Братья по крови

Как только Вовка расстался с Сергеем тогда в сквере, недалеко от Главного управления внутренних дел, он решил срочно позвонить Маше. Он не поверил Сереге. Да такого просто не может быть, чтобы Маша разлюбила его и связалась с Серегой. Не может быть — и баста! Просто она решила отомстить ему за вчерашнюю гулянку и устроила весь этот спектакль. А Серега, глупый, поверил ей. Ведь она его использовала в своей женской игре, чтобы наказать Вовку. По крайней мере, так думал Вовка, пока бегом поднимался на второй этаж своего родного управления.　

Не успел он зайти к себе в кабинет, как его вызвали к начальнику управления уголовного розыска Ильину. А потом было совещание, которое проводил его непосредственный начальник — Субботин. Снова было не до Маши. Хотя слова Сергея неприятно сверлили внутри, и маленькие чертенята подогревали огонь его ревности. К тому же очень сильно болела голова, даже две выпитых таблетки не помогали, все-таки вчера они здорово накирялись. Новая звездочка — святое дело, грех не обмыть. Ильину присвоили звание полковника, а Вовке — старшего лейтенанта.　

Вечером Вовка поехал к себе домой. Вот уже больше года он жил на самой окраине города в милицейском общежитии. Тогда, год назад, Серега, конечно, не отпускал его, даже обиделся, но стеснять его семью Вовке не хотелось. И так сколько можно! Подумаешь, поживет немного в общежитии, квартира вот-вот на подходе, сам Ильин обещал.　

Утром следующего дня, придя на работу, он снова не стал звонить Маше. Хотя порыв был, даже первые три цифры ее телефона набрал, но потом передумал и положил на рычаг трубку. Пусть сама звонит ему или пусть приезжает к нему в общагу. Нечего из себя гордячку строить, подумаешь, нагрубили ей! Пусть привыкает, если хочет быть женой сотрудника угрозыска. Работа у него нервная, может запросто сорваться, и она должна это понимать. К тому же он такой парень, что за бабами бегать не привык. Обычно они за ним бегали, а он — никогда. Так он думал, а в душе уже шевелилось тревожное предчувствие. Почему не звонит? В самом деле, почти неделя прошла, а она не звонит! Что там у нее стряслось?　

Но вместо Маши ему позвонил Сергей.　

— Вовка, ты меня, конечно, извини, я все понимаю. Но мы же друзья, так что приглашаю тебя на свадьбу.　

Он продиктовал адрес Дворца бракосочетаний.　

— Я Маше сказал, она сначала была против, — продолжал Сергей, — но я уговорил ее. Ну что делать, раз так получилось. Зачем нам всем ссориться, верно?　

— Конечно, — хрипло произнес Вовка и сам не узнал своего голоса.　

Значит, это был не розыгрыш, это была правда. Она не позвонит ему, и он ее больше не увидит.　

— Ну, так ты придешь?　

— Что вам подарить? — попытался придать своему голосу веселость и беззаботность Вовка, но это у него плохо получалось.　

— Что хочешь. Главное, сам приходи, хорошо погуляем, я обещаю. И не сердись на нас, ладно?　

— Да все нормально, братишка.　

На этот раз он выдавил из себя улыбку, чтобы коллеги за соседним столом не заметили бледности на его лице. Хотя сердце так и стучало и с криком рвалось из груди, — ничего нормального! Все просто отвратительно и ужасно!　

В тот день Вовка у себя в общежитии здорово напился. Водка слегка заглушила страдание. А ему все еще не верилось, что это правда. Потом он спустился вниз, на вахту, там всегда толпились какие-то люди, постоянно тусовался народ — кто-то к кому-то приходил, уходил. Вовка по-боевому с ходу снял одну из девиц, в коротеньком платьице и с ярко накрашенными губами. Лицо ее он даже как следует и не успел рассмотреть.　

— Подруга, ты к кому?　

— Я к Митюкову, к Саше, а вы не знаете…　

— Конечно, знаю. Пошли, он у меня в комнате, вместе бухаем.　

Девчонка сразу же последовала за Вовкой. В лифте он ее откровенно обнял и прижал к себе.　

— Какая ты хорошенькая!　

— Ну что ты? Не надо.　

— Ты просто ягодка. Да ладно тебе, не заревнует тебя твой Генка.　

— Какой Генка?　

— Ну, ты ведь к этому, как его…　

— Я к Саше Митюкову, мы вчера познакомились.　

— А-а, ну да, верно, Сашка. Я и говорю, Сашка у нас мужик не ревнивый. Я ему сейчас свою девочку отдал, а он мне сказал, что можно тебя забирать.　

— Да ладно врать!　

— Почему врать? Я серьезно.　

Вовке наконец удалось ее обнять и прижать к себе. Девчонка уже не очень сопротивлялась, этот высокий и пьяный красавец понравился ей, и она согласилась пойти к нему и составить компанию по ликвидации еще одной бутылки водки…　

С того вечера Вовка откровенно гулял и пил. Работу он не прогуливал и выкладывался там на полную катушку. Правда, голова частенько болела после попоек, и это мешало сосредоточиться. Машу, как ему казалось, он совсем забыл. Смял и выкинул ее образ из своей памяти как пустую пачку сигарет.　

На свадьбу он, конечно, не пошел. Но подарок принес. Накануне получил зарплату и купил большой и ужасно дорогой импортный сервиз. Даже денег еще пришлось занять. Как без денег следующий месяц тянуть, он не представлял, а еще в долг у своих просить неудобно, и так почти всему отделу во главе с Субботиным должен. Ладно, бесшабашно махнул он рукой, перебьется как-нибудь. Следующий месяц Вовка не пил, денег не было, а на дармовщинку не любил. Если ты можешь завтра угостить приятеля, то пей сегодня, если он наливает, а если нет, то иди к себе в комнату и сиди тихо. Такой негласный закон был у них в общаге. Халявщиков не любили.　

В общежитие Вовка приходил теперь, чтобы переночевать, все остальное время был на работе. Ритм жизни бешеный, но ему это нравилось. Только разгребал одно дело, как ему подвешивали другое, еще более сложное. Сплошные разбои, грабежи и убийства. Такое впечатление, что кругом одни душегубы. В таких случаях говорят — глаз замылился.　

На работе Вовка рос быстро. Через два года он уже был старшим опером. В школу милиции пришлось поступать, правда, на заочное отделение, — Ильин настоял. Еще через два года он стал замом начальника отдела, которым руководил Субботин. Потом Субботин пошел на повышение, замом к Ильину, а Вовку поставили на его место на подполковничью должность. И Марголин был ужасно горд собой. Работа у него спорилась, он умел общаться с людьми и к каждому мог найти подход, будь то ворюга с пятью судимостями или профессор из университета.　

Были у Вовки и свои жесткие принципы. Главное — результат, а уж каким путем он добыт — неважно. Как известно, победителя не судят. Да, законы приходилось нарушать — и очень часто. Вовка уже давно плюнул на них, понимал, что по этим дурацким законам жить и работать невозможно. Лучше какая-то золотая середина. Особенно грубо не нарушать, но и не быть педантом, забыть все эти дурацкие инструкции, приказы и постановления. Кому надо, можно и откровенный криминал простить, например, мелкому хулигану, в обмен на информацию об убийце. А убийцу обязательно надо взять. У криминальных элементов своя среда обитания, они-то друг друга знают, но только не каждому расскажут. Вовке рассказывали. Рассказывали потому, что он не делал между собой и ими никаких различий, не ставил барьеров. Все люди, все человеки. Между прочим, философия не от Маркса, а чисто зековская, еще с рабовладельческих времен тянется. Вовка мог запросто с бандитом попить чайку, курнуть на двоих последнюю сигаретку из своей пачки и разговорить его. Нет, он не устраивал никому подлянок и среди блатных пользовался уважением. О нем говорили — правильный мент. Ведь среди ментов, как говорили зеки, тоже есть нормальные мужики. Именно таким Вовка Марголин и был в их глазах. Главное для него — крупная дичь. Можно отпустить на волю мелкую рыбешку, ради того чтобы взять опасного рецидивиста. Игра стоила свеч. И все это делалось в обход существующим законам.　

Ильин прекрасно знал об этом и как мог всегда прикрывал Вовку. Он и сам был такой: главное дело, а не показуха и «галки». Хотя без «галок» и показухи тоже нельзя, ведь он — начальник самого крупного и важного милицейского управления в главке, а не какой-то там опер Марголин, которому лишь бы убийцу взять. Ильин все прекрасно понимал и делал свое дело. Нужны вам красивые бумажки с очень симпатичными циферками, уважаемые товарищи из министерства, — будут вам бумажки и циферки. Но и о работе забывать не надо, так что не мешайте, не давите инструкциями и не пугайте прокурорскими проверками. Как умеем, так и работаем.　

При Ильине в их управлении и показатели хорошие были, и сама работа была. Люди и в самом управлении, и в районах работали слаженно и четко.　

Спустя пять лет, когда Вовка уже был капитаном и замом начальника убойного отдела, ему все-таки наконец дали однокомнатную квартиру. Новоселье отмечали шумно, всем отделом. Правда, мебель пришлось позаимствовать у соседей — и столы, и стулья, своего у Вовки пока ничего не было.　

— Ну вот, теперь и свое гнездо можешь вить, — хлопнул его тогда по плечу Ильин. — Теперь давай свадьбу устраивай ведь пора, скоро уже тридцатник, сколько в холостяках ходить будешь?　

До тридцатилетия Вовке еще было три года, но все равно Ильин прав. Действительно — пора. Но в личной жизни у Вовки был полный облом. Слишком часто последнее время он стал вспоминать Машу.　

Первый год словно отрезало, а вот потом прошлое не стало давать покоя. Какой же он дурак был, что упустил ее! Такую девчонку! А Серега воспользовался. Даже дочку уже родили. Ах, Маша, Маша! Зачем же ты так? А, может, действительно разлюбила? По крайней мере Вовка теперь понимал, что был несправедлив с ней. Сам виноват, что так все получилось. Вовке было жаль себя.　

Вечерами он смотрел телевизор, а мыслями уносился в прошлое. Вспоминал их двор, школу, своих друзей детства, Афганистан и, конечно же, Машу. Тот самый медальончик, который так часто помогал ему там, в горах Афгана, и сейчас постоянно был у него на груди. Только теперь на той малюсенькой фотографии было не трое, а двое. Серегу он безжалостно отрезал ножницами и выкинул. Теперь у него нет друга, нет брата. Остались только воспоминания и этот маленький медальончик-талисман.　

Вовка уже давно хотел влюбиться и жениться. Но по заказу, наперекор своей воле как-то не получалось. Те девчонки, которых он приводил к себе в общагу на ночь и щелкал, словно грецкие орехи, в кандидатки в жены не годились. Он это понимал. Хотелось влюбиться по-настоящему и в хорошую, порядочную девушку. В секретариате их управления работала Наденька — скромная, тихая и довольно симпатичная девочка. С ней многие ребята заигрывали, но особенно не напирали и даже не пытались завести, как с другими девицами-служащими, роман. Надя была слишком серьезная и из очень добропорядочной семьи. Мама воспитывала ее в духе благородной девицы середины девятнадцатого века. Надя не носила брюк в обтяжку, коротких юбок и модных причесок. Она всегда была в строгом темно-синем костюме и с аккуратно уложенным пучком волос на затылке. Своей строгостью и вежливыми манерами она больше походила на романтическую учительницу, еще не хлебнувшую как следует изнуряющих школьных будней. Она явно жила не в своем веке.　

Когда Вовка зашел первый раз в секретариат напечатать какую-то бумагу, он сразу же заметил Надю. Ничего деваха, красивая. Он смело подрулил к ней, что-то схохмил, куда-то пригласил, но она его тут же отшила. Он обиделся и долгих пять лет не замечал ее.　

Сейчас, когда Вовка повзрослел и стал замом начальника убойного отдела, он зашел как-то в секретариат. При виде Нади внутри сразу что-то щелкнуло. Словно свет включили. Первое, что пришло в голову, почему же он сразу ее не рассмотрел? Он неожиданно для себя самого смутился, отдал одной из девочек документ для печати и быстро вышел.　

С того дня Надя засела в его мозгу. С первой же получки Вовка купил себе новый и слегка пижонистый костюм. Раньше он никогда галстуков не носил, теперь же менял их вместе с новыми рубашками, каждые два-три дня. Оперы их отдела подшучивали над новым начальником, даже не догадываясь об истинной причине всех этих внешних перемен. Вовке и самому больше нравилось носить джинсы, просторные клетчатые рубахи и свитера. Пиджак с галстуком сковывал, да и кобура под мышкой чувствовала себя неуютно. В таком парадном виде и на происшествие не выедешь…　

Но Вовка упорно ходил в костюме, а когда надо было выезжать на уличную операцию, тут же у себя в кабинете быстро переодевался в свои излюбленные потертые джинсы и старый свитер. Зато теперь он почти каждый день с какими-то бумагами заходил в секретариат. Он был серьезен и деловит, прямо там на месте проверял правильность отпечатанных документов, делал необходимые замечания. Девчонки тоже удивлялись этим крутым переменам в Марголине, — не только во внешнем облике, но и по отношению к бумагам. Чтобы раньше он заметил какую-то не поставленную запятую или опечатку — да никогда. А теперь все замечает и даже заставляет перепечатывать. Хотя и без упреков, без начальственного гонора, по-прежнему улыбчив и доброжелателен. Вот только у Надиного стола он стал задерживаться чуть дольше обычного… Она слегка смущалась в такие минуты, чувствовала, что Вовка проявляет к ней явный интерес.　

В пятницу вечером Надя, как всегда, шла после работы на автобусную остановку. Неожиданно сзади послышались чьи-то шаги и знакомый Вовкин голос:　

— Наденька, это никак вы?! Тоже на автобус? Можно с вами?　

— Можно.　

— Погода такая чудная, конец сентября, а тепло, словно разгар лета…　

— А знаете, Владимир Анатольевич, когда люди о погоде говорят?　

— Когда, Надежда Петровна?　

Она слегка опешила и даже замедлила шаг.　

— Откуда вы мое отчество знаете?　

— Вы забываете, где мы все работаем, — парировал вопрос Вовка.　

— Странно, я бы никогда не подумала, что вы его знаете, всегда меня по имени называли.　

— Да вы меня, вроде бы, тоже.　

— Но вы же все-таки начальником стали, неудобно как-то.　

— Почему неудобно? Кажется, не так уж я и состарился, молодой еще. Вы меня всегда по имени называли, а тут вдруг— Владимир Анатольевич! Тогда и мне придется вас Надеждой Петровной величать. Согласны?　

— Ладно, Володя, вы правы, давайте, как и раньше, по имени.　

— Вот и договорились. Кстати, что насчет погоды вы хотели сказать?　

— Я хотела сказать, когда люди говорят о погоде, значит им больше не о чем говорить.　

— Вот и неправильно, Наденька. О погоде я заговорил только потому, что завтра она тоже теплая будет.　

— Ну и что?　

— А то, что завтра суббота, выходной день, и я хотел пригласить вас за город погулять. Только, прошу вас, не отказывайте, а то в воскресенье у меня дежурство, — и он совсем смущенно добавил, — а то еще когда такой случай представится?　

Надя стрельнула в его сторону глазками, стрельнула озорно, заигрывающе.　

— А вы что, Володя, так в себе не уверены?　

— В каком смысле?　

— Ну, когда-то давно вы были уверены, что я вам не откажу. А теперь боитесь, что откажу?　

— Я тогда просто… — он замялся, — просто глупый был.　

— А сейчас, значит, умный?　

— А сейчас умный, — он улыбнулся.　

— Нет, вы и тогда умный были. Просто вы были тогда другой, у вас на лице было написано, что вы любую готовы соблазнить.　

Вовка снова смутился. Эта девушка попала в самую точку. Да, все-таки умная девчонка, слов нет. Конечно, она права, только сказала тактично, а ведь из него тогда действительно по отношению к слабому полу наглость так и перла, был уверен, что в койку любую затянет.　

— Разве? — глупо переспросил Вовка. — Так и было написано?　

— Ну-у, что-то в этом роде.　

— А сейчас?　

— А сейчас вы, Володя, изменились.　

— В лучшую или в худшую сторону?　

— Наверное, в лучшую, раз стали таким серьезным. Вон, вас даже и внешне не узнать, такой красивый костюм, белая рубашка, галстук.　

— А может, это все для того, чтобы вам понравиться?　

На этот раз смутилась Надя, и Вовка это заметил, заулыбался. Уверенность в своих силах снова вернулась к нему, как и раньше, пять лет назад.　

— Наденька, вы действительно мне очень нравитесь. Извините, если что-то не так. Просто я был немного нахалом, когда тогда давно в самом начале к вам подкатил. Не надо было мне так, я ведь вас тогда совсем не знал.　

— Интересно, — задумчиво протянула она. — Интересно все-таки мужчины рассуждают. Значит, тогда я правильно поступила, что отказала вам, а сейчас неправильно, если снова откажусь?　

— Да, неправильно, — смущенно пробормотал Вовка, — потому что на этот раз я серьезно…　

Она весело улыбнулась и от этого стала еще красивее и желаннее.　

— А вдруг съедите, и тогда наш секретариат потеряет такого ценного работника. Кстати, он и так потеряет.　

— Почему? — удивился Вовка.　

— Потому что в этом году я закончила вечерний филфак и перехожу в библиотеку в отдел древнерусской литературы, так сказать, по специальности.　

— Вот это новость!　

— Я уже и заявление об уходе подала, так что вы вовремя успели.　

— Куда? — не понял сразу Вовка.　

— Как куда? За город. Кстати, какая форма одежды и куда прикажете завтра мне прибыть?　

В первый миг Вовка опешил и обрадовался и не сразу сообразил, что предложить.　

— Куда?.. Ну, давайте в любом месте… Или давайте лучше я за вами заеду, я завтра смогу взять служебную машину…　

Она назвала адрес, он деловито достал записную книжку, ручку, записал и адрес и телефон.　

— Значит, завтра в десять? — уточнил он.　

Подошел ее автобус. Вовка помог ей сесть, а сам остался стоять на тротуаре. Ему было совсем в другую сторону, и он специально сегодня пораньше вышел из управления, чтобы выследить ее и наконец-то решить свой личный вопрос.　

И вот теперь все так благополучно складывалось. Внутри у него уже звучала музыка. Похоже, он действительно влюбился. А ведь она на самом деле очень красивая, как только раньше он ее не замечал!　

На следующий день Вовка на стареньком оперативном «Жигуленке» с частными номерами ровно в десять заехал за Надей. Она сама открыла ему дверь — веселая, в ярком спортивном костюме и с распущенными по плечам волосами. Такой вид — спортивный и домашний — очень шел ей, особенно распущенные длинные волосы. Вовка даже удивился этой перемене в ее облике, он привык видеть Надю в строгом костюме, всегда с серьезным выражением лица.　

На Вовке были джинсы — те самые рабочие и короткая до пояса болониевая куртка серого цвета. Сейчас, глядя на Надю, он пожалел, что до сих пор не купил себе спортивный костюм с кроссовками. Уже давно собирается, и все руки не доходят. А в спортивном костюме, действительно, и удобней и нарядней. Хорошая одежда, и настроение соответствующее создается.　

— Ну что, я готова, — сообщила она, весело глядя на Вовку.　

— Тогда вперед.　

— Может, чаю на дорожку с бутербродом выпьете, Володя? Позавтракать успели?　

— Успел. Я рано встаю. А чай мы в лесу пить будем, я термос взял и мясо, шашлыки будем делать.　

— Ух ты! — обрадовалась Надя. — Это здорово, сто лет шашлыки не ела.　

— Слушай, Наденька, давай, на «ты»?　

— Хорошо, — сразу согласилась она.　

Они быстро спустились вниз. Вовка невольно залюбовался ее легкой спортивной походкой.　

— Ты каким спортом занималась?　

— Гимнастикой, а потом мама в фигурное катание отдала. А последние годы, кроме учебы, ничем не занималась. А что?　

— Да так просто, у тебя красивая фигура, приятно посмотреть.　

— Не хвали, а то зазнаюсь.　

Она сказала это настолько просто, словно они были старыми друзьями. Вовка даже взял ее под руку и помог сесть в машину. Он никак не ожидал, что так быстро найдет контакт с Надей, и ему действительно с ней очень нравилось.　

В лесу было красиво. Природа всегда преображает человеческую душу. Вовка выбрал небольшую полянку недалеко от озера, поставил в стороне машину, открыл переднюю дверцу, поймал по приемнику какую-то музыкальную волну и принялся разжигать костер. Надя тоже помогала ему. И у нее все здорово получалось. Вовка это сразу приметил. По крайней мере дрова она нашла сухие и не очень толстые. Нарезала мясо крупными, специально для шашлыков, кусками, расстелила рядом с костром на траве полотенце посредине него поставила термос с двумя пластмассовыми кружками, разложила прочие съестные припасы. На нее было приятно смотреть, пока она занималась всеми этими приготовлениями.　

— Вова, а я и не думала, что ты такой хозяйственный. Он не понял ее.　

— Что значит — хозяйственный?　

— Я была уверена, что ты что-нибудь да забудешь: или хлеб, или соль, или нож. А ты ничего не забыл, даже траву с укропом взял.　

— И бутылку вина, — шутливо добавил Вовка. — А как иначе, я мужик основательный.　

— Это я вижу.　

— Ну, все, угли готовы, можно класть шампуры.　

Шампуры Вовка настрогал из ровных веток ольхи. На ошкуренную гладкую и сочную от сока ветку нанизал куски мяса, переложил их кусочками репчатого лука. Положил два самодельных шампура над углями, сел, довольный собой. Посмотрел на Надю.　

— Ну что, нравится здесь?　

— Да-а, красиво. Ты молодец, что вытащил меня.　

— Конечно, молодец. Я и сам знаю.　

Вовка перевернул подрумянившиеся кусочки мяса на другую сторону, с аппетитом причмокнул языком.　

— Ох, и вкусно пахнет!　

— Да, — согласилась Надя, и присев рядом с Вовкой на корточки, тоже повела носом в сторону костра. — Чаю хочешь?　

— Давай, — кивнул головой Вовка, — и думаю, вино тоже можно открыть.　

Надя согласилась с ним. Сейчас она была совсем другая, совсем не такая, какую он привык видеть ее там, в секретариате. От ее серьезной надменности и следа не осталось — отличная компанейская девчонка!　

— Я тебя такой и не представлял, — сказал Вовка, разливая по пластмассовым стаканчикам темно-красное крепленое вино.　

— Какой?　

— Ну, такой, своей, что ли? На работе ты не такая, словно строгая учительница из начальных классов.　

— Почему из начальных?　

— Не знаю. Просто к слову.　

— Ладно, пусть будут начальные. А это что, плохо?　

— Нет, но как-то не так.　

— Но здесь же мы не на работе.　

— Это верно.　

— На работе надо работать, а не девушек соблазнять.　

— А мы что делаем? — с показным видом надулся Вовка.　

— Не знаю, не знаю, Владимир Анатольевич, что вы делаете на работе, — улыбнулась Надя, — раньше, например, вы пытались совместить приятное с полезным и, думаю, у вас это неплохо получалось.　

Вовка с тем же шутливым выражением лица пожал плечами.　

— Не знаю, может быть. Ладно, давай выпьем.　

— За что?　

— За нас с тобой.　

Надя сразу же стала серьезной и отвела от Вовки глаза. А он добавил:　

— И чтобы у нас с тобой все было хорошо.　

Они чокнулись и выпили.　

— Хорошее вино, — ставя на импровизированный столик кружку, сказала девушка. — Сладкое и крепкое. Мне такое нравится. И в голову ударяет.　

— Ерунда, всего-то шестнадцать градусов.　

— Для кого ерунда, а для кого и ой-ой-ой!　

— Ничего, если буянить начнешь, я тебя быстро успокою.　

— А как? — она игриво посмотрела на Вовку.　

Вовка растерялся, он и сам не знал как.　

— Когда напьешься, тогда и увидишь, есть у меня одно волшебное средство.　

— Какое? — не отставала девушка.　

— Я же говорю — волшебное! О, смотри, мясо уже готово. Пора приступать к трапезе. Аппетит что-то у меня разыгрался, должен я тебе сказать!　

— Голодный мужчина — это опасно.　

— Еще бы! Тебя запросто могу съесть.　

Мясо действительно было готово — вкусное, мягкое, с хрустящими поджаренными краями. Они сидели на корточках и ели, а из стоящей неподалеку машины доносилась мелодия из кинофильма «Профессионал». Там, где Бельмондо погибает. Конечно, не сам Бельмондо, а его герой. Вовка еще в юности несколько раз смотрел этот фильм, и, как все мальчишки, восхищался этим крутым мужиком. Он тоже хотел быть похожим на Бельмондо и его героев — таких же сильных, бесшабашных и легко шагающих по жизни, а точнее — из одного фильма в другой. Вот только в «Профессионале» его жалко, убивают все-таки…　

— Красивая мелодия, — задумчиво произнесла Надя.　

— Да, очень.　

Вовка подумал, что у нее с этой мелодией тоже, наверное, связаны какие-то свои ассоциации, свои воспоминания.　

Потом они долго бродили по берегу озера, гуляли. Когда начало смеркаться, снова соорудили костер.　

— Надо дожаривать все мясо, не везти же в город, — сказал Вовка, и Надя согласилась с ним.　

— Если надо, значит будем дожаривать.　

Вечерело. Языки огня ярким светом мерцали в сгущающихся сумерках, огонь манил к себе, притягивал какой-то волшебной силой. Так приятно было сидеть и молча смотреть на него, ни о чем не думая. Вовка обнял Надю за талию, притянул к себе, она не противилась. Им обоим сейчас было хорошо и уютно.　

Неожиданно где-то сбоку хрустнула ветка, Надя вздрогнула. Вовка посмотрел в том направлении и различил в темноте четыре фигуры.　

— Вова, кто это? — испуганно спросила Надя.　

Появление этих незнакомцев сильно ее напугало.　

— Надеюсь, что не волки, — тихо и с озорной ноткой в голосе шепнул ей Вовка.　

Но она по-прежнему боялась и напряженно всматривалась в темноту. Вовка ждал, когда эти четверо подойдут ближе.　

— Смотри, Толян, я же говорил, что он с бабой, а ты говорил два мужика, — сказал один из незнакомцев другому.　

— Да я и сам вижу, — отозвался другой.　

Это были парни, лет двадцати-двадцати пяти, в руках у одного виднелась толстая палка, у другого побрякивала цепь. «Местные хулиганы, ищущие приключений», — сразу же определил Вовка. Сколько в утренних сводках он читал о вечерних ЧП, происходящих с туристами. И били, и насиловали, и даже убивали в лесах. Вот только за что? А ни за что, просто так! За то, что ты сидишь у костра с девушкой, а у них кулаки чешутся, вот за что.　

— Вам чего, ребята? — спросил у мрачных теней Марголин.　

А те вроде бы и не замечали его, громко переговаривались между собой и вели себя нагло, с вызовом.　

— Толян, а телка-то вроде ничего.　

— Вижу, Серж, вижу.　

— Можно, я ее после тебя трахну?　

— Можно, я сегодня добрый.　

— Эй, парни, — чуть повысил голос Вовка, — а вы часом местом не ошиблись?　

Надя совсем перепугалась, прижалась к Вовке и дрожала всем телом.

— Мы-то не ошиблись, — с вызовом ответил тот, которого приятель называл Толяном. — А вот ты нашу поляну занял.　

— Да я чего-то тут таблички не заметил, — съязвил Вовка, уже оценивая ситуацию и готовый вскочить в любую минуту.　

Но парни вели себя спокойно, с чувством явного превосходства над противником.　

— Табличку мы тебе сейчас в задницу воткнем, тогда сразу видно будет! Понял, ты, козел?!　

— Понял.　

— А если понял, то у нас к тебе есть деловое предложение. Твоя баба у нас по очереди отсосет, и мы вас пальцем не тронем. Будете дальше сидеть, костерок палить и про любовь мурлыкать. А если дергаться и шуметь будешь, мы ее все равно оттрахаем, только каждый по два раза и как захочет, а тебя в озере утопим. Ну, выбирай!　

Надя с расширенными от ужаса и страха глазами замерла и не в силах была ничего сказать, ее била нервная дрожь.　

— А подумать можно? — спросил Вовка.　

— Чего?　

— Подумать, говорю, можно?　

Вовка уже встал и двинулся в сторону парней. Хотя было и темно, но он видел их высокие и крепкие силуэты. Двое из них такого же роста, как и Вовка, два других пониже.　

— Ты, козел, чего тебе думать?! Соска твоя ртом малеха поработает, и башка у тебя целая останется, не ясно?　

— Ну, вообще-то, предложение интересное.　

Вовка уже занял выгодную позицию. Конечно, как работник милиции и как законопослушный гражданин, он обязан выхватить сейчас из под мышки пистолет, эффектно щелкнуть затвором и грозно заорать: «Я из уголовного розыска! Всем стоять! Сейчас все вместе дружно идем до ближайшего отделения милиции!..»　

Но Вовке сейчас не хотелось быть работником милиции, ужасно не хотелось быть законопослушным гражданином. В заднице он видел все эти законы, которые позволяют вот таким ублюдкам по-хозяйски разгуливать по окрестным лесам, бить туристов и насиловать женщин. Хреновые все эти законы, по которым человек не имеет права носить с собой оружие, а значит, не имеет права защищать себя. Государство его защищает и закон тоже. Только вот, где оно сейчас это государство со своими правильными законами? К тому же, Вовка прекрасно знал, ну, приведет он этих кретинов в милицию, ну, подержат их там пару суток. Потом все равно отпустят, извинятся и отпустят. Потому что ни на кого они нападать не собирались, наоборот, на них напал какой-то идиот с пистолетом. И вообще, они мирные и тихие мальчики.　

Не хотел Вовка сейчас действовать по закону еще и потому, что это было бы несправедливо по отношению к тем, чьи тела он видел во время выездов на место преступления, ведь некоторых убийц так и не находили. И сейчас роль судьи он взял на себя.　

— Серж, ну-ка объясни этому мужику, чтобы соображал лучше, — приказал Толян.　

Серж усмехнулся, поднял свою палку. Сейчас почему-то Вовка неожиданно вспомнил далекий и неправдоподобный Афган и Степаныча. Степаныч учил их заранее думать о том, чтобы не упустить противника, не дать ему ни одного шанса уйти. Волком броситься на свою добычу и растерзать ее. И сейчас Вовка был тем самым диким и хищным волком, на которого случайно напоролись эти четыре крупные деревенские дворняги. И они еще не знают, что это не их брат — пес, а совсем другая порода — сильная, коварная и беспощадно злая.　

Не успела палка взвиться в воздух, как Вовка уже резко сделал выпад вперед к Сержу и поддел его боковым в подбородок — после таких ударов челюсть всегда ломается, не может не сломаться, — и тут же с замахом врезал правым локтем в голову Толяну.　

Двое других парней даже не поняли, что произошло, настолько стремительно двигался Вовка. Еще секунда и он прыгнул вперед и ногами стал пинать этих двоих. Главное, как учил Степаныч, — попасть в пах, в солнечное сплетение, по почкам, по печени, в горло, в сердце. Главное — победить, а уж как бить — дело десятое, хоть водопроводную трубу с земли хватай и круши ею вокруг себя все живое.　

Вовке водопроводная труба не потребовалась, да и не было поблизости. А хватать нож, который лежал рядом с Надей у костра, тоже нельзя, насторожит противников и они будут готовы к схватке, эффекта внезапности не получится. А так, — вот они, красавчики, уже лежат на земле, корчатся. Им, конечно, бедолагам больно, еще бы — у одного сломана челюсть, у другого пробита голова, у двоих переломаны ноги. Да, ребятки, приключений на вашу задницу сегодня будет предостаточно! Но вы же сами этого хотели!　　

Сейчас Вовка собирался «поиметь» их на полную катушку. Чтоб по совести, за всех тех униженных и оскорбленных. За все те страдания несчастных и слезы матерей. Сейчас он волк — дикий и страшный, и пощады от него не жди. А побитые и покалеченные дворняги уже почувствовали беду, уже заскулили жалобно и надрывно. Но они еще не знают, что это только начало. Волк только покусал их слегка, только свалил их с ног.　

— Значит, отсосать, говорите? — прервал дыхание Вовка. — Секса хочется? Ну что ж, мысль интересная.　

Вовка краем глаза взглянул на перепуганную и все еще застывшую на месте Надю. Свет от костра падает против ее лица — значит, ничего не заметит и не поймет.　

Вовка приблизился к одному из парней и костяшками пальцев резко ударил по горлу в кадык. Там что-то хрустнуло, парень тут же вскрикнул и стал надсадно кашлять слюной вперемешку с кровавой пеной. Второму он вцепился в пах, сжал в кулаке и со всей силой рванул на себя. Слабый и изумленный крик так и повис в воздухе, захлебнулся. Потом Вовка двумя пальцами разорвал ему почти до ушей рот и сильно ударил по глазам. Выбил, сразу почувствовал, что выбил. Подскочил к другому, тот с трудом поднялся на четвереньки. Взмах локтем — и мощный удар обрушился на позвоночник, в тот же миг раздался неприятный сухой хруст, словно старый сук обломился. Четвертому он резко завернул на перелом руку, а затем ногу — в ступне, потом — в колене, в бедре. Снова послышался тошнотворный треск ломаемых суставов. От такого болевого шока запросто умереть можно.　

Все эти приемы Степаныч учил применять, когда требовалось срочно получить информацию. Ни в какой информации Вовка не нуждался. В нем сейчас клокотал волчий инстинкт и больше ничего. Он сейчас судил этих парней по своему марголиевскому закону.　

— Вова! — услышал он за спиной слабый Надин голос.　

Она наконец-таки нашла сейчас в себе силы подняться и бросилась к нему на помощь. Она ничего не видела, она только слышала крики и яростный озлобленный мат. Она не знала, кто кого бьет.　

Вовка подхватил ее, обнял, прижал к себе. Она нервно заплакала и прижалась к нему.　

— Вовочка, миленький, ты цел, они тебя не убили?　

— Досталось немножко, не без этого, — усмехнулся Вовка. — В драке, как на войне, каждому попадает. Ну-ну, успокойся, все хорошо, все позади, успокойся… Не надо туда смотреть.　

Вовка быстро усадил ее в машину, торопливо покидал все вещи в багажник. Окинул взглядом поляну, пляшущие языки огня и четыре неподвижные тела. Вскочил за руль, крутанул стартер и тут же бросил, сцепление, прогревать машину не стал, надо было срочно сматываться. Вот и лесная дорога. Но не проехал он и десяти метров, как до него отчетливо донесся вой сирены. Надя тоже насторожилась.　

— Что это? — встрепенулась она.　

— Кто его знает! — буркнул Вовка, громко газуя на пониженной передаче.　

В мозгу все стучало — скорее, скорее! И вдруг из темноты по ним ударил яркий луч света, впереди отчетливо послышался шум мотора. Вовка зажмурился, но двинул машину вперед, тоже врубил дальний свет. Милицейский газик! Марголин резко затормозил. Объясняться с милицией ему сейчас не хотелось, ходи потом доказывай следователям, что ты не верблюд. Что выхода у тебя другого не было, что ты защищал не только себя, но и Надю. И с работы могли выгнать, да и посадить запросто могли. Дурацкое государство, дурацкие законы!　

Вовка резко, рывками стал разворачивать машину, объехать газик ему не удастся, дорога слишком узкая. Милиционеры заметили этот странный маневр «Жигулей», включили сирену и прибавили газу. Вовка наконец развернулся и бешено рванул прочь по лесной дороге. Газик не отставал, в мегафон что-то требовательно и с угрозой говорили. Насчет того, чтобы остановились. Вовка и не думал. Он выключил габариты, чтобы не увидели номер и упорно жал педаль газа.　

— Вова, это же милиция! — неожиданно вскрикнула Надя, вцепившись обеими руками в сиденье, — это же наши!　

— Черт их знает, а вдруг бандиты! — бросил Вовка, ощупывая светом фар силуэт изгибающейся лесной дороги.　

Надя испуганно замолчала, нервы ее были на пределе.　

Дорога усиленно петляла, и милицейский газик все никак не мог настигнуть их. Вовка уже догадался, почему они здесь. Видимо, те лесные бродяги уже чего-то натворили и кто-то из пострадавших вызвал милицию. Жаль только, милиция приехала поздно, вот если бы на пять минут раньше! А сейчас уж, ребята, извините, дело сделано и с вами нам говорить нечего. Теперь только бригада реанимации нужна, да и следователь прокуратуры. Потому что там явно убийством пахнет, а убийствами, как правило, прокуратура занимается.　

«Жигули» вырвались на шоссе, почти следом за ними, оглушительно воя сиреной, — ГАЗик. Но ровная асфальтированная шоссейка — это не пыльная лесная грунтовка с кочками и ямами, на такой дороге ГАЗику с «Жигулями» не тягаться. Вовка втопил до отказа на четвертой передаче газ и, крепко вцепившись в руль, молил всех святых, чтобы там, под днищем этой колымаги, ничего не отвалилось. ГАЗик, отчаянно завывая сиреной, явно отставал. На следующей развилке «Жигули» резко свернули, затем новая развилка и новый поворот. Теперь ГАЗику уже не догнать и не угадать, по какой дороге он уехал.　

Через полчаса гонки и петляний Вовка затормозил. Надя все еще крепко держалась одной рукой за ручку двери, другой за сиденье и дрожала всем телом. Вовка обнял ее, чмокнул в щеку.　

— Не волнуйся, все нормально.　

Он вышел из машины, нырнул в багажник. Отыскал среди кучи валявшихся там номеров два самых грозных, милицейских. Эти номера числились за управлением уголовного розыска, каждый постовой их прекрасно знал и никогда не останавливал. Бросив старые частные номера в багажник, Вовка снова сел за руль и направился в город. Главное сейчас — благополучно проскочить пост ГАИ, стоящий у самого въезда в город. Те, из ГАЗика, по рации запросто могли сообщить приметы голубых «Жигулей». Хотя в темноте цвет можно и перепутать, но кто знает, вдруг глазастые попались.　

Подъезжая к городу, Вовка нервничал. Перед самым постом ГАИ все сбавляли скорость и тащились очень медленно. Вовка, наоборот, по наглому пересек двойную разделительную линию и лихо несся навстречу гаишникам. Те, конечно, сразу заметили наглеца и его номер. Фонари светили хорошо и бросали яркий свет на дорогу и проезжающие мимо машины.　

Милицейские голубые «Жигули» никто не остановил — свои, и явно спешат куда-то. Вовка миновал шлагбаум и облегченно вздохнул, непроизвольно положив руку на Надину коленку.　

— Ну вот и все.　

Она не убрала его руку.　

— Вовочка, мне так страшно было, ты не представляешь.　

— Представляю, мне тоже страшно было.　

— Ты все шутишь, а я серьезно. А ты такой сильный. Я даже и не ожидала.　

Она положила сверху его ладони свою руку и с благодарностью сжала ее. Теплая волна разлилась по всему телу Вовки. Он затормозил, вильнул к обочине.　

— Наденька, милая, все хорошо, все позади…　

Он не успел договорить, как она обняла его за шею, прижала к себе и закрыла его рот своими губами. Губы у нее были мягкие и нежные, а все тело дышало жаром и страстью. И Вовка почувствовал, что сильно хочет ее и что не в силах бороться со своим желанием.　

— Поехали ко мне, — тихо прошептал он, когда они оба насладились этим первым жадным поцелуем.　

— Поехали, — ответила она.　

…Вовка проснулся рано утром, еще не было семи. Рядом, повернувшись к нему, спала Надя. Во сне она была такая же милая, только выражение лица чуточку детское, наивное.　

Вовка осторожно встал. Она зашевелилась и открыла глаза, сонно посмотрела на него.　

— Ты куда? Не уходи от меня.　

— Спи, я сейчас.　

Он, голый, прошел на кухню, протянул за собой из прихожей шнур телефона. Сел, стал набирать номер своего родного управления. В телефонной трубке послышался щелчок и мужской голос, который Вовка сразу узнал.　

— Коля, привет, это Володя Марголин.　

— А, здорово, чего так рано? Или не спится?　

— Наоборот, Коля, спится, да еще как. Слушай, будь другом, — перешел к делу Вовка, — я задержусь на пару часов, а? Понимаешь, мне к девяти никак не успеть.　

— А чего там у тебя случилось?　

— Потом объясню. Ну как, договорились?　

— А если на происшествие вызовут?　

— Ну, позвонишь тогда мне, я прямиком и помчусь.　

— Ладно, до одиннадцати я так и быть в управе поторчу, но у меня сегодня на три часа билеты в цирк, дочке целый год обещаю, так что сам понимаешь…　

— О чем ты, Коля, дорогой. В одиннадцать как штык буду, не волнуйся. Ну а с меня причитается, договорились?　

Вовка повесил трубку, встал, потянулся. Потом вернулся в комнату и юркнул под одеяло к Наде. Она уже не спала, а просто лежала с закрытыми глазами. Она сразу же прижалась к нему, зашептала:　

— Вовочка, как мне хорошо с тобой.　

— Мне тоже.　

Он поцеловал ее в теплую сонную щеку, а рука уже не сдержалась и двинулась по ее телу. Ласкала, гладила, наслаждаясь ее формами. Она потихоньку оживала, открыла глаза и тоже стала ласкать его. Потом она скинула одеяло и красивая, обнаженная склонилась над Вовкой.　

— Я хочу тебя!　

Он молча притянул ее к себе, впился губами в ее рот. Желание неистовой бурей уже плескалось и билось в нем, и сейчас он с садистским удовольствием мучил свою плоть, лаская и доводя ее тело до того же…　

Потом они долго лежали, мокрые, пресытившиеся, довольные и счастливые.　

— Наденька, — прошептал Вовка. — Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.　

Она оторвала голову от подушки, улыбнулась ему:　

— Конечно, выйду. Разве кто-нибудь из женщин тебе в чем-нибудь отказывал?　

— Не знаю.　

— Не поверю.　

И только сейчас Вовка снова вспомнил о Маше. Она отказала ему. Она вышла замуж за другого. А он хотел, чтобы за него. Но ничего этого говорить Наде Вовка не стал. Это совсем другая история, и она была с ним в другой жизни. Больше нет ни Маши, ни Сергея, как, впрочем, нет и того Вовки. Он стал другим, совсем другим — капитаном милиции Марголиным Владимиром Анатольевичем…　

Как и обещал, Вовка примчался в управление к одиннадцати, благополучно, без происшествий сменил Колю и заступил на дежурство. Потом внимательно просмотрел сводку происшествий за сутки. Быстро нашел то, что искал. Убийство в области, три трупа в лесу, четвертый до сих пор не пришел в сознание, лежит в реанимации. Делом занимается местный уголовный розыск, начальника которого Вовка хорошо знал. Марголин набрал его номер телефона:　

— Привет, Иваныч, как дела?　

— Кто это?　

— Что не узнаешь, это Марголин говорит.　

— А, извини, действительно не узнал, сегодня всю ночь на происшествии пропадал, прямо с постели подняли, третьи сутки уже на ногах, башка совсем не варит. Слышал, у нас тут такое случилось!　

— Что стряслось, Иваныч?　

— Три трупа, четвертый тоже туда же смотрит. Думаю, не откачают. Маньяк какой-то в наших краях объявился.　

— Людоед, что ли?　

— Хуже. Ты бы видел, как он этих ребятишек расписал. Кому яйца вырвал, кому глаза выколол. В общем, ни одного живого места.　

— Бандитские разборки, наверное?　

— Да какое там! Наши, местные хулиганы. Двое с судимостями, у одного даже не погашена, условный до сих пор висит. Любили по лесам шастать, к «дикарям» приставать. Сперва на две семейные пары напали, мужиков побили, а одну из баб изнасиловали, вторая убежала. На шоссе тормознула попутку и к нам в отделение. Наши сразу наряд снарядили и быстренько туда. Но опоздали. Видать, они на какого-то монстра напоролись, тоже в лесу костерок палил, отдыхал. Вот они ему весь кайф и сломали, ну а он им.　

— Правильно и сделал, чего на этих паскуд смотреть.　

— Да, я с тобой согласен, Володя, они, конечно, скоты порядочные, за ними наверняка много грехов тянется. Но понимаешь, этот маньяк тоже опасен. В сто раз опасней их. Представляешь, что он может натворить? Ладно, эту шваль порвал, а если нормальный, ни в чем не повинный гражданин такому под руку попадется? В прокуратуре там тоже все обалдели, давненько такого не видели.　

— Зацепки-то есть?　

— В том-то и дело, никаких. Ребята засекли, правда, его машину, светлый «Жигуль», то ли первой, то ли одиннадцатой модели. Там темно было, понимаешь. Ну и протектор шин, конечно, мы сняли. Отпечатки ботинок сорок третьего размера. Больше ничего. А по таким уликам сам понимаешь, как искать…　

— Да-а, Иваныч, дела. Ну ладно, не буду отрывать, работай, если что, звони,　

— Хорошо, пока.　

Вовка непроизвольно заглянул под стол и посмотрел на свои ботинки. Жаль выкидывать, совсем новые. Но надо. И покрышки у машины сегодня же надо сменить. И куртку с джинсами тоже надо сжечь. Так, на всякий случай…　

Конечно, Иваныч, как старый опытный оперативник оказался прав. То ночное убийство так и повисло очередным «глухарем» в его отделе. Четвертому лесному искателю приключений повезло, — если это можно назвать везением, — он постепенно оклемался в больнице, но вспомнить ничего не смог, голова напрочь отказала. Да и на него самого уголовное дело возбудили по факту хулиганства, грабежа и изнасилования.　

Вовка женился. Сыграли шумную свадьбу. Но семейная жизнь у них не сложилась. Надя все не могла привыкнуть к Вовкиному режиму и частым ночным отлучкам. Она знала, что он не гуляет по бабам и не пьет, но нести этот нелегкий крест жены опера тоже не хотела. Она мечтала о тихом семейном уюте, о муже, с которым, по крайней мере, выходные можно провести вместе. Но работа постоянно крала у нее Вовку. Ничего не получалось. Да и Вовка как-то охладел к Наде. Может быть, разлюбил, а может, и не любил никогда. Просто резкая вспышка сексуального влечения была по ошибке принята за любовь. Да и очень ему хотелось влюбиться, он и заставил себя в это поверить.　

И снова Вовку терзали воспоминания о Маше. Снова он грезил ею. Ему почему-то казалось, что она тоже несчастна и хочет вернуться к нему. Но что-то ее не пускает. А сам он звонить ей боялся. Столько лет прошло. И он уже в который раз снова ругал себя за то, что тогда не схватил за грудки Серегу и не заорал ему в лицо, что не отдаст ему Машу, ни за что не отдаст.　

Через два года они с Надей развелись. Вовка уговорил Надю сделать аборт, потому что понимал — семья у них не получится, а ребенка жалко. Сам он рос без отца, знает, — ничего хорошего в этом нет. Лучше уж аборт, чем безотцовщина.　

В отличие от семейной жизни, на работе, наоборот, все шло прекрасно. Марголин считался одним из лучших в управлении.　

Почти каждый год в их управлении шли кадровые перестановки. Одних снимали, других выдвигали на повышение. Ильина перевели в Москву в аппарат министерства. Говорили, что там генеральские погоны он получит быстрее. И получил. Но вот только съело его московское окружение, не усидел Ильин на своей должности. Да и надоели ему все эти министерские интриги и дворцовые заговоры. Плюнул на родные органы и ушел в какую-то очень богатую　фирму начальником службы безопасности. Служебный «мерседес» с водителем, куча помощников, свободный график работы и зарплата в два раза больше. Одним словом, Ильин потерялся, и теперь Вовка не знал, где его можно было найти.　

В своем родном главке тоже начались перемены. Вместе с переменами в стране менялась и милиция. Перестраивалась, затем ускорялась, потом демократизировалась, затем капитализировалась и училась выживать в условиях безденежья и упорной невыплаты зарплаты. Кому-то это было явно на руку. Росли бандитские группировки, народ потихоньку криминализировался, а милиция слабела и хирела. Лучшие, вроде Ильина, уходили в коммерческие структуры. Не хотите, чтобы мы работали — не будем! Разгребайте сами эти годы человеческого зловония и смрада. А разгребать действительно было некому. Новички не умели и не справлялись, да и брали теперь в милицию не так, как раньше — строго по рекомендации, а всех подряд, по газетному объявлению, лишь бы несудимый и после армии.　

Для борьбы с организованной преступностью с большим опозданием создали ОРБ (оперативно-розыскное бюро), которое в дальнейшем превратилось в РУОП. Новые должности, новые вакансии, новые звездочки на погонах. Многие ребята из уголовного розыска перешли туда. Гена Викторов, к тому времени уже подполковник, стал начальником одного из ведущих отделов вновь созданного милицейского подразделения. Николай Васильевич Субботин занял пост заместителя начальника управления. А начальником поставили бывшего партийного работника, который раньше работал в кадрах и был замом у начальника ГУВД.　

Бывший партработник тоже по-быстрому хотел срубить генеральскую звезду, в кресле начальника РУОПа это было проще. Только этим и был озабочен, но никак не работой. Работу за него тянули такие, как Субботин, настоящие пахари — менты с двадцатилетним стажем. Они плохо разбирались в аппаратных играх, зато хорошо умели ловить преступников.　

Вскоре Вовку тоже перевели в ОРБ, но уже в качестве начальника отдела. Он был самым молодым начальником отдела, ему многие завидовали. В милиции, как и в армии, большое значение имеют все эти должности, звездочки, звания. Как игрушки в детсаду. И все, словно дети, вокруг них, каждому хочется поиграть с самой яркой и дорогой.　

Новая Вовкина должность соответствовала званию подполковника. А такую должность и звание в милиции обычно получают те, кому далеко за сорок, но никак не тридцатилетние ребята.　

За первый же год Вовкин отдел стал самым лучшим по всем показателям. О нем говорили, его ставили в пример. Вовка яростно, с фанатизмом чекиста двадцатых годов боролся с бандитами и теми, кто им помогал. А всевозможных помощников у них хватало, в том числе и с милицейскими погонами. Деньги были важнее любого долга и чести, многие и шли-то сюда только для того, чтобы делать деньги, как в бизнесе. И таким Вовка мешал. Из-за него многих выгнали, а кое-кто даже загремел за решетку.　

Многие удивлялись Вовке, зачем ему все это надо?! Да и кому вообще сейчас нужно это правдолюбство? Ведь так и пулю схлопотать можно! А героем все равно не сделают, даже зарплату вдове не выплатят. Но Вовка не обращал на это шушуканье за его спиной никакого внимания и гнул свою линию.　

Особенно ненавидел Марголина его бывший начальник отдела еще по управлению уголовным розыском — Викторов Геннадий Алексеевич. Его недавно назначили вторым замом начальника ОРБ и послали в Москву документы на присвоение ему звания полковника.　

Последние два года Викторова было не узнать — пижонистый костюм, надменный взгляд, заплывшие после пьянки глаза. Да и машин за это время он сменил целых три — с новенькой «девятки» пересел на годовалую «BMW». Квартиру тоже поменял — купил в центре города пятикомнатную, отгрохал солидный ремонт. Купил и оформил на тещу дачу, но где и какую никому не говорил. Деньги у него теперь водились, и немалые.　

Марголин подозревал, что Викторов работает на криминальщиков и кормится с их, рук. Видимо, догадывался об этих подозрениях и Викторов, поэтому и ненавидел Вовку, каждый раз пытаясь устроить ему очередную подлянку. С начальником ОРБ у Викторова были отличные отношения, они были чем-то похожи даже внешне — оба гладенькие, толстенькие и денежные. И думающие только о собственной карьере и кошельке. Зато устраивать выволочки и кричать на подчиненных они умели здорово. Особенно Викторов. Он часто вызывал к себе в кабинет Марголина и устраивал ему разнос. Интересовался Геннадий Алексеевич и оперативными разработками, тайными осведомителями и прочими милицейскими хитростями. Вовка, как мог, скрывал все от него, чувствовал, — интересуется, чтобы отдать всю эту информацию на сторону, в окоп противника. Информация действительно уплывала. Бандитские группировки хорошо были осведомлены о самых неожиданных и сверхсекретных операциях оперативников. Марголин делился своими соображениями с Субботиным. Тот только глубоко вздыхал:　

— Вова, я и сам догадываюсь. Сволочь он, продался с потрохами — и так видно. Но что я могу поделать? С шефом они вот так, — и Субботин поднял вверх два, крепко прижатых друг к другу пальца, — не удивлюсь, если выяснится, что он шефу отстегивает.　

— Николай Васильевич, неужели ничего нельзя сделать? — недоумевал Вовка. — Есть же начальник ГУВД, прокурор города, в Москву можно, на худой конец, написать!　

— Эх, Вова, Вова, — грустно качал головой Субботин, — совсем ты не видишь, что вокруг творится. Ты хоть бывал разок у наших милицейских генералов на дачах?　

— Нет, а что?　

— А то! Если бы побывал, вопросы глупые не задавал бы. Сейчас ни в ком нельзя быть уверенным. О нашем шефе и думать нечего — Викторова в обиду ни за что не даст. Начальник главка и прокурор города? Да они давно уже скурвились, как говорят наши подопечные. Деньгами обожрались, как удавы, вот-вот лопнут. Наши тут недавно одного бизнесмена задержали, я его стал допрашивать — так, мелкая сошка. Я, конечно, на него надавил, пообещал в тюрьму упрятать, а он у меня так вежливо спрашивает: «Разрешите я домой жене позвоню, чтоб не волновалась, тогда отвечу на любые ваши вопросы». Ну, я без всякой задней мысли пододвинул к нему телефон — на, звони. Он набирает номер, говорит явно не с женой, и потом так вежливо протягивает мне трубочку: «Вас, Николай Васильевич». И представляешь, каково было мое удивление, когда я в трубке слышу голос нашего начальника главка? Я ему докладываю, что так, мол, и так, а он мне — ерунда все это, отпусти его, они хорошие ребята. И я его отпустил. Потом специально его фирму негласно проверял. Так вот, соучредителем у него зять нашего уважаемого начальника ГУВД, между прочим три тысячи долларов в месяц получает… Ясно тебе? И это мелкий бизнесмен, какое-то советско-шведское предприятие. А что в крупном бизнесе делается? Вот то-то! А в Москву писать тоже бесполезно. Что там, думаешь, какие-то особенные работают, тоже таких Викторовых, полно. Они твою бумажку сюда ему же для проверки и спустят. Хорошо еще, если просто уволят, посадить могут.　

— За что же интересно? — с вызовом спросил Вовка.　

— А за то, сам знаешь, где работаем. Таких, как мы, свидетелей, или насовсем убирать надо, или за решетку, подальше и поглубже, чтоб не вякали. А за что именно посадят, какая тебе разница, вон, возьми у меня там на полке Уголовный Кодекс, полистай, — статей достаточно, выбирай любую.　

— И что же делать?　

— А ничего не делать, работать и не обращать внимания.　

— Не обращать внимания на тех, кто под прикрытием? Одних можно сажать, других нет? Все то же самое, как при коммунистах, так, что ли, получается?　

— Значит так, Вова, — повысил голос Субботин, — и ты тут мне морали не читай, не надо! Не я все это придумал, ясно? А поезд на полном ходу руками не остановишь — сметет! Вон, даже Ильина съели, никто и не заметил, а нас с тобой… — Он досадливо махнул рукой, мол, что и говорить. — Так что иди, работай и забудь о нашем разговоре.　

— Ничего, наше время тоже придет, — упрямо произнес Вовка, — мы еще их достанем.　

— Когда придет, тогда и будем говорить.　

Субботин тоже был на взводе, Вовка это чувствовал. И этот разговор уже раздражал и злил его. В самом деле, что тут говорить? Правительство должно издавать мудрые указы и грамотные законы, а они, менты — служить и приказы выполнять. Дайте приказ, и тогда они начнут душить преступность, а раз нет приказа, нет и работы.　

Как бы ни переименовывали их управление, все оставалось по-прежнему. Кроме одного — пришел новый министр, а значит пришла новая метла. А от личности много что зависит.　

Министр приехал в их город и начал чистку. Начальника ГУВД выгнал на пенсию, выслуга позволяла. Поставил командовать главком его зама, генерала Быстрова. Сменил руководство и в Следственном управлении, и в бывшем БХСС, а теперь УБЭП, в ГорГАИ. Заглянул и в РУОП. Собрал весь руководящий состав, долго беседовал, не скрывал своего недовольства.　

— Черт знает, что творится! Я тут порядок наведу! — время от времени повторял министр.　

И головы снова полетели. На этот раз слетел со своего поста бывший партработник, начальник управления, плакали его генеральские погоны. Решительность и резкость министра Вовке нравились. Такие мужики были ему по нутру. От них веяло делом и конкретикой, а не словесной размазней и бестолковостью. Вовка даже подумал: пока министр здесь, в их городе, попроситься к нему на прием и доложить истинную обстановку. Ведь столько на сердце наболело! Но случилось самое неожиданное. Министр сам вызвал к себе Марголина.　

К десяти утра Вовка приехал в Главное управление внутренних дел, поднялся на второй, генеральский этаж. В приемной начальника главка его встретил Быстров. Заулыбался, — красивый, подтянутый, в нарядной генеральской форме.　

— Здравствуйте, Владимир Анатольевич, — протянул ему Быстров руку. — Пойдемте со мной, товарищ министр вас уже ждет.　

Вовка очень удивился, что Быстров назвал его по имени- отчеству. Раньше они лично не встречались и были незнакомы. Быстрова Вовка только изредка видел, когда тот выступал как замначальника главка на совещаниях.　

Быстров проводил его до массивных сдвоенных дверей кабинета.　

— Проходите, — пригласил его генерал, а сам остался за дверью.　

В следующий миг Вовка открыл дверь и, увидев перед собой за столом просторного кабинета знакомое лицо с крутым набыченным лбом и погоны генерал-полковника, вытянулся, по-военному сделал шаг вперед и громко отчеканил:　

— Марголин Владимир Анатольевич, начальник четвертого отдела РУОП ГУВД по вашему приказанию прибыл.　

Министр быстро взглянул на вошедшего из-под стекол очков, поднялся, вышел из-за стола.　

— Проходите, садитесь.　

Марголин подошел, пожал протянутую руку, сел. Спина напряжена и вытянута, словно штырь вставлен. Все-таки министр, а не какой-нибудь там полковник Викторов.　

— Я тут внимательно познакомился с вашим делом, — деловито произнес генерал-полковник. — Кстати, почему до сих пор нашу академию не закончили?

Вовка еще больше напрягся, почувствовал холод в спине. Неужели выгонят из органов? «Нам такие, как вы, Марголин, не нужны!» Но для этого, пожалуй, на личную беседу не вызывают.　

— Виноват, но через три года закончу.　

— Обязательно заканчивайте, иначе, какой вы руководитель без высшего милицейского образования?　

Вовка сглотнул слюну и попытался согнуть спину, но невидимый штырь упорно не давал ему этого сделать. Никак не расслабиться.　

Министр открыл какую-то папку у себя на столе и, не поднимая головы, продолжал:　

— Я тут подумал и решил, что более подходящей кандидатуры на должность начальника Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, чем ваша, нет. Вы — молодой, энергичный, прошли Афганистан, орденоносец, второй орден в милиции уже заработали. И вообще, вы мне нравитесь, думаю, потянете.　

Министр оторвал наконец свой бычий лоб от бумаг и испытывающе уставился на Вовку.　

— Ну, а если не потянете, выгоню к чертовой матери, ясно?!　

— Так точно!　

Марголин обалдело смотрел на генерала и все еще не мог поверить услышанному.　

— Я уже вчера вечером подписал приказ о вашем назначении, — продолжал министр, — и о досрочном присвоении звания подполковника. Так что, поздравляю вас, товарищ Марголин, и надеюсь, что вы меня не подведете.　

Министр поднялся и протянул ему руку, Вовка торопливо вскочил со своего места и с благодарностью пожал крепкую ладонь генерала.　

— Желаю успеха. Вы свободны!　

Марголин поблагодарил и, совсем смутившись, по-граждански торопливо и неуклюже выкатился из кабинета. Аккуратно прикрыл за собой огромную дубовую дверь и только там, в приемной, перевел дух.　

— Ну как, все в порядке? — подошел к нему Быстров.　

— Вроде бы, — кивнул головой Марголин.　

— Я слышал о вашем назначении, Владимир Анатольевич, поздравляю. Завтра увидимся на совещании.　

Вовка снова кивнул и тоже пожал руку Быстрову. И только когда вышел из приемной, он почувствовал, что ноги его сами несут вперед, а тело словно пушинка повисло в невесомости. Радость наконец-то свалилась на него. Он готов был заорать во все горло и гордо потрясти вверх кулаками — «Ура! Наша взяла!» Это в тридцать-то пять лет начальник самого серьезного и солидного милицейского управления в главке, генеральская должность! Да, вот это лихо!　

В своей жизни Вовка всегда удивлялся такой резкой перемене. Еще в детстве, не любил и боялся людей в милицейской форме, а тут, вдруг — бах, и такой поворот! На сто восемьдесят градусов. Вовка даже не заметил, как вжился в свой новый образ и действительно стал настоящим ментом. Даже воры в законе и прочие уголовные авторитеты уважали его. За порядочность и честность.　

Вовка знал, что если бы он не стал милиционером, он бы стал отличным уголовником. Это только на первый взгляд они такие разные и находятся в разных окопах. На самом деле, их многое роднит. Какая-то невидимая ниточка связывает их души, и порой они очень хорошо понимают друг друга — бандиты ментов, а менты бандитов. Если, конечно, и один и другие — настоящие, серьезные люди, а не мелкая и случайная шушера. Ведь никто не удивляется, когда первоклассные милицейские следователи, грозные прокуроры или жестокие судьи идут в адвокаты. Нет, не всегда из-за хлеба насущного и прочих земных благ. Просто они хорошо понимают бандитскую душу. Да и как никто другой, не понаслышке знают, что такое милицейская халтура и прокурорский произвол. Знают, что их подопечные далеко не всегда такие ужасные злодеи, какими выставляет их следствие. И хотя порой они — юристы, как и врачи, давно уже привыкли к страданиям, несправедливость и бессилие все равно тяготят душу. Как говорил один из киногероев: «За державу обидно!»　

Вовке тоже было обидно за державу. Только пока он находился совсем в другом лагере и в адвокатуру не собирался.　

У них в РУОПе тоже удивились такому неожиданному назначению. Первым влетел в его кабинет с поздравлениями Викторов. Он почти схватил Вовкину руку в свои и резко затряс ее:　

— Поздравляю вас, Владимир Анатольевич, от всей души поздравляю!　

Вовка удивленно вытаращил глаза и не мог узнать своего бывшего шефа. Он ли это?

— Я всегда верил в вас, Владимир Анатольевич. Я знал. Вы уж меня извините, я порой был строг с вами, но это только для пользы дела. Только для пользы, — и понизив голос, он заговорщически произнес, — всегда можете на меня рассчитывать, Владимир Анатольевич. Я ваш человек.　

В кабинет заглянул Субботин. Викторов сразу стал серьезным, откозырял и удалился.　

— Вон как копытом бьет, — усмехнулся Субботин, кивнув вслед закрывшейся двери, — словно конь ретивый, — и, посмотрев в глаза Вовке, сменил тему. — Ну, поздравляю, Володя. Молодец.　

— Спасибо, Николай Васильевич. Вы уж извините, если что не так. Я думал, вас поставят сюда.　

— Брось, — отмахнулся Субботин. — Меня сюда никогда бы не поставили, да я и не рвался. Полковника я получил, выслуга есть, что мне еще надо? Так что не бери в голову и работай, как и раньше. Теперь ты многое что можешь. Ты теперь шеф РУОПа, за тобой сам министр стоит, и это все знают.　

— Да, Николай Васильевич, теперь мы им всем бошки поотворачиваем. Помните, тот наш разговор?　

— Да, Вов, помню. Но не зарывайся. Министры наши что-то последнее время долго удержаться в своих креслах не могут. Да и на министров в нашей стране у бандитов тоже управа есть. Запросто снять могут.　

— Ничего, за это время мы делов тоже успеем наворотить, забьем тюрьмы так, что им там ни дыхнуть, ни пернуть, а, Николай Васильевич?　

— Поработаем.　

На лице Субботина появилась еле заметная улыбка, потом после паузы он сказал:　

— И вот еще что, давай на «ты» и просто по имени, а то ты теперь начальник, мне как-то неудобно.　

— Давай, — согласился Вовка и протянул своему бывшему шефу и учителю руку, с благодарностью пожал ее.　

С приходом нового начальника РУОП криминальная обстановка в городе изменилась. Все крупные авторитеты, мелкие бандюганы и простая шушера сначала опешили. Что такое, что происходит? Раньше они запросто разъезжали по городу — десять иномарок друг за другом, лихо нарушая правила и распугивая рядом ехавших обывателей, устраивали «стрелки» и «разборки» прямо в центре. Дрались в кабаках, мочили друг друга и палили где попало и как попало. Одного из крутых расстреляли даже из гранатомета прямо напротив здания ГУВД. Из окон кабинета начальника милицейского главка было видно, как догорает взорванная машина. Делали, что хотели, и, вообще, были полными хозяевами города, а на милицию болт положили. Пусть с мелкими хулиганами воюют, а в наши дела не суются!　

Теперь все резко изменилось. Сначала какие-то ужасно грубые и сильные ребята в масках, в зеленой униформе и с автоматами на груди стали задерживать братанов пачками. И хотя на следующий день отпускали, но кое-кому хорошенько попадало. У кого цепь с шеи сорвут, кому прямо палец вместе с перстнем поломают или так по почкам заедут, что мало не покажется. А потом стали не только хватать, но и сажать. Сначала в тюрьму, под следствие, а потом в суд и в зону. Обвинения, правда, ерундовые — хранение оружия, угон машины, хулиганство, побои. Да и сроки небольшие — два-три года. Но авторитеты заволновались, занервничали. Теперь в ночной кабак с бабой зайти опасно. Менты ворвутся с. проверкой документов, ни за что отметелят. А если во время этих рейдов им что-нибудь поперек вякнешь, так в харю заедут, что сразу же в зубопротезный кабинет идти можно.　

На РУОП посыпались жалобы, звонили знакомым в высокие гуведешные кабинеты. Кто-то из замов Быстрова попытался накатить на нового начальника РУОПа, приструнить его, но тут же пожалел. На очередной коллегии главка Марголин поставил вопрос об увольнении двух генералов из органов за связь с криминальными элементами. Обиженные генералы зашумели. Да что этот сопляк себе позволяет?! Они, заслуженные старожилы, столько лет отдавшие родной милиции, а тут какой-то юнец в их сторону пальцем тычет и говорит, что они коррумпированные! Что из того, что они водят дружбу с известными бизнесменами города? Да, раньше эти бизнесмены были преступниками, но свое отсидели и теперь равноправные члены общества. А то, что Марголин обзывает их бандитскими авторитетами, так это только слова. Не пойман — не вор.　

В тот же день оба генерала пожаловали в кабинет Быстрова. Стали возмущаться.　

— С этим Марголиным надо что-то делать. Он не только нас, но и органы порочит! Ишь как заявил сегодня — криминальные структуры срастаются с милицией! Это намек уже в ваш адрес, Владимир Петрович.

— Ладно, разберемся, — заверил своих замов Быстров, — поговорю с ним, не беспокойтесь.　

Быстров действительно собрался поговорить с Марголиным. В самом деле, нельзя же так, все-таки старшие товарищи, заслуженные люди. Но в тот вечер Марголин первый позвонил ему.　

— Что решили, Владимир Петрович?　

— По поводу чего? — не понял сразу Быстров.　

— По поводу ваших замов.　

— Как что решил?! — опешил от такой дерзости генерал. — Надо подумать, посоветоваться, факты проверить. Нельзя так сразу, с кандачка. И вообще, нам надо бы с вами встретиться.　

— Значит, они будут дальше работать?　

В голосе Марголина Быстров уловил явную угрозу и хотел было уже взорваться, даже накричать на него, но услышал в трубке:　

— Хорошо, Владимир Петрович, если вам тех фактов, которые я сегодня представил, недостаточно, я сейчас же звоню министру и обо всем ему доложу.　

Слова возмущения застряли в горле Быстрова. Звонить министру?! Он?! Марголин?! Вот так запросто позвонит министру какой-то начальник РУОПа? И тут вдруг в голове Быстрова что-то сработало. А ведь неспроста министр его начальником РУОПа поставил. Какого-то никому не известного майора — и сразу в генеральское кресло! Как он, Быстров, сразу не догадался?　

— Подождите, — поспешно выкрикнул в трубку Быстров, чувствуя, что на том конце вот-вот дадут отбой. — Подождите, Владимир Анатольевич. Зачем же вы так, зачем так сразу и министру. Мы же с вами понимаем друг друга…　

Марголин молчал, ждал, и это молчание сильно давило на Быстрова. Точно, человек министра, никаких сомнений!　

— Владимир Анатольевич, я еще раньше хотел их снять, кое-какие факты у меня были. Вы мои сомнения окончательно разрешили. Как раз на эту тему я и хотел с вами лично переговорить.　

— О чем?　

— Ну как же, это все-таки не какие-то рядовые милиционеры, оба генералы, и их, между прочим, сам министр утверждал.　

— Думаю, он не будет против.　

— Вы так считаете?　

— Уверен.　

— Понял вас.　

В мозгу Быстрова стучало — теперь с ним все ясно, человек министра, с ним нужно осторожно.　

— Значит, Владимир Анатольевич, вы считаете, их надо снимать?　

— А вы сами, как считаете?　

— Я считаю, что надо.　

— Что же вам мешает?　

— Теперь ничего. До свидания, Владимир Анатольевич.　

В тот же день был подписан приказ об отстранении от работы в связи со служебной проверкой двух замов начальника ГУВД. Приказ произвел в милицейском главке эффект разорвавшейся бомбы. Все знали истинного инициатора этого отстранения. А среди руководства уже вовсю поползли слухи: Марголин — личный ставленник министра и даже какой-то его близкий родственник.　

Вовка эти слухи не опровергал, часто вместе с Субботиным подсмеивался над своими верящими во всякие небылицы коллегами.　

— Ну что, внебрачный сын министра, как дела? — подшучивал над своим молодым начальником Субботин. Марголин не обижался, его самого забавляли эти слухи таинственной связи с новым министром. Однажды после очередного совещания Быстров даже спросил у Марголина по поводу министра:　

— У вас есть какие-то общие родственники?　

— Нет, но у нас есть некие совместные интересы. Ну, вы понимаете?　

— Да-да, понимаю.　

Хотя Быстров ничего и не понял, но это его проблемы, подумал Вовка. Разве у них с министром не общие интересы — ведь они оба делают одно дело.　

В криминальных кругах быстро прослышали о всесилии нового начальника РУОПа. После слетевших со своих должностей двух генералов, многие в главке хвосты поприжали. Против Марголина уже ничего не имели, знали, что не та весовая категория. Да и с Быстровым у него, видимо, тоже слишком тесная дружба. Вон, не успел один утром про генералов заикнуться, как второй тут же их выгнал, не посмотрел даже, что двадцать лет друг друга знают, почти семьями дружили.　

Авторитеты бандитские и прочие лихие ребята тоже уже прекрасно знали — если попал в РУОП, то на прочие свои милицейские связи не надейся, не помогут. Остается надеяться только на следователей, прокуроров и судей. У ж их-то купить можно будет. Конечно, дорого, не то, что раньше — один звонок, и ты вновь гуляешь на свободе. И все из-за какого-то нового начальника РУОПа.　

Тогда Марголина попытались убрать. Но за это дело взялись не профессионалы, а так — любители-дилетанты. И первое и второе покушение провалилось. Новый начальник РУОПа тоже принял контрмеры. Теперь никто не знал, где жил и бывал Марголин, на какой машине ездил. Да и в самом РУОПе об этом тоже толком никто не знал. Зато в среде криминальных группировок начались настоящие чистки, жестокие и грубые. Тех, кого надо было посадить — сажали. Подкладывали оружие, наркоту. Делали все грамотно — со свидетелями, с понятыми и с многочисленными показаниями тех, кто уже сидел и «осознал» свою вину. Еще бы они не осознали своей вины, когда за дело брался Марголин! Теперь уже все знали, с ним лучше не связываться. Историй про шефа РУОПа ходило много, и одна страшнее другой. Один авторитет, когда его в камеру засунули, зубы на Марголина оскалил, разорался, что лично пристрелит его. Так этого крутого авторитета той же ночью какие-то трое отморозков и поимели. И как опущенного заставили наколку соответствующую сделать — маленькая такая синеватая точечка на лице, но всем хорошо видная. А потом его такого опущенного — на зону, в колонию. Так там над ним самые последние шестерки измываться стали, и мужик не выдержал, в первую же неделю повесился.　

Три месяца длилось это противостояние, пока все бандитские группировки не дрогнули, не отступили, не перешли, как и положено, на нелегальное положение. Многие авторитеты пытались встретиться с Марголиным, поговорить. За что он так с ними? Но встретиться лично не удавалось, зато рядовые оперы из РУОПа доходчиво объясняли: на беспредел шеф будет отвечать тоже беспределом. Беспощадно и жестоко будет давить на своем пути всех.　

Кто-то из лидеров криминальной структуры все понял и быстро перестроился. Ушел в тень, затихарился. Лишь бы в поле зрения Марголина не попасть, лишь бы его покой не потревожить. Но были и такие, которые не хотели успокаиваться. «Мы крутые, да из-за какого-то там мусора прогибаться еще станем!» И они по-прежнему стреляли, взрывали и качали права. Среди них был и Эдик по кличке Бешеный.　

Смерть своего друга Субботина Вовка переживал сильно. На могиле его поклялся, что Бешеному больше не жить, и живого его он брать не будет. Марголин догадывался потом, кто именно сдал ему Эдика. Конечно же, не Крест, а Борис Николаевич Берзин. Именно этот мозговой центр стоит за всей этой мощной криминальной структурой, пожалуй, самой мощной в городе. Вот только Берзин — это не Эдик, и не какой-то там лихой бандюган, разъезжающий по городу на спортивной тачке с пистолетом. Он отличный семьянин, известный бизнесмен, оберегающий себя от лишних и ненужных контактов. Ему оружие не подложишь, у него своего, вполне официального и законного оружия хватает, да и наркоту в карман не сунешь — никто не поверит. Проститутку тоже не подложишь, и в изнасиловании потом не обвинишь, он жене не изменяет и проститутками не интересуется. Он вообще ни разу ни в один ночной кабак не зашел, брезгует подобной публикой. Да, это птица высокого полета, и сбить ее будет не так-то просто. А надо, обязательно надо, потому что уж слишком многих подмял под себя Борис Николаевич. И мэра, и прокурора города, и начальники милицейского главка, а теперь вот и в депутаты метит. Добейся он своего, его уже не достанешь — депутатский иммунитет и полная вседозволенность.　

Постепенно Марголин понял одну простую истину: в стране существует два вида организованной преступности. Всякая шелупонь, вроде всех этих многочисленных группировок рэкетиров, и те, кто наверху. Вот вторые, мафиозные ребята из верхнего эшелона, ему явно не по зубам. Как говорил покойный Субботин, одним все можно, а другим нет. С этой мафией бороться невозможно.　

Кто возглавлял эти мафиозные структуры, тоже было не совсем ясно. Одним словом — люди из власти, которые переплелись в тугой клубок с бизнесом, с силовыми ведомствами и криминалом. Их устраивал любой бизнес, главное, чтобы простые смертные не могли с ними тягаться. Льготы по налогообложению, беспошлинный ввоз товаров, квоты, беспроцентные кредиты из федеральных средств. Доходы были такие, что рядовым лидерам криминальных группировок даже и не снились — сотни миллионов долларов. А если кто-то посмел встать на пути этой мафиозной машины, его тут же давили и переезжали всеми четырьмя колесами. Остаться в живых и уцелеть не было ни единого шанса.　

Берзин из кожи вон лез, чтобы перебраться на верхний этаж элитных мафиози. А что? Шанс у него есть — он несудимый, кандидат наук, талантливый бизнесмен, отличный семьянин и, в конце концов, умный мужик. Отличная кандидатура, такого в свой круг, пожалуй, примут. И тогда он уже запросто может вызвать к себе на ковер Марголина и сделать внушение: «Занимайтесь своими делами, товарищ милиционер, ловите хулиганов, а серьезным людям не мешайте». А если тупой и не в меру ретивый милиционер не поймет, с кем разговаривает, то и в министерство внутренних дел можно позвонить. Да и мало ли куда можно позвонить, когда есть власть и на столе сразу целая батарея телефонов! С такими мафиози уже особенно не поспоришь, не повоюешь.　

Борис Николаевич рвался наверх, и Марголин знал, чувствовал, что надо спешить. Однажды Берзин сделал попытку наладить с ним контакт. Его на тот вечер пригласил сам Быстров. Берзин даже выступил на том вечере как рьяный и бескомпромиссный борец с преступностью. Вовка усмехался про себя: здорово у него все это получалось, красиво. Со стороны, кто не знает, запросто поверит этому пылкому оратору.　

Потом в самом конце вечера Берзин по-дружески взял Марголина под руку и отошел с ним в сторону. Борис Николаевич долго что-то говорил о плохой материальной базе милиции, о низких зарплатах. Выдвинул ряд предложений о сотрудничестве его коммерческих структур с РУОПом. Официальном сотрудничестве — на деловой и взаимовыгодной основе. Но Марголин прекрасно понял его. Борины глаза так и говорили: «Иди ко мне, глупенький, у меня тебе будет тепло и сытно». Марголин тогда ему сказал пару дружеских слов, от которых Боря даже побледнел.　

Марголин все-таки опередил его. Берзина ему удалось арестовать. И дело даже возбудили. Все чин чинарем. Правда, накануне произошло маленькое детективное приключение.　

Арест Берзина планировался, когда Поруков должен был уйти в отпуск. И на посту прокурора города будет его заместитель — Зубарев Петр Петрович. С Зубаревым у Марголина был хороший контакт, они хорошо понимали друг друга. Петр Петрович был человеком сильным и решительным. Как и Марголина, его мелкие правонарушители не очень-то интересовали. Будь его воля, он многих бы из них, особенно тех, кто по первому разу, не стал бы арестовывать, судить и сажать в колонию. И так колонии переполнены, а преступность ничуть не снижается. Лучше уж штраф и условный срок. Совершишь что-нибудь подобное в ближайшие годы, тогда уж точно пойдешь лес валить. Надо людям верить и шанс на исправление давать. Есть, конечно, такие, которым хоть сто шансов давай, все равно не поможет, — гены испорчены, для них тюрьма на всю жизнь будет родным домом. Но нельзя всех под одну гребенку. Тюрьма не лечит, а калечит душу. Да и само наказание надо дифференцированно и гибко применять. А то у нас как годами срок отмеривают. А ведь во многих случаях штраф или недельное заточение куда эффективней будут.　

Все это Зубарев прекрасно понимал, но сделать ничего не мог. Во-первых, был закон, через который не переступишь, во-вторых, был Поруков. Он-то как раз думал совсем по-другому, за любую мелочь готов сажать, карать, наказывать. Он считал, что чем больше народа в колонию отправит, тем лучше, тем эффективнее работа прокурора. А вот на крупных хищников у него калибра явно не хватало. Откровенно боялся, как бы чего не вышло. И с работы снять могут, а то и убить. Те, у кого сейчас деньги, — они покруче вчерашних обкомовских секретарей будут. С ними опасно связываться. Все эти, с точки зрения Порукова, сомнительные дела, он спихивал на своих замов.　

Берзин был его другом, а точнее — хозяином. Именно благодаря связям и деньгам Бориса Николаевича Поруков и стал городским прокурором. Марголин это прекрасно знал. Поэтому при Порукове арестовать Берзина было невозможно, не даст Поруков санкции на арест, а подчиненные возражать не посмеют. Тот же Зубарев, что он сделает?　

И вот момент был выбран самый подходящий. Поруков по путевке уезжал лечиться в Кисловодск — пить водку, а потом промывать свое гнилое нутро минералкой от этой самой водки. Марголин уже все согласовал с Зубаревым, и они держали это в секрете, ждали отпуска Порукова. Но неожиданно, в самый последний момент Поруков перенес свой отпуск, у него образовались на даче какие-то срочные дела, поэтому в Кисловодск он поедет через месяц.　

Марголин занервничал. Через неделю Берзин улетает в Италию по делам. Когда вернется — неизвестно, может, через месяц, а может, и через два. А там, глядишь, и в депутаты прорвется — тогда все, видели доблестные сыщики Бориса Николаевича с большим кукишем в кармане.　

Вовка прекрасно понимал, медлить нельзя, надо срочно что-то делать. Зубарев тоже нервничал, у него уже все готово, а тут вдруг шеф такую свинью подложил, решил стройкой заняться, расширять свои дачные владения. А дни неумолимо отсчитывали свой срок — семь дней, шесть дней, пять… Когда до вылета Берзина оставалось два дня, Марголин, наконец, придумал, что можно сделать в этой критической ситуации. Жаль, что действовать придется лично, самому, в такое посвящать даже своих опасно…　

Вовка рано утром в воскресенье поехал на дачу к Порукову. Дачу нашел быстро. Неподалеку устроился на полянке в лесу и из бинокля стал наблюдать за домом прокурора. Свою машину он оставил тоже в лесу, но очень далеко от этого места.　

Долговязую фигуру прокурора с сытым невзрачным, словно моль, белесым лицом он заметил сразу. Тот был одет по-дачному — рабочие зеленые штаны, сапоги, свитер. Никакой охраны поблизости не было, только жена, взрослый сын, да пара работяг, что-то пилящих на веранде.　

Вовка неотрывно следил за долговязой фигурой, ждал. И вот, наконец, Поруков пошел в самый конец своего участка, туда, где стояла баня. Расстояние до дома примерно метров сто, не должны услышать. Вовка проворно вскочил на ноги и бросился к забору, который огораживал дачные владения прокурора. Вмиг перемахнул через него, на ходу натягивая на голову капюшон-маску.　

Поруков зашел в баню, взял корзинку с дровами и хотел уже выйти, когда выход ему загородила чья-то фигура, словно вынырнувшая из американского боевика — темная, без знаков отличия форма, на голове гладко обтягивающий капюшон-маска с прорезями для глаз, руки в перчатках; чем-то похож на «нинзя», чем-то на палача.　

Сердце у Порукова екнуло, и от волнения он даже не смог произнести ни слова. А в следующую секунду «нинзя» уже пнул его ногой в живот, и прокурор полетел к печке, больно грохнулся об угол, застонал. Потом «нинзя» зажал ему рот рукой и глухим скрипуче-ржавым голосом угрожающе произнес:　

— Это тебе привет братва Принца шлет. Напрасно ты наших пацанов хапнул. Принц очень недоволен. Так что подумай и глупостей больше не делай. И отпусти их пока не поздно. А сейчас уж извини, поучить тебя малеха надо.　

И «нинзя» резко ударил его локтем в челюсть. Голова прокурора отлетела в сторону, из горла послышались какие- то сдавленные звуки, потекла кровь. А Вовка уже вовсю молотил его ногами. Потом откуда-то с улицы раздался громкий женский голос:　

— Георгий, ты чего так долго? Я ведь жду тебя!　

Вовка пулей выскочил из бани, метнулся к забору и, с одного маха перелетев его, помчался в лес. Его никто не видел. Добежал до того места, где спрятал бинокль, упал на землю, притаился и только тогда медленно стащил с себя прорезиненный капюшон-маску.　

Толстая женщина шла по направлению к бане и недовольно причитала:　

— Да что он, в самом деле, заснул там, что ли!　

Потом она зашла в баню, еще секунда тишины, а затем истошные громкие крики:　

— А-а!.. Помогите!.. Кто-нибудь, скорее, сюда!　

Вовка поднялся на ноги и зашагал по лесной тропинке в сторону машины. Обработал Порукова он на совесть. Калечить, правда, не стал, но пару месяцев постельного режима в больнице ему обеспечено. Раз по закону нельзя его достать, хоть так наказать эту моль.　

На следующее утро Марголин позвонил Зубареву. И тот сразу же выпалил ему последние новости.　

— Поруков в больнице в тяжелом состоянии. Что-то на даче там у него случилось, весь избитый и поломанный.　

— Так это же здорово! — радостно повысил голос Марголин, потом, словно опомнившись, сухо кашлянул в трубку, — то есть это, конечно, плохо, что Георгий Владимирович заболел. Но я подумал, пока его нет, мы бы нашего клиента и оформили.　

— Подъезжайте ко мне, Владимир Анатольевич, поговорим.　

В тот же день санкция на арест Берзина была получена. В Италию Борис Николаевич так и не успел улететь. Но и к суду привлечь его тоже не удалось, сбежал паразит. Сбежал так нахально и дерзко, что Марголин, которому через полчаса сообщили обо всем, даже не поверил. Это просто нереально. Но после того, как Марголин лично приехал в изолятор и ему в подробностях доложили о побеге, он понял, что работали профессионалы — высочайшие профессионалы. И все его поспешные приказы о блокировании выездов из города, железнодорожных вокзалов и аэрофлота ничего не дадут. Все эти милицейские штучки им наверняка знакомы.　

Как только Вовка узнал эту печальную новость, он сразу же подумал о Наташе. Ведь она так прямо и сказала, что спасет его. Только для этого она и приехала сюда. Неужели это она устроила? Не может быть! Ее можно арестовать. И тогда через нее…　

Но Марголин решил этого не делать. Во-первых, этот арест ничего не даст, она наверняка не знает, где сейчас эти налетчики вместе с Борей. Да и реальных фактов против нее у него никаких нет. А во-вторых, он влюбился в нее. Она разбудила в его заскорузлой душе застоявшееся чувство любви. И она честно ему обо всем сказала, можно сказать, даже предупредила. Он, правда, ей не поверил. Ну что может сделать эта хоть и очень красивая, но хрупкая женщина против системы Марголина? Ничего. А она смогла. Она победила его. И от этого Марголину было неуютно и грустно. А главное, жаль, что Борю Берзина он больше не увидит. Раз в ближайший час его не взяли, то значит все — с концами. Не достать теперь его. Наверняка и фамилию сменит, и другим паспортом обзаведется, уж с его-то возможностями это сущие пустяки, и обязательно смоется куда-нибудь за рубеж. И неплохо устроится там. А за рубежом Марголин полностью бессилен, там свои порядки, свои законы. Там, за такие методы борьбы с преступностью Вовку самого могут запросто посадить и влепить пожизненный срок.　

Вовка тяжело вздохнул и углубился в изучение документов, которые лежали на его столе…