Братья Дуровы

Дом мечты

И ночью цирк живет скрытой, таинственной жизнью. В темноте тонут кресла и скамьи амфитеатра. Купол нависает на круг арены густой чернотой. Зато еще ярче свет фонаря у запасного выхода.

Цирк полон звуков. В высоте захохотал египетский голубь. На вечернем представлении фокусник вынул его из муфты обомлевшей купчихи в первом ряду. Голубь взлетел, покружил над загоготавшей галеркой, примостился на «колесе смерти» гастролера Джэксона, затем удобно устроился на трапеции воздушных гимнастов «2-Клио-2».

Слышно, как в конюшне всхрапывают лошади, по деревянному настилу бьют копытом, протяжно вздыхают. Гигант Раджа посапывает в тесном для него стойле. Добрый слон, хотя имеет скверную привычку фыркать, когда его угощают сахаром. Впрочем, и спесивый пеликан Демосфен любит пошутить над посетителями — так и норовит ухватить клювом подол дамской юбки или дернуть штанину брюк зазевавшегося господина.

Запах конюшен, звериных и птичьих клеток проникает в манеж. Все цирки мира, будь они велики, малы, богаты, бедны, пропитаны этим запахом. До чего же он стоек! Уж на что изыскан аристократический цирк Чинизелли, там даже опрыскивают и окуривают конюшни всяким благовониями, все же не могут его удалить.

Под куполом на трапеции снова захохотал голубь.

— Эй, ты там! Я еще ничего не сказал, а ты уже веселишься… — улыбнулся Дуров и хлопнул в ладоши. Голубь пошумел крыльями, перелетел на «колесо смерти».

Тяжелыми шагами Анатолий Леонидович пересек манеж, поднялся в ложу оркестра. Повернул выключатель. Зыбкий свет лампочки над музыкантским пюпитром бессилен одолеть тьму. Но Анатолий Леонидович не собирается ни писать, ни читать, просто хочет посидеть в раздумье здесь, в пустом цирке.

Друзья, случайные знакомые, назойливые поклонники — в каждом городе к концу гастролей им несть числа — пускай ищут его в гостинице, в ресторане, где угодно, а он побудет тут в одиночестве и покое.

Сегодня в гримировальном зеркале он увидел чужое лицо. На него глядел пожилой человек с усталым взглядом, серебристым инеем на висках. Странно было признать себя самого. По-прежнему он выходит на арену без грима. Однако все больше приходится подводить губы кармином, придавать пуховкой с пудрой свежесть коже.

Правда, едва он переступает границу форганга, появляется перед множеством зрителей, все в нем преображается. Тело вмиг обретает былую легкость, в глазах вспыхивают озорные искорки, голос звучит молодо и задорно.

Люди, жаждущие радости смеха, не должны знать, что творится в его душе. Клоун обязан скрывать свои заботы, печали, горе. Никогда не забыть, как много лет назад пришлось покинуть умиравшего сына и потешать публику. Никакие уговоры не действовали на неумолимого директора цирка. «Вы обязаны выступать, — твердил тот. — Контракт… Если не явитесь, цирк разнесут или придется возвращать деньги за проданные билеты».

Под конвоем двух полицейских Анатолий Дуров был водворен в цирк. Напялил балахон с блестками, выскочил на арену. Работал неистово, плохо соображая, что происходит вокруг, что творится с самим собой. Публика не догадывалась о его состоянии, принимала это за вдохновение.

Вдруг в самом комичном месте какой-то репризы вспомнился умиравший ребенок. Сердце сжалось, на глаза выступили слезы. Клоун умолк.

Внезапная пауза понравилась, раздался хохот. Ничего не понимая, Дуров обвел глазами толпу — новый приступ общего смеха. Как отогнать страшную мысль о сыне? Клоун сделал отчаянный акробатический каскад. И обессиленный упал навзничь.

Публика, наконец, почувствовала что-то недоброе. Все замерли. Кто-то крикнул: «Расшибся! Сломал руку…»

Униформисты подхватили и увели клоуна с арены. Едва пришел в себя, помчался к сыну. Тот уже умер…

Теснятся нахлынувшие воспоминания. В упорном труде давался успех. Труд был мучителен, но всегда доставлял радость творческого постижения. Тем сильнее мстили завистники. Однажды чья-то злая рука подсыпала в коробку с пудрой известку. Невыносимая, жгучая боль заставила прервать номер. Захотелось поскорее вымыть горевшее лицо. Но это вызвало ожог, чуть не приведший к потере зрения.

Жертвой завистников становились и животные. Какой-то изверг, иначе его не назовешь, воткнул иголку в живот барану Кузьме, обученному всяким забавным штукам. Ни в чем не повинный Кузьма в муках погиб. Кто-то другой, одержимый низкой завистью, ощипал перья дрессированного петуха и в таком виде выпустил его на арену. Не удалось уберечь от дикой расправы и любимую собаку Гектора. Все знали, каким верным другом был умница Гектор. И, чтобы причинить наибольшее горе артисту, кто-то отравил пса. Отвратительное сведение счетов!

Тернист был путь к славе. А вот сейчас на опилках манежа цветными буквами выведено: «Анатолий Дуров». Когда он приехал сюда — в Воронеж, на вокзале его встретили с музыкой, кричали: «Ура! Дурову ура!» Анонсы, плакаты, листовки — реклама всех видов повсюду извещает о гастролях всем известного, любимца публики, непревзойденного клоуна Анатолия Дурова. «Спешите видеть! Спешите!»

Петербург… Берлин… Париж… Рим… Токио… И сколько пришлось объездить российских губернских городов и уездных захолустий. Харьков…. Тифлис… Епифань… Астрахань… Торжок… Омск… Пенза… Екатеринослав… Брянск… Саратов… Полтава… Нет, всех не счесть! Где только Анатолий Дуров не приносил людям радость улыбки, смех!

Особенно запомнился тихий, маленький Кременчуг. Покой и уют украинского городка так привлекали, что захотелось тут обосноваться, свободно отдаться работе. Наивность! Непростительная для бывалого, много испытавшего, практичного человека. Открыл там свой цирк…

Жители города охотно посещали цирк. Гордились им. Не всякий ведь и губернский центр мог похвалиться таким чудом: известнейший, неповторимый, настоящий Анатолий Дуров предпочел всем прочим российским городам тихий, скромный Кременчуг.

Все же цирк «прогорел». Дело дошло до того, что полицейский пристав наложил арест на кассу. Слишком мало публики было в уютном городке на берегу Днепра.

Пришлось перебраться в губернский Кишинев. Там поджидала новая беда — пожар. Цирк сгорел дотла. В огне погибло все имущество, дрессированные животные.

Вконец разоренный, без копейки в кармане, бывший владелец цирка, соло-клоун Анатолий Дуров должен был начинать жизнь сначала. И начал. Попросил у местного богача в виде милости, хотя бы… кошку. Кое-как добрался до Одессы и стал выступать с новым клоунским номером, в котором участвовала дрессированная кошка.

Жизнь проносятся быстро. Не за горами юбилейный бенефис — пятидесятилетие… Знаменательная дата! Где придется отметить ее, куда занесет судьба к этому времени? Пора, наконец, где-то обосноваться. Давно зародилась мечта построить красивый дом, создать в нем музей цирка, хранить там свои сувениры и всяческие раритеты, собранные за годы скитаний.

Какой избрать город? Москва не годится для такой цели. Слишком шумна, беспокойна, и, главное, хочется быть ближе к природе. Дом мечты должен находиться у берега неторопливой реки, в тиши обширного сада, чтобы ничто не тревожило его чутких обитателей. Ну, конечно, там будут удобные вольеры для экзотических зверей, птиц, пресмыкающихся.

Дом-музей и зоопарк Анатолия Дурова — как заманчиво это звучит!

По крыше шапито застучал дождь. Ровный стук его убаюкивает. Примолк под куполом египетский голубь. И слон Раджа посапывает длинным свисающим хоботом. Лошади на конюшие уже реже всхрапывают и бьют копытом о деревянный настил.

Ночь завладевает чутко дремлющим населением цирка. Только на барьер арены присел одинокий человек. Анатолий Леонидович не заметил, как в глубокой задумчивости вышел из оркестра и оказался вот тут, на манеже.

Ну, конечно, сел не спиной к манежу, иначе, есть такая примета — на представлении зал будет пуст. Стыдно признаться, Анатолий Дуров суеверен и считает своим долгом уважать старые цирковые приметы. Известно, например, что нельзя насвистывать в помещении цирка, так как просвистишь сборы. Для лучших сборов кассир, со своей стороны, должен постараться продать первый билет мужчине, а еще лучше мальчику. Для артиста плохой признак, если перед выходом ему покажут метлу. Или если он повесит свой костюм на спинку кровати — долго будет оставаться без работы.

Странное чувство охватывает на темной арене в пустом цирке. Сейчас, когда пытливый луч фонаря не озаряет лица, и на клоуна не устремлено множество ждущих чужих взглядов, он может позволить себе остаться один на один со своими заботами.

Арена неизменно служит ему источником молодости, и здесь он сам обращает зрителей в радующихся детей. Однако нельзя его упрекнуть, что он лишь живая кукла, повод для пустого смеха. Фантастика его игры рождается в причудливых узорах самой жизни, и он стремится не только позабавить людей, но и покорить их острым изображением действительности.

Всякий клоун по роду своей профессии — существо необычайное. Основа его искусства — неугасимая радость жизни. Конечно, и он, как каждый человек, испытывает печали в своей повседневности, однако он не вправе так поддаваться горестям, чтобы забывать о своем долге доставлять другим радость, смех.

Чьи-то неровные шаги прервали ход мыслей. Анатолий Леонидович вынул из кармана золотые часы со многими брелоками на цепочке, нажал кнопку репетира — часы мелодично прозвенели один раз. Сколько времени отметил бой: половину первого, час, или половину второго?

На манеж, переваливаясь на низеньких ножках, вошел карлик.

— Кто здесь?

— Не тревожься, Климентьич, это — я… — улыбнулся Анатолий Леонидович.

— Слышу кто-то бродит, не иначе, говорю, Анатолий Леонидович сховался свои мысли думать. Все ж, дай, проведаю, вдруг злоумышленник… По конюшне я дежурный.

— Скоро отправлюсь в гостиницу. Вот только дождь пережду.

Трудно сказать, кто первый из братьев Дуровых взял себе на работу карлика. Теперь у них обоих карлики ухаживают за животными и ассистируют на арене, удивляя зрителей своим видом.

Пожалуй, это единственная уступка буффонаде, которой так привержено большинство клоунов. Анатолий Леонидович, как и его брат, никогда не пользуются обычными клоунскими аксессуарами.

Недавно один провинциальный клоун с гордостью показывал ему свой реквизит. Чего только не было в его «арсенале»: булавка величиной с зонтик, чучело крысы с человеческий рост, гигантская клистирная трубка, маски с оскаленными клыками, целый набор дурацких колпаков, огромный паук, из туловища которого сыпались отруби. А сколько ботинок размером в поларшина, в которых прежде надо научиться ходить, иначе упадешь с первых шагов.

Некоторые клоуны пользуются такими «комичными» приспособлениями, как молоток, от удара которого на голове выскакивает колоссальная шишка, она растет на глазах, наливается кровью. Секрет ее прост — баллон из тонкой резины на парике надувается трубкой изо рта.

Имеется еще молоток с мягкой подкладкой, под которой скрыт патрон, взрывающийся от удара по голове партнера. Еще отвратительнее топор, который «всаживают» в череп того же партнера.

К чему только не прибегают клоуны, чтобы распотешить публику! Недаром говорят: «Самая трудная работа — хорошо делать глупые вещи». Да, тяжек их труд! И как трагична судьба большинства цирковых комедиантов. Нередко на склоне лет они влачат нищенское существование.

Билли Гайден… Великолепный, непревзойденный комедиант Билли Гайден! В старости, полуослепший, он собирал милостыню у вокзалов Лондона. А знаменитый на весь мир Шоколад, участник первой в мире клоунской пары, у которого столько подражателей во всех странах! И он в конце концов пополнил собой армию нищих.

А как печальна судьба талантливейшего, обаятельного француза Маленького Уолтера. Превосходный акробат, наездник, клоун, создавший тип светского щеголя, был выдающимся рыжим. В расцвете славы он пользовался таким почетом, будто принадлежал к королевской фамилии. Разбогател. Разорился. Впал в отчаяние. Стал пить… Удача последний раз улыбнулась ему, когда, выиграв в лотерее крупную сумму, он сделался владельцем бродячего цирка.

«Когда у меня не будет больше работы, — говорил Маленький Уолтер, — я начну выступать в ярмарочных балаганах как клоун или музыкант». До конца своих дней он сохранял желание забавлять и удивлять людей. И судьба была к нему по-своему милостива, уготовив последнюю радость. Этот удивительный комик, бывавший частым гостем в королевских дворцах, умер в пути, в цирковом фургоне.

…Дождь перестал дробно стучать по намокшему полотну шапито. Можно выходить на улицу. Анатолий Леонидович надел шляпу, взял трость и сразу преобразился, стал таким, каким всегда бывал на улице, на людях — подчеркнуто элегантным, беззаботным, готовым улыбкой ответить на чужое приветствие.

По булыжной мостовой громко процокал рысачок извозчика. В пролетке развалился чиновник в фуражке с кокардой. Видно, задержался в клубе за картами. Цоканье рысачка быстро удалилось. Откуда-то с окраины донесся короткий лай собаки. И вновь в ночной тиши стали слышны только свои шаги. Умытая дождем улица дышала свежестью.

Афишка-объявление из дома-музея А. Л. Дурова в Воронеже.

Опять вернулся, настойчиво требуя ответа, все тот же вопрос: «Где обосноваться? Где построить дом мечты? Где? Где?..»

Анатолий Леонидович прошел Дворянскую улицу с ее старинными барскими домами, украшенными обязательными колоннами. Прошел мимо сквера с густыми зарослями сирени, над которыми высилась мощная фигура Петра Великого на чугунном пьедестале. Минул улицу с поэтичным названием «Девиченская». Свернул в какой-то переулок. Внизу под горой серебряной струной сверкнула река. Чистая, неторопливо несущая свои воды, живописная река Воронеж.

И вдруг родился ответ: «Здесь!» Разумеется, надо поселиться в этом городе, привлекательном своим покоем, тихим уютом, с прелестной рекой, один берег которой луговой, другой лесистый. И вокруг радующая глаз природа.

И по воспоминаниям дорог Воронеж. Тридцать лет назад тут состоялся первый дебют безвестного тогда клоуна Анатолия Дурова. Никогда не забыть то время, рискованное, дерзновенное выступление в цирке, от которого зависело течение всей последующей жизни.

Здесь, именно здесь надо воплотить свою мечту, ведь тут вторая родина великого клоуна, короля шутов Анатолия Дурова.

Есть люди, для которых желание — действие. Кто не знает в Воронеже, где живет Дуров. Дом его стал одной из достопримечательностей города, которой гордятся местные жители, хотя стоит он на самой окраине, у пологого берега реки и снаружи ничем не отличается от других домов зажиточных обывателей.

Но уже за воротами посетителя ожидают всякие чудеса. Да и сами ворота необычайны, недаром по краям их две высокие башенки со скульптурными фигурами женщин, торжественно держащих над головой чаши-светильники.

Гостеприимно для всех открыт дом Дурова. И пусть посетителей не смущает оригинальная надпись у входа: «Кто приходит ко мне, делает удовольствие, кто не ходит, делает одолжение».

На призывный звонок калитку отворяет карлик.

— Пожалуйте…

Посетители — несколько гимназистов, гимназисток, отец с детьми — направляются в глубь сада, к дому. На крыльце их встречает человек с живыми, блестящими глазами. Он в домашней куртке, надеваемой для работы в саду и в музее.

— Здравствуйте, здравствуйте! — приветствует он и на ходу отдает распоряжения карлику. — Перемени воду у рыбок в аквариуме, потом в гроте присмотри за рабочими, чтобы сталактиты сделали получше…

Анатолий Леонидович говорит ровно и быстро, будто жонглирует словами. Он сам ведет группу в дом, показывает комнаты. Вот кабинет. По обстановке трудно понять, кто в нем работает: коллекционер, ученый, художник, писатель, или артист?.. Дорогая резная мебель, на этажерках изящные безделушки, на стенах картины, карикатуры, деревянные часы, разные редкости. Столы, кресла, стулья, подоконники завалены книгами, журналами, бумагами, вырезками из газет, афишами.

Комнаты имеют свои названия.

— Вот «Азиатская…»— говорит хозяин дома.

С таким же основанием ее можно было бы назвать «Европейской». И тут навалены книги и бумаги. В углу инкрустированный перламутром неустойчивый столик, на нем севрская ваза, грозящая вот-вот упасть. На полу и стенах до потолка — мягкие ковры. Статуи каких-то греческих богинь с изумлением глядят на стоящего напротив святочного русского деда. Невдомек, почему комната «Азиятская»?

Хозяин показывает другие комнаты, утверждая, что они в стиле рококо, жакоб, китайском, декадентском, древнерусском.

— Теперь пройдем в музей…

Посетители следуют за своим радушным гидом по крутой, многоступенчатой лестнице из белого камня. Террасами она спускается в обширный сад. Там в зелени деревьев спрятался средневековый замок с зубчатыми башнями — музей.

С обеих сторон лестницы нависают деревья со зреющими сочными плодами слив, яблок, груш. Нижняя терраса упирается в фонтан — зеленую лягушачью голову, из которой бьет вода. Рядом на дереве надпись: «Только фонтан бьет снизу вверх, обычно бьют сверху вниз».

По песчаному дну ползают черепахи, и на их панцирях надписи: «Наша конка», «Городское хозяйство», «Просвещение», одна только с двумя буквами — «Г. Д.»

— Что означают буквы? — спрашивает гимназистка.

— «Государственная Дума» или «Господин Дуров», как вам угодно… — смеется Анатолий Леонидович.

Подошли к замку. Грозно глядят бойницы. На самой высокой башне герб Воронежской губернии — золотая гора, с вершины которой из серебряного кувшина изливается тоже серебряная вода, в стену замка вделан каменный кувшин, из него струится вода, падая на уступы искусственных скал, и пропадает где-то в расщелине.

Афишка-объявление из дома-музея A. Л. Дурова в Воронеже.

Музей начинается с галереи картин, писанных художником Анатолием Дуровым. Картины развешаны в нишах. Сюжеты их разные: горные пейзажи Кавказа, лазурное море, деревушка, занесенная снегом, дорога с одиноко бредущим человеком, железнодорожный путь, сквозь ночную тьму светятся два огненных глаза мчащегося паровоза, маяк на пустынной скале среди бушующего моря посылает вдаль спасительный луч.

Картины своеобразны по технике исполнения. Все они, от маленьких пейзажей до больших ландшафтов, писаны на стекле. Притом то, что находится на переднем плане, вылеплено из особой мастики и сливается с фоном, писанным масляными красками на обратной стороне стекла. Таким живописным приемом художник добился отличной перспективы, рельефности, прозрачности воздуха и, в результате, силы впечатления.

В отдельном зале картины В. Верещагина, В. Маковского, И. Шишкина, А. Бенуа, В. Поленова и других выдающихся художников.

Среди скульптур обращает на себя внимание большой портрет Льва Толстого работы А. Шервуда.

У входа в зал, в котором собраны всякие редкости, надпись:

Анатолий Леонидович рад посетителям и охотно показывает саркофаг с древней египетской мумией; целый набор рогов — крохотных, гигантских, извилистых, ветвистых; чучела зверей, птиц, рыб, змей, коллекции экзотических бабочек. Немало места занимают и предметы, найденные при археологических раскопках, — старинное оружие и исторические документы.

В музее хранятся этнографические редкости, которые Анатолий Леонидович бережно собирал во время своих странствований по российским окраинам, Сибири, Ближнему и Дальнему Востоку.

Прихотлива фантазия Анатолия Леонидовича Дурова.

— Кто не боится, прошу заглянуть в иной мир… — предлагает он с загадочной улыбкой.

Афишка-объявление из дома-музея А. Л. Дурова в Воронеже.

По узкой лестнице со скользкими ступенями посетители сходят в подземелье, тускло освещенное электрическими лампочками. Веет сыростью могилы. И тут на стенах «философские» изречения, вроде: «Наш путь короток — от метрик до некролога», «Не так опасно споткнуться, как обмолвиться», «Жить осталось немного — надо торопиться работать».

Посетители, робея, спускаются все ниже. Направо и налево попадаются глубокие ниши с полочками и на них мрачные сентенции: «Рано или поздно, всяк попадет на свою полочку».

«Смотрите вниз!» — слышат посетители и отшатываются. Там в глубоком колодце лежат белые кости…

Нет, скорее отсюда наверх, к свету, к жизни!

Какой контраст! Только что побывавшие в мрачном подземелье, вдруг оказываются в воздухоплавательном отделе музея. Тут интересные снимки и модели воздушных шаров и аэропланов различных систем. И, главное, модель аэроплана, на котором в 1910 году Анатолий Леонидович совершил полет над Воронежем с Иваном Заикиным, бывшим борцом, ставшим авиатором.

Всем известен острый ответ Дурова на вопрос губернатора, заданный ему после полета: «Какие ваши впечатления?» — «Когда я летел вверх, ваше превосходительство, то испытывал восторг оттого, что уносился от земных друзей в небеса. А когда глянул вниз, то пришел в восторг оттого, что полиция и губернатор показались мне еле заметной мелочью…» — «Вот новый случай вам поострить…»— холодно заметил начальник губернии.

У выхода из музея еще одна надпись: «Уйти отсюда не спешите, таков совет вам добрый мой, и на террасе отдохните пред тем, как вам идти домой». Отчего не послушать доброго совета и не посидеть на террасе в чудесном саду с пышными клумбами цветов. Тут есть чем полюбоваться и чем поинтересоваться. На столе лежит тетрадь в дорогом кожаном переплете. Это путевой альбом Анатолия Леонидовича, в который друзья и поклонники его таланта писали на память.

На первой странице стихотворная запись самого владельца альбома. Что поделать, у него непреодолимая слабость к подобным сентенциям:

Трудно представить большее смешение имен, рангов, чинов и положений тех, кто писал «на память» в путевой альбом Анатолия Леонидовича Дурова. Наглядное свидетельство широкого признания и известности.

Уже на первой странице соседствуют имена особ, удивительно различных по характеру своей деятельности, таких, как маг и чародей оперетты и эстрады М. Лентовский и чуть не объявленный святым отцом православной церкви протоиерей Иоанн Кронштадтский.

Художник И. Айвазовский написал акварелью свой излюбленный сюжет — море, а рядом адвокат Н. Карабчевский — шутливые стишки. Писатель В. Гиляровский тоже оставил стихотворное послание, а Ф. Шаляпин свою фотокарточку с дружескими словами.

Поэт К. Фофанов, фельетонист В. Дорошевич, артист Мамонт Дальский написали в альбом теплые шуточные строки, после которых поэтически «вдохновился» некий жандармский полковник И. Николаев.

Художник Н. Билибин нарисовал в альбоме изящную картинку-ребус с тонким политическим намеком, что, очевидно, толкнуло на либеральные мысли и графа А. Бобринского.

Писатель М. Арцыбашев оставил в альбоме только одну строку: «Самая дрессированная свинья в мире — это человек». Знаменитый танцовщик М. Петипа подтвердил эту горькую мысль:

Итальянский певец Баттистини написал на память афоризм: «Искусство и любовь возвышают человека до бога».

С добрыми словами привета в альбоме встретились И. Репин, А. Куприн, А. Аверченко, артисты К. Варламов, Г. Ге, Мазини, Аделаида Патти, П. Орленев, А. Южин-Сумбатов, Е. Гельцер, авиатор А. Кузьминский и многие другие известные современники.

А вот еще любопытная запись: «Жму руку королю смеха Анатолию Дурову — король нефти Э. Нобель».

Даже стяжавший печальную славу московский обер-полицмейстер Трепов не обошел Дурова своим вниманием и изрек: «Ваши изгнания способствовали Вашей славе не меньше, чем Ваши четвероногие артисты». Под этим поистине полицейским афоризмом стоит размашистая подпись и, чтобы не возникли никакие сомнения, гербовая казенная печать.

Анатолий Дуров часто говорит о себе с гордостью: «Я — король шутов, но не шут королей». Однако страницы его путевого альбома пестрят и такими именами представителей родовой аристократии и крупного чиновничества, как московский генерал-губернатор князь Долгоруков, лифляндский губернатор Звегинцев, сибирский губернатор Ключарев, петербургский градоначальник Драчевский, министр императорского двора граф Фредерикс и прочие высокие особы.

Уж такова сила таланта и личного обаяния Дурова, что те, кого он так зло и остро высмеивает в своих сатирических шутках, все же воздают должное великому клоуну.

Но сам Анатолий Дуров с горькой иронией относится к славословию сильных мира сего. В небольшой поэме он открывает свои чувства:

Путевой альбом завершает статья М. Горького, посвященная клоуну-сатирику Анатолию Дурову. В ней проникновенные слова: «В отравленный источник печали он влил каплю, одну только каплю живой воды — смеха и сделал его целебным, дающим силу и жизнь. Здесь не было ни волшебства, ни ловкости рук: он просто взял человека современности, угрюмого, мрачного, — и из темного угла печальных воспоминаний вывел его под брызжущие лучи солнца смеха…

Не сердитесь же, не гневайтесь на того, кто показал вам „мир кверху ногами“, кто заставил вас взглянуть в кривое зеркало жизни — и испугаться отразившихся в ней искривленных, обезображенных черт своего собственного лица.

Всю жизнь прожить в толпе и для толпы — и не слиться с ней, не потерять „своего лица“, не заразиться ее низменными инстинктами— это большая заслуга артиста…»