властный голос кажется на удивление мягким и обволакивающим в свой тягучий шоколадный плен. Не хочется выплывать, не сейчас, когда пульс отколачивает ритм первобытных барабанов, а эти невозможные глаза так жадно смотрят на чуть порозовевшую кожу шеи. — Покажи. Покажи, как сильно ты скучала по мне.

Такого Эми точно не ожидает — что ей даже не дадут глотка кислорода для ответа, вгрызаясь новым поцелуем в губы. Поглощая её, стирая все сомнения и заверяя коротким обжигающим укусом, что сегодня всё наконец-то будет иначе. Как надо. Что он готов не только забирать. Кажется, что это сон, вот только скользнувшая по бедру рука реальна до дрожи и трепета в позвоночнике. И когда мужские пальцы легко проникают за кружево трусиков, до Эми доходит смысл его слов. Он хочет чувствовать её готовность. С коротким всхлипом она впивается ноготками в его крепкие плечи, пока Алекс умело и плавно размазывает влагу по её пульсирующему от возбуждения клитору.

— Чёрт, — не сдержавшись, шипит Амелия, дёргаясь, словно на электрическом стуле. Она и в самых смелых мечтах не представляла, что это может быть так хорошо: что тело зазвенит, едва только именно эти пальцы впервые начнут изучать её реакции. Дышать абсолютно нечем, лишь аромат табака и кофе, когда она роняет голову на плечо своего искусителя.

— Мокрая, — довольно шипит Алекс, игриво прикусывает мочку её уха, посылая мурашки до пяток. — Всё для меня, маленькая Эм?

— Да, — жарко выдыхает Эми, едва найдя достаточно воздуха для этого.

Его ласки настойчивей, ускоряют темп. Она закусывает губу, когда в неё проскальзывают сразу два пальца, которым тут же подаётся навстречу в жажде движений. И наверное, сегодня звёзды перепутали всё космическое равновесие, потому как Алекс не останавливается, безумно приятно надавливает на чувствительную точку внутри. Тонкий вскрик удовольствия, и Эми чувствует, как немеют ноги в преддверии так близко подступающей разрядки. Пытается снова найти его губы для поцелуя, чтобы кончить с его вкусом на языке, но тут темп его касаний критически замедляется.

— Ну же! Чуть-чуть, — совершенно забывшись и растворяясь в сильных умелых руках, отчаянно шепчет ему Эми. Низ живота горит от потребности ощутить его в себе. Может, он хочет, чтобы она сделала это уже с ним?

— Не торопись, — ей слышится лёгкая насмешка, и вдруг Алекс отстраняется, покидая её тело.

Растерявшись от того, как резко это произошло, и ещё качаясь на волнах неудовлетворённого желания, Эми тянется к пряжке его ремня. Едва удаётся сфокусироваться на лице Алекса, часто моргая и тяжело дыша. Кажется, что кроме пульсации между ног нет ничего: слишком жарко, и ей адски необходимо продолжение этого пира. Пальцы не слушаются, едва справляясь с ремнём, и только сейчас она видит полыхающее во взгляде Босса мрачное веселье. Если бы не жуткая сухость во рту и сведённые судорогой ноги, то может быть, она бы придала этому чуть больше значения. Но только когда его руки небрежным жестом откидывают от себя её влажные ладошки, Эми замирает, смотря на него снизу вверх в недоумении.

— Я же сказал: мне некогда, — тон его голоса меняется в чистый обжигающий лёд. Он сам вытягивает из петель брюк ремень, неспешно наматывая его на сжавшийся кулак и бренча пряжкой. — Но ты никогда не понимаешь с первого раза, да?

— Алекс? — всё ещё не понимая и пытаясь ловить воздух, сосредоточиться на звуке его властного тембра, а не на том, как сейчас разорвёт от потребности ноющие рёбра.

— На колени, — чёткий, суровый приказ, поражающий громом. Не ослушаться, и Эми нервно сглатывает сжавшимся горлом, соскальзывая с дивана на паркет. Становясь перед ним в свою привычную позицию под жёстким, холодным взглядом.

Внутри горит от боли: физической из-за столь долгого томления и ещё более мучительной, от осознания. Не было никакой победы. Лишь пытка, которая ещё не закончена. Душит постыдный всхлип, прикрывая глаза, чтобы не показать ему, сколько в них стоит слёз от обиды и сколько рухнувших надежд.

Голое тело ощущает, насколько в этом кабинете прохладно. Возбуждение с каждой секундой гаснет, перерождаясь в болезненность от неудовлетворённости. Эми почти не замечает, как Алекс невозмутимо обходит её покорно стоящую на коленях фигуру, лишь стук ботинок — как набат в висок. Воздух застревает в горле из-за крутящейся в голове чёрной ярости. Секундное — оно всего лишь секундное — желание вскочить и протестовать, потому как её хозяин наклоняется и крепко заматывает своим ремнём её запястья. Даже дёргается, когда Алекс стягивает вместе её руки, упрямо сводя их назад. Мимолётный бунт тут же гасится вновь зазвучавшим голосом, и темнота внутри Эми покорно съёживается в комок.

— Когда я тебе что-то говорю, ты должна выполнять. Мне казалось, мы усвоили это давно, — буднично произносит он, словно не замечая, как дрожат от холода и льда его тона женские плечи и как всё ниже опускается голова Эми, придавливаясь его властностью и силой. — Я не тупое животное, которое можно приманить блядским видом. Когда я захочу тебя, то возьму. Но сегодня ты мне мешаешь заниматься делами. И раз не понимаешь сразу, то придётся учить тебя.

Закончив на этом колдовать с её запястьями, Алекс неспешно возвращается к столу с бумагами. Больше не удостаивая Эми и взглядом, задумчиво хмурится, выбирая несколько самых толстых папок. Она замирает, не в силах пошевелиться, а прохлада чувствуется всё острей для обнаженной кожи. Дрожь усиливается, и только когда хозяин делает шаг к двери, Эми робко подаёт истончавший голос:

— Я должна остаться тут… так? — на пробу дёргает связанным за спиной руками, неловко закусывает губу с размазавшейся помадой.

— Пока не научишься себя вести, — наигранно-сожалеючи вздыхает Алекс, но на лице непроницаемая маска безразличия. — Увы, мне придётся работать в столовой. Рыбки составят тебе компанию, — ещё шаг, и он уже берётся за ручку, но потом словно вспоминает главное. — И да, думаю, по связанным рукам можно понять, но всё же уточню: с этого дня тебе запрещено касаться себя самой без моего приказа.

Дверь за ним закрывается с глухим скрипом. Только после этого Эми разрешает себе шумный всхлип разочарования. Кажется, более жестокого дерьма с ней вообще никогда не происходило. Дать надежду, чтобы тут же её растоптать в грязь. Показать её место. Горячие и злые слёзы бесконтрольно текут по щекам, заливаются в безжизненно повисшие волосы и в рот, в котором ещё ощущается привкус пепла.

Признаваться не хочется даже себе. И конечно, она не сказала правды Нику. Этот поводок не перегрызть лишь по одной причине, но такой, которую не пожелаешь врагу. Совершенно неоправданной причине, тому самому «вопреки». Нет больше глупой мечты, что это когда-нибудь будет взаимно, но и расколоть невозможно то ядовитое и тёмное, что подчиняется лишь бархатному повелительному тону.

— Я люблю тебя, — постыдным, горьким и отчаянным шёпотом, давя новый всхлип боли, признаётся в тишине кабинета полубезумная девушка, но кроме пираний в аквариуме этот звук некому поглотить.