Бунтарка и Хозяин Стужи

❄ Глава 13 ❄

Ливия Селланд

— Так, а теперь — садись. — Каэтан отступил в сторону, позволяя моему брату самостоятельно приподняться на руках, а потом переместиться в необычное кресло, благодаря магии Снежных парящее над полом.

Передвигалось оно с помощью специальных встроенных в подлокотник артефактов, которыми Фабиан мог управлять самостоятельно, и сейчас я видела, как сверкают глаза брата. Впрочем, за эти несколько дней в Эрнхейме он полностью преобразился. Я, наверное, за все время после случившегося на горке не слышала, чтобы он столько смеялся, как в эти дни.

Каэтан к нему приходил несколько раз в день, и помимо общего лечения они делали какие-то физические упражнения, поэтому сейчас брат самостоятельно подтянулся на руках и пересел в кресло. А уж каким гордым он в этот момент выглядел! Я даже губу закусила, когда он улыбнулся. Самостоятельно! Впервые за все это время он передвигался самостоятельно.

Не говоря уже о том, как сверкнули его глаза, когда Фабиан прикоснулся к артефакту, и кресло подлетело к окну.

— Ура! — Фабиан вскинул руки, и Каэтан тоже улыбнулся в бороду.

Что же касается Бьяртмара, младшего брата его величества и автора идеи, он ему подмигнул:

— Ты молодец, парень. Правда, скоро оно тебе не понадобится.

Фабиан даже покраснел от похвалы, Дорота приложила руки к груди, а я повернулась к рыжеволосому Снежному. Из всех троих он меньше всего походил на Снежного, слишком уж теплой была его внешность: начиная от огненных волос и россыпи веснушек на светлой коже и заканчивая глазами. Серыми, с удивительно теплыми оранжево-рыжими крапинками.

— Спасибо вам, — искренне произнесла я.

На миг мне даже показалось, что он чуть смутился, но потом покачал головой:

— Не за что, Ливия. — Снежный взглянул на Фабиана. — Это дорогого стоит. Правда. Он же светится весь.

Я улыбнулась:

— Благодаря вам.

— На самом деле не только мне. Без Хьяртана я бы все это не провернул. Тут интересная магия, и заклинание мы доделывали вместе.

Упоминание Хьяртана было как ушат ледяной воды на голову. Даже несмотря на то, что за окном рассыпался искрами морозный солнечный день, даже несмотря на то, что Фабиан сиял от счастья, на то, что мы могли быть вместе… Не знаю, что произошло с его величеством, но к брату мне разрешили выйти практически сразу. И вот теперь, если верить Бьяртмару, я еще и обязана ему счастьем брата. Которого он угрожал наказать, если снова начну дерзить или не подчиняться.

Настроение стремительно портилось, и я поспешила снова сосредоточиться на хорошем. То есть на Фабиане, который что-то горячо обсуждал с Доротой и Каэтаном. На губах брата сияла улыбка, глаза сверкали.

— Тем не менее, идея была ваша, — сказала я.

Бьяртмар понимающе хмыкнул:

— Хьяртан неплохой, Ливия, он просто… его величество.

Ну да, разумеется.

К ошейнику я так и не привыкла — не привыкла к тому, что на мне этот… знак принадлежности. В первый раз было даже страшно заходить к Фабиану, не говоря уже о том, чтобы пройтись в таком в сопровождении воинов по замку. Прошло уже несколько дней, сегодня Ночь тысячи огней, а я до сих пор не могу избавиться от чувства, что меня заклеймили. Как породистое животное! Хотя в моем случае, судя по словам его снежности, скорее, беспородное.

Ненавижу его! Вот прямо ненавижу!

И даже мысли о всем хорошем сейчас не спасали. Особенно когда я вспоминала о том, что этот ошейник еще делает — помимо наказания непокорной меня — он подавлял мою силу! Я понятия не имела, зачем мама его сохранила, но, судя по тому, что я узнала из разговора с Хеленой, скорее всего, на нее тоже его надевали. Чтобы укротить солнечную стихию, которая жила в ней.

Я поняла это, когда попыталась вызвать магию: попытка обошлась мне головной болью и чувством, будто меня всю ночь целовал Хьяртан. То есть бессилием, какого я раньше даже не испытывала. В следующий раз была осторожнее и попыталась обратиться к магии потихонечку, мягче, хотя бы через крохотную искорку, но получила тот же самый эффект. Просто не такой мощный. По всему выходило, что меня запечатали, чтобы я больше не могла пользоваться своей силой.

Только когда она потребуется его величеству, тогда, очевидно, эту дрянь с меня снимут. Ошейник больше не казался мне красивым, напротив, он был громоздким и мерзким, а камни — ледяными осколками.

— Не злитесь на него, Ливия, — снова ворвался в мои мысли голос Бьяртмара. — Он иногда принимает резкие решения, но он…

— А мы можем не говорить о нем? — сухо спросила я.

— Даже так? Он так сильно вас обидел?

— А вы как думаете? — Я невольно коснулась ошейника. — Я пытаюсь быть ему благодарна — за то, что сделал для Фабиана, но… простите, не получается. Поэтому я лучше побуду благодарной вам.

Снежный улыбнулся:

— Всегда рад помочь.

По сути, говорить нам с ним было не о чем, но мне хотелось поддержать разговор и как-то сгладить свою резкость в отношение его брата. Все-таки Бьяртмар тут вообще ни при чем, и он действительно искренне хотел помочь Фабиану. Не просто хотел. Помог.

— Как себя чувствует маркиза Ланге? — поинтересовалась я, чтобы хоть за что-то зацепиться.

— Хелена? — Бьяртмар приподнял брови, потом нахмурился. — Хелена уехала.

— В гости к отцу?

— Если честно, не представляю. — Он безразлично пожал плечами. — Мы с ней никогда не общались. С того самого дня, как она появилась в Эрнхейме и чуть не стравила Дойна с Хьяртом, я как-то не испытывал желания с ней общаться.

Что?

— Что значит: чуть не стравила? — Я нахмурилась. — Разве Хьяртан… его величество не привез ее для себя?

Бьяртмар приподнял брови:

— Разумеется, нет. Кто вам такое сказал, Ливия? Хелена приехала с родителями на летний бал и сделала все, чтобы здесь остаться. Точнее, чтобы остаться при моем правящем брате.

В этот момент я почувствовала себя очень и очень странно. Хелена мне солгала? Получается, что да.

— А Эггарт? — растерянно спросила я.

— Кто? — вот теперь Снежный нахмурился.

— Эггарт. Ее жених.

— Эггарт Ортор? Маркиз, который волочился за Хеленой? А что с ним?

— Он погиб в битве с гротхэном?

Бьяртмар покачал головой.

— Не представляю, откуда вы это взяли, Ливия. Эггарт Ортор любил женщин и приударить за каждой юбкой. Особенно выделял Хелену. Как-то спьяну он ее облапал, она пожаловалась Хьяртану, и его сослали в дальний гарнизон, пока не поумнеет. Но поумнеть он не успел, напился до ларгов и свалился с дозорной башни в свое дежурство.

Правда-правда, где же ты? Это была такая детская игра. В детстве мы играли в нее с девочками, еще когда были живы отец и мама. Надо было говорить несколько фактов, и собравшиеся должны были угадать, что из них правда, а что — ложь. При этом считалось, что, если сцепить руки за спиной и мысленно произнести: «Правда-правда, где же ты?» — это поможет тебе выиграть. Выигравший, то есть угадавший наиболее точно, получал право загадывать следующим, а еще можно было попросить у подружек себе любую куклу поиграть на день, и девочки не имели права отказать. Если не угадывал никто, те же привилегии были у загадавшей, плюс она могла продолжать игру и загадывать в следующий раз.

Я почти никогда не выигрывала, потому что попросту не умела врать.

— Подождите… так это Хелена вам наговорила?! — догадался Бьяртмар, своим восклицанием вырывая меня из мыслей.

— Да, — не стала отпираться. Да и зачем?

Сама поверила, сама дура. Даже тот факт, что я была на эмоциях, меня не оправдывает. Надо было думать своей головой.

— Перед казнью? — он поморщился, но тут же продолжил. — То есть перед наказанием вашего сводного брата. Получается, это она вас спровоцировала на то, что произошло? Ну тогда понятно, куда она делась.

Он произнес все это так быстро, что я даже не успела и слова вставить.

— Хьяртан такого точно не потерпит. Он наверняка ее отослал.

Мысли вслух Бьяртмара вырвали меня из состояния самобичевания, я вскинула голову:

— Отослал?

— Я же говорил, Ливия. Мой брат может быть жестким, но он не терпит несправедливости и провокаций. И уж тем более он не потерпит в Эрнхейме интриганку, которая манипулировала вами.

Почему-то изо всего этого я выделила «вами». С чего, спрашивается? Особенно после всего, что было. После ошейника…

Вот только теперь даже злиться на Хьяртана не получалось. Скорее, я злилась на себя, за то, что поверила. За то, что вообще побежала на ту площадь. Почему-то сейчас в своих мыслях я зашла настолько далеко, что подумала — не стал бы он убивать Душана. Он бы сам остановил «казнь».

Или мне просто хочется в это верить?

Закусив губу, отбросила все лишние мысли прочь, еще раз поблагодарила Снежного за то, что он сделал для Фабиана, а мысленно еще и за то, что просветил меня относительно Хелены, и направилась к брату.

Очень скоро Бьяртмар и Каэтан ушли, а чуть позже ушла и Дорота — она на редкость быстро освоилась в Эрнхейме, мне кажется, гораздо быстрее всех нас, и уже успела подружиться почти со всеми слугами. Что касается меня и Фабиана, мы опять сходили на прогулку в заснеженный парк. Несмотря на хрустящий от мороза снег, умудрились даже поиграть в снежки, которые едва-едва не разваливались на лету, приходилось греть их в руках, чтобы снег хоть немного становился плотнее.

Перемещаясь на сделанном для него магическом кресле, брат сиял, как солнышко, напоминая мне о тех безоблачных днях, когда были живы мама с папой, когда мы вот так же вместе ходили гулять и на ярмарку, лепили снеговиков. Глядя на него, укрывшегося от меня за беседкой, и готового забросать снежками, я невольно думала о весне. До нее еще не так близко, но сейчас, в этом парке, залитом солнцем, она словно готова была вот-вот шагнуть в Эрнхейм. Пройти между застывших в зимнем сне деревьев и аккуратно подстриженных кустарников, оживляя их, коснуться пальцами веточек, на которых набухнут почки и раскроются листья. Оставить за шлейфом своего платья сочную зеленую траву, усыпанную лепестками цветения.

Все это представилось мне так ярко, что я невольно прижала руки к груди, чувствуя заточенное внутри пламя. Солнечное, теплое — так, как никогда раньше. Этот краткий миг отозвался во мне так ярко, что я поняла: никогда его не забуду, и это чувство оставалось во мне, когда мы вернулись в замок.

Когда обедали, когда читали с Фабианом книгу о приключениях морских разбойников, и когда он заснул, а я направилась к себе.

Вошла в комнату и замерла: там вовсю хозяйничали трое служанок. Одна — хорошо мне знакомая, которая постоянно у меня появлялась. Именно она осторожно устанавливала манекен с платьем, другие, завидев меня, просто обернулись и поклонились.

— Нэри Селланд! Мы как раз собирались за вами послать.

Я изумленно вскинула брови, но задать вопрос мне не дала девушка, стоявшая у манекена.

— Ваше платье для праздника, нэри Селланд, — поспешила сообщить она. — Сегодня вы сопровождаете его величество на балу.

— Что? — переспросила я, не в силах поверить в услышанное.

Служанки переглянулись: должно быть, вид у меня был более чем говорящий.

— Вы сопровождаете его величество на балу, — повторила моя постоянная горничная, разглаживая складки на платье. — А мы здесь, чтобы помочь вам подготовиться.

— Ох, нэри Селланд! — не выдержала одна из девушек. — Какая же вы счастливая!

Вторая шикнула на нее, но я только что и могла — хлопать глазами. Я чувствовала себя какой угодно: оглушенной, изумленной, шокированной, но только не счастливой. Что значит — сопровождаю на бал? В качестве кого?!

Спрашивать это у служанок было бессмысленно, я уже поняла, что здесь все решает его снежное величество, а как, почему и зачем, никого в известность не ставит. Поэтому я сделала то, что, наверное, сделала бы любая женщина на моем месте — подошла к платью поближе, чтобы его рассмотреть.

Никогда раньше я не видела такой красоты! Ни у Стеллы, ни у Арлетты, ни у богатых или зажиточных горожанок на праздниках. Выполненное из алого шелка, оно казалось легким и невесомым, ткань переливалась в лучах заходящего солнца, собирая, казалось, в себя весь его свет и полыхая, как самое настоящее пламя. Взгляд притягивали и пышные рукава-воланы, и более чем глубокое декольте.

— Красивое, — тихо сказала служанка, и было видно, что она в самом что ни на есть искреннем восхищении. Правда, девушка тут же потупилась и добавила: — К нему еще полагается белье и корсет, нэри Селланд. Их принесут чуть позже. И пояс — он уже здесь.

Пояс лежал на моей кровати, поверх покрывала. Приблизившись, я поняла, что он из чистого золота, узорчатые тончайшие пластины, видимо, надевались на платье, чтобы подчеркнуть талию и добавить наряду привлекательности. Или дороговизны. Разумеется, девушка рядом с его снежностью должна выглядеть роскошно и богато. Вопрос только в том, как он собирается меня представить обществу. Если как Хелену — я скорее в окно выпрыгну, чем пойду с ним!

— Про украшения нам ничего не говорили, — подлила масла в огонь служанка.

Разумеется, куда мне еще украшения! Вон, на шее какое красуется. К нему даже дополнения никакие не нужны, а может, и представления не потребуются. Выйду в таком виде рядом с ним, и сразу станет понятно — кукла его величества.

Все очарование от предстоящего мгновенно испарилось, а ведь в детстве я так мечтала побывать на балу! Мама с папой устраивали танцы в нашем небольшом домике, когда приглашали гостей — для этого от мебели освобождался небольшой музыкальный салон. Ну как освобождался, мебель сдвигалась к стенам, мама садилась играть, и все танцевали. Даже мы, дети, до того, как нас отправляли спать! Я обычно танцевала с мальчиком из семьи булочника, они были дружны с нами до того, как отец женился на Стелле.

Их сын всерьез заявлял, что женится на мне, а я всерьез думала, что с радостью выйду за него замуж. Даже представляла, где я взрослая, уже замужем, в красивом платье, и мы с ним едем на настоящий бал. Шуршат шелк, атлас, бархат, парча… Звенят голоса, музыка, всюду свет, натертый до блеска паркет сверкает.

О балах мне рассказывала мама, и, как я сейчас понимаю, с потаенной грустью, но я, тогда совсем маленькая, с жадностью впитывала каждое ее слово и рисовала себе восхитительные картинки своего первого выхода. Даже не задаваясь вопросом, откуда мама столько знает о балах, об этикете…

Неужели слова Хелены все же отчасти правда?

А если нет, то кем была моя мама?

Служанки проводили меня в купальни, где в воде растворили столько соли, что я никак не могла нормально сесть в овальный бассейн. Услышав за спиной хихиканье, обернулась, но девушки уже стали полностью серьезными.

— Здесь не нужно погружаться, нэри Селланд. Это чаша для расслабления.

— Для расслабления?

— Да. Просто закрывайте глаза и ни о чем не думайте, мы пока подготовим для вас ванную, и вернемся за вами через час.

Целый час делать здесь — что? И ни о чем не думать? Это как?

Я позволила телу расслабиться и тут же всплыла из-под воды. Она держала меня, как могли бы держать руки матери, легко и спокойно. Глядя на пляшущие на потолки тени, на узоры от подсвечников и танцующее пламя свечей — достаточно, чтобы разогнать тьму, но создающих мягкий приглушенный свет, я сама не заметила, как закрыла глаза. Все мысли действительно ушли, а очнулась я от голоса:

— Нэри Селланд, переходим в ванную.

В ванной с маслами меня так старательно приводили в порядок, что после выхода оттуда я сама пахла как цветочек, если не сказать — как букет. Потом девушки принесли мне перекусить, а после уже всерьез занялись прической и подготовкой к вечеру.

Волосы мне высушили магией, накрутили тугие локоны, которые потом расчесали до легких волн. Приподняли, на висках собрали и закололи наверху шпильками со сверкающими как слезы гротхэна камушками, а большую часть оставили свободно ниспадать на плечи и спину. Потом девушки занялись моими бровями, чтобы придать им нужную форму, а после помогли одеться.

— Какая вы красивая, нэри Селланд! — выдохнула моя горничная, а две другие слаженно повернули огромное, в полный рост зеркало на колесиках, которое появилось в моей комнате, пока мы были в купальнях.

Заглянув в него, я не сдержала восхищенного возгласа. Это была я… и не я одновременно! Не могла эта девушка, эта молодая, восхитительная великолепная женщина быть мной.

Я даже потрогала кончики волос, медный шелк на алом, чтобы убедиться, что отражение повторит за мной. Сейчас во мне тоже кончились все мысли, как и в той чаше для расслабления. Я могла только смотреть на застывшую в зеркале девушку и моргать. Даже не сразу заметила, как стихли голоса служанок, а когда заметила — стало поздно.

В зеркале за моей спиной отразился его величество, который скомандовал:

— Оставьте нас.

А после шагнул ко мне.

Хьяртан-Киллиан Эртхард

Слабость возвращалась. Нет, она больше не накатывала внезапно, резко и яростно, как бывало раньше, но Хьяртан чувствовал, как что-то медленно подтачивает его изнутри. Пьет из него жизнь.

Следовало пойти к Ливии, он ведь для того и оставил ее в замке: чтобы помогала ему в минуты слабости. Один поцелуй — и он снова почувствовал бы себя полным сил. Вот только являться к ней после всего, что между ними было, за поцелуями и солнечной силой…

В ее глазах он уже точно станет чудовищем.

Ни один целитель так и не сумел ответить на вопрос, как так вышло, что он оказался на руинах храма в маленьком городишке? Почему ничего не помнит? Почему стал уязвим и зависим от девушки, которая его ненавидит? Хьяртан пытался вспомнить, вновь и вновь возвращался мыслями в злополучную ночь, но все безрезультатно.

Впрочем, не будь той злополучной ночи, и он бы не познакомился с нэри Селланд. Эта мысль почему-то не нравилась ему даже больше, чем мысли о стершихся из памяти событиях.

Что же касается матери бунтарки, поиски продолжались. Кухарка Селландов, к сожалению, мало чем помогла. Рассказала лишь то, что знала, а знала она немного. Оллина Селланд… Много лет назад она появилась в Борге, нуждающаяся и одинокая. Иштван Селланд познакомился с ней в цветочной лавке, в которой Оллина работала по утрам. Девушка сразу ему понравилась, и он начал за ней ухаживать, а спустя несколько месяцев сделал предложение. Так нэри Оллина стала норрой Селланд. Нищенка без прошлого превратилась в любимую жену и всеми почитаемую горожанку.

По приказу Хьяртана из Борга доставили единственный сохранившийся портрет женщины, последние годы пылившийся на чердаке дома Селландов. Мать Ливии была очень красива и… очень на нее похожа. Такие же яркие, теплые глаза, густые волосы, в мягких завитках которых как будто мелькали всполохи огня. Тонкие черты лица, мягкая улыбка… Не знай он, что она была женой торговца, решил бы, что Оллина Селланд аристократка.

Ее поза на портрете, ее взгляд, осанка — не каждая маркиза так умела держаться.

Чтобы опровергнуть или подтвердить слова Хелены о казни преступницы из Борга Хьяртану пришлось посетить городской архив и просмотреть старые судебные разбирательства. К немалому облегчению Снежного выяснилось, что Оллина Селланд никогда не появлялась в Эрнхейме, а казненная по приказу отца жительница Борга была убийцей и отравительницей. Ведьма, прославившаяся изготовлением ядов, наведением порчи и темными ритуалами, которые брала из рукописей Забвенных. Хотя Снежные были уверены, что в свое время уничтожили малейшее упоминание о проклятых магах и их силе.

Но что-то, как выяснилось, сохранилось.

— Оллина Селланд… кто же ты такая? — задумчиво пробормотал Хьяртан. — И где тебя искать… Кто из Снежных и куда мог тебя забрать?

— Слышал, ты решил пойти на бал с Ливией. — Голос Бьяртмара вывел его величество из размышлений.

Хьяртан обернулся. Брат спешил к нему по широкой заснеженной аллее, которая незаметно погружалась в вечерние сумерки.

— В этом замке хоть кто-нибудь может держать язык за зубами? — беззлобно пробормотал Хьяртан.

— Ты своим решением разбил сердца не одной дюжине нэри, — весело заметил Бьярт, подстраиваясь под неторопливую поступь брата. — После отъезда Хелены каждая незамужняя красотка надеялась, что ты обратишь на нее внимание.

Хьяртан чуть слышно хмыкнул. Едва ли он в последнее время вообще кого-нибудь замечал. Непросто обращать внимание на придворных дам, когда мысли заняты одной-единственной.

— Ты уверен, что нэри Селланд подходящая для тебя пара? — осторожно продолжил Бьяртмар.

— Более чем, — коротко ответил его величество.

— Но она же не аристократка! — не унимался Снежный. — Мы даже рабынь выбираем не из кого попало, а Ливия…

— Не кто попало и уж тем более не рабыня, — резче, чем следовало, закончил за брата Хьяртан.

— А ошейник ты на нее, значит, просто так, для красоты повесил, — усмехнулся Бьяртмар.

Король нахмурился и ускорил шаг, торопясь скорее вернуться в замок. Сумерки над Эрнхеймом продолжали сгущаться, а звезды на небе разгорались все ярче. Уже скоро замок и его окрестности окрасится вспышками салютов. Праздник вот-вот начнется — к воротам уже съезжались экипажи, а значит, пора приводить себя в порядок.

— Убегаешь?

— Не вижу смысла продолжать этот разговор, Бьярт. Ты знаешь, почему я надел на нее ошейник. И поверь, я не испытываю от этого ни малейшего удовольствия.

— А каково Ливии? — Бьяртмару тоже пришлось перейти на быстрый шаг, чтобы не отставать от брата. — Пусть бы лучше сидела сегодня в комнате. Представь, каково ей будет ощущать на себе десятки взглядов? Чувствовать, как придворные, знать со всего Драэра пялятся на нее, на это, прости Богиня-матерь, украшение. Не уверен, что от бала у нее останутся приятные воспоминания. Скорее, наоборот…

— Я тебя услышал.

— И выберешь себе другую пару? — с надеждой поинтересовался Бьяртмар.

Хьяртан не ответил. Только улыбнулся коротко, а оказавшись в замке, велел брату, чтобы шел переодеваться и ни о чем не волновался.

Слуги его уже ждали. С их помощью Хьяртан быстро привел себя в порядок, облачился в праздничные одежды, достойные правителя-Снежного.

Его величество старался не думать о слабости. В парке, на свежем воздухе, голова была ясной. Здесь же, в прогретой пламенем каминов спальне, он как будто задыхался. Потому не стал задерживаться у себя, сразу отправился к бунтарке, а увидев ее в алом, как утреннее зарево, платье, скользнув взглядом по тонкой талии, по пышной груди, почувствовал, как головокружение усиливается.

— Оставьте нас, — приказал он хрипло, не в силах отвести от девушки взгляда.

Ливия была прекрасна… Впрочем, никакими словами, даже самыми возвышенными, невозможно было описать то, что он сейчас перед собой видел.

— Вы… — только и сумел выдохнуть Снежный, когда они остались одни. Невольно задержал взгляд на ее губах и заметил, как нежный румянец вспыхнул на девичьих щеках.

— Ваше величество довольны? Ваша игрушка готова, — с горечью усмехнулась девушка, и Хьяртан с досадой подумал, что брат во многом прав.

Как и всегда.

— Ты не моя игрушка. Я не хочу с тобой играть.

— А что же вам тогда от меня нужно? — Она вскинула на него взгляд. — Зачем это платье, это приглашение… Точнее, приказ.

— Ты не хочешь на бал? — Хьяртан приблизился к ней и с какой-то мальчишеской радостью отметил, что она не пытается от него отстраниться. Только смотрит настороженно, напряженно, словно он хищник, подкрадывающийся к желанной добыче.

Желанной… Что ж, он действительно ее желал, и дело вовсе не в солнечной силе.

— Твой брат ждет не дождется этого вечера.

— Ради него я бы пошла, но не в качестве…

— Позволишь? — тихо перебил ее Хьяртан и потянулся к артефакту, инкрустированному редчайшими кристаллами.

Ливия вздрогнула, но не отстранилась. Только выдохнула взволнованно, когда его пальцы коснулись кожи, а потом закусила губу, и когда ошейник щелкнул, распадаясь на две половины, прошептала удивленно:

— Вы больше не боитесь моей силы?

— Я хочу доверять тебе, Ливия. И хочу, чтобы ты тоже мне доверяла. Произошедшее в то утро… — Хьяртан с досадой поморщился. — Тебя спровоцировали, сыграли на твоих чувствах. Над этим мы тоже поработаем.

— Над моими чувствами? — она слегка нахмурилась.

Хьяртан почувствовал, что его тянет улыбаться. Такая Ливия, растерянная, недоумевающая, ему безумно нравилась. Хотя правильнее будет сказать, что она нравилась ему любой. Даже когда шипела на него разъяренной кошкой. Это он тоже уже успел признать. Оставалось понять, что со всеми этими чувствами теперь делать.

— Над твоей силой, Ливия. Нам предстоит немало работы.

— Хотите сказать, что будете со мной заниматься? — Она недоверчиво сощурилась. — Вы же Снежный, и моя сила — полная противоположность вашей.

Убрав артефакт в шкатулку, Хьяртан вернулся к девушке.

— Поверь, я знаю о ней больше, чем ты. И еще больше я знаю о самоконтроле, о том, как не только владеть магией, но и уметь ее подчинять. Но об этом завтра. А сейчас, нэри Селланд, я приглашаю вас провести со мной этот вечер. — Снежный улыбнулся и протянул ей руку. — Давай оставим прошлое в прошлом и просто насладимся праздником.

Она колебалась, но всего несколько мгновений, после чего вложила свою мягкую ладошку в его и ответила:

— Как будет угодно вашей снежности.