Бумажные книги Лали

Глава 27 ЗАСЕДАНИЕ ПО-СТАРИННОМУ

С затихающим посвистыванием межконтинентальные ракеты одна за другой приземлялись на крыше Центра Связи.

Профессор Ив, как радушный хозяин, встречал гостей у подножия эскалатора, плавно спускающегося в залу приёмов. С интересом осматриваясь, они неторопливо ступали на упругий, травяного цвета ковёр. С лёгкими шутливыми и радостными восклицаниями многие впервые в жизни обменивались рукопожатиями. Долго вглядываться, узнавая друг друга, им не было надобности; десятки лет на сотнях заседаний, докладов, симпозиумов и конференций они часами сидели друг против друга. Многие были знакомы с ранней молодости и встречались теперь пожилыми людьми, учёными с мировой известностью, и все изучили каждую чёрточку лица и звук голоса друг друга, но только тут впервые в жизни протягивали друг другу руку. И таким непривычным и неожиданным было это живое прикосновение и пожатие рук, чёрных, белых, жёлтых, смуглых, сильных ручищ и сухих, как птичьи лапки, маленьких ручек, что к собственному удивлению лица учёных невольно расплывались в какой-то беспомощной детской приветливой и обрадованной улыбке, вовсе не предусмотренной программой встречи. До того непривычно было ощущение жёсткости или бархатистой нежности женской руки, летучего запаха сигарного дымка или лёгких духов… Словом, удивительное это для них было сознание, что при желании можно протянуть руку ещё раз и дотронуться до собеседника. Конечно, никому и в голову сделать такое не приходило, но от одного сознания, что это можно сделать, как-то теплее становилось у всех на душе. Наконец появился и сам Председатель. Сердечно, как и все, пожал по очереди всем собравшимся руку и тоже улыбнулся.

— Как бы там ни было, а удачная это была идея: собраться разок всем вместе. Ведь легко могло получиться, что вся наша научная деятельность подошла бы… к концу, а мы не успели, так сказать, развлечься… Побаловать себя вот таким… странным способом! — и, любезно обратившись снова к профессору Иву, величайший математик столетия, директор Центра «Килиманджаро» дружески подмигнул: — Может быть, вы собрали нас, чтобы удивить тем, что в последнее время отмечены кое-какие отклонения от орбиты?

Все сдержанно рассмеялись. Действительно, все Центры с некоторых пор отчётливо регистрировали некоторые отклонения Земли от орбиты. Но все понимали, что это могло бы заинтересовать только теоретиков-наблюдателей с Юпитера на ближайшие десятки лет.

Робби, которому тут было вовсе не место, прятался за спиной у профессора Ива, стараясь не обращать на себя внимания.

— Робби, — не оборачиваясь, тихо сказал профессор, — приготовь ужин всем собравшимся. И помни, мы угощаем весь земной шар. Покажи, на что ты способен! Опять ты переключаешься на враньё. Не трясись, Лали будет ужинать с нами.

Робби мгновенно утих и отрапортовал:

— Я способен! Хорошо сказано! — И забормотал: — Всё насквозь просочится, пропитается с хрустящей корочкой, аромат не поддастся анализатору!..

— Теперь попрошу всех вместе со мной… Пойдёмте!

Лифт нырнул вниз, потянулся длинный коридор перехода, другой лифт взвился вверх, все молча, покорно следовали за хозяином.

Бесшумно сработал электронный ключ, и раздвинулась дверь. Все, недоуменно переглянувшись, вошли в полутёмное помещение.

Далеко впереди, в просторе громадного оперативного зала, в полутьме неярко светился и, как бы дыша, точно живой, слегка пульсировал, изменяя свою форму, перламутровый грот, многоцветно переливаясь золотисто-розовым светом.

В пёстрых его отсветах, на подушках, брошенных прямо на ковёр, полулежала девочка-подросток. В руках у неё была книга до того большая, что, упирая переплёт об пол, ей приходилось широко держать руки.

Посреди светящегося грота покачивалось в гамаке весьма странное существо, в изумрудно-зелёном старинном кафтане, туфлях с серебряными пряжками и с довольно уродливой, но весьма добродушной физиономией. Синий колпак со свисающей кисточкой на конце не оставлял сомнения в том, что это гном из сказки о Белоснежке или какой-нибудь другой. Вернее сказать, его подобие, и довольно своеобразное, потому что гномик этот был никак не меньше, чем с трёхэтажный дом ростом.

Над головой Лали, чуть слышно жужжа, мерцали своими перебегающими, то и дело беззвучно пыхающими точечками двенадцать полусфер. Но теперь в их жужжании слышалась едва различимая музыка, тревожная мелодийка неуверенно прокладывала себе дорогу, пробираясь, как струйка ручейка по песку, к новому руслу.

Лали молчала. Пухлая физиономия гномика-великана изображала жадное внимание и горестное изумление.

Столпившиеся у входа в оперативный зал учёные в недоумении, но с напряжённым вниманием всё это разглядывали. Терпеливо ждали.

— Да-а… — вдруг жалобно проговорила Лали, — до-олгие годы… Долгие, долгие годы (чудовищный гном понимающе тихонько закивал головой, причём все двенадцать пуговиц его шикарного жёлтого жилета налились разными оттенками рубинового цвета). Долгие годы прекрасная принцесса в темнице плела своими обожжёнными руками рубашки из крапивы, чтоб освободить своих заколдованных братьев!.. — Лали опять сделала долгую паузу. И всех учёных охватило какое-то неясное тягостное чувство тоски, одиночества или далёкого воспоминания об одиночестве, как сами они впоследствии объясняли.

Лали молчала, но полусферы отчаянно работали, грот пульсировал, гномик-великан был весь в напряжении и ни мгновения не оставался неизменным, начиная от пухлой физиономии и кончая последней пуговицей жилетки.

Лали снова произносила вслух несколько слов и замолкала надолго, точно увлечена была напряжённой работой: из одного-двух слов — «крапива», «облака»… «толпа» или «телега» — она создавала, лепила, строила весь окружающий эти слова мир. Из каких-то невесомых блоков, воздушных самоцветов строила и рушила замки, белых коней, площади, людские толпы, глаза и лица, лица, одухотворённые и искажённые ненавистью…

— …И когда повезли её в грубой телеге на позорную казнь сквозь бесновавшиеся толпы одураченного народа…

Лали смолкла, как будто для того, чтоб получше разглядеть всё, что видела перед собой: гогочущую толпу, запрудившую площадь древнего города, громыхающую грязную телегу, влекомую костлявой кобылой, и руки, обожжённые, неутомимо плетущие тонкими пальцами жгучую крапиву…

— …Её ненавидели как разоблачённую мерзкую ведьму… проклинали… Над ней с отвращением насмехались, и путь её к позорному костру уже подходил к концу, а она всё плела седьмую рубашку, последнему, младшему брату… И надежды у неё почти не было, но она плела, когда её подвезли к самому месту казни…

Невыносимо долго было молчание Лали. И вдруг, как выстрел в тишине, зазвенел её ликующий голос:

— …И что же? Ведь лебеди всё-таки прилетели! Она верила, и они прилетели!

Лали выронила книгу и радостно рассмеялась со слезами на глазах.

Что-то произошло в зале, как будто все одновременно с облегчением вздохнули.

Гномик-великан исчез из своего грота.

— Что здесь происходит? — растерянно спросил кто-то из группы учёных директоров.

Старый Сью-Сиу рассмеялся, и смех его был похож на звон колокольчика.

— Неужели кто-нибудь ещё не понял? Да ведь она рассказывает им сказки!

— Это так! — бесстрастно подтвердил профессор Ив. — Проходите, пожалуйста, дальше.

— Тут, кажется, много народу? — поднимаясь с подушек навстречу гостям, щурясь и помаргивая, приветливо проговорила Лали. Она попробовала присесть в старинном реверансе, но ей и самой стало смешно. Плоховато он у неё получался.

— Признайтесь, вы испугались? — спросила высокая строгая дама, директор Центра «Ането» в Пиренеях.

— Нисколько! — внимательно взвешивая каждое слово, отозвался щупленький представитель «Кордильер». — Я испытал чувство страха. Возвышенное, очищенное от всего личного. Страха не за себя, а за нечто ценное, что вне меня и остаётся беззащитным… трудно выразить точно. Но испугаться? Нет!

— Да, да, я отчётливо ощутила, как жжётся это растение… крапива, да? — вмешалась представительница «Акангауга». — Но мои руки не участвовали в этом. Не правда ли?

— Эта бедная чёрная девочка… — начал темнокожий директор «Килиманджаро».

— Разве она была чёрная? — удивился индеец, директор «Попокатепетль».

— Но ведь как будто она не была… совсем уж такой белой?

— Знаете, я тоже не уверен. По-видимому, каждый видел нечто своё. Может быть, это как прежде бывало в кино, после того, как посмотришь картину, которая тебя действительно взволновала, вдруг обнаруживаешь, что совсем не заметил, цветная она была или чёрно-белая.

— Вот-вот. Только после пустой картины ты никогда не спутаешь, была она раскрашена или нет.

— Лали, почему исчез твой… собеседник? — осведомился Ив.

— Не знаю… — И вдруг, точно услышав ответ, Лали договорила: — А он волнуется. Он очень чувствительный. Немножко застенчивый тоже.

— Я не совсем понял! — важно проговорил знаменитый учёный, директор «Монблана». Он сложил щепоткой два пальца и тихонько потирал, как будто поймал комара, и теперь внимательно и беспристрастно его исследовал. — Это неожиданное появление семи белых водоплавающих, в дальнейшем оказавшихся братьями?..

— Вы сказок не знаете? — сострадательно вздохнул Сью-Сиу.

— Конечно, в своё время! Изучал!..

— Да помилуйте, голубчик! — участливо вмешался профессор Финстер. — Разве это может помочь? Их надо вовремя услышать. Пока ещё не затвердела корка на сердце ребёнка и оно ещё способно отозваться на прикосновение добрых и мудрых пальцев старинной сказки.

В это время у входа послышалось лёгкое, равномерное поскрипывание. На мгновение возник и исчез шустрый Робби. В зал медленно вошёл Старый, поскрипывающий Робот, следом за ним неторопливо шёл очень старый человек. Нельзя было заметить, что он слепой, так уверенно он двигался по неслышным сигналам своего Робота.

Лали с разбегу кинулась ему на шею. Торопливо ощупывая друг друга руками, они зашептались, радуясь и смеясь.

— А платье под мышкой ты так и не зашила! — точно узнав приятную новость, воскликнул Прат.

— Не-ет! — с плаксивым восторгом отвечала Лали.