Бунтарка и Хозяин Стужи

❄ Глава 9 ❄

Ливия Селланд

После того, как Каэтан осмотрел Фабиана и сказал, что займется составлением программы лечения — мне, осторожно и тихо, в дверях, потому что брат очень остро реагировал на все, что с этим связано, вечер превратился в почти семейный. Уютный, с завываниями ветра и потоками снега за высоченными окнами и плотными стенами, способными защитить от любой, даже самой страшной непогоды. Пламя в камине полыхало, согревая нас, и мы втроем — я, Фабиан и Дорота сидели у него полукругом. Брат на кресле, а мы с Доротой на диванчике.

Наверное, я должна была быть счастлива, но теперь покоя не давали мысли про его величество. И про гротхэна, чтоб его ларги сожрали и не подавились — надо же ему было вылезти именно сегодня! Сейчас! Когда мы еще не разобрались, как Снежному по-человечески восстановить силу. По-человечески, а не через поцелуи… которые, признаться, будили во мне самые разные чувства.

Во мне, а не в нем. Ему я нужна была исключительно как источник силы, и вроде бы не о чем тут думать, но мне думалось. Почему что-то тихонько скребет в груди? А еще — почему сердце колотится как сумасшедшее, когда я представляю его стоящего в метели, а после бросающегося в самое сердце порождения бездны, в самую гущу сражения.

Без сил.

— Что-то наша Лив совсем скисла, — заметила Дорота, вглядываясь в мое лицо. Брат тоже смотрел на меня, очень внимательно.

Интересно, и долго они так смотрят? В смысле, долго ли я слушала грохот своего сердца, во всех красках представляя схватку с гротхэном? И почему у меня руки холодные, хотя сижу у камина?

Зябко поежилась и потерла ладонь о ладонь.

— Не скисла. Просто задумалась.

— Правда, что ли? — хмыкнул Фабиан, а я почувствовала, что мне не хватает воздуха.

— От огня уже голова кружится, — поднялась с диванчика и подошла к окну. — Вот и захмелела слегка.

За окном творилось… страшное. Как будто все силы зимы обрушились на Эрнхейм. Из-за вьюги не видно было даже того, что происходило за окнами. Казалось, остался только замок, и мы в нем, запечатанные и скрытые от всего, что творилось снаружи.

Только мы, и никого и ничего больше.

Так, Лив, хватит себя накручивать! И беспокоиться тоже не стоит. Справлялось же как-то его величество без меня все эти годы. Справится и сейчас.

Вот только несмотря на все эти мысли, несмотря на все, что я себе говорила, сердце колотилось все сильнее, сильнее и сильнее, а потом и вовсе громыхнуло и замерло, как в снежную непроглядную ночь провалилось. На миг потемнело перед глазами, я пошатнулась и схватилась рукой за портьеру.

— Ливия!

В себя пришла от голоса Дороты.

— Ливия, да что же это такое-то, а? Все хорошо? Переволновалась, что ли, из-за всего, что творится?

Я открыла глаза и обнаружила себя вцепившейся в портьеру. Намертво. Пришлось разжимать пальцы, разглаживать ни в чем неповинную ткань и успокаивать Дороту с Фабианом:

— Все в порядке. Просто устала. Немного… Надо выспаться и все пройдет.

— Все пройдет? Да на тебе лица нет! — Дорота всплеснула руками. — Ты же белая, как полотно! Ты на себя в зеркало-то посмотри! Да-да, давай посмотри!

Она взяла меня за локоть, явно намереваясь подвести к зеркалу, хотя нужды в том не было. Я ей верила, потому что чувствовала себя так… да никак я себя не чувствовала! Как если бы внутри меня вдруг померк свет и вспыхнула тьма, которая теперь медленно поглощала изнутри, напитывая холодом каждую частичку тела. Но Фабиан смотрел испуганно, и я заставила себя отлепиться от портьеры, улыбнуться и сделать шаг к зеркалу… когда дверь в комнату брата распахнулась. Не просто распахнулась, она чуть ли не вылетела, с треском ударившись о стену.

— Ливия Селланд, — прорычал один из ворвавшихся в комнату воинов. — Вы немедленно пойдете с нами!

От неожиданности я даже сказать ничего не успела, а меня уже выдернули из комнаты и быстро запихнули в светящийся посреди коридора портал. Выпала я на пару с воинами аккурат в таком же коридоре, перед дверью, за которой оказалась гостиная и еще пяток воинов, а вот за следующей…

Я задохнулась, увидев его таким. Заострившиеся черты лица и подчеркнутые, как на карандашном наброске, скулы, губы — белого цвета. Рядом с его величеством застыли Каэтан и еще какой-то молодой парень, а портал, через который мы прошли, держал рыжеволосый снежный. Тоже очень молодой.

— Вы тут все с ума посходили.

Предсказуемо голос принадлежал брату его величества, который обещал мне кары небесные за неповиновение. Но все это было неважным, потому что…

— Что случилось?

— Битва с гротхэнами, — коротко отозвался тот, кто удерживал портал. Он отпустил переход, воронка закрылась, но от напряжения у него над верхней губой выступили капельки пота. — Хьярт говорил, что вы можете ему помочь. Так помогите сейчас. Они не справляются!

Каэтан кивнул, подтверждая его слова. Что же касается держащего в руках какую-то склянку молоденького парня, у него руки тряслись. Так, что зелье только каким-то чудом оставалось до сих пор целым.

— Я…

— Вы же можете ему помочь, нэри Селланд? — Взгляд младшего Снежного горел уже не затянутой инеем магией, а тревогой, и я поспешно шагнула к кровати. Остановилась, словно наткнулась на невидимую преграду, замерла.

Мне… целовать его при всех?

— Нэри, — внимательно вглядываясь в мое лицо, произнес Каэтан, — я пока еще смутно понимаю, о чем идет речь, но если вы действительно можете что-то сделать…

Могу ли? Лежавший на кровати больше напоминал покойника, чем его снежное величество, но ведь и там, на развалинах, он тоже… Отбросив все сомнения, я шагнула к кровати, наклонилась и коснулась поцелуем ледяных губ.

— Да вы издеваетесь?! — донесся из-за спины голос блондина, но я не пошевелилась.

Его величество тоже.

Больше того, я и не чувствовала того живительного огня, который всегда искорками полыхал во мне и который в ту ночь спас ему жизнь. Оторвавшись от губ Снежного, вгляделась в его лицо, пытаясь увидеть, почувствовать хоть что-то… хоть какой-то отклик.

— Все? Представление окончено? Уводите ее отсюда и делайте свое дело! — раздалось рычание белобрысого.

Все медлили, и он первым шагнул ко мне, готовый схватить за руку и вышвырнуть из комнаты, но на его пути оказался рыжеволосый Снежный.

— Он говорил, что только она может ему помочь!

— Он бредил! Ты что, не видишь, что происходит? Понятия не имею, чем она его взяла — хотя догадываюсь, но она не имеет никакого отношения к исцелению Хьярта!

— Дойн! — младший нахмурился, а я снова повернулась к нему.

К тому, кто спас моего брата. Повернулась и почувствовала, что мне становится страшно, все страшнее, все темнее и холоднее. Как будто я провалилась глубокой ночью в сугроб, который оказался бездонным. Снег смыкался над моей головой, а я продолжала падать и увязать все глубже, и дышать становилось нечем…

Испуганно посмотрела на грудь Снежного, которая поднялась рывком и так же резко опустилась. Как будто он боролся за каждый вдох. Как будто он задыхался.

Под снегом.

Получается, я чувствую его?

И если то, что я чувствую — правда, то он… умирает?

Что мне делать?!

Наклонившись, коснулась пальцами ледяного запястья. Братья продолжали ругаться, но я ничего не слышала, как будто мир сошелся на нас двоих. Я глубоко вздохнула и обратилась к своей магии, пытаясь в этой непроглядной ночи нащупать хоть крохотную искорку, хоть маленькую частичку огня…

Пожалуйста, ты же всегда мне помогала. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Помоги мне сейчас спасти его.

Сначала было темно. Очень темно, а потом в этой темноте и холоде полыхнул огонек. Закрыв глаза, я потянулась к нему, позволяя разгореться, а после накрыла губами холодные губы мужчины. Какое-то мгновение ничего не происходило, а потом… кожа вспыхнула, как под потоками пламени, и резкий выдох Снежного скользнул по ней ледяной вуалью.

— Каэтан! — донесся крик из-за спины, но я даже не поняла, чей. Потому что резкий рывок опрокинул меня на грудь его величества, а властный поцелуй не оставил ни малейшего шанса вздохнуть. Дыхание снова перехватило, но теперь уже от его силы, напора, от того, как его рот подчинял мой, и где-то на краю сознания мелькнула мысль, что мне совсем не хочется вырываться.

Правда, ненадолго: поцелуй становился все глубже, и вот уже горящий огонь становился все более тусклым.

Один рывок — и я уже лежу, распластанная на кровати, а надо мной совершенно безумный его величество с затянутым морозной магией взглядом.

— Хьяртан!

— Ваше величество!

Два крика сливаются в один, а мы снова сливаемся в поцелуе. На этот раз таком глубоком, что я опять куда-то проваливаюсь, вот только на этот раз не падаю, а лечу. И мне становится уже совершенно неважно, что небо цвета его глаз все темнее и темнее, и что здесь, наверху, невыносимо холодно…

— …все хорошо, — доносится до меня. — Нет, Ливия не пострадала, но могла бы.

Голос кажется мне знакомым, а еще мне кажется, что в нем звучит укор.

Что произошло? Мысли кажутся тяжелыми, но еще более тяжелой себе кажусь я сама. Я даже пошевелиться не могу, не то что поднять голову. Но, кажется, придется. Особенно после следующего замечания:

— Мне бы хотелось, чтобы после обмена силой в сознании оставались и я, и она.

Этот голос я узнаю безошибочно.

Снежный!

И сразу приходят воспоминания о том, что произошло. Я широко распахиваю глаза, снова наталкиваюсь на его взгляд, который, ударившись о мой, темнеет. Потом замечаю, что мы не одни: нахмурившись, сложив руки на груди, рядом с моей постелью еще стоит Каэтан. Целитель явно не доволен положением дел, что же касается его величества, он не просто стоит на ногах, он вполне себе бодр и весел. Ну хорошо, с весельем я погорячилась, потому что его взгляд сумрачный, как предвестник снежной бури, но в остальном… с ним все хорошо.

Я же напоминаю себе выжатую досуха тряпочку.

— Выйди, — командует он, и Каэтан беспрекословно подчиняется. Правда, его чемоданчик остается стоять на столе, а это значит, что он собирается вернуться. Что же касается меня, лучше бы он не выходил. Последнее, что я помню — как пыталась вытащить его величество из непроглядной тьмы и как он на меня набросился, после чего во тьму затянуло уже меня.

— Тебе не стоило так опрометчиво рисковать, приближаясь ко мне, — выдает он.

Пожалуйста! Прямо так и хочется ему ответить, но в этот момент Снежный опускается на мою кровать, и во мне заканчиваются слова. Зато начинаются эмоции, и все не сказать чтобы приличные, потому что его ладонь накрывает мою, а после он переворачивает ее и подносит мои пальцы к губам.

— Ты спасла мне жизнь. Спасибо.

У меня точно не слуховые галлюцинации? Правда-правда? А то, может, я уже того, и мне все это чудится? Но нет, я определенно не того, потому что его сильная ладонь неожиданно согревает мои пальцы, а это прикосновение… оно определенно лишнее. Особенно когда я в лежачем положении. То есть в полулежачем: у меня под спиной и под головой ворох подушек, но дела это не меняет. Осторожненько извлекаю пальцы из ладони его величества и убираю руку подальше.

Правда, толку от этого мало. Она все равно горит. Полыхает.

— Что произошло? — спрашиваю, покосившись на сидячее величество.

Ему не говорили, что это по этикету недопустимо? А то, как меня отчитывать, так всегда пожалуйста, а сам на этот этикет… айсберг положил.

— Ты делилась со мной силой, но я был слишком слаб. Поэтому, когда почувствовал твой огонь, твою силу, набросился на тебя. Этого я не помню. Помню только, что видел твой свет. — Он снова потянулся к моей руке, а я от греха подальше сунула ее под одеяло.

Теперь, чтобы дотянуться до второй, ему надо было перегнуться через меня, а этого этикет совершенно точно не вынесет. Даже при том, что его уже придавило айсбергом.

Не получив мою руку, Снежный слегка нахмурился, но все же продолжил:

— Ослепительный. Яркий, как солнце. Как сама жизнь. В себя я пришел от того, что меня от тебя оторвали. Мои братья. Каэтан… был слегка раздосадован.

Какой-то слишком откровенный разговор у нас получается.

Закусив губу, спросила:

— А что было бы, если бы не оторвали?

Снежный нахмурился еще сильнее.

— Вероятно, тебя бы не было. Но этого больше не повторится, Ливия. Каэтан с помощником займутся изучением твоей особенности, в том числе и нашей связи. Я буду лично контролировать все исследования, поэтому можешь не сомневаться, твоей жизни больше ничто не угрожает.

Я ему верила. А еще я была рада, что он жив. Настолько, что впору опасаться за собственное благоразумие. Нет, радоваться тому, что ты спасла жизнь — это нормально. Ненормально радоваться так: когда смотришь на мужчину и сердце начинает колотиться, как заполошное. Когда понимаешь, что с ним все в порядке, и осознание этого разгорается внутри непонятным чувством, имя которому я подобрать не могла.

Не могла и не буду, и лучше не надо.

— И как разорвать эту связь.

Снежный нахмурился сильнее:

— Что?

— Как разорвать нашу связь, — повторила я. — Вряд ли вы будете счастливы, если всю оставшуюся жизнь будете зависеть от меня. Даже если найдете способ как превратить меня в ваше личное солнышко на веки вечные.

Вот и что ему на этот раз не понравилось? Снова превращается в снеговую тучу.

— Ты права, — говорит он и поднимается.

Вот и хорошо!

— О нашем секрете знают только мои братья, Каэтан и его помощник. Говорить об этом кому-то еще я запрещаю.

Запрещает он!

— Как скажете, — согласилась я, и глаза Снежного превратились в две узкие щелки. Я же сложила руки на груди. — Ваше величество.

Последнее добавила вроде как по этикету, но получилось почему-то язвительно. Какое-то время мы смотрели друг на друга и молчали, но в нашем молчании мне чудилось гораздо больше слов, чем в самом яростном диалоге.

Потом Снежный все же произнес:

— В таком случае возвращаю вас Каэтану. Ливия, — он сделал акцент на моем имени точь-в-точь с теми же интонациями, что и я на его титуле. — Доброй ночи.

Он ушел, и я перевела взгляд на окна. Портьеры не были прикрыты, но из-за них просачивался только лунный свет, подогреваемый светом свечей и пламенем, разгулявшимся в камине. Впрочем, долго любоваться небом над Эрнхеймом не получилось: ко мне вернулся целитель. Он снова меня осмотрел, поинтересовался, вспомнила ли я что-то, и в ответ на мои короткие воспоминания об ужине кивнул. Порекомендовал больше отдыхать и ушел, оставив меня с восстанавливающим силы зельем со снотворным эффектом, которое нужно запивать большим количеством воды.

Что я и сделала. После чего завернулась в покрывало и, прокручивая в памяти сегодняшний бесконечный день, думала о том, что мне тоже не помешало бы во многом разобраться. Например, в том, как работает моя магия, и так ли она мала, как я всегда считала? Его величество говорил, что был слишком слаб, но это не так.

Он был почти мертв.

Что первый, что второй раз, и второй раз даже больше, чем первый. Если мне хватило сил дважды вернуть к жизни самого могущественного Снежного Драэра, на что я способна еще? Что ж, пока я живу здесь, у меня будет доступ к библиотеке Эрнхейма. А значит, и доступ к таким знаниям, о которых можно только мечтать. Откладывать надолго не буду, прямо завтра этим займусь.

На этой мысли, видимо, подействовало восстанавливающе-усыпляющее зелье, потому что веки стали тяжелыми. Обняв подушку покрепче, я провалилась в сон.

Хьяртан-Киллиан Эртхард

Уходить из ее спальни не хотелось, но Ливия нуждалась в отдыхе, а у него остались незаконченные дела. Некоторые могли подождать, другие не терпели отлагательства, как, например, встреча с пленником. Почему-то о нем Хьяртан думал чаще и больше, чем об убитом гротхэне, и каждая такая мысль опаляла яростью, разжигала в венах неистовое пламя.

Ему бы о своих провалах в памяти беспокоиться, переживать о том, что непонятно какого ларга теперь привязан к незнакомой девчонке, а он только и думает о том, что было между ней и тем плешивым отродьем.

Сколько раз он проворачивал фокус с зельем? О скольких моментах заставил забыть девушку?

От каждого вопроса, который Хьяртан задавал себе в мыслях, кулаки сжимались с такой силой, что окажись в одном из них хребет этого щенка, сломал бы и не заметил.

Замок спал. По галереям, стелясь по серому камню, по затянутым гобеленами стенам, скользили тени. Рожденные пламенем факелов, они безмолвно сопровождали Снежного до лестницы и дальше во мрачные глубины подземелья.

Пленник спал в одной из клеток на просыревшем тюфяке. Остальные камеры пустовали — преступников редко держали в замке, сразу отправляли в Крепость духов — тюрьму на окраине столицы. Но этот…

Но этот заслуживал особых «почестей» и особого внимания.

— Открывай, — приказал король стражнику, и тот загремел ключом.

Сжавшийся в комок пленник встрепенулся, приподнялся на руках, и в его глазах тут же отразился страх. Он неуклюже сел, вжавшись в стену, затаил дыхание, глядя на вошедшего в темницу Хьяртана.

— Сейчас мы поговорим, — спокойно сказал король.

Внешне он действительно оставался спокойным, хоть это и было непросто. Всего каких-то пару часов назад он умирал, а сейчас в нем было столько жизненной энергии и силы, что сдержать ее казалось почти невозможно. Врезать бы щенку, но тогда тот уже вряд ли будет в состоянии говорить.

— В… ваше величество… — испуганно проблеял мальчишка.

— Я знаю, что ты опаивал свою сводную сестру. Знаю, что собирался с ней сделать… Лучше признайся сейчас, мне, сколько раз такое случалось и что… между вами было. — Последние слова дались особенно тяжело. — Не признаешься мне, завтра с тобой будут говорить мои палачи.

Парень вздрогнул и еще сильнее вжался в стену, словно это могло помочь ему исчезнуть из подземелья или хотя бы стать невидимым для Снежного.

— Ничего… Клянусь Богиней-матерью! — хрипло, но с жаром воскликнул он. — Клянусь… своей матерью! Сестрой… Жизнью! Я только лишь раз решился, а теперь… А теперь проклинаю себя за это.

— И правильно делаешь, — усмехнулся Хьяртан, жестко добавив: — Я хочу знать, у кого достал зелье, и, если окажется, что ты не первый раз его покупаешь, я превращу тебя в лед, а потом разобью твою безмозглую голову на тысячи осколков.

От такой перспективы глаза у Душана расширились, а изо рта один за другим стали выскакивать неразборчивые слова:

— Я все скажу… Во всем сознаюсь! Только пощадите… не губите…

Следующие несколько минут он говорил, лихорадочно выталкивая из себя фразу за фразой. Из кожи вон лез, пытаясь свалить вину за свое преступление на старую травницу из Борга, якобы вынудившую его купить злосчастное зелье. Задурила голову наивному мальчику, совершенно случайно заглянувшему к ней в лавку. И совершенно случайно у нее было припасено для него хитрое снадобье, способное стирать воспоминания.

Может, и его, Хьяртана, чем-то опаивали, раз он не помнит, как оказался в Борге почти мертвым. Но все, что ел и пил король, тщательно проверялось, еда и напитки никак не могли оказаться отравленными.

— Я и не знал, что оно так сильно на нее подействует… Я бы никогда не сделал Лив больно! Я ведь не Снежный…

Я ведь не Снежный.

Фраза, оброненная опрометчиво — пленник тут же прикусил язык, но было поздно, — подействовала на Хьяртана как удар плетью. Он и сам не понял, как оказался возле мальчишки, как схватил его и вздернул перед собой, сжав пальцы на хлипком горле.

— Чудовище здесь ты, а не я. Это ты пытался ее… — Пальцы сжались сильнее, узник захрипел, а Хьяртан со злостью подумал, что он-то, может, и не чудовище, но именно его действия чуть не стоили девушке жизни.

— Никак нет… кхе…кхе… ваше величество… Конечно же, не… кхе… вы…

Хьяртан ослабил хватку, запоздало осознав, что еще немного, и разговаривать ему уже будет не с кем. Некого допрашивать и карать.

— Это я о ее матери, — шумно глотнул воздуха Душан, когда ему это позволили, и медленно сполз по стене обратно на тюфяк. — О том, что ее забрали Снежные, и с тех пор Лив… Ливия вас боится и… ненавидит.

Боится и ненавидит.

Его величество нахмурился, пытаясь понять, о чем говорит узник.

— Что стало с ее матерью?

— Точно не знаю. Только то, что рассказывал отец Лив, а он не любил об этом говорить. Она ведь тоже была с этой… как его… искрой… — Парень нервно облизал губы и выдохнул: — Может, преступница какая, которую в конце концов нашли и арестовали.

Снежный нахмурился. В копилку важных дел добавилось еще одно — узнать не только о Ливии Селланд, но и о ее семье. Что же касается пленника, говорить с ним больше было не о чем. Он был слишком труслив, чтобы врать в глаза, а значит, между ними ничего не было.

Осознание этого немного притушило в крови огонь, но появился новый повод для беспокойства — слишком много тайн окутывало девчонку.

Ту, которая несла в себе искру редкого дара, от которой теперь зависела его жизнь.

— Тебе передадут мой приговор. — Бросив на пленника последний взгляд, Снежный велел стражнику запереть дверь.