Бразилия вчера и сегодня

«Смутное время»

Важнейшим политическим завоеванием движения 1930 г. явилось отстранение кофейной олигархии от власти. Однако этот успех имел ограниченный характер, ибо социально-экономические позиции крупных землевладельцев и торгово-ростовщической буржуазии сохранились в неприкосновенности. Массы ожидали от правительства Ж. Варгаса радикальных шагов против олигархических кругов, стихийно продолжая революционную борьбу. Страну продолжал лихорадить экономический кризис. Усилились сепаратистские тенденции в ряде районов Бразилии.

В напряженной обстановке экономического хаоса и политической неразберихи победители могли стабилизировать свою власть лишь на путях бонапартистского диктаторского режима. Не случайно характерной чертой постепенного перехода общества от старой олигархической структуры власти к современному капиталистическому государству (1930–1945 гг.) явилось господство именно авторитарных методов правления.

Режим военной диктатуры Ж. Варгаса, установленный в октябре 1930 г., представлял собой сложный механизм идеологического, социального и административного маневрирования и контроля. В основе лежали не только традиции каудилизма, по и введенная в ранг государственной политики идеологическая обработка масс с целью формирования конформистского общественного мнения, во-первых; военно-полицейский террор в отношении инакомыслящих, во-вторых; определенные социальные уступки трудящимся массам, в-третьих.

В ряде случаев новая власть использовала насильственные меры и для подавления оппозиции «справа», однако главной причиной длительного существования диктаторского режима являлась необходимость постояп-кого удержания в узде широких масс трудящихся, прежде всего, рабочего класса, которые не были удовлетворены результатами революции 1930 г. и продолжали активную борьбу в защиту своих экономических и политических интересов. Политически неопытная и относительно слабая бразильская буржуазия не умела и не могла еще управлять страной «в мягких перчатках», немедленно прибегая к насилию там, где создавалось хоть сколько-нибудь опасное напряжение.

На разных стадиях диктатура имела различные формы, неодинаковое социально-политическое содержание, проводила неоднозначную политику. Так, в первое время важные, а иногда и командные, позиции в структуре новой власти принадлежали средней и мелкой буржуазии города в лице бывших тенентистов. Их сила заключалась не только в том огромном политическом авторитете, который они накопили в годы вооруженной борьбы против кофейной олигархии. Решающее значение имело то, что за ними стояла армия. Изворотливые и опытные политиканы, вроде Ж. Варгаса, О. Араньи и др., не могли, разумеется, не считаться с реальной силой офицерства и в течение ряда лет были вынуждены делить с ними власть. Многие всевластные каудильо, руководившие политической жизнью отдельных штатов до 1930 г., теперь были отодвинуты в сторону или оказались вообще не у дел. Вместо прежних губернаторов из числа офицеров были назначены правительственные чиновники — интервенторы, сосредоточившие в своих руках огромную власть. Ряд бывших тенентистов вошел в состав центрального Временного правительства.

Интересный анализ роли военных в правительстве Варгаса дается в недавно опубликованной книге бразильского историка Бориса Фаусту «Революция 1930 года». Автор исходит из тезиса о том, что тенентизм как фактор новой власти выступал в роли специфического представителя средних классов, городских слоев и средней промышленной буржуазии, которые в течение ряда лет противостояли кофейной олигархии. Теперь они впервые приблизились к власти, но были еще не способны к самостоятельной политической организации. Тенентисты-чиновники тем не менее образовали активную группу давления, защищающую идею не только представительства классов, но и продолжения диктатуры с целью нейтрализации олигархии. Однако, как считает Б. Фаусту, роль офицерства в общей структуре власти, будучи важной, являлась все же подчиненной^{109}. С этим выводом, по-видимому, стоит согласиться.

Мелкобуржуазное офицерство, приблизившееся в ходе антиолигархического движения 1930 г. к власти, более чем кто-либо другой, поддерживало и проводило на практике авторитарные методы управления. По мнению военных, сильная диктатура являлась единственным средством наведения общественного порядка. Политическая группировка офицеров — Клуб имени 3 октября — не только поддерживала Варгаса, но и активно выступала против спешного восстановления конституционного режима. Идею о превосходстве военно-диктаторских методов правления в период политического хаоса четко сформулировал лидер офицеров-чиновников, бывший тенентист Жуарес Тавора. По его словам, только диктатор способен быстро и энергично «обеспечить гармонию трех властей — политической, экономической и духовной»^{110}. Исходя из этих позиций, военные активно способствовали укреплению престижа Варгаса и расширению его власти. В итоге это привело к возникновению режима личной власти бонапартистского типа.

Увлечение идеей авторитаризма объяснялось не только тем, что офицерство благодаря революции 1930 г. заняло довольно прочные позиции в государственной машине и не собиралось терять их. Главное заключалось в том, что мелкая городская буржуазия, интересы которой выражали тенентисты в первую очередь, стремилась к установлению сильной власти, которая бы имела непререкаемый авторитет и защищала ее интересы от грабежа и эксплуатации со стороны олигархии, иностранных монополий и крупного местного капитала, с одной стороны, и охраняла бы ее от революционных действий «низов», с другой. Именно стремление обеспечить защиту своих экономических и политических интересов перед лицом более организованных и сплоченных сил справа и слева объясняет особую склонность мелкой буржуазии и примыкающих к ней городских слоев к поддержке сильной государственной власти.

Победа Либерального альянса вызвала у мелкой буржуазии бурю ликования. Она видела в этом начало того коренного поворота в своем положении, о котором долго мечтала. Так, во всяком случае, воспринимала она официальное заявление новоявленного «вождя нации» Ж. Варгаса о том, что его правительство намерено продолжить революцию путем «морального и физического оздоровления» нации, ликвидации коррупции, защиты интересов национальных производителей, в том числе мелких собственников.

Прикрываясь этими обещаниями, военно-буржуазное правительство Ж. Варгаса издало 12 октября 1930 г. так называемый Органический закон, согласно которому конституция 1891 г. отменялась, федеральный конгресс и местные законодательные ассамблеи объявлялись распущенными, во все штаты были посланы интервенторы, наделенные неограниченной властью и подчиняющиеся только самому Ж. Варгасу.

В первые два года существования диктатуры ее структура носила смешанный характер. Наиболее динамичной силой являлись «офицеры-чиновники» (tenentistas-estadistas). Крупная промышленная и торговая буржуазия занимала выжидательную позицию, хотя в целом приветствовала ослабление политических позиций кофейной олигархии. Старые региональные буржуазно-помещичьи группировки вынуждены были признать военный режим и подчиняться приказам интервенторов. Даже кофейная олигархия, учитывая колоссальную популярность Ж. Варгаса и офицерства, скрепи сердце, признала свое поражение и на время затаилась. Страна переживала смутное время. Будущее оставалось неясным. Олигархия сохраняла экономическое могущество. Новая власть еще не стабилизировалась. Эмоциональное возбуждение масс не улеглось. В стране не было, по сути дела, никакой политической структуры. Конгресс не существовал, партии фактически запрещены. Многие успокоились, другие были недовольны, но не знали, что делать; третьи решили запять выжидательную позицию. В этой своеобразной экономической и политической обстановке правительство Ж. Варгаса действовало в соответствии с общими закономерностями бонапартистской политики. Не опираясь прямо и полностью на какую-либо одну социальную силу, на один класс, оно постоянно лавировало между четырьмя главными действующими лицами: кофейной олигархией, быстро крепнувшей буржуазией, мелкобуржуазным офицерством и народом, в первую очередь рабочим классом. Только путем ловких комбинаций, уступок одним, нажима на других, демагогии в одном случае и насилия в другом, не гнушаясь ни обманом, ни лестью, правительство Варгаса, умело прикрываясь знаменем национализма, честности и прогресса, не только удерживало власть в своих руках, но, более того, постепенно наращивало свою силу, все явственнее превращаясь в некоего надклассового суперарбитра, действующего более или менее автономно и самостоятельно.

Такая типично бонапартистская практика сохранялась в течение довольно длительного периода, поскольку обладала достаточно высокой эффективностью. В этом смысле диктатура устраивала почти всех, но особенно буржуазию.

Лишь небольшая часть пролетариата и студенчества, возглавляемая коммунистами, а также группа левых тенентистов во главе с Л. К. Престесом активно выступили с гневным осуждением диктатуры и продолжали самостоятельную борьбу в защиту демократии и радикальных преобразований в экономической и политической жизни.

В 1930–1934 гг. резко возросло стачечное движение. За период с января 1931 г. по июль 1932 г. в стране бастовало более 220 тыс. рабочих. В ряде городов прошли забастовки политического характера, имели место вооруженные стычки с полицией. В мае 1931 г. в городе Куритиба (штат Парана) вспыхнуло восстание, которое было жестоко подавлено. В июле 1931 г. антиправительственный мятеж начался в городе Терезина (штат Пиауи), в октябре того же года — восстание в гарнизоне города Ресифи (штат Пернамбуку). Все это свидетельствовало о стремлении передового отряда пролетариата и демократического офицерства продолжить революционную борьбу за коренное преобразование общественной системы.

С целью обеспечить новому режиму устойчивую поддержку масс по инициативе ряда «офицеров-чиновников» и О. Араньи были предприняты шаги по созданию политической организации, контролируемой правительством.

В Сан-Паулу интервентор Ж. Алберто, при содействии Мигеля Коста и Мендопса Лимы развернул пропаганду, призывая «всех патриотов» поддержать идею о со здании партии «Революционный легион». Аналогична и деятельность была развернута и в других штатах. Цель состояла в том, чтобы мобилизовать массы на поддержку правительства и его политики. В задачу легиона, по словам его защитников, входило прежде всего солидаризироваться с повой властью и таким путем «утвердить победу бразильской революции». Это означало прежде всего борьбу со всеми врагами повой власти.

Борьба с марксистско-ленинским авангардом пролетариата вскоре стала главной. Самое правое крыло легионеров во главе с реакционным журналистом Плинио Салгадо при поддержке правительства Варгаса сумело в 1932 г. основать фашистскую партию — так называемую партию «Интегралистское действие» (Асçāо Integralista).

Усиление фашистских тенденций и бонапартистские замашки Варгаса вызвали недовольство части армейского офицерства. С другой стороны, буржуазно-помещичьи круги стали требовать от правительства более жесткой линии в отношении рабочего движения. Временный союз буржуазных политиков и мелкобуржуазного офицерства, возглавившего вооруженное движение в 1930 г., все явственнее клонился к упадку. Основной их враг теперь был не справа, а слева. Олигархические буржуазно-помещичьи круги уже становились не врагом, а союзником новой власти в борьбе против революционного движения трудящихся, прежде всего пролетариата. Политическая переориентация началась с разрыва Варгаса с «офицерами-чиновниками» и перенесении точки опоры на чисто армейские круги военных, стоящих на традиционных позициях «армия вне политики».

Бурная политическая деятельность «офицеров-чиновников», их постоянное давление на Ж. Варгаса, излишний радикализм ряда военных министров и интервенторов стали вызывать все большее раздражение буржуазных политиканов. Консерваторы из лагеря гражданских чиновников, лидеров местных буржуазно-помещичьих группировок, равно как средняя и крупная буржуазия, начали постепенно ограничивать действия интервенторов, требуя от президента-диктатора большей решительности. Под видом возвращения к конституционным методам правления представители крупной и средней буржуазии развернули кампанию против дальнейшего преобладания военных в правительственных учреждениях в центре и на местах. Офицеры, не желая терять свою долю власти, продолжали настаивать на необходимости продления диктатуры. Однако общественное мнение все больше склонялось в пользу восстановления конституционного режима. Местные буржуазно-помещичьи олигархии рассчитывали при этом на отзыв интервенторов и восстановление утраченной автономии. Учитывая интересы эксплуататорских классов и стремясь удержать за собой массы, Ж. Варгас и его окружение предпочли отказаться от союза с бывшими тенентистами, пойти на компромисс с олигархией и «демилитаризировать» правительство, восстановить конституционные гарантии и таким путем сохранить авторитарный режим, замаскировав его псевдодемократическими одеждами.

Окончательное решение проблемы ускорила так называемая «война конституционалистов», которую начали реваншистские группировки Сан-Паулу в июне 1932 г. Под флагом немедленного восстановления конституционного режима «паулистская» олигархия, надеясь на поддержку масс, выступила с оружием в руках против Ж. Варгаса. Военные действия продолжались до сентября, и, хотя Ж. Варгас удержался у власти, в расстановке классовых сил в стране произошли существенные перемены.

Союзу буржуазных политиканов с бывшими тенентистами пришел конец. Прямая военная диктатура заменилась с 1934 г. конституционно оформленным режимом личной власти. Диктатура сохранилась, но ее форма и социальная функция изменились. Офицеры, сыграв свою решающую роль в движении 1930 г., теперь, преследуемые недоброжелательными взглядами, должны были уйти со сцены. Бюрократическая буржуазия, укрепившаяся с их помощью в седле политической власти, была теперь готова без сожаления выкинуть бывших тенентистов из министерских кабинетов и вернуть их назад в казармы.

Изменение в расстановке сил в лагере правящих классов в пользу союза буржуазии с олигархией и отстранение от власти мелкобуржуазного офицерства вызвало резкое обострение недовольства городской мелкой буржуазии и средних слоев вообще. Часть этих слоев качнулась влево, заняв антидиктаторские позиции. Политическая радикализация коснулась и всех других групп трудящегося населения, и прежде всего рабочего класса. Постепенно стали формироваться объективные и субъективные предпосылки для нового подъема массового революционного движения.

С целью предотвращения революционной волны господствующие классы нашли себе нового союзника в лице фашизма. Правое крыло «Революционного легиона» выделилось в самостоятельное течение, образовав крайне реакционную антикоммунистическую группировку. На политической сцепе. появилось новое действующее лицо — фашистское движение.

Интегрализм — бразильский вариант фашизма

Первые профашистские отряды в Бразилии возникли еще в 20-х годах среди итальянских и немецких иммигрантов, обосновавшихся в южных штатах. В 1932 г. при материальной поддержке германских байков и монополий в Бразилии была основана партия «Интегралистское действие». Вождем фашистов стал реакционный журналист Плинио Салгадо. В июле 1930 г. он, будучи в Риме, встретился с Муссолини, который, по признанию Салгадо, «осветил ему путь». Не случайно поэтому интегралисты заимствовали многие принципы итальянского фашизма.

Социальную базу интегралистского движения составляли мелкобуржуазные городские слои, часть служащих, рабочие мелких мастерских, буржуазная интеллигенция, зараженные лозунгами антикоммунизма. Интегралисты пользовались финансовой поддержкой ряда крупных бразильских фабрикантов и банкиров (Матараццо, Креспи), высших сановников католической церкви, некоторых представителей реакционного офицерства, в том числе отдельных членов кабинета Ж. Варгаса (генерал Гойес Монтейро, начальник генштаба генерал Панталеао Пессоа, начальник полиции Рио-де-Жанейро Филинто Мюллер и др.).

Весьма благосклонно в течение ряда лет относились к интегралистам и буржуазные политиканы из группировки Варгаса. Бюрократическая буржуазия, высшее чиновничество, аграрно-олигархические круги, иерархия католической церкви видели в интегралистских отрядах ударный кулак в борьбе против массового и, особенно, рабочего движения, против Бразильской коммунистической партии и прогрессивных профсоюзов. Ориентация на использование интегралистского движения в целях укрепления своих позиций органически вплеталась в общее русло бонапартистской политики Варгаса. Стечение всех этих обстоятельств привело к тому, что фашистское движение быстро приобрело довольно значительные масштабы. По некоторым данным, общая численность партии «Интегралистское действие» в 1933 г. приблизилась к 200 тыс. человек. Они имели свои штурмовые отряды, которые по приказу Густаво Варросо развернули широкую кампанию антисемитских погромов.

Интегралистская партия отличалась жесткой централизацией, военной дисциплиной и субординацией. По всей стране было создано более 400 подразделений. Высшим руководящим органом являлся «Большой совет четырехсот», в который входили лидеры местных подразделений. Они избирали «Совет сорока», который возглавлял Плинио Салгадо. В «Совет сорока» входили директор Бразильского банка, 7 высших офицеров армии, 2 государственных министра, 9 фабрикантов, банкиров и торговцев. Один из членов «Совета сорока» Ренато да Роша Миранда выполнял функцию негласного осведомителя самого президента Ж. Варгаса^{111}.

По примеру европейских фашистов интегралисты разработали специальный ритуал по проведению своих парадов, факельных шествий и собраний. Партийная символика — зеленая униформа, особые приветствия, знаки отличия, пароль и др. — все это придавало некий мистический смысл действиям интегралистов, объединяя их между собой крепкими психологическими узами. Весь ритуал был стандартизован и неукоснительно выполнялся. В случае нарушения дисциплины виновный подлежал немедленному исключению из организации, а его партийные документы сжигались в присутствии всех членов подразделения. Особо отличившиеся награждались специальными орденами. Все это создавало особый психологический климат, стимулируя антикоммунистическую активность рядовых членов, создавая видимость надсоциального единства и равенства членов фашистской партии, как бедных, так и богатых. Так, например, в интегралистское подразделение в муниципалитете Капталаго (Рио-де-Жанейро) входили 3 учителя, 9 торговых и банковских клер ков, 2 студента, 11 кустарей, 7 транспортных рабочих, 22 фабричных рабочих и служащих, 15 надомников, 9 батраков, 4 безработных, 8 подростков. Столь разношерстный состав свидетельствовал о том, что интегрализм сумел добиться определенного успеха, втянул в свое русло не только городские средине слои, но и политически отсталых рабочих и люмпен-пролетариат.

Это достигалось не только путем демагогии, обмана или красочности ритуала, но и благодаря определенным практическим действиям среди низших слоев городского населения. Так, интегралисты создали фонд помощи своим членам и симпатизирующим (так называемая «Зеленая помощь»), имели свои стадионы, клубы, издавали газеты, книги, листовки, располагали несколькими радиопередатчиками. Женская федерация интегралистов «Зеленые блузки» в достаточно широких масштабах развернула благотворительность среди бедняков и безработных, организовала в фавелах (так называются трущобы Рио-де-Жанейро, Сан-Пауло, Ресифи и других больших городов) курсы начального образования, кружки кройки и шитья для женщин и т. д. Все это давало немалый эффект для завоевания престижа среди городских низов. Догмат интегралистов о том, что «сердце национальной жизни сосредоточено в семье и доме» пользовался особой популярностью среди женщин-католичек.

Действуя в интересах наиболее реакционных групп эксплуататорских классов, интегрализм в то же время выступал под личиной защитника наций, ее единения (отсюда и название «интегрализм»), демагогически апеллируя к особенно наболевшим нуждам и запросам масс, нагло спекулируя на самых лучших чувствах и традициях народа.

«Превосходя своим цинизмом и лживостью все другие разновидности буржуазной реакции, фашизм, — указывал Г. Димитров на VII конгрессе Коминтерна, — приспособляет свою демагогию к национальным особенностям каждой страны и даже к особенностям различных социальных слоев в одной и той же стране. И массы мелкой буржуазии, даже часть рабочих, доведенные до отчаяния нуждой, безработицей и необеспеченностью своего существования, становятся жертвой социальной и шовинистической демагогии фашизма»^{112}.

Не случайно поэтому и в Бразилии интегрализм выступил под маской борца за интересы всей нации, взывая к патриотическому чувству и тем самым привлекая на свою сторону массы. П. Салгадо и другие видные интегралисты весьма резко выступали против англо-американских монополии, умалчивая о германском империализме, которому рабски прислуживали.

Газета интегралистов «А Офепсива» («Атака»), названная по аналогии с нацистской «Der Angrift», пропагандировала идею, что интегрализм не признает классов и стремится к единой нации, «сильному и героическому государству». Программа интегралистов включала реорганизацию политической администрации, перестройку экономики на корпоративистской основе, создание единой банковской системы, установление контроля государства над транспортом и связью, пересмотр ряда кабальных договоров, национализацию шахт, водных ресурсов и нефти. Многие лозунги носили чисто демагогический характер и были рассчитаны лишь на то, чтобы привлечь на свою сторону массы.

Как это ни парадоксально, сам факт создания интегралистской партии, популярность фашистских лозунгов, будучи явлением абсолютно реакционным, свидетельствовал о том, что городские средние слои были не удовлетворены политикой Варгаса, стремились занять более радикальные позиции. Но особенность состояла в том, что, отчасти из-за политической неопытности, отчасти из-за того, что они поверили в демагогию интегралистов, этот протест выразился в форме правого радикализма. Важно подчеркнуть, что, следуя примеру Гитлера и Муссолини, «бразильский фюрер» Плинио Салгадо в своих выступлениях на митингах и в печати постоянно старался распространять идею о том, что интегралистская доктрина является новым универсальным учением, которое полностью преодолело «заблуждения» и «слабости» как традиционной буржуазно-представительной демократии, так и «коммунистического тоталитаризма». Интегралисты формально выступали одновременно против двух «равных» зол — империализма и коммунизма. По существу же все их действия имели одну цель — борьбу с революционным пролетариатом и его партией. Обосновывая свой антикоммунистический курс, интегралисты грубо и примитивно фальсифицировали действительность, приписывая социализму «разрушительную силу», которая-де исходит из намерения полностью йодавить человеческую личность, семью и общество ради «их порабощения тоталитарным государством». Коммунисты, по словам П. Салгадо, стремятся якобы полностью уничтожить религию, семью и родину, искусственно усилить классовую борьбу, разрушить культуру, интеллект, моральные устои и т. д. В учредительном манифесте интегралистской партии, опубликованном в октябре 1932 г., прямо указывалось: «Мы выступаем против коммунизма, который…хочет превратить Бразилию в свою колонию». Чтобы спасти страну от этой «смертельной опасности» — и необходим интегрализм.

Для интегрализма, как и всех других форм фашизма, была характерна, особенно на первом этапе, демагогическая критика капитализма. «Либеральная демократия», или, проще говоря, буржуазное государство, как неоднократно заявлял П. Салгадо, уже не отвечает требованиям современности. Спасение нации и человека поэтому заключается в отказе от вредных и опасных односторонностей капитализма, в создании «органического государства», «корпоративной организации нации», «гармонически единой или интегральной человеческой личности». «Мы хотим создать интегральное государство, свободное от всех принципов разделения подобно политическим партиям, борьбе за гегемонию, соперничеству между классами, региональным противоречиям, каудилизму, антагонизму между армией и народом и внутри самой армии, между правительством и народом». Не деньги, не власть, не сила должны управлять обществом, ибо богом предопределены гармония, братство и единство всех людей как членов одной большой семьи, Для этого, по словам Салгадо, необходимо, чтобы государство служило интересам нации, а борьба классов была прекращена ради высших интересов родины.

Выступая на словах против капитализма, интегралисты, однако, вовсе не собирались отказываться от буржуазных отношений, подчеркивая в своей программе, что право частной собственности является неотъемлемым фундаментом «органического общества, угодного богу». О том, насколько лицемерно интегралисты выступали против капитализма, свидетельствует, например, следующее обращение П. Салгадо: «Буржуа! Я и зеленые рубашки идем, чтобы спасти вас и ваши семьи. Буржуа! Я призываю вас от имени бога и родины! Сатана — это убивающий нацию коммунизм!»

Социальная демагогия интегралистов, их мистико-патриотический лозунг «Бог, родина, семья!» тем не менее встречали сочувствие среди измученных кризисом и уставших от политической неразберихи людей, которые думали, что интегралисты действительно желают бороться против империализма. Многие и не догадывались, что гитлеровцы рассчитывали с помощью интегралистов установить свой контроль над Бразилией: «В Бразилии, — цинично говорил Гитлер, — мы будем иметь новую Германию… мы имеем право на этот континент… Прошло время, когда мы вынуждены были уступать место Испании и Португалии и играть повсюду роль опоздавших…».

Деятельность интегралистских отрядов, несмотря на перспективу усиления позиций германского фашизма, пользовалась значительной материальной и моральной поддержкой со стороны монополий Англии и США. Часть бразильской крупной буржуазии, землевладельческая олигархия склонялась к тому, чтобы передать власть интегралистам, которые, по их мнению, лучше, чем правительство Ж. Варгаса, могли бы обеспечить надлежащий порядок.

В Бразилии фашизм, разумеется, не был простой копией итальянского или немецкого «оригинала». Г. Димитров в докладе на VII конгрессе Коминтерна подчеркивал: «Никакие общие характеристики фашизма, как бы они ни были верпы сами по себе, не освобождают нас от необходимости конкретного изучения и учета своеобразия развития фашизма и различных форм фашистской диктатуры в отдельных странах и на различных этапах. Необходимо в каждой стране исследовать, изучить, отыскать национально-особенное, национально-специфическое в фашизме…»^{113}

Как же оценить бразильский фашизм в целом? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить то определение фашизма, которое было дано на VII конгрессе Коминтерна. Г. Димитров в своем докладе на этом конгрессе показал, что фашизм у власти есть открытая террористическая диктатура наиболее реакционных элементов финансового капитала. Фашизм — «это не обыкновенная замена одного буржуазного правительства другим, а смена одной государственной формы классового господства буржуазии, буржуазной демократии, другой его формой — открытой террористической диктатурой»^{114}.

В условиях Бразилии основное содержание политической обстановки после 1930 г. определялось не кризисом буржуазной власти и, как следствие этого, отказом от буржуазно-демократической формы ее господства, как это было, скажем, в Германии. Введение авторитарных методов правления в Бразилии было обусловлено утверждением господства буржуазии, сломом старого, олигархического режима. Это была определенная восходящая фаза развития бразильской буржуазии как класса и укрепления с помощью антидемократических методов ее экономического и политического господства, Данный процесс протекал в условиях острой классовой борьбы и давления со стороны иностранного империализма и местной олигархии, что придало общей ситуации противоречивые черты. В процессе социально-экономического сдвига собственно фашистская тенденция была характерна лишь для части местной финансовой и промышленной буржуазии и крупных помещиков, которые ориентировались на союз с гитлеровской Германией.

По мнению американского исследователя Роберта Левина, «бразильский интегрализм выглядит как авторитарное и иерархически-организованное движение, во многом заимствованное из иностранных фашистских источников, по уходящее корнями глубоко в бразильский национализм и культуру… Хотя интегралистская доктрина обещала трудящимся иллюзорную интеграцию в органическое национальное общество, городские рабочие и полубезработные массы остались в общем равнодушными, поэтому основу движения составили «белые воротнички», бюрократы и чиновники, кадровые военные низших рангов и мелкие торговцы. На юге Бразилии интегралисты встретили серьезное соперничество со стороны чисто немецких нацистских групп»^{115}.

В этой оценке содержится ряд верных наблюдений. Однако, что касается националистических корней интегрализма, то здесь следует сделать ряд оговорок. Интегрализм, как бразильская разновидность фашизма, действительно широко использовал в своей пропаганде националистические лозунги, по вкладывал в них совсем иное содержание. По существу, для интегралистов был характерен квазинационализм, или реакционный национализм, поскольку «величие Бразилии», ее «освобождение от империализма» — все это мыслилось обеспечить не на позициях укрепления экономической независимости страны, не путем социально-экономических преобразований, а с помощью полного пресмыкательства перед европейским фашизмом, прежде всего перед Германией и Италией.

Такую антинационалистическую линию, естественно, поддерживала лишь часть эксплуататорских классов. Другая часть, причем более значительная, ориентировалась на буржуазно-националистический курс Ж. Варгаса, на укрепление местного капитализма в партнерстве с США. В рамках этого курса интегрализм мог играть лишь роль дополнительного инструмента в осуществлении ряда антидемократических функций, взяв на себя наиболее грубые обязанности по борьбе с коммунизмом и демократическими силами.

Политический вес интегрализма особенно возрос в 1933–1935 гг., когда П. Салгадо и его зеленорубашечники развернули кампанию массовых погромов. Возникла реальная угроза фашизации политической жизни и в перспективе возможность прямого приближения интегралистов к кормилу государственной власти. Особенно опасным явился тот идеологический и моральный вред, который наносил интегрализм. Увлечение фашистской символикой и демагогией, искреннее желание избавиться от язв капитализма, ложное представление о коммунизме — все это вносило большую сумятицу, открывая путь для дальнейшего укрепления фашизма.

Опасность фашизации усугублялась тем, что режим личной власти нес в себе существенные антидемократические и в принципе профашистские тенденции. Правда, диктатура выражала интересы широких кругов местной буржуазии и не шла слепо на поводу наиболее реакционных внутренних и внешних сил, по тем не менее механизм властвования, формы и методы управления носили авторитарный характер. В этом смысле режим содержал в себе определенные потенции самофашизации. В этих условиях необходимо было поставить заслон как дальнейшему росту иитегралистского движения, так и возможности внутреннего перерождения диктатуры Варгаса из буржуазно-националистической в фашистскую. Проще всего вторая задача решалась путем устранения диктатуры вообще.

С этой двоякой целью прогрессивные силы Бразилии по инициативе коммунистов развернули борьбу за создание широкого, подлинно народного фронта.

Народный фронт и восстания 1935 г.

Борьба Бразильской коммунистической партии за создание антифашистского и антидиктаторского, антиимпериалистического и демократического народного фронта началась в 1934 г. После длительной и упорной работы такой фронт был, наконец, создан в марте 1935 г. в лице Национально-освободительного альянса, объединившего под своими знаменами более 1,5 млн. патриотов. Альянс представлял собой политическую коалицию ряда прогрессивных общественных организаций, выступающих за развитие антиимпериалистического и антифашистского движения, за свержение диктатуры и передачу власти в руки народно-революционного правительства.

В манифесте Подготовительного комитета НОА, опубликованном 1 марта 1935 г., говорилось: «Мы боремся за свободную родину! Мы боремся за освобождение Бразилии от империалистического рабства! За социальную и национальную независимость народа!»

Руководящие позиции в движении народного фронта занимали коммунисты и левые тенентисты. Почетным председателем альянса был заочно избран Луис Карлос Престес. К этому времени Престес уже стал членом Бразильской коммунистической партии. Его заочное избрание объяснялось тем, что он долгое время находился в эмиграции и вернулся в Бразилию лишь в апреле 1935 г. В своем письме от 25 апреля 1935 г. Л. К, Престес обратился к альянсистам с призывом встать на защиту демократии. «Только движение масс, — писал он, — может воспрепятствовать наступлению фашизма… Организация этой борьбы — первейшая задача Национально-освободительного альянса»^{116}.

По мнению альянсистов, в стране уже сложились все признаки «кризиса господствующей камарильи». В этих условиях для полного разгрома фашизма перед народом остается только один выход — «забрать власть из рук помещиков, буржуазии и империалистов и создать национально-революционное правительство». В мае 1935 г. был выдвинут лозунг «Вся власть Национально-освободительному альянсу!» и взят курс на подготовку вооруженного восстания.

Одновременно с этим (май 1935 г.) было достигнуто единство профсоюзов и создана Унитарная профсоюзная конфедерация Бразилии. В ее рядах объединилось около 300 тыс. человек. Создание объединенного профцентра явилось важным шагом вперед по пути укрепления революционного рабочего движения. Несмотря на то, что по закону профсоюзным организациям категорически запрещалось заниматься какой бы то ни было политической деятельностью, конфедерация заявила о своей полной поддержке Национально-освободительного альянса. Новая профсоюзная организация, по предложению коммунистов, целиком вошла в качестве коллективного члена в состав альянса, образовав его пролетарское ядро.

За короткий срок — с марта по июль 1935 г. — альянс вырос в значительную политическую силу. В стране было создано свыше 1500 ячеек НОА, которые действовали в 17 штатах, 300 городах и населенных пунктах^{117}. Организации народного фронта развернули по всей стране широкую политическую агитацию и пропаганду, руководили массовыми антифашистскими митингами и демонстрациями, забастовками. Организованный характер приобрело движение в защиту демократии, за расширение социального законодательства, против реакции и империализма.

С каждым днем крепла популярность альянса в массах. Опасаясь дальнейшего усиления альянса, правительство Ж. Варгаса издало 12 июля 1935 г. декрет о запрещении народного фронта под предлогом подготовки последним «государственного переворота с целью установления советской республики».

Декрет о запрещении альянса свидетельствовал о существенном изменении политической обстановки в стране. На смену периоду легальной деятельности Национально-освободительного альянса пришел период открытой вооруженной схватки.

Особенность ситуации заключалась в том, что революционные силы с самого начала боролись одновременно против интегрализма, диктатуры Варгаса и империализма. При этом ни коммунисты, ни левые тенентисты не проводили разницы между фашизмом и режимом личной власти. Это создавало определенные трудности, ибо Варгас еще пользовался в массах большой популярностью. Введенное им впервые трудовое законодательство, с одной стороны, ореол борца против кофейной олигархии в 1930 г., с другой, вера в обещания, которые он расточал направо и налево, с третьей, — все это привлекало неискушенных в политике людей на сторону правительства.

В итоге на одновременную борьбу против интегрализма и диктаторского режима были готовы далеко не все. После запрещения альянса многие отошли от активных действий, опасаясь репрессий. Так или иначе на вооруженное восстание против правительства с целью установления народно-революционной власти в ноябре 1935 г. поднялось лишь боевое меньшинство.

Первыми выступили рабочие и революционные солдаты северо-востока, где положение народа было особенно тяжелым. Штат Риу-Гранди-ду-Норти отличался острыми классовыми схватками на протяжении всего 1935 г. Коммунисты и альянсисты имели здесь довольно прочные позиции в профсоюзах, что сыграло немаловажную роль в организации массового движения.

В столице штата (город Натал) в ночь с 23 на 24 ноября 1935 г. восстал 21-й пехотный батальон. Восставшие довольно быстро овладели казармами, арестовали офицеров, в том числе и командира полка, заняли порт, телеграф и вышли в город, где к ним присоединились рабочие, кустари, подмастерья. В разгар боев разнеслась весть о том, что Революционный комитет восставших организовал Народно-революционное правительство, взявшее власть в городе в свои руки и возглавившее вооруженную борьбу масс. Почта и телеграф, городской банк и банк штата были национализированы. На некоторых предприятиях создавались «рабочие комитеты». Для охраны революционного порядка формировались отряды народной милиции. Политические заключенные были освобождены, многие интегралисты арестованы.

Деятельность Народно-революционного правительства города Натала развертывалась в условиях постоянных сражений с правительственными войсками. После четырех дней ожесточенных и кровопролитных боев революционное правительство пало.

После поражения восстания в городе Натале около 500 революционеров погрузились на линкор «Сантос», собираясь скрыться, но спустя день корабль не имея воды и топлива, вынужден был вернуться в порт. Многие из революционеров ушли в глубь страны, надеясь там, по примеру тенентистов 20-х годов, продолжать партизанскую борьбу.

Еще в то время когда шли бои в городе Натале, в столице соседнего штата Пернамбуку городе Ресифи также вспыхнуло вооруженное восстание. 25 ноября в 9 часов утра восстали солдаты 20-го стрелкового батальона. Федеральное правительство срочно направило в район восстания войска, самолеты и военные суда с десантами. После 38-часового боя восстание было подавлено.

Но борьба не прекращалась. 27 ноября 1935 г. вооруженное восстание началось в Рио-де-Жанейро. С лозунгом «Да здравствует революция!» курсанты авиационной школы с оружием в. руках выступили против реакционных офицеров. В ходе перестрелки несколько человек было убито. «Борьба длилась всю ночь и все утро 27 ноября, — пишет Ж. Амаду. — Самолеты не могли быть использованы революционерами из-за отсутствия горючего. Авиашколу по приказу правительства окружили части, на поддержку которых первоначально рассчитывали восставшие. Революционные офицеры авиашколы боролись до последнего момента»^{118}. В результате боев 12 человек было убито, 30 ранено и 230 взято в плен. Контрреволюционные силы с самого начала блокировали восставших в пределах территории школы. Никакой связи с другими частями гарнизона ввиду этого установить не удалось.

Не было контакта и с «рабочими ударными бригадами», которые незадолго до восстания были созданы коммунистами в столице. Рабочие ждали сигнала, чтобы начать всеобщую забастовку, однако такого сигнала они не получили. В итоге правительство смогло быстро подавить восстание в авиашколе.

На другом конце города, также на рассвете 27 ноября, началось восстание в 3-м полку. После ожесточенного трехчасового боя внутри казарм к 7-ми часам утра сопротивление пулеметного взвода 1-го батальона, сохранившего верность правительству, было подавлено. Все реакционные офицеры арестованы. Восставшие стали именовать себя «3-й народно-революционный полк». Во время небольшой передышки, наступившей после первых боев, революционный комитет полка обратился по радио ко всем воинским частям с призывом поднять оружие. Был принят также манифест к солдатам гвардейского батальона, расквартированного неподалеку:

«К товарищам из гвардейского батальона. Луис Карлос Престес, единственный руководитель бразильских солдат, возглавляет народное национально-революционное движение! Весь полк в наших руках. Но стреляйте в своих товарищей — солдат Бразилии, которые хотят лишь хлеба, земли и свободы. Мы боремся за то, чтобы освободить отечество от когтей спекулянтов и клики Варгаса, стремящихся задушить народ голодом… Помогите нам отстранить от власти этих предателей Бразилии! Присоединяйтесь к нам в борьбе за установление народного национально-революционного правительства во главе с Луисом Карлосом Престесом. Революционный солдатский комитет 3-го пехотного полка»^{119}.

Однако этот призыв не дал желаемых результатов. Реакционное офицерство столичного гарнизона оказало сильнейшее сопротивление и помешало выступлению солдат других частей в поддержку восставших. Против 3-го народно-революционного полка были выдвинуты артиллерийские батареи, которые открыли огонь по казармам полка. С воздуха казармы забрасывались фугасными и газовыми бомбами. С моря подошли военные корабли, правительственные войска блокировали выход в город. Руководить операцией приехал на броневике сам Ж. Варгас. Положение становилось все более драматическим, приближалась развязка. Несмотря на отчаянные попытки революционеров выйти из окружения, им не удалось добиться успеха. Кольцо неумолимо сужалось, приближая трагическую минуту поражения. Стратегические позиции восставших являлись наихудшими. Казармы полка были расположены в низине, по бокам их стискивали горы, впереди — море, оставалась лишь узкая горловина — выход, куда можно было двигаться, но она вела прямо в центр Рио-де-Жанейро, т. е. в руки правительственных войск. Перспектива для развития восстания, таким образом, с самого начала была иллюзорной. Все это предопределило исход сражения.

К часу дня после кровопролитного боя восстание 3-го полка удалось полностью подавить. В плен было взято около 600 человек. Арестованных участников восстания под конвоем провели в тюрьмы по улицам столицы.

Несмотря на разгром Национально-освободительного альянса и поражение ноябрьских восстаний, революционные бои 1935 г. явились крупной вехой в истории революционного движения в Бразилии.

Как отмечает в своей статье, посвященной 50-летию Бразильской коммунистической партии, Генеральный секретарь ЦК БКП Л. К. Престес, героическое выступление альянсистов оставило в истории огромный след. «Впервые в Бразилии патриоты под руководством авангарда рабочего класса взялись за оружие для борьбы за полное национальное освобождение, за демократию и социальный прогресс, против фашизма, империалистического гнета, помещиков. Впервые в нашей стране вооруженным путем решалась проблема ликвидации латифундизма и империалистического господства. Впервые в Латинской Америке власть помещиков и агентов империализма была заменена, хотя всего лишь на несколько дней, как это произошло в Натале, столице штата Риу-Гранди-ду-Норти, народной властью в лице Революционной хунты, выступавшей за осуществление программы национально-освободительной революции. Несмотря на поражение, восстание 1935 г. оказало огромное влияние на последующие события»^{120}.

Благодаря героической борьбе альянсистов Бразилия была спасена от угрозы полной фашизации. Более того, стремясь умиротворить народ, правительство Варгаса оказалось вынужденным более активно проводить националистический курс, расширить социальное законодательство, отказаться от сотрудничества с гитлеровской Германией, запретить партию иитегралистов. Однако все это было сделано по-реакционному, путем провозглашения в ноябре 1937 г. так называемого «Нового государства». В политической истории страны наступил новый этап.

«Новое государство»

Период «Нового государства», растянувшийся на восемь лет — с ноября 1937 г. по октябрь 1945 г. — явился своеобразным этапом политической истории Бразилии. В течение предыдущих семи лет страна пережила ряд крупных катаклизмов. Изменение социальной структуры власти в пользу буржуазии и поляризация классовых сил, в первую очередь выдвижение пролетариата в центр политической жизни, явились главными факторами нового этапа. В первой половине 30-х годов правительство Ж. Варгаса осуществило широкое социальное законодательство по вопросам труда, стараясь привлечь рабочий класс к общему процессу буржуазно-националистической перестройки общества. После восстаний 1935 г. старый курс на достижение «классового мира» правящие классы пытались проводить несколько иными методами — с помощью «Нового государства» Варгаса.

Обычно события 10 ноября 1937 г., когда Ж. Варгас без санкции конгресса обнародовал корпоративную конституцию, рассматривают как плод неких персоналистских махинаций диктатора, попытку бонапартистской власти укрепить свои позиции. Эти факторы действительно имели место и оказали известное воздействие на ход событий, но причины установления режима «Нового государства» лежали гораздо глубже. Бразильская буржуазия как класс нуждалась в более гибком оформлении своей власти, чем это было в первые годы после 1930 г.

Революционные народные восстания 1935 г., с одной стороны, отток значительной части средних слоев к интегралистам, с другой, усиление соперничества региональных буржуазно-помещичьих группировок, с третьей, поставили перед буржуазией как классом задачу по обеспечению долговременной социальной стабильности. Ни фашистская диктатура интегралистов, ни немедленный переход к буржуазно-демократическим методам власти ее не устраивал. Более всего подходил третий путь — путь сочетания авторитарных методов с буржуазно-реформистским национализмом. Лучшим рецептом обеспечения стабильности на этот раз представлялся националистический корпоративизм, который, с одной стороны, обеспечивал сохранение диктатуры, а с другой, — мог при известных условиях ограничить классовую борьбу трудящихся, установить социальный контроль над массами.

Практика показала, что Ж. Варгас весьма точно почувствовал эту потребность. Объясняя причины отказа от обещанных выборов президента и переход к режиму «Нового государства», Ж. Варгас в своей речи 10 ноября 1937 г. заявил, что целью его решения о роспуске конгресса и взятии всей полноты власти было стремление избежать «угрозы гибельной гражданской войны» и «спасти страну от коммунизма». В преамбуле к повой конституции (действовала до 1946 г.) говорилось: «Принимая во внимание состояние тревоги, созданное в стране коммунистическим проникновением, которое изо дня в день расширяется и углубляется и которое требует применения радикальных средств длительного характера;

принимая во внимание, что прежде существовавшие политические учреждения не давали государству достаточных средств для предохранения и защиты мира, безопасности и благосостояния народа;

опираясь на поддержку армии и уступая стремлениям нации, справедливо встревоженных как опасностями, которые угрожают нашему единству, так и быстротой распада наших гражданских и политических учреждений», президент решил обеспечить бразильскому народу «новые условия, необходимые для его безопасности, благосостояния и процветания!^{121}.

В соответствии с конституцией 1937 г. федеральное правительство получало право вмешиваться в дела штатов не только для предотвращения вторжения иностранных войск в пределы национальной территории, но также и «для восстановления нарушенного общественного порядка». Прерогативы президентской власти были значительно расширены, а срок полномочий увеличен с четырех до шести лет. Полномочия «нынешнего президента», т. е. Ж. Варгаса, были автоматически продлены, причем до созыва нового состава конгресса он получал право издания законов. Таким образом, режим личной власти был значительно укреплен, что в наибольшей степени отвечало интересам бюрократической буржуазии.

Корпоративная система по конституции 1937 г. объявлялась официальной политикой и находилась «под защитой и покровительством государства», в связи с чем Бразилия стала официально именоваться «Estado Novo» («Новое государство»). Корпоративистский курс более всего соответствовал чаяниям торгово-промышленных кругов местной буржуазии, а также профсоюзной бюрократии.

Объясняя причины ноябрьских событий 1937 г., известный бразильский социолог Элио Жагуарибе выдвигает идею, что «Варгас и его сторонники знали, что в случае проведения президентских выборов в 1938 г. победа была бы за аграрной олигархией. Новое государство Жетулио Варгаса явилось прежде всего средством для спасения власти господствующей группы среднего класса и для того, чтобы этот класс продолжил свое участие в обеспечении государственного контроля, хотя он и не имел господства во владении средствами производства. С другой стороны, «Новое государство» отразило идеологическую трансформацию среднего класса, его переход от радикального либерализма 20-х годов к фашистским тенденциям в конце 30-х годов»^{122}.

Эта оценка представляется весьма спорной. Прежде всего следует уточнить вопрос о пресловутом «среднем классе». Режим «Нового государства» защищал интересы не городских средних слоев, т. е. в первую очередь мелкой буржуазии, а интересы средней и крупной буржуазии. Правда, при этом Ж. Варгас пользовался поддержкой мелкобуржуазных групп и части трудящихся, но эта поддержка ни в малейшей мере не влияла на характер и функции «Нового государства». В этом состояло коренное отличие диктатуры начала 30-х годов от диктатуры 1937–1945 гг.

Э. Жагуарибе выдвигает проблему «трансформации» среднего класса слева направо. Эта тенденция действительно имела место, но еще важнее было то, что качественно изменилась сама социальная структура власти: господствующие позиции окончательно завоевала националистическая средняя и крупная буржуазия.

За годы, прошедшие после 1930 г., в Бразилии окрепли новые слои буржуазии, связавшие всю свою судьбу с националистической экономической политикой. Эти слои все больше начинали давить на правительство, требуя дальнейшего развития протекционизма и государственной помощи. Некоторые промышленные круги, заинтересованные в государственных субсидиях, поддерживали идею о стимулировании государственно-капиталистических форм производства. В области социальной политики буржуазию в общем вполне устраивал курс на регулирование трудовых отношений сверху, который постоянно проводил Ж. Варгас. В середине 30-х годов отчасти под влиянием интегралистов особой популярностью в предпринимательских кругах стали пользоваться догмы корпоративизма. Эти сдвиги довольно точно уловил Ж. Варгас, который и попытался на практике осуществить устремления бразильской буржуазии с помощью режима так называемого «Нового государства». Вот почему нельзя классовый характер этого режима, как это делает Э. Жагуарибе, свести к пребыванию у власти так называемого «среднего класса». Другое дело, что последний не выступал против диктатуры, сохранял политический нейтралитет. Это, по-видимому, объяснялось страхом, который охватил мелкую буржуазию после восстаний 1935 г.

«Новое государство» явилось своеобразным воплощением экономической и политической власти средней и крупной националистической городской буржуазии, которая уже переросла союз с мелкой буржуазией и выступила против ориентации наиболее реакционных групп финансового и торгового капитала на интегрализм, в защиту своих собственных интересов, подавляя революционное движение масс, с одной стороны, и фашистский экстремизм, с другой.

Вначале интегралисты с большим удовлетворением поддерживали режим «Нового государства», полагая, что теперь именно они займут ведущие позиции в политике. Однако их расчеты не оправдались. Одной из важных политических акций «Нового государства» было запрещение и фактический разгром интегралистского движения. Расчеты фашистских европейских государств с помощью интегрализма завоевать ведущие позиции в Бразилии провалились.

По декрету от 3 декабря 1937 г. все политические организации, и прежде всего партия «Бразильское интегралистское действие» были запрещены. Конституция 1937 г. запрещала какие-либо эмблемы, символы, гимны, формы за исключением официально признанных государственных символов. Частные немецкие школы на юге страны были поставлены под контроль государства. Все интегралистские издания подлежали строгой цензуре или конфискации. По справедливому замечанию германского посла фон Риттера, Ж. Варгас и новое правительство «политически выступают теперь против всякой немецкой активности… Эта позиция предопределяется во многом сильной политической зависимостью от США… Президент фактически нарушил свой договор с интегралистами»^{123}.

Чувствуя себя обманутыми, интегралисты в январе 1938 г. официально изменили свой курс в отношении «Нового государства». «Совет сорока» по предложению П. Салгадо принял решение начать тайную подготовку государственного переворота. Германский посол, сотрудники итальянского посольства, гитлеровские тайные эмиссары активно поддерживали этот курс.

После двух неудачных попыток государственного переворота 10 марта и 10 мая 1938 г. интегралисты как политическая сила окончательно сошли со сцены. Полиция арестовала более 2 тыс. человек по подозрению в участии в заговоре. Ряд интегралистов был приговорен к тюремному заключению, многие высланы из страны. Сам Салгадо был вынужден эмигрировать в Португалию.

Противоречия между интегралистами и «Новым государством» не являлись противоречием разных групп в рамках единого фашистского движения. Речь шла о принципиальном несовпадении интересов бразильского фашизма и «Нового государства». Ж. Варгас и его «Новое государство» представляли националистические слои местной буржуазии, которые, признавая необходимость сотрудничать с иностранным капиталом, стремились к экономической и политической самостоятельности. Не случайно Ж. Варгас подписал декрет о национализации крупнейшей промышленной компании «Ллойд Бразилейро», обращая особое внимание на развитие ряда ведущих отраслей национальной промышленности, железнодорожное строительство.

В апреле 1939 г. был создан Национальный совет по нефти, опубликован пятилетний план экономического развития. «Деловые круги Бразилии, — как справедливо отмечает Роберт Левине, — почти сразу же с симпатией отнеслись к политике «Нового государства» по консолидации власти, корпоративистской структуре режима и его националистическим планам поощрения местного промышленного производства»^{124}.

Стремясь укрепить власть буржуазии и покончить с регионализмом, «Новое государство» поставило под контроль правительства всю деятельность штатов. Этим был нанесен сильный удар по позициям местных олигархий. Правда, этот курс проводился крайне непоследовательно, ибо, опасаясь активности рабочего класса, правительство Ж. Варгаса постоянно искало компромисса с олигархией и империализмом.

Таким образом, режим «Нового государства» был внутренне противоречив:

1) антидемократическая и диктаторская линия в области внутренней политики, идеология антикоммунизма как официальная государственная доктрина;

2) корпоративистская система регулирования трудовых отношений, активная роль государства в защите интересов капитала;

3) идеология буржуазного национализма и поиски самостоятельного пути развития за счет лавирования между сильными империалистическими хищниками;

4) отказ от поддержки бразильской разновидности фашизма — интегрализма и запрещение его политической деятельности;

5) сотрудничество с «демократическими» государствами Запада в качестве предпочтительной политики в сравнении с отношением к державам «оси»;

6) проведение ряда буржуазно-националистических преобразований в области экономического развития (усиление роли государства, национализация ряда иностранных компаний).

Все это позволяет проводить существенную разницу между режимом «Нового государства» и фашизмом. Главное отличие между ними заключалось в том, что первое защищало интересы страны с позиций антикоммунизма и буржуазного национализма, боящегося народа и поэтому видевшего единственную гарантию успеха в диктатуре. Интегралисты же вообще отказывались от какой-либо защиты национальных интересов страны, полагая, что все следует подчинить гитлеровскому нацизму как руководящей силе мирового антикоммунизма.

Эта разница между политикой «Нового государства» и линией интегралистов уже в те годы ощущалась довольно определенно. Л. К. Престес, находящийся в то время в тюрьме, писал в одном из своих писем по поводу майского путча интегралистов в 1938 г.: «Перед альтернативой — помогать Жетулио или, сложа руки, присутствовать при авантюре, которая могла бы привести нас к фашистскому террору и иностранной интервенции — ни один демократ не мог бы колебаться. Перед лицом любой фашистской угрозы мы, альянсисты, всегда заявляем, что находимся по другую сторону баррикад и поддерживаем, таким образом, Жетулио, как если бы он находился на нашей стороне». В то же время, подчеркивал Л. К. Престес, нельзя ни на минуту прекращать борьбы за демократию против существующей тирании^{125}.

Это же различие проводил между «Новым государством» и фашизмом Г. Димитров. В своей статье, опубликованной в июле 1938 г. Г. Димитров писал, что «даже в странах с реакционными правительствами, как Румыния на Балканах и Бразилия в Южной Америке, попытки совершить фашистский переворот, предпринятые друзьями Гитлера, встретили сопротивление и остались тщетными»^{126}.

Вопрос об общей политической оценке «Нового государства» весьма важен, ибо в литературе часто между буржуазно-националистическим режимом Варгаса и фашизмом ставится знак равенства. Наряду с отличиями, указанными выше, следует упомянуть также тот факт, что в Бразилии 1937–1945 гг. в структуре власти отсутствовала политическая партия, что сближало «Новое государство» с традиционными формами военно-бюрократической диктатуры. Не было у Варгаса и организованного массового движения поддержки, характерного для Германии и Италии. Разумеется, было бы неверно полностью отрицать огромное воздействие европейского фашизма на политику и методы действия «Нового государства». Заимствований было немало. Главное — это отказ от буржуазной демократии, авторитарный характер власти. И тем не менее, режим «Нового государства», на наш взгляд, должен быть оценен как оригинальное явление, особый тип политической системы общества в период первичного формирования буржуазного механизма власти. Бразильский вариант этого сложного исторического процесса многое заимствовал из опыта фашистских государств Европы, использовал традиции олигархических военных диктатур, умело оперировал приемами бонапартистского лавирования. И все это оказалось необходимым для одного — подавления классовой борьбы трудящихся и укрепления власти буржуазии.

Сочетание прогрессивных и реакционных черт такого режима предопределило противоречивый характер «Нового государства». С одной стороны, с его помощью Бразилия сделала значительный шаг вперед по пути капиталистического прогресса. С другой — это было достигнуто за счет жестокого подавления классовой борьбы, усиления эксплуатации трудящихся.

По мере дальнейшего капиталистического развития в стране обострялись социальные противоречия, а сам режим «Нового государства» в 1943–1944 гт. вступил в полосу кризиса. Он мог лишь на определенное время обеспечить известную социальную стабильность буржуазной власти, однако бесконечно управлять страной с помощью режима личной власти было нельзя.

Общий подъем демократического международного движения, вызванный разгромом фашизма во второй мировой войне, оказал огромное влияние на Бразилию. Народ уже не мог более терпеть авторитарный режим. В 1945 г. «Новое государство» прекратило свое существование. На этом закончился крайне сложный и противоречивый период, начавшийся после 1930 г., и наступила новая фаза истории бразильского общества.