Британия в новое время (XVI-XVII вв.)

Глава XXVI. «СЛАВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ»

Вильгельм Оранский наблюдал за действиями Якова II с самым пристальным вниманием. Вскоре после снятия со своих постов братьев Хайдов он отправил в Лондон своего посла Дикевельта, голландца благороднейшего характера. Перед ним была поставлена двойная цель: постараться убедить английского короля умерить свою прокатолическую политику и склонить его к тому, чтобы выслушать вождей оппозиции. Дикевельт увидел, что все государственные деятели настроены оппозиционно ко двору, и дал понять, что они могут рассчитывать на помощь Вильгельма и Марии. Яков и католическая партия уже несколько месяцев обдумывали план сделать принцессу Анну наследницей трона при условии ее перехода в католичество. Но Анна и все ее близкие являлись убежденными протестантами. Духовным наставником принцессы был епископ Комптон, доверенным советником — Джон Черчилль, ближайшей ее подругой — Сара Черчилль, жена Джона. Всех их связывали искренние и тесные дружественные отношения, что сыграло немалую роль в последующих событиях. Одного только слуха о намерениях короля оказалось достаточно, чтобы эта группа сплотилась еще теснее, а Анна, испуганная тем, что ее могут вынудить сменить веру, приготовилась стать мученицей. Семнадцатого мая 1687 г., уже после отъезда Дикевельта, Черчилль написал Вильгельму письмо, в котором уверял, что, несмотря на всю его преданность королю Якову, он останется до конца верен своей религии: «Могу вам поручиться, что все мои должности и даже благожелательность ко мне короля для меня менее ценны, чем преданность своей вере. Я повинуюсь королю во всем, кроме вопросов религии; и я призываю Бога в свидетели, что я с радостью отдам свою жизнь на службе Его Величеству, так как я весьма благодарен ему за все его милости ко мне. Хотя я живу далеко не как святой, но все же решился, если будет в том необходимость, пострадать за веру и проявить такую же решимость, какую в свое время демонстрировали мученики».

Тем временем Яков продолжал настойчиво двигаться к своей цели. Он выпустил первую Декларацию о веротерпимости, отменявшую прежние репрессивные законы против диссентеров и католиков. Случилось как раз то, против чего ранее протестовал парламент Якова: король не стал считаться с парламентскими статутами и использовал монаршие прерогативы в ущерб им. Затем Яков попытался назначить президентом колледжа Магдалины в Оксфорде католика. Члены совета колледжа воспротивились этому и были изгнаны. В июле Яков запланировал публичный прием папского нунция д'Адда. Получивший приказ провести церемонию герцог Сомерсет возразил, указав на то, что прием официальных лиц Рима объявлен незаконным. «Я выше закона», — сказал король. «Ваше Величество — да, — ответил герцог, — но я — нет». После этого он был сразу же лишен всех своих должностей.

Король, говоря современным языком, определил свою политическую платформу. Вторым его шагом должно было стать создание партии, а третьим — обеспечение с ее помощью выборов такого парламента, который отменил бы акт «О присяге». Выборы в палату общин организовывали в сельской местности лорды-лейтенанты, а в городах — муниципалитеты. Яков направил всю свою энергию именно на то, чтобы взять их под контроль. Те лорды-лейтенанты, которые отказались использовать свою власть, чтобы влиять на ход выборов, потеряли свои посты. Их сменили католики или верные королю придворные. Муниципалитеты и суды также подверглись серьезной чистке, целью которой было обеспечение преобладания в них папистов и диссентеров. Правительство пыталось заставить местные власти поддержать политику короля. Выдвижение папистов и диссентеров на места, занимаемые англиканами и тори, разрушало всю социальную структуру английской жизни, установившуюся в эпоху Реставрации. Действия Якова затронули интересы, права и чувства не только знати, но и широких масс простого народа. Поэтому, оказывая сопротивление короне, знатные фамилии чувствовали молчаливую поддержку большинства населения.

Защитники Якова пытаются преувеличить численность английских католиков. Они утверждают даже, что, несмотря на многие десятилетия преследовании, старой веры еще придерживалась примерно восьмая часть населения. Однако даже высокородные католики, за исключением немногих семейств, обласканных королевскими милостями, с глубокой тревогой сознавали, на какой опасный путь увлекает их король. Сам Папа римский, проводивший осторожную политику, осудил чрезмерное рвение Якова, а его легат в Англии настаивал на благоразумии. Но ожесточившийся Яков только укреплял армию.

На протяжении многих месяцев оппозиционеры ограничивались разговорами. Приходские священники читали проповеди против папства. Галифакс опубликовал «Письмо диссентеру» — убедительное сочинение, направленное против стараний Якова сплотить нонконформистов. Епископ Вернет, уехавший в Гаагу, призвал всех верных англиканской церкви англичан твердо противостоять политике Якова, несмотря на доктрину непротивления. Вильгельм Оранский не делал тайны из своих чувств и убеждений. Вся страна была охвачена страхом за свое будущее и ненавистью к католицизму. Эти чувства еще более усиливались, когда до англичан доходили известия о ежедневных высадках на британских берегах несчастных жертв католической «веротерпимости», практиковавшейся во Франции самым могущественным в Европе правителем. Обе партии и все слои населения знали о сотрудничестве между французским и английским дворами и о взаимных симпатиях Якова II и Людовика XIV. Все понимали — под угрозой оказались те духовные ценности, которые английский народ защищал на протяжении многих десятилетий и которые прочно вошли в его жизнь. И поэтому люди, некоторые не без временных колебаний, решительно избирали путь заговора и восстания.

Десять лет, прошедшие после Нимвегенского договора, позволили Людовику XIV достичь зенита власти и могущества. Англия, занятая своими внутренними проблемами, перестала играть сколько-нибудь существенную роль в европейских делах. Империя Габсбургов пребывала в парализованном состоянии из-за отвлечения своих сил против оттоманского вторжения и венгерских восстаний. Людовик, понимая, что не имеет себе равных, стремился возродить империю Карла Великого, расширив ее границы [162]. Разумеется, править этой огромной державой не мог никто, кроме него. Союз с Испанией, обладавшей огромными колониями в Новом Свете, стал одной из главных целей политики французского короля. Его войска продолжали беспокоить соседей: в 1681 г. они перешли Рейн и заняли Страсбург, в 1684 г. Людовик подверг бомбардировке Геную, осадил Люксембург, сконцентрировал войска на испанской границе и заявил притязания на большие территории северо-западной части Германии. Ни одно из граничащих с Францией государств не могло чувствовать себя в безопасности. Людовик был беспощаден к гугенотам, но и с папством у «наихристианнейшего короля» отношения были сложные. Французским духовенством он командовал так же, как своей армией. Все церковные доходы шли в его карман. Людовик претендовал на то, чтобы контролировать всю духовную жизнь своих подданных. Галликанская церковь с патриотическим раболепием подчинилась его власти. Все, кто пытался противиться, испытывали на себе королевский гнев наравне с гугенотами.

Папа римский Иннокентий XI занимает особое место среди многих других понтификов [163].

Этот чрезвычайно практичный и умудренный опытом священнослужитель начал свою карьеру как солдат. Его достоинства вызывают восхищение и сегодня. Мягкий в обращении, Иннокентий XI был гуманным и сдержанным, умел понимать людей и находить с ними общий язык, отличался широтой взглядов на мир. Притом он обладал несгибаемой волей и замечательной отвагой. Иннокентий XI лучше многих государственных деятелей своего времени понимал баланс политических сил в Европе. Он не одобрял преследование французами протестантов и осуждал обращение в католицизм, достигнутое подобными средствами. Папа говорил, что Христос не вооружал своих апостолов: «Людей должно вести в храм, а не тащить туда насильно». Иннокентий XI лишил французских епископов духовной власти и отлучил от церкви французского посла в Риме [164]. Он даже вступил в европейскую коалицию [165], целью которой было противодействовать засилью Франции. Помогая, с одной стороны, императору Священной Римской империи, католику, он в то же время общался с принцем Оранским, кальвинистом. Политика Иннокентия XI свидетельствует о том, что в XVII в. понимание общности интересов медленно, не всегда последовательно, но тем не менее уверенно преодолевало классовые, религиозные и национальные барьеры в мышлении европейцев.

В Англии осенью 1688 г., как и в 1642 г., все указывало на приближение гражданской войны.

Но теперь расстановка сил значительно отличалась от той, которая наблюдалась в дни, когда Карл I развернул свой штандарт в Ноттингеме. Яков II имел в своем распоряжении большую, хорошо оснащенную регулярную армию, вооруженную в том числе и мощной артиллерией, а также крупный военный флот. При необходимости король мог получить военную помощь из Ирландии и Франции. Верные ему губернаторы-католики контролировали важнейшие морские порты и арсеналы. Король располагал внушительными доходами. Яков полагал, что доктрина непротивления власти, господствующая в англиканской церкви, парализует ее сопротивление. Парламент же он не созывал, так как опасался организованной оппозиции и на риск не шел.

С другой стороны, Якову противостояли не только виги, но и почти все прежние сторонники короны. Люди, организовавшие Реставрацию, сыновья тех, кто сражался и умирал за его отца у Марстон-Мура и Нейзби, англиканская церковь, чьи служители долгое время подвергались преследованию за защиту ими принципа «божественного права», университеты, посылавшие в армию Карла I своих учеников и переплавлявшие утварь, чтобы пополнить его казну, знать и поместное дворянство, чьи интересы всегда были столь тесно связаны с монархией, — все готовились восстать против короля с оружием в руках. Никогда еще аристократии и государственной церкви не приходилось столь определенно демонстрировать свою готовность послужить нации, как в 1688 г. И они с честью выдержали это испытание.

Против Якова сложилась широкая тайная оппозиция, в которой существовало два главных политических течения. Умеренное крыло, которое возглавляли Галифакс и Ноттингем, настаивало на осторожности и призывало действовать постепенно: правительство разваливается, массового обращения в католицизм, на что надеялся Яков, не произошло, парламент, будь он созван, не поддержит короля. Поэтому фактически для государственного переворота нет оснований. Они напоминали об армии, которая исполнит свой долг, если начнется восстание. Умеренным противостояла «партия действия», возглавляемая графом Дэнби. Дэнби первым из занимавших высокое положение оппозиционеров поставил перед собой цель призвать в Англию Вильгельма Оранского. Позицию Дэнби разделяли лидеры вигов — Шрусбери, Девоншир и некоторые другие. Уже весной 1688 г. они направили Вильгельму приглашение, и принц ответил, что если ведущие государственные деятели Англии обратятся к нему в нужный момент с формальным предложением, то он прибудет. Вильгельм также сообщил, что к сентябрю все будет готово. К концу мая вся Англия уже была охвачена общенациональным заговором. Его руководители составляли детальные планы.

Страна полнилась слухами о самых невероятных событиях, которые вот-вот должны произойти.

В этой ситуации многое зависело от армии. Если войска подчинятся приказам и станут сражаться за короля, в Англии снова разгорится пламя гражданской войны, конец которой невозможно предвидеть. Но если армия откажется воевать против собственного народа или ее удастся удержать каким-то способом, то тогда смена власти может произойти без пролития крови. Представляется вероятным, хотя этому нет прямых доказательств, что заговор охватывал и армию — по крайней мере, в нем участвовали высшие офицеры, которые действовали согласованно с оппозиционерами. Главная цель всех заговорщиков, как лидеров партий, так и военных, состояла в том, чтобы вынудить короля расстаться с властью, не применяя для этого физического насилия. Без сомнения, к этому давно стремился Черчилль. Вместе с ним в тайных переговорах участвовали командиры танжерских полков Керк и Трелони, герцог Графтон, командовавший гвардией, герцог Ормонд и ряд других офицеров. События не заставили себя ждать.

В конце апреля Яков выпустил вторую Декларацию о веротерпимости [166]. Он приказал зачитать ее во всех церквах. Восемнадцатого мая семь епископов во главе с примасом, почтенным Уильямом Сэнкрофтом, выступили с протестом против злоупотребления королем своей власти. Духовенство повиновалось требованиям епископов, запретившим публично оглашать Декларацию, и она осталась непрочитанной. Яков, разгневанный таким вызовом со стороны церкви, позиции которой он пытался ослабить, и тем, что она отказалась от собственной доктрины непротивления, потребовал предания епископов суду за призыв к бунту. Сандерленд, обеспокоенный таким развитием событий, постарался отговорить короля от. столь крайней меры. Даже лорд-канцлер Джеффрис высказался в том смысле, что король заходит слишком далеко. Но Яков упорствовал — духовные лица были арестованы. Все они отказались внести залог, обеспечивавший им пребывание на свободе, и были препровождены в Тауэр.

До сего момента у англичан сохранялась надежда на то, что католическая угроза исчезнет вместе со смертью короля. Восхождение на престол дочерей Якова, Марии или Анны, обещало положить конец борьбе между королем-католиком и его протестантским народом.

Простой народ был настроен миролюбиво; почти все считали, что можно потерпеть, пока папистская тирания сама не уйдет в прошлое. Но 10 июля 1688 г., когда суд над епископами еще не завершился, королева Мария Моденская родила сына. Его назвали Яков Фрэнсис Эдвард. Теперь перед английским народом открывалась перспектива упрочения на троне католической династии, которая будет править неопределенно долго.

К епископам, никогда ранее не пользовавшимся популярностью, теперь было приковано внимание всей нации. Их противостояние королю вызывало всеобщее восхищение. Впервые за очень долгое время позиции англиканского епископата и большинства англичан совпали. Когда духовных лиц доставляли в Тауэр, их приветствовала огромная толпа лондонцев. Подобная сцена повторялась еще дважды — 15 июня, когда их отправили в Вестминстер- Холл, и 29 июня, в день заседания суда. Слушания затянулись до позднего вечера, а присяжные совещались всю ночь. Когда на следующий день жюри заявило, что епископы невиновны, вердикт был встречен всеобщим ликованием. Когда священники вышли на улицу, множество людей, среди которых было немало врагов епископата, становились перед ними на колени и просили благословения. Но еще важнее было отношение к происходящему в армии. Король навестил войска в Хаунслоу и, уезжая, услышал громкие радостные крики. «Что за шум?» — спросил он. «Ничего, Ваше Величество; просто солдаты радуются тому, что епископы оправданы», — был ответ. «И вы говорите об этом "ничего"?» — возмутился Яков. В ту же ночь, когда крики возвестили всеобщую радость по поводу оправдания епископов, семь лидеров «партии действия» встретились в лондонском доме Шрусбери. Именно тогда они поставили свои подписи под знаменитым письмом Вильгельму Оранскому. Оно было составлено в строгом, деловом тоне: «Если обстоятельства складываются так, Ваше Высочество, что вы сможете прибыть сюда, чтобы оказать нам помощь, в этом году, мы, подписавшие это письмо, не преминем встретить Ваше Высочество при высадке». Далее следовали подписи графов Шрусбери, Дэнби, Рассела, Девоншира, Генри Сидни, Ламли и епископа Комптона. Послание доставил в Гаагу адмирал Херберт, переодетый простым матросом, а остальные заговорщики разъехались по стране, чтобы собрать деньги на войну с королем. Шрусбери, бывший католик, перешедший в протестантизм, заложил свое поместье за 40 тысяч фунтов и отправился в Гаагу к Вильгельму. Дэнби поехал в Йоркшир; Комптон предпринял путешествие на север, «чтобы повидать сестер». Девоншир, уже три года как живший в затворничестве в своем поместье в Чатсуорте, сформировал на собственные средства конный полк. Рождение наследника у Якова подтолкнуло Вильгельма к активным действиям. Он понял, что должен предпринимать их немедленно, и начал готовить свою экспедицию.

Рождение наследного принца оказалось столь жестоким ударом по надеждам нации, что его встретили всеобщим недоверием. Мария Моденская не могла родить ребенка на протяжении пятнадцати лет, и поздняя беременность королевы только усиливала подозрения. Католики столь часто молились о рождении у короля сыновей и притом выражали столь непоколебимую уверенность в том, что их молитвы будут услышаны, что это лишь привело к распространению убежденности в том, что здесь есть какой-то обман. Еще не успели погаснуть на улицах праздничные костры, как по Лондону начала гулять легенда, что ребенка принесли в Сент-Джеймский дворец в большой металлической грелке для согревания постели. По «недосмотру» со стороны короля большинство из тех, кто присутствовал при рождении наследника престола, были папистами, женами папистов или иностранцами. Отсутствовал архиепископ Кентерберийский — он находился в Тауэре. Не вызвали братьев Хайдов, членов Тайного совета, зятьев короля и дядей обеих принцесс, чье присутствие было бы вполне естественным, так как затрагивались и их права на корону. Не пригласили специального посланника Вильгельма. Отсутствовала принцесса Анна, что, вероятно, было еще важнее. Она находилась в это время в Бате вместе с Черчиллями. Присутствие всех этих лиц доказало бы англичанам, что королева действительно произвела на свет ребенка. Теперь же у английских протестантов, искренне приверженных принципу законности, не было иного способа избавиться от неприемлемого для них папистского наследника, кроме как объявить факт его рождения подлогом. Никто из политических противников Якова не подвергал сомнению созданную ими легенду о грелке — она стала своеобразной фундаментальной истиной их политической веры. Они признали ее вымыслом лишь через много лет, когда вопрос о рождении принца уже утратил какое-либо практическое значение.

В августе Черчилль снова уверил Вильгельма в своих намерениях, подтвердив собственноручно написанным письмом данное ранее обязательство. Это письмо, будь оно обнаружено тогда, несомненно стоило бы ему жизни. «Мистер Сидни сообщает вам, как я намерен вести себя: думаю, в этом состоит мой долг перед Богом и страной. Мою честь я вручаю в руки вашего Королевского Высочества, будучи совершенно уверен в вашем покровительстве. Если вы считаете, что я должен сделать что-то еще, вам нужно лишь приказать мне, и я полностью подчинюсь вам, готовый умереть в вере, которую Богу было угодно даровать вам защищать, наделив вас для того и желанием, и всеми возможностями». Участие Джона Черчилля в заговоре продолжало оставаться тайной для короля. Этот необыкновенный человек, в то время еще не достигший вершины своей карьеры, по-прежнему занимал важный пост в армии и, конечно, намеревался использовать все свое влияние на войска, когда наступит время для активных действий против короля. Он рассчитывал либо принудить Якова подчиниться, либо лишить его средств сопротивления. Его намерения были столь же искренни, сколь используемые методы — двуличными. Черчилль действовал так, как будто проводил военную операцию. Впрочем, без обмана и хитрости не обходится ни один заговор.

Тем временем Вильгельм Оранский пристально наблюдал за событиями как в Англии, так и во Франции, которая снова готовилась к войне с Республикой Соединенных провинций. В распоряжении Вильгельма находились шесть английских и шотландских полков, которые в случае военной экспедиции в Англию могли бы составить ядро голландских войск. Англия и протестантская Европа в равной степени видели в принце Оранском своего защитника от тирании и агрессии Людовика. Но чтобы выступить против Якова, он должен был получить санкцию Генеральных Штатов. В тот момент, когда огромная французская армия приготовилась к вторжению в Голландию, убедить испуганных голландских бюргеров и взволнованных германских князей в том, что лучший способ обезопасить себя — это послать голландскую армию в Англию, было нелегко. Тем не менее Вильгельму удалось найти веские аргументы, чтобы убедить Фридриха III Бранденбургского оказать ему помощь. Фридрих III отправил воинский контингент под началом маршала Шомберга. Другие немецкие князья присоединились к Пруссии. Даже католическая Испания поставила политические соображения выше религиозных и тоже приняла участие в свержении Якова с трона. Иннокентий XI избавил испанского короля от угрызений совести. Так различные силы объединились перед лицом общей опасности, руководствуясь в первую очередь не религиозными, а политическими мотивами.

В то же время многое зависело и от действий Франции. Если армии Людовика выступят против Голландии, то Вильгельму придется бросить все силы на защиту своей страны и Англия будет предоставлена своей судьбе. Если же Франция нанесет удар по коалиции германских государств во главе с Бранденбургом, то голландская экспедиция сможет отправиться к Британским островам. До самого последнего момента было неизвестно, против кого направит свои войска Людовик XIV. Если бы Яков твердо высказался в пользу союза с Францией, Людовик вторгся бы в Голландию. Но Яков руководствовался не только религиозными убеждениями, но и соображениями национальной гордости. Он колебался и маневрировал так долго, что в Голландии ожидали его союза с Францией, а во Франции подозревали в намерении вступить в альянс с Голландией. В конце концов Людовик решил, что лучшее, на что он может рассчитывать, — это ослабление Англии в результате гражданской войны. В конце сентября он повернул свои армии к Рейну, и с этого момента Вильгельм получил свободу действий. Генеральные Штаты дали стат-хаудеру свое согласие на английское предприятие. Час Вильгельма пробил.

Наступила осень. Напряжение в стране нарастало. За повседневной рутиной обычных суетных дел зрел широкий заговор, в который были вовлечены все основные политические силы Англии. Король поручил Тирконнеллу собрать в Ирландии несколько католических полков. Попытка привести их в Англию произвела такое зловещее впечатление, что Яков отказался от задуманного. Ненависть, охватившая все классы общества, нашла отражение в оскорбительной, насмешливой балладе против папистов и ирландцев. «Лиллибурлеро» [167], как в наши дни «Типперэри» [168], была на устах у всех. Ее все пели, все слышали, все понимали содержащийся в ней скрытный призыв к действию. Бессмысленные на первый взгляд строчки, сочиненные лордом Уортоном, хорошо знавшим простой народ и глубоко понимавшим его образ мыслей и выражения, не имели явного отношения к Вильгельму, голландскому вторжению или восстанию, но они производили нужное впечатление на всех, кто их слышал, в том числе и на армию: «Все наблюдают за флюгерами. Все зависит от ветра. Распространяются слухи о мятеже. Идут ирландцы. Идут французы. Паписты готовят бойню для всех протестантов. Королевство продано Людовику. Никто не может чувствовать себя в безопасности, никому нельзя доверять. Закон, конституция, церковь — все в опасности. Но освободитель придет. Он явится из-за моря и спасет Англию от папства и рабства — если только ветер подует с востока». Один из куплетов «Лиллибурлеро» звучал так: «Почему он так долго медлит? Клянусь моей душой, дует протестантский ветер!»

«Протестантский ветер» уже захватил сердца всех англичан, и его мощные порывы раздували бурю праведного возмущения. Скоро он погонит через Северное море корабли Вильгельма!

Масштаб приготовлений принца Оранского и тревожная обстановка в самой Англии напугали Сандерленда и Джеффриса. Эти два министра призвали короля радикально изменить политику. Нужно без промедления созвать парламент. Необходимо прекратить действие всех государственных мер, имеющих католическую направленность, и пойти на примирение с англиканской церковью. Третьего октября Яков согласился распустить Духовную комиссию, прекратить деятельность католических школ, восстановить на своих местах изгнанных им членов совета колледжа Магдалины, распространить действие акта «О единообразии» на католиков и диссентеров. Снятые со своих должностей лорды-лейтенанты получили приглашения вернуться к своим обязанностям. Непокорные муниципалитеты вновь получили королевские грамоты. Епископов попросили забыть прошлое. Сквайры-тори услышали призывы занять свои места в судах. В последние месяцы правления Якову пришлось поневоле отказаться от достижения тех целей, которые он себе ставил. Он попытался принести в жертву собственные принципы и тем самым унять охватившую страну ярость. Но было уже слишком поздно.

Девятнадцатого октября Вильгельм Оранский поднял паруса [169]. Его небольшая армия представляла протестантскую Европу в миниатюре — в экспедиции участвовали не только голландцы, но и шведы, датчане, пруссаки, англичане, шотландцы и даже французские гугеноты: Все они, около 14 тысяч человек [170], погрузились на пятьсот судов, сопровождаемых шестьюдесятью военными кораблями. Вильгельм планировал высадиться на севере, где его ждали Дэнби и остальные знатные заговорщики со своими силами. Но ветер увлек его в Дуврский пролив. Пятого ноября [171] он высадился на побережье графства Девоншир, в гавани Торбей. Вспомнив о годовщине «Порохового заговора», он заметил епископу Бернету: «Что вы теперь думаете о Предопределении?»

Поначалу известие о высадке войск принца Оранского не очень встревожило Якова. Он надеялся запереть силы Вильгельма на западе страны и блокировать его морские коммуникации. Войска, посланные в Йоркшир, получили приказ отправиться на юг. Пунктом сбора королевской армии был назначен Солсбери. В кризисный момент король располагал такой же мощной армией, как и Оливер Кромвель в свои лучшие времена. Английская регулярная армия насчитывала почти 40 тысяч человек. Кроме того, ее поддерживало шотландское войско, только что достигшее Карлайла (4 тысячи), и ирландское (3 тысячи), которое еще находилось за Честером; около 7 тысяч солдат остались защищать Лондон. Но и 25 тысяч казалось вполне достаточно для разгрома почти вдвое меньших сил Вильгельма. Девятнадцатого ноября Яков прибыл к войску в Солсбери. Такой большой и хорошо обученной регулярной армии Англия еще не видела.

Однако армия Якова была внушительной только на бумаге. Настоящей бедой для короля стало дезертирство. Лорд Корнбери, старший из трех сыновей графа Кларендона, офицер королевских драгун, попытался увести в лагерь Вильгельма три кавалерийских полка.

Получив от разных лиц многочисленные предупреждения о неблагонадежности Черчилля, Яков вознамерился арестовать его. Ночью 23 ноября Джон Черчилль и герцог Графтон, не сумев увлечь за собой сколь-либо значительную часть армии, покинули королевский лагерь. Вместе с ними ушли всего примерно 4 сотни офицеров и солдат. В это же время принцесса Анна вместе с Сарой Черчилль по совету епископа Комптона бежала из Уайтхолла. Тем временем восстание уже вспыхнуло по всей стране. В Йоркшире поднялся граф Дэнби, в Дербишире — Девоншир, в Чешире — Деламер. Лорд Бат открыл перед Вильгельмом ворота Плимута. Бинг, ставший впоследствии адмиралом, прибыл в штаб-квартиру принца Оранского и от имени всех офицеров сообщил, что Портсмут в его распоряжении, так же как и весь английский флот. Города один за другим присоединились к восстанию. В один момент вся английская нация отвергла Якова.

Осознав, что сопротивление невозможно, король созвал оставшихся в Лондоне пэров и членов Тайного совета и с их согласия вступил в переговоры с принцем Оранским. Тем временем армия Вильгельма упорно продвигалась к столице. Яков отправил королеву вместе с сыном во Францию, сам ночью 11 декабря тайно покинул Уайтхолл, перебрался через Темзу, покинул Лондон и устремился к побережью. Управление страной он попытался дезорганизовать. Яков выбросил в Темзу Большую государственную печать, приказал Февершэму распустить армию, а Дартмуту — отплыть на всех оставшихся верными кораблях в Ирландию. По Англии разнеслись слухи о жестоких избиениях протестантов в Ирландии. В Лондоне толпа напала на иностранные посольства, город охватила паника, за которой последовала волна террора, получившая название «Ирландская ночь». Если бы не решительные действия Совета, все еще заседавшего в городе, столицу несомненно ожидало бы полное безвластие. Членам Совета не без труда удалось успокоить бурю, после чего они, признав власть Вильгельма, попросили его поспешить в Лондон.

Спасавшийся бегством Яков сел-таки на корабль, но, упустив отлив, попал в руки рыбаков и был доставлен на берег. Его отправили в Лондон и через несколько дней томительной неопределенности снова позволили бежать [172]. На этот раз Якову повезло больше, и он навсегда покинул английскую землю. Хотя падение и бегство не принесли Якову ничего, кроме бесславия, его жертва во имя веры не прошла бесследно: католическая церковь удостоила его уважением. Остаток жизни [173] он провел в ссылке, пользуясь королевскими почестями.