Бразилия вчера и сегодня

Колонизация

Начало развития бразильского общества обычно связывают с периодом португальской колонизации, И это справедливо, хотя уже задолго до появления колонистов (1500 г.) территория Бразилии была заселена различными индейскими племенами, насчитывавшими несколько миллионов человек. По словам крупнейшего бразильского историка Роша Помбу, португальцы встретили в Бразилии «людей, находившихся в состоянии совершенной дикости»^{1}.

В Бразилии индейцы действительно находились на первобытнообщинном этапе развития и сильно отставали от инков, майя, ацтеков, муиски, ибо не знали еще ни государственности, ни частной собственности. Однако индейцы групп тупи, жё, тамайос и др. уже ушли от «состояния совершенной дикости», о котором пишет Роша Помбу.

Колонизаторов, однако, мало интересовала жизнь и судьба туземного населения. «Золото — вот чего, — подчеркивал Ф. Энгельс, — первым делом требовал белый, как только он ступал на вновь открытый берег»^{2}. В результате самых варварских методов обращения португальцев с местным населением подавляющее большинство индейцев Бразилии погибло. К 1830 г. число так называемых «цивилизованных», т. е. порабощенных, индейцев не превышало 230 тыс. человек^{3}. В XIX в. вымирание индейцев продолжалось. В итоге из 2 млн. с лишним индейцев, которые жили в Бразилии до прихода португальцев, к середине XX в. осталось в живых менее 100 тыс. человек.

Насильственный характер освоения Южной Америки полностью опровергает популярное в буржуазной историографии представление, что контакты европейцев с индейским населением носили якобы «мирный и конструктивный характер». Однако, вопреки исторической правде, известный бразильский социолог и историк Ж. Фрейре выдвинул тезис об «исключительности» португальской колонизации, благодаря чему процесс биологической ассимиляции и симбиоза культур португальских колонистов, африканского (привезенные негры-рабы) и индейского населения Бразилии прошел спокойно и был постоянно проникнут «духом христианского братства»^{4}.

Завоевание и освоение Бразилии в действительности означало совсем другое, а именно — почти полное физическое истребление аборигенов, военный захват их исконных земель. Кровавое вторжение португальцев в буржуазной литературе обычно оправдывается как якобы исторически неизбежное. Р. Помбу в своей «Истории Бразилии» пишет: «Европеец не мог прийти сюда иначе как в роли господина, побеждающего и угнетающего. Законы истории неотвратимы. Нужно было или действовать, исходя из признания превосходства вторгшейся расы, или же предпочесть этому историческому процессу новый процесс миссионерства… Выбора не было: португальцы должны были поставить низшую расу в положение подчиненных им воспитанников. Так именно поступали мы с индейцами, равно как и с африканцами. Это был единственно правильный исторический путь в эпоху христианства»^{5}.

С подобной расистской логикой, хотя и прикрытой ссылкой на исторически прогрессивный смысл колонизации Америки, согласиться никак нельзя. Конкистадоров, вторгшихся в Америку, вдохновляли вовсе не идеи общественного прогресса, а самая низкая алчность. Кровь, смерть, порабощение — такова была цепа, которую заплатили индейцы за искусственное ускорение собственного развития. По меткому замечанию У. З. Фостера, завоевание «буквально швырнуло индейцев в более высокий феодально-капиталистический общественный строй»^{6}.

Великие географические открытия и освоение Нового Света сыграли огромную роль в истории, способствуя становлению капиталистического способа производства в Западной Европе. Однако оправдывать порабощение и истребление миллионов индейцев и африканцев ссылками на «законы истории», «превосходство белой расы» и т. п. не только аморально, но и ошибочно по существу. В. И. Ленин, определяя историческое значение капитализма, писал: «Признание прогрессивности этой роли вполне совместимо… с полным признанием отрицательных и мрачных сторон капитализма…»^{7}.

Наказание раба. Картина худ. М. Ругендаса

Такой же подход должен быть применим и к оценке колонизации Нового Света. Признание ее исторической прогрессивности не отрицает сурового осуждения варварского уничтожения индейцев. Бессмысленное истребление индейских племен не только не соответствовало, но, более того, противоречило экономическим потребностям колонизации, ибо лишало Бразилию огромной массы рабочих рук.

С благословения католической церкви завоеватели с самого начала смотрели на туземцев как на существа низшего вида, которых надо «цивилизовать», т. е. превратить в послушных рабов. Перед индейцем колонизация поставила дилемму — выбор между гибелью или рабством. Третьего дано не было.

Попытка обратить бразильских индейцев в рабство удалась лишь частично. Свободолюбивые племена предпочитали смерть неволе. Известны такие факты, как восстания индейцев айморес, тупи, гуарани в 1558, 1561, 1572 гг. Многие племена уходили в труднодоступные районы.

Сопротивление индейцев, гибель подавляющего большинства местного населения — все это привело к тому, что самой серьезной проблемой в процессе хозяйственного освоения Бразилии стала острая нехватка рабочей силы. Португалия довольно просто нашла выход в том, что стала ввозить в свою американскую колонию в больших масштабах африканских рабов-негров. Еще до освоения Бразилии португальские завоеватели вторглись в Африку, население которой было более многочисленным, чем Америки. По данным У. Дюбуа, Африка в результате работорговли и колониального нашествия потеряла более 100 млн. человеческих жизней. В XVI–XVIII вв. в Бразилию, как и другие колонии, ежегодно ввозились большие партии африканских невольников. В Бразилию и другие колонии Нового Света португальские, английские, голландские, французские колонизаторы стали постоянно импортировать африканских невольников.

Удельный вес рабов (негров и индейцев) в общей массе населения португальской колонии в XVI–XVII вв. превышал 50 % (в 1600 г — даже 70 %). Это обстоятельство побудило К. Маркса сделать вывод о том, что в Южной Америке возник и упрочился «соответствующий рабскому труду способ производства»^{8}.

Этот вывод не допускает двусмысленных толкований. Правда, К. Маркс не дает прямого определения господствующего способа производства в колониальной Бразилии. Он не называет его ни рабовладельческим, ни феодальным, а оценивает его характер лишь как «соответствующий рабству». Случайно ли это? Нет, не случайно! И дело не в том, что К. Маркс подразумевает какой-то иной (феодальный, капиталистический) способ производства. Внутреннюю суть бразильской колониальной экономики составляло рабство, и К. Маркс всемерно подчеркивает эту мысль. Почему же тогда он не употребляет термин «рабовладельческий способ производства»? По нашему мнению, он не делает этого лишь по той причине, чтобы не отождествить плантацию эпохи первоначального накопления с рабством древнего мира, т. е. чтобы провести различие между экономической ролью одного и того же института в разные исторические эпохи.

В том, что это именно так, убеждает нас тезис К. Маркса и Ф. Энгельса о том, что рабовладельческое хозяйство в португальской и ряде других колоний в Новом Свете с самого начала приобрело торгово-коммерческую ориентацию, было втянуто в общую систему складывающегося мирового рынка. Иными словами, в колониях с самого начала стало развиваться коммерческое производство с целью вывоза товаров на внешний рынок — в метрополию, в Европу. Таким образом, плантация явилась своего рода синтезом архаичной формы эксплуатации — рабства — с производством на рынок, что полностью соответствовало всему духу эпохи первоначального накопления. Раскрыв взаимосвязь плантационного рабства в колониях с первоначальным накоплением в Европе, К. Маркс обращается к анализу самого плантационного производства. Главный вывод К. Маркса сформулирован в следующих словах: «В колониях второго типа — плантациях, — которые с самого же начала рассчитаны на торговлю, на производство для мирового рынка, — существует капиталистическое производство, хотя только формально, так как рабство негров исключает свободный наемный труд, т. е. самую основу капиталистического производства. Но здесь перед нами капиталисты, строящие свое хозяйство на рабском труде негров»^{9}.

Сочетание в едином хозяйственном комплексе внутренних производственных отношений (рабство) с внешними торгово-капиталистическими связями явилось своеобразной формой приспособления колонии к требованиям периода первоначального накопления в Западной Европе.

Плантатор выступал одновременно в двух ролях: как эксплуататор-рабовладелец и как торговец-делец. Вместе с тем плантаторы являлись наместниками португальского короля и обладали по закону правами полного феодала: творили суд и расправу, могли обращать индейцев в рабство, создавать приходы, выносить смертные приговоры рабам, пеонам и свободным людям из простонародья, налагать штрафы, распределять наделы, собирать подати и налоги. Корона оставляла за собой десятую часть урожая, одну двадцатую от улова рыбы, одну пятую от добычи благородных металлов и драгоценных камней, одну десятую от доходов торговли, а также устанавливала многочисленные дополнительные поборы и налоги. Получение торговой прибыли с самого начала выступало в роли ведущего стимула колонизации, хотя наряду с этим Португалия преследовала и чисто политические цели.

Структура землевладения в колонии строилась по образу и подобию феодальной Европы. Вся земля считалась собственностью короны и даровалась от ее имени наместникам Лиссабона в колонии и просто частным лицам. Феодальные черты этой системы было бы нелепо отрицать. Но, однако, нельзя игнорировать и другую важную сторону «нормального» феодализма, а именно — разделение «земли между возможно большим количеством вассально зависимых людей»^{10}, наличие массы зависимых крестьян как основной производительной силы феодального общества.

В колониальной Бразилии фактически не было зависимого крестьянства, основная масса работников состояла из чернокожих невольников. В результате типичным для колонии оказалась не феодально-натуральное поместье, а коммерческая плантация. В пей воплотился своеобразный симбиоз крупной феодальной собственности на землю с рабством и экономическими стимулами примитивного (в основном торгового) капитализма. В основе такого своеобразия лежала не политика Лиссабона и не «исключительность» Бразилии ввиду ее географических условий и климата, как полагают многие буржуазные историки. Причина таилась в том, что весь процесс колонизации Нового Света являлся частью более общего исторического процесса — перехода мира от феодализма к капитализму.

В XVI–XVIII вв. колонии, в том числе и Бразилия, играли лишь роль источника прибавочного труда для Западной Европы. Бразилия вывезла на мировой рынок товаров на общую сумму в 536 млн. ф. ст., перепродажа которых принесла западноевропейским купцам не менее 1,5 млрд. ф. ст. прибыли. Кроме того, Европа получила из колонии более 1000 тонн золота в слитках, большое количество алмазов и других драгоценных камней. Прибыль от работорговли принесла не менее 300 млн. ф. ст.; налоги и поборы, которые собирала корона, составили сумму в 20 млн. ф. ст. В целом, таким образом, колонизация Бразилии дала Европе огромную прибыль. Это был реальный вклад в процесс первоначального накопления.

Завод по производству сахара.

На заднем плане — дом плантатора

Вот почему К. Маркс в «Капитале» сделал исключительно важный вывод о том, что «для скрытого рабства наемных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента рабство sans phrase [без оговорок] в Новом Свете»^{11}. Без этого принципиального определения невозможно понять природу и историческую роль рабовладельческой плантации, которая играла в колониальной Бразилии роль ведущего экономического уклада.

Надо сказать, что взятая в целом экономика колониального периода носила многоукладный характер. Одновременно сосуществовали и развивались первобытно-общинный сектор, полуфеодальные и феодальные поместья, мелкое натуральное хозяйство, торговый (купеческий) капитал и плантационно-рабовладельческое товарное производство. В разных районах их развитие и значение было неодинаковым, однако ведущие позиции занимал рабовладельческо-плантационный уклад и соответствующие ему производственные отношения.

Не имея возможности для непосредственного перехода к капиталистическим формам производства, Бразилия, однако, благодаря укреплению экономических связей плантационного производства с мировым рынком сумела постепенно вырваться из тенет узкой колониальной зависимости. Власть метрополии, игравшей на начальных стадиях роль посредника между колонией и международным рынком, в XVIII в. стала быстро уменьшаться. В систему «метрополия— колония» вклинилась новая, более прогрессивная и могущественная сила — мировой капиталистический рынок (и, в частности, его главный участник и организатор — буржуазная Англия). В итоге экономическое «сцепление» колонии и метрополии оказалось нарушенным. К началу XIX в. образовался существенный разрыв между экономической жизнью колонии, фактически оторвавшейся от Португалии и вышедшей на мировой рынок, с одной стороны, и прежними политико-административными путами колониального статуса Бразилии, с другой.

Так сформировались объективные экономические предпосылки для освобождения Бразилии от колониального гнета Португалии. Эта исторически назревшая задача была достигнута лишь в ходе длительной и напряженной антиколониальной борьбы.

Борьба за независимость

В буржуазной историографии давно и прочно утвердилось ложное мнение, что в отличие от испанских колоний движение за независимость в Бразилии якобы никогда не носило народного характера и все дело свелось к мирному отделению колонии от метрополии по инициативе самого королевского дома. Как пишет один из наиболее маститых бразильских буржуазных историков Оливейра Лима, борьба за освобождение Бразилии отличалась поразительным «отсутствием народного элемента»^{12}. Другой бразильский автор — Жоао Риберо — считает, что «Бразилия полностью избежала длительного кризиса, который поразил все другие латиноамериканские народы, благодаря специфической роли монархии. Португальская корона олицетворяла для Бразилии власть, но без тирании, силу, по без насилия, назидание без лицемерия и, наконец, свободу, но без анархии»^{13}. Подобная точка зрения встречается на страницах многих исторических работ.

Труд рабов-негров па золотых приисках

Концепции буржуазных историков грубо противоречат исторической правде. Борьба за национальную независимость была в Бразилии долгой и упорной. Освободительное движение неоднократно принимало характер массовой вооруженной борьбы, хотя эта борьба и не вылилась по ряду причин в общенациональную войну.

Первыми боевыми выступлениями «народного элемента» против португальских завоевателей явились многочисленные и кровопролитные восстания индейцев и негров-рабов. В 1555 г. в защиту своей свободы выступили индейцы племени томайос, в 1557 г. — индейцы племен касте, в 1561 г. — индейцы тупи. В ходе войны индейцы создали своеобразный союз племен и одержали ряд побед над португальскими войсками. Это вынудило колонизаторов начать официальные мирные переговоры с индейскими вождями. По приказу короля в конце XVI в. охота на индейцев и их порабощение были формально запрещены. Однако в колонии мало кто соблюдал заколы Лиссабона. Более того, колонизаторы стали создавать специальные отряды — «бандейра» — для вооруженной борьбы с индейцами, захвата их исконных земель и порабощения туземного населения. Жестокость военных экспедиций бандейрантов побудила индейцев постоянно обороняться от нашествия чужеземцев.

В 1686 г. на северо-востоке колонии вспыхнула настоящая освободительная война племен жандуип и карири. Более 15 тыс. смелых индейских воинов под предводительством вождя Канинде в течение нескольких лет успешно сражались за свою свободу и победили. Португальцы обещали отказаться от попыток насильственного обращения индейцев в рабство, по затем грубо нарушили договор, и война возобновилась.

Фактически в течение всего колониального периода, как и в последующие годы, бразильские индейцы с оружием в руках отстаивали право на самостоятельное существование, на жизнь и свободу.

Столь же упорно сопротивлялись и рабы-негры, привезенные на плантации в колонию. Восстания, убийства рабовладельцев, разрушение плантаций, бегство в леса и создание там военных поселений — все доступные формы борьбы использовали негры для того, чтобы обрести утерянную свободу.

В 1630 г. беглые рабы основали в горах собственное военное поселение — Республику Палмарес. Управлялось свободное негритянское сообщество по образцу традиционных африканских общий. Вместе с беглыми неграми в Палмаресе скрывались и некоторые индейские племена. Общее число жителей Палмареса достигало 20 тыс. человек, во главе которых стоял легендарный Зумби (Замби). Под его предводительством жители Палмареса более полувека (до 1697 г.) успешно отстаивали свою независимость, одерживая победы над всеми военными экспедициями, которые направляли португальские власти. Более 25 таких экспедиций окончились неудачей. Лишь после длительной осады Республика Палмарес была все же потоплена в крови. Все защитники Палмареса, включая женщин и детей, были убиты.

Падение Палмареса не явилось, тем пс менее, концом негритянской освободительной войны. Восстания и мятежи продолжали вспыхивать одно за другим. За 388 лет существования в Бразилии рабства (1500–1888 гг.) произошло более 100 крупных восстаний негров. Отдельные стычки и бунты происходили постоянно.

Своеобразие освободительных битв негров и индейцев заключалось в том, что они сражались изолированно друг от друга. Общей чертой была борьба против угнетения и эксплуатации. Но поскольку наиболее богатыми и влиятельными рабовладельцами являлись лица, тесно связанные с короной и местной колониальной администрацией, постольку выступления рабов — индейцев и негров — объективно были направлены против португальских колонизаторов, т. е. несли в себе антиколониальный заряд.

В более осознанном и оформленном виде антиколониальные настроения и первоначальное чувство национальной общности развивались среди метисного и белого бразильского населения, и прежде всего среди новых поколений людей, родившихся уже на территории самой колонии. Креольское население (в Бразилии его представители именовались по-разному — «inascatcs», «mazombos») в XVII–XVIII вв. уже достаточно явно противостояло новым иммигрантам из метрополии («reinéis»).

Особенно сильно развились антипортугальские настроения в середине XVII в. в связи с борьбой населения северо-восточных районов колонии против вторжения голландских и французских оккупантов. Лиссабон фактически отстранился от военной защиты своей колонии. Население Бразилии (включая креолов — колонистов, плантаторов, горожан, рабов-негров и часть индейцев) было вынуждено оказать сопротивление иностранному нашествию. Вторжение франко-голландских войск справедливо рассматривалось бразильцами как наглое посягательство на их свободу и территорию. В обстановке войны с интервентами зародились первые ростки национального самосознания и патриотизма. В результате стихийно возникшего национального единения враг был разгромлен. И, хотя колониальные узы с Португалией не были разорваны, произошел существенный психологический сдвиг, началось формирование бразильской нации.

В «Очерках истории Бразилии» в связи с этим справедливо подчеркивается: «Освободительная война населения Бразилии против голландских завоевателей имела большое значение в процессе исторического развития страны. Впервые население колонии выступило как самостоятельная политическая и вооруженная сила, объединенная общим стремлением изгнать завоевателей. Герои освободительной войны — местный уроженец европейского происхождения Виэйра, негр Энрике Диас и индеец Камарау — символизировали это объединение. Политика Португалии, которая долгое время стояла в стороне от борьбы колонистов за освобождение страны, и необходимость временной организации самостоятельного управления способствовали зарождению пока еще нечеткой идеи о возможности независимого существования…»^{14}.

В восстании 1684 г., вспыхнувшем в капитании Мараньян под руководством бразильского купца и плантатора Мануэля Бекмана, антипортугальские настроения проявились с еще большей силой. Восставшие жители свергли власть королевского наместника, разгромили склады португальской торговой монополии и организовали свое правительство — Генеральную хунту из пяти человек. Была создана национальная гвардия, смещены с постов королевские чиновники и даже провозглашена республика. Лишь через год с лишним португальские экспедиционные войска смогли подавить восстание. Сам Мануэль Бекман и его соратник Жоржи Сампайо были казнены. Другие участники восстания арестованы. Антиколониальное восстание 1684 г., вошедшее в историю под названием «бунт Бекмана», явилось первой прямой атакой против колониальных властей.

Такой же характер носила вооруженная борьба против королевской власти в провинции Пернамбуку (1710–1715 гг.), ио и оно было потоплено в крови.

В 1716 г. вспыхнуло новое еще более крупное антипортугальское восстание. Против королевской администрации выступили жители провинции Минас-Жераис, потребовавшие отмены колониальных регламентаций на добычу драгоценных камней. Население фактически отказалось повиноваться правительственным чиновникам. После нескольких лет волнений в 1720 г. жители поселка Вилла-Рика во главе с Филиппе дус Сантус захватили власть в свои руки и удерживали ее в течение целого месяца. Однако королевские войска и на этот раз жестоко подавили антиколониальное выступление. Вождь патриотов был казнен.

Однако, несмотря на неудачи, борьба бразильцев против колониального гнета не прекращалась.

Ее наиболее ярким выражением стал заговор 1789 г. в Мипас-Жераисе, во главе которого стояли прапорщик Жоакин Жозе да Силва Шавьер (известный по прозвищу «Тирадентис») и выдающийся поэт-демократ Томас Антонио Гонзага. Это движение, вошедшее в историю Бразилии под названием «Ипконфиденсиа в Минас-Жераисе» (inconfidéncia — буквально «измена»), несмотря на свой локальный характер и поражение, приобрело огромное политическое значение. Тирадептис был сторонником решительного разрыва с метрополией путем вооруженного освободительного восстания и провозглашения независимого бразильского государства^{15}.

План восстания был раскрыт властями, а участники заговора арестованы. К суду было привлечено свыше тридцати человек. Всю вину взял на себя Тирадептис. По приказу королевских властей выдающийся герой был четвертован, но неудача инконфидентов не дала португальцам ожидаемого эффекта. Борьба за независимость продолжалась.

Спустя несколько лет, в 1797 г. в поселке Барра (провинция Баиа) масонская ложа «Рыцари света» стала готовить новое восстание. Члены ложи проповедовали идеи французской революции и тайно готовились к мятежу с целью установить республику «на всем бразильском континенте». В заговоре участвовали солдаты, офицеры, торговцы, священники, рабы, городские рабочие, чиновники, представители почти всех социальных слоев. Этот заговор был также жестоко подавлен, а его руководители Жао де Деус, Лука Даитас, Мануэл Фаустино и другие казнены^{16}.

Несмотря на то, что борьба за национальную и государственную независимость не превратилась. в общенародную войну, как это было в соседних колониях, а ограничивалась локальными заговорами, опа свидетельствовала о нарастании кризиса колониальной администрации, созревании политических предпосылок отделения Бразилии.

Бразилия добилась свободы не в результате концентрированного удара, а в ходе постепенного противоборства с властью метрополии. Отдельные заговоры и восстания против португальских угнетателей чередовались с затяжными позиционными ситуациями равновесия и даже затухания борьбы. Многое решил естественный ход событий, и, в частности, очень важное значение для Бразилии имело то, что происходило далеко за океаном, в Европе.

Дело в том, что в начале 1808 г. португальский королевский двор, спасаясь от войск Наполеона, бежал из Лиссабона в колонию. Регент Жоао VI еще до прибытия в Бразилию издал указ об открытии ее портов для торговли с другими странами. Вскоре был издан указ о защите местной промышленности, учрежден Банк Бразилии, открыта типография, школа артиллерии и фортификации, облегчена каботажная торговля, началось городское строительство и т. д.

Это, конечно, не означало, что противоречия между Лиссабоном и колонией вообще изжили себя. Скорее наоборот, они обострились, по уже на новой почве. Конфликтная ситуация, создавшаяся в начале XIX в., временно «рассосалась», что предопределило более замедленный ход освободительного движения в Бразилии по сравнению с другими латиноамериканскими странами.

Лишь в марте 1817 г. произошло крупное вооруженное восстание бразильцев за свою независимость. В провинции Пернамбуку вспыхнула подлинно народная революция. Ее лозунгами были: «Да здравствует независимость! Да здравствует Родина! Смерть мореплавателям!» (так называли в народе португальцев. — Б. К.).

Революционная Хунта города Ресифи во главе с торговцами Домингос Теотониа Жоржи и Домингос Жозе Мартинсом, священником Жоао Рибейро Пессоа де Мелу Монтенегру провозгласила создание независимой республики, которая просуществовала 76 дней. Мелкобуржуазные революционеры издали декреты об отмене титулов знати, все бразильцы объявлялись равными перед законом, прекращалась выплата королевского налога, были отменены всевозможные монополии, особые льготы и подати, провозглашена свобода слова, печати. Более 1 тыс. рабов были освобождены из неволи и включены в состав республиканского войска. В соседних с Пернамбуку капитаниях — Параиба, Риу-Гранди-ду-Норти, Сеара — также были провозглашены республики. По словам русского консула в Рио-де-Жанейро Лангсдорфа, наступил «критический для двора момент».

Действия республиканцев носили разрозненный характер, им нс удалось объединить свои усилия, что позволило королевским войскам подготовить сокрушающий удар. Против 5 тыс. восставших патриотов были посланы крупные части королевской армии, военные корабли. В ходе ожесточенных боев погибло 350 человек^{17}. В конце концов революция 1817 г. в Пернамбуку и других капитаниях была подавлена. Однако опа нанесла такой удар, от которого португальская корона уже не смогла оправиться^{18}.

Вскоре революция 1820 г. в самой Португалии и восстание 1821 г. в бразильской провинции Пара завершили длительную эпоху освободительного движения. 7 сентября 1822 г. принц Педро вынужден был заявить: «Настало время провозгласить независимость Бразилии. Мы окончательно отделяемся от Португалии. Независимость или смерть!».

На этот шаг принц Педро пошел в надежде на то, что ему удастся удержаться на троне в качестве главы нового бразильского государства. Так оно и случилось: Бразилия была провозглашена империей, а сам принц стал императором доном Педро I.

Завоевание независимости явилось результатом длительной и тяжелой борьбы бразильского народа. В этой борьбе участвовали все слои складывающейся бразильской нации — индейцы и негры, городские низы, плантаторы и военные, интеллигенция, купечество и священники. Все патриотические силы внесли свой весомый вклад в борьбу против колониального ига. На завершающем этапе она прошла несколько взаимосвязанных этапов:

1) 1684–1789 гг. — от «бунта Бекмана» в Мараньяне до заговора Тирадеитиса и республиканского движения в Байе (на этом этапе антиколониальные выступления носили локальный характер заговоров);

2) 1790–1808 гг. — период более или менее мирного противостояния, созревание предпосылок для единения патриотических сил;

3) 1808–1815 гг. — период экономического реформизма Жоао VI, формальное уравнение колонии в коммерческих правах с метрополией (эти мероприятия короны во многом предопределили замедленный ход освободительного движения);

4) 1817–1822 гг. — период наиболее острых схваток: народные революции 1817 г. в Пернамбуку и Пара, ознаменовавшие окончательное разложение власти метрополии.

Закономерным итогом всех этапов освободительного движения явилось отделение Бразилии от Португалии и создание независимого бразильского государства (империи).

После формального провозглашения политической независимости главная задача состояла в очищении бразильской территории от португальских войск, которые занимали важные стратегические пункты. Вот почему и после 1822 г. в течение ряда лет продолжались массовые анти-португальские военные действия. Но формально эти бон проходили уже в период империи и поэтому обычно не связываются с историей борьбы за независимость.

Известный бразильский социолог Жозе Онорио Родригес справедливо подверг суровой критике подобную традицию буржуазной историографии. Можно согласиться с его выводом о том, что фактически борьба за независимость Бразилии не закончилась в 1822 г., она приняла в 1823–1824 гг. характер еще более массового освободительного движения. «Если Боливар в 1824 г. командовал армией в 9 тыс. человек, а Сан-Мартин в 1817 г. руководил 8 тыс. человек, — пишет Ж. О. Родригес, — то война за независимость только в провинции Баиа в апреле 1823 г. охватила 11 тыс. человек; в Пиража войска патриотов, которыми командовал Педро Лабарт, превышали 7 тыс. человек; в провинции Мараньян за независимость сражалось 8 тыс. борцов»^{19}. В результате кровопролитных боев с португальскими гарнизонами бразильцы сумели отстоять свою независимость и полностью изгнать португальские войска.

Бразильское национально-освободительное движение по своему характеру было аналогично процессам, протекавшим в других колониях Нового Света, по по формам и результатам имело немалое своеобразие. В отличие от ряда других латиноамериканских стран буржуазно-демокритический революционный процесс в Бразилии как бы разделился на два этапа: первый — движение за отделение от Португалии в конце XVIII в. — начале XIX в., второй — движение против рабства, за республику, растянувшееся на несколько десятилетий и завершившееся победой лишь в 1888–1889 гг.

Народно-республиканские восстания 1830–1850 гг.

Завоевание независимости открыло путь для развития новых капиталистических отношений, по экономические и политические условия для этого оставались еще крайне неблагоприятными. В стране сохранялось рабовладение, земля находилась в руках плантаторов, промышленность фактически отсутствовала. Кроме того, Бразилия не была экономически самостоятельна, так как еще в XVIII в. попала в торгово-финансовую зависимость от буржуазной Англии. Большим препятствием на пути прогресса оставалась монархическая форма власти. Именно императорский двор олицетворял собой власть плантаторов-рабовладельцев, выступая в роли основного политического тормоза общественного развития.

В этих условиях в стране развернулось активное движение за республику. Объективно оно имело буржуазно-демократическое содержание и соответствовало потребностям общественного развития. В роли застрельщика и вождя республиканского и аболиционистского движения выступали буржуазные элементы, еще не оформившиеся в самостоятельный класс.

Второй этап революционного процесса хронологически совпал с периодом существования империи и рабства. Борьба против этих главных врагов социального прогресса развивалась неравномерно, отдельными толчками, между которыми имели место довольно длительные периоды затишья.

Первая и наиболее массовая волна второго этапа революционной борьбы прокатилась в 30—40-х годах XIX столетия, приняв форму крупных восстаний. По словам буржуазных историков, гражданские войны второй четверти XIX в. были не более как «прискорбными беспорядками», проявлением «духа анархии», «демагогическими эксцессами», «смутой в империи» и т. и.^{20} Подобные определения часто встречаются на страницах исторических трудов буржуазных авторов. И это вовсе не случайность, не заблуждение, а совершенно определенная классовая оценка исторического прошлого, рассчитанная на дезориентацию народа, который якобы способен лишь к разрушительным и бессмысленным действиям. Однако подобные вымыслы не имеют ничего общего с действительностью. Революционные выступления народа против тирании никак не могут быть названы «смутой» или «эксцессами». Это была героическая борьба простых людей Бразилии за свободу, независимость и прогресс страны.

Первыми выступили против деспотизма имперской власти республиканские городские круги северо-восточных провинций Бразилии. Б основном это были представители буржуазно-торговых и ремесленных слоев, низшего чиновничества, лиц свободных профессий. Даже некоторые титулованные сановники, адвокаты, генералы поддержали требование о создании независимой республики. В движение активно включились городские низы.

В связи с роспуском в ноябре 1823 г. учредительного собрания, настроенного против португальского влияния, в ряде провинций империи началось движение протеста против реакционных действий правительства. На северо-востоке страны в ряде городов вспыхнули восстания, в ходе которых население отказалось повиноваться имперским губернаторам. Постепенно движение приобрело республиканский характер.

В июле 1824 г. шесть северо-восточных провинций объединились в так называемую Конфедерацию Экватора и объявили себя независимой республикой. Наиболее реакционные чиновники были арестованы, началось формирование нового войска, постепенно укреплялась связь между мятежными провинциями. Но достичь подлинного военно-политического единства Конфедерации Экватора не удалось ввиду социальной разношерстности участников движения, местнических противоречий и отсутствия руководящего центра. По сути дела, вся борьба независимой федерации свелась к оборонительным боям. В течение двух с половиной месяцев правительственные войска и военная эскадра сражались против мятежных провинций. В конечном счете республиканское восстание было подавлено. Основная причина поражения Конфедерации Экватора состояла в том, что буржуазные республиканцы, стоявшие во главе движения, не решились ликвидировать рабство и привлечь на свою сторону рабов-негров. Городские низы — ремесленники, мелкие торговцы, наемные рабочие — также ничего не получили от новой власти. Все это сужало массовую базу движения, которое свелось к ограниченным конституционным требованиям антимонархического характера.

Победа правительственных войск, которые по приказу императора начали публичные казни и преследования, вызвала взрыв всеобщего возмущения. Масло в огонь подбавила и неудача в войне, которую в 1825 г. развязала империя против Аргентины с целью присоединения к Бразилии территории Уругвая. Война окончилась для Бразилии позорным поражением. По условиям мирного договора 1828 г. Уругвай был признан независимым государством. Бессмысленная смерть на полях сражений 8 тыс. бразильских солдат вызвала столь сильное возбуждение среди населения, что, по словам одного английского дипломата, было «немного нужно для того, чтобы вызвать всеобщий пожар»^{21}.

Наиболее решительно на этот раз выступили рабы-негры, особенно в провинции Бана. В 1826–1830 гг. они восставали шесть раз. В боях погибло более 600 негров, несколько тысяч было ранено. Восстания рабов, несмотря на неудачу, пробудили общественное мнение, способствовали оживлению массового республиканского движения. Под влиянием французской революции 1830 г. в самых разных частях бразильской империи начались столкновения между монархистами и республиканцами.

В марте 1831 г. в столице вспыхнул стихийный бунт против имперской власти. Ночь с 13 на 14 марта вошла в историю под названием «ночь бутылок» (noile das garrafadas), поскольку бутылки, наполненные песком, служили основным оружием восставших.

В апреле 1831 г. всеобщее недовольство приобрело массовый характер. Б ряде мест войска присоединились к народу, требовавшему отстранения императора Педро I от престола.

Опасаясь вооруженного мятежа, император был вынужден 7 апреля 1831 г. отречься от престола в пользу пятилетнего принца Педро II. Но этот маневр не привел к умиротворению масс. В августе 1831 г., по словам министра юстиции, ситуация стала «угрожающей»: «Богатые семьи собственников и промышленников не могут более испытывать беспокойство и страх, терпеть неудобства и ущерб от действий анархистов»^{22}. Под анархистами министр подразумевал городские низы, республиканцев, которые с оружием в руках выступили против монархии. В то время республиканцев называли «экзальтадос» (восторженные, возбужденные), что весьма точно передавало характер революционного крыла мелкобуржуазных слоев городского населения. Главным требованием «экзальтадос» была республика. Некоторые выступали также за отмену рабства.

Особенно крупные республиканские восстания произошли в 1832–1849 гг. В течение 17 лет Бразилию буквально потрясали революционные события. В январе 1832 г. вспыхнул мятеж в провинции Сеара. В 1833–1836 гг. в другой северо-восточной провинции Парá развернулось массовое движение «кабанос» (бедняков). Во главе восстания стояли братья Винагрес, рабочие из города Риу-Итапикуру. Основной костяк революционной армии насчитывал более 3 тыс. человек, которые героически сражались против преобладающих сил правительства. В мае 1836 г. войска восставших вынуждены были покинуть город Белен, где оии основали свою крепость, и отступить в глубь джунглей Амазонки. Там они сопротивлялись еще около четырех лет, по в конце концов были полностью рассеяны и перебиты.

Подавлено было и восстание 1835 г. в провинции Баиа. Здесь наиболее активно сражались рабы-негры.

Регент Фейжо, выражая тревогу, охватившую правящие классы империи, обратился к Англии, Франции и Португалии с просьбой о военной помощи. «Наши основы колеблются… Вулкан анархии грозит поглотить всю империю»^{23}. Эти слова довольно правдиво отражали возникшую ситуацию. Действительно, в самых разных районах империи неудержимо развивалось республиканское движение.

Еще не умолкли залпы на северо-востоке, как подлинная гражданская война развернулась на юге. В сентябре 1835 г. началось восстание «фаррапос» (оборванцев), основную массу которых составляли вольнонаемные пастухи-гаушо. Во главе восстания стояли собственники-скотоводы, стремившиеся к освобождению от имперских налогов. В ноябре 1836 г. была торжественно провозглашена независимая республика Риу-Гранди со столицей в городе Пиратини. Во главе республиканского флота «фаррапос» стоял легендарный революционер, итальянский карбонарий Джузеппе Гарибальди. Важным актом новой власти явилось освобождение из неволи рабов, пожелавших вступить в республиканскую армию. В 1839 г. «фаррапос» предприняли попытку распространить власть республики на соседние территории, но потерпели неудачу. Спустя несколько лет, в 1845 г., движение «фаррапос» пошло на убыль, и вскоре был подписан компромиссный акт об умиротворении Юга.

Центр республиканского движения, таким образом, окончательно переместился на северо-восток. Здесь, еще в 1837 г., в провинции Баиа развернулось народное восстание, вошедшее в историю под названием «Сабинада» (по имени руководителя — врача Сабино Виэйра). Была провозглашена независимая республика, однако спустя несколько месяцев она была задушена. Около 3 тыс. человек брошено в тюрьмы, руководители восстания сосланы на каторгу.

Примерно таким же был финал и восстания 1838–1841 гг. в соседних провинциях Мараньян и Пиауи, известного под названием «Балайада» (по прозвищу своего руководителя). В рядах революционной армии за республику здесь сражалось до 11 тыс. человек. Бедные, неграмотные крестьяне, рабы, ремесленники, мелкие торговцы — вот кто составлял костяк армии. Против «Балайады» были брошены правительственные войска и флот. Не имея единого руководства, движение рано или поздно должно было потерпеть поражение. Внутренние раздоры, социальные противоречия разъедали армию восставших и обрекли ее на гибель. В 1841 г. последние очаги сопротивления были подавлены.

Последней яркой вспышкой республиканского вооруженного движения явилась революция 1848–1849 гг. в провинции Пернамбуку, получившая название «революция Прайера» (прайа — пляж). Это было наиболее радикальное выступление в 30—40-х годах прошлого столетия. «Революция Прайера» как бы подвела итог первой волне народного республиканского движения, воплотив в себе лучшие черты первого поколения борцов против монархии и рабства.

Программа ноябрьского восстания «Прайора» 1848 г. требовала введения всеобщего избирательного права, свободы печати, обеспечения населения работой, раздела крупных латифундий. Вопрос о ликвидации рабства, однако, не выдвигался, что предопределило пассивность широких масс негров-рабов. Основную массу солдат революционной армии (более 2 тыс. человек) составляло трудовое население городов. Во главе движения стояли республиканцы мелкобуржуазного происхождения (купцы, хозяева мелких мастерских, прогрессивная интеллигенция). По словам современника, в «революции Прайора» участвовали «низшие и угнетенные слои населения, которые были лишены социальных благ и угнетались тираническими законами, ограничивающими их права»^{24}.

Вооруженное республиканское восстание вспыхнуло в городах Олинда, Игарасу и др., где была свергнута монархическая власть. В начале 1849 г. войска «Прайера» двинулись к городу Ресифи, столице провинции Пернамбуку, но потерпели поражение.

Первая волна республиканских революций окончилась поражением. В стране наступил длительный период политического затишья. Поражение восстаний 30—40-х годов имело как объективные, так и субъективные предпосылки. В те годы рабство еще не изжило себя экономически, а монархия как форма правления наиболее соответствовала интересам господствующего класса рабовладельцев-плантаторов. Республиканские восстания, возглавляемые нарождающейся буржуазией, охватили широкие слои городских низов, но негры-рабы лишь в отдельных случаях активно включались в революционную борьбу. Социальные противоречия между отдельными участниками восстания подрывали единство. Буржуазно-умеренные круги опасались радикализма пи. зов, были склонны к компромиссу с имперской властью. Нередко под флагом республиканизма скрывались узкосепаратистские интересы местных плантаторов и купцов. Центральная власть весьма умело спекулировала в этих условиях призывами к умиротворению ради сохранения целостности государства.

В буржуазной литературе давно сложилось мнение о том, что монархия в Бразилии сыграла прогрессивную роль, ибо позволила сохранить единство страны и подавить сепаратизм. В известной мере это действительно так. Однако империя, сохранив государственную целостность, которой никто и не угрожал бы, будь государство устроено по республиканскому типу, не ликвидировала сепаратизм, а скорее, наоборот, усилила региональное соперничество отдельных олигархических групп. Фактически до сих пор регионализм играет огромную роль в политической жизни страны, оказывая немалое влияние на центральную власть. Таким образом, было бы грубой ошибкой оправдывать существование монархии ссылками на сепаратизм.

Восстания 30—40-х годов имели четко выраженное антимонархическое содержание. Вооруженную борьбу за республику и демократизацию общественной жизни вели широкие народные массы — рабочие, ремесленники, мелкие торговцы, чиновники, прогрессивная интеллигенция, солдаты, крестьяне, рабы. У руководства движением стояли, как правило, мелкобуржуазные элементы. Не сепаратизм, а республиканизм — вот что определяет характер и историческое значение народных восстаний 30—40-х годов.

Стихийные антимонархические выступления закончились поражением, но их роль в дальнейшем развитии страны была очень значительной. Центральная власть оказалась вынужденной более внимательно учитывать требования складывающейся национальной буржуазии^{25}. Постепенно наметился глубокий кризис рабства, что привело в 70—80-х годах к соединению республиканского движения с борьбой за уничтожение рабства. Наступил новый этап буржуазно-демократического революционного процесса.

Отмена рабства и провозглашение республики

Проблема рабства в течение 388 лет (1500–1888 гг.) являлась центральной для Бразилии. Европейские колонизаторы ввезли в страну более 5 млн. рабов-негров из Африки^{26}. Накануне завоевания независимости невольники составляли почти половину бразильского населения. Они трудились на плантациях, в рудниках, в строительстве. К середине XIX в. число невольников составляло 2,5 млн. человек, что равнялось примерно трети населения. До официального запрещения ввоза рабов в Бразилию (1850 г.) и даже в течение ряда лет после этого принудительный труд играл главную роль в производстве основных тропических товаров, Кофе, хлопок, сахар, какао, эрба-мате (парагвайский чай), табак составляли в течение всего XIX в. основу бразильского экспорта.

В XIX в. в стране началось формирование рынка паемного труда. После завоевания независимости наемный труд стал постепенно применяться все шире, однако в течение долгих лет свободные рабочие трудились бок о бок с рабами, причем последние передко численно преобладали. Экономическое положение рабочих почти не отличалось от условий жизни невольников. И те, и другие влачили нищенское, полуголодное существование. Тем не менее затраты на содержание раба были приблизительно втрое меньше заработка рабочего, хотя разница в их производительности при господстве ручного труда была крайне незначительной.

Запрещение работорговли открыло период глубокого кризиса рабовладельческой системы. К этому времени рабство было уже уничтожено в большинстве стран Америки. Только в Бразилии и на Кубе вплоть до 80-х годов по-прежнему сохранялся позорный институт рабства. Правда, во второй половине XIX в. число рабов в Бразилии начало сокращаться: в 1823 г. — 36,5 %, в 1850 г. — 30 %, в 1872 г. — 15 %, в 1887 г. — 5 % населения страны.

На первый взгляд, может показаться, что поскольку свободное население было в большинстве, постольку в Бразилии уже имелись все необходимые условия для победы капитализма. Но это не так. Дело в том, что под свободным населением здесь имеются в виду лишь люди, не являющиеся рабами, по это вовсе не исключало, что значительное их число могло находиться и действительно находилось в иных (полуфеодальных) формах зависимости. Крупное плантационное производство базировалось на принудительном труде, по было всегда окружено множеством мелких хозяйств полусвободных-полузависимых производителей, арендующих землю у плантатора на условиях отработок, испольщины и т. д. Эта армия деревенской бедноты в 80-х годах достигла 7 млн. человек, почти в 10 раз превысив число невольников. На смену рабству приходил свободный наемный труд. В политической жизни это выразилось в развитии массового аболиционистского движения.

На новом этапе это движение вылилось главным образом в форму сначала стихийной, затем организованной оппозиции монархии. Трудящиеся массы — рабы, свободные ремесленники, наемные рабочие — были в то время абсолютно неорганизованными, их действия носили стихийный характер. Лишь незначительная часть городских рабочих, в основном иммигранты из Европы, стала создавать в 60—70-х годах свои профсоюзы, кассы взаимопомощи. Именно эти группы трудящихся действовали особенно радикально, подталкивая буржуазно-республиканскую оппозицию вперед.

В условиях, когда интересы нарождающейся буржуазии объективно совпадали с задачами социально-экономического прогресса Бразилии, с интересами всех борцов против рабства и монархии, еще не было почвы для возникновения самостоятельного рабочего движения. Объективная основа для этого созрела позднее, после гибели рабства. Однако уже в середине XIX столетия, т. е. задолго до отмены рабства, произошли первые открытые выступления рабочих. При этом характерно, что зарождающийся бразильский пролетариат, защищая свои экономические интересы, весьма активно включился в борьбу за освобождение рабов. Так. когда типографские рабочие Рио-де-Жанейро в 1853 г. узнали о том, что среди ста с лишним членов их общества экономической взаимопомощи есть рабы, они тут же создали специальную комиссию, поручив ей обеспечить их освобождение^{27}.

Примерно в эти же годы портовые грузчики в городе Форталеза организовали «одну из первых стачек против перевозки рабов». В городах Сантос, Кампинас, Рио-де-Жанейро рабочие организовали серию митингов и собраний в поддержку аболиционистского и республиканского движения^{28}. Рабочий класс находился на начальном этапе своего развития и не мог сыграть определяющей роли в борьбе за уничтожение рабства, по тем не менее принял в ней самое активное участие. Созданная в 1873 г. так называемая Рабочая лига, как и ряд других обществ, выдвигала также и требование освобождения рабов. Не имея своих политических организаций, рабочие участвовали в борьбе против рабства и абсолютизма под руководством буржуазных аболиционистских и республиканских обществ. Железнодорожники, например, сыграли большую роль в перевозке беглых рабов из районов кофейных плантаций на север. В провинции Сеара это умело делали рыбаки-жангадейро.

В 1881 г. рабочие в ряде городов страны активно выступили против империи и избирательного ценза, по которому право голоса предоставлялось лишь тем гражданам, которые имели доход не менее 200 милрейсов в год. Кое-где дело чуть не дошло до баррикад.

Всего в 1860–1880 гг. в Бразилии произошло более 50 рабочих выступлений. Как правило, это были стихийные бунты, они носили характер разрозненных слепых актов мести угнетенных. В то время противоположность между буржуазией и рабочими еще не обнажилась со всей очевидностью, главной задачей являлась борьба против рабства. Незрелому уровню рабочего движения соответствовали и незрелые утопические взгляды. В 70—80-х годах в Бразилию стали постепенно проникать отдельные идеи научного коммунизма, которые распространяли рабочие — иммигранты из Европы. Особенно активно в этом направлении действовала группа парижских коммунаров, вынужденных после 1871 г. покинуть Францию. Эти революционеры впервые принесли в Бразилию правду о Парижской коммуне, начали пропаганду идей социализма. Эта работа находилась в самом зародышевом состоянии и велась лишь в рамках узкого круга прогрессивных интеллигентов и грамотных рабочих. В городе Эскада, например, действовал основанный крупным писателем Т. Баррето (1839–1888 гг.) «Народный клуб», который ставил своей целью «внушать народу более живое чувство достоинства, возбуждать в нем возмущение против угнетателей и сочувствие к угнетенным». Запрещение рабства и установление республики, по мнению Т. Баррето и его товарищей по клубу, уже давно назрели в Бразилии, по за свободу необходимо бороться. Т. Баррето гневно обрушивался на тех, как он говорил, «горе-теоретиков, которые думают, что народ еще не созрел для свободы, как будто можно научиться плавать, не входя в воду, или научиться искусству верховой езды, не садясь на лошадь»^{29}.

Один из ближайших соратников Т. Баррето Сильвио Ромеро (1851–1914 гг.) также пропагандировал идею о революционном преобразовании бразильского общества. Для этого, по его мнению, необходимо «объединить народ, чтобы он был в состоянии сопротивляться паразитическим классам, держащим в своих руках нашу судьбу»^{30}.

В то годы борьба рабочих только начиналась и являлась частью общедемократического революционного движения за отмену рабства и провозглашение буржуазной республики. Вот почему социалистические идеи не получили широкого распространения, они были достоянием не столько местных рабочих, сколько революционной интеллигенции и европейских иммигрантов. При этом в основном это были идеи утопического социализма. В большинстве случаев дело ограничивалось лишь критикой существующего строя и абстрактными рассуждениями о свободе, которая должна прийти на смену рабству и абсолютизму.

Накануне отмены рабства, в начале 1888 г., во многих городах страны произошли массовые демонстрации с требованием немедленного запрещения рабовладения. В рядах демонстрантов были и городские рабочие, хотя они еще и не выделились в самостоятельную силу.

Самоотверженно сражались за свое освобождение рабы-негры, однако все их действия носили характер стихийных локальных бунтов. Одно из крупных восстаний произошло в 1864 г. В 70—80-х годах в провинции Сан-Паулу беглые рабы создали свой поселок Жабакара, который они объявили республикой. Негритянская республика Жабакара просуществовала семь лот и сохранилась вплоть до отмены рабства. Имперские власти оказались бессильными задушить волю рабов к свободе.

Героическая эпопея Жабакара вдохнула новые силы в аболиционистское движение. И хотя все имущие слои были встревожены ростом боевитости рабов и городских низов, объективно интересы буржуазии, обуржуазившихся плантаторов, городских ремесленников, рабов, наемных рабочих на данном этапе в самом главном совпадали. Все они, хотя и по-разному, выступали против абсолютизма и рабства.

В отличие от рабов и рабочих, которые были склонны к прямым боевым выступлениям против эксплуататоров, буржуазные элементы занялись преимущественно оформлением политической оппозиции умеренного толка. В 1870 г. в Рио-де-Жанейро было создано Общество освобождения рабов, которое развернуло широкую аболиционистскую пропаганду, требуя демократических реформ и отмены рабства. Одновременно стали создаваться республиканские клубы, которыми также руководили буржуазно-умеренные лидеры. В 1883 г. местные общества борцов против рабства объединились и создали свой центр — Аболиционистскую конфедерацию. Либералы мелкобуржуазного толка, испытывая страх перед брожением «низов», выступали с реформистских позиций. «Реформа — и Бразилия будет спасена» — таково было их политическое кредо. По этому пути под давлением массового аболиционистского и республиканского движения и пошло имперское правительство, стараясь при помощи постепенных уступок продлить дни своего существования.

В буржуазной исторической литературе широкое распространение получила лживая версия, что плантаторы сами добровольно отпустили рабов на свободу, так как сочли якобы негуманным и невыгодным с экономической точки зрения держать рабов. Разумеется, это совершенно не так. Газета «Новидадес», издававшаяся крупными рабовладельцами в Сан-Паулу, 31 января 1888 г., т. е. незадолго до отмены рабства, писала: «Освобождение 500 или 600 тыс. рабов явится не только грубой экономической и социальной ошибкой, но приведет к развалу нации, беспорядкам и банкротству»^{31}. Эту точку зрения защищало подавляющее большинство рабовладельцев, и лишь некоторые из них, в основном уже обуржуазившиеся, понимали неизбежность отмены рабства.

Процесс освобождения рабов фактически начался уже в 60-х годах XIX в., однако шел он крайне медленно. Первые крупные группы рабов были освобождены в годы Парагвайской войны 1864–1870 гг. Тяжелое положение бразильской императорской армии на фронтах, постоянная нужда в новых массах солдат привели к тому, что рабы короны были освобождены и пополнили ряды бразильской армии. Нужды войны потребовали также и освобождения церковных рабов, в частности рабов, принадлежащих ордену кармелитов. По королевскому указу был создан даже специальный фонд по выкупу рабов у владельцев. К апрелю 1867 г. таким путем было освобождено 1700 человек.

Вскоре после Парагвайской войны, 28 сентября 1871 г., был принят закон «о свободе рождения». По этому закону дети, родившиеся у матерей-рабынь, объявлялись свободными. В то же время над этими детьми до достижения ими совершеннолетия устанавливался режим опеки, который осуществлял хозяин их родителей. «На рабовладельцев, — отмечает Кайо Прадо Жуниор, — возлагалась обязанность содержать этих детей, по он мог и использовать их для работы на себя, так что они продолжали оставаться на деле такими же рабами, как и их родители. Было подсчитано, что при такой форме освобождения понадобилось бы от 50 до 60 лет, чтобы рабство в Бразилии исчезло»^{32}. Закон «о свободе рождения» предусматривал также право рабов выкупаться из неволи, но практически такие случаи были крайне редки.

В сентябре 1885 г. был принят закон об освобождении по всей стране рабов старше 60 лет. Новая уступка позволила отсрочить полную отмену рабства еще на три года. Лишь под давлением аболиционистского движения 13 мая 1888 г. рабство было окончательно запрещено.

Освобождение рабов, ставшее возможным прежде всего благодаря их непрерывной и героической борьбе, имело огромное значение. В социально-экономическом смысле этот процесс играл ту же роль, что и «огораживание» в Англии, т. е. составлял основу так называемого первоначального накопления. Обличие Бразилии было в том, что основную массу сельских производителей в 80-х годах XIX века составляли безземельные крестьяне — полу-батраки и рабы. И тех, и других не надо было насильственно экспроприировать, поскольку они и так ничего не имели. Рабство играло роль своеобразной упаковки для консервации в течение веков такого абсолютно экспроприированного состояния. Чтобы превратить раба в наемного рабочего, достаточно было дать ему личную свободу.

Формирование рынка наемного труда в Бразилии, таким образом, имело две предварительные исторические фазы: первая — насильственный отрыв масс производителей от их средств производства и привычных условий жизни и превращение негров Африки и индейцев Бразилии в рабов; вторая — насильственное удержание их в этом качестве в течение веков; третий этап означал выделение рабов от остальных средств производства, их эмансипация как метод ускоренного и простого создания рынка наемной рабочей силой.

При этом надо учитывать, что в Бразилии к этому времени образовалась гигантская масса «лишней» рабочей силы. Трудность перехода к капиталистическим отношениям здесь состояла не в отсутствии соответствующих резервов свободной рабочей силы, как это наблюдалось в Англии, а в недостатке производительного капитала, способного поглотить всю эту массу. По сути дела, и рабы, и свободные неимущие слои представляли собой «полуготовый» пролетариат, что и обусловило в конце концов простую смену форм эксплуатации.

Наряду с разложением рабства, составившим главную специфику генезиса бразильского капитализма, действовали и обычные источники формирования рынка свободного труда, в том числе экспроприация самостоятельных производителей — мелкого крестьянства, ремесленников, т. е. свободного от личной зависимости населения страны.

Важную роль сыграла и так называемая свободная иммиграция. Если до 1850 г. в Бразилию въехало всего около 20 тыс. иммигрантов, то за последующие два десятилетия их приток превысил 230 тыс. человек. В конце XIX в. масштабы иммиграции возросли еще больше, способствуя развитию капитализма вширь.

Особенно наглядно этот процесс отразился в развитии промышленности. До 1850 г. в стране, конечно, имелись некоторые предприятия промышленного типа, но на них, как правило, использовался труд рабов.

Во второй половине XIX в. положение изменилось. В стране возникли первые предприятия капиталистического типа. В 1850 г. было зарегистрировано 35 крупных промышленных заведений.

Важную роль в деле развития национальной промышленности сыграл крупнейший финансист и промышленник, пионер национальной буржуазии барон Maya (1813–1889 гг.). Свою деятельность он начал с постройки судоверфи в Понто-да-Арейя в 1845 г., на которой трудилось 300 рабочих под управлением английского инженера. Здесь же Maya основал завод по изготовлению труб для газовых компаний с числом рабочих более 1000 человек. При заводе имелась своя железоделательная мастерская. Комиссар-инспектор сообщал в 1853 г., что в Понто-да-Арейя имеется 10 промышленных предприятий; мастерская по изготовлению железа и бронзы, механическая мастерская, подсобная железная дорога, судоверфь, гальваническая, модельная, слесарная, парусная и другие мастерские. В 1854 г. с помощью английских инженеров в стране была построена первая железная дорога; в 1856 г. открылась вторая линия, затем третья. К 1872 г. насчитывалось уже 932 километра железнодорожных путей. Особенно большой размах получило железнодорожное строительство в 80-х годах. Это был уже значительный шаг вперед в промышленном развитии Бразилии и разложении старых производственных отношений.

Начальный период индустриализации, развернувшийся в Бразилии в 80—90-х годах XIX в., кризис и ликвидация рабства, рост применения наемного труда — все это были звенья одного исторического процесса — процесса перехода Бразилии на новый, капиталистический путь.

В политической сфере этому соответствовал ряд буржуазных реформ, которые была вынуждена провести умирающая империя в последние годы своего существования. В 80-х годах было реорганизовано судопроизводство, введены прямые выборы депутатов конгресса, утвержден новый уголовный кодекс, проведена реформа полиции и национальной гвардии. В числе административных мероприятий следует отметить реорганизацию муниципального управления, системы образования и кредитных учреждений.

Общей чертой для всех этих реформ была тенденция к демократизации (разумеется, в буржуазном духе) общественного порядка, к устранению прежних сословных привилегий. Важной мерой явилось введение гражданского брака, отделение церкви от государства.

Все эти шаги по буржуазному переустройству, включая прежде всего отмену рабства, свидетельствовали о том, что монархия вступила в стадию агонии. Для всех было ясно, что дни абсолютизма сочтены. Однако старая власть не хотела добровольно сдавать позиции.

14 июля 1889 г. в 100-летнюю годовщину взятия Бастилии в Рио-де-Жанейро и других городах прошли массовые республиканские демонстрации, в которых активно участвовали бразильские студенты. Многие молодые офицеры горячо сочувствовали республиканцам. Группа республиканцев из среды мелкобуржуазного офицерства и интеллигенции (Аристидес Лобо, Бенжамин Костан, Рун Барбоза и др.) создали тайное общество по подготовке восстания.

В ночь на 14 ноября 1889 г. гарнизон Рио-де-Жанейро взбунтовался и по команде маршала Деодору-да-Фонсека и полковника Бенжамипа Констана потребовал низложения имперского правительства. При поддержке горожан восставшие заняли здание министерства и объявили о смещении кабинета. Однако Деодору и другие руководители переворота не решались провозгласить республику. Солдаты и горожане, предводительствуемые молодыми офицерами, двинулись к зданию муниципалитета и здесь сами возвестили о низложении императора. Только после этого военные лидеры республиканцев приняли решение издать декрет об установлении республики. Императору предлагалось немедленно покинуть пределы Бразилии.

Специфика последнего этапа борьбы против монархии дала повод видному буржуазному исследователю А. Б. Томасу сделать вывод о том, что отмена рабства и провозглашение республики якобы явились «самой спокойной революцией во всей истории Америки; не было пролито фактически ни одной капли крови, да и победного ликования было не столь уж много»^{33}.

Исторические факты находятся в вопиющем противоречии с этим вымыслом. Начиная с 1822 г. в Бразилии почти непрерывно шла напряженная и подчас кровопролитная борьба против рабства и абсолютизма. Народно-республиканские восстания в 30—40-х годах, массовое аболиционистское и республиканское движение, борьба молодого пролетариата против эксплуатации — таковы были основные потоки буржуазно-демократического революционного процесса. Особенность политической истории Бразилии в XIX в. состоит не в том, что страна при переходе на капиталистический путь развития обошлась без социальной революции, а в том, что этот революционный процесс принял своеобразные черты, развивался постепенно и долго, пройдя два отделенных друг от друга во времени этапа, и в итоге растянулся на несколько десятилетий. Взятый в целом, он разрешил три главные исторические задачи: завоевание государственной самостоятельности, ликвидацию рабства, установление республики. Эти перемены имели подлинно революционное значение, обеспечив в конечном счете переход Бразилии на капиталистический путь развития.

Правда, социальная революция была ограниченной и неполной. Ликвидировав рабство и монархию, она не смогла нанести удар по латифундизму, не привела к освобождению Бразилии от тенет экономической зависимости перед английским ростовщическим капиталом, не изменила тяжелое положение широких масс народа.