Бразилия вчера и сегодня

Современные дискуссии о событиях 1930 г.

В новейшей истории Бразилии события 1930 г. занимают особое место. Социальные и политические перемены и, прежде всего, отстранение от власти кофейной олигархии, происшедшее в ходе острого политического и вооруженного конфликта 1930 г., открыли новый этап в истории страны. Буржуазно-националистические преобразования, проведенные в последующие годы, ознаменовали превращение Бразилии в современное капиталистическое государство.

Все исследователи так или иначе связывают качественные изменения в социальной структуре власти, буржуазно-националистические преобразования в экономике, общий сдвиг в развитии бразильского общества именно с событиями 1930 г. Однако это не исключает разноречивых оценок конкретного хода борьбы, форм и характера движения 1930 г., роли отдельных классов.

Существуют три противоположных взгляда на события 1930 г. Точка зрения, высказанная в ходе самой борьбы идеологами буржуазно-либерального блока, сводится к тому, что в Бразилии имела место глубокая, подлинно национальная, социальная революция, в корне перестроившая старую республику и решительно разбившая власть и могущество кофейной олигархии.

Эта концепция была впервые аргументирована в мемуарах одного из буржуазных лидеров движения 1930 г. — Виржилио Афранио де Мелло Франко — в начале 1931 г. В предисловии к этим мемуарам Освалдо Аранья — главный идеолог и организатор либерально-буржуазного крыла — сравнивал антиолигархическое движение 1930 г. с борьбой «за независимость, за освобождение рабов и установление республики»^{58}. Вожди буржуазно-либеральных кругов — Ж. Варгас, Ф. да Кунья, Ж. Невес да Фонтоура и др. — с первых же дней борьбы за власть стали широко пропагандировать идею о том, что речь идет не о верхушечном государственном перевороте, а о глубокой общенациональной революции, призванной осуществить не частичные, а радикальные преобразования общества. В исторической литературе сторонники этой точки зрения часто используют термин «либеральная революция», поскольку во главе движения стоял буржуазно-оппозиционный блок, именовавший себя Либеральным альянсом. Известный бразильский прогрессивный политический деятель и историк Абгуар Бастос называет события 1930 г. «либеральной, республиканской, антиолигархической и антиплутократической революцией»^{59}.

Буржуазные историки предпочитают при оценке 1930 г. акцентировать главное внимание на роли Жетулио Варгаса, являвшегося официальным вождем либералов. К. Левенштейн считает, что Ж. Варгас «победил душу простого человека» и «был в целом исключительно популярен среди трудящихся масс»^{60}. Г. А. Филлипс договаривается даже до того, что якобы «народ единодушно восстал в защиту своего диктатора против самого себя»^{61}. Подобные восторженные высказывания можно найти у многих буржуазных авторов.

Однако часть исследователей рассматривает движение 1930 г. как «крупную ошибку» и «печальную авантюру». По мнению Аффонсо Энрикеса, автора трехтомного труда «Подъем и падение Жетулио Варгаса», в 1930 г. закончилась эпоха «умиротворения и порядка», вся власть стала принадлежать «одному человеку, причем человеку, не способному к управлению»^{62}.

Но даже те, кто негативно оценивает последствия 1930 г., признают, что в антиолигархическом движении участвовали широкие слои населения.

Выступая как против нигилистического охаивания и принижения движения 1930 г., так и против неумеренной, неоправданной идеализации «либеральной революции», и особенно фигуры самого Ж. Варгаса, исследователи-марксисты не могут, разумеется, игнорировать того обстоятельства, что в вооруженном движении 1930 г. народные массы приняли действительно активное участие на стороне Либерального альянса. Бразильский марксист Р. Фако в своей книге «Бразилия XX столетия», вышедшей в 1960 г., прямо пишет: «В 1930 г. началось вооруженное движение, которое пользовалось бесспорной поддержкой масс»^{63}.

Аналогичный вывод, впервые еще в 1934 г., был сделан в документах Коммунистического Интернационала, в которых подчеркивалось, что Либеральному альянсу удалось «овладеть властью путем использования стихийного революционного массового движения»^{64}.

К сожалению, вопрос о степени и роли участия масс в движении 1930 г. в марксистской литературе не получил должного освещения. Более того, утвердилось мнение о том, что никакого массового движения в 1930 г. вообще не было, а произошел весьма ординарный государственный переворот верхушечного типа.

Следует признать, что и автор данной работы долгое время придерживался этой точки зрения. В соответствующем разделе «Очерков истории Бразилии», вышедших еще в 1962 г., события 1930 г. характеризовались им как государственный переворот, вооруженный конфликт между враждующими буржуазно-помещичьими группировками. Правда, уже тогда отмечалось, что этот конфликт проходил «на фойе развивавшегося одновременно с ним массового стихийного движения против помещичьей диктатуры»^{65}. Эта оговорка, однако, носила несколько формальный характер.

В книге «История бразильского пролетариата», изданной в 1968 г., автором была сделана попытка уточнить точку зрения по этой важной проблеме, определить реальное участие пролетариата и непролетарских слоев трудящихся в борьбе против олигархии в 1930 г. Однако тогда не удалось все же определить ту границу, тот уровень, который характеризовал участие масс в «либеральной революции».

Дискуссии о событиях 1930 г. продолжаются до сих пор. В современной литературе встречаются самые различные мнения. Одни авторы делают упор на том, что в 1930 г. развернулась схватка за власть между соперничающими олигархическими группировками. Другие видят главное в том, что по форме движение было схоже с государственным переворотом. Третьи абсолютизируют народный характер движения. Четвертые вообще отрицают сам факт участия масс в вооруженной борьбе. Особенно жаркие споры идут вокруг вопроса о социальном характере движения 1930 г., о том, можно ли назвать вооруженное движение против кофейной олигархии революционным. И если так, то как определить его содержание, движущие силы и цели? Все эти вопросы носят не схоластический характер, а имеют важное значение для выработки общей марксистской концепции новейшей истории Бразилии.

Чтобы разобраться в существе дела, следует учесть, что движение 1930 г. было сложным и многообразным явлением, в котором причудливо переплелись самые различные элементы и факторы: борьба буржуазно-помещичьих блоков между собой, движение масс против господства кофейной олигархии и английского империализма, использование методов государственного верхушечного переворота Либеральным альянсом, активные вооруженные действия мелкобуржуазного офицерства — тенентистов, выступления пролетариата, борьба крестьян и т. д. Именно сочетание самых различных и часто противоречивых факторов характеризует в целом это движение. Оно, таким образом, не сводится ни к деятельности Либерального альянса, ни к соперничеству враждующих олигархических кланов, ни к борьбе масс, а включает в себя и то, и другое, и третье.

При однобоком взгляде на события 1930 г. можно легко прийти к противоположным выводам и оценкам. Отсюда и такой разнобой во мнениях, причем разные авторы в общем правильно подмечают те или иные явления. Однако единственно правильным является не рассмотрение отдельных сторон движения 1930 г., а анализ этого сложного политического явления во всей его диалектической цельности. Для этого необходимо, хотя бы кратко, осветить ход событий.

Либеральный альянс

Экономический кризис, разразившийся в 1929 г., с полной очевидностью и драматизмом обнажил всю отсталость и гнилость социально-экономической и политической структуры Бразилии, ее зависимость от иностранного капитала. В то же самое время кризис привел к резкому обострению классовых и политических противоречий общества, вставшего перед острой необходимостью радикальных перемен.

Особенно губительным для страны оказался кризис кофе. Перепроизводство этого главного экспортного продукта стало ощущаться еще в середине 20-х годов. «Излишки» кофе достигли к 1930 г. 23 млн. мешков (по 60 кг)^{66}. Чтобы поддержать цены, плантаторы прибегли к варварскому уничтожению первосортного кофе: его сжигали, топили в море, пускали на удобрения, делали асфальт и т. д.

Аграрный кризис немедленно оказал свое влияние на промышленность. Первыми пострадали мелкие и средние предприниматели. Объем производства (по стоимости продукции) за один год сократился на треть, многие фабрики закрылись^{67}.

Кризис с чрезвычайной силой обострил социальные противоречия. Для пролетариата главную опасность представляла безработица, охватившая 1,5 млн. человек^{68}. Президент В. Луис цинично заявил, что все безработные — «это люди просто ленивые, которые не работают лишь потому, что сами не хотят»^{69}. Одновременно с ростом безработицы произошло резкое падение заработной платы (в среднем на 30–40 %). Тысячи семей буквально умирали от голода. Директор Национального департамента общественного здравоохранения Белизарио Пенна вынужден был признать: «30 миллионов людей не имеют почти никакой собственности, они постепенно умирают от голода, сифилиса и лихорадки»^{70}.

Накануне кризиса ведущую роль в экономической и политической жизни страны играла буржуазно-аграрная олигархия штатов Сан-Паулу и Минас-Жераис, могущество которых определялось, во-первых, их монополией на производство кофе (83 % общего сбора), и, во-вторых, постоянной поддержкой английского капитала. С началом кризиса сила олигархии была впервые основательно подорвана.

В этих условиях буржуазно-помещичьи круги, не связанные непосредственно с производством кофе, и, особенно, окрепшие слои промышленной буржуазии, попытались использовать выгодный момент, чтобы захватить власть в свои руки.

Первоначально борьба между двумя соперничающими блоками развернулась в связи с подготовкой к президентским выборам, назначенным на 1 марта 1930 г. Правящая группировка, нарушая свое соглашение с олигархией штата Минас-Жераис, намеревалась вторично провести своего личного ставленника на пост президента. «Вероломное» поведение «паулистов» вызвало крайнее раздражение правящей группировки штата Минас-Жераис, губернатор которого Антонио Карлос де Андрада намеревался сам занять президентское кресло. В качестве переходного этапа к достижению этой цели Антонио Карлос решил блокироваться с буржуазно-помещичьими кругами скотоводческого штата Риу-Гранди-ду-Сул. В июне 1929 г. «минейрас» и «гаушо» заключили тайное соглашение о союзе. Была достигнута договоренность о том, что, в зависимости от обстоятельств, либо Антонио Карлос, либо Жетулио Варгас, бывший в 1928–1929 гг. губернатором штата Риу-Гранди-ду-Сул, будут выдвинуты на пост президента от оппозиционных сил. Спустя месяц в своем письме к президенту В. Луису от 20 июля 1929 г. губернатор Антонио Карлос официально известил его о том, что на пост президента оппозиционный блок выдвинет кандидатуру «гаушо» Жетулио Варгаса, с тем чтобы «избежать серьезных нарушений нормальной жизни страны»^{71}. Этот шаг являлся вынужденным. Сам Антонио Карлос был известен как отъявленный реакционер и не мог поэтому претендовать на ореол «либерала» и «демократа».

Имя Жетулио Варгаса не было широко известно, хотя одно время он занимал пост министра финансов в правительстве В. Луиса, а затем в течение года был губернатором своего родного штата Риу-Гранди-ду-Сул. По его вору высших политических кругов «минейрас» и «гаушо», неожиданно для себя Варгас стал кандидатом на пост президента от оппозиции. Варгас всеми силами старался держаться в тени, не желая навлекать на себя гнев президента. В своем письме к В. Луису от 11 июля 1929 г. он писал: «Я никогда не претендовал на высший пост. В своих прежних письмах к вашему превосходительству я выражал свое искреннее намерение поддержать любую инициативу вашего превосходительства, но как член своей партии (точнее: персоналистской политической группировки — Республиканской партии штата Риу-Гранди-ду-Сул— во главе с Боржесом де Медейрос. — Б. К.) я вынужден подчиняться всем ее решениям, а также приказу моего шефа». В конце своего письма Ж. Варгас заявлял, что он надеется на продолжение с президентом В. Луисом «самых дружеских отношений». «Мое имя не станет для вашего превосходительства препятствием на пути осуществления преемственности президентской власти»^{72}.

Как свидетельствует один из организаторов Либерального альянса Жоао Невес да Фонтоура (именно он подписал от имени «гаушо» секретный договор с Антонио Карлосом), Варгас долгое время опасался ввязываться в борьбу за власть, «отвергал Либеральный альянс», проявлял «политическую трусливость» и «был готов капитулировать»^{73}. Правящая элита Риу-Гранди-ду-Сул как бы вытолкнула на поверхность этого «ставленника латифундистов и крупных капиталистов, связанных с империализмом США»^{74}.

В обстановке «политического невроза», как удачно определил ситуацию Жоао Невес да Фонтоура, даже такой честолюбивый политикан, как Антонио Карлос, вынужден был поддерживать Ж. Варгаса, хотя, по словам самого губернатора «минейрас», «его вовсе не восхищали ни личные качества, ни политическая линия Варгаса»^{75}. Антонио Карлос тем не менее считал, что «главная цель — примирить граждан с властью, национализировать правительство»^{76}.

С этой целью и был заключен секретный пакт между «минейрас» и «гаушо», положивший начало Либеральному альянсу. Первоначально в его поддержку высказалось 70 депутатов Национального конгресса, затем их число выросло. 3 августа 1929 г. был официально учрежден Либеральный альянс — предвыборный политический блок буржуазно-помещичьих кругов штатов Минас-Жераиса, Риу-Гранди-ду-Сул и Параибы. Постепенно к нему примкнули и другие группировки, выступавшие против переизбрания на пост президента ставленника кофейной олигархии Сан-Паулу.

В расчеты буржуазных политиканов — Антонио Карлоса, Боржеса де Медейроса, Освалдо Араньи, Жоао Невеса да Фонтоура, Жетулио Варгаса и др. — не входило развертывание социальной активности масс. Более того, по словам Антоиио Карлоса, главная задача состояла и том, чтобы отстранить кофейную олигархию от власти прежде, чем это сделает народ, и тем «помешать ему со вершить революцию, которая положит конец нашему господству вообще»^{77}.

В письме от 12 августа Í 929 г. один из идеологов Либерального альянса Линдолфо Коллор писал Ж. Варгасу, что его волнует не то, что неизбежна борьба, а то, что, поскольку борьба против старой власти назрела и ее жаждет весь народ, встает вопрос, «кто воспользуется плодами победы — ты или Луис Карлос Престес, либералы или экстремисты… Вторая перспектива была бы наиболее ужасна»^{78}. Л. Коллор считал недостаточным ограничиться созданием предвыборного блока. Он настаивал на образовании массовой либеральной партии, которая бы взяла политическое руководство страной в свои руки. Однако руководители альянса скептически отнеслись к идее Л. Коллора, полагая, что «трудно образовать партию на основе противоречивых и враждующих группировок». Их волновал другой вопрос — где достать деньги для организации предвыборной борьбы. В одном из своих писем Ж. Варгас писал о том, что надо найти «верного посредника, лично связанного с торговцами и банкирами, который мог бы договориться о финансовой помощи с полной гарантией тайны», чтобы не потревожить публику и не дать повод для нападок противников^{79}.

С целью обеспечить поддержку армии и городских средних слоев либералы установили контакты с руководителями тенентистского движения. Большинство тенентистов охотно вступили в союз с либералами. Упоенные своей популярностью, они ждали событий, которые открыли бы им доступ к политической власти. В итоге между мелкобуржуазным офицерством и либерально-буржуазными кругами сложился политический союз.

Луис Карлос Престес вначале также считал возможным союз с либералами, по затем выступил резко против контактов с ними, полагая, что «если тенентисты, не будучи самостоятельной организованной политической силой (а они ею действительно не были), войдут в правительство Варгаса, то это будет капитуляцией перед господствующими классами, дискредитирует их в глазах бразильского народа»^{80}. Это предостережение не было услышано. Тенептисты во главе с Мигелом Костой и Жуаресом Тавора вступили в коалицию с Ж. Варгасом, поддержав программу либералов, которая была официально обнародована в сентябре 1929 г.

Ж. Варгас обещал в случае победы на выборах объявить политическую амнистию, защищать «свободу мысли», расширить избирательные права трудящихся, реорганизовать систему социального законодательства и просвещения. Главное внимание Ж. Варгас уделил социальным вопросам — и, особенно, необходимости выработки трудового законодательства в интересах «классового спокойствия». Много обещаний было сделано и «славной армии», играющей «столь важную роль в жизни нации и государства». Наряду с этим, он обещал улучшить работу госаппарата, приостановить рост цен на товары первой необходимости, развивать экономику, чтобы «производить больше и дешевле». Без смущения Ж. Варгас объявил себя «кандидатом, которого выдвинул бразильский народ»^{81}.

Предвыборная программа либералов была весьма ограничена, она касалась исключительно вопросов политического усовершенствования общества. Главные вопросы экономического характера — структура землевладения и зависимость от иностранного империализма — Варгасом даже не упоминались. И тем не менее даже куцые предложения либералов вызвали всеобщую поддержку. Особенно с большим восторгом их восприняли городские средние слои — мелкая буржуазия, интеллигенция, студенчество.

Средние слои (более многочисленные, чем пролетариат) стремились оттеснить олигархию от власти, с по мощью либеральной политики смягчить социальные противоречия и укрепить свои позиции в обществе, защититься от ударов экономического кризиса.

Призывы Варгаса приобрели всеобщую популярность ввиду того, что в стране к этому времени со всей очевидностью обнажился глубокий политический кризис олигархической власти. Старый государственный аппарат, перегрызшиеся между собой политические региональные группировки, застой в экономике, неспособность олигархии управлять страной — все это говорило о глубоком кризисе «верхов». Широкие слои народа, прежде всего пролетариат и городские средние слои, а также либеральная буржуазия требовали перемен, продвижения вперед. В этом смысле можно говорить о назревании кризиса «низов». Страна быстро приближалась к революционной ситуации. Причем, характерно, что на первом этапе ближайшие интересы всех антиолигархических сил совпадали. Буржуазия, естественно, стремилась не допустить выхода революционной энергии масс на поверхность. В то же время Ж. Варгас в другие лидеры Либерального альянса стремились опереться на массовую поддержку, привлечь народ с помощью тенентистов на свою сторону. И это им в значительной степени удалось. Однако неизбежным следствием такой политики стало то, что Либеральный альянс превратился в своеобразного выразителя интересов широкого, по социальному составу антиолигархического движения. Мелкобуржуазное офицерство наполнило верхушечное движение Либерального альянса более глубоким социальным содержанием, создало ему массовую базу в лице антиолигархического движения средних слоев города, буржуазных элементов, части рабочих, крестьян, интеллигенции, студенчества.

Лозунг, выдвинутый тенентистами: «С Жетулио к урнам! Если на выборах не победим, вместе с Луисом Карлосом Престесом возьмемся за оружие!», — приобрел широкую популярность. Буржуазные либералы хотели, конечно, ограничиться первой частью лозунга, рассчитывая на мирную победу. Однако события развернулись иначе.

Предвыборная борьба накалялась с каждым днем. Казалось, большинство поддержит на выборах Ж. Варгаса, по подсчет голосов показал, что 1 марта 1930 г. за него было подано на 200 тыс. бюллетеней меньше, чем за кандидата кофейной олигархии — «паулиста» Ж. Престеса. Либералы объявили результаты подтасованными.

Вскоре по инициативе тенентистов, активность которых превзошла все расчеты буржуазных политиканов, началась энергичная подготовка к вооруженной борьбе за власть. Был создан специальный военный штаб во главе с полковником Гойесом Монтейро. В сентябре 1930 г. обстановка в стране настолько накалилась, что возникла опасность самостоятельного выступления масс. В ряде городов прошли антиправительственные демонстрации. В Сан-Паулу вспыхнула схватка между студентами и полицией. Острая критика по адресу правительства развернулась в конгрессе. В этих условиях 25 сентября руководство Либерального альянса приняло решение о начале вооруженной борьбы за власть.

Война с олигархией

Развитие антиолигархического движения рано или поздно должно было привести к вооруженному столкновению. Еще в октябре 1929 г., задолго до президентских выборов, лидер бразильских социалистов Маурисио де Ласерда с убежденностью заявлял о неизбежности массового выступления и отстранении реакционных сил от власти. «Революция, к которой мы стремимся, — говорил он, — будет осуществлена с Жетулио или без Жетулио, с его помощью или против него, поскольку исторически она неизбежна ввиду существования экономической несправедливости и политического террора. Ее цель — покончить с господством международной плутократии. Мы хотим нового общества в новой Бразилии, а для этого надо разрушить старую машину угнетения»^{82}.

Идея о революционном низвержении старой власти была столь популярна, что кое-где начались стихийные вооруженные выступления. В обстановке предреволюционной ситуации, опасаясь потерять свой политический престиж в массах, тенентисты подтолкнули буржуазно-либеральную группировку Варгаса к более активным действиям. По существу, это был вынужденный шаг, ибо массы фактически уже пришли в движение. С конца 1929 г. стало быстро нарастать забастовочное движение; на юге и северо-востоке страны все чаще вспыхивали крестьянские волнения; некоторые плантаторы в страхе покинули свои поместья. Открытое недовольство выражало студенчество, интеллигенция. Началось брожение в армии.

Жетулио Варгас силой обстоятельств должен был сыграть роль идейного руководителя движения. К этой роли он не был готов, но на помощь пришел верный Освалдо Арапья, который помог новоиспеченному вождю составить программное заявление. 4 октября Варгас обратился к народу, призвав «всех сынов Бразилии стать солдатами великого дела». Выборы 1 марта, по его словам, оказались «сплошным фарсом», насилие со стороны правительства помешало избирателям свободно выразить свою волю. «Моральный хаос, экономическая дезорганизация, финансовая анархия, маразм и загнивание, фаворитизм, нарушение законности, смерть представительной демократии» — вот, по словам Ж. Варгаса, что делает неизбежной народную революцию против виновника всех этих бед — олигархии. Ради «национального возрождения», «восстановления мира, гармонии и социального равновесия в рамках закона» Либеральный альянс в союзе с тенентистами «вынужден прибегнуть к силе оружия и призвать к борьбе всех патриотов»^{83}.

В октябрьские дни 1930 г. было нелегко попять, что лидеры движения стремились таким путем предотвратить развитие революционных массовых выступлений, свести дело к верхушечному государственному перевороту. Лишь немногие сумели распознать подлинный смысл политики либералов. Так, Л. К. Престес еще в марте 1930 г. указывал на опасность того, что буржуазно-помещичья оппозиция пытается организовать «превентивную контрреволюцию против массового движения»^{84}. На эту тенденцию указывал Престес и в своем майском манифесте 1930 г., подчеркивая, что «господствующее меньшинство может быть сметено только действительно всеобщим восстанием самых широких масс города и деревни»^{85}.

Новая политическая установка Л. К. Престеса во многом совпадала с курсом Бразильской коммунистической партии. Еще в конце 1929 г. представители ЦК БКП встретились в Буэнос-Айресе с Луисом Карлосом Престесом, предложив ему дать согласие баллотироваться на ноет президента по списку БКП. Как вспоминает Л. К. Престес, он «пе мог принять этого предложения, хотя и был согласен с предвыборной программой партии, потому что чувствовал себя связанным моральными обязательствами по отношению к тенентистам, еще не терял надежды привлечь их на революционные позиции, доказать им, что победа Варгаса не изменит к лучшему положение народа, не освободит страну от империалистического гнета…»^{86}.

Однако подавляющее большинство тенентистов — Ж. Тавора, Ж. Алберто, М. Коста и др. — сознательно перешло на сторону Ж. Варгаса, опасаясь революционной активности масс. Они полагали, что в борьбе против олигархии допустимы насильственные действия, но, как и прежде, думали, что для этого «достаточно сил одной армии», «ибо массы способны внести в движение лишь беспорядок и анархию». По словам Ж. Тавора, народу вообще не хватает «внутренней спайки, инициативы, смелости и, особенно, военной подготовки». В условиях Бразилии, утверждал Тавора, «нужен абсолютный диктатор, ибо только он может навести в стране революционный порядок и дисциплину»^{87}.

Таким образом, тенентисты, вступив в союз с буржуазными либералами, особенно настойчиво стремились к вооруженным действиям, рассчитывая при этом удержать под своим контролем инициативу масс, не допустить их самостоятельного вмешательства в большую политику. Некоторые руководящие деятели Либерального альянса — О. Араиья, Ж. Невес де Фонтоура, Ф. да Кунья — склонялись к тому, чтобы принять план тенентистов. Однако старые лидеры — Антонио Карлос, Боржес де Медейрос — опасались, что вооруженная схватка пробудит неуправляемую энергию «низов», что было бы, по словам Боржеса, «самым страшным преступлением против родины»^{88}.

Вопреки предупреждениям умудренных политиканов и колебаниям самого Ж. Варгаса тенентисты взяли инициативу в свои руки. 3 октября в 5 часов 30 минут утра в разных районах страны одновременно начались военные действия. В штате Риу-Гранди-ду-Сул мятежники быстро овладели арсеналом и стратегическими пунктами в столице г. Порту-Алегри. В ходе боев погибло 20 человек. Общее руководство движением осуществлял здесь Освалдо Аранья. В штате Санта-Катарина части под командованием Мигела Косты вступили в тяжелые бои с правительственными войсками. Ситуация осложнилась в связи с тем, что 5 октября президент В. Луис подписал приказ о мобилизации резервистов, а 9 октября обратился с призывом к народу поддержать устои «нормального конституционного режима». Это обращение посеяло некоторое замешательство среди масс, однако подавляющее большинство продолжало сочувствовать мятежникам. На помощь частям Мигела Косты был выслан полк «гаушо» численностью до 2,8 тыс. солдат.

В штате Минас-Жераис военными действиями антиправительственных частей командовал Кристиано Машадо. В столице штата, городе Белу-Оризонти, бои носили особенно тяжелый характер. В ходе сражений тенентисты потеряли 16 человек убитыми, несколько десятков были ранены.

На северо-востоке 22-й пехотный батальон под командованием Жуареса Тавора овладел столицей штата Пернамбуку городом Ресифи (в боях погибло 35 человек). В штате Параиба власть взяли в свои руки войска под командованием Жураси Магальяеша. В штате Сеара после трех-четырех дней боев войска Либерального альянса также одержали полную победу. Повсюду воинские гарнизоны переходили на сторону революции. Все попытки правительства добиться перелома были безуспешны.

Солдаты — участники вооруженного движения 1930 г.

Спустя 10–12 дней после начала военных действий подавляющая часть территории страны вышла из-под контроля центрального правительства. 9 октября Ж. Варгас после нескольких дней беспокойного ожидания решил, наконец, и сам выйти на сцену. Он принял верховное командование движением, надел военную форму и всерьез почувствовал себя настоящим полководцем. По совету О. Араньи он решился даже совершить инспекционную поездку по занятым войсками либералов районам. Повсюду новоявленный вождь встретил поддержку и ликование масс.

Вскоре он наловчился произносить зажигательные речи, патетически восклицать о революции, народе, олигархии. Все это производило немалое впечатление на возбужденные массы. Популярность Ж. Варгаса росла с головокружительной быстротой. Цветы, знамена, возгласы «ура!» сопровождали его на всем пути. Пока «вождь революции» произносил речи и «говорил с народом», вооруженная борьба за власть продолжалась. Кто-то стрелял, падал убитым, проливал свою кровь за Жетулио Варгаса, который, не рискуя ничем, с удовольствием принимал почести и признание публики. Он почти не интересовался вопросами военных действий, которые планировали за него другие. Фактически почти ничего не делая, Ж. Варгас, тем не менее, быстро шел к славе и власти, влекомый в нужном направлении законами политической борьбы.

Тем временем с юга к границам сопротивляющегося штата Сан-Паулу подошли воинские части во главе с Ж. Алберто и О. Аранья. С севера к столице подходила колонна под командованием Ж. Тавора. Дни старой власти были сочтены.

Немалую помощь Либеральному альянсу оказали монополии и правительство США, которые надеялись с помощью либералов вытеснить из бразильской экономики английский капитал. С самого начала военных действий госдепартамент объявил запрет на продажу и доставку оружия правительству В. Луиса. В то же время частные фирмы нелегально продали большую партию оружия и боеприпасов инсургентам.

Главной причиной триумфального шествия войск Либерального альянса являлись, конечно, не помощь США и даже не героизм тенентистов или тактические просчеты правящей олигархии, а то, что против нее выступил бразильский народ. Движение, развернувшееся в стране, выражало интересы не только и не столько оппозиционных слоев буржуазии, сколько широких масс народа, которые не хотели больше жить «по-старому», терпеть засилие реакционной кофейной олигархии и английских банкиров. Участие народных масс в движении 1930 г. привело к тому, что оно вышло по своей форме и движущим силам за рамки верхушечного переворота. По меткому замечанию Жозе Онорио Родригеса, намечавшаяся либералами верхушечная «реформа переросла в революцию»^{89}.

Факты свидетельствуют о том, что массы сыграли главную роль в боях с олигархией. В городах Порту-Алегри, Итаки (штат Риу-Гранди-ду-Сул), Ресифи (штат Пернамбуку), Белу-Оризонти (штат Минас-Жераис), Жоао-Нейва (штат Эспириту-Санту) гражданское население примкнуло к войскам либералов. Многие раздобыли оружие и сражались в боях против правительственных частей. В городе Сан-Паулу 25 октября городские низы с оружием в руках овладели тюрьмой Камбуси, освободили всех политических заключенных. Всюду проходили антиправительственные демонстрации. В ряде городов завязались баррикадные бои. Часто еще до прихода войск Либерального альянса народ фактически сметал старую власть. Дело даже не столько в конкретных выступлениях масс против олигархии, сколько в росте общественной активности народа, революционных настроений. С этим фактором уже нельзя было не считаться.

В условиях нарастающей активности «низов» высший генералитет, продолжавший поддерживать старый режим, опасаясь, по признанию генерала Тассо Фрагосо, «повсеместного роста возбуждения», «национальной революции невиданного прежде масштаба»^{90}, принял решение ускорить события и свести все дело к дворцовому перевороту.

23 октября в Рио-де-Жанейро против центрального правительства по приказу командующего гарнизоном выступил форт Копакабана и 3-й пехотный полк. К ним вскоре присоединился ряд других частей гарнизона. Группа высших генералов предъявила растерянному президенту В. Луису ультиматум о немедленной отставке. Требование поддержал кардинал Леме, по мнению которого, в создавшемся положении это был единственный выход, который бы «умиротворил народ». В. Луису ничего не оставалось делать, кроме как последовать совету кардинала.

Власть в Рио-де-Жанейро 24 октября без какого-либо сопротивления взяла в свои руки военная хунта во главе с генералом Тассо Фрагосо. «Во второй половине дня, — пишет Аффонсо Энрикес, — в Рио-де-Жанейро стихийно начался карнавал… Это была своеобразная форма ликования народа по поводу достигнутой победы»^{91}. Толпы экзальтированных людей подожгли здания правительственных газет. Военная хунта попыталась было противопоставить себя войскам Либерального альянса, выдвинув идею о том, что отставка президента открывает путь к «умиротворению». Фактически хунта призвала прекратить все вооруженные действия и признать ее власть. Однако все попытки хунты стабилизировать положение оказались тщетны.

Жуарес Тавора от имени «революционных войск» либералов заявил, что никто не признает руководителями новой власти генералов, которые примкнули к движению лишь накануне его победы. 27 октября в Рио-де-Жанейро прибыл О. Аранья, который потребовал немедленной передачи власти Ж. Варгасу. Военная хунта вынуждена была заявить о своей готовности немедленно выполнить все условия Либерального альянса. Спустя три дня в столицу прибыл «верховный вождь революции» Ж. Варгас, которому 3 ноября 1930 г., спустя ровно месяц после начала вооруженных действий, были торжественно переданы полномочия высшей государственной власти.

В своей речи Ж. Варгас в качестве главы Временного правительства охарактеризовал движение 1930 г. как «самую позитивную революцию, которую когда-либо знала Бразилия», как «самое жизненное волеизъявление бразильского народа — главного хозяина своей судьбы и верховного арбитра общественных целей». Он подчеркнул, что в борьбе участвовали гражданские лица, военные, «все социальные слои, как высшие, так и низшие», объединенные единым желанием «построить новую родину». Это было «поистине национальное движение»^{92}.

Смысл речи Варгаса сводился к тому, что революция на этом завершилась, что народ, наконец, имеет свое собственное правительство, а посему следует полностью подчиниться его указаниям и приказам. Демагогический характер подобного заявления налицо, но это вовсе не значит, что массы не были заинтересованы в победе над олигархией. Многочисленные факты свидетельствуют о том, что именно народ сыграл главную роль в победе Либерального альянса. Это заставляет более подробно охарактеризовать движущие силы и социальный характер движения 1930 г.

Характер и значение движения 1930 г.

Вопрос о социальном характере и значении движения 1930 г. является одним из наиболее спорных. В недавно опубликованной книге «Политика в Бразилии. 1930–1964 гг.» американский историк Томас Э. Скидморе называет события 1930 г. «революцией элиты». В то же время он предлагает различать «революционеров» и «нереволюционных сторонников изменения власти». Под первыми Скидморе подразумевает тенентистов, стремившихся «к радикальным переменам, а не к частичной либерализации режима». Ко вторым он относит «либеральных конституционалистов», «полуавторитарных националистов», чьим главным лозунгом был тезис о модернизации общества любыми путями вплоть до «недемократических».

Скидморе при этом сознательно исключает из числа «революционеров» какие-либо иные группы. Ни рабочий класс, ни профсоюзы, ни коммунисты, по его мнению, не играли какой-либо заметной роли в борьбе против старой власти^{93}. Делает он этот вывод на том основании, что коммунисты и Л. К. Престес отказались от политической поддержки Либерального альянса, а следовательно, вообще не имеют никакого отношения к революции 1930 г.

В отличие от Скидморе ряд буржуазных ученых, особенно бразильских, исходят из прямо противоположного тезиса, рассматривая движение 1930 г. не как «революцию элиты», а как широкое народное антиолигархическое движение, которое вылилось в «широкую гражданскую войну», «длительную и глубокую гражданскую войну»^{94}.

Какая же точка зрения ближе к истине? Какие социальные силы участвовали в движении и в какой мере они определяли его характер?

Особенность движения 1930 г., на наш взгляд, состояла в том, что в нем участвовали сразу несколько классов и социальных групп, объединенных общим стремлением свергнуть власть кофейной олигархии. Буржуазия и пролетариат, противоречия между которыми уже приобрели огромное значение, тем не менее совместно выступали против старой власти, хотя и по-разному. Либералы стремились всячески ограничить революционную инициативу масс, контролировать все их действия, чтобы избежать чреватой опасными последствиями революционной гражданской войны.

Бразильские коммунисты и левые тенентисты во главе с Л. К. Престесом, выступая против сотрудничества с Либеральным альянсом, наоборот, прилагали максимум усилий, чтобы пробудить энергию народа и «превратить войну буржуазно-помещичьих групп в народную гражданскую войну», а движение против кофейной олигархии — в «революционную борьбу классов»^{95}. Эта тенденция наложила свой заметный отпечаток на весь ход борьбы, придав движению революционные черты. Следует также иметь в виду, что трудящиеся вели борьбу против олигархии не только в 1930 г., а в течение многих десятилетий. Иначе вела себя буржуазия, которая до 1930 г. фактически стояла в стороне от этой борьбы, выжидая выгодный момент, чтобы выхватить из рук народа победу. Такой момент и наступил в 1930 г., что побудило буржуазию активно вмешаться в ход политической борьбы.

Структура движения 1930 г. в результате такого стечения обстоятельств отличалась внутренней противоречивостью и большой сложностью. Так, по своей форме оно развивалось вначале как парламентское сопротивление, а на втором этапе вполне могло превратиться в обычный государственный переворот. Однако стихийно оно приобрело характер массового вооруженного движения, руководимого тенентистами. По масштабам движение на разных этапах было сначала узкоконспиративным, затем достаточно широким и, наконец, массовым.

Движущие силы его были весьма разнообразны. Буржуазия, помещики, мелкая буржуазия, рабочие, крестьяне, студенчество, интеллигенция — все в той или иной мере оказались втянутыми в политическую борьбу.

В этой борьбе самостоятельно и независимо от Либерального альянса участвовали также авангард пролетариата, руководимый коммунистами, и левые тенентисты во главе с Л. К. Престесом, создавшие в 1930 г. Лигу антиимпериалистического действия. Это было течение, противостоящее Либеральному альянсу, по боровшееся параллельно с ним против олигархии.

Либеральный альянс не был заинтересован в революционном преобразовании общества. Но все дело в том, что он действовал не в вакууме, испытывая нарастающее давление более радикальных участников движения. Как вспоминает Л. К. Престес, он и его товарищи стремились «изменить направление развертывающейся в стране народной борьбы»^{96}, придать ей более глубокое социальное содержание. Сделать это не удалось, но движение в целом благодаря усилиям левых сил приобрело более массовый и наступательный характер, чем того хотели либералы. Именно поэтому Ж. Варгас и весь штаб Либерального альянса оказались в положении вождей, которые делают то, чего они никогда бы не сделали в нормальной обстановке. Иными словами, главной движущей силой антиолигархической войны в 1930 г. выступали широкие массы трудящихся. Во главе движения стояли либерально-буржуазные и мелкобуржуазные элементы.

В. И. Ленин подчеркивал, что в критические моменты эксплуататорские классы вынуждены идти параллельно с движением масс, чтобы в удобное время «подкрасться к власти за спиной борющегося народа»^{97}. Именно такая ситуация и сложилась в Бразилии в 1930 г.

Встает вопрос о том, каково же было общественно-экономическое содержание движения 1930 г.? Ответ на этот вопрос дает не столько политическая платформа Либерального альянса, сколько все последующее развитие бразильского общества. Речь идет о движении буржуазно-демократического характера, которое отстранило от власти консервативную кофейную олигархию и открыло путь для ускоренного капиталистического развития.

Вооруженная борьба против господства буржуазно-помещичьей кофейной олигархии отличалась не только своей массовостью, но и весьма широким социальным составом участников. В исторической литературе такого рода движения часто именуются популистскими (от слова population — население). Иногда этот термин употребляется как синоним «народного движения», хотя между ними следует проводить разницу. Для популизма характерны не только поликлассовый состав участников движения, по также наличие буржуазно-реформистского руководства в лице популярного политического лидера.

Буржуазные социологи обычно переоценивают роль лидеров типа Варгаса, приписывая им исключительные качества. Немецкий социолог Макс Вебер еще в начале XX в. разработал целую концепцию о так называемом «харизматическом» лидерстве. Термин «харизма» (charisma) был заимствован им из раннехристианских произведений как символ некоего божественного дара, таланта к руководству широкими слоями населения, которые эмоционально возбуждены, но не организованны, и только благодаря «харизматическому» вождю способны подняться на борьбу. Веберовская концепция основывалась на признании надисторической роли «харизматического» лидера, способного якобы по своей прихоти и воле творить, если не постоянно, то хотя бы временно, любые чудеса.

В свое время блестящую отповедь подобному социологическому идеализму дал Г. В. Плеханов, с марксистских позиций объяснивший подлинную роль выдающихся личностей в истории. Г. В. Плеханов писал: «Характер личности является «фактором» общественного развития лишь там, лишь тогда и лишь постольку, где, когда и поскольку ей позволяют это общественные отношения…»^{98}

Буржуазные историки и социологи игнорируют эти условия, приписывая политическим лидерам чуть ли не сверхчеловеческие способности гипнотизировать массы и вести их за собой подобно вождю-мессии, провидцу.

Такая оценка часто встречается в западной литературе, посвященной Жетулио Варгасу. Бразильский историк Азеведо Амарал, например, приписывает ему «высшую силу политической интуиции»^{99}. Это качество в сочетании с патриотизмом и честностью, о которых также много говорят придворные клевреты, создали вокруг Варгаса ореол супергения, суперруководителя.

Исходя из этого тезиса, буржуазные авторы извра щают смысл массового антиолигархического движения 1930 г., приписывая главную роль Жетулио Варгасу, который якобы и поднял народ на борьбу. Массы, по их мнению, просто стремились подражать своему вождю, верили ему и шли за ним, ибо сами неспособны были выступить против кофейной олигархии.

Именно в этом смысле и употребляется в западной литературе термин «популизм». При этом характерно, что ему даются нарочито туманные и общие формулировки, которые не столько объясняют, сколько скрывают или извращают социальный смысл движения, подобного тому, которое имело место в 1930 г. в Бразилии.

В наиболее законченной форме характеристика популизма дана в трудах аргентинского социолога Торкуато С. Ди Телья, который считает его типичной формой «политического движения, опирающегося на поддержку масс городского пролетариата и крестьянства, но которое не является результатом действия автономной организованной силы каждого из них. Это движение пользуется поддержкой и непролетарских секторов, придерживающихся идеологии, направленной против сохранения статус-кво (anti-status quo ideology)»^{100}. Данный тип массовых движений, как считает Т. С. Телья, характерен только для слаборазвитых или «недостаточно образованных» районов и стран, как своего рода «революция растущих ожиданий».

Такова в самой общей форме буржуазная концепция «популизма».

Что в ней правильно, а что нет? Какова позиция марксистов по этому вопросу? Ответить на это непросто, так как сама проблема в марксистской историографии не разработана. С самого же начала возникает вопрос: есть ли вообще такое явление, как «популизм», а если есть, то как оно вписывается в общую канву социального развития и классовой борьбы?

Выступая против всякого рода антинаучных и спекулятивных мифов о «харизматическом» лидерстве и популизме, не следует впадать в противоположную ошибку и вообще отрицать существование популизма как формы массовой психологии, настроения и действия. Данное явление существует объективно и закономерно, его можно игнорировать, по от этого оно не исчезнет. Чтобы понять сущность популизма, определить его подлинную роль в общественном развитии Бразилии, следует исходить из марксистско-ленинской концепции развития классового общества.

Научно-материалистическая теория классов и классовой борьбы не ограничивает социальное развитие общества лишь сферой противоборства классов, а подразумевает возможность самых разнообразных форм массовых и поликлассовых движений. В. И. Ленин указывал, что «противополагать массы и классы можно, лишь противополагая громадное большинство вообще, не расчлененные по положению в общественном строе производства, категориям, занимающим особое положение в общественном строе производства…»^{101} Таким образом, «масса» и «класс» не отрицают друг друга, а означают лишь различные уровни и критерии общественного деления. Само «понятие массы, — писал В. И. Ленин, — изменяется в том смысле, что под ним разумеют большинство, и притом не простое лишь большинство рабочих, а большинство всех эксплуатируемых…»^{102}.

Марксизм-ленинизм научно обосновал, а практика подтвердила, что решающую роль в развитии общества играют именно эксплуатируемые массы, рассматриваемые во всей своей совокупности. Единственно действительной силой, вынуждающей социальные перемены, является лишь революционная энергия масс. Ф. Энгельс, оценивая движущие силы истории, писал, что «надо иметь в виду не столько побуждения отдельных лиц, хотя бы и самых выдающихся, сколько те побуждения, которые приводят в движение большие массы людей, целые народы, а в каждом данном народе, в свою очередь, целые классы»^{103}.

Особое место среди многообразных массовых движений занимает популизм. В марксистской историографии этот термин применительно к Латинской Америке используется довольно часто, но делается это обычно как-то стыдливо, между прочим, нередко в иронических кавычках. Подразумевается при этом, что, вообще-то говоря, никакого популизма в действительности нет, все это хитрая выдумка буржуазных социологов.

Такой подход, на наш взгляд, не соответствует действительности. Популизм является реальным фактом и игнорировать его никак нельзя. Признание этого факта ни в малейшей степени не означает умаления роли классов и классовой борьбы, ибо популизм как раз и является специфической формой проявления этой борьбы. Нежелание признать популизм как закономерное явление, по-видимому, вызывается опасением допустить возможность примирения классов, союза эксплуатируемой массы с буржуазно-националистическими слоями, как это было в 1930 г. в Бразилии.

Такое опасение неправомерно, ибо известно много случаев, когда на том или ином этапе, в той или иной форме подобный союз существовал, хотя бы только временно. Да и сейчас в освободительном антиимпериалистическом движении соучаствуют самые различные классы и социальные слои, нередко даже антагонистические друг другу. И это никого не удивляет, ибо все понимают смысл такого союза, в котором объединяются самые различные социальные силы, совместно выступающие против реакции и империализма.

«Потребность в «человеческой», культурной жизни, в объединении, в защите своего достоинства, своих прав человека и гражданина охватывает все и вся, — указывал В. И. Ленин, — объединяет все классы…»^{104}. Популизм как раз и является подобного рода объединением «всех и вся» против старой власти, старой жизни. Когда же речь заходит о новом устройстве жизни, это объединение тут же распадается и чаще всего вырождается в свою противоположность под влиянием буржуазно-националистического лидерства. Однако на определенных этапах социального развития становится целесообразным объединение различных классов в борьбе против общего врага, вследствие чего между классами и социальными группами, которые разделены экономическим и идеологическим барьером, может возникнуть общее настроение и общее действие. Такая возможность становится неизбежной при определенной политической ситуации — ситуации, которая обычно именуется кризисной. Такое положение как раз и сложилось в Бразилии в 1930 г.

Популизм в научном понимании, вероятно, может рассматриваться как специфическая форма динамического группового настроения, поведения и действия. Эта форма групповой общности отличается своей массовостью в силу объективных социальных условий ее появления и развития. Она не отрицает, а предполагает наличие классов, слоев, малых групп, партий, с которыми имеет самые многообразные связи и контакты, находясь с ними в сложном взаимодействии.

Иными словами, популизм порождается не отсутствием классов, а определенной, общей для всех ситуацией и, как следствие этого, сходным психологическим состоянием самых различных групп, слоев различных классов. В этом совпадении кроется причина любых массовых движений вообще в отличие от движения отдельных классов. G другой стороны, этот же факт неизбежно порождает внутреннюю противоречивость и временность популизма, который, естественно, не приводит к гармонии классовых интересов.

A. Грамши отмечал наличие таких движений, которые, не будучи подлинно революционными, не являются и «целиком реакционными», имеют относительно прогрессивное значение, хотя бы потому, что «приобщают к государственной жизни и социальной деятельности новые кадры, более многочисленные по сравнению с ранее существовавшими»^{105}. Именно эта черта характерна для движения 1930 г. в Бразилии.

Отмечая противоречивую суть популизма, В. Кодовилья подчеркивал, что само движение «подвергается давлению двух противоположных сил: с одной стороны, прогрессивных, а с другой, — реакционных»^{106}, а посему может развиваться в разных направлениях.

B. Кодовилья не отрицал и того, что одной из причин популярности буржуазно-националистических лидеров обычно является слепая вера значительной части народа в этих лидеров и их политику. Исходя из марксистско-ленинских взглядов на роль личности и масс в истории, В. Кодовилья наметил важные методологические позиции для оценки популизма в условиях Латинской Америки. Он подчеркивал, что, даже если националистический лидер руководит «заблуждающимися массами», ни в коей мере нельзя умалять роль самих этих масс, ибо исторические события развиваются «не столько по субъективной воле тех, кто вмешивается в них сверху, сколько, и прежде всего, по воле и под действием народных масс»^{107}.

Такой подход в корне отличен от буржуазной социологии политического лидерства и абсолютизации роли «харизматических» героев. Лидеры, как это ни парадоксально, сами находятся в плену у массы, вынуждены учитывать их устремления. Первоначальный стихийный и прежде всего эмоциональный протест масс, выраженный в антиолигархическом движении 1930 г. означал начало разрыва с обыденным, повседневным сознанием, пробуждал социальный инстинкт, а затем и социальный интерес. Узкий кругозор сменялся более широким, происходило накопление собственного социального опыта. Предотвратить этот процесс было не под силу никакому Варгасу, как бы он того ни хотел.

Если оценивать историческую роль популизма как движения, то ее нельзя определить однозначно. В зависимости от условий на том или ином этапе он может играть либо прогрессивную и даже революционную, либо реакционную роль.

Прогрессивные популистские движения, как это было в 1930 г. в Бразилии, как правило, появляются в таких исторических ситуациях, когда, по определению В. И. Ленина, «весь старый строй «переворотился» и когда масса, воспитанная в этом старом строе, с молоком матери впитавшая в себя начала, привычки, традиции, верования этого строя, не видит и не может видеть, каков «укладывающийся» новый строй, какие общественные силы и как именно его «укладывают», какие общественные силы способны принести избавление от неисчислимых, особенно острых бедствий, свойственных эпохам «ломки»^{108}.

Иными словами, движение 1930 г. возникло в период общенационального политического кризиса, буквально накануне или во время революционной ситуации. Кризис «верхов» (буржуазно-помещичьей кофейной олигархии), невозможность для них управлять по-старому становились угрожающими. Кризис «низов» быстро нарастал. Поворот в настроении масс в пользу революции вылился в форму массового антиолигархического движения. Его сила состояла в. том, что массы пришли в движение; вихрь борьбы, возбуждение захватили и увлекли широкие слои бразильского народа. Что же касается целей и социальной направленности борьбы, то они еще оставались уделом избранных вождей. Лишь передовая часть рабочего класса и левые тенентисты продолжали занимать самостоятельные позиции и не пошли на поводу у либералов.

Если взглянуть с этих позиций на все движение 1930 г., то можно с определенностью констатировать наличие определяющего влияния «народного элемента» на ход борьбы с олигархией. Рабочий класс, крестьянство, мелкая буржуазия, студенчество, интеллигенция, прогрессивное офицерство — вот та сила, которая предопределила победу над кофейной олигархией. Особенность состояла в том, что идеологическое руководство еще сохранялось за буржуазными и мелкобуржуазными элементами.

Такое своеобразное сочетание активной борьбы народных масс с руководящей ролью буржуазных слоев было обусловлено временным совпадением их антиолигархических интересов. Все это позволяет сделать вывод о популистском характере движения 1930 г. Оно имело в целом исторически-прогрессивное значение. Его главным результатом явилось отстранение от власти реакционной буржуазно-помещичьей кофейной олигархии, расчистка пути для ускоренного развития бразильского капитализма. Важным итогом явился рост местной промышленности и увеличение численности рабочего класса, проведение ряда буржуазно-националистических реформ.

В результате движения 1930 г. к власти пришла средняя и мелкая городская буржуазия (в лице тенентистов) и оппозиционная часть помещиков. Новая власть с помощью военно-диктаторских методов провела ряд экономических и политических преобразований. Немалое значение для судеб страны имела также переориентация новой власти на союз с империализмом США.

В результате всех этих трансформаций в жизни Бразилии наступил новый и сложный этап, характеризующийся дальнейшим обострением и усложнением классовой борьбы и революционного движения.