Бояться поздно

1. Ну хоть ты поверь

— Ребята, огромная просьба: как с электрички сойдем, задержимся на две минуты на перроне, не подходя к Тинатин и Володе.

— Кому-кому? — удивился Марк.

— Володю-то ты откуда знаешь? — удивился одновременно с ним Карим.

— У Тинатин красный Duster, номер два шесть ноль, они стоят на микропарковке, от перрона спуститься и чуть вправо, больше там никого. Пожалуйста, всего две минуты не идите. У меня чемодан распахнется, а вы типа поможете вещи со снега собрать, а сами меня слушайте, ладно?

Электричка сыграла туда-сюда, останавливаясь. Алиса, которую бросило на Алю, прошипела, украдкой поглядывая на остальных:

— Ты чего устроила? Это пранк какой-то?

— Пожалуйста, — умоляюще пробормотала Аля, глядя Алисе в глаза. — Алиса, ну хоть ты поверь. Пожалуйста.

— Выходим, быстро! — скомандовал Карим.

— Да чему поверить-то? — буркнула Алиса, отстраняясь, выскочила в белоснежное сияние и прищурилась, всматриваясь вдаль.

Аля выскочила следом и дернула заранее расстегнутым чемоданом. Свитера и футболки с готовностью вывалились на снег. Аля, ойкнув, присела и грянула чемодан плашмя так, чтобы увеличить площадь разлета вещей. Марк немедленно присел рядом и очень шустро, балбес длиннорукий, принялся все собирать. Остальные махали руками Тинатин, вглядываясь в сияющую для них перспективу.

— Так и есть, Duster два шесть ноль, — отметил Карим.

— Стопудово пранк, — сказала Алина, явно уловившая шипение Алисы. — С Тинатин сговорилась, да? Let’s play «Just the game» immediately?[8]

— Ребята, пожалуйста, — сказала Аля, и голос ее задрожал. — Сядьте рядом или просто послушайте.

Алиса, виновато оглядев всех, присела рядом с Алей и обняла ее за плечи. Карим и Алина удержались от новых вопросов или комментариев с явным трудом, однако показали, что обратились во внимание.

— Если очень коротко, мы прибыли в ловушку, — начала Аля речь подготовленную, выученную почти наизусть и даже положенную пусть не на музыку, а на четкий, хоть и не слишком явный ритм, чтобы не забылась на очередном витке, начала, тут же осознавая, как глупо, несерьезно и недостойно доверия звучит. — Это неслучайно, нас заманили, чтоб убить. Чтоб мы сегодня веселились, ели, пили, развлекались и в игру пошли, а утром были трупы.

— Алия, это очень неприятный пранк, — сказала Алина с отвращением.

— Погоди, давай дослушаем, — предложил Карим. — Интересно же.

— Неинтересно! — рявкнула Аля, и все вздрогнули. — Ни разу не интересно!

— Аль, ты чего? — обеспокоенно спросила Алиса, заглядывая ей в лицо. — Пойдем, может, там ждут уже?

— Дискард нас ждет, да? — уточнила Аля, вытаскивая телефон и роясь в поиске. — Володя Немаев он, да, Карим, ты же помнишь? Он с загадкой пришел осенью, поучаствовал, потом затих, а теперь вызвался помочь, потому что живет рядом, да? Это вот его аккаунт, он по нему в чатике регался?

Она выставила экран, чтобы Карим увидел. Тот посмотрел и пожал плечами.

— Дату последнего визита видишь? — спросила Аля. — Девятнадцатое ноября прошлого года. После этого не заходил. Странно, да? А теперь смотрим поиск по фамилии Немаев в этой же соцсети, вот прямо с девятнадцатого ноября, и что видим? Двадцать третьего ноября в Зотове похоронили Немаева Владимира Сергеевича, который геройски искупил ошибки молодости в составе ЧВК «Гендель», вернулся к любящей семье, но трагически погиб девятнадцатого ноября. Совпадение, да? И где мы, где Зотов, да?

— А других донов Немаевых в Бразилии нема? — осведомилась Алина без обычной уверенности.

— Как же он погиб, если вон там ждет? — спросила Алиса с искренним недоумением.

— Алия предполагает, что это не Володя Немаев, — пояснил Карим не так добродушно, как раньше.

— Ты у него паспорт видел? Вот проверь. Увидишь, какой он Немаев и какой Володя, — предложила Аля и вздрогнула от звука клаксона: задержка утомила Тинатин.

— И как этот прокачанный плеер-киллер нас убьет? — уточнила Алина, которая, прищурившись, разглядывала Володю, даже рядом с Тинатин выглядевшего невеликим и безобидным. — Зарэжет? Передушит? Защекочет до смерти?

— Отравит. Шашлык заряженный, вино и вискарь, на крайняк угарный газ из системы отопления.

— И зачем это всё? — не унималась Алина.

— Мы «Генделю» схему сломали. Вернее, вы.

— Какую схему?

— Последнюю задачку помните, про агрегаторы? Ну, одинакового вида и дизайна, где всё на свете можно заказать, но ничего не придет, потому что они просто бабло отмывают? Их заказчиков никто не знал, а сейчас они готовая мишень — потому что мы их вычислили. По заказу Володи, ну, Дискарда. И теперь мишеням готовят ваншот[9], Володю уже ваншотнули, чтобы утечки не было, ну и чтобы следов не осталось. А теперь нас надо.

— Ох-х, — сказала Алиса испуганно. — Аль, ты серьезно?

Карим скомандовал:

— Пошли. Тинатин уже заждалась. Марк, помоги Але собрать чемодан, и рванули, пока Тинатин нас без всякого Володи не задушила. Аль, мутку вечером обсудим, если хочешь без свидетелей, я Володю лично на мороз выпну.

— Карим, я тебе серьезно говорю…

— А я тебе еще серьезнее говорю, что таску[10] про агрегаторы не Володя принес, а я лично придумал еще летом. Тинатин ее засолила просто на случай безрыбья. И оно случилось. С тех пор, кстати, еще месяца не прошло. Думаешь, можно хоть что-нибудь серьезное, с групповым убийством, придумать и организовать за это время, еще и в пьяные каникулы? Это никакая рассуперская ЧВК не сможет.

Последние слова он говорил уже на ходу.

— То есть Володю приняли без загадки? — вредным голосом поинтересовалась, догоняя его, Алина.

— А Володя другую притащил, — сказал Карим, на мгновение обернувшись к Але, чтобы слышала. — Две. Штурм жандармерии из бразильского сериала и таинственный пункт доставки. Рамакришненько для «Генделя», нет?

Алиса и Марк переглянулись. Марк застегнул чемодан и протянул девочкам руки. Алиса, уцепившись, с кряхтеньем поднялась и сказала сочувственно:

— Пошли, Аль. По дороге расскажешь.

— Все равно не поверите, — безнадежно сказала Аля. — Третий раз уже.

— Что третий раз?

— Или четвертый, — пробормотала Аля, вставая. — Вот за что мне это, а?

2. Не трогай других людей без спросу

Это оказалось самым гнусным и тяжким — пофигизм остальных. Их убьют скоро, вот прямо сейчас, а им пофиг. Сперва это бесило, потом вымораживало, потом стало поводом для холодного злорадства: так вам и надо, вроде того. Затем Аля впала в тупое отчаяние. Вам и надо, но мне-то не надо. Ни в коем случае. А вам по фигу, в том числе на меня. И сделать с этим ничего невозможно, с какой стороны ни подползай. Аля пробовала с самых разных.

— У него татуировка «Генделя», собака скалится, и оборванная цепь петлей на шее, и такая же татуха у чела в соседнем доме, — устало повторяла Аля на очередном витке.

А эти идиоты резвились.

— Мало ли что татуха. У кого их нет сегодня.

— У тебя.

— Н-ну да, — согласился Карим. — Потому что харамненько. А ты через пару лет весь забитым будешь от макушки до лодыжек.

— Чего это через пару только, — сказал Марк уязвленно.

А Алиса спросила:

— А почему не до пяток?

— Потому что он щекотки боится и маму слушается, поэтому, — сказал Карим, оценил напор возмущения, раздувший Марка вдвое, и умело перебросил внимание на следующий объект. — У Алины вот стопудово есть — и давайте угадаем, где именно.

— Тебе не видать, — отрезала Алина.

— Вот видишь, — сказал Карим Але. — В смысле не видишь, раз Алина такая эгоистка, но понимаешь: не редкость это ни фига. И не улика.

На улики они реагировали немногим разумнее. Але удалось продавиться сквозь раздраженную реакцию Тинатин и нервозную — Володи, чтобы напроситься с ними за мясом. Она убедилась, что ничего Володя не покупал, а забрал уже готовые пакеты со снедью и вином на какой-то промзоне. А толку? Ну да, заранее заказал, чтобы время не тратить, а деньги мы ему заранее забросили, и твои в том числе. Ну да, никого на кухню и к мангалу не подпускает — потому что мастер шашлыка, такие посторонних не терпят. Ну да, сам ничего из привезенного не ест и не пьет — веган-трезвенник же, сразу предупредил.

По понятным причинам Аля не могла предъявить ребятам скриншот, на котором в некрасивых позах лежали их тела, обведенные мелом, а еще один контур был пустым. И под каждой фигурой были подписаны ФИО и даты жизни. У всех вторая дата была сегодняшней, а у Володи — прошлогодней. Девятнадцатого ноября. Даже игра перешла от туманных намеков к тыканью в глаза, но до ребят было не достучаться.

Да если бы Аля и могла предъявить скриншот, как она его объяснила бы? Она себе-то не могла его объяснить.

А предъявить очень хотелось. И скриншот, и вообще. Особенно когда остальные отмахивались от Али и, не глядя на нее, дурочку истеричную, принимались обсуждать будущее — натужно, потом увлекаясь. Как тут всех победят, покажут себя и станут постоянными бета-тестерами «Это просто игры». А нет, так найдут другие поводы, чтобы собраться, выехать и повеселиться. Очевидно, уже без кислой попутчицы, которая норовит испортить всем праздник — и у которой, ура-ура, не получается.

Это нечестно, думала кислая попутчица. Всё. Это. Нечестно. Нечестно, что меня считают кислой. Нечестно, что не хотят мне поверить. Нечестно, что следующего раза не будет. Что мы отсюда никуда не уедем. Никто из нас. Включая взрослую, мудрую и искушенную Тинатин.

Ее Аля отлавливала дважды, во дворе и в холодном закутке прихожей, где они свалили вещи и продукты за неимением — точнее, запертостью — штатной кладовки. И оба раза Тинатин не проявляла ни вдумчивости, ни охоты к внезапным загадкам, которые и сделали чатик культовым и легендарным, ни нормального беспокойства, каковое должен проявлять любой человек, подвергшийся испытанию безумным рассказом про угрозу жизни.

Тинатин не испугалась, а, наоборот, напугала Алю. Когда та принялась объяснять про шашлык, планы налета и символику «Генделя», Тинатин, нахмурившись, сказала:

— Погодь. Мы же с тобой об этом уже говорили.

Аля уставилась на нее, лихорадочно соображая, и уточнила:

— Когда?

— Ну, до отъезда, — сказала Тинатин и резко замолчала, поведя глазами вверх.

Сейчас радужка уедет под лоб, и она будет пялиться пустыми бельмами, в ужасе поняла Аля. Так я пойму, что всё вокруг игра, и все вокруг персонажи, и я вместе с ними, так что никуда я не выберусь из нарисованного мира, частью которого являюсь.

Но ничего кошмарного Тинатин ни глазами, ничем иным делать не стала, а сморгнула и сказала медленно:

— Блин. Мы ж с тобой до сегодня и не виделись. А что ж тогда…

— Это игра такая, — горячо начала Аля. — В этом и дело. Тебе не кажется, мы с тобой правда разговаривали…

За стенкой загрохотало, Марк торжественно заорал.

— Ясно, — отрезала Тинатин. — Ладно, давай перед игрой или сразу после перетрем. Надо народ срочно к порядку призвать, пока Марк тут не разнес все на фиг.

— Тинатин, ну минутку! — взмолилась Аля, хватая ее за руку. — У Марка просто мангал складной рассыпался, он сейчас сделает…

Тинатин, застыв, медленно сказала:

— Отпустила. Быстро.

Аля, вздрогнув, разжала пальцы. Тинатин, выдохнув, убрала руки за спину, вдохнула и мягко попросила:

— Никогда не трогай других людей без спросу. Просто совет. После игры продолжим.

И убежала.

А Аля сползла по стеночке на пол. Она и сама не была уверена, что говорила с Тинатин на прошлом витке, а не, допустим, четверть часа назад. Она не была уверена в том, какими аргументами уже пробовала подействовать на ребят, а какими только собиралась. Она не была даже уверена в том, что мир за пределами игры остается таким же. Менялась последовательность событий и действий, менялись манера поведения и настроения ребят, менялись их голоса и, кажется, даже лица. Карим вроде был чуть потолще, Марк чуть повыше, а нос Алины был заметно длиннее. Или Аля просто привыкла? Она уже сама не понимала.

Она понимала, что должна рассказать всем, что происходит, убедить, что это по правде, и заставить найти выход. Который Аля найти не могла. Для нее выход был один: лбом в спинку переднего сиденья, на втором десятке ударов, кажется, тоже ставшую чуть тусклее и гораздо жестче.

Пусть придумывают. У них навык и опыт слаженной работы в чате. И они все вместе — и до игры, и во время. Но придумать надо до. Иначе все кончится почти сразу: через четыре минуты после входа Али в игру.

Кое-что ей все-таки удавалось. Например, уговорить народ пользоваться мессенджером в игре. Всякий раз реплики Али хватало, чтобы все согласились и примерно одними и теми же фразами угомонили Марка, который почти всегда принимался орать, что будет админом, накидывающим варианты.

Вот только для самой Али толку в этом чуть. Пользоваться мессенджером до входа в игру она не могла, а когда входила и принималась читать и писать, лента переписки начинала дергаться, отматываясь далеко назад, так что осмысленно воспринимать ее становилось невозможно. Реплики Али возникали среди старых сообщений ребят, оставленных четырьмя минутами раньше.

Четыре минуты воспринимались очень по-разному. Иногда они тянулись часами, иногда схлопывались мгновенно. Но объективно всё сводилось к ним — и выводилась ими Аля безжалостно и безоговорочно.

А без них выводилось еще беспощадней. Однажды Аля все-таки уговорила Алису обменяться ноутбуками. И шарахнулась лбом о спинку сиденья, едва коснулась чужой клавиатуры.

Была еще одна тонкость, которая пугала, заставляя нервничать и спешить. Часы отставали на четыре минуты вне зависимости от попыток Али выставить правильное, спешащее или гринвичское время — да хоть полдень двадцать второго века. В любом случае игра в ноуте Али стартовала, когда часы внизу экрана показывали 20:00 — и ровно через четыре минуты после того, как в игру входили остальные ребята.

Но резиновое время внутри игры теперь растягивалось не между четырех делений на больших напольных часах из черного кабинета, и даже не трех, а двух. Минутная стрелка на сияющем медью циферблате успела сделать еще один шажок к двенадцати. И что-то жуткое стало на шажок ближе к Але. Оно готовилось войти — в игру, в домик, в жизнь Али — и прервать эту жизнь совсем навсегда. В момент, когда минутная стрелка укажет в зенит. В этот момент все кончится. Ничем хорошим.

Часики просто так не тикают — это Аля еще помнила. Хотя помнила все меньше.

Игра что-то хотела ей сказать. Она чего-то хотела от Али.

Осталось понять, того ли хочет от себя Аля и может ли она доверять игре.

Доверять было странно. Именно из-за игры Аля и вляпалась в эту нудную фантастику. Потом, почему игра такая бесконечно разная? Это ведь невозможно. То есть возможно, но страшно дорого. А в реальном мире куда чаще случается невозможное, чем неоправданно дорогое, при этом одноразовое.

Игра так и изумляла вычурной оригинальностью, на каждом витке представляя новую декорацию, явно подразумевавшую новый мир за ее пределами, новый лор[11] в ее предыстории и новый тип задания. До него Аля так ни разу и не дошла, но всякий раз с ходу понимала, что тут у нас приключенческий квиз, тут стратегия на ацтекском материале, тут FPS на тему какой-то ближневосточной войны, а тут постап-бродилка. И каждый из вариантов был старательно придуман, тщательно отрисован и налит желанием понравиться игроку остроумным переворачиванием штампов: если пиратская таверна, то с кофейными автоматами, если казарма, то с принтами Барби на покрывалах, если рубленая изба, то с икебаной по фэншую. Раздражало, что рассмотреть все это богатство было непросто: освещение всякий раз было аутентичным, но скудным и малоприятным. Возможно, из-за этого казалось, что стены украдкой ежатся и приседают.

Не хватало и музыки, но этот недостаток с лихвой искупал чистый объемный звук, порождаемый каждым шагом и прикосновением. Плюс время от времени наваливался — как будто не через наушники, а прямо на загривок — густой вязкий шум, то как от заплутавшего в вентиляционной шахте соседского скандала, то как от закольцованного рокота грома. Сперва Аля полагала, что это эхо, долетающее из временно́го пласта ребят, но быстро убедилась, что ее вход в игру происходил строго после того, как остальные лишались возможности производить хоть какой-то шум.

А других источников шума в игре не было — в любой из декораций. Кроме часов, которые оживали на миг один раз из десятка. И людей никаких не было — пока не появлялись тени убийц. Но они, как и положено теням, были бесшумны. Бесшумным, к счастью, был и зад кошки, так и мелькавший время от времени далеко впереди. Бесшумными были и ожившие изображения, временами выглядывавшие или вылезающие из картин, фотографий и витражей, либо притаившиеся под кроватями, в шкафах, затененных углах и оконных проемах. Аля перестала пугаться и обращать на них внимание после того, как убедилась, что они плоские, пустые, ни на кого из известных ей людей или персонажей не похожие и не несущие никакой информации, способной пригодиться.

Иногда они странно пахли — то сыром, то апельсинами или разрытой землей. Запахи, то и дело возникавшие по ходу игры, смущали. Хотя их как раз Аля, наверное, допридумывала под впечатлением сверхчеткой прорисовки. А может, ароматы долетали с улицы, случайно рифмуясь с изображением.

Или Аля просто рехнулась.

Это самый удобный и все объясняющий вариант: никакой игры нет, есть чокнутая Аля, которая неконтролируемо прокручивает в голове калейдоскоп вариантов. Но откуда у Али в голове столько ерунды?

Большую часть того, что накопилось в голове Али, можно без особой натяжки назвать ерундой, но это ерунда понятная, знакомая и любовно собранная — и идиотских черных кабинетов с телефонами и флагами синдиката убийц там точно не было. Как и желания, осознанного или подсознательного, что-нибудь про этих убийц узнать или понять. Они мне неинтересны, их подвиги и преступления меня не касаются, они не имеют отношения к моему миру.

А теперь получается, что вся игра сводится к тому, чтобы узнать про убийц, понять их план и противопоставить ему контрплан. А Аля на это не подписывалась. Правила нарушаются постоянно, везде и всеми, но делать такое в играх — полное бесстыдство.

Да ну вас в баню, думала Аля, утомленно бредя по очередному постылому коридору, опять незнакомому, высокому и в голографических узорах, переливающихся под лиловым светом, и опять понятному до тошноты: вон там будут восемь дверей, здесь поворот, а здесь черный кабинет с хламом и часами. Разные пространства сводились к единой сути, как пестрый слайд, который проецируется то на вылепленные из детского конструктора дюны, то на распушенную вату, то на растянутую складчатую ткань с блестками и все равно остается пестрым слайдом.

Черный кабинет мог быть белой каморкой, фракталом в фиолетовых тонах или грандиозным бесцветным аквариумом, но по сути оставался мрачной комнатой с хламом и часами. Часы всегда оставались одинаковыми. Хлам выглядел по-разному, но сохранял функциональную идентичность: два сосуда, три коробки с мелкими безделушками, одна головоломка, полдесятка носителей информации, один телефон, одна эмблема «Генделя», несколько пустых тайников и так далее.

На сей раз черный кабинет напоминал уютную детскую комнату, медово освещенную ночником. Хлам был довольно аккуратно рассован по шкафчикам и тумбочкам, часы и сейф стояли возле расправленной кровати, а на коврике рядом с кроватью лежала Алиса.

Она умирала.

Если не считать часов и сейфа, это и была комната Алисы — точная копия. И Алиса была своей точной копией, в точной копии любимой пижамы с мишкой Паддингтоном. Паддингтон был плохо различим, потому что грудь и живот Алисы черно лоснились от крови. Коврик пропитался черной кровью почти весь.

Аля упала прямо на это черное и попыталась погладить Алису по щеке, забыв, что это просто игра. Она погладила Алису по щеке. Щека у Алисы была мокрой и прохладной.

Аля взгромоздила голову Алисы себе на колени и попробовала не плакать.

В играх или сериалах жертвы что-то говорили герою напоследок и герой орал: «No-o!», обещал что-нибудь, вставал, сжав кулаки, и шел всех побеждать.

Алиса ничего не говорила. Она просто смотрела на Алю мокрыми глазами, судорожно сглатывая. На очередном глотке Алиса замерла и обмякла. Глаза закатились, полоска между веками белоснежно блестела.

Аля тоже ничего не говорила и не кричала. Побеждать ей было некого. Заставить других победить она не могла.

Она могла только плакать и покорно ждать.

Она должна была понять, что все бесполезно, и смириться.

Она хотела, чтобы всё кончилось наконец. Так или иначе.

Она подумала: «Не дождетесь, сволочи».

И сильно стукнулась лбом о спинку переднего сиденья.

3. Это, деточка, и называется дружбой

Букет Аля узнала сразу. Она сама подарила его Алисе. Той как раз исполнилось пятнадцать, Алины родители согласились, что полукруглая дата требует серьезного подарка, и обещали оплатить любой. Папа, конечно, немножко повыл, когда Аля купила пятнадцать роз и акулу из «Икеи», но папа выл довольно часто и, как правило, неискренне, а по привычке и удовольствия ради.

Алиса накануне усердно нагоняла мистического тумана, рассказывая, что днюха у нее будет особенной и неповторимо прекрасной, так что Аля была готова к самым диким вариантам: плавали — знаем, какие у любимой подруги представления об особенном и прекрасном.

Все оказалось не так страшно — просто два часа в детском кафе, и просто Алиса кроме Али и Насти с Камилой пригласила еще и Артема из «Б» класса. Он был невзрачный и неинтересный, как и все «бэшники», не блистал ни умом, ни красноречием, ни хотя бы пригожестью и хорошим сложением. Артем быстро сожрал всю нарезку, выразил явное разочарование отсутствием спиртного, а также тем, что девочки забраковали идею принести бутылочку и разлить ее под столом, поэтому начал откровенно томиться. Он ковырялся в зубах и затылке, невпопад кивал натужным шуткам Али и Насти, пытавшихся спасти вечер, и норовил приобнять Алису. А та неотвратимо переходила от радостного мления к раздраженному стыду и приобнимать себя позволяла все реже, предпочитая Артему акулу, которая вправду была приятней на взгляд, на запах и на ощупь при сопоставимом росте. Наконец Артем свалил, не озаботившись предлогом.

Девочки вздохнули, переглянулись и принялись развлекать именинницу, старательно обходя стороной темы обманутых ожиданий и противоположного пола. А Алиса остаток вечера провела носом в букет, вдыхая аромат и время от времени покрепче перехватывая обнятую акулу. А уже у подъезда, дождавшись, пока Камила и Настя, погладив Алису по спинке, убегут, неловко спросила:

— Аль, можно я маме скажу, что букет мне Артем подарил?

— Да, конечно, — чуть растерявшись, сказала Аля.

Она только сейчас сообразила, что Артем пришел без подарка. У ухажера даже мысли, наверное, не возникло принести что-нибудь на днюху, хотя бы чисто символически: прочитанную книжку, например. Впрочем, откуда у него книжки, да еще прочитанные.

Аля давно про тот случай забыла, как и про Артема, которого с тех пор, возможно, и не видела. Не обращала внимания, во всяком случае. А вот букет запомнился. И узнавался сразу, хотя стал крохотным и золотистым, да и давний день рождения подруги неочевидно сопрягался с мелкой игрушкой, какими набиты коробочки на столе черного кабинета.

Штука рядом с букетом была незнакомой: зелененький с разноцветными цветочками прямоугольник, похожий на сложенную закладку для детской книжки, нет, на чехольчик для пропуска. Так и есть, пластиковый чехол с пропуском на подготовительные курсы спортшколы художественной гимнастики. Пропуск был выписан на имя Алисы шестнадцать лет назад, и на фотке она была почти неузнаваемой, но очень серьезной и нескрываемо счастливой. Аля никогда не слышала о спортивном прошлом Алисы и не предполагала самой его возможности. Но жаркое ликование, которое наполнило Алису в миг получения пропуска и вздымалось хотя бы чуть-чуть при каждом его использовании — Аля почему-то это чувствовала, — служило железным доказательством того, что поводы для счастья бывают разными, что детские привязанности могут совершенно не влиять на взрослую жизнь, хотя и остаются непозабытыми, и что даже про лучшую подругу невозможно знать всего.

Красную обувную коробку Аля трогать не стала. Известно, что там. Аля не забыла ни Феоктиста, любимого Алисиного шиншилла, ни горя, связанного с его уходом пять лет назад. Да Але и незачем было всматриваться в особенные вещи, память о которых всегда носила с собой Алиса и на которые, очевидно, налипала и наматывалась, твердея и нарастая во все стороны, суть Алисы, ее разум и чувства, желания и привычки. Намотанное можно было отслоить, как тонкую морщинистую бумагу, из какой у бабушки с дедушкой склеена древняя новогодняя гирлянда, и каждый отслоенный лепесток, наверное, мог выдать куда более подробные и важные впечатления, чувства и уроки — но они ушли на подмотку, а сердцевинкой оказывался почти случайный кусочек детства.

Пусть Аля и не знала, оказывается, про Алису всего, но всё главное-то она знала. А самым главным было, что Алиса не подведет, не предаст и в любом случае… Точнее, в крайнем случае примет сторону Али.

— Ну да, — подтвердила Алиса с чуть возмущенным изумлением.

— Даже если не согласна? Даже если я, вот как сейчас, явно рехнулась, несу фигню да еще и пытаюсь всех в эту фигню вляпать поглубже?

— Ну почему фигню, — неискренне сказала Алиса и украдкой зыркнула на ребят, ушедших так далеко, что и скрипа снега не слышно. — Может, ты по правде…

— Я по правде, я рехнулась, вопрос не в этом, — перебила Аля. — Даже если я не по правде, а по вере, сама знаю, что говорю, и с этого не сойду, ты со мной?

— Ну да, — ответила Алиса, пожав плечами. — Это, деточка, и называется дружбой. Ты не знала, да?

Аля быстро обняла ее и замерла, зажмурившись. Постепенно получилось дышать. Алиса похлопала ее по спине, как хлопали саму Алису Настя и Камила сто лет назад, и осторожно спросила:

— Э, женщина, вы чего?

— Всё, главный вопрос решили, осталось договориться с Рокфеллером, — сказала Аля, отстраняясь и незаметно вытирая глаза.

— Кем-кем?

— Син-син, — отрезала Аля.

Алиса, поморгав, сообразила, что «кем» по-татарски — «кто», а «син» — «ты», и замахнулась на Алю со страшным рыком. Аля, послав воздушный поцелуйчик, продемонстрировала, что потом-потом, а пока страшно спешит, и рванула за остальными.

Важны были три момента.

Спрятанные тайны были костяком и фундаментом любого человека.

Игра эти тайны видела и умела показывать — по крайней мере, Але.

И Аля могла изучить самую основу каждого из своих попутчиков.

Не для того, чтобы управлять ими, конечно. Это ведь отдельное искусство — нажимать на болевые точки человека, чтобы заставить его что-то сделать. И существует это искусство только в кино или книжках, а в жизни попытка манипулировать человеком, тонко ли играя на струнах его души, грубо ли шарахая по ним твердым молоточком, кончается в лучшем случаем быстрым срывом, мордобоем и ссорой на всю жизнь.

Зато так Алю могли услышать. Почему-то собеседника с камнем или ножом в руке слушают внимательнее, чем собеседника с пустыми руками. А, даже поговорка ведь есть про то, что доброе слово и револьвер куда убедительнее, чем просто доброе слово. Она всегда Алю бесила. Но что делать, если такова природа человека и по-хорошему он не очень хочет?

Заряжать револьвер. А выяснять, кто и зачем его подкинул и не взорвется ли он в кулаке, будем потом.

Стоило взять сокровенный предмет в руки, происходило странное: Аля как будто за миг проскакивала на чудовищно быстрой перемотке длинный видеоролик, успевая, однако, разглядеть и прочувствовать все подробности.

Впервые она испытала это на красном мужском галстуке, увязанном в твердый клубок, и потом долго плакала, но так и не смогла выплакать из себя горький ужас, с которым Тинатин смотрела, как папа, машинально затягивая новые и новые узлы на галстуке, только что врученном ему на день рождения, нервно объясняет, почему должен уйти от мамы к другой женщине, а мама стоит в дверном проеме, закрыв рот обеими руками, и слушает, слушает, слушает.

Аля сразу, хоть и запоздало, поняла, что Тинатин не удалось выплакать эту горечь за годы и что сокровенные предметики красного цвета лучше не трогать, потому что они все такие. Хранилища счастливых воспоминаний были зеленоватыми, а золотистыми тонами обозначались вещи, которые помогли принять важное решение. Как светофор, сообразила Аля, стойте — ждите — идите. Отмахнулась от размышлений, какими игра увидела краеугольные камни ее, Али, фундамента, и сосредоточилась на исследовании зеленых чудес.

Вещи, отвечавшие за первое счастье, Аля исследовала с удовольствием: они были неожиданными, интересными и теплыми. В груди и за глазами от них становилось просторно и щекотно, и хотелось сидеть затылком к стене и растерянно улыбаться, мыча любимую когда-то мелодию, которая не вспоминалась с детства.

У Тинатин таким предметом был детский ксилофончик, на котором она научилась играть не шибко заурядную «Stille Nacht, heilige Nacht», и заставляла родителей, молодых и веселых, раз за разом вытанцовывать под нестройную мелодию, замирая в нелепых позах, когда Тинатин медлила с очередным ударом — потому что запуталась или отвлеклась на счастливый хохот.

— Такой у всех был, — сказала Тинатин, нахмурившись.

Ответ был ерундовым, у Али ксилофона точно не было, и у Алисы тоже, и вообще Аля видела такие только в кино и мемасиках про «настоящее детство», заполненных незнакомыми ей предметами. Говорить этого она не стала, наоборот, сжала губы и отвернулась, чтобы не сболтнуть про галстук, как в прошлый раз. Но Тинатин, похоже, сама его вспомнила. Она заморгала, хотела что-то сказать, показала рукой, что сейчас вернется, и ушла во двор, на ходу сунув ноги в ботинки и подхватив куртку с крючка. Аля подождала из чисто научного интереса пять минут, убедилась, что и на сей раз Тинатин не вернется, и пошла к Марку.

У Марка, вопреки ожиданиям, радостную сердцевину души занимала не пятая плойка или что-то в этом духе, а тоже музыкальный инструмент. Электрогитара — и миг ее обретения, сравнительно недавний, судя по всему. Родители вручали ее деньрожденным утром, когда решили, что Марк проснулся, и вдвинулись в комнату со здоровенным картонным футляром наперевес. Марк, конечно, проснулся давно и сидел в кровати, теребя кромку пододеяльника. Въехавший в комнату футляр вспыхнул в его глазах безумным салютом, который тут же будто стерла грязная тряпка. Картон украшала надпись Ibanez. Она, по мнению Али, значила что-то солидное и крутое, но Марка явно убила разочарованием. Он старательно изображал радость, разрезая скотч и раскрывая упаковку, чтобы уже искренне завопить сквозь новый фейерверк счастья: «Джексон!»

— Я об LTD мечтал, они для начинающих типа лучший инструмент делают, ну, по соотношению цена — качество. Намекнул папе, маме просто мозг вынес. Страшно боялся, что будет Ibanez. Он везде продавался и считался таким стандартом, качество норм, цена удобная, но знающий народ говорил: не брать, это для лохов. И такая коробка, и я, понял, весь на измене такой. А они Jackson купили. Это вышак, другая лига. Космос, блин.

Марк показал, как космически играет на «Джексоне» — ну или будет играть, когда научится.

Он и так, наверное, сделал бы примерно всё, что скажет Аля. Но выбор: или делаешь, или так и не вернешься к своему «Джексону» и не научишься играть, как показываешь, — упрощал процедуру.

У Алины центр любви приходился не на предмет, а на целый комплекс предметов, явлений, пространства и времени. Прядь коричневатой шерсти, сплетенная с высохшими травинками, перенесла Алю в летний дачный поселок, по песчаной дорожке которого она — вернее, Алина — медленно и торжественно катилась на детском велосипеде с установленной на руле проволочной квадратной корзиной. Из корзины квашней свисал огромный рыжий кот с брезгливо величественной мордой. Рядом с мордой был воткнут букетик полевых цветов и колосков, щекотавший нос и усы коту при каждом повороте колес. Кот не морщился и морду не убирал, показывая, что усугубить его разочарование миром невозможно.

— Корзину бабушка подарила, — неохотно сказала Алина. — Я в ней что только не возила: яблоки, ведерко из колодца, молоко от автолавки, грибы. А кот… Я собак люблю, коты мне как-то параллельно, я и не помню, если… — Она замолчала, пожевала губы и сказала другим голосом: — Надо же. Убедила. Что делаем?

— Идем к Кариму, — сказала Аля со вздохом.

Предмет счастья Карима Аля сперва приняла за пережившего авиакатастрофу пряничного человечка из «Шрека». Бежево-салатная фигурка выглядела неровно пропеченной, кривенькой и потрескавшейся. Это и был пряничный человечек, но в брутальной татарской версии — Камыр-батыр, сказочный Тесто-богатырь, которого половина татарских бабушек пекла внукам из остатков теста, пока внуки не вырастали, а бабушкам не надоедало.

Карим рос быстро, но бабушки у него не было с самого начала, и Камыр-батыра из теста, оставшегося от эчпочмаков, мама сделала всего разок. На пару с Каримом Камыр-батыр победил Зеленого Гоблина, Хозяина Огня, Соловья-разбойника и даже воспитательницу Зульфию Ахтямовну, окончил садик, школу, университет и училище волшебников, стал космическим десантником, спас Млечный Путь от скисания, а вот Вселенную спасти не успел, потому что развалился на третий день. Нового мама лепить отказалась наотрез, заявив, что тесто заведет только в выходные, что хлеб — это не игрушка и что, если Вселенная Карима не может обойтись без Камыр-батыра, пусть Карим сделает его сам.

И Карим сделал.

— Весь вечер возился, шесть или семь раз то муку подсыпал, то воду подливал, потом все сначала, — подтвердил Карим, мечтательно улыбаясь. — Земляничное варенье от волнения сожрал, пришлось из ревеня юзать, а я его тогда терпеть не мог. Вся кухня в муке, стол в тесте, я в слезах и соплях, мама тоже чуть не рыдает, говорит, давай уже помогу. А я такой: ни фига, сказала сам, значит, сам. И сделал.

— И он не рассыпался, а довел миссию спасения Вселенной до… как там — до триумфального торжества и с тех пор стоит на верхней полке между первым и вторым рядами книг.

Карим кивнул все с той же мечтательной улыбкой и спросил:

— Мама в чем была?

Аля, нахмурившись, вспомнила:

— Типа домашнего костюма что-то, желтое и с цыпленком на груди.

— М-дя, — сказал Карим, и улыбка его стала сочувственной. — Хреновастенько тебе пришлось, señlem[12]. Прошлое ты знаешь — считаем доказанным. Но это ведь не значит, что ты знаешь будущее, правильно?

4. Вы мне не верите?

— Типа мы тут нарисованные? — спросил Марк, упоенно разглядывая свои ладони и тут же — плечи и грудь товарищей.

Алина, оказавшаяся ближайшим товарищем, дотянулась до куртки, накинула ее и запахнулась поплотнее, на миг зависнув — явно для того, чтобы убедиться, что воспринимает плотность, вес и тепло одежды.

— Ну чем ты слушаешь? — простонала Аля. — Мы настоящие, просто по кругу…

— Погоди, — сказал Карим с бесящей рассудительностью, но хотя бы без улыбочки. — Откуда ты знаешь, что мы настоящие? Может, мы у тебя в воображении? Может, это только в твоем сознании действие бегает по кругу, а на самом деле мы сидим дома. Ну или валяемся холодненькие в той куче, о которой ты говорила.

— Разве я говорила? — Аля напряглась.

Карим вздохнул и осмотрел остальных.

Алиса обняла Алю и начала:

— Ох, Аль, ты чего-то совсем потекла…

— Совсем — не совсем, зато всё знает, — сухо заметила Тинатин, по-прежнему вглядываясь в Алю, будто пыталась вычленить если не пиксели, то скрытое под кожей объяснение.

— И поэтому мы должны сразу довериться? — уточнила Алина.

— А не должны, да? — спросила Аля. — То есть знание — это и не сила и ни разу не повод для доверия?

— А ты правда не понимаешь, чем еще можно объяснить, что ты всё про всех знаешь?

— Объясни, — попросила Аля, пытаясь не кипеть. Она правда не понимала.

И она правда была потрясена: и тем, что не понимала, и особенно тем, что остальные сразу поняли и так легко приняли эту версию.

Версия, согласно которой Аля не пыталась предупредить ребят о подготовленной кем-то западне, а сама была частью западни, действительно легко и просто объясняла всё. И осведомленность Али, и ее настойчивость, и то, что опасности, о которой она твердит, не замечает никто другой. И то, само собой, что всё в группе было хорошо и спокойно, пока к ней не присоединилась Аля.

— Ой ты черт, — с трудом проговорила Аля, будто сквозь жаркое колесо, накатившееся внутри головы на глаза и челюсти. — Вы ку-ку, что ли? Это же, блин, не игра в мафию! Это же по правде! Тут не надо друг на друга думать! И на меня не надо!

— А почему? — вкрадчиво спросила Алина.

— Вы что? Вы мне не верите?

Аля осмотрела ребят. Ребята смотрели на нее. Даже Алиса смотрела на нее — не так, как всегда. Не так, как смотрят на лучшую подругу, которую знают сто лет и наизусть.

Это было невыносимо.

То есть первым делом это было странно и нагловато — обижаться на недоверие после того, как сама пыталась не верить всем, после того, как ей поверили хоть в чем-то, поверили после очень-очень-очень долгого, досадливого и усмехающегося отшучивания и отпинывания. Но есть, оказывается, гигантская разница между тем, что тебя не принимают всерьез, и тем, что считают злодеем.

Настоящим таким. Подлым. Высокопрофессиональным. Который всё вынюхал, разузнал, подготовил — и теперь заталкивает в ловушку. Как козел из притчи, чуть ли не библейской, как уж его — козел отпущения? Нет, того, наоборот, за всех наказывают. Козлище, отделяемое от агнцев? Тоже вроде нет. Я и это тоже забыла или не знала никогда? Неважно, суть важна: козел, который раз за разом приводит доверяющих ему овец на бойню, а сам удаляется, спокойно блея, чтобы подружиться со следующим стадом.

Может, так и происходит? — онемело подумала Аля. — Всех каждый раз забивают, как на бойне, и только после этого я прихожу в себя. Да ну. Бред.

— Ладно, — сказала она, вытирая глаза и нос. — Как хотите. Пейте, гуляйте, жрите шашлыки, целуйтесь со своим Володенькой, катайтесь, валяйтесь, играйтесь…

Она махнула рукой и заревела, кажется, в голос, поэтому поспешно уткнулась в скомканный шарф. Алиса обняла ее. Аля стряхнула руку. Все, кажется, смотрели, но плевать. Алиса обняла жестче и свирепо приказала:

— Расплескалась синева, хорош уже.

— Я не могу-у больше, — проныла Аля в шарф. — Нет сил, поняла?

— Не можешь — заставим, — сунулся Марк и ойкнул под звучный хлопок. Кто-то явно выписал ему слэп по спине или плечу — скорее всего, Тинатин.

Бить и ругаться проще, чем поверить или сделать что-нибудь толковое. Я вот ни того, ни другого не могу. И не хочу уже.

— Аль, Аль, ну все хорошо, — увещала Алиса, подталкивая ее в такт словам. — День простоять, ночь продержаться, и все кончится.

— Для тебя кончится, — прошептала Аля с горечью. — Тебе везет.

— Да какое везет, — сказала Тинатин очень серьезно. — Это же ужас просто. Ты хоть осознанно через это круги нарезаешь, а мы как гипсовые лошадки на карусели.

Аля посмотрела на нее недоверчиво, но не стала уточнять, утешает ее Тинатин просто из сочувствия или правда готова если не принять предложенные вводные, то хотя бы учитывать их.

— Вот, кстати, вопрос, — сказал Марк. — Как такое возможно — тонна вариантов игры с разным сюжетом, сеттингом и, может, даже движком?

— Некстати, — отрезала Тинатин.

— В смысле? — возмутился Марк. — Ты представляешь себе, сколько стоит разработка?..

— Марк, забудь, — велела Тинатин. — Сколько стоит, как возможно, кто рисовал — это ни разу не наши проблемы. Давай сосредоточимся на наших.

Марк, подергавшись, показал, что смирился и сосредоточился. Остальные тоже.

— Тут еще момент есть, — помедлив, призналась Аля. — Говорят же, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца? А я что-то не уверена и… — Она поежилась.

Алина деловито уточнила:

— Что-то знаешь про конец?

Алине отвечать хотелось меньше всего, но ответа ждали все. Молча и напряженно. Даже Марк не заржал.

— В игре есть часы. Они о-очень медленно, но идут. Типа по секунде за каждый виток. Или по две. Как, я не знаю, Земля вокруг Солнца, пока ты вертишься вокруг Земли, словно Луна.

— Куда идут? — спросил Карим.

«Куда-куда, вперед», — хотела буркнуть Аля. Нормальный разговор оживил ее удивительно проворно. Но и Карима с его улыбочками и взглядами баловать не хотелось.

Она сказала:

— Я на них не сразу внимание обратила, но исходно там, наверное, было без четырех восемь — у меня же на ноуте как раз на четыре минуты отставание. А сейчас до восьми минуты полторы осталась.

Все быстро посмотрели на циферблаты телефонов или часов.

— И что будет, когда дойдет? — спросила Алина.

Аля вздохнула.

— Новый год, — сказал Марк.

— Это Марк, великий интеллект и могучая десница, — неторопливо отметил Карим. — Умеет кушать, снимать шапку, играть «Как под горкой, под горой» на пианино, «Кузнечика» на гитаре, стоять на одной ноге и считать от пяти до одного, почти не сбиваясь.

Марк поклонился. Алина поинтересовалась:

— А ничего, что Новый год в полночь?

Марк радостно сообщил:

— Ничего!

— Щедрый мальчик. А с нами что будет?

— А мы останемся в старом, — сказал Марк, разом сняв улыбку с лица. — На темной стороне луны. В истории. В середине зимы. In the middle of nowhere[13].

— Это если все по правде так, как говорит… Аля, — отметила Алина, выговорив имя через силу.

Аля сжала зубы.

— Ты-ы не по правде, — пробубнила Алиса себе под нос. — Остальное-то соответствует.

— Ага, только даже формат игры назвать нельзя, потому что всегда разный, и casus belli[14] не бьется, — мягко напомнил Карим.

— Казус чего? — спросил Марк, но Карим ответить не успел.

— Стоп, — сказала Аля, медленно поднимаясь и шаря по карманам в поисках телефона. — Стоп. Я все поняла. Не агрегаторы сыграли. То есть и они тоже, но чисто бонусом. Значимы как минимум три таски. Первую, про штурм жандармерии, настоящий Володя принес, его за это и убили — не за то, что решение нашел, вернее, мы ему нашли, а за то, что спалил план. Намерение даже. Там не жандармерия, надо полагать, и не Латинская Америка, а что-то сильно ближе. Тут «Гендель» начал готовить нашу ликвидацию — ну, вашу, меня же позже взяли, и раз так, подкинул для обсуждения еще и маркетплейсы. Вдруг тоже придумаем, что это и как нахлобучить.

— Ты про пункт выдачи? — спросил Карим с улыбкой, смотревшейся страшновато, потому что она перетекла из сочувственной и снисходительной в раздраженную, следом потрясенную и тут же в просто гримасу, забытую на лице, когда все мысли снялись и рванули в другую сторону.

— Про пункты, — сказала Аля. — Их явно больше одного, сильно больше. И через каждый деньги идут либо что-то еще дороже. А агрегаторы твои им тоже явно понравились. Ты сложи задачки в удобной последовательности и прикинь, что это план. И вспомни еще про поддельные платежные терминалы в ресторанах и автосалонах.

— Это же Тинатин таска, — удивился Марк. — Тинатин, ты ведь ее задавала, правильно?

Тинатин, покивав, посмотрела на дверь домика и восхищенно протянула:

— А я думаю, чего он стесняется, сам в копилку не заносит, меня просит. А он… — Она прервалась, обвела всех взглядом и засмеялась: — О! Теперь уже не Аля, а я сообщница?

— Дура ты, — сказал Карим, но Тинатин уже завелась:

— Значит, Аль, приношу свои извинения, тут, похоже, впрямь расклад красивый и, как уж в криминальной хронике говорится, подготовленный по предварительному сговору организованной группой лиц. Группа налицо и сговор… Мне, значит, Володя тогда в личку прислал…

Она, почиркав сенсором перчатки по экрану, нетерпеливо стащила ее, отшвырнув в сторону, все стремительнее зачертила по экрану голым пальцем и, замерев, глухо не сказала даже, а прорычала:

— Где. Моя. Группа?

Все завозились в своих телефонах, чтобы мгновенно убедиться: от группы «Отгадка рядом» не осталось и следа. От чатика, личек и общих папок в облаке тоже.

— Фигасе, — пробормотал Марк. — Карим, ты бэкапы не сохранил? Я потёр, когда Atomic Heart ставил…

— Если и есть, то на домашнем выносном диске… — начал Карим.

Тинатин оттолкнула его и заскрипела к дому с такой скоростью, что скрежет снега слился в сплошную тоскливую мелодию. Эта тоска будто проделась сквозь грудную клетку, душу и хребет Али, лишив ее дара речи, так что просипела она еле слышно:

— Ты куда, нельзя!..

Но Тинатин уже рванула дверь и скрылась в домике. Карим бросился следом, остальные за ним — и Аля, прижимая шарф к будто и вправду проткнутой грудине, тоже.

Лучше бы она не успела.

Лучше бы она не видела, как это бывает не в игре, а вне игры, в жизни, на самом деле или где там она встряла столь стыло и ненужно.

Тинатин была уже на кухне и наскакивала на Володю, выкрикивая:

— Ты удалил, говори? Возвращай быстро! Нос на пятку натяну!

— Тинатин, ну ты чего, ну хорош уж, — говорил Володя, отступая и уворачиваясь вроде неловко, но так, что та не могла схватить его ни за грудки, ни за рукав, ни шлепнуть хотя бы по касательной. — Ребят, давайте я шашлык добью, а потом уже поиграем.

— Я тебя сама добью, Гендель штопаный! — рявкнула Тинатин и замерла, стиснутая вроде бы небрежным хватом Володи. — Отпустил быстро!

Володя застыл, повел глазами, в секунду, кажется, сканировав пространство, на которое у Карима ушло несколько минут, и сказал:

— Но если не голодные, можно и сразу поиграть.

Тинатин выгнулась, зашипев от боли, хотя Володя, кажется, даже не шевельнулся, и ребята, толпившиеся в двери, с криками рванули к нему.

«Не надо!» — попыталась, но не успела крикнуть Аля. Володя очень быстро и очень громко ударил Тинатин головой о столешницу и швырнул ее навстречу Марку. Тот повалился на пол, пытаясь перехватить Тинатин и уберечь ее в падении, а Карим, обогнув его, прыгнул к Володе, полностью скрыв того из вида, ударил без замаха, но, кажется, сильно, и застыл. Звука удара Аля не услышала, но услышала то ли хруст, то ли треск, с каким режут плотную ткань. Карим попятился и осел на пол.

Володя тряхнул кистью, из которой небрежно торчало небольшое, но пугающее даже на расстоянии зазубренное лезвие, и бросился к Алисе.

Алиса взвизгнула, Аля взвизгнула тоже, рванула ей навстречу и в дверях сшиблась лоб в лоб с выбегавшей из кухни Алиной. Удар, лишивший Алю зрения, дыхания и равновесия, ее даже слегка обрадовал. Мгновенную боль легко вытерпеть, особенно если знаешь, что сейчас оторвешь невредимый лоб от спинки переднего сиденья.

Только Аля не потеряла сознание. Дыхание и зрение вернулись к ней, пусть и ненадолго. Зато боль, когда подошел Володя, оказалась чересчур долгой. И совершенно нестерпимой.

5. То есть мы все уже мертвые

Есть такое предупреждение: «Не повторять, выполнено профессионалами». Имеется в виду, что у вас не получится, а у профессионала получилось. Потому что профессионал — он это умеет. Этим он зарабатывает на жизнь, в этом он натренирован, за это он уважаем.

Алю за постоянные умирания и оживания никто не уважал, да и не мог. Тренироваться в этой дисциплине она не желала, а зарабатывать не могла. Но кто в этом профессионал, кроме нее?

Только ведь «профессионал» не значит «самоубийца».

Аля очень не хотела нарываться. Очень не хотела переживать такую же боль. И очень не хотела подходить к Володе и тем более заводить с ним разговоры.

Но что оставалось-то? Как еще выдернуть кончик ниточки, потянув за который можно прийти к центру клубка, если не потеребив как следует единственный пригодный для этого кусок? Все остальные — игра, дом, электричка, лес, прошлое, чатик — оказались либо непригодными, либо недоступными. Они то ли есть, то ли нет, то ли небрежная имитация действительности, то ли слепленная из пикселей виртуальная реальность, а может, и просто битый или затертый кластер памяти.

А Володя — вот он. Настоящий. Застенчивый. Страшный.

Странно, что теребить его Аля сообразила только теперь, но лучше хоть когда-то, чем никогда. Часики-то тикали. Наверное. Точно Аля не знала — в игру войти она могла теперь лишь разок из пяти или шести, уже и сама не помнила. Остальные четыре или пять раз Володя ее убил. Дважды тихо и сразу, один раз опять вместе со всеми, и еще дольше и больнее, и еще один или два — а, нет, три, значит, всего семь было, — он просто засмеялся и вышел из кухни, из комнаты, со двора — да, Аля подкарауливала его с вопросами везде — и ни догнать его, ни дождаться, ни заметить, куда он делся, не получилось, а потом Аля проснулась лбом в спинку кресла. Так и не поняв, как и чем убита. Спасибо хоть безболезненно. Кем убита, гадать не приходилось.

Осторожные расспросы не срабатывали, наезды не срабатывали, попытки навалиться всей толпой, обездвижить и допросить как следует не срабатывали — Володя был как будто не человек, а робот или прибор, знающий всего два режима: добродушно-угодливый в любой нормальной ситуации либо истребительный — в любой ненормальной.

Из этого правила нашлось всего одно исключение — на седьмой, вот этот, раз.

Аля додумалась поменять условия. Не бегать по навсегда затверженному маршруту от вешки к вешке, пытаясь раскачать какую-нибудь из них, а попробовать убрать хотя бы одну из вешек. Ребята согласились соучаствовать удивительно быстро, даже Тинатин. Они вообще с каждым разом быстрее улавливали суть: то ли аргументы Али огранились и отшлифовались до уровня fatality, то ли падали, как на старые дрожжи, в следовые остатки прежних витков.

Ребята смогли заменить всё съестное и выпиваемое в пакетах мусором и поленьями, а продукты и напитки вынести под одеждой к карьеру. Аля и Тинатин сразу вернулись, чтобы понаблюдать из-за дальнего забора за тем, как Володя без куртки и с непокрытой головой мечется по двору, взрывает сугробы и заглядывает в кабину внедорожника, пытаясь разглядеть, не выпал ли эдак случайно и незаметно на пол салона пуд соли и прочих яств. Тинатин наблюдала, держа телефон наготове, чтобы не выдать себя сигналом, когда Володя догадается позвонить ей как начальнице. Але хотелось орать и плакать: сквозь нелепые метания Володи то и дело проступала чеканность движения, которая до сих пор оборачивалась болью и смертью. Больше ничем.

Володя не позвонил. Он вернулся в дом, вскоре вышел уже одетым, неторопливо повел подбородком от плеча к плечу, будто фиксируя панораму, — Аля и Тинатин с трудом удержались от того, чтобы присесть, хотя сразу ведь условились не двигаться, потому что в статике малозаметны, а движение он точно засечет, — вышел со двора и поскрипел к выезду с базы.

— Проследим? — вполголоса предложила Тинатин.

— Нет, — сказала Аля. — К сообщникам он точно не приведет, если и встретится с ними, то за воротами где-нибудь, вызвонит, чтобы подъехали. А нас заметит, с гарантией.

— Ну и заметит… — начала Тинатин, запнулась и деликатно продолжила: — Аль, больно.

Аля посмотрела на свои пальцы, стиснувшие запястье Тинатин, поспешно разжала хватку и извинилась.

— Ладно, — сказала Тинатин, растирая запястье. — По пути к карьеру деталей добавишь. А Володя, если такой имба[15], как ты рассказываешь, может, к нашему возвращению новый хавчик раздобудет, больше и лучше прежнего.

К возвращению ребят Володя ничего не раздобыл и сам не вернулся. Телефон его был выключен.

Тинатин прошла сквозь гостиную к кухне и обратно, позаглядывала в разные углы, неравномерно освещенные косыми пыльными лучами, и спросила:

— Растяжек, мин-лягушек, кассетных бомб надо опасаться?

Аля пожала плечами и предположила:

— Им естественность нужна. Утечка газа, пожар, отравление, в таком духе.

Карим потопал проверять газовый баллон и котел. Марк, пробормотав: «Снег можно растапливать, наберу сейчас», рванул было во двор, но Тинатин удержала его за рукав.

— Ща администратору звякну, чтобы новые баклажки привез. Скажем, эта вода стухла.

Спустившийся со второго этажа Карим доложил:

— Я не эксперт, но там вроде все штатно, подогнано, не болтается и без лишних элементов. По ходу буду еще посматривать.

— Дежурство ночью организуем, — сказал Марк.

— Так не будет ночи, — напомнила Алина глумливо-сочувственным тоном, заметила, что Алю аж перекосило, и примирительно добавила: — Ночью спать надо. А спящих людей сделать мертвыми без криминального следа непросто.

Доживем — увидим, подумала Аля и в который раз выглянула в окно, за которым всё это время очень ярко представляла себе то Володю, то троих в угольном камуфляже.

— Воду через пятнадцать минут привезут, — сказала Тинатин, убирая телефон. — А пока давайте отделять чистое от нечистого. Затаскивайте хавчик, смотрим упаковку. Если фабричная и нетронутая, можем жрать, если ручная работа — лучше не рисковать. Потом я еще в лавку сгоняю, подкупим, чего не хватило.

— Тормозной шланг проверь, — посоветовал Карим.

Безвредного хавчика оказалось немало — на легкий перекус точно хватит, а догнаться можно овощами и фруктами. Марк поныл, что шашлык тоже может быть безопасным и от одного шампурчика ничего не будет, а он готов лично пожарить и снять пробу, причем прям с сырого кусочка. Громче всех на него рявкнула, как ни странно, Алина, и Аля опять почувствовала неловкость от того, что так долго ее недолюбливала. Алина знать об этом не могла, но Аля должна помнить — и стыдиться.

— А как мы умирали? — спросила Алина, по третьему разу протирая и обнюхивая яблоки и груши, сполоснутые с «Фейри».

Аля, подумав, сказала:

— Спасибо хоть быстро и безболезненно.

— Странно, — сказала Тинатин. — Уснули, типа, и всё, глазки закрыли и уплыли?

Аля кивнула, передернулась и снова кивнула. Тинатин это не смутило.

— Очень странно. Даже от сильного яда последствия прям невооруженным глазом видны. А если они нас травили не цианидом или «Новичком» каким-нибудь, а пытались пищевое отравление разыграть, то мы, прости, ублеваться должны.

— Не факт, — возразила Алина.

— Погугли.

— А толку гуглить, если это ненастоящий гугл?

— В смысле? — спросил Марк.

— Мы согласились с объяснением Али, так? Аля ходит по кругу, ну или внутри стеклянного шарика — новогоднего такого, со снегом как раз, знаете, да? — в который замкнута ограниченная часть пространства, времени и персон. Выходит из него Аля через компьютерную игру.

— Не всегда, — сказала Аля.

— Как правило. Через игру, плюс-минус. Значит, входит она тоже в компьютерную игру, к которой тамбуром таким прицепилась часть сеттинга, имитирующего реальность. Лор такой.

— То есть мы, как это, NPC[16]? — уточнил Карим, одобрительно разглядывая Алину.

— Это в лучшем случае. Или тупо часть сеттинга.

— Ты-ы часть сеттинга, — сказала Алиса. — Не хочу тупо. Я живая, чувствую и всё такое.

Алина засмеялась.

— Ты еще скажи: «Ущипните меня».

— За любое место? — томно спросил Марк, шевеля пальцами.

Алиса отмахнулась было, но вдруг разозлилась и спросила:

— Марк, а ты ведь мелкий совсем, да? В школе еще, и не факт, что в одиннадцатом классе, да? Поэтому и студенческий не показал?

Марк пошел неровными, но очень четкими красными и белыми пятнами и начал набирать воздуха для предельно обидного ответа.

Это тоже игра? — напряженно подумала Аля и напомнила себе: — А что тут не игра?

— Разница-то, школьник, студент, если мы ненастоящие? — сказал Карим, дружески трепля Марка по плечам и шее так, чтобы тот сдулся до безобидных кондиций.

— Нефиг было так старательно сканировать все вокруг, — хладнокровно сказала Алина. — Нас в хайрезе[17] снял — вот и пыжимся теперь. Выдал бы по три пикселя на морду — проще было бы.

Аля представила, как ребята выглядели бы в этом случае, и нервно ухмыльнулась. Алина немедленно нацелилась на нее обвиняющим перстом.

— А ты, кстати, зря думаешь, что единственная настоящая тут. Чот до фига знаешь, на вопросы отвечаешь быстро, на каждый случай план есть. Настоящие люди так себя не ведут. Колись, кто такая — босс уровня, нейросеть на ножках или кто?

— Да я бы с удовольствием, — тоскливо сказала Аля. — Они ж типа бессмертные. Ну или максимум однажды смертные. Вы просто не представляете, как мне помирать надоело.

— Привычка дурная, — брякнул Марк. — Отвыкай.

— Я бы с радостью, но, блин, не от меня зависит. Причем, что обидно, вы хоть сыграть успеваете, а у меня как началось ни с того ни с сего, так дальше только хуже, а теперь еще Володя, гад, с ножом…

Она передернула плечами. Алиса обняла ее, а Алина спросила с неожиданной требовательностью:

— Ни с того ни с сего — это что значит?

— В смысле?

— В смысле «началось ни с того ни с сего, а дальше только хуже».

— Да я про Володю…

— Про Володю мы поняли, — перебила ее Алина. — Ты в первый раз вошла в игру, увидела нас мертвыми, сама умерла, и с этого начались повторы, так? Что ты делала в первый раз и не делала потом? Ну или наоборот?

— Да ничего, — сказала Аля. — Я же сперва радостная такая была, как все. С горки каталась, шашлык ела как не в себя, а в следующие разы уже…

Все смотрели на нее. Аля подумала и медленно сказала:

— А. Это я, значит, отравилась вместе с вами и вошла в игру.

«А потом попала в заколдованный круг», — хотела добавить она, но поняла, что это не так. «И больше из нее не выходила», — хотела добавить она, но поняла, что важнее другое.

Она обвела ребят отчаянными глазами.

Все уже всё поняли, но Тинатин обязательно надо было сказать вслух. Она нахмурилась и не спросила даже, а констатировала:

— То есть мы все уже мертвые.