Бой без выстрелов

26

Начальнику гестапо сегодня не дали выспаться: дежурный разбудил на рассвете и доложил, что из станицы Каменской примчался мотоциклист.

— В селении идет бой. Напали партизаны, — сообщил он, устало размазывая пыль на потном лице, часто облизывая сухие губы.

Гельбен кивнул дежурному на графин, тот налил стакан воды. Мотоциклист выпил воду большими глотками. Глубоко вздохнув, еще раз мазнул рукавом по лбу и стал рассказывать более спокойно:

— Напали в час ночи. Посты сняли тихо. Поднялась стрельба. Наши солдаты спали. Выбежали в одном белье. Оно во тьме заметно. Много убитых. Мне приказали доложить вам. На выезде из селения обстреляли, но выскочил благополучно.

Зазвонил телефон. Гельбену доложили, что поднятая по тревоге рота автоматчиков на бронетранспортерах выехала к Каменской.

Гельбен распорядился усилить посты на окраине города. Курил одну сигарету за другой, часто щелкая зажигалкой. И здесь нет покоя, и в этих благословенных курортных местах живешь, как на вулкане. Началось с флага на здании почты. Утром оказалось, что на флагштоке над часами полощется не германский флаг, а советский — с серпом и молотом, с пятиконечной звездой. Неприятность! И вдвойне неприятно, что обнаружили советский флаг подчиненные майора Бооля, а не сотрудники гестапо. Кажется, и теперь звучит в ушах голос коменданта: «Дорогой мой, кто-то должен оберегать город от таких событий». И каким тоном это было сказано!

Советский флаг сняли, но через несколько дней он снова появился на том же флагштоке. На этот раз устроили засаду и задержали парнишку. Но и того не сберегли: вырвался, побежал… Пристрелили. Красный флаг, который был обернут вокруг тела и прикрыт пиджачком, промок от крови. Искали родных парнишки — не нашли.

Потом история с этими приказами. На окраинах города со стороны гор были расклеены напечатанные на машинке приказы партизанского отряда: не подчиняться «новому порядку», истреблять фашистов…

И еще эта неприятность с тяжелой артиллерией, которая скрытно накапливалась в ближайших ущельях и балках — готовили к переброске на фронт. Советская авиация накрыла артиллерийские части на марше. Случайно? Конечно нет. Кто-то авиацию навел, и очень точно.

Надоели постоянные жалобы интендантов: с гор угоняют скот, из-под носа завоевателей, с территории, которая считается оккупированной армией фюрера, исчезают тысячи голов скота… Начальство недовольно, уже были неприятные объяснения.

Или этот Красный Крест. Не может быть, чтобы в больницах были одни только рядовые.

Гельбен, конечно, не сидел сложа руки: в городе арестовывали всех подозрительных, полицейские, знающие этот район, отправлены в горы — перекрыть тропы, выследить партизанских связных. Правда, и тут пока одни неприятности: недавно доложили, что два полицая в горах повешены. И записка пришпилена: казнены как предатели и изменники.

Теперь придется отчитываться за эту Каменскую. Гарнизон там более многочисленный, чем в городе, однако это не остановило. И нашли же время! В городе как раз находится командующий. Когда Гельбена назначили сюда, друзья завидовали ему:

— Отдохнете там, фронт забудете. Это же мировой курорт, а не белорусские леса!

Да, таких лесов здесь нет. Зато есть горы с бесчисленным множеством балок. По любой балке темной ночью можно подойти незаметно с любой стороны.

На доклад к фельдмаршалу Гельбена вызвали после обеда.

Лист был в дурном настроении. Опять мучил желудок, покалывало сердце. Не давали покоя и те известия, которые получил от друзей из ставки Гитлера. Фюрер им недоволен: северокавказская операция затянулась, войска топчутся на рубеже Терека.

В первую мировую войну ефрейтор Адольф Гитлер был в подчинении генерала Листа. Ефрейтор сохранил доброе мнение о своем начальнике, став фюрером, сделал его фельдмаршалом. Листу многие завидовали, но сам Лист, зная изменчивого и коварного фюрера, побаивался его. Тем более, что в окружении фюрера есть немало недругов, готовых утопить фельдмаршала Листа так же, как сам Лист топил других.

Доклад Гельбена не улучшил настроения фельдмаршала. Он сразил незадачливого гестаповца несколькими язвительными замечаниями; одно из них, звучавшее особенно обидно, — по поводу больницы Красного Креста, о которой Гельбен в докладе не умолчал.

— Красный Крест! — фыркнул фельдмаршал. — Нашли себе занятие: возиться с калеками! Оно, конечно, спокойно и безопасно. Оставьте их подыхать! Кончить с ними вы всегда успеете, они от вас не уйдут. А партизаны гуляют у вас свободно. Вы просите усилить гарнизон города. Чтобы вам спалось спокойнее? А чем усилить? По вашей вине четыреста человек потеряно в тылу за одну ночь! Да знаете ли вы, что у меня на фронте теперь четыреста человек — это полк?!

Начальник гестапо подавленно молчал.

— Вы еще не ответили рейху и фюреру за гибель резерва тяжелой артиллерии, — гремел фельдмаршал. — Только отсюда могли до красных дойти данные о ее сосредоточении. Теперь эта Каменская…

Фельдмаршал остановился и отчеканил:

— Или вы обезопасите наш тыл от партизан, или я подыщу для вас подходящий «курорт».

После доклада фельдмаршалу Гельбен надолго закрылся в кабинете: разрабатывал меры борьбы с партизанами. Потом созвал представителей администрации города и устроил подчиненным разнос похлеще того, какой ему учинил фельдмаршал. Потребовал немедленных действий по искоренению большевистского и партизанского духа.

Бургомистр почтительно заметил, что начать надо, видимо, с больницы Красного Креста, где наверняка укрываются коммунисты и комиссары. Гельбен грубо оборвал бургомистра и тотчас высказал в его адрес примерно то же, что выслушал в свой от Листа. При этом изъяснялся он менее изысканно, нежели фельдмаршал, хотя и тот в выражениях не стеснялся.

Однако, оставшись после совещания наедине с Герингом, начальник гестапо сам вспомнил о больнице и спросил:

— Кого следовало бы арестовать из Красного Креста, чтобы добраться наконец до офицеров и коммунистов?

— Полагаю, что Утробина, — ответил Геринг. — Он коммунист, должен знать многое.

— Завтра арестуйте. Выбьем из него.

— Слушаюсь! — козырнул Геринг.

Уже на второй день после разговора с фельдмаршалом Гельбен отправил в горы нескольких шпионов вынюхивать партизанские тропы, разыскивать стоянки. Все они получили задание любыми средствами проникать в отряды. Большие надежды возлагал Гельбен на одного. Даже работники гестапо не знали его фамилии. Ястреб — такую кличку дал своему агенту Гельбен. Инструктировал его сам начальник, да и не в здании гестапо, а где-то в городе, на тайной квартире.

Таинственный Ястреб тоже ушел в горы. Гельбен приказал и Курицыну направить в горы группы полицаев.

— Без партизана, настоящего, а не мнимого, ко мне не являйтесь! — потребовал начальник гестапо.

Полицаи, одевшись попроще и тщательно запрятав оружие под одежду, чтобы оно не бросалось в глаза, рыскали в окрестных горах, искали партизан.

Одна из групп заметила человека в черной кавказской бурке. Человек медленно шел по тропинке, то скрываясь за деревьями, то появляясь на открытом месте, и настороженно оглядывал окрестности. Полицаи скрытно наблюдали за ним. Вот он миновал боковую тропинку, потом вернулся и пошел выше в гору.

— Разрази меня гром — партизан! — шепнул один из полицаев.

Старший тоже заподозрил в нем партизана, отыскивающего место встречи. Может быть, связной из города? Двоих он послал в обход путника, предупредив, что надо взять живым, а сам осторожно шел за человеком, не теряя из виду черную бурку. Старший полицай услышал впереди возглас: «Стой!» Потом раздалось несколько выстрелов. Старший побежал на звуки.

— Господин старшой, партизана задержали! — радостным возгласом встретил его полицейский. Второй наклонился над распростертым на тропинке телом.

— Мертв… — коротко сказал тот, распрямляясь.

— Сволочи, не могли взять живьем!..

В карманах нашли наган и коричневую книжечку кандидата партии. Находка убедила старшего, что застрелен партизан.

— Ведь предупреждал, сволочей, что надо живого… Награды и не ждите. Не будет вам награды! Живой он привел бы нас в отряд, а мертвый… зачем он?

Полицаи не теряли надежды на награду, даже за мертвого. Один с помощью другого взвалил труп себе на спину и пошел по тропинке вниз.

— Чего лаешься, — обратился полицай к старшему. — Все равно гестапо одобрит. Они живых-то боятся до поноса.

Поразмыслив, и старший стал успокаиваться, придумывая, как доложить о перестрелке, о своем бесстрашии и отваге.

Пока спускались на дорогу, труп несли все по очереди. Был он не легок, и полицаи изрядно умаялись.

На дороге им посчастливилось: задержали подводу. Бросили коченеющий труп в бричку, сели сами и в веселом настроении поехали в город.

Курицын торопливо выслушал доклад и погнал бричку к гестапо. Начальник полиции обрадовался удаче. Если сам связной мертв — еще не все потеряно. Можно разыскать родственников, знакомых, установить наблюдение за квартирой… Бричка въехала во двор. Курицын сразу же в кабинет Гельбена. Доложил, что при задержании убит партизанский связной.

Гельбен быстро подошел к лежащему на асфальте трупу и… отпрянул. Он повернулся к Курицыну с побелевшим лицом и стиснутыми челюстями. Начальник полиции, чувствуя недоброе, упал, как подкошенный, на колени и поднял руки. Размахивая «вальтером», Гельбен носком сапога ткнул Курицына в грудь. От бешенства он не мог вымолвить и слова. Лицо его дергалось нервным тиком. Он был страшен. Упали на колени и полицаи. Надавав полицаям и Курицыну пинков, оплевав их, Гельбен стал стихать. Брезгливо махнул рукой и выгнал свою челядь со двора.

Подошел к трупу, еще раз посмотрел в знакомое лицо и ногой накинул на него бурку.

Полицаи убили… Ястреба.

Следующий день Гельбен лежал в постели. У него побывал Геринг. Возвратившись от начальника, Геринг вызвал Курицына и кратко сказал:

— Начальник гестапо запретил полиции убивать кого бы то ни было. Задерживайте и доставляйте нам, расстрелять мы и сами можем…

Курицын пытался было выяснить, в чем его ошибка, но Геринг оборвал его:

— Все, идите!

О награде полицаям Курицын уже не заикнулся, понял: не того убили…