Братство Камня

1

— Задание было сложным.

— Когда? — спросил отец Станислав. — Будьте точны.

— Двадцать седьмого января. Я помню, как был поражен — меня никогда раньше не посылали на задание, подобное этому. Отец Станислав требовал более подробного ответа.

— Что делало его необычным? Больший, чем обычно, риск?

— Нет. Хронометраж. Мне дали не одно задание, а два, и их необходимо было выполнить в течение сорока восьми часов. Оба во Франции, так что добраться от одного места до другого было несложно. Трудность заключалась в способе, которым приказано воспользоваться. Один и тот же в обоих случаях. Кроме того, в первом задании условия местности были непростыми.

Дрю задумался. Он старался выбрать из памяти самое существенное. Видно было, как он взволнован. Арлен и отец Станислав не отрываясь смотрели на него. Наконец он продолжил рассказ.

— Задание казалось необычным еще и потому, что я не получил никаких сведений о своих потенциальных жертвах. Обычно мне говорили, за что преступник несет наказание. Сколько невинных людей он убил. На какого маньяка работает. Я знал все о его привычках и пороках. Это облегчало работу. Подонка убить легче.

Дрю снова замолк, потом продолжил.

— Иногда способ убийства мог выбрать я сам. Снайперский выстрел. Бомба в автомобиле, как у самих террористов, которые обожают этот способ. Яд. Смертельные вирусы. Обычно способ как-то соотносился с преступлениями, совершенными этим человеком. Однако в данном случае способ был задан. И, как я уже сказал, на самом деле было два задания, ограниченные определенным сроком. Весьма необычно.

— Это беспокоило вас?

— В Колорадо меня приучили не задавать вопросов. После того, как убьешь столько, сколько я, да к тому же думаешь, что поступаешь правильно, уже ничего не тревожит. За исключением…

Арлен подалась вперед.

— Расскажи ему, как ты получал приказы.

— Мне необходимо было прикрытие, оно позволяло мне исчезать в любое время на неделю, не привлекая ничьего внимания. О какой-либо работе не могло быть и речи, это слишком связывает, да и многим пришлось бы врать. Но я должен был что-то делать. Поэтому я стал студентом и жил в университетском городке. Прикрытие осуществить было очень легко. Я всегда был хорошим учеником. Я любил учиться. Любил гуманитарные науки. Особенно литературу. Я получал степень бакалавра в одном институте, затем поступал во второй и получал второй диплом. Но потом я стал слишком стар, чтобы ходить в студентах, поэтому я перешел в третий институт и получил там степень магистра. Я уже имел две таких степени и работал над третьей, когда…

— Я все еще не вижу преимуществ такого прикрытия, — сказал отец Станислав.

— Студента могут не знать по имени. Но, чтобы стать студентом, нужно посту пить в большой колледж. Я предпочел Биг Тен. Университетский городок, где студентов больше, чем местных жителей. Студенты обычно народ непоседливый, поэтому, если я приезжал в город и оставался в нем год-два, а затем переходил в другой колледж — а так делают многие студенты, — то никто не находил в этом ничего необычного. Я записывался только на большие лекционные курсы и всегда садился на разные места, так что если лектор не вел журнал посещений — а я сначала выяснял, делал ли он это, — то никто даже не замечал, если я исчезал на пару дней. Я всегда предпочитал одиночество и не нуждался в друзьях студентах. Все мои друзья были среди профессионалов, таких как Арлен и Джейк. — Он улыбнулся ей. — И больше ни в ком не нуждался. Между семестрами я обычно навещал их. В колледже я был как бы невидимкой. Единственной угрозой моей анонимности стали обязательные посещения каждое утро гимнастического зала для поддержания спортивной формы, необходимой для выполнения заданий; кроме того, каждый день в час дня я ходил обедать в шумную столовую, в четыре часа — в книжный магазин, в семь часов — в соседнюю бакалейную лавку.

— Зачем такой риск? Почему именно в эти места и в это время?

— Так было нужно. Время выбиралось произвольно. И места сами по себе не имели значения. Я мог вместо книжного магазина ходить в кинотеатр, а вместо лавки в библиотеку. Имел значение лишь заведенный порядок. Поэтому у курьера всегда было несколько возможностей легко со мной встретиться и, что еще важнее, не вызвать при этом никаких подозрений. Вовремя обеда кто-то мог сесть со мной рядом и оставить двадцать пять канадских центов будто для чаевых официанту. В бакалейной лавке жен щина могла попросить мексиканского пива. Это означало бы, что я должен идти к себе на квартиру как можно скорее. Если посудное полотенце висело над раковиной, я знал, что в своем чемодане под кроватью найду все необходимое для поездки. Билеты на самолет, паспорт, удостоверение личности на другое имя. Деньги в валюте разных стран. Адрес в чужом городе.

— Оружие? — спросил отец Станислав.

— Нет, — ответил Дрю сразу же. — Никогда. Оружие всегда получал уже за границей. Когда я уезжал, очень похожий на меня человек занимал мое место, не нарушая заведенного мною обычая. Найти замену было нетрудно. Никто меня толком не знал. Конечно, меня видели, но обычно на некотором расстоянии. Я просто был частью интерьера. В глазах студентов и местных жителей я был чем-то расплывчатым, не ясно очерченным. Поэтому с помощью двойника я всегда имел алиби на случай каких-либо неприятностей.

Отец Станислав издал вдруг возглас изумления.

— Что-нибудь не так? — спросил Дрю.

— Продолжайте. Вы сообщаете мне больше, чем сами предполагаете. Дрю посмотрел на Арлен.

— Что он имеет в виду?

— Сходятся концы с концами, — тихо проговорила она. — Я согласна с ним. Продолжай. Что же с заданием? Дрю глубоко вздохнул.

— Я получил инструкции отправиться во Францию, но не прямо, а через Лондон, где мое место занял двойник. Он отправился в поездку по литературным местам: Стенфорд, Кентерберри, — такие поездки особенно привлекают студентов последнего курса, специализирующихся на английской литературе. Я уже был в этих местах, поэтому, если бы мне пришлось объяснять, что я делал в Англии, для меня это не составило бы труда. Пока демонстрировалось мое алиби, я полетел в Париж под другим именем, где получил дальнейшие инструкции. Мне сообщили, что севернее Гренобля во французских Альпах есть монастырь.

— Конечно! — воскликнул священник. — Монастырь картезианцев Гранд-Шартрез.

— Мне сказали, что монастырь собирается посетить один человек. Описали его машину. Сообщили даже номерной знак. Я должен был убить его. — Дрю закусил губу. — Вы когда-нибудь были там? Отец Станислав покачал головой.

— Монастырь находился очень далеко в горах. Монахи, основавшие его в средние века, тщательно выбирали место. Они думали, как, впрочем, думают всегда, что весь мир скоро провалится в тартарары. Они хотели удалиться от растленного общества и прошли путь от долин Франции к Альпам, где построили небольшой монастырь. Папа выразил свое неодобрение. И действительно, какой смысл быть в средние века монахом, если не имеешь земельных угодий?

Бог, очевидно, был на стороне Папы, поскольку он послал снежную лавину, разрушившую монастырь. Но надо отдать монахам должное. Они просто перенесли монастырь ниже, в более безопасное место, защищенное от снежных обвалов, но также удаленное от мира. И в течение последующих столетий выстроили величественное здание, напоминающее средневековый замок. Мощная Божья крепость.

Впоследствии орден распространился и на Англию, но монахи ордена были казнены королем Генрихом Восьмым. Дело было в том, что король хотел получить развод, разрешение на который ему не давал Папа. Тогда Генрих Восьмой решил основать собственную церковь, стать ее главой и объявить о том, что страстно желаемый им развод получил Божественное одобрение. Поскольку монахи-картезианцы в Англии выступили против короля, Генрих подверг их самой мучительной смерти, какую только могли изобрести. Они были подвешены, подвергнуты неимоверным пыткам, но оставлены в живых, чтобы перед смертью могли видеть, как вырезанные у них внутренности поедаются псами. В их распоротые животы вливался расплавленный металл. Трупы были разрезаны на части, сварены и затем выброшены в канаву.

— Вы описываете это так живо, — сказал отец Станислав невозмутимо. — Что же произошло у монастыря?

Дрю покрылся потом. Он не мог сдержать своих чувств.

— Мне было приказано установить взрывные устройства в той части извилистой дороги, что плавно поднимается к монастырю. Место было выбрано тщательно. На дальней стороне дороги — скала. На другой стороне, ближе ко мне — я должен был ждать на противоположном склоне, — резкий обрыв. Установив ночью взрывчатку, я почти всю половину следующего дня взбирался через узкие проходы и загромождения из камней — меня не должно было быть видно — на скалу напротив. Горы были покрыты глубоким снегом. Какую-то часть пути я мог бы пройти на лыжах. Если бы я мог. — Дрю покачал головой. — Но я прятался за кустами, ноги утопали в снегу, штормовка не грела. Через застилавший мне глаза пар от дыхания я внимательно оглядывал петлявшую дорогу. Потому что вскоре на этой дороге появился автомобиль, двигавшийся к монастырю. Тот, кто сидел в нем, должно быть, с интересом оглядывал окрестности. Конечно, он не смог бы попасть внутрь самого монастыря, увидеть монахов-отшельников. Но он мог объехать вокруг монастыря, пройти через центральный двор и, может быть, сделать щедрый благотворительный взнос в обмен на бутылку знаменитого шартрезского вина. — Дрю даже теперь чувствовал озноб: он все еще слышал скрип снега под горными ботинками, все еще помнил ужасную тишину обступивших его со всех сторон гор. Он на мгновение закрыл глаза.

— Я установил взрывчатку на дальней стороне дороги. Напротив скалы. Сила взрыва должна была швырнуть машину в мою сторону на скалу, на тот ее склон, что был обращен ко мне. И объятый пламенем автомобиль должен был полететь в пропасть. Это был умный план. Вероятно, операцию тщательно готовили. Мне дали фотокамеру. При помощи телефотографических линз я должен был следить за тем местом, где дорога, изгибаясь, поднималась в гору. При приближении машины к этому месту я тщательно проверил ее номерной знак. Мне предстояло начать съемку.

— И это все? Всего лишь съемку? — Отец Станислав встал и начал ходить по комнате.

— Нет, не все. Спусковой механизм камеры одновременно служил пусковым механизмом бомбы. Камера имела управляемый затвор, при помощи которого, пока я держал кнопку утопленной, производилась быстрая последовательность экспозиций. Щелк, щелк, щелк. Послышался взрыв бомбы. Машина была отброшена в мою сторону. Загорелся бензобак. И я хорошо помню, как продолжал щелкать затвор. Я видел через телефотооптику все детали. В тот момент, когда машина падала на скалу, задняя дверь открылась…

— И? — Арлен в сильном волнении не спускала с него глаз. Дрю почти кричал.

— Бог подал мне знак. Он послал мне знамение.

— Что? — воскликнул отец Станислав. — Вы, наверное, шутите.

— Но он не шутил. — Голос Дрю внезапно стал спокойным. — Вы верите в столп света, сбросивший Савла с коня на дороге в Дамаск, не правда ли? Савл, грешник, внезапно понявший, что это Бог говорит с ним, Савл, мгновенно изменивший свою жизнь, чтобы следовать Божьим путем. Так вот, это был мой столп света. Мое знамение. Я назвал бы это чудом, если бы не предполагалось, что в результате чуда вы начинаете чувствовать себя лучше, а здесь… Из машины выпал ребенок. Мальчик был…

— Что? — Это снова был голос Арлен.

— Как две капли воды похож на меня. Она уставилась на него.

— Ты хочешь сказать, что заметил некоторое сходство. Похожий цвет волос. Или такой же рост. Мальчики одинакового возраста очень похожи друг на друга.

— Нет, сходство было гораздо большим. Я говорю, оно было жутким, сверхъестественным. Если бы он был взрослым, он вполне мог бы стать моим двойником, заменять меня в колледже. Пока я убивал.

— Убийство! Наказание! Как остановить это! — Голос отца Станислава был резок. — Говорите определеннее. Не преувеличивайте. Вы должны сделать скидку на…

— Обстоятельства. Слушайте, я только об этом и думаю. Этот ребенок… я… выброшенный из машины. Ужас в его глазах.

Дрю нащупал в кармане брюк пакет, вытащил из него четыре мятых фотографии, взятых им с собой из монастыря. Он протянул их отцу Станиславу. Арлен резко наклонилась, чтобы тоже увидеть их.

На лице Дрю отразилось страдание.

— Это единственное, что осталось от моей прежней жизни. Перед тем, как уйти к картезианцам, я посетил те места, где прятал деньги, паспорта, оружие. Я избавился от всего. Я уничтожил все, что было связано с моим прежним существованием, я стер с лица земли самого себя, словно я умер.

Содрогаясь, смотрел Дрю снова на эти фотографии. Но и без них изображения стояли у него перед глазами.

— На верхней — это я. В тысяча девятьсот шестидесятом году в Японии. В саду за родительским домом. За три дня до их убийства. Отец Станислав отложил это фото в сторону.

— На следующей, — сказал Дрю, — мои родители. На том же месте за три дня до смерти. Остальные были сняты в семьдесят девятом под Гранд-Шартрез. После того, как я взорвал бомбу и мальчик выпал из машины. Я сделал увеличенный фрагмент фотографии лица мальчика. Конечно, фотографии зернистые. Лицо окутано дымом от взрыва, падает снег. Но я думаю, что вы поняли главное.

Священник оторвался от фотографии и взглянул на Дрю. Руки его дрожали.

— Вначале я подумал, что третья фотография просто плохая копия первой. Я подумал, что это…

— Я. Но это не я. Если вы всмотритесь внимательней, то увидите, что это не так. Я пытался убедить себя, что сходство случайно. Как сказала Арлен, дети часто выглядят похожими. Но это больше чем просто отдаленное сходство. Это…

— Невероятно.

— Но это еще не все. Взгляните на последнюю фотографию. Я снял ее после того, как машина была сброшена со скалы. Во время падения машина ударилась о выступ, ее передняя часть смялась, и огни пламени от загоревшегося бензобака прорвались сквозь снег. В этот момент передние двери рывком открылись, и двое взрослых выскочили из машины. Данные мне инструкции были вполне четкими. Снимать как можно больше. Поэтому, несмотря на потрясение, испытанное мною при виде мальчика, я продолжал смотреть в видоискатель, направляя, куда нужно, объектив и нажимая на кнопку. И тут я понял, что Бог продолжает подавать мне знаки. — Дрю остановился, судорожно глотнул воздух. — Мужчина и женщина выглядели как мои родители. Были моими родителями.

— Но они были объяты пламенем, — возразил отец Станислав.

— Посмотрите внимательней!

— Я смотрю.

— Это мои родители. Я знаю, что это не так, но это они. Я не мог сфокусировать камеру на них в тот момент, когда они выскочили из машины. Но лица до того, как пламя охватило их, были видны отчетливо. Находясь на этой скале, на этом ледяном обрыве, я был уверен, что они — моя мать и мой отец.

В комнате наступила тишина.

— Конечно, — я не хочу вас обидеть, — у нас нет возможности проверить ваше впечатление, — сказал отец Станислав. — Я признаю, что тот мальчик, даже если учесть искажения, вызванные дымом и снегом, мог бы быть вашим двойником. Ведь действительно я вначале подумал, что это вы. Но, учитывая такое совпадение, возможно, ваше воображение сыграло с вами злую шутку. Не могло ли сходство этого мальчика с вами привести к тому, что вам просто показалось, что и родители ваши похожи?

— Я отвечаю за то, что видел. — Голос Дрю был хрипл. — В конце концов, я не мог больше держать палец на кнопке затвора. Я опустил камеру. В ущелье огонь уже коснулся их лиц. Бензобак взорвался. Мои отец и мать разлетелись на куски. Точно как в тысяча девятьсот шестидесятом году. Только теперь убил их я.

— Но обстоятельства были различны.

— А различны ли? Тех, кого мы у террористов зовем наемными убийцами, у нас мы называем оперативниками. Я ничем не отличался от человека, за которым охотился. Я воевал с таким же, как я. Я воевал с самим собой. Отдельные части их тел были разбросаны по у щелью, они были охвачены пламенем. Я чувствовал запах горящей плоти. А на скале на фоне снега видел искаженное отчаянием лицо мальчика — я не смотрел больше в объектив, но мне казалось, что я крупным планом вижу его слезы. Мои слезы. Через пятнадцать лет мое стремление отомстить настигло меня самого. И тогда все потеряло смысл. Кроме Божьего всепрощения: кроме спасения своей души.

Арлен тронула его за плечо. Он в первое мгновение вздрогнул, затем благодарно принял ее утешение.

— Спасти свою душу? — воскликнул удивленно отец Станислав. — Все то время, что вы были оперативником, вы ощущали себя религиозным?

— Я имел свою собственную религию. Справедливость грозного ветхозаветного Бога. Но у Бога было другое намерение. Он удостоил меня большей чести, чем Савла на дамасской дороге. Бог послал мне не одно, а два знамения. Он несомненно щедр ко мне. Все, что я рассказал, произошло, наверное, за секунд десять, но они мне показались вечностью. Взрыв потряс горы, и когда смолкло эхо, я услышал что-то еще — пронзительный крик мальчика на противоположной стороне ущелья, закрывшего лицо руками, чтобы не видеть то, что он только что увидел, — объятых пламенем родителей. Он кричал сквозь пальцы. Что потом? Потом Бог послал мне третье знамение. Ему было мало, что я узнал самого себя, что я завершил полный круг и убил своих родителей, за которых стремился отомстить. Когда грохот утих, когда мальчик захлебнулся своими собственными слезами, когда наступила тишина, я услышал песнопение.

Позднее я понял, что произошло. Было 6 января, Епифания, праздник Богоявления. В этот день волхвы увидели Христа и спасли ему жизнь. Эти мудрецы, увидевшие младенца Иисуса и свет, идущий от Него, отказались от мысли пойти обратно к Ироду, чтобы раскрыть местонахождение Христа, хотя и обещали ему сделать это. Именно поэтому, как мне кажется, церковь решила сделать праздник Богоявления таким особенным. Не по тому, что волхвы увидели младенца Иисуса, а потому, что они, будучи двойными агентами, сделали для себя окончательный выбор, определились, на чьей они стороне. Точно как и я в тот день.

В честь волхвов и того критического в судьбе христианства дня монахи, должно быть, проводили торжественную службу. Сверху, с гор, из монастырской церкви доносилось песнопение. Оно заполняло все пространство, проникало во все ущелья, достигало всех вершин, заглушая эхо взрывов и крики людей. Этот гимн славил волю Божью, Его дальновидность. Его всеобъемлющий замысел. Но мощь песнопения заключалась не столько в словах, сколько в самих суровых и мрачных голосах отшельников, разорвавших все узы, которые связывали их с погрязшим в грехах и лжи мире.

Колени мои сами преклонились. Я стоял так, глядя в сторону мальчика, отделенного от меня ущельем. Он пытался вскарабкаться на скалу, чтобы найти своих родителей. Я хотел подняться из-за скрывавших меня кустов и крикнуть, чтобы он не делал этого, ибо упадет и сам погибнет. Вырасти, хотел я крикнуть ему, и выследи человека, убившего твоих родителей! И моих тоже! Приди по мою душу! И в то мгновение я стал верить в Бога. Иначе я должен был бы убить себя. — Дрю замолчал, дрожа от волнения.

Арлен не спускала глаз с его измученного лица. С нежностью обняла она его за плечи.

— А потом? — спросил отец Станислав.

— Три дня я блуждал по горам. Не кажется ли вам, что времени присуща скрытая религиозность? Конечно, я не совсем сознавал, что делаю. Впоследствии меня поразило, что я не потерял камеру. Я не знаю, как жил, где спал, что ел.

Все это время шел снег. Я уверен, что власти должны были провести расследование на месте взрыва. Но снег засыпал мои следы. Что это — счастливое стечение обстоятельств или еще один Божий знак? Я не помню, куда и как шел. Единственное, что ясно запечатлелось в моей памяти после нескольких дней блужданий, это деревня в горах, дымок над трубами, дети на коньках на льду пруда, сани с бубенчиками на упряжи. Словом, как на рождественской открытке. Потом я уже обнаружил, что прошел около сотни километров, вот почему местная полиция не связала мое появление с убийствами у монастыря. В изнеможении свалился я у порога маленького дома. Старушка ввела меня внутрь. Она накормила меня супом и хлебом и такими вкусными пирожками, каких я никогда раньше не пробовал.

— Три дня? — переспросила Арлен. — Ты так долго блуждал по горам? Но…

Отец Станислав досказал за нее.

— Вам было приказано совершить две акции в течение сорока восьми часов. Но вы не уложились в этот срок.

— Вначале я совсем об этом не думал. Уже то, что я остался жив, само по себе было чудом. Не говоря о видениях, посланных мне. Образ моих родителей — меня самого — замкнутый круг возмездия. Этот мальчик, когда вырастет, будет охотиться за мной. Почувствовав себя лучше, я отправился в Париж, чтобы встретиться с моим связным. К этому времени я уже просмотрел старые газеты, чтобы узнать, кто стал моими жертвами. Оказалось, что мужчина был американцем, нефтяным промышленником, взявшим с собой во Францию в отпуск, который все время по разным причинам откладывался, жену и сына. В газетах писали, что убийство представляется совершенно бессмысленным. Я был с этим согласен. Разумеется, не всегда можно доверять газетам. Но что если… У меня было чувство, что произошла ужасная ошибка. Что общего между нефтяным бизнесменом с семьей и терроризмом? Чем можно оправдать такое убийство? Мне нужно было получить ответы на эти вопросы. Я хотел докопаться до истины. Чтобы успокоиться, не чувствовать укоров совести. Тогда, я думаю, Божьи знамения еще не исполнились. Во мне еще оставались суетность, эгоцентричность. Но вскоре все ушло.

Отец Станислав наморщил губы.

— Потому что вы провалили операцию. И тотчас оказались под подозрением.

2

В Париже Дрю, смешавшись с толпой, покинул вокзал. Только пройдя несколько кварталов и убедившись, что за ним не следят, он решился воспользоваться телефонным автоматом. Возможно, такие меры предосторожности и были излишними, но не при таких обстоятельствах.

Он набрал номер, который ему дали, когда он прибыл во Францию неделю, нет, целую вечность тому назад. Выждал четыре длинных гудка, затем нажал на рычаг и снова набрал тот же номер. Хриплый мужской голос произнес по-французски название магазина модной одежды.

Дрю также ответил по-французски.

— Меня зовут Джонсон. На прошлой неделе я купил два платья для своей жены. Одно подошло, другое сидит плохо. Я хочу приехать к вам снова.

Хозяин магазина заговорил без передышки.

— Да, мы позже подумали, что второе платье следовало бы еще раз примерить. Мы пытались связаться с вами, но не могли вас найти. Правда, мы надеялись, что вы позвоните. Мы дорожим своей репутацией. Не могли бы вы приехать к нам, как только сможете. Мы хотели бы посмотреть платье, чтобы понять, что там не в порядке.

— Я сегодня свободен.

— Возможно, вы помните, что мы переезжали. Наш новый адрес… Дрю запомнил инструкции.

— В течение часа, — сказал он.

Старый кирпичный двухэтажный дом был обвит виноградной лозой. Из трубы шел дым. Слева от дома находился неухоженный огород, справа — два грушевых дерева. За домом виднелась холодная, покрытая льдом Сена. Несмотря на лед, Дрю слышал, как течет вода. Он чувствовал запахи дохлой рыбы и дыма от заводов, расположенных выше по течению реки. От его дыхания шел пар. Как будто он был тут своим, он не спеша подошел к заднему входу и постучал. Дверь со скрипом открылась, и Дрю оказался в узком коридоре, в котором пахло французскими булочками, такими теплыми и свежими, что у него потекли слюнки. Он открыл вторую дверь, которая привела его в полутемную кухню.

Дрю увидел пар над горшком, стоявшим на большой металлической кухонной плите. И в ту же минуту одна рука толкнула его вперед, а другая прижала пистолет к его боку. Третья схватила сзади за волосы, и он почувствовал, как острие ножа коснулось его шеи.

— Тебе, сукин сын, придется дать нам объяснения.

Он попытался увернуться и взглянуть на них, но они крепко держали его. Он задохнулся от боли и не мог выговорить ни слова, когда они с размаху бросили его на кухонный стол и стали грубо обыскивать.

У него не было оружия. В указаниях, данных ему, про оружие ничего не говорилось, и ему не для чего было вынимать его из своего тайника. Но даже если бы он был с оружием, это ничего не могло бы изменить.

— В чем…

Он не смог закончить свой вопрос. Они стащили его со стола, подержали на весу и отпустили. Дрю ударился о пол лицом. Тут же его рывком подняли на ноги и провели в открытую дверь в гостиную и бросили на пыльную обшарпанную тахту. От нее пахло плесенью.

В этой комнате было светлее, чем на кухне. Окна закрывали выцветшие портьеры. Посредине лежал потертый ковер. В комнате были еще кресло-качалка, торшер с лампой без абажура, расшатанный кофейный столик в круглых водяных пятнах и пустой книжный шкаф. Прямоугольные следы на стене, обрамленные полосами грязи и пыли, свидетельствовали о когда-то висевших здесь картинах.

Он сидел на тахте и смотрел на своих противников.

— Вы не понимаете. — Сердце его бешено колотилось. — Мне было ведено прийти сюда. Я не вламывался без разрешения.

Тот, что выше ростом, презрительно хмыкнул. На нем был спортивный свитер и туристские ботинки. Говоря, он поигрывал ножом.

— Нет, парень, это ты не понимаешь. Мы знаем, что ты должен был появиться здесь. Мы не знаем лишь, почему, твою мать, ты не выполнил задания.

Второй — с усами, мощными плечами, в спортивном пиджаке в коричневую клеточку, держал пистолет с глушителем. Оружие убийц.

— Сколько они тебе заплатили?

— Как они вышли с вами на связь? — спросил третий. В отличие от других, он говорил вежливым тоном. Худощавый, в пиджачной паре. Изящными руками он открыл портфель, вынул из него шприц и ампулу, осторожно положил их на кофейный столик.

Вопросы следовали так быстро, что Дрю не мог ответить ни на один:

как только он пытался что-нибудь сказать, его сразу же перебивали следующим вопросом.

— Ты предал сеть? — кричал первый.

— Скольких оперативников ты выдал? Много ты рассказал им? — рявкал на него второй.

— Кому?

— Раз вы упорствуете. — Третий наполнил шприц, нажал на поршень, выпуская пузырьки воздуха. — Снимите пальто. Закатайте рукав.

— Это нелепо. — Дрю почувствовал жжение в животе. — Вы же можете просто спросить. Этого не нужно…

— Мы оскорбляем его чувства, — сказал второй. — Он считает, что мы с ним недостаточно учтивы. Он думает, что мы собрались здесь на кофе с пирожными. — Он щелкнул выключателем торшерной лампы. Внезапный резкий свет усилил выражение ярости на его лице. — Если до тебя еще не дошло, то, может быть, сейчас поймешь. — И неожиданно ударил Дрю кулаком в лицо.

Голова Дрю резко откинулась назад, на софу. Кровь имела солоноватый привкус. Оглушенный ударом, он инстинктивно прикрыл рот руками. Кровь была липкой и теплой, вспухшие губы болели.

— Достаточно вежливо для тебя? Может, еще не совсем? Второй нанес удар по левой голени. Дрю, застонав, убрал руки с лица и стал массировать ногу, но получил в это время следующий удар в уже разбитые губы.

— Вам были заданы вопросы, — сказал третий мелодичным голосом, поднося наполненный жидкостью шприц. — Я бы предпочел не терять времени, дожидаясь, пока начнет действовать амитал. Избавьте меня от лишних забот. Почему вы не закончили работу?

Дрю говорил с трудом из-за распухших губ.

— После того, как я взорвал машину, меня увидели!

— Уцелевший мальчик?

— Он выпал из машины раньше, чем она разбилась о скалу. Никто не мог предвидеть этого! Но я говорю не о нем! — Дрю глотнул кровь.

Воспользовавшись тем, что ранен, он продлил приступ кашля, чтобы успеть обдумать ответ. Ему было ясно одно: если он расскажет о том, что на самом деле случилось в горах, его сочтут сумасшедшим. Решат, что он еще более ненадежен, чем предполагали вначале.

— Там был еще кто-то, — с трудом произнес Дрю. — Когда я поднимался на противоположный склон, у поворота дороги показалась машина. — Он снова закашлялся. — Она спускалась от монастыря. Из нее вышел человек. Я обернулся. Он увидел меня. На машине была приемно-передающая антенна. — Из-за разбитого рта Дрю дышал со свистом. — Я понял, что будет предупреждена полиция. Не рискнул даже вернуться к взятой напрокат машине, которую оставил внизу в деревне и пошел другим путем — через горы. Была сильная метель. Я заблудился. Чуть не погиб. Поэтому так долго не смог прибыть обратно в Париж.

Первый покачал головой.

— Ты думаешь, что мы здесь идиоты. Мы знаем, что ты прекрасно ориентируешься в горах. Поэтому тебя и выбрали на такое задание. Тебя увидел ребенок. Поэтому ты предал нас? Ты испугался?

— Я не испугался. Я сказал вам правду!

— О, конечно. Но посмотрим, что расскажешь ты, когда начнет действовать амитал. Просто чтобы ты знал — второй взрыв необходим. Ставки были слишком велики.

Во рту у него накопилась кровь, он выплюнул ее в носовой платок.

— Никто мне ничего не объяснил.

— Иран, — сказал второй.

— Подождите, — перебил отец Станислав. — Вы хотите сказать, что они рассказали вам о цели вашего задания.

— Они рассказали мне все.

— О Боже!

— Да, я подумал то же самое. Я услышал то, что не должен был бы знать.

— Следовательно, они не собирались выпустить вас живым из этого дома.

— Похоже, что так. До этого я думал, что мои шансы остаться в живых пятьдесят на пятьдесят. Если я сумею их обмануть. Но потом, когда они стали мне все рассказывать…

— Иран, — сказал второй. — Народ бунтует. Шаха вот-вот свергнут. Возник вопрос, кто займет его место. Человек, которого ты убил в горах (и его жену, и чуть было не убил его сына, подумал Дрю), притворялся, что приехал во Францию, чтобы провести здесь отпуск. На самом деле он прибыл, чтобы представлять американские нефтяные интересы и вести деловые переговоры с будущим правителем Ирана. Ты знаешь, конечно, о ком я говорю.

Дрю удивленно покачал головой.

— Откуда мне это знать?

— Хватит. Конечно, ты знаешь его. Поскольку продался ему. Мусульманский фанатик в изгнании. Аятолла Хомейни. Он живет здесь, в Париже. Ион хуже, чем шах. По крайней мере шах настроен проамерикански. Аятолла против Америки. Что же нам оставалось делать? Позволить, чтобы Иран — и вся эта нефть — достались кому-то другому?

Первый прервал его.

— Ты должен был убить этого американского представителя, а затем Аятоллу. Взорвать их обоих. И документально подтвердить это кинокадрами. Мы хотели, чтобы все выглядело так, будто оба взрыва произведены одними и теми же людьми. Фотографии должны были разослать крупнейшим газетам одновременно с хвастливым заявлением Народного Движения Ирана.

— Я никогда не слышал о таком, — сказал Дрю.

— Конечно, не слышал. Потому что его не существует. Мы его придумали. Но какая разница? В заявлении говорилось бы, что Аятолла и представитель американских нефтяных компаний были уничтожены, так как хотели заключить сделку о замене шаха на подобное же репрессивное правительство. И когда возмущение в Иране достигло бы своего апогея, власть в свои руки должен был взять ближайший к Аятолле популярный деятель. Но он сделал бы то, что следовало бы сделать Аятолле. Он сотрудничал бы с западными нефтяными компаниями.

Отец Станислав кивнул.

— А поскольку были убиты американцы, никто не заподозрил бы, что здесь замешана Америка. Это вполне могло сработать.

— Если бы…

— Если бы не вы.

— Конечно, из-за меня возник кризис с американскими заложниками в Иране, вторжение Советов в Афганистан, победа Рейгана над Картером…

— Это могло бы сработать! — воскликнул первый, с лицом, искаженным злобой. — Но проблема была в одном. Все зависело от графика. Сорок восемь часов от одного взрыва до другого, но ты не выдержал расписания! Мы точно знали, что за эти два дня ты сможешь осуществить оба взрыва — и американца, и Аятоллы. Мы изучили их маршруты. Мы определили места, где их было легче всего поразить!

Дрю пытался отвести от себя обвинения.

— Вы должны были предусмотреть возможность непредвиденного. Если так важен был временной расклад, почему было не дать второе задание другому оперативнику?

— Потому, тупой ублюдок, что это должен был сделать один человек! Из-за камеры! Оба взрыва необходимо было зафиксировать на одной и той же пленке. Фотографии и негативы, отосланные в прессу, должны были располагаться в определенной последовательности, чтобы показать Ирану, что именно тот, кто убил американца, убил и Аятоллу. Иранцы должны были поверить, что за оба убийства ответственна одна из собственных групп.

— Что толку упрекать меня? Вот вам камера. Осуществите вторую часть плана.

Первый вздохнул и посмотрел на своего товарища.

— Ты слышишь, что он говорит? Он думает, что так просто все это сделать снова! Мы не можем это повторить! Слишком поздно! Аятолла окружил себя охраной, к нему теперь не подступиться. Сейчас не подойдешь так близко, чтобы воспользоваться кинокамерой. Теперь первое убийство оказалось бесполезным. И ты виноват в этом! Дрю услышал, как мальчик плачет от горя.

— На втором взрыве, вернее на том, который вы не осуществили, — сказал человек с аристократическими манерами, — вы хорошо заработали, не так ли? Сколько Аятолла заплатил вам, чтобы вы затерялись в горах? Вы направились сначала к нему, не правда ли?

— Это неправда.

— Я сказал, хватит. — Первый подошел к софе сзади, рывком отвел голову Дрю назад и снова приставил нож к его горлу. Третий продолжал.

— Будьте разумны. Мы хотим, чтобы ваши объяснения звучали правдоподобно. Если потом, когда я вам дам амитал, вы повторите то же самое, мы будем знать, что вы не лжете. И если ваши мотивы покажутся нам достойными сочувствия, мы будем считать ваше поведение честной ошибкой. Мы освободим вас. Конечно, больше мы никогда не воспользуемся вашими услугами. Но я думаю, что вы сами этого не захотите.

Дрю не мог говорить. Человек, стоящий сзади, понял это и отвел руку. Дрю кашлянул и сделал глотательное движение. Ему не хотелось больше ничего придумывать.

— Хорошо. — Он помассировал горло. — Я говорил неправду.

— Ну что ж, так-то лучше. Наконец мы куда-то движемся, — сказал третий.

— Но я никого не предавал. Это не то, что вы думаете. Что-то — я не знаю, как еще выразить это, — случилось со мной в горах.

— Что? — Первый снова подошел сзади к софе. Дрю рассказал им все. Он верно предвидел их реакцию: они смотрели на него как на сумасшедшего.

— Да, больше вас нанимать нельзя. Конечно, что-то случилось с вами. Вы потеряли голову.

— Есть только один путь выяснить правду, — сказал третий и показал на полный шприц. — Как я уже просил вас, снимите, пожалуйста, пальто и закатайте рукав.

Дрю смотрел на шприц, чувствуя, как мороз пробегает по коже. Они принесли сюда слишком много ампул. У допрашивающих его людей было достаточно амитала, чтобы убить его, как только они проверят его рассказ. Его как бы приглашали участвовать в собственном убийстве.

— Под амиталом я скажу то же самое, — настаивал он. — Потому что это правда. — Встав, он снял пальто.

И тут же резко швырнул его в лицо человеку с ножом. Ему нужен был пистолет. Сделав стремительный выпад вперед, он, вывернув запястье у второго, выхватил пистолет и направил ствол с глушителем ему в лицо и нажал на курок. Раздался глухой звук, будто ударили кулаком по подушке. Пуля вошла в правый глаз, разбрызгав вокруг кровь и мозги.

Человек с ножом отбросил пальто с лица. Дрю швырнул в него оседающий труп. Когда они падали, он бросился к третьему, вырвал из его изящной руки шприц и воткнул в его шею сбоку. Когда он выжал поршень до отказа, из шеи полилась кровь: человек упал как подкошенный.

Дрю бросился к торшеру, схватив его, как посох, и начал бить им по ногам первого человека, сбросившего наконец пальто и труп. Лампа погасла. Комната, где они дрались, освещалась мерцающим светом камина.

Дрю ударил цоколем лампочки по плечу, затем, изменив направление атаки, стукнул колбой по руке, державшей нож. Он отскочил назад и, используя приемы борьбы, которым обучался в Колорадо, нанес удар одним концом штатива по промежности, а другим выбил из руки нож.

Подхватив с пола нож, он всадил его снизу в подбородок врага: нож прошел через язык, небо и достиг мозга.

Дрю продолжал держать нож, чувствуя, как поток теплой крови течет по лезвию и по его руке, сжимающей рукоятку. Какое-то мгновение он удерживал человека в вертикальном положении, пока того не охватила предсмертная дрожь, и хмуро глядел в его умирающие глаза.

Затем отпустил. Тот упал на спину: голова резко ударилась о кирпичи перед камином.

Дрю ухватил его за ботинки и оттащил от огня, не в силах переносить запаха горящих волос. Он содрогнулся, глядя на тела и кровь вокруг. В комнате стоял густой запах мочи и экскрементов.

Хотя Дрю был почти лишен обоняния, он ощутил резкий порыв к рвоте. Не от страха, от отвращения. Смерть. Слишком много смерти. Слишком много смертей за все эти долгие годы.

3

— А потом? — спросила Арлен. Пока он говорил, она держала его руку в своей, пытаясь хоть как-то успокоить.

— Я оставил пистолет в этом доме. Не было времени подобрать его, хотя времени хватило, чтобы взять кинокамеру. Уверен, что психиатра заинтересовал бы такой выбор. Правда, у меня был пистолет в тайнике в Париже, где хранились также деньги и паспорт на другое имя. Я взял напрокат машину и направился в Испанию. Конечно, при подъезде к границе я избавился от оружия на случай проверки при ее пересечении.

— Почему в Испанию? — спросил отец Станислав.

— Почему бы нет? Я подумал, что они будут искать меня повсюду. По крайней мере, — Дрю пожал плечами, — в Испании теплее. Я сдал машину прокатной компании и нанял частный самолет до Португалии. Там, в Лиссабоне, у меня был еще один паспорт на другое имя. А потом? Ирландия. Америка. Три раза они чуть не схватили меня. Однажды на станции обслуживания я вынужден был поджечь машину. Но, по крайней мере, не надо было никого убивать. Я не думал больше ни о шахах, ни о аятоллах, ни о нефти, ни о террористах. Все это мне уже казалось неважным. Я убил второй раз своих родителей. Я заставил мальчика страдать всю оставшуюся жизнь, как страдал я. Мир был подобен сумасшедшему дому. По сравнению с остальными эти монахи-картезианцы жилив раю. Они знали, что для них самое важное. С десяти лет я был странником. Но после того как убежал из того дома на Сене, когда казалось, что мне придется странствовать по миру еще больше, я, наконец, понял, что мне нужно. Я увидел цель. Я захотел покоя.

Священник, отец Хафер, стал моим поручителем. Он сделал так, что меня приняли в монастырь. Но прежде чем стать картезианцем, я должен был освободиться от всего, чем обладал. Конечно, кроме этих фотографий. Но когда я думал, что со всем покончил, когда задавал себе вопрос, а осталось ли что-то от меня самого, что есть еще нечто, что я должен сделать. Сентиментальность. Последняя дань прошлому. Но и окончательный разрыв всех связей.

4

Дрю, притаившийся в темноте за кустами, полуприсел и затем резко подпрыгнул, ухватившись пальцами за бетонный край стены, за которой прятался. Был март. Его распухшие голые руки ныли от холода, когда он, цепляясь подошвами ботинок за стену, карабкался по ней.

Забравшись наверх, он некоторое время лежал, растянувшись и тяжело дыша, потом начал осторожно спускаться по другой стороне стены, удерживаясь окоченевшими пальцами.

Он спрыгнул на промерзшую землю, но тут же, разогнув колени, резко приподнялся, готовый защищаться при необходимости: его единственным оружием были руки. Конечно, он мог взять с собой пистолет, но дал клятву, что никогда снова не будет убивать. Усмирить врага с помощью рук — этому можно найти оправдание. Но снова убивать? Его душа содрогалась при одной мысли об этом. Если же он будет убит сегодня ночью, значит, такова воля Божья. Но никто не нападал на него.

Он вглядывался в темноту. После уличного света по ту сторону стены ему достаточно было бы одной-двух секунд, чтобы освоиться в такой тьме. Но он закрыл глаза при прыжке со стены, и это позволило ему видеть сразу же после приземления.

Он разглядел темные силуэты деревьев и кустов, несколько стоящих вертикально водопроводных труб с кранами и рядом с ними лейки для поливки. И надгробные памятники. Длинные ряды памятников, неясные очертания которых постепенно терялись в темноте ночи.

Кладбище Плизант Вью, Бостон.

Он крался между памятниками, деревьями, кустами, припадая к земле у могильных плит, стараясь побыстрее и бесшумнее пересекать дорожки, посыпанные гравием, с облегчением переводя дыхание на траве. Прижавшись к стене холодного мавзолея, он вглядывался в мрачную темноту кладбища. Ни звука. Только откуда-то издали одиночный приглушенный гул автомобильного двигателя.

Еще несколько шагов, и он увидел их: он всегда сразу находил это место.

Надгробные камни, могилы родителей.

Но он пришел сегодня к ним не обычным путем — петляя, прячась, используя любое укрытие. Он вспомнил, как много лет тому назад охранял это место от вандалов. Наконец он стоял перед ними, перед их надгробиями, на которых увидел бы их имена, будь чуть светлее.

Но, несмотря на ночь, он знал, что это то самое место. Он с нежностью проводил пальцами по их именам, датам рождения, смерти. Затем чуть ступил назад, на миг предавшись воспоминаниям: этот миг длился минуту, две, три; наконец он произнес:

— Если бы только вы не умерли! Голос заставил его оцепенеть.

— Дрю.

Он резко повернулся.

Голос был мужским. Он был далеким, почти неземным.

— Зачем ты сделал это? — как будто голос привидения. Дрю напряг зрение, но не смог ничего разглядеть в темноте… кажется там, справа. Он не чувствовал себя напуганным. По крайней мере, пока. Ведь человек мог легко застрелить его раньше, когда он стоял перед могилами родителей.

Значит, этот человек хочет поговорить.

Он узнал голос. Голос Джейка.

— Ты понимаешь, что ты наделал? — из темноты спросил Джейк. Дрю почти улыбался. Он был охвачен ощущением близости друга.

— Ты знаешь, сколько людей охотится за тобой? — Голос Джейка был мрачен.

— Ты тоже? — спросил Дрю. — Тебе тоже приказано выследить меня. От Нью-Йорка далеко до этого места. Ведь ты здесь не потому, что любишь посещать кладбища в три часа ночи? Ты собираешься убить меня?

— Мне поручено это сделать. — Голос Джейка был глухим и

скорбным.

— Тогда давай. — Внезапно ощутив усталость и опустошенность, он стал ко всему безразличен. — Я уже мертв. Я вполне мог бы уже лежать без движения.

— Но почему?

— Потому что ты получил такой приказ, — сказал Дрю.

— Нет, я не об этом. Я хочу знать, почему ты предал сеть?

— Я этого не делал.

— Они говорят, что ты сделал это.

— А я могу сказать, что я Римский Папа. Но от этого не стану им. К тому же, ты ведь не поверил им. Иначе не дал бы мне возможности говорить. Ты застрелил бы меня, когда я стоял здесь. Как ты нашел меня?

— Отчаяние.

— Я всегда ценил в тебе склонность к длинным объяснениям.

— Они на всякий случай послали людей к дому, где ты жил, но я знал, что ты не пойдешь туда. Чем больше я думал, тем яснее понимал, что ты не отправишься ни в одно место, о котором известно сети. Я подумал, что ты спрячешься в горах. Ты ведь знаешь, как прожить там месяцы, годы, даже зимой. Поэтому я решил, что гонка закончена в твою пользу. Ты выиграл.

— Но это не объясняет…

— Я еще вернусь к этому. Но что-то не давало мне покоя. Воспоминание. Должно оставаться какое-то место, непреодолимо притягивающее человека. Даже в таких, как мы, остается нечто человеческое. Что это за место? Что сделало нас такими, какими мы стали? И тогда я вспомнил то, что ты однажды рассказал мне, — когда снежный буран вынудил нас провести ночь на вершине, а порывы ветра были так холодны, что если бы мы уснули, то погибли бы. И мы поэтому всю ночь разговаривали друг с другом. Помнишь?

Дрю помнил. И всегда вспоминал ту ночь с нежностью.

— В Андах.

— Верно. Голос Джейка раздавался из темноты. — И когда ты не мог думать ни о чем другом, ты рассказал мне, что случилось с твоими родителями и как ты жил с дядей и тетей в Бостоне.

— Дядя уже умер.

— Но тетя еще жива, хотя я понял тогда, что ты никогда не обратишься к ней за помощью. Но из-за Бостона я вспомнил и о том, как ты приходил охранять могилы родителей. Как ты каждую ночь проникал на кладбище. И как, даже будучи взрослым, ты при любой возможности навещал их. Я без особого труда узнал, что это за кладбище, и нашел их могилы. Я спрашивал себя, неужели ты, прежде чем залечь на дно и отрезать себя от мира, не подчинишься старому импульсу? Или, думал я, ты уже это сделал и я упустил тебя?

— Дальний прицел.

— Конечно. Но это единственное, что у меня осталось. Дрю всматривался в темноту.

— Я в бегах с января. Ты что, с тех пор каждую ночь приходишь сюда?

— Я уже сказал тебе. Отчаяние, Но я поставил себе срок до конца месяца. — Джейк засмеялся. — Представь себе мое удивление, когда ты неожиданно появился из-за плит. На секунду я подумал, что мне привиделось.

— Это подходящее место для привидений. И для встречи друзей. И для убийства. Можно обойтись без заупокойной службы и похоронить меня там, где я упаду. Но ты все еще не застрелил меня. Почему?

В темноте было слышно, как Джейк тяжело вздохнул.

— Потому что я хочу знать, что произошло на самом деле.

Дрю рассказал ему все.

Несколько мгновений Джейк молчал.

— Это хорошая история.

— Это не только история.

— Но разве ты не понимаешь? Правда неважна. Важно то, чему они верят. Они пришли ко мне. “Ты его друг, — сказали они. — Ты знаешь его привычки. Ты знаешь, что он будет делать. Он опасен. Неизвестно, кому следующему он продаст нас”.

— Я уже сказал тебе. Я никого не предавал.

— И еще они сказали: “Мы дадим тебе сто тысяч долларов, если ты найдешь его… и убьешь”.

Терпение Дрю лопнуло. Он вышел вперед и протянул руки.

— Тогда сделай это! Чего ты ждешь? Заработай свои тысячи.

— Не рассчитывай на нашу дружбу, — предупредил его из темноты Джейк. — Не подходи ближе и не старайся убежать.

— Убежать? Я сыт от бега! Убей меня или дай мне уйти!

— Если я дам тебе уйти, ты снова должен будешь бегать.

— Нет! Завтра я намерен уйти в монастырь.

— Что?

— Это правда. Я стану картезианцем.

— Ты хочешь сказать, что на самом деле стал религиозным? Картезианцы? Минутку. Это те, которые живут по одному в келье и целый день молятся? Это черт знает что! Все равно, что закопать себя живым в могилу.

— Наоборот. Как бы воскреснуть. Я уже в могиле. Не потому, что твой пистолет направлен на меня. Подумай, что ты хочешь сделать? По-твоему, став картезианцем, я превращусь в мертвеца, не так ли? Тогда тебе незачем убивать меня.

— Ты всегда легко жонглировал словами, — сказал Джейк из темноты.

— Я не собираюсь оскорблять нашу дружбу мыслью о том, что ты соблазнился ста тысячами долларов, предложенными тебе за мою жизнь. Я также не буду оскорблять тебя, пытаясь предложить тебе большую сумму в обмен на то, что ты дашь мне уйти. К тому же у меня ее все равно нет. Я все роздал.

— Час от часу не легче.

— Я рассчитываю только на твою дружбу. Однажды я спас тебе жизнь. На том же подъеме в Андах. Помнишь?

— Да, я все хорошо помню.

— Никто не знает, что ты нашел меня. Теперь спаси меня ты. Дай мне уйти.

— Если бы все было так просто. Я не сказал тебе всего. Здесь ставка посерьезнее, чем сто тысяч долларов. Ты их по-настоящему рассердил, Дрю. Провалил задание. Очень важное. Убил трех оперативников. В сети уверены, что ты стал наемником, действующим на свой страх и риск.

— Они ошибаются.

— Но именно так они думают. Они уверены, что ты стал предателем. Ты так много знаешь, что можешь нанести сети большой урон. Поэтому они принялись за тебя всерьез. Они никогда не перестанут тебя искать. И свое раздражение из-за неудачных поисков они будут переносить на других. Таких, как я. Из-за того, что мы были друзьями, они решили, что я способен поймать тебя. Если я не сделаю этого, они и меня будут считать предателем. Я думаю, что в следующем месяце они расправятся со мной. Понимаешь, каково мое положение? Я не могу дать тебе уйти.

Дрю чувствовал, как Джейк несчастен.

— Но ты хочешь меня убить?

— Нет, конечно! Иначе зачем бы я тянул?

— Тогда, может быть, есть лучший выход.

— Даже если он и есть, я не знаю его.

— Пойди к ним и скажи, что нашел и убил меня.

— Что толку в этом? Они не поверят мне на слово. Я должен принести им доказательства!

— Так в чем же проблема? Представь их им.

— Объясни.

— Скажи, что ты поместил бомбу в мою машину и взорвал меня. — Дрю вспомнил тот способ убийства, который ему было приказано осуществить в Альпах. — Все сфотографируй. Они любят фотографии.

— Фотографии чего? Взрывающейся машины?

— Нет, на фотографиях должно быть видно, как я сажусь в машину и отъезжаю на ней. Затем машина взрывается, падает в реку. Скажи им, что ты не смог найти другого способа убить меня. Какие еще доказательства им будут нужны? Но я не буду в машине.

— Ты остановишь машину и выберешься из нее до взрыва?

— Да. Завтра я предполагал отправиться в монастырь. Но я могу подождать до утра, чтобы помочь тебе сделать фотографии.

Дрю направился вперед, туда, откуда слышался голос Джейка.

— Остановись там, где ты находишься, Дрю.

— Я не могу больше ждать. Я должен знать. Наступило время испытать нашу дружбу. Или застрели меня, или помоги мне. Третьего не дано. — Он снова протянул руки.

— Я предупреждаю тебя, Дрю. — Голос Джейка дрожал. — Не вынуждай меня делать это. Не подходи ближе.

— Извини, друг. Я слишком долго блуждал. Я устал. И я хочу увидеть твое лицо.

— Христа ради, остановись!

— Нет, все правильно. — Дрю был уже в десяти футах от кустов, где спрятался Джейк. В пяти. Затем он остановился. Вгляделся в темноту. — Так что же будет? Ты хочешь помочь мне доказать им, что убил меня? Ты поможешь мне спастись, и я смогу провести в мире остаток своей жизни. Или ты действительно хочешь убить меня?

Он ждал. Мертвая тишина.

Кусты раздвинулись.

Дрю, напряженный, стоял, страшась того, что он ошибся, представляя себе, как Джейк поднимает пистолет. Из темноты вышла фигура. Он увидел Джейка, протягивающего ему руки. — Храни тебя Бог, дружище. Они обнялись.

5

— В семьдесят девятом? — Арлен вглядывалась в лицо Дрю: ее голос, так же как и его, дрожал от волнения.

— В марте. В Бостоне. За день до того, как я был принят в монастырь. Она откинулась в кресле.

— Ты был прав. Чтобы понять, я должна была выслушать все. Это как…

Дрю чувствовал, что она пытается найти слова.

— Я стал думать об этом, как о паутине, — сказал он. — Все сцеплено, сплетено, совершает полный оборот. Какой-то страшный замысел. А паук ждет.

Она внимательно смотрела на него.

— Джейк сделал то, о чем ты просил? Он помог тебе?

— Мы сфабриковали фотографии. Я не знаю, что он сказал в “Скальпеле”. Но, очевидно, ему поверили. Из того, что ты говорила, ясно, что все обошлось благополучно. Ведь только две недели тому назад вы заметили что-то необычное.

— Это верно. — Она задумалась. — Но потом он стал волноваться.

— И вскоре после того, как Джейк исчез, на монастырь напали, — сказал отец Станислав.

Комната, казалось, стала меньше от воцарившегося в ней напряженного молчания.

— Связаны ли эти два события? — Священник повернулся к Дрю. — Может быть, кто-то решил, что Джейк знает больше, чем рассказал? Не вынудил ли его кто-нибудь признать, что вы все еще живы, и открыть ваше местонахождение?

— Но почему через шесть лет? — спросил Дрю. — Если в “Скальпеле” его подозревали во лжи, то почему они ждали так долго?

— В “Скальпеле”? — Арлен, казалось, была удивлена. — Ты полагаешь, что это они виновны в исчезновении Джейка и в нападении на монастырь?

— Да. Ведь все указывает на них.

— Но… — Она выглядела еще более взволнованной.

— Что в этом нелогичного? Я думал, что и ты воспринимаешь это как само собой разумеющееся.

— Нет, ты не понимаешь. Это невозможно!

— Но тогда все становится на свои места!

— Этого не может быть! “Скальпель” больше не существует!

— Что?

— Сеть была распущена в тысяча девятьсот восьмидесятом году! Когда ты был в монастыре.

Дрю вздрогнул от неожиданности.

— Она права, — сказал отец Станислав. — Мои источники подтверждают ликвидацию “Скальпеля”. Как вы поняли, действия группы стали выходить из-под контроля. Намного превышая свои полномочия, организация стала не только бороться с террористами, но предприняла потенциально катастрофические шаги по вмешательству в деятельность иностранных правительств и даже подготовила покушение на руководителей ряда государств. Если бы Аятолла узнал, что его хотели убить американцы, он вполне мог бы казнить заложников вместо того, Чтобы держать их для получения выкупа. Наверняка он бы использовал попытку покушения как подтверждение своих слов о вырождении Америки. Поэтому “Скальпель” так стремился убить вас. Неудача вашего покушения и, что еще хуже, подозрение в вашей неуправляемости, из-за которой вы можете выдать их секреты, сильно напугала их.

— Но потом они узнали, что я мертв.

— Да, тогда они, вероятно, впервые после вашего провала уснули спокойно. Согласно моим источникам, в “Скальпеле” почувствовали, что они близки к катастрофе. По некоторым сведениям, кое-кто в “Скальпеле” был настолько обеспокоен, что дал знать Госдепартаменту, насколько опасной стала программа этой организации. Вспомните, что случилось с ЦРУ, когда сенатский комитет по делам церкви обнаружил, что оно организовывает заговоры. Покушение на Кастро, убийство Лумумбы, Сукарно, братьев Дьем.

— ЦРУ тогда чуть было не расформировали, — сказал Дрю. — Но затем было принято компромиссное решение: его полномочия сильно урезали. Семьсот сотрудников отдела тайных операций были уволены.

— Ясно, что “Скальпель” не хотел подобного скандала. Защищая свою карьеру, руководители осторожно и тихо свернули антитеррористическую сеть. Этот процесс занял примерно год после вашей неудачи с покушением на Аятоллу.

— Тогда, черт возьми, кто же пытался меня убить? И зачем? — воскликнул Дрю.

— И почему Джейк так нервничал? — Арлен вопросительно взглянула на обоих.

— Может быть, яд даст нам ключ к разгадке, — сказал Дрю. — Если мы узнаем, какой яд использовали при нападении на монастырь. Отец Станислав с любопытством остановил на нем свой взгляд.

— Да, епископ сказал мне, что вы храните труп мышонка, спасшего вам жизнь. Вашего любимца.

— Малыша Стюарта. — Дрю поперхнулся. — Последнее, что он сможет сделать для меня, это помочь найти виновных. Если яд имеет какую-то особенность, вскрытие может дать информацию, которая выведет на след тех, кто приказал совершить нападение.

— Не знаю. Вы не возражаете, если я взгляну на трупик?

— В этом мало приятного.

— Мне кажется, теперь-то вы уж знаете, что я невинный младенец. Дрю взглянул на наводящее суеверный страх красное кольцо с пересекающимися мечом и мальтийским крестом.

— Да, у меня действительно создалось такое впечатление. Братство камня?

— Верно.

— Вы должны рассказать мне о нем.

— В свое время. Ну, а сейчас?

Дрю направился к своему пальто. Трупик в пакете оказался необычайно хорошо сохранившимся. Он высох и сморщился, как мумия. Отец Станислав почтительно рассматривал пакет.

— Эти маленькие создания… — Он перевел взгляд на Дрю. — Я уже объяснял, что унес трупы из монастыря. Ваша тревога относительно возможного скандала, высказанная епископу, была вполне обоснованной. Если бы власти узнали о нападении, при расследовании обнаружилось бы, что один из монахов остался в живых. Копнув глубже, они выяснили бы ваше прошлое. Церковь покровительствует международному преступнику, убийце? Этого нельзя было допустить. Поэтому после нашего собственного расследования мы уничтожили все свидетельства. Трупы были похоронены в соответствии с обычаями картезианцев. С почтением, но скромно, без надгробных камней, по которым можно было бы узнать их имена. Мы соблюли приватность, к которой так стремились монахи. Но вскрытия были произведены. Яд действительно оказался необычным. Да и подходил к данным обстоятельствам.

Дрю ждал.

— Клобук монаха.

Игра слов была святотатственной.

— Если они когда-нибудь попадут в мои руки…

— Терпение, — сказал отец Станислав. Он положил пластиковый мешочек на туалетный стол и дотронулся до белого священнического воротника. — Мне следовало бы быть облаченным.

— Зачем?

— Для вашей исповеди, вот для чего. Трудная проблема Канонического закона. Не окажется ли ваша исповедь недействительной из-за моего внешнего вида?

Дрю ответил не сразу.

— Я так не думаю.

— Я тоже. Бог все понимает. Но мы покончили с нашими делами? Вы все рассказали, что относилось к этому делу? Все, что связано с нападением на монастырь?

— Все, о чем я мог вспомнить.

— Тогда наклоните голову, и мы совершим ритуал.

— Отец, я искренне каюсь в этих грехах и грехах всей моей жизни. Отец Станислав поднял правую руку и осенил Дрю крестом. Он произнес молитву на латыни. В ней, как понял Дрю, содержалась мольба к Богу о всепрощении.

Отец Станислав сделал паузу.

— Убить другое человеческое существо — величайшее преступление. Только самоубийство является еще большим грехом. Но обстоятельства смягчают вашу вину. А также ваши жизненные испытания. Исполните обряд искреннего покаяния.

Дрю исполнил его.

Священник сказал:

— Идите с миром. — Затем неожиданно резко и повелительно произнес. — Но оставайтесь там, где вы находитесь. Дрю, пораженный, непонимающе смотрел на него.

— Наступило время поговорить о Янусе. Дрю нахмурился.

— Вы говорили об этом в церкви. Я не сразу разобрал тогда. Из-за вашего акцента. Вы имеете в виду Джануса?

— Наемного убийцу, — прервала его Арлен. Отец Станислав кивнул.

— Двуглавого бога. Которого принимали за Дрю.