Братья Дуровы

Чудеса природы

«Молодая рыжая собака — помесь таксы с дворняжкой — очень похожая мордой на лисицу, бегала взад и вперед по тротуару и беспокойно оглядывалась по сторонам. Изредка она останавливалась и, плача, приподнимая то одну озябшую лапу, то другую, старалась дать себе отчет: как это могло случиться, что она заблудилась?»

Так начинает А. П. Чехов свой рассказ «Каштанка».

«Каштанка была молоденькая рыжая собачка, которой пришлось быть первой из дрессированных мною собак, — вспоминает В. Л. Дуров. — До того как она попала ко мне, ее хозяин был бедный столяр. Каштанка заблудилась, потеряла хозяина и попала ко мне на выучку.

Ее история послужила поводом для знаменитого рассказа А. П. Чехова „Каштанка“, написанного автором с моих слов».

Судьба Каштанки оказалась примечательной для истории литературы. Рассказ, рожденный жизнью, обогащенный искусством, стал художественным шедевром.

Забитая, вечно голодная собака, которой в доме столяра вместо еды давали нюхать табак или, того хуже, мучили таким «фокусом» — предлагали кусочек мяса, привязанный к веревке, а когда она глотала приманку, то ее вытаскивали из желудка обратно, тем не менее возвращается к своему хозяину. Так велика преданность Каштанки, она заставляет забыть все обиды и глумления над собой. Сила ее верной любви побеждает страх новых мучений.

Литературный финал имел жизненное продолжение.

Молодой циркист, в то время сам изрядно бедствовавший, все-таки избавил Каштанку от дальнейших страданий, выкупив ее у жестокого хозяина. Обученная разным фокусам, она долго выступала с Владимиром Дуровым на арене.

Впоследствии он дрессировал немало других собак. Среди них были и породистые и простые дворняжки, большие и маленькие, различные по характеру и способностям, привлекательные и не блиставшие красотой, однако все они становились ему близки и дороги.

В чем тайна их обаяния? В необычайном уме? В глубоком чувстве привязанности? — спрашивал себя Дуров и отвечал: нет, не только в этом! Как талантливо они стремятся постичь человеческое, приблизиться к человеку своим сердцем и разумом, как щедро и бескорыстно доверяют ему свою обидно короткую жизнь.

Собака знает, что се хозяин — Человек, и нигде нет такого четкого определения этого слова, как в се прекрасной душе.

Бишка, на долю которого выпала громкая цирковая слава, был совсем незнатного происхождения — дворняжка. Его замерзающим месячным щенком Дуров подобрал на улице. Согрел, приютил у себя.

Уже в раннем возрасте Бишка проявил музыкальные способности. Как-то Владимир Леонидович играл на пианино, вдруг почувствовал толчок в ногу. Отодвинул ногу, но толчок повторился. Оглянулся — Бишка стоит рядом, смотрит пристально своими умными глазами.

Дуров перестал играть. Снова толчок.

— Бишка, чего тебе?

Собака вильнула хвостом, вскочила на свое место на кресле, свернулась калачиком, задремала, но едва послышалась музыка, стала рядом в раздумье.

«Необходимо проверить ее музыкальный слух», — решил Дуров и заиграл грустный мотив. Собака глубоко вздохнула, подняла голову, глаза ее увлажнились. Бодрый марш: уши Бишки поднялись, насторожились. Опять грустная мелодия и снова глубокий вздох, на глазах слезы.

На Бишке Дуров начал свои первые внушения животным. Результаты оказались поразительными. Цирк всегда ломился от публики, когда эти опыты объявляли в программе.

— Бишка — отличный музыкант! — обращался Дуров к зрителям. — Какую ноту хотите, чтобы он взял на рояле?

— Ре!

— Фа!

— Соль!

— Фа!

— Ну, пусть будет фа! — говорил Дуров и делал внушение собаке.

Бишка на миг замирал, подходил к роялю, поднимал лапку и ударял по клавише. В воздухе звучало фа.

Умер Бишка в глубокой старости, полуослепший, оглохший. И до последних дней он испытывал настоящее горе, что его уже не брали на представление в цирк.

У Бишки была дочка Запятайка. От своего отца дворняги и от матери — чистокровной таксы — она унаследовала замечательные способности. Запятайка была отличным «математиком» и «географом».

— Будьте любезны, господин профессор, — обращался к ней Дуров, — покажите публике, где находятся Каспийское море?

Собака шла к карте, разложенной на арене, и с глубокомысленным видом указывала лапой на Каспийское море. Также безошибочно она показывала другие моря. В географии, она, конечно, не смыслила, но отлично усвоила все знаки своего хозяина.

И не только его. Однажды, отправляясь в гастрольную поездку, Дуров встретился на пароходе с Чеховым. Разговор с Антоном Павловичем зашел об уме и способностях животных. Владимир Леонидович продемонстрировал такой опыт: внушил находившейся рядом Запятайке снять пенсне Чехова.

Собака в точности выполнила полученный молчаливый приказ: подошла к Антону Павловичу, осторожно взяла в зубы шнурок, потянула, сдернула пенсне.

— Вы можете сами повторить опыт, — предложил Владимир Леонидович. — Духовная организация Запятайки поразительно восприимчива.

— Попробую… — недоверчиво откликнулся Антон Павлович. Лицо его стало серьезным, он поймал взгляд собаки, что-то прошептал про себя.

Запятайка подняла голову и громко пролаяла три раза.

— Вот это я и задумал… — довольно рассмеялся Чехов.

Умница Запятайка стала популярной цирковой артисткой. Вот один из примеров ее необычайной смышлености и восприимчивости.

Во время гастролей Владимира Леонидовича Дурова в Пензе к нему обратились местные жители с просьбой помочь спасти городских собак от жестокого истребления. Как водится в таких случаях, эта «кампания» проводилась ненавистниками животных под предлогом санитарного мероприятия. Отменить «кампанию» мог только губернатор, князь Святополк-Мирский. Но прямо просить его об этом значило сразу получить отказ. И Дуров решил применить «военную хитрость», разыграв маленький спектакль с участием Запятайки.

Вечером в гостях у губернатора Дуров завел разговор об опытах внушения животным.

— Как жаль, что сейчас мы не можем проверить такой опыт! — посетовал князь.

— Отчего же, я могу послать за своей Запятайкой и показать то, о чем рассказываю.

— Ах, пожалуйста! — поддержали гости, находившиеся в гостиной.

Привезли Запятайку. Хозяин дома сам дал задание:

— Пусть собака возьмет щетку с карточного стола!

Дуров сделал короткое внушение. Запятайка принесла в зубах щетку и положила ее к ногам губернатора.

К аплодисментам княжеской гостиной Запятайка отнеслась равнодушно, простой народ в цирке обычно восторгался ее работой более бурно и непосредственнее, не опасаясь «неприличия» искреннего выражения чувств. Но когда она выполнила вторую, более сложную задачу, которую опять предложил сам губернатор, то в аристократической гостиной ничего не осталось от чопорной сдержанности.

— Замечательно! Необыкновенно — она играла на цитре… Музыкантша! — повторял губернатор, а за ним все гости.

А самой Запятайке как будто ничего не стоило послушаться молчаливой команды, которую дал Дуров: «Иди в соседнюю комнату… влезь на стул… положи лапу на цитру — на столе…»

Так настал удобный момент для «военной хитрости», задуманной Дуровым.

— Теперь позвольте собаке сделать то, что ей самой хочется? — обратился он к губернатору.

— Разумеется! Просим…

Это уже походило на чудо. Запятайка внимательно посмотрела на своего хозяина и быстро-быстро застучала лапками по паркету, направляясь в переднюю, где на вешалке висело пальто Дурова. Там взяла торчащий из кармана листок бумаги, вернулась в гостиную и, трогательно усевшись против губернатора, подала ему прошение.

Под общий хохот он прочел вслух: «Прошу помиловать собак в городе. Запятайка». Ничего не оставалось, как тут же написать резолюцию: «Ходатайство удовлетворить».

Много лет Запятайка выступала с Владимиром Леонидовичем на арене, удивляя людей своей поразительной смышленостью, радуя своим обаянием, тем особым трогающим обаянием, которым так владеют щедро одаренные природой собаки. Она честно трудилась, пока тяжкая болезнь — саркома — не лишила ее сил.

Вот как Дуров описал финал ее необыкновенной жизни. «Приближался день моего отъезда из Харькова, нужно было подумать, на кого оставить собаку. Везти ее больной, подвергать дорожной тряске и неудобствам, не хотелось. А ехать я должен был — меня высылали из Харькова за мои политические шутки.

Накануне отъезда, вечером, Запятайка, видя, как мы укладываемся, поняла, что мы уезжаем, и, собрав последние силы, сползла с подушки. Шатаясь, как пьяная, пришла ко мне в другой номер, подошла близко, стала на задние лапки и грустно-грустно смотрела мне в глаза.

Вся моя семья окружила ее, и она, уже лежа, лизала нам руки.

Мы осторожно отнесли Запятайку на подушку.

К вечеру Запятайки не стало.

В моем Уголке, в музее, находится чучело Запятайки в той позе, которой она в последний раз прощалась со мной».

Не так давно отгремели раскаты гражданской войны. Советское государство отметило лишь пятилетний юбилей своего существования. Страна еще залечивает раны, нанесенные тяжкой разрухой. Но правительство не жалеет средств на культурные нужды. Нарком просвещения А. В. Луначарский оказывает всемерную помощь дуровскому Уголку. Несмотря на трудные времена, Владимира Леонидовича командируют в Германию для закупки животных, необходимых для его опытов.

1923 год, февраль, Берлин.

Ну, конечно, Владимир Леонидович в первую очередь посещает знаменитый зоологический сад. Прежде не раз он бывал в берлинском «Зоо» и всегда восторгался богатством его живых коллекций, собранных в разных концах земли. Ныне глазам представилась печальная картина: пустующие вольеры, загоны, клетки. Львы, тигры, леопарды, ягуары и другие хищные звери первые оказались жертвами голода. В мрачный синодик попали и редкие экземпляры других экзотических животных из Южной Америки и Африки.

Живые отощавшие обитатели «Зоо» также оставляли удручающее впечатление. Голодные обезьяны вяло двигались, тоскливо ожидая привычной подачки от посетителей. Но напрасны их ожидания — берлинцы сами живут так, что не только не в состоянии их побаловать, но и просто накормить.

Великанская туша гиппопотама высунулась из мутной воды бассейна. Его разинутая, словно громадный распахнутый чемодан, пасть требовала пищи. Владимир Леонидович бросил в нее клок сена, оно исчезло мгновенно — капля в море.

Хобот слона бессильно свешивался к полу, только самый его конец странно, как червяк, шевелился. Поднесенный кусок хлеба слон почему-то не положил в рот, а сначала подбросил вверх и поймал на лету. Однако, оказывается, искусство жонглера он развил поневоле: парализованный хобот мог действовать лишь таким образом.

Не в лучшем состоянии был и верблюд. Он так отощал, что горбы его спадали набок пустыми мешками. А бедняга белый медведь! Вместо рыбы его кормили кониной. Не оттого ли его голова на длинной шее уныло опустилась и раскачивалась из стороны в сторону, как маятник.

С тяжелым чувством покинул Дуров берлинский зоосад. В гораздо лучшем положении он нашел расположенный возле Гамбурга зоопарк торговой фирмы Гагенбека. Глава фирмы выразил желание закупать в России дальневосточных тигров, медведей, куниц, соболей и разные виды птиц. Владимир Леонидович со своей стороны приобрел у Гагенбека несколько морских львов, обезьян, южноамериканскую тигровую кошку, африканского дикобраза и других животных.

Но этим не исчерпалась его поездка в Германию. Он тщательно изучил состояние тридцати немецких зоологических садов, закупил много полезных книг, журналов, научных трудов по вопросам зоологии. По возвращении на родину Дуров сделал содержательный доклад о своей поездке, и с удовлетворением отметил, что Московский и Петроградский зоопарки, несмотря на необычайные трудности, испытанные в минувшие годы, сохранились гораздо лучше, чем немецкие. Это великая заслуга людей, горячо любящих живую природу.

— Мой Уголок — уголок рая, — шутливо говорит Владимир Леонидович и ведет своих гостей в сад. — Ведь ощущение свободы — главная особенность райского места.

Гости — группа ученых, среди которых выделяется крупная фигура профессора Бехтерева. На него трудно не обратить внимания: его борода и шевелюра так пышны, что лицо кажется спрятанным в густой растительности, а взгляд глубоко сидящих глаз так остр и пронзителен, что каждый невольно подчиняется их силе.

— Рай, сущий рай… — поддакивает он, и трудно решить, говорит ли он это серьезно или посмеиваясь. — Благоденствие…

Буйно разросся сад Уголка, сетчатые решетки тонут в его зеленой листве. Впрочем, обитатели сада вряд ли помышляют покинуть его пределы, они живут тут как на воле. Обезьяны перепрыгивают с дерева на дерево, цветастые попугаи перелетают с ветки на ветку. Медведь лезет по стволу к вершине, спугивая оттуда стаю воробьев. Но вот он ловко сполз обратно, как заправский борец, затеял борьбу с овчаркой и, видно, устав, добродушно ложится на обе лопатки. А к собравшейся отдыхать после борьбы собаке — злейшему врагу — подходит барсук и принимается своим длинным носом искать у нее блох. На террасе, греясь на горячем солнце, растянулась кошка, она мурлычет и жмурится от щекотки — в ее шерсти копошится десяток серых крысят. А под террасой мирно обедают из одной миски французский бульдог и ангорский кот.

— Удивительно! — восклицает Бехтерев, и в его голосе уже нет усмешки.

— А теперь, — обращается Дуров к гостям, — прошу пожаловать в лабораторию. Не смущайтесь и не бойтесь, что у входа вас встретят с лаем собаки, это лишь их приветствие. Затем они успокоятся и не будут обращать на вас внимания. Но я сейчас заранее скажу, что будет делать одна собака: по моему мысленному внушению она подойдет ко мне, потянется, расправляя мускулы ног, затем почешет правый бок и шею с левой стороны. После того я попрошу назначить любой предмет, к которому она должна подойти и взять. Исполнив мой мысленный приказ, собака ляжет на свое место как ни в чем не бывало.

Все произошло, как обещал Дуров. Едва раскрылись двери лаборатории, раздался приветственный лай и к ногам Владимира Леонидовича подбежал бойкий фокстерьер. Томно потянувшись, он почесал лапой сначала свой правый бок, а затем шею с левой стороны, как это было велено ему заочно.

— Его зовут Пикки! — отрекомендовал Дуров смекалистого фокстерьера. — Что вы желаете, чтобы я еще внушил ему?

— Пусть Пикки возьмет со стола карандаш! — предложил Бехтерев.

Владимир Леонидович сжал в руках мордочку собаки, устремил пристальный взгляд в ее глаза. Прошла минута. Дуров освободил из рук мордочку Пикки. Собака, щурясь и нервно вздрагивая всем телом, соскочила со стула, прыгнула на диван, взяла карандаш.

— Как вы внушаете свои желания? — спросил один из гостей.

— Очень «просто», — улыбнулся Дуров. — Гляжу на собаку. Передо мной ее глаза — одухотворенные глаза! Не такие, которые я вижу обычно, а другие, мыслящие, глубокие, вдумчивые, с особым выражением. И я молча говорю то, что должна исполнить собака. И чувствую по ее глазам, по ее взгляду, что она всеми силами своей души стремится меня понять, постигнуть мое желание, мое повеление ей. Мы заглядываем друг другу в душу и безмерно счастливы, что можем достигнуть взаимопонимания.

Академик В. М. Бехтерев горячо заинтересовался экспериментами В. Л. Дурова и стал частым гостем Уголка. В широкой постановке опытов по зоопсихологии приняли участие академик П. П. Лазарев, профессора Г. И. Россолимо, Н. К. Кольцов, М. П. Садовникова, доктор В. В. Каптерев, Б. Б. Кажинский и другие видные психиатры и биологи.

Опыты проводились по тщательно разработанной научной программе и строго протоколировались. Вот один из таких протоколов.

«Протокол № 11 заседания 27 июня 1920 года в помещении Уголка.

Присутствуют академик В. М. Бехтерев, проф. Д. В. Фельдберг, приват-доцент Н. П. Казаченко-Триродов, заведующий Уголком В. Л. Дуров, научный сотрудник И. А. Лев.

В. Л. Дуров демонстрирует французского бульдога Дэзи, который по заданию лает известное количество раз. Академик Бехтерев мысленно приказывает собаке лаять три раза. Задание выполнено. Академик приказывает лаять семь раз. Дэзи безошибочно лает.

Дэзи помещается на стуле у дверей. Экспериментатор стоит в соседней комнате за закрытыми дверями. Задание то же самое: определенное количество лаять.

Обстановка опытов: задуманные цифры писались на бумаге, причем при опытах, лично произведенных академиком Бехтеревым, цифры, написанные им, никому заранее не были известны до окончания опытов».

Протоколы других заседаний отмечают участие в опытах по зоопсихологии ректора Самарского университета профессора психологии А. П. Нечаева, научных сотрудников Неврологического института и нервной клиники Первого Государственного университета в Москве, профессора психиатрии Венского университета Мартина Паппенгейма и других деятелей науки.

Свои опыты внушения животным Владимир Леонидович демонстрировал и перед обычной публикой. И в этих случаях они проводились с научной тщательностью, не давая ни малейшего повода для упрека в возможность трюкачества или применения скрытых приемов дрессировки.

Зоопсихологическая лаборатория Уголка все более расширяла свою работу. Как животные различают цвета? Какова их реакция на различные звуки? Насколько сильна память? Как велико значение условных и врожденных рефлексов? Что может улучшить методы дрессировки животных? Эти темы — лишь небольшая часть программы исследований Уголка.

В. Л. Дуров говорил, что мы неверно расцениваем поведение животных, приписывая нс свойственные им качества. То возвышаем их интеллект чуть ли не до человеческого уровня, то, наоборот, бросаемся в другую крайность и обедняем его, делаем слишком примитивным. А для раскрытия тайн зоопсихологии нетерпим односторонний подход.

Увлеченно, горячо занимался Дуров постижением тайн зоопсихологии. В то же время он не отказался вовсе от искусства, хотя и занимался им в новом направлении.

В своем Уголке Владимир Леонидович замыслил создать своеобразный экспериментальный театр-цирк, в котором актеры-животные будут разыгрывать сказочно-поэтические пьесы. Девиз этого театра: «Поучать забавляя и забавлять поучая».

Заведующий театральным отделом Наркомпроса В. Э. Мейерхольд целиком поддержал проект Дурова. И Уголок на Божедомке стал сочетать научную экспериментальную работу с театрализованными цирковыми представлениями.

Смелый замысел успешно выдержал испытание временем. По прошествии нескольких лет, в 1924 году Государственный научный совет в специальном решении признал работу Уголка В. Л. Дурова «исключительно ценной и заслуживающей полного внимания». Особо были отмечены «достижения В. Дурова в области применения новых методов дрессировки животных».

Народное признание подтвердило слова официального решения. Уголок В. Л. Дурова стал любимым местом и предметом гордости взрослых и юных москвичей. Еще бы! Нигде в мире представители животного царства не испытывают такого доброго и умного внимания, служа одновременно искусству и науке.