Британия в новое время (XVI-XVII вв.)

Глава XI. СОЕДИНЕННЫЕ КОРОНЫ

[45]

Король Шотландии Яков VI был единственным сыном Марии Стюарт [46]. С детства его воспитывали в строгости, в духе кальвинизма, что не очень ему нравилось. Постоянно испытывавший нехватку денег, Яков долго домогался английского трона, но он ускользал от него до самого последнего момента. Борьба за власть между Эссексом и Робертом Сесилом могла бы побудить Елизавету, которую он знал только по переписке, и то нерегулярной, неожиданно принять важное решение, которое бы положило конец его надеждам на корону, — решение передать трон другому. Но в марте 1603 г. ситуация прояснилась. В напряженные дни после смерти королевы Эссекс стал его союзником и помощником. Провозглашение шотландского монарха королем Англии Яковом I не встретило оппозиции, и в апреле 1603 г. он отправился в неспешное путешествие из Холируда [47] в Лондон.

Для англичан новый король был чужаком. Они почти ничего не знали о нем, и еще не было известно, окажется ли он в состоянии управлять Англией, а его новые подданные — подчиняться ему. Яков, говорит Дж. М. Тревельян, «столь плохо знал Англию, что в Ньюарке приказал повесить пойманного с поличным вора без суда — только на основании своего монаршего повеления». Казнь не состоялась. Яков питал неприязнь к политическим идеалам своих учителей-кальвинистов. Он твердо усвоил идеи о божественном происхождении королевской власти и считал, что права монарха священны. Яков был довольно образован, претендовал на то, чтобы называться философом, и за свою жизнь опубликовал множество трактатов и трудов, темы которых варьировались от осуждения колдовства и табака до абстрактных политических теорий. Король имел слабость к нравоучениям, а его ум был ограничен и питался устаревшими понятиями. Но Англия менялась. Привычка к подчинению и покорности короне умерла вместе с последней представительницей династии Тюдоров. Испания уже не являлась для Англии угрозой, а уния шотландской и английской корон лишила Францию и другие враждебные ей государства союзника, игравшего ранее столь важную роль в их планах. Теперь в случае войны территория Шотландии не могла быть использована в качестве плацдарма для нападения на Англию. Мелкопоместное дворянство, на которое опирались Тюдоры и которое служило для них противовесом старой знати, держа в своих руках местное управление, начало сознавать свою силу. Англия не имела серьезных внешних врагов и могла свободно заниматься собственными проблемами. Влиятельное джентри стремилось к тому, чтобы принять участие в их решении. С другой стороны, права Якова на корону вовсе не были бесспорными. Укрепить его позиции была призвана доктрина божественного происхождения королевской власти, первоначально использовавшаяся для защиты суверенитета национальных государств в борьбе против католической церкви и Священной Римской империи. Но как примирить короля, притязающего на власть согласно своим Богом дарованным правам, и парламент, опирающийся исключительно на старинные обычаи?

Эти вопросы, вызывавшие глубокие разногласия, дополнялись финансовым кризисом, достигшим небывалых размеров. Приток драгоценных металлов из Нового Света вызвал рост цен, по всей Европе стремительно увеличивалась инфляция, и доходы английской короны, зафиксированные парламентом в определенной денежной сумме, обесценивались с каждым годом. Елизавета смогла отсрочить конфликт с помощью мер крайней экономии, но избежать его было нельзя, и теперь он перерос в сложную конституционную проблему. За кем останется последнее слово в вопросе о налогообложении? До сих пор все соглашались со средневековой доктриной, сводящейся к тому, что «король не может править своим народом в соответствии с какими-либо законами, кроме тех, на которые народ согласен, и, следовательно, не может вводить новые налоги без его согласия». Но никто не анализировал это положение и не определял в деталях, что именно оно означает. Если это фундаментальный закон государства, то имеет ли он свои истоки в туманной древности или стал результатом милости прежних королей? Является ли он неотъемлемым, данным от рождения правом всех англичан или уступкой, которую монарх может взять назад? Король подчиняется закону или нет? И кто должен определять, что такое закон? Большая часть XVII в. ушла на то, чтобы найти ответы — исторические, правовые, теоретические и практические — на эти вопросы.

Их обсуждали все: юристы, ученые, государственные деятели и солдаты. Поначалу подданные приняли нового монарха тепло, испытывая облегчение от благополучного разрешения вопроса о престолонаследии. Но вскоре финансовые и другие проблемы вызвали серьезные разногласия между ними.

Первый же парламент Якова поднял вопрос о своих привилегиях и королевских прерогативах.

В уважительной, но твердой форме палата общин напомнила королю, что в число ее прав входят свободные выборы, свобода слова и неприкосновенность во время парламентских сессий.

«Прерогативы правителей, — протестовали члены палаты, — могут легко быть увеличены, тогда как привилегии подданных по большей части остаются постоянными. Голос народа в делах, его касающихся, — это голос Бога». Яков, как и впоследствии его сын Карл, отнесся к этим словам, выражающим недовольство его подданных, с презрением. Он воспринял их как проявление личных обид по отношению к себе и просто признак плохих манер.

Прежде Яков считал себя стесненным в средствах. Теперь он полагал, что богат. «Нищие шотландцы», пришедшие вместе с ним в Лондон, тоже обогатились. Расходы двора увеличивались с пугающей быстротой. Вскоре Яков, к своему удивлению, обнаружил, что нуждается в деньгах. Это означало, что парламент он будет вынужден созывать часто. Елизавета обращалась к его услугам в исключительных случаях и всегда направляла на заседания своих уполномоченных. Теперь членам парламента, встречавшимся более или менее регулярно, представилась возможность организоваться, но Яков, в отличие от своей предшественницы, пренебрег необходимостью контролировать парламентские сессии через своих личных советников. Государственный секретарь Роберт Сесил, получивший титул графа Солсбери, не имел прямого контакта с палатой общин. Король предавался своим упражнениям в сочинительстве и нередко напоминал парламентариям о своем божественном праве управлять и их священной обязанности удовлетворять его потребности.

По вопросу о финансовом обеспечении монарха парламентарии придерживались господствовавшей на протяжении многих веков точки зрения: король должен «жить на свои средства», а традиционные доходы от земель короны и таможенных сборов следует использовать на общественные нужды. Обычно парламент голосовал за пожизненное предоставление королю доходов от таможенных сборов и не собирался снабжать его дополнительными средствами, за исключением крайних случаев. Для удовлетворения своих растущих потребностей Якову пришлось возрождать королевские прерогативные права в сфере налогообложения, которыми пользовались средневековые монархи, в частности в отношении портов. Вскоре он вызвал этим раздражение парламента, не забывшего своей победы над Елизаветой в вопросе о монополиях. К счастью, судьи постановили, что порты находятся под исключительной юрисдикцией короля и он вправе вводить дополнительные таможенные сборы. Это давало Якову такой доход, который, в отличие от прежних феодальных дотаций, возрастал вместе с увеличением национального богатства и повышением цен [48]. Палата обратилась к судьям с просьбой вынести свой вердикт относительно этой проблемы, а Яков поспешил перевести спор в чисто формальную плоскость, сведя его к решению вопроса о законности королевских прерогатив. На этом конфликт временно утих.

Король имел собственные взгляды на церковное устройство. Вскоре после восшествия на престол к нему обратились с петицией пуритане, пострадавшие при Елизавете в 1590-е гг. Противники государственной епископальной церкви, они надеялись теперь, что король из кальвинистской Шотландии прислушается к их мнению; умеренное крыло пуритан было бы вполне удовлетворено некоторыми изменениями в обрядах. Но Яков не испытывал симпатий к пресвитерианской церкви. Он понимал, что кальвинизм несовместим с монархией, и считал, что если подданные смогут сами выбирать себе религию, то в конце концов они захотят определяться и в политике. В 1604 г. он созвал в Гемптон-Корте конференцию с участием вождей пуритан и англиканских епископов. Предубеждение короля против пуритан стало очевидно очень скоро. В разгар дебатов он обвинил их в стремлении брать пример с шотландских пресвитеров, «которые так же согласны с монархом, как Бог с дьяволом. В пресвитериях будут собираться Джек и Том, Билл и Дик, и они будут обсуждать короля и королевский Совет и все их решения. Итак, я повторяю вам: король подумает [49]. Принесите, прошу вас, ваше ходатайство еще раз через семь лет, и если к тому времени я располнею и начну страдать от одышки, то, возможно, соглашусь снова вас выслушать. Но только сдается мне, что множество государственных дел не оставят меня без движения и я по-прежнему буду здоров». Яков дал понять, что никаких изменений в елизаветинском церковном установлении не будет. Его лозунг прозвучал так: «Не будет епископа — не будет и короля».

Вступление на престол Якова обнадежило не только пуритан, но и католиков: в конце концов, мать короля была их защитницей. Однако их позиция была сложной. Если Папа римский разрешит им присягать на верность королю в мирских делах, то, может быть, король позволит им исповедовать свою религию? Но папа Климент VIII не уступил. Он запретил присягать на верность королю-еретику. По этому вопросу компромисса быть не могло. В Европе разгорелся спор о принципах повиновения светской власти, и Яков включился в него. Иезуиты, нападавшие на Елизавету, пользовались в то время полной властью в Риме. Теперь они обрушились на Якова, опровергая законность его прав на трон. Казалось, что заговоры окружали короля со всех сторон. Яков, в общем-то, склонный к терпимости, был вынужден действовать. Католиков штрафовали за отказ посещать службу в государственной церкви, их священников изгоняли.

Небольшая группа дворян-католиков составила заговор, задумав уничтожить Якова и расправиться с обеими палатами парламента. Они решили взорвать Вестминстерский дворец во время открытия очередной сессии парламента [50]. Заговорщики планировали после этого поднять восстание и установить в стране католический режим [51] — возможно, с помощью Испании. Возглавлял их джентльмен Роберт Кэтсби, помимо него участвовали Гай Фокс, ветеран испано- голландских войн, Т. Перси, сэр Э. Дигби и еще более двадцати человек. Один из них предупредил о планировавшемся взрыве своего родственника Джеймса Паркера, пэра и лорда Монтигла, католика. Вскоре об этом стало известно Сесилу, и парламент был тщательно обыскан. Пятого ноября 1605 г., за несколько часов до покушения, Г. Фокса схватили на месте, возле бочек с порохом в подвалах Вестминстерского дворца. Лондон охватило возбуждение. Яков отправился в парламент и произнес прочувственную речь о том, какой честью было бы для него погибнуть вместе с преданной ему палатой общин. Короли, сказал он, более обычных смертных подвергаются всевозможным опасностям; только его проницательность спасла их всех от смерти. Палата выказала безразличие к заявлению Якова и, перейдя к повестке дня, обсудила прошение одного из своих членов, ходатайствовавшего об освобождении его от парламентских обязанностей по причине приступов подагры. Заговорщиков выследили, подвергли пыткам и казнили. Их вина в государственной измене была очевидной. Раскрытие «Порохового заговора» имело своими последствиями ненависть к католикам и жестокие преследования их. Вплоть до 1854 г. в англиканском молитвеннике сохранялась благодарственная служба по случаю спасения короля, которую служили ежегодно 5 ноября. Годовщины раскрытия «Порохового заговора», отмечаемые до сих пор с фейерверками и кострами [52], не раз омрачались антипапскими демонстрациями.

В это же время был создан замечательный памятник английской прозы — «Библия короля Якова». На конференции в Гемптон-Корте все требования пуритан были отвергнуты, однако все же одно предложение было принято. Пуританский богослов, доктор Джон Рейнольдс из оксфордского колледжа Тела Христова, спросил, нельзя ли создать новый перевод Библии.

Идея понравилась Якову; До тех пор и духовенство, и миряне пользовались несколькими различными переводами: Тиндаля, Ковердаля, «Женевской Библией», «Епископской Библией» королевы Елизаветы. Тексты в них имели некоторые различия, к тому же не все из этих переводов могли считаться адекватными, так как были сделаны людьми, проповедующими собственное толкование Писания и церковное устройство. Каждая церковь пользовалась той версией, которая более соответствовала ее взглядам и доктринам. Якову представлялось, что появилась возможность очистить Писание от ложных трактовок, привнесенных в корыстных целях, и создать объективный перевод, которым могли бы пользоваться все церкви. Яков не стал медлить. Через два месяца после конференции были учреждены комитеты, по два в Оксфорде, Кембридже и Вестминстере, в состав которых входило около пятидесяти ученых и богословов, избранных от разных церквей независимо от своих теологических пристрастий. Каждый комитет работал над определенной частью текста. Сделанный им черновой перевод подвергался тщательной проверке со стороны других комитетов, а затем уже окончательно утверждался специальным комитетом двенадцати. Все тенденциозные толкования и переводы запрещались, разрешалось только давать разъяснения еврейских и греческих слов, трудных для понимания. Около трех лет ушло на предварительные исследования, и основная работа над текстом началась лишь в 1607 г. Для того века, когда почта работала неэффективно и комитеты, разделенные значительными расстояниями, испытывали трудности в сношениях между собой, когда не было механических способов копирования, она была завершена с поразительной быстротой — в 1609 г. Еще девять месяцев новый вариант перевода изучали в надзорном комитете, а в 1611 г. «Авторизованная версия» Библии была напечатана в королевской типографии.

Успех «Библии короля Якова» был триумфальным. Книги продавались дешево, всего за 5 шиллингов. «Авторизованная версия» превзошла все другие, созданные ранее, как в отношении красоты языка, так и точности перевода настолько, что почти триста лет никто не поднимал вопрос о ее пересмотре [53]. На переполненных кораблях, увозивших эмигрантов в Америку, не хватало места для багажа.

Если искатели приключений и брали с собой книги, то это были пьесы Шекспира, «Путешествие пилигрима» Джона Буньяна [54] и, конечно, Библия, причем большинство отдавали предпочтение «Авторизованной версии» короля Якова I. Предполагается, что только на английском языке было издано около 90 миллионов экземпляров. Ее перевели более чем на семьсот шестьдесят языков. До сих пор «Авторизованная версия» остается самой популярной в Англии и Соединенных Штатах. Создание этого перевода можно считать величайшим достижением правления Якова, потому что именно он был его инициатором и вдохновителем. Ученые и богословы, непосредственно работавшие над этим шедевром, по большей части неизвестны. «Библия короля Якова» стала тем звеном, которое прочно связало между собой англоязычные народы.

Шли годы. Отношения между Яковом и парламентом обострялись. Используя королевские прерогативы, Тюдоры действовали осторожно и благоразумно и никогда не выдвигали фундаментальных теорий королевской власти. Яков, напротив, считал себя учителем всей страны. В политическом отношении в течение всего XVI в. Англия двигалась в сторону абсолютной монархии, и действия Якова объективно этому соответствовали. Яков нашел замечательного сторонника в лице Фрэнсиса Бэкона [55], честолюбивого юриста. При Елизавете он заседал в парламенте, причем находился в оппозиции к правительству и водил дружбу с Эссексом. Когда его патрон сошел с политической сцены, отношения Бэкона к власти изменилось. С воцарением Якова он занимал высокие посты на государственной службе. Вершиной его карьеры стала должность лорда-канцлера. Бэкон придерживался той точки зрения, что абсолютное правление короля, опирающегося на юристов, оправданно в силу своей эффективности, но его теории были не только непопулярны, но и нереальны.

Сутью конфликта между короной и парламентом стал вопрос о природе королевских прерогатив и силе актов парламента. Тогда еще не сложилась современная точка зрения, согласно которой акт парламента имеет высшую силу и остается неизменным до тех пор, пока не будет отменен или изменен, и что верховная власть государства не может быть осуществлена иным способом. Тюдоровские статуты в действительности являлись мощными инструментами реформ в церкви и государстве, и казалось, что с их помощью можно изменить почти все. Но статуты требовали как согласия парламента, так и одобрения короля.

Парламент не мог собраться без повеления короля или заседать после того, как его объявили распущенным. Помимо финансовой необходимости, мало что могло заставить короля созвать парламент. Если деньги можно было достать каким-то другим образом, он управлял страной, годами не обращаясь к этому органу. Более того, король располагал некоей не определенной в законе исключительной властью, которой мог воспользоваться в чрезвычайных обстоятельствах. Кто был вправе сказать, что он может делать и чего не может? Если король того желал, он мог, в целях общего блага, издать указ и обойтись при этом без статута. Кто в таком случае мог сказать, что он поступает незаконно?

В этот момент на авансцену английской истории выходят юристы, возглавляемые Главным судьей Эдвардом Коком. Кок, один из самых опытных английских законников, дал прямой и недвусмысленный ответ на эти вопросы. Он заявил, что конфликт между короной и парламентом должна решать третья сторона — судьи, а не корона. Это было утверждение огромной важности, потому что если бы судьи получили возможность определять, какой закон имеет силу, а какой — нет, то именно они стали бы главными законодателями в государстве. Они могли бы сформировать верховный суд, оценивающий законность как указов монарха, так и постановлений парламента. Кок основывался на древней традиции, в соответствии с которой закон, провозглашенный в суде, выше закона, обнародованного центральной властью. Кок считал, что неписаный закон уже существует в обществе, и задача суда — его сформулировать и зафиксировать; поэтому он делал вывод, что законы нельзя создавать или изменять произвольно. Если постановления парламента противоречат этому неписаному закону, они недействительны. Таким образом, сначала Кок не стремился поддерживать парламент. В Англии его теоретическо-правовые идеи были отвергнуты. В Соединенных Штатах случилось иначе.

Яков представлял себе функции судей совершенно иначе, считая, что в их обязанности могло входить рассмотрение конфликта между парламентом и монархом, но в таком случае решение они должны были принимать в пользу короны. Они должны, как выразился Бэкон, быть «львами, но львами под троном». Так как судьи назначались монархом и оставались в должности столько, сколько ему это было угодно, они были обязаны подчиняться ему подобно другим королевским слугам. Конфликт усугублялся соперничеством между Бэконом и Коком. Положение Кока оказалось невыгодным: ни один судья не мог беспристрастно высказываться по вопросу о королевских прерогативах, если мог в любой момент быть отстранен от должности королем. Яков попытался заставить Кока замолчать, для чего перевел его из суда Общих тяжб в суд Королевской скамьи. Потерпев неудачу, король уволил Кока в 1616 г. Остальные члены суда Королевской скамьи встали на сторону Якова.

Через пять лет Кок был избран в палату общин. Выяснилось, что наиболее авторитетные юристы того времени согласны с ним. Члены палаты с готовностью признали претензии юристов на руководство.

Мало кто из заседавших в палате сельских джентльменов имел глубокие познания относительно истории парламента или мог выдвинуть какую-либо связную теорию в оправдание притязаний парламента. Самое большее, на что они были способны — высказаться по поводу несправедливости короля и никчемности его теорий. XVII век, при всех своих драматических свершениях, был веком глубокого уважения к прецедентам и конституционным формам. Если бы правоведы остались на стороне короны и поддержали бы своим авторитетом мнение короля, в будущем задача палаты общин, противодействующей монаршему деспотизму, стала бы намного труднее. Судебный прецедент свидетельствовал бы не в ее пользу, и представителям общин пришлось бы признать себя революционерами. Принципиальность юристов избавила их от этого. Эдуард Кок, Джон Пим, который, хотя и не был практикующим юристом, но читал лекции по праву в Миддл Темпл [56], Джон Селден и другие возглавили противостояние короне. Хорошо знающие законы и не слишком щепетильные в их интерпретации, они постепенно повели дело так, что парламент мог действовать с полным убеждением, что борется не за какие-то новые принципы, а за законные, освященные в веках права английского народа. Так были заложены основы сильной и организованной парламентской оппозиции, в последующие годы под руководством Пима выступившей против короля Карла I.

Яков, конечно, нисколько не симпатизировал правоведам. Король не стремился к компромиссу, но, будучи более проницательным, чем его сын, он все же понимал, что именно компромисс устроит его больше, чем революция или открытое противостояние. Идти на сделку с парламентом или вообще иметь с ним какие-либо дела Якова заставляла исключительно нужда в деньгах. «Палата общин, — сказал он однажды испанскому послу, — это тело без головы. Ее члены высказывают свое мнение неорганизованно. На их собраниях не слышно ничего, кроме криков и суматохи. Я удивлен тем, что мои предки вообще допустили появление этого учреждения. Я шотландец, и когда я прибыл в Англию, он уже существовал, поэтому мне приходится мириться с тем, от чего я не могу избавиться».

Внешняя политика Якова, возможно, отвечала потребностям его страны, нуждавшейся в мире, но часто вступала в противоречие с характером самого короля. Когда он взошел на английский трон, Англия формально все еще находилась в состоянии войны с Испанией. Благодаря усилиям Сесила удалось прекратить военные действия и возобновить дипломатические отношения. Принимая во внимание сложившуюся международную обстановку, этот шаг, вероятно, был благоразумен. Эпицентр борьбы переместился с морских просторов Атлантики в Европу, где по-прежнему весьма влиятельным был дом Габсбургов, правящий в Священной Римской империи и Испании. Владения императора Фердинанда II и его кузена Филиппа III Испанского простирались от Португалии до Польши. Их власть всемерно стремились укреплять иезуиты. Англичане по-прежнему питали враждебные чувства к Испании. Потому палата общин с беспокойством и тревогой следила за распространением Контрреформации в Европе. Но Якова это не волновало. Голландцев он считал бунтовщиками, выступавшими против прав королей, установленных высшей властью [57]. Испанский посол, граф Гондомар, финансировал происпанскую партию при английском дворе. Ничему не научившись на опыте Тюдоров, Яков не только предполагал заключить союз с Испанией, но и стремился женить своего сына на испанской инфанте.

Однако дочь Якова оказалась в противоположном лагере. Принцессу Елизавету выдали замуж [58] за одного из защитников протестантской веры в Европе Фридриха, пфальцграфа Рейнского, который вскоре выступил против императора Фердинанда II Габсбурга. Попытки Фердинанда вернуть в католическую веру области Германии, признанные по Аугсбургскому религиозному миру протестантскими, вызвали противодействие их правителей. Сопротивление возглавила Богемия, где чешская знать решительно препятствовала политике централизации, которую пыталась проводить Вена как в политической, так и в религиозной сфере. Еще в XV в., во времена Яна Гуса, в Чехии образовалась национальная церковь, и чехи вели одновременно борьбу и против Папы римского, и против императора. В 1618 г. они бросили вызов Фердинанду: имперские посланники были выброшены из окна королевского дворца в Праге [59]. Это спровоцировало войну, раздиравшую Германию на протяжении тридцати лет [60]. В августе 1619 г. чехи предложили Фридриху трон Богемии. Фридрих согласился и стал во главе антигабсбургской коалиции.

Хотя его дочь стала теперь королевой Богемии, Яков не проявил желания вмешиваться в события на ее стороне. Он твердо вознамерился любой ценой удержаться от участия в войне, разгоревшейся в Европе, и считал, что наилучшей помощью зятю будет сохранение дружественных отношений с Испанией. Парламент охватили одновременно негодование и тревога. Король напомнил палате общин, что внешняя политика не входит в ее компетенцию. Ядовитые насмешки и упреки в недостатке личной смелости не задевали Якова. Он не изменял своим убеждениям и не ввязывался в войну. Трудно сказать, была ли такая политика разумной, но популярности королю она явно не прибавила.

В скором времени пфальцграф Рейнский Фридрих был изгнан из Богемии, а его наследственные земли оккупировали войска Габсбурга. Правление его в Чехии было столь недолгим, что в историю он вошел как «однозимний король». Палата общин громко требовала войны. Для защиты протестантов собирались частные пожертвования, формировались отряды добровольцев, готовых отправиться в Европу. Яков ограничился рассуждениями о правах чехов, которые он высказал в беседах с испанским послом. Разумеется, они не имели каких-либо практических последствий. Он свято верил в то, что матримониальный союз между королевскими семьями Испании и Англии обеспечит последней дружественные отношения с сильнейшей державой континента. Никакие, даже из ряда вон выходящие, европейские события не должны препятствовать его замыслам. Яков считал, что если бы он вступил в начавшуюся в Европе грандиозную войну, приняв на себя роль защитника веры, то завоевал бы мимолетную популярность у подданных, но при этом отдал бы себя в руки палаты общин. Несомненно, парламент вряд ли проявил бы щедрость, выделяя королю денежные средства, и к тому же потребовал бы контроля за их расходованием. Протестантские силы в стране подняли бы голос. Кроме того, удачу в войне никто не мог гарантировать. Похоже, что Яков на самом деле верил в свою миссию европейского миротворца. В нем глубоко укоренилась нелюбовь к войне, что объяснялось печальным опытом, приобретенным им в юности в Шотландии. Не обращая внимания на требования вмешаться в конфликт, он продолжал вести переговоры о браке своего сына Карла с испанской инфантой.

В разгар всех этих бурных событий 29 октября 1618 г. на Тауэр-Хилле был казнен сэр Уолтер Рэли. Сделано это было в угоду испанскому правительству. Рэли попал в тюрьму еще в 1603 г. по обвинению (скорее всего несправедливому) в заговоре с целью возвести на трон кузину Якова Арабеллу Стюарт [61]. Во время долгого заточения [62] Рэли лелеял мечту найти золото на реке Ориноко. В 1617 г. его последняя экспедиция в Гвиану, предпринятая с дозволения короля, ради которой знаменитого моряка специально выпустили из Тауэра, закончилась катастрофой. Испанские губернаторы в Южной Америке были глубоко оскорблены действиями Рэли, люди которого разграбили форт св. Фомы. Король счел, что Рэли обманул его и совершил враждебные и оскорбительные действия против его союзника — испанского короля. Рэли приговорили к смертной казни на основании решения суда 1603 г. Его смерть должна была символизировать начало новой политики умиротворения и способствовать установлению хороших отношений с Испанией.

Это позорное деяние вызвало в обществе огромное недовольство и еще больше углубило пропасть, отделявшую Якова от английского народа. Но король запятнал себя не только казнью талантливого флотоводца и политика.

Яков отличался пристрастием к фаворитам, и его внимание к красивым молодым людям [63] привело к заметному падению уважения к монархии. После смерти старого и опытного королевского советника Роберта Сесила двор потрясла целая серия отвратительных скандалов. Один из его фаворитов, Роберт Карр, возведенный в титул графа Сомерсета благодаря капризу короля, оказался замешан в отравлении своего бывшего друга Томаса Овербери, причем преступление это организовала графиня Сомерсет. Яков ни в чем не мог отказать своему любимцу и потому почти не обращал внимания на бурю негодования, вызванную смертью Овербери, но в конце концов он все же понял, что Карр более не может занимать высшие государственные посты. Карра сменил симпатичный, сообразительный и неординарный юноша Джордж Вилльерс, ставший в скором времени герцогом Бэкингемом. Этот молодой человек очень быстро набрал силу при дворе, пользуясь покровительством очарованного им короля. У него сложились близкие дружеские отношения с Карлом, принцем Уэльским. Вилльерс не колеблясь согласился с королевской политикой в отношении испанского брака и в 1623 г. совершил романтическое путешествие в Мадрид вместе с принцем, чтобы познакомиться с инфантой, которая, возможно, станет в будущем английской королевой. Однако их раскованное поведение не произвело сильного впечатления на чопорный и церемонный испанский двор. Испанцы потребовали уступок для английских католиков, на которые, как прекрасно знали Яков и Карл, парламент никогда не пойдет. Испанский двор отказался ходатайствовать перед императором Фердинандом II о возвращении наследственных земель Фридриху. В конце концов в короле взяли верх его лучшие чувства. «Я не хочу, — заявил Яков, — женить сына с приданым в виде слез моей дочери». Переговоры с Испанией провалились. Возвращение принца Уэльского и его спутника, за время пребывания в Мадриде успевших разочароваться во всем испанском, задержала неблагоприятная погода. Все время пребывания принца и его спутников в Испании английский флот ожидал его, стоя на якоре в Сантадере под открытым небом. Вся Англия с трепетом ждала новостей из Мадрида, и, когда по стране распространились известия, что Карл благополучно вернулся в Портсмут, что он так и не женился на испанской инфанте, что испанцам не удалось обратить его в католическую веру, радость охватила все общество — от аристократов до простолюдинов. Вся страна желала одолеть Испанию любой ценой и, если нужно, даже сразиться с ней. Воспоминания о победе над «Армадой» и «Доброй королеве Бесс» воодушевляли людей. «Папистское идолопоклонство» англичане считали смертным грехом и ужасались при мысли, что оно вновь может быть восстановлено на их родине. Основная идея «Книги мучеников» Фокса, опубликованной впервые в 1563 г. и все еще пользовавшейся успехом, состояла в том, что религиозный долг, предписывающий сопротивляться ложной вере, выше любых физических страданий. На улицах английской столицы стояли сотни телег с дровами для праздничных костров, а зарево от них, пылавшее в лондонском небе, стало символом очередной победы над Испанией.

Но король и английское правительство слишком далеко зашли в своем стремлении сохранить мир, чтобы провал переговоров с Испанией заставил их отказаться от прежних замыслов. Члены Совета заявили королю, что все дело испортил Бэкингем, который вел себя нетерпимо и действовал самонадеянно. Его поведение они расценили крайне негативно. Члены Совета оправдали испанский двор, отказавшийся содействовать Фридриху, и сняли с него все обвинения в нелюбезности по отношению к англичанам. Но теперь уже и Карл, и Бэкингем готовились к войне. Яков поначалу колебался. Он говорил, что старше их и знает толк в политике. Теперь два человека, которых он любил больше всего на свете, толкали его на действия, прямо противоположные его убеждениям и проводившейся ранее политике.

В этой непростой ситуации Бэкингем, проявив свои неординарные способности, сумел превратиться из королевского фаворита в национального деятеля. Используя свое личное влияние на короля, он обратился к парламенту (и тем самым к народу) и получил его поддержку. Он предпринял ряд шагов, признававших — подобного не было со времен Ланкастеров — права и власть этого старейшего представительного органа. В то время как вмешательство парламента во внешние дела отвергали и Тюдоры, и представитель новой династии Яков, министр-фаворит пригласил лордов и палату общин высказать свое мнение относительно позиции Англии по поводу международных проблем. Обе палаты вскоре дали ясный ответ. Продолжение переговоров с Испанией, заявили они, наносит урон чести короля, противоречит интересам его наследников, ущемляет благо народа и несовместимо с прежними союзами; После этого и сам Бэкингем не стал скрывать, что расходится во взглядах с Яковом. Он публично объявил, что хочет идти в одном направлении, тогда как король считает возможным двигаться сразу по двум. Он не желает быть льстецом и должен открыто заявить о своих убеждениях, потому что если будет действовать тайно, то станет предателем.

Такое развитие событий обрадовало парламент. Но теперь встал вопрос о сборе средств на готовую вот-вот начаться войну. Яков и принц Карл планировали сухопутную кампанию на континенте, которая бы позволила вернуть Фридриху его земли. Парламент настаивал на исключительно морской войне с Испанией, в ходе которой можно было бы добиться огромных прибылей за счет завоевания ее колоний в Америке. Не доверяя королю, парламент проголосовал за выделение половины той суммы, о которой просил Яков, и наложил строгие ограничения на условия ее расходования.

Бэкингем умело лавировал между различными силами и в течение некоторого времени сохранял авторитет в парламенте, чем и воспользовался для борьбы со своим соперником, лордом-казначеем Крэнфилдом. Крэнфидд, ставший графом Миддлсексом, принадлежал к числу новых дворян. Бывший купец, он составил крупное состояние и занял высокую должность. Теперь парламент объявил ему импичмент [64]. Крэнфилда лишили должности и отправили в тюрьму. Это оружие уже было употреблено ранее против Ф. Бэкона, которого в 1621 г. признали виновным в коррупции, отстранили от занимаемого им поста канцлера, оштрафовали и приговорили к изгнанию из страны [65].

Едва разрушив планы короля относительно династического союза с Испанией, Бэкингем обратил свой взор на Францию, стремясь найти там невесту для наследника английского престола. Проезжая через Париж по пути в Мадрид, Карл был поражен очарованием дочери Марии Медичи Генриетты-Марии, сестры Людовика XIII, которой шел тогда четырнадцатый год. Из Парижа Бэкингем получил ответ, что французский двор согласен начать интересующие англичан переговоры, а королева Мария особенно заинтересована в этом. Брак Карла с протестантской принцессой устранил бы разногласия между короной и парламентом.

Но английское правительство стремилось к этому совсем с иными намерениями: в дочери французского короля оно видело единственную альтернативу инфанте. Как может Англия в одиночку противостоять Испании? Если Испания не может быть союзницей Англии, то необходимо опереться на Францию. Король был уже стар и желал видеть своего Сына женатым, говоря, что живет только ради него. В декабре 1624 г. он ратифицировал брачный договор между Карлом и Генриеттой-Марией. Спустя три месяца первый король из династии Стюартов умер.