Будда

Глава XX О всеобщей взаимосвязи — тантрический масштаб буддизма

Понятно, что многие западные буддисты отвергают махаяну с ее эзотерическими буддами и бодхисатвами, но еще в большей степени ваджраяну, тантрический буддизм, с его многообразными ирреальными явлениями, представляют их в черном цвете, отвергают их практику как идолопоклонничество, потому что они не понимают тантрическое, потому что рамки их мышления слишком узки для индийских масштабов, потому что не могут охватить космические размеры этих явлений и их фон.

Но, возможно, как раз этим расширяющим движениям, которые так точно соответствуют азиатскому духу, буддизм как целое обязан своим существованием до наших дней, как бы часто ни возникали угрозы его существованию.

К тому времени, которое Будда предвещал как конец Сангхи, в Индии и Шри-Ланке существовали не только сплоченные общины ордена Тхеравадин, но и, как мы уже видели, оживленное дальнейшее развитие буддийских представлений на севере, западе и востоке до Средиземного моря и Китая.

В этих регионах махаяна превратилась во влиятельную религию среди других соперничающих религиозных направлений, воздействие которых объяснялось частично близостью к народу, но в большей степени богатством их образов.

Так получилось, что развитие собственного образного языка стало для северного буддизма жизненной необходимостью, которая открыла ему одновременно ворота в закрытые до этого области с сильными народными религиями, прежде всего в Гималаи.

Предпосылкой для этого поначалу неожиданного развития в первые века нашей эры было всестороннее развитие убедительного, просто потрясающего пантеона, который своими частично блестящими, частично пугающими явлениями впечатлял народные массы, которых глубоко волновало таинство загадочных существ-спасителей и их помощников, как, например, побежденных для службы учению демонов.

Эти изображенные на свитках, тхангка, и в скульптурах явления родились из мира представлений древнего индийского мышления, которое отразилось в мире тантр — таинственных мифических текстов, — которые потом получили наглядное изображение.

Тантры до сих пор считаются, особенно в Тибете и Гималаях, священными писаниями: сложные, часто намеренно вводящие в заблуждение непосвященного тексты вообще невозможно понять без образного перевода символов, употребленных в них.

Трудность понимания и объяснения тантры начинается уже с самого понятия. Оно, как и происходящее от слова тантра название тантризм, многозначно и часто применяется без разграничения в совершенно различных учениях и образах жизни.

Уже его перевод с санскритского необычайно труден. Корневой слог тан означает расширять, умножать. Слово «тана» можно перевести с санскрита как «нить», но также и «расширение». Тантава означает «сделанный из нитей», «сотканный». Для самого слова «тантра» есть два значения: предписанный, или нормированный, и игра на струнах.

В европейских языках слово «тантра» впервые появляется в 1799 году. Тогда английские миссионеры открыли тайные писания одной из сект Шивы — шакти, которые были названы «тантры». Как бы незначительно ни было понимание чужих текстов в течение длительного времени, несомненно, постоянно появляющихся, считавшихся неприличными, если не дьявольскими, выражений было достаточно, чтобы подвергнуть тантры проклятиям. Церковь и наука целое столетие умалчивали в публикациях эти тексты или клеймили как продукт глубокой моральной развращенности, не зная их истинного содержания.

С III века, возможно еще раньше, в Индии возникли в большом количестве индуистские, буддийские, а также джайнистские тантры, из которых только немногие научно обработаны, изданы или переведены на европейские языки. Несмотря на постоянно возрастающий интерес к азиатским культурам, до сегодняшнего дня мало что изменилось в отношении к тантрам и тантризму.

Тексты тантр, как и описания тантрических культовых процессов, воспринимались буквально и также интерпретировались. То, что в их основу положена глубокая символика, раскрывается только в последнее время благодаря бережному толкованию. И постепенно мы начинаем понимать, что здесь представлены тексты и ритуалы, которые тысяча пятьсот лег назад предвосхитили то, что западноевропейские медики открыли только в начале нашего столетия: тайны человеческой души.

Из этого позднего открытия, возможно, вытекает тот интерес, который находит сегодня именно тантризм. При этом не следует замалчивать тот факт, что под его многозначием все еще предлагаются сомнительные интерпретации и нелепые приемы, которые вселяют неуверенность в действительно интересующихся буддизмом, если вообще не отталкивают.

Поэтому мы попытаемся изложить исторические и религиозные взаимосвязи буддийского тантризма. Его предпосылкой было возникновение пантеона махаяны с медитирующими буддами, которых также называли буддами джайни пли татхагатами, и его многочисленными бодхисатвами.

Из этого эзотерического буддизма, с обширной литературой которого мы уже познакомились, развилась в первом веке нашей эры в двух далеко отстоящих друг от друга регионах Индии, в Бенгалии и Кашмире, ваджраяна — буддизм алмазной колесницы. Ее возникновение объясняется сильными влияниями с запада, прежде всего из Персии, а также природными религиями, культами плодородия и магии Северо-Восточной Индии и областей Гималаев. В районах Бихар, Бенгалия, Орисса и Ассам при формировании ваджраяны возник основанный на древнем образе жизни этого региона синтез между ставшим религией буддизмом махаяны и укоренившимися ритуалами плодородия, из которых развились многообразные формы тантризма. Здесь произошло уравнивание крайностей, что в истории религии является абсолютно уникальным. Это можно понять, только исходя из психики индийского народа, многообразия его расовых, духовных и религиозных вариантов и из его древней, глубоко укоренившейся в народе общественной иерархии — системы родов и каст.

Учение Будды было для индийца, ориентированного на обычное мышление, слишком личным и слишком абстрактным. Так, очень рано, возможно, еще при жизни Будды, вера народа заполнила его всеми представлениями о богах, духах и демонах, без которых были немыслимы индийская жизнь и понимание самого себя.

Ранний буддизм был для индийца дополнением мышления и действия, которые были ему знакомы с древних времен из йоги. Даже сам отход Будды от телесного, заповедь телесного аскетизма остались для многих непонятными, как бы широко ни был распространен в стране аскетизм. Сильнее и более соответствующим индийской сути были распространенные, особенно у коренных жителей на востоке, фаллические культы народной религии. Из них возник тантрический вариант буддизма, возможно, еще раньше, чем образовался тантрический индуизм, который до сих пор играет в Индии важную роль в религиозной жизни народа.

Но в то время, как этот индуистский тантризм перенимал элементы народной религии в образе верховного бога Шивы, а также культов Рудры и Шивы, восходящих к доиндуистскому времени, и тем самым подчеркивал телесно-сексуальную условность этой формы тантризма, буддийский тантризм шел совершенно другим путем.

Здесь произошло расширение мира представлений фаллических культов до духовного и вместе с тем до космического единства жизни, что нашло свою эзотерическую базу в ставшем религией учении Будды. Жизненные указания Будды стали в тантризме ядром универсального мировоззрения, которого можно поэтапно достичь на пути тайных миров. Предпосылкой для этого была эманация Будды Шакьямуни в многообразный пантеон будд, бодхисатв и божеств, символизирующих единство мира.

Уже в буддизме махаяны в этом смысле значительно изменилось представление о Будде. Исторический Будда как Просветленный и учитель был только аспектом существования будды, которое понималось в трех формах бытия — трикая.

Согласно этому учению каждый будда является в тройном образе. Как земное кажущееся тело он олицетворяет нирманакаю своих ограниченных во времени земных дней. Как неземное существо он господствует в самбхога-кая — спасенном теле — над небесными существами в раю, возникшем из его добрых дел. И, наконец, своим космическим телом — дхарма-кая — он участвует в духовной действительности всех будд — единственной действительности вообще, — которая, с точки зрения буддизма махаяны, одновременно является первопричиной всех видов бытия.

В этой сфере дхарма-кая мы встречаемся с прабуддой Ваджрадхарой и духовными эманациями татхагаты, из которых центральное явление Вайрочаны вместе с Ваджрадхарой связано с вселенским буддой как центром космоса.

Оба — Ваджрадхара и Вайрочана — символизируют иконографически путь в Ваджраяну — вступление в тайное учение тантрического буддизма. У Ваджрадхары он выражается в двух знаках, которые прабудда держит в скрещенных на груди руках. Это ваджра, алмазный скипетр, и гханта, колокольчик, атрибуты мужского и женского, которые олицетворяют здесь одновременно полярность всех форм бытия, исчезающего только в нирване.

Еще более отчетливо, чем у Ваджрадхары, эти полярность и ее уничтожение проявляются в соединении противоположностей в известных изображениях Вайрочаны. Его обычный жест, дхармачакра-мудра (жест учения), во многих скульптурах заменен бодхиагри-мудра, что однозначно символизирует соединение упая, мужской активности, и праджна, мудрости женского элемента. Если представить, что мудра появляется уже во II–III вв. в изображениях Будды из области Гандхара, то можно предположить, что буддийский тантризм, возможно, имеет два далеко удаленных друг от друга корня, из которых в конечном счете произошел поздний ламаистский тантризм региона Гималаев и Тибета, проникший в Китай и Японию.

Западноиндийскому тантризму, который имеет эзотерическое, отмеченное сильным влиянием религии света из Персии происхождение, противостоит в Северо-Восточной Индии буддийский тантризм совершенно другого вида, который несет на себе отпечаток сексуальных культов народных религий и который достаточно рано находит свое выражение не только в изображении будд и бодхисатв, но и в полных фантазии изображениях богинь, а также в многоруких и многоголовых группах яб-юм, олицетворяющих божества защиты и инициации.

Из познания космических взаимосвязей всех явлений, отражающихся в нашем человеческом сознании, в буддизме ваджраяны развилось понимание единства духа и тела, мужчины и женщины, микро- и макрокосмоса. Наше тело, согласно этому положению, имеет свое соответствие во вселенной, как мужчина имеет свое соответствие в женщине, а дух в теле.

Уничтожение дуализма внешнего напряжения, заложенного в таких антагонистических парах, является целью тантризма. Чтобы достичь этого, необходим опыт единого, затмевающего все дуализмы содержащегося в духовной природе будды. Символ такого будды дал имя позднему буддизму.

Речь идет о ваджре, алмазном скипетре, возникшем из «палицы грома», магическом оружии ведического бога Индры, которое, возможно, связано с метательным снарядом древних времен.

Ваджра в буддизме является мужским символом пути к просветлению, одновременно выражением неизменной, ясной самоприроды будды, как она проявляется в Ваджрадхаре и Вайрочане. Чистая сущность будды, благодаря которой ищущий находит ясность и, наконец, просветление, сияет, но не изменяется как алмаз, так учат сутры махаяны.

Безупречной прозрачности алмаза соответствует также подчеркнутое великим учителем махаяны и пионером буддийского тантризма Нагарджуной, жившим на рубеже эр, понятие шунята.

Оно означает великую пустоту, которая является целью по ту сторону множества переживаний, впечатлений, опыта и волнений, которым подвержен каждый человек. Пустота всего преходящего соответствует безупречной, ничего не содержащей прозрачности алмаза, в которой проявляется чистая суть будды. Но ваджра — только один из множества символов, которые отличают духовную систему ваджраяны и тантризма. Гханта, колокольчик, как символ женского, вместе с ваджрой отражающий дуализм внешнего бытия, наряду с ваджрой принадлежит к важнейшим из этих признаков.

В руках тибетских лам ваджра и гханта становятся центральными объектами медитации тантрического культа. Но и пхурбу, кинжал призраков, который служит для обуздания демонов, масляные лампы и сосуды для риса, а прежде всего картины и фигуры в храме в сознании верующих являются не тем, что они видят перед глазами, а символами духовного мира, который с их помощью все больше и больше раскрывается медитирующему.

Это означает, что тантрическое искусство не является ни искусством в пашем понимании прекрасного, ни идолом для поклонения, а является объектом медитации, который должен служить тому, чтобы облегчить вход в духовный мир, который раскрывается медитирующему, когда он оставляет вне себя изменяющийся мнимый мир так называемой действительности. Он стремится войти в новую действительность, которая является выражением алмазного космоса чистых будд.

В отличие от долгого мучительного пути буддиста тхеравады в нирвану описанный в тантрах путь шунята богат изображениями. Приверженец тангр постоянно осознает всепомогающие силы многочисленных будд, бодхисатв и других божеств и может ориентироваться в их символическом существовании. Так, он преодолевает сферы влияния рассеивающего внешнего мира, который он одновременно оставляет позади себя как мнимый мир, и знакомится с пустотой в общении с равными себе и в сознании готового помочь окружения, которое вездесуще в форме образов и символов.

Приверженец тантры знает три входа в духовный мир: йога, мантра и янтра — владение телом, владение голосом и владение формой. Ритуал, которому он при этом следует, слоги, которые он декламирует, и символы, которые складывает и постоянно познает, являются содержанием сотен тантр, которые были составлены в последние тысяча пятьсот лет и широко прокомментированы.

Йога, это мы знаем еще от Будды Шакьямуни, является необходимым путем к медитации. Опустошение своего «Я», освобождение от всех внешних влияний окружающего мира, приведение в состояние покоя своего «Я» и его конечное растворение в космическом целом — все это этапы из йоги, которые в конечном счете ведут к космическому мировоззрению и просветлению. При этом взаимосвязь между медитирующим и миром по ту сторону явлений — между микрокосмом и макрокосмом — устанавливается космическими центрами в теле, так называемыми чакрами.

В семи чакрах, которые в йоге кундалани поднимаются как распустившиеся цветы лотоса с увеличивающимся числом лепестков вдоль позвоночника от корневой чакры до макушки и воспринимаются как центры силы, медитирующий узнает цвет и форму семи символов, которым подчинены слоги — мантры и каждый из которых, образно говоря, представляет собой божество в объятиях своего женского соответствия.

Этому внутреннему миру образов, которые тантрист понимает как рассмотрение, соответствуют образы внешнего мира — произведения искусства, — которые, со своей стороны, также являются помощью на пути внутрь. Здесь уже явно проступает всеобщая связь тантрических приемов, их сплетение с космосом. Но эти приемы касаются не одного только рассмотрения. Связь между медитирующим и образами и открывающийся путь внутрь возможны только с помощью сначала контролируемого, а потом непроизвольно управляемого дыхания, пранаяма, лишь с помощью которого, в свою очередь, может быть достигнута дхарана, концентрация, необходимая для тантрических ритуалов.

К миру дыхания, который оживляет мир образов чакр как макрокосмоса, относится также мир звуков мантр. Здесь требуются не только сияющие надписи чакр, но и звуки, которые декламируются по строгим правилам, исходя из магической науки. Таким образом, благодаря дыханию, декламации и образному представлению в медитирующем возникает та связь между «Я» и бесконечностью, между микрокосмом и макрокосмом, которая понимается как вход в мир тантрических тайн.

В этом мире все со всем связано. Космическое переживание означает чувство собственной связи не только с многообразием явлений, но и с невидимым, даже с немыслимым. Для тантриста этот видимый, кажущийся нам действительным мир связан с бесчисленными мирами, которые мы не можем ни увидеть, ни познать другими органами чувств, но которые существуют для тантриста и оказывают такое же влияние, как и видимый и ощущаемый мир.

Это значит, что люди и боги участвуют в этих и тех мирах. При этом божество не является, как в христианстве, центральной, неземной фигурой, а явлением, также подверженным изменениям. Для человека оно может стать путеводителем к самоосуществлению. Поэтому целью для приверженца тантры является идти своим путем, а не как у христианских мистиков — самому стать божеством или буддой.