От лица Яны
Я и вправду подвернула ногу. Но не так чтобы сильно. Не думаю, что нужен врач.
Нужен Матвей… И я жалко цепляюсь за повод хотя бы как-то к нему обратиться. Просто не знаю, как ещё. Как ни в чём не бывало подойти и начать разговор о вчерашнем?
Слишком уж много было высказано обоими. А недосказанного — ещё больше. И всё это визит тяжёлым грузом, мешает действовать свободно. Я ведь толком и привыкнуть не успела, что мы с Матвеем вместе были, что могла обнять и поцеловать в любой момент… Мне и без этой ссоры нужно было бы время, чтобы перестроиться и окончательно свыкнуться, что он мой.
А теперь, возможно, и не придётся. И от этой мысли внутри дерёт.
Успокаиваю себя только тем, что Матвей ведь всё-таки пошёл выяснять, где там врач, а потом проводит меня туда. Возможно, даже на руках донесёт… И разве при этом мы будем оставаться равнодушными незнакомцами?
К чему-то это да приведёт. И я постараюсь, чтобы если не к примирению, то хотя бы не усугублению. Ведь я и вправду готова на уступки. Например, переехать к нему, несмотря на неловкость перед Марком.
Если честно, я ведь и перестать работать с фотографом готова, если бы не было так страшно совсем потерять себя, раствориться исключительно в желании быть с Матвеем. Всё-таки позволять указывать, что мне делать — не лучшее решение.
Вздрагиваю, когда вдруг натыкаюсь взглядом на Марка. Причём уверенно идущего ко мне. Тоже смотрит, ещё и улыбается слегка, ускоряет шаг.
Сглатываю разом образовавшийся в горле ком. А если Матвей придёт как раз в этот момент? Увидит нас с Марком…
Который уже приседает передо мной, заглядывая в лицо:
— Ну и как ты умудрилась ногу подвернуть? — мягко спрашивает, опуская взгляд к моим ногам и явно пытаясь определить, какую. Кстати, безошибочно это делает: видимо, вспоминает сложный момент фотосессии. А я и не думала, что Марк так внимателен. — Почему ничего не сказала?
У меня сердце пропускает удар, когда вдруг сознаю, что теперь-то фотограф откуда-то знает. И не от меня.
— А где Матвей? — голос чуть дрожит.
— Попросил меня, — непринуждённо, как о пустяке, отвечает Марк. — Так что там?
Для него, может, и пустяк такой жест от Матвея, но для меня… Это ведь демонстративное пренебрежение. Своеобразный сигнал «ну-и-катись-ты-к-Марку».
— Ничего, — резко бросаю я, но тут же вздыхаю: срывать недовольство на пришедшем мне помочь Марке точно не стоит. Добавляю уже спокойнее, даже тише: — Не так уж болит, нормально всё.
Он скептически ухмыляется. Не верит? Смотрит чуть прищурено, внимательно. И вдруг спрашивает:
— Что у вас с Матвеем?
Облизываю разом пересохшие губы, отвожу взгляд. Я так скрывала перед Марком всё, что происходит у нас с Матвеем, что слышать такой вопрос совсем не по себе. Умом понимаю, что нет уже смысла продолжать обманывать. Но как же я устала от сплошных разоблачений — то одному объяснять, то второму…
К тому же, мне даже думать о Матвее после этой его демонстративной выходки с передачей меня Марку как будто больно. А уж говорить…
— С чего ты взял? — наконец выдавливаю.
Марк вздыхает и поднимается, чтобы сесть рядом.
— Яна, я не идиот. Сначала он мне чуть ли не сцены ревности устраивает, теперь ты по сторонам смотришь в поисках его. Может, у тебя и не так уж болит нога?
Ой… А я и не замечала, что верчу головой периодически. Хотя после слов Марка как раз ловлю себя на, судя по всему, очередном таком разе.
Ну и ладно. Сцены ревности?..
Матвей что-то высказал Марку?
С одной стороны — неловко перед фотографом, с другой… По телу разливается приятное тепло. Может, меня и бросили на попечение Марку, но явно на эмоциях. Матвею слишком не всё равно.
А значит, если чуть остынет и успокоится…
Поднимаюсь с места, тут же морщусь. М-да, неприятные ощущения. Но терпимые. Скоро само пройдёт наверняка.
— Не так уж… — соглашаюсь я с Марком, и даже наплевать, что он думает, будто я использую это как повод сблизиться с Матвеем. Тем более это почти правда. — Нормально уже.
Марк хмыкает, тоже поднимаясь с места. Не верит, не уходит. Наоборот, достигаю прямо противоположного эффекта: он без всякого предупреждения берёт меня на руки. Только и успеваю, что удивлённо взвизгнуть и автоматически вцепиться в него.
А Марк спокойно поясняет, уже двигаясь вместе со мной по направлению к лифту:
— Давай врач всё-таки посмотрит, у него ещё час рабочий день будет. Заодно расскажешь мне всё.
Я не успеваю ни согласиться с этим, ни оспорить — двери лифта открываются сразу… Вот только в кабинке не пусто. Оттуда выходит Матвей — прямо навстречу к нам, видя, как Марк уверенно держит меня на руках, а я всё ещё вцепляюсь ему в плечи одной рукой, второй обвивая шею.
Да, Матвей вроде как сам создал эту ситуацию. Подтолкнул Марка ко мне, а помощь ведь и вправду не мешала. Тогда почему сейчас такое ощущение, что это я в чём-то косячу опять, а не он повёл себя как мудак?
Что если это была проверка? Но если да, как я тогда должна была поступить? Гордо ковылять до дома? Или до врача, спрашивая при этом всех на пути, где он? И при всём этом отказаться от помощи Марка?
Нет, вряд ли Матвей всего этого не понимает. Им явно двигало не это. Скорее демонстративно пренебрежительный жест, не более того. Ведь и сейчас спокойно мимо проходит, бросив на нас только короткий, почти пустой, взгляд.
Зато меня сразу почти паникой охватывает:
— Марк, — настойчивым шёпотом взываю. — Марк, отпусти. Матвей смотрит, — лихорадочно проговариваю, даже слегка извиваясь в его руках, да только вот фотограф не реагирует.
Да и лифт закрывается. И смысл теперь меня на ноги ставить? Умом понимаю это, но сердце всё равно надрывно сжимается.
— И что с того? — вдруг интересуется Марк, вскинув брови.
Ловлю его взгляд и тут же отвожу свой. Меня накрывает смущением. И вовсе не от того, что наши лица довольно близко, да и его руки довольно крепко прижимают меня к нему.
Тот мой глупый выпад тревожит куда больше… И ни к чему больше скрывать что-то перед Марком.
— Я люблю его, — жалобно шепчу.
Марк неопределённо хмыкает. Мне становится совсем уже неловко перед ним — получается, я его обманывала, поощряя флирт. Слишком ведь мало времени прошло, чтобы это было не так. Моя любовь к Матвею не сегодня образовалась, а буквально вчера я ещё оставляла фотографу шансы, не договаривая.
Чем больше думаю об этом, тем сильнее понимаю, что и вправду сама тут главная дура.
Лифт открывается — кажется, вот он, этаж врача. Вот только Марк опускает меня на ближайший диванчик, пока не спеша вести на приём.
— И давно ты его любишь? — неожиданно продолжает тему, которую мне уж точно хочется замять.
Но что уж — вчера было время откровений с Матвеем, сегодня — с Марком. Как-нибудь вывезу всё это.
— Очень… — вздыхаю. — С детства, — чуть тише.
— М-да, весело, — хмуро подмечает фотограф, садясь рядом. — Почему не сказала сразу?
Опять этот вопрос. Матвей задавал похожий. Потому что мне вообще не по себе было думать, что мои чувства когда-то могут стать взаимными — вот и вся правда.
Я хотела избавиться от них. Жить дальше. Теперь понимаю, что это невозможно. Да и не хочу. Что бы ни было, но Матвей для меня всегда слишком много значил.
— Мне нужна была квартира, прости, — виновато выдаю Марку одну из причин, которая кажется более безобидной.
Он озадаченно хмурит брови.
— Думаешь, я не предложил бы тебе вариант, если бы не думал, что у меня есть с тобой шансы? — ухмыляется собственному вопросу, видимо, уловив ответ сразу. — Ну ты и дурочка, — мягко добавляет.
Беззлобное обзывательство нисколько не задевает, тем более что звучит ласково. Настолько, что даже не верится — значит, с Марком можно было так легко замять?
— Но ты же… — неловко начинаю, не в силах поверить, что действительно превратила пустяковую ситуацию непонятно во что. — Я же тебе нравлюсь.
— Да, как красивая приятная девушка, — снова усмехается Марк, откровенно забавляясь моей реакции, нисколько не огорчённый. — Говорить о какой-то серьёзной влюблённости рано, я легко это переживу.
М-да, и действительно, сколько я с ним знакома? О каком «ранить его чувства» вообще могла быть речь? Я же видела, как свободно он общается с другими моделями. Уверена, что подобных симпатий у него хватает.
А вот Матвей… Тут совсем иначе всё. Он ведь и впервые поцеловал меня после разговоров о Марке и моих будущих свиданий с ним.
— Я и вправду идиотка, — подытоживаю со вздохом.
Не столько даже Марку, сколько просто как мысль вслух. Но он понимающе хмыкает. А потом участливо спрашивает:
— Что там у вас?
Вздыхаю — тут парой слов не скажешь. С другой стороны, дружелюбная и в хорошем смысле простая реакция Марка на все мои выпады подкупает. Да и всё-таки мне нужен кто-то, с кем смогу обсудить всё скопившееся. И Лика тут не вариант — Матвей её брат.
— Я дружу с сестрой Матвея, и, приехав в Москву, сразу остановилась у него. Потом вышло так, что мы поцеловались, и я поняла, что не смогу дальше спокойно оставаться рядом, зная, что этот поцелуй для него ничего не значит. Вот и стала искать квартиру, а заодно хотела переключиться, — решить всё сказать Марку было проще, чем сделать это. Немного всё-таки не по себе, особенно, когда говорю последнюю фразу. Ведь, получается, в какой-то степени использовала его. Добавляю, стараясь хоть как-то сгладить: — И тут ты с твоим вариантом, плюс ты тоже красивый и приятный.
Марк издаёт смешок: что-то мне подсказывает, что и мои попытки польстить тоже видны. Так себе способ смягчить ситуацию. Но и это он умудряется легко замять мимолётной тёплой улыбкой:
— Вот уж спасибо.
Тоже улыбаюсь, хотя быстро серьёзнею — я ведь только начала говорить. И сейчас подхожу к самому сложному.
— А потом так получилось, что для Матвея тот поцелуй всё-таки что-то значил, и мы начали встречаться. Но я не знала, как обо всём сказать и тебе, и ему. Начала врать, особенно в то утро, когда Матвей заехал за мной, и ты собирался…
— И поскольку врать ты не умеешь, то он тоже, как и я, заподозрил, что что-то не так, — заключает Марк, подхватывая после недолгой паузы.
Киваю, уже совсем не удивлённая, что он и ту ситуацию легко отпустил, хотя впустую ехал ко мне и потом ещё звонил без ответа. «Как и я»… Видимо, знал с самого начала. Надо было быть более открытой с ним.
Но что уж — сейчас я как раз максимально честна. При других обстоятельствах мы с Марком могли быть хорошими друзьями.
— Начал накручивать себя, а в итоге я всё-таки ему сказала, что квартира твоя. Ну и он вспомнил, как мы общались и решил, что… — осекаюсь, криво усмехнувшись и покачав головой.
До сих пор не понимаю, как Матвей так легко в это поверил. То есть в целом оно понятно, конечно, особенно когда я проговариваю всю ситуацию, обрисовывая её Марку. Поводы подумать лишнее были. Но причины… Их ведь нет. Разве Матвей не чувствовал, насколько я трепетала от одного его присутствия? Как мог допустить, что способна переключиться на кого-то ещё?
Марк хмурится:
— Переубедила?
Если честно, нет. Обиделась сразу. Толком ничего нормально не объяснила, лишь твердила, что Матвей не имеет право так думать.
— Пыталась, — всё же щажу себя в глазах Марка. Да и стал бы Матвей меня слушать? Что такого я могла ему сказать? — Он настоял, что я должна перестать с тобой работать, — поморщившись, добавляю.
Даже признаваться в таком стыдно. Ведь это попытка контролировать меня. Многие современные девушки посчитали бы такое звоночком держаться от мужчины подальше, а я ещё мысленно колеблюсь, а стоит ли мне так резко воспринимать. Напоминаю себе о его признании про измену от бывшей…
О которой Марк ничего не знает, но со спокойной уверенностью заявляет:
— Его можно понять, учитывая, что я проявлял к тебе конкретный интерес, а потом ты стала жить в моей квартире, да ещё и врать ему, скрывая это.
В его словах нет ни одного домысла — лишь факты, которые сама же и рассказала. Но аж вздрагиваю. Это не звучит обвинительно по голосу, но по смыслу как будто бы да. Картинка складывается так себе, если вот так разом всё озвучить.
И всё же…
— Но разве в здоровых отношениях кто-то кому-то может запретить?
— Здоровые отношения, — с беззлобно снисходительной ухмылкой повторяет Марк. — Сомнительная формулировочка. Лучшие отношения — те, в которых обоим комфортно, без ярлыков. Необязательно равноправные, как сейчас навязывают. Ты скорее из тех девушек, о которых заботятся, за которых берут ответственность. И ревнуют тоже. На мой взгляд, тебе стоит прислушаться к мужчине, которого любишь. Тебе так важно работать со мной? Или его спокойствие всё-таки дороже?
Прикусываю губу, не понимая, это я такая легко внушаемая, или слова Марка — и есть истина, которую всегда знала подсознательно? Слишком уж они успокаивающе действуют, при этом кажутся логичными. Подбадривают, словно разрешение дают.
И всё-таки вот так сразу окунаться в них — не лучшее решение.
— А потом он ещё что-то накрутит себе и опять запретит, — неохотно привожу весомый аргумент.
— Он похож на того, кто накручивает себе что-то без причины? — машинально задав этот вопрос, Марк тут же ухмыляется: — Хотя сейчас да, похож. Ещё и поступил как мудак. Но уверен, это потому что ты ничего нормально не объяснила. Если потом такое поведение будет повторяться, всегда можешь уйти. Тем более, если без причины. Но рубить сразу на корню глупо.
Отвожу взгляд от серьёзных глаз Марка. Умом понимаю, что он прав. Но тогда получается, я и вправду вела себя глупо?
Признавать такое не по себе. И так только и делаю, что позорюсь перед Матвеем. Причём ещё с подросткового возраста. Слишком неуклюжая, неуверенная, косячная…
— У тебя мужская солидарность, — бросаю Марку.
— А у тебя юношеский максимализм, — парирует он почти с теплом. — Тебе проще опираться на чужие понятие нормы и здоровья, чем на собственные ощущения?
Вздыхаю. Мне и без того не хотелось спорить с Марком, а теперь так вообще бессмысленно. Не чувствовала я в его словах идеи превосходства мужского комфорта над женским — лишь логику.
— Я не уверена в своих ощущениях, — тихо проговариваю.
Марк смотрит на меня чуть прищуренным взглядом:
— А вот это точно неправда.
Хмыкнув, непроизвольно киваю. Что уж отрицать — этот человек словно насквозь видит. Смотрит на меня этим своим понимающим глубоким взглядом так, что и скрыть от него что-то бессмысленно. И не хочется.
А от себя? Я ведь даже когда из дома Матвея уезжала, не чувствовала свою правоту. Наоборот, размышляла, не слишком ли я резка, не совершаю ли ошибку… И сейчас пыталась с ним помириться, попросив о помощи.
Его поступок, конечно, задевает — и это мягко сказано. Но не настолько, чтобы я вступала с Матвеем в соревнование, кто кого сильнее уколет и кто будет дольше цепляться за гордость. Стоит вспомнить хотя бы то, что он в какой-то степени уже ранен — а значит, мои уколы будут только ковырять.
— Хорошо, ты прав, — признаю почти легко. — Но что мне делать?
— Я попробую с ним поговорить, — почти сразу предлагает Марк. — Мне он поверит, учитывая всю ситуацию. А потом нам с тобой, видимо, и вправду придётся попрощаться.