Буржуазное телевидение и его доктрины

Глава 4 Рычаги воздействия монополистической буржуазии на телевидение капиталистических стран

Монополистический капитал оказывает воздействие на деятельность телевизионных организаций либо непосредственно (в коммерческом телевидении), либо используя различные институты буржуазного государства. Нередко к этим рычагам монополии прибегают совместно.

В своей основе коммерческое телевидение представляет собой одну из сфер деятельности монополистического капитала, преследующего цели как идеологические, так и экономические. Главным источником доходов на коммерческом телевидении, как мы уже говорили, служит продажа вещательного времени рекламодателям.

Монополии затрачивают гигантские средства на рекламу своей продукции по телевидению. Эти средства постоянно растут.

Приведем данные, показывающие динамику расходов всех капиталистических фирм США на рекламу выпускаемых ими товаров посредством каналов массовой информации.

Из данной таблицы можно вывести некоторые закономерности: непрерывно растет как общая сумма затрат американских монополий на рекламу, так и по каждому каналу информации; по проценту увеличения расходов на рекламу за 10 лет (1959–1969 годы) телевидение значительно обогнало другие средства массовой информации.

Расходы монополий США на рекламу своей продукции[103]

Примечание. Указанные в графе «Телевидение» цифры показывают общие затраты американских фирм на рекламу своей продукции по телевидению. Эти затраты состоят из сумм, выплачиваемых коммерческому телевидению за покупку у него вещательного времени, и средств, израсходованных на производство телевизионных рекламных сюжетов, осуществляемое специальными агентствами.

Доля телевидения, как одного из важнейших каналов передачи в США коммерческой рекламы, резко возросшая в 60-х годах, к середине 70-х годов стабилизировалась «а уровне около 20 % (4,8 миллиарда долларов в 1974 году из общей суммы 26,7 миллиарда долларов).

Реклама в передачах сетей, транслируемых филиалами в лучшее вечернее время (20.00–23.00), в соответствии с правилами ФКС ограничена 6 минутами в час. Именно эти «золотые минуты» и дают сетям основной доход. Наибольший объем рекламы — 12 минут в час — допускается в любое другое время, кроме «прайм тайм»[104]. Многие станции, нарушая правила, передают до 15 минут рекламы в час.

Стоимость рекламы сильно колеблется в зависимости от популярности программы, в рамках которой передается рекламный мини-фильм, от времени трансляции, от того, идет ли реклама по всей сети или только на одной станции, и т. д. Наиболее высокие ставки в середине 70-х годов достигали у сетей 200 тысяч долларов за одну минуту. Это происходит тогда, когда рекламодатель продвигает свое рекламное объявление в передачу, которую омотрят многие десятки миллионов людей: сводки новостей, ведущихся известными комментаторами, популярные фильмы, трансляция матчей Национальной бейсбольной лиги и т. п.

Среди рекламодателей находятся крупнейшие объединения американского монополистического капитала: «Дженерал моторе», «Стандард ойл», «Дюпон», «Форд», «Дженерал электрик», «Вестингауз», «Американ телефон энд телеграф компани», Ар-Си-Эй, «Дженерал тайр энд раббер», ИТТ, «Аллюминиум К⁰ оф Америка», «Зенит», «Истмен кодак» и многие другие. Только одна крупная фирма «Проктер энд Геймбл», выпускающая товары широкого потребления, ежегодно расходует на рекламу своей продукции по телевидению около 200 миллионов долларов[105], оплачивая разнообразные сюжеты — продолжительностью от нескольких секунд до одной минуты, регулярно идущие в программах всех трех сетей.

Активную роль в продвижении рекламы на телевидении играют крупные военно-промышленные концерны США. Именно они одновременно являются поставщиками различных видов оружия для Пентагона и рекламы для телевидения. Еженедельник «Верайети»[106]в августе 1972 года опубликовал данные о связях крупнейших торговцев оружием с телевидением (как прямых, так и посредством покупки вещательного времени у телестанций для передачи рекламы). Приведем следующую таблицу.

Характерно, что большая часть этих монополий, занимающихся военными поставками и продвигающих рекламу на телевидении, в то же время является, как это мы видели на ранее приведенных примерах, владельцами телекорпораций и даже сетей. Так, «Дженерал электрик» и «Вестингауз» располагают собственными вещательными отделениями. «Дженерал тайр энд раббер» владеет корпорацией Ар-Кей-Оу, занимающейся радиовещанием и телевидением. Ар-Си-Эй — непосредственный собственник сети Эн-Би-Си. Тесно связана с Пентагоном через ИТТ и Эй-Би-Си. Лаборатории Си-Би-Эс не раз выполняли заказы военного ведомства, в том числе заказ на разработку квантового лазерного детектора, обнаруживающего человека в джунглях для поражения его с воздуха[107].

Кроме трех видов передач (выступления президента, религиозные передачи и передачи крупных музыкальных форм, таких, как, например, симфоническая и оперная музыка), все остальные программы могут прерываться рекламой.

Во время посещения Эн-Би-Си в Нью-Йорке автору этих строк довелось присутствовать на очень популярном в конце 60-х годов в Америке выпуске теленовостей под названием «Хантли — Бринкли ньюз». Чет Хантли и Дэвид Бринкли на протяжении полутора десятков лет были одними из самых известных комментаторов. Они вели ежедневно (кроме субботы и воскресенья) 30-минутные вечерние сводки новостей, главную информационную программу сети.

Хантли находился в нью-йоркской студии и рассказывал о событиях, происходивших в мире, Нью-Йорке и остальной части Америки, кроме Вашингтона. Бринкли работал на вашингтонской станции сети и освещал столичную жизнь. В передаче они участвовали совместно, сменяя друг друга на протяжении получаса несколько раз. Вся передача, как и большая часть других программ, была цветной.

Сочетание известного личного обаяния, внешней респектабельности, профессионального мастерства этих двух ведущих с обилием весьма актуального киноматериала, снятого на цветной синхронной (звуковой) пленке и доставленного самолетом из самых горячих точек планеты (Южный Вьетнам, Ближний Восток, американские города, где тогда происходили волнения, и др.), с мест стихийных бедствий и катастроф, — все это подкупало зрителей, создавало иллюзию того, что перед ними проходят картины подлинной жизни, сверхоперативный калейдоскоп действительности…

В кадре один Хантли. Он читает устные сообщения, затем за кадрам комментирует зрительный ряд, рассказывает о событиях за рубежам, о войне во Вьетнаме. Внезапно включается реклама: фирма «Крайслер» показывает новейшую модель спортивного автомобиля. На цветных кинокадрах мы видим ярко-красного цвета машину, подкатившую к самой кромке воды на берегу океана. Голубое небо, бирюзовые волны прибоя, очаровательная гёрл в разноцветном купальнике. Ну как не купить последнюю модель «Крайслера»! Строгий Хантли, глядя в монитор[108], не выдержал, смотря на картину, изображавшую предел мечтаний «среднего американца», и его лицо расплылось в улыбке умиления. Но Хантли не учел краткости рекламного сюжета, и, когда ведущего включили в эфир, лицо его так откровенно выдавало эмоции, явно не соответствующие информационному материалу, что это вызвало всеобщий смех.

Выбирая программы, сети отдают предпочтение тем, которые могут найти спонсора. Передачи, не нашедшие рекламодателя, либо получают неудобное время, либо вообще снимаются с программы. В то же время передачи, связанные по своему характеру с демонстрацией различных стандартных товаров, как, например, викторины, пользуются чрезмерно большой популярностью у спонсоров, несмотря на зачастую очень низкий профессиональный и художественный уровень.

Коммерческое телевидение США естественно заинтересовано в росте своей аудитории, так как это обеспечивает ему увеличивающийся доход от рекламы. Рост аудитории прямо пропорционален увеличению выпуска телевизоров. Не удивительно, что реклама продукции самой радиоэлектронной промышленности на американском телевидении поставлена очень широко. Сбыт этих изделий в США постоянно растет, причем характерно, что доля телевизоров в общем объеме реализуемой бытовой электронной техники также возрастает. Согласно данным Денверского исследовательского института, в 1971 году в США было продано телевизоров и различного телеоборудования населению на 3 миллиарда долларов. Институт прогнозирует, что эта цифра к 1985 году возрастет до 7 миллиардов долларов. Коммерческое телевидение, таким образом, вдвойне заинтересовано в рекламе.

Структура американского коммерческого телевидения и способы получения им доходов убедительно свидетельствуют о том, что оно принадлежит монополистическому капиталу и непосредственно им управляется.

Коммерческое телевидение Англии (Ай-Ти-Ви) мало чем отличается от американского, хотя, по общему мнению, реклама в Англии менее назойлива, чем в США. Так, на Ай-Ти-Ви она, как правило, не выходит за пределы отведенных ей 6–7 минут в час. Обычно в час дается не более трех отрезков рекламы. Ай-Ти-Ви приняла специальный кодекс рекламных стандартов, предусматривающий особую ответственность за рекламирование пищевых продуктов и медикаментов. Руководство коммерческого телевидения даже похваляется тем, что в год оно вносит до 800 поправок в рекламные объявления, а до 150 сюжетов отклоняет вовсе.

Поступления Ай-Ти-Ви за счет рекламы постоянно растут. Если за 1955 год, первый полный год существования коммерческого телевидения, реклама принесла ему 4,8 миллиона долларов дохода, то в 1960 году этот доход уже составил 160 миллионов, а в начале 70-х годов возрос до 240 миллионов долларов, превысив соответствующие доходы от рекламы всей английской прессы. Английское правительство установило 25-процентный налог на доходы коммерческого телевидения[109].

Рост финансового могущества Ай-Ти-Ви побуждает его деятелей к переходу в наступление на позиции конкурирующей с ними Би-Би-Си. В 1971 году управляющие директора компаний «Ассошиэйтед телевижн» и «Темза» выдвинули перед правительством Англии предложение о предоставлении коммерческому телевидению права иметь вторую программу, как и Би-Би-Си. Предложение мотивировалось необходимостью обеспечить «достаточное количество информации и развлечения». Было подсчитано, что для проведения вещания по второму каналу Ай-Ти-Ви потребовалась бы сумма в размере 36 миллионов долларов. Такие расходы не составляют проблемы для коммерческого телевидения. Это предложение в начале 70-х годов не было реализовано. Но сам факт его выдвижения свидетельствует об усилении борьбы в Англии между организациями, представляющими разные системы вещания, и о наступательной тенденции со стороны коммерческого телевидения.

Огромные суммы на оплату телевизионной рекламы затрачивают японские монополии. Это подтверждается следующими данными за 1970 г.[110]:

Сравнение с соответствующими данными за 1960 год показывает значительное увеличение доходов телевидения и газет за счет рекламы и некоторое сокращение поступлений от этого источника на радио и в журналы.

Самыми крупными рекламодателями в Японии являются: пищевая промышленность (60 миллиардов йен), машиностроительная (40 миллиардов йен), а также медицинская, косметическая, текстильная отрасли индустрии, страховые компании, зрелищные предприятия и т. д. Все вместе они обеспечивали в начале 70-х годов коммерческое телевидение Японии общим доходом почти в 700 миллионов долларов, что значительно превышало доходы коммерческого телевидения любой другой страны, кроме США.

В Японии не существует официальной регламентации относительно того, сколько вещательного времени может быть уделено рекламе. По традиции установилось, и в целом станции придерживаются этого правила, что объем рекламы на телевидении не должен превышать 10 % всего вещательного времени. Однако в «прайм тайм» разрешалось доводить время, отведенное рекламе, до 10 минут в час. Новые попытки оправдать стремление телекомпаний к получению сверхбарышей были отвергнуты японской общественностью.

Будучи вынужденными учитывать национальные особенности характера японцев, коммерческие телекомпании дают рекламу не в столь назойливой форме, как в США. Например, если рекламируется стиральная машина, то на экране показывают не столько саму машину, сколько миловидную домашнюю хозяйку, ухаживающую за комнатными цветами в то время, как- машина работает. В отличие от США на японском коммерческом телевидении отсутствует постоянная реклама лекарств от головной боли, желудочных расстройств и т. п. Вместо этого японцы слушают классическую музыку, исполняемую на отличной аппаратуре фирм «Сони» или «Хитачи», которые таким путем и рекламируют свою продукцию.

Вместе с тем японские телевизионные компании применяют такие методы рекламы, которые хотя и своеобразны, но вряд ли могут быть признаны способствующими усвоению аудиторией передаваемой программы. Так, например, значительная часть рекламы передается на английском языке. При этом текст рекламы, не прерывая основной программы, просто накладывается на нее. Бойкие призывы «Летайте на самолетах японской авиакомпании», «Смотрите цветные фильмы Сакуры», «Пейте сладкое вино» вызывают реакцию телезрителей, ничего общего с содержанием идущей в данный момент эфирной программы не имеющую. Также неуместно выглядят надписи на нагрудном карманчике ведущего в момент сообщения им краткого содержания последующих новостей. Эти надписи означают имя или название фирмы спонсора данной программы. Так вольно или невольно организаторы передач японского коммерческого телевидения признают, «кто платит за песню», чьими руками направляется телевизионная пропаганда в Японии.

Влияние, которое оказывает монополистический капитал на деятельность телевидения, отнюдь не ограничивается механизмом передачи коммерческой рекламы. Все большее воздействие на работу телевизионных служб оказывает буржуазное государство. Государственное регулирование телевидением в капиталистических странах усиливается по мере возрастания роли телевидения в системе массовой информации. Господствующий класс рассматривает телеорганизации как важнейшую составную часть своего идеологического аппарата. Проследим это на некоторых примерах.

Так, в конце 60-х — начале 70-х годов в США все более открыто стала проявляться тенденция к усилению влияния правительственной администрации в отношениях с телевидением. Это влияние осуществлялось по двум каналам: через Федеральную комиссию связи и посредством спецслужб при президенте. Оба канала оказывали государственное воздействие на развитие телевидения как одной из отраслей связи. Связь наряду с транспортом, электроэнергетикой, газоснабжением и т. п. представляет собой важное подразделение инфраструктуры США, т. е. комплекса отраслей и предприятий, обеспечивающих необходимые условия для всего общественного производства.

Известно, что в условиях научно-технической революции роль инфраструктуры в развитых капиталистических государствах возрастает, ибо она обеспечивает функционирование всей системы материального производства страны. В то же время внутри самой инфраструктуры повышается значение средств связи. Так, например, доля связи в текущих капитальных вложениях в производственное оборудование по отношению к капиталовложениям всего основного производственного фонда частного сектора экономики США, составлявшая в 1950 году 5,6 %, в 1970 году возросла до 12,5 %.

Государственное воздействие на развитие отраслей связи в США означает регулирование уровня тарифов, осуществление административного контроля за текущей деятельностью функционирующих компаний и учреждение новых путем выдачи (или лишения) лицензий, субсидирование образовательного телевидения и радиовещания. Все эти функции принадлежат ФКС, которая наподобие аналогичным комиссиям по другим отраслям (например, по делам торгового флота, по атомной энергии и другим) относится к числу федеральных регулирующих органов.

ФКС, существующая с 1934 года, состоит из семи членов, назначаемых правительством на семилетний срок с ежегодным обновлением одного места. Они могут переназначаться на новый срок. Некоторые члены комиссии служили по двадцать и более лет. Более часто меняются председатели комиссии. Только за период 1961–1969 годов сменилось пять руководителей ФКС. В октябре 1969 года на этот пост сроком на семь лет был назначен республиканец из штата Аризона Дин Барч, который зарекомендовал себя ярым сторонником «американской системы вещания».

ФКС в начале 70-х годов располагала значительным аппаратом в составе 1700 человек и бюджетом, превышающим 30 миллионов долларов[111].

Аппарат ФКС состоит из нескольких бюро, занимающихся вопросами коммерческого и «общественного» (образовательного) радиотелевизионного вещания, кабельного телевидения, других средств связи, научно-исследовательскими работами и планированием.

В своей деятельности, отмечал Т. Грин, ФКС следует тенденциям, которые помогают ей выполнять обязанности по регулированию средств связи в интересах правящих кругов. Эти тенденции заключаются в двух, на первый взгляд кажущихся противоречивыми, линиях поведения: с одной стороны, бюрократизм и консерватизм, а с другой — определенная гибкость, нередко переходящая в беспринципность. Поясним сказанное на примерах.

Федеральной комиссии связи полагается рассматривать петиции, поступающие от фирм, организаций, частных лад, с жалобами на деятельность тех или иных вещательных станций. Жалобы могут касаться характера передаваемых программ, содержать критику передач, если в них, например, слишком много насилия или непристойностей либо они «недостаточно объективны». Петиции затрагивают иногда методы передачи рекламы, вопросы взаимоотношений, которые могут осложняться из- за близкого расположения передатчиков, и т. п. Поступление такого рода жалоб усиливается в период, когда та или иная станция должна возобновить свою лицензию на право вещания.

ФКС из своего бюджета ежегодно расходует на расследование поступивших заявлений миллионы долларов. Но как проводятся эти расследования? В 1965 году одна крупная юридическая организация подала в ФКС весьма аргументированную жалобу на лос-анджелесскую телестанцию Кей-Эйч-Джей, обвинив ее программы в «отсутствии объективности». Петиция много лет ходила из одного ведомства в другое, и наконец в 1972 году в ФКС состоялось «слушание дела», в результате которого никакого решения принято не было![112]

По некоторым жалобам вызываются десятки свидетелей для показаний, исписываются протоколы в тысячи страниц. И даже если ФКС принимает какое-то решение, пострадавшая сторона может обжаловать это решение через суд, на что уходит до двух лет, а с учетам возможной апелляции — до пяти лет и более. Такая бюрократическая консервативная система служит интересам монополистов американского эфира.

Однако, когда то или иное вмешательство в вещательные дела отвечает интересам власть имущих, ФКС без труда находит для этого и «повод» и «основание». Вскоре после своего возникновения в 1967 году в качестве системы общественно-образовательное телевидение США стало уделять немало внимания критическому показу американской действительности. Немедленно в ФКС поступили жалобы на «необъективность» передач Пи-Би-Эс. Так, например, ревнители «беспристрастности» обвиняли образовательное телевидение в том, что оно, показав, как в Америке судят негров и содержат их в тюрьме, не осветило «всех точек зрения» по этому вопросу. ФКС, проявив «ответственный» подход к делу, немедленно обнаружила, что Пи-Би-Эс нарушила закон 1967 года об общественном вещании, один из параграфов которого требовал строгого соблюдения «объективности и справедливого равновесия»[113].

Формально со стороны ФКС делались попытки сдержать стихию рекламного натиска, и в конце 60-х годов ею было принято решение, по которому чрезмерное увлечение рекламой, т. е. передача ее свыше 6–7 минут в час, должно повлечь за собой наказание сети. За нарушение правил передачи рекламы сеть могла быть подвержена штрафу в размере 1000 долларов, что составляло лишь стоимость менее чем одной секунды вещательного времени.

Засилье рекламы давно вызывало беспокойство ряда лиц, сознававших ответственность телевидения за формирование общественных взглядов и вкусов. В конце 60-х годов активно по этому вопросу выступал один из членов ФКС — Николас Джонсон. Он предложил, чтобы по крайней мере одну треть своих вечерних программ каждая телестанция использовала для некоммерческих целей. Джонсон требовал, чтобы американское телевидение перестало быть, по его словам, «жевательной резинкой для глаз». За свою резкую критику Джонсон получил даже прозвище «анфан террибль» (в данном контексте можно перевести как «невыносимое создание»). Однако шесть других членов ФКС, выражая интересы телевизионного бизнеса, отклонили предложение Джонсона.

Все же выступление Джонсона не прошло бесследно. Председатель ФКС Барч вынужден был учесть, что передачами коммерческого телевидения недовольна значительная часть населения США.

Следовало успокоить страсти, увести критику в сторону. И Барч нашел выход из положения. Он «грозно» прикрикнул на сети, устно обвинив их в том, что они недостаточно помогают своим филиалам «совершенствовать» местные программы. Так сразу были убиты два зайца: ФКС выступила в роли «критика» сетей, а сети (в который раз!) ушли от ответственности за злоупотребление рекламой.

В последние годы в администрации США наметилось стремление к усилению роли регулирующих органов, входящих в «исполнительный аппарат президента», за счет некоторого ограничения функций так называемых «независимых» федеральных управлений, комиссий и т. п. Дело в том, что федеральные органы наподобие ФКС, являющиеся аппаратом конгресса и его палат, в силу самой природы буржуазного парламентаризма вынуждены как-то считаться с общественным мнением, учитывать взгляды избирателей. Аппарат президента находится вне какого бы то ни было контроля, помимо контроля самого главы государства и правительства.

В 1970 году администрацией Никсона было учреждено ведомство политики в области телекоммуникаций (Office of Telecommunications Policy), первым директором которого был назначен Клей Томас Уайтхед, до этого работавший в «Рэнд корпорейшн».

Придя к руководству важным правительственным органом, Уайтхед, по славам газеты "Вашингтон пост»[114], объявил себя сторонником «либеральных целей и консервативных средств их достижения».

Помимо этого ведомства в аппарате президента США имелось четыре помощника, занимавшихся вопросами массовой информации: директор электросвязи в Белом доме, секретарь по вопросам информации, помощник, в обязанности которого входил контроль над тем, как печать, радио и телевидение освещали выступления президента США, помощник, занимавшийся личной связью с руководством вещательных сетей по вопросам освещения ими внутренней и внешней политики[115].

В начале 1973 года аппарат Белого дома объявил о намерении правительства Никсона провести закон о возобновлении лицензий лишь при условии, если владельцы данных станций «проявляли на протяжении предыдущих пяти лет действия лицензии лояльность в деле освещения политики в своих информационных передачах». Комментируя этот шаг республиканской администрации, журнал «Бродкастинг» писал, что Уайтхед тем самым напомнил телесетям об их «гражданской ответственности»[116]. В интервью, данном, газете «Нью-Йорк таймс», а также в своем выступлении в Академии телевизионных наук и искусств Клей Уайтхед пояснил, что данный законопроект «восстановит равновесие в американском радиотелевизионном вещании» и что местные станции «будут строже отбирать для ретрансляции передачи из программ общенациональных сетей»[117].

Итак, с одной стороны, угроза отобрать лицензии, с другой — лишить сеть поддержки филиалов. Законопроект Белого дома вызвал резкое недовольство многих деятелей как коммерческого, так и образовательного телевидения. Он натолкнулся на сильную оппозицию, в конгрессе, особенно со стороны представителей демократической партии, что помешало его принятию.

Давление правительственных органов США на средства информации отнюдь не означало различия между ними в классовом подходе к оценке вопросов внутренней и внешней политики. И одна и другая сторона представляли собой звенья аппарата монополистической буржуазии. Однако борьба внутри отдельных группировок монополистического капитала США, обострение межпартийного соперничества нередко приводили к такому положению, когда средства массовой информации, выступавшие по отдельным проблемам с критикой правительственного курса, испытывали на себе сильный нажим государственных властей. Это лишь подтверждает тезис о том, что монополистическая буржуазия рассматривает телевидение как составную часть, притом очень важную, своего идеологического аппарата.

В каждой стране это проявляется по-своему, но сущность остается неизменной. Например, в Англии все сильнее сказывается тенденция, направленная на то, чтобы важнейшие органы радиотелевизионной пропаганды — Би-Би-Си и Ай-Ти-Ви — подчинить по существу общей двухпартийной идеологической линии консерваторов и правых лейбористов.

В отличие от конфликтных ситуаций, порой показного характера, возникавших в отношениях между коммерческим телевидением и правительственной администрацией в США, «тихое регулирование» в Англии представляет собой более тонкий метод классового руководства телевидением.

Английские правящие круги стремятся представить дело так, будто телевидение стоит над политикой, вне ее. И действительно, пропагандистские учреждения Великобритании, как правило, не втягиваются непосредственно в борьбу между тори и лейбористской верхушкой, поскольку они защищают то, что является общим для первых и вторых, а именно идеологические основы английского буржуазного строя.

В этой же связи стоит упомянуть и о такой стороне взаимоотношений Би-Би-Си и правительства. Согласно уставу, принятому еще в 1924 году, правительство, а точнее, министр почты и телекоммуникаций имеет право запретить любую передачу на радио. Затем это право «вето» было распространено и на телевидение.

Правительственное вето в отношении передач Би-Би-Си практически не применяется. Просто до этого дело не доходит по причине основанного на общности классовых интересов взаимопонимания, которое в Англии действует так же надежно, как самая скрупулезная официальная регламентация. «Независимость» Би-Би-Си от правительства подчеркивается и таким обстоятельством. В 1967 году председателем Совета уполномоченных, контролирующего и направляющего деятельность генерального директора Би-Би-Си, назначен был не лейборист, чье правительство тогда находилось у власти, а лорд Хилл, бывший в годы правления консерваторов министром почты и телекоммуникаций. С другой стороны, спустя год после этого председателем органа, управляющего коммерческим телевидением, стал лорд Эйлстоун — лейборист, также министр в прошлом.

Казалось бы, консерваторы, явные сторонники коммерческой системы вещания и покровители Ай-Ти-Ви, должны были возражать против назначения лейбориста на высший пост в коммерческом телевидении, а лейбористы выступить против утверждения консерватора во главе «общественной» радиотелевизионной службы Би- Би-Си. Но все обошлось спокойно, так как в этих «перекрестных» назначениях проявилось двухпартийное согласие относительно руководства телевидением и радиовещанием, отражающее своеобразие методов регулирования буржуазной радиотелевизионной пропагандой в современной Англии.

Правящие круги нередко подчеркивают, что для них одинаково важны обе системы вещания: «общественная» и коммерческая. Когда потребовалось, например, подготовить репортаж о жизни королевской семьи и взять интервью у Елизаветы II, это было поручено совместной группе, куда вошли сотрудники телевидения Би- Би-Си и Ай-Ти-Ви.

Вместе с тем между самими службами «общественного» и коммерческого вещания происходит ожесточенная конкурентная борьба, что отражается в их эфирных передачах и в организационной деятельности. Так, когда по телевидению Би-Би-Си шла знаменитая «Сага о Форсайтах», обошедшая потом чуть ли не весь мир, коммерческие телестанции передавали концерты лучших певцов Англии. Крупному успеху самого популярного в Англии комментатора коммерческого телевидения Дэвида Фроста Би-Би-Си противопоставила выступления своих наиболее, известных ведущих.

Обе системы не стесняются в средствах, которые они применяют в борьбе друг против друга. Газеты, связанные финансовыми интересами с Ай-Ти-Ви, чаще критикуют Би-Би-Си, чем коммерческое телевидение. Последнее переманило многих творческих работников «общественной» корпорации, обеспечив им значительно более высокие заработки. Только в 1967 году одновременно 50 крупных специалистов оставили Би-Би-Си, отдав предпочтение коммерческим телестанциям. Ушли тогда руководитель программы Би-Би-Си-1 Майкл Пикок, политический комментатор Джон Морган, заместитель заведующего отделом телекомедий Фрэнк Мюир и ряд других творческих и руководящих работников. Газета «Дейли мейл» в связи с этим опубликовала карикатуру, изображающую изумленных зрителей, смотрящих на пустой экран с надписью «Би-Би-Си не хватает кадров».

Би-Би-Си ответила контрударами. Во второй половине 60-х годов в связи с переходом второй программы полностью, а первой — в значительной мере на цветное изображение была увеличена абонентная плата. Доход корпорации в 1971 году сразу поднялся на 1,5 миллиона долларов в год. Соперничество Би-Би-Си и Ай-Ти-Ви на экранах и за экраном продолжалось.

Вторая половина 70-х годов — очень ответственный для судеб радиотелевизионного дела в Англии период в связи с истечением сроков действующих законоположений: «Королевской хартии», на основе которой проводит свою работу Би-Би-Си, и парламентского «Телевизионного акта», предоставляющего полномочия коммерческому телевидению. Уже несколько лет в Англии широко обсуждаются планы реорганизации радиотелевизионного вещания. Работают исследовательские группы заинтересованных организаций и правительства. Был издан специальный отчет, подготовленный двумя организациями английских промышленников-рекламодателей — «Обществом британских рекламодателей» и «Институтам рекламного дела»[118].

Рекомендации, содержащиеся в «отчете», сводились к созданию Совета по вопросам радиотелевизионного вещания, который занимался бы как коммерческим, так и некоммерческим вещанием в Англии. Осуществление плана рекламодателей означало бы низведение Би-Би- Си до роли второстепенной радиотелеорганизации и значительное усиление коммерческого телевидения.

Конечно, это всего лишь проект. Немало козырей имеет и «общественный» сектор английского буржуазного вещания. Однако обращает на себя внимание то обстоятельство, что часть этого проекта, а именно введение коммерческого радио, правда, не в качестве самостоятельной службы, а в рамках Ай-Ти-Ви, которое в связи с этим переименовано в Ай-Би-Эй («Independent broadcasting authorit y»), уже проведена в жизнь.

Говоря о натиске сторонников «коммерциализации» вещания, небезынтересно вспомнить браконьерскую деятельность в английском эфире так называемых радиопиратов. Западные последователи предпочитают умалчивать об этом виде конкурентной борьбы между коммерческим и «общественным» вещанием, который не признает никаких законов, ни международных, ни национальных. Речь идет о так называемом пиратстве в эфире. Особенно широко оно практиковалась в Англии в 60-х годах. Сначала оно распространялось только на радиопередачи, а впоследствии и на телевидение.

Во второй половине 60-х годов территорию Великобритании стали насквозь «простреливать» своими передачами радиостанции, которые не имели никаких лицензий на ведение вещания, т. е. были незаконными. Мало того, они вели передачи на волнах уже существующих вещательных организаций (как правило, на волнах Би-Би-Си) так активно, что забивали их. Располагались эти «пиратские» станции не на территории собственно Англии, а на судах, недалеко от ее берегов, вне зоны территориальных вод. Мощные радиопередатчики посылали в эфир бойкую музыку, перемежавшуюся рекламой без какого-либо ограничения. Развязный тон дикторов и комментаторов, псевдоэкзотические мелодии, дикая «поп-музыка» и откровенная реклама обеспечили коммерческим «пиратским» радиостанциям необходимую пробивную силу.

За короткий срок аудитория относительно «респектабельных» радиопрограмм Би-Би-Си резко сократилась. Некоторые незаконные коммерческие станции, как, например, «Радио Лондон», собирали до 10 миллионов слушателей. За один 1965 год эта радиостанция получила 1 миллион фунтов стерлингов доходов от рекламы. Появились также незаконные «Радио Шотландия», «Радиостанция-390» и другие. Наконец, в январе 1966 года на острове, расположенном в 10 милях от Эссекса, в ночное время стала действовать «пиратская» телестанция «Тауэр ТВ».

Деятельность подпольного радиотелевизионного бизнеса с присущим ему элементом случайности и бесконтрольности, не принося казне никаких доходов, стала в то же время подрывать существующую систему формирования общественного мнения.

Правящие круги Англии не могли мириться с таким положением. В августе 1967 года английское правительство ввело закон о вещании на море. Все «пиратские» станции (а их к тому времени стало уже 10) были объявлены вне закона. Запрещалось снабжать эти станции рабочей силой, припасами, пластинками и, самое главное, рекламой. Нарушение закона влекло за собой два года тюремного заключения. Удар оказался сокрушительным. «Пиратские» радиостанции прекратили свое существование. Би-Би-Си выиграла битву, сохранив на время монополию на радиовещание в стране. Вскоре после этого, имея намерение укрепить свое положение в эфире Англии, Би-Би-Си приступила к созданию собственной сети местных радиостанций во многих городах страны.

Однако в условиях капиталистического строя идея использования коммерческих, частнопредпринимательских радиотелестанций, какие существуют, например, в США, по-прежнему находила сторонников в Англии. Активно за учреждение самостоятельного коммерческого радиовещания выступили консерваторы. Они оплакивали закрытие «пиратских» станций и со злорадством заявляли, что Би-Би-Си «надела их платье». Речь в данном случае шла о том, что первая радиопрограмма Би-Би-Си действительно много позаимствовала у «пиратов». На «Радио-1» стала чаще передаваться низкопробная «поп-музыка». Голоса бывших дикторов «пиратских» радиостанций с их особой манерой чтения стали звучать в программах Би-Би-Си. Так произошла идейная ассимиляция двух конкурирующих каналов буржуазного вещания, при которой победитель сознательно взял на вооружение приемы побежденного.

Во многом эта «ассимиляция» ощущается и в области телевидения. Фактически независимо от того, какому каналу тотмили иной телезритель отдает предпочтение, суммарный итог впечатлений у него будет примерно тот же, что и у питателей многочисленных и, казалось бы, различных газет, издаваемых на Флит-стрит. Телевидение Британии имеет совершенно определенный социальный заказ: дать всему населению страны — от Нормандских островов на юге до Оркнейских на севере — вроде бы подлинную, зачастую основанную на изображении достоверных фактов панораму современность, но окрашенную в желательные для магнатов Сити тона.

Перейдем к рассмотрению вопроса о влиянии государственных институтов и буржуазных партий на телевидение в ФРГ. Государство в Западной Германии сохранило за собой право общего контроля за деятельностью телеорганизаций. Этот контроль осуществляется как правительствами земель (в отношении АРД), так и боннским министерством почты. В ведении государства осталось также строительство телецентров и релейных линий, распределение частот и каналов связи для телевидения. Кроме того, Бонн оговорил за собой право на передачу правительственных сообщений. В области внешнеполитической пропаганды средствами телевидения главную, натравляющую роль осуществляет Федеральное ведомство печати и информации.

Первая и вторая телевизионные программы ФРГ в целом строят свое вещание в соответствии с идеологическими задачами, которые ставят перед собой господствующие классы Западной Германии. Однако в средствах, используемых для достижения этих целей, заметны существенные отличия. Если первая программа по своей политической направленности близка к официозу, т. е. чаще всего выражает точку зрения правительственной коалиции, поддерживая те реалистические тенденции, которые правительство ФРГ стало проявлять сначала 70-х годов, особенно в области внешней политики, то вторая программа заполняет эфир материалами, как правило поддерживающими оппозиционный курс правых партий.

ЦДФ, хотя и принадлежит по своему структурно-организационному положению к числу «общественных» телеорганизаций, по характеру вещания во многом приближается к коммерческой службе. Она передает в значительном объеме коммерческую рекламу, поступления от которой составляют почти половину ее общего дохода[119]. Правда, доходы за счет абонентной платы у ЦДФ в 2 с лишним раза меньше, чем у АРД (первая программа получает 50 % всего сбора, 28 % перечисляется почтовому ведомству за обеспечение телевидения каналами связи и только 22 % абонентной платы идет ЦДФ). Но дело не только в этом. Остальные передачи второй программы по своим жанрам и внутренней структуре, по способам общения с аудиторией больше напоминают коммерческое телевидение, чем «общественное». В борьбе за аудиторию (а значит, и за доходы) конкуренция между двумя сетями усиливается, хотя они и принадлежат формально к «общественной» системе вещания.

Рост влияния телевидения на общественную жизнь страны привел к обострению борьбы буржуазных партий ФРГ за господство на том или ином телевизионном, канале. Особенно явственно стремятся к закреплению своих позиций во «втором немецком телевидении» христианские демократы. При этом они связывают свои общеполитические цели с планами создания в ФРГ чисто коммерческого канала телевидения, которым легче было бы управлять монополиям. Как мы уже говорили, первые попытки образования программы коммерческого телевидения в Западной Германии были предприняты еще в 1960 году и закончились неудачей. В решении Конституционного суда, отклонившего это предложение, резонно указывалось, что, согласно конституции ФРГ, «осуществление вещания есть общественная функция»².

Спустя более чем десять лет особую заинтересованность в этом деле проявили реакционные лидеры ХСС в Баварии. У Франца-Йозефа Штрауса, как об этом писали западногерманские газеты1, были далеко идущие планы: сначала в Баварии, а затем по всей ФРГ поставить радиовещание и телевидение под контроль христианских демократов. Штраус стремился добиться выхода из АРД по крайней мере баварского радиовещания и телевидения с последующим образованием самостоятельной коммерческой организации, объединяющей радиотелевизионные службы Баварии, Австрии и Швейцарии. Штраус рассчитывал, что к тому времени, когда в ФРГ сторонники введения коммерческого вещания одержат верх, аналогичный процесс произойдет и в соседних странах, население которых говорит на немецком языке. Реваншистские планы на телевизионной почве, вынашивавшиеся ХСС, затрагивали не только вопросы вещания, но и основы внутри- и внешнеполитического курса ФРГ. Эти планы отвечали действиям реакционных сил, стремившихся не допустить наметившегося сдвига в сторону международной разрядки и укрепления мира в Европе.

Первую серьезную атаку штраусовская партия предприняла в марте 1972 года, когда баварский ландтаг большинством голосов, принадлежавших фракции ХСС, одобрил поправку к местному закону о радиовещании и телевидении[120]. Суть этой поправки заключалась в проведении реформы Совета баварского радиовещания и телевидения, которая должна была привести как к усилению в нем влияния представителей ХСС, так и к значительному расширению полномочий Совета. Каждой фракции, согласно новым правилам, выделялось в Совете одно место из десяти парламентских мест. Реально в то время это означало, что ХСС получал 13 мест, СДПГ — 7, СвДП — 1. Остальные места отводились представителям государственных и общественных организаций, союзов предпринимателей, газетных издательств, профсоюзов, также в большинстве случаев членов ХСС. Таким образом, земельный Совет по вопросам вещания становился игрушкой в руках ХСС.

Но это было еще не все. Под маркой «демократизации» последовало расширение полномочий Совета. Ему теперь предоставлялась возможность вмешиваться в творческий процесс телевидения и радиовещания, отменять по своему усмотрению передачи, смещать и назначать руководителей и творческих работников. «Что это, — писала в те дни западногерманская газета «Маннхаймер морген», — демократизация или захват власти?»[121]

Широкие слои общественности ФРГ выступили против реформы в Баварии. Социал-демократическая партия обоснованно заявила, что планы коммерциализации радиовещания и телевидения противоречат конституции Федеративной республики. В знак протеста против проискав ХСС подал заявление об отставке директор службы программ баварского телевидения левый радикал Вальтер фон Кубе, разорвал свой контракт с радиовещанием и телевидением Баварии известный дирижер Р. Кубелик, под руководством которого симфонический оркестр Мюнхенского радио и телевидения стал весьма популярным не только в ФРГ, но и за ее пределами. Порывая с баварским вещанием после двадцатилетней плодотворной работы, Кубелик заявил, что новый закон «кладет конец свободе мнений на радио и телевидении и ставит узкие границы творческой деятельности»[122]. Одни баварский телезритель, выражая возмущение действиями ХСС, публично сжег свой цветной телевизор и транзисторный приемник на центральной площади Мюнхена.

Однако до торжества подрывного дела штраусовской партии было еще далеко. Реформа Совета сама по себе еще не означала перехода к коммерческому телевидению. Кстати, поправка, подобная баварской, к закону о вещании была принята еще до этого в другой земле, где сильно влияние ХСС. Речь идет о Сааре. Но реакция не решилась воспользоваться своими правами и создать там коммерческие станции.

Разумеется, Бавария играет в ФРГ значительно большую роль, чем Саар, и потому события, связанные с происками партии Штрауса, не остались незамеченными во всей Западной Германии. В самой Баварии ширилась кампания протеста против реакционной реформы. Протест вылился в массовые требования провести всенародный опрос. По баварской конституции для проведения референдума необходимо предварительно собрать 25 тысяч подписей. За короткий срок более 1 миллиона баварцев, из них 230 тысяч жителей Мюнхена, подписались под документом, требовавшим поставить вопрос о судьбах радиовещания и телевидения земли на всенародное голосование[123].

Сторонникам Штрауса стало ясно, что на успех им рассчитывать нечего, и они отступили. Созданный ими Совет по делам радиовещания и телевидения был реорганизован, в новом составе они уже не имели того преимущества, на которое рассчитывали раньше.

Но борьба христианских демократов за введение в ФРГ коммерческого телевидения и радиовещания не прекратилась. Аналогичный проект представители ХДС выдвинули в земле Северный Рейн-Вестфалия, однако натолкнулись на сопротивление правительственной коалиции, занимающей решающие позиции в совете «Вест-дейчер рундфунк», которая обслуживает эту землю. Правда, коалиция ХДС/ХСС добилась успеха при выборах административного совета ЦДФ. Она получила три места в совете против двух представителей СДПГ[124]. Борьба за влияние на телевидении между двумя основными политическими силами буржуазного лагеря ФРГ обостряется.

Конкуренция между первой и второй программами западногерманского телевидения, как правило, отрицательно отражается на качестве передач. В течение длительного времени первая программа давала по воскресеньям в удобные для зрителей часы рубрику «Международная кружка пива». Она представляла собой дискуссию 5–6 журналистов и политических деятелей по актуальным вопросам внешней политики. Программа пользовалась популярностью. Ее смотрело 6–8 миллионов зрителей[125]. Деятели из второй программы решили перетянуть эту массу на свою сторону. Они учитывали, конечно, склонность западногерманского обывателя посудачить о политике за кружкой пива, но имели в виду также и пристрастие немцев к музыке. И не просто к музыке, допустим, к симфонической, оперной и т. п., а к духовому оркестру с его репертуаром, присущим эстрадам городских садов.

ЦДФ ввела «альтернативную» передачу «Воскресный концерт» в то же самое время, когда передавалась политическая дискуссия по первой программе (12.00–12.50). Что же получилось? Западный немец предпочел более или менее серьезному разговору за «кружкой пива» (к тому же в этот момент она у него самого стояла на столе за обедом) марши и вальсы в исполнении духового оркестра. Передача «Воскресный концерт» ЦДФ собрала аудиторию до 13 миллионов зрителей! Деполитизация телевизионных передач, отвлечение обывателя от насущных проблем общественной жизни представляют собой один из приемов отказа от объективного освещения действительности под маркой «даем то, чего хочет сам зритель».

Конкуренция систем вещания поощряет обывательщину на телеэкранах, приводит к снижению качества передач, содействует затуманиванию сознания широких масс. Даже имея в виду только эту сторону вопроса, нетрудно убедиться в том, что такая конкурентная борьба выгодна правящему классу. Но есть и другая, не менее важная сторона, а именно то обстоятельство, что в условиях конкуренции отдельных телеслужб буржуазному государству, правительственной администрации, партийным боссам легче вмешиваться в дела телевидения, в формирование программ, в определение политической линии той или иной телеорганизации. Конкуренция в эфире не только не мешает, а, наоборот, содействует государственному регулированию телевидением в буржуазных странах.

Такое государственное регулирование может носить характер прямой регламентации, монопольного руководства телевидением. Покажем это на примере Франции.

Мы уже упоминали о том, что французское вещание с конца 50-х годов и до середины 70-х годов переживало период крупных организационных преобразований. Эти преобразования осуществлялись в государственном масштабе. В соответствии с постановлением властей от 4 февраля 1959 года радиовещание и телевидение было провозглашено «общественным учреждением государства промышленного и коммерческого характера, располагающим автономным бюджетом и подчиненным министру информации»[126]. Из данного определения явствовало, что французская служба радиовещания и телевидения объявлялась не просто государственной монополией, но ей придавался также откровенно классовый характер.

Особенно заметно это проявилось во время майско-июньских событий 1968 года. Явная тенденциозность телевидения, освещавшего события с позиций правящей партии, вызвала среди значительной части творческих и технических работников ОРТФ возмущение. Прогрессивно настроенные журналисты предприняли попытку дать реалистическую оценку событий в еженедельной информационной программе «Панорама», но власти ее упразднили. Журналисты и техники объявили тогда забастовку, потребовав обеспечения права на показ действительно имевших место социальных столкновений.

В забастовке приняло участие большинство журналистов радио и телевидения. 65 из них по требованию властей было уволено или переведено на другую работу. Однако вскоре правительство, отдавая себе отчет в непопулярности и в конечном счете в неэффективности таких мер, решило пойти на уступки и подготовить реформу вещательного дела в стране. Эта реформа вскоре была осуществлена. Смысл ее состоял в придании внешнего многообразия и автономности политическому вещанию. На обоих каналах телевидения (а второй, цветной к тому времени обслуживал уже 90 % территории страны) учреждались раздельные службы программ, в том числе телевизионной информации, со своим руководством, штатом и техникой. Создавалась иллюзия того, что политические события будут освещаться не односторонне, а с учетом существующих в стране различных мнений. Однако подобная иллюзия вскоре развеялась. В июне 1970 года президент Франции, обращаясь к сотрудникам ОРТФ, сказал: «Нравится вам это или нет, ОРТФ — это голос Франции. Вы, которые готовите новости, всегда должны иметь в виду, что вы говорите не для себя, вы голос вашей страны и вашего правительства»[127].

Так были поставлены точки над «i" в определении роли и значения вещания во Франции. Последующие события подтвердили, что правящие круги страны твердо решили использовать рычаги государственного регулирования для полного и непосредственного подчинения телевидения и радиовещания правительственной администрации.

Следующим шагом на этом пути стала реформа 1972 года. Непосредственным поводом для ее проведения послужила скандальная история с передачей так называемой «подпольной» рекламы на французском телевидении. Надо сказать, что передача коммерческой рекламы на телеэкранах Франции — дело обычное. Она официально разрешена. Реклама систематически передается по первой и второй программам. Поступления от рекламы достигали четверти всего дохода ОРТФ. Речь в данном случае шла о грубых нарушениях порядка передачи рекламы, когда капиталистические компании в обход существующих правил, без уплаты соответствующей компенсации ОРТФ, путем подкупа отдельных ее сотрудников стремились акцентировать внимание на показе тех или иных товаров, изделий, на популяризирующих их рекламных щитах и т. п. Для этого телекамеры устанавливались так, чтобы, например, во время спортивных трансляций как бы случайно показывались нужные надписи, укрупнялись планы, когда в кадре были видны названия фирм, производящих одежду, спортивное оборудование, инвентарь и т. д. Информация экономического, культурного, научного характера зачастую использовалась как «подпольная» реклама определенных фирм, предприятий, товаров, зрелищ.

Еще в 1971 году вопрос о пресечении подобной деятельности[128]в ОРТФ обсуждался в Национальном собрании Франции. Позже в системе французского радиовещания и телевидения была учреждена специальная служба, которой вменялось в обязанность следить за всеми радиотелевизионными передачами с целью недопущения «подпольной» рекламы в какой-либо форме. Скандал с «тайной» рекламой на ОРТФ пролил свет на махинации, к которым прибегает буржуазия в своих средствах информации даже тогда, когда они, как это имеет место во Франции, являются «монополией государства», «голосом правительства».

Законом от 3 июля 1972 года на ОРТФ утверждался пост президента — генерального директора и состав административного совета, наделенного широкими полномочиями. Если раньше исполнительная власть (генеральный директор) и власть президента совета (как бы законодательная власть) были разделены персонально, притом полномочия совета являлись по существу фикцией, то сейчас все становилось «под одну крышу». Президентом — генеральным директором, обладающим большими прерогативами, был назначен видный деятель партии ЮДР ярый антикоммунист Артюр Конт.

Конт пришел к руководству ОРТФ с явным намерением завершить намеченную ранее правительством реформу структуры ОРТФ. При этом он опирался на утвержденный новым законом трехлетний срок своей легислатуры, который раньше никому не предоставлялся. Перед ним также была выдвинута задача сбалансировать бюджет организации, укрепить ее материально-техническую базу.

Короткий период (с июля 1972 года по октябрь 1973 года) пребывания Конта у руководства ОРТФ был ознаменован значительным обострением всех проблем, которые возникали и раньше как внутри самой ОРТФ, так и во взаимоотношениях между этой организацией и государством.

Устав 1972 года предписывал Конту завершить «децентрализацию» ОРТФ. Это был по своей сути демагогический лозунг с целью введения в заблуждение общественного мнения, отрицавшего право буржуазного государства на монополию, централизацию вещания под эгидой правительства. С другой стороны, даже чисто показные меры, направленные на «децентрализацию» внутри самой структуры ОРТФ, никак не нарушая централизованного подчинения служб в отношении идеологической стороны их деятельности, не только не придавали им «автономии», но, напротив, ставили многие из них в беспомощное положение. От вещательных служб отрывалась техника, созданные в большом количестве мелкие подразделения дублировали друг друга. Эффективность аппарата снизилась, ухудшились условия труда почти всех категорий работников ОРТФ. Забастовки среди них при Конте приняли более широкий характер. Не без основания профсоюзы ОРТФ выражали беспокойство, что «децентрализация» помимо всего прочего приведет к «расчленению» системы радиовещания и телевидения в стране, облегчит проникновение в эти важные отрасли частного сектора[129].

Конт оказался между двух огней. Между ним и его «опекуном», министром информации Мало, возникла острая перебранка. В одном из своих выступлений Мало обвинил Конта в том, будто тот «тормозит проведение децентрализации», а ОРТФ представил как «сборище коммунистов». В ответ на просьбы ОРТФ о финансовой помощи «опекун» в сердцах выпалил, что она не получит ни одного су, пока этому не будет положен конец[130].

Назревал новый скандал, но уже явно политической окраски. «Конфликтные отношения, — писала газета «Монд», — переросли в политическое сражение». Руководство ОРТФ пришло к этому сражению не в лучшей форме. За его спиной мощную оппозицию представляли профсоюзы ОРТФ. Сверху — разъяренный «опекун». Само «Управление» — с пустыми сейфами.

Когда подсчитали результаты финансовой деятельности ОРТФ за предыдущий период, оказалось, что в бюджете за 1973 год образовался огромный дефицит в 150 миллионов франков, а новый, подготовленный на 1974 год проект бюджета никак не сводился без очередного крупного займа у государства. ОРТФ оказалось на грани банкротства. И тогда, якобы в знак протеста против «провокационных заявлений» министра информации, Конт подал в отставку. Это произошло 12 октября 1973 года. Но уже через день по требованию президента республики, который публично выразил ему доверие, Конт взял свое заявление обратно. Однако не прошло и десяти дней, как премьер-министр неожиданно заявил, что президент решил принять отставку Конта. Одновременно из состава правительства был выведен и Мало. Правительство решило замять скандал, чтобы отвлечь внимание общественности от его подлинных причин, которые скорее всплыли бы наружу, если у власти остался бы хоть один из участников «сражения».

Так завершилась карьера Конта на посту руководителя крупнейшей идеологической организации страны. Ему представилась возможность в полной мере испытать на себе справедливость собственных слов об ОРТФ как о «независимой во всех отношениях службе, свободной от политического и любого другого давления». Именно это заявление было сделано Контом во время его официального визита в ФРГ в мае 1973 года, всего лишь за полгода до вынужденной отставки[131].

Уйдя в отставку, Конт вскоре выпустил книгу, в которой рассказал историю своего краткого пребывания во главе французского государственного радиотелевизионного вещания. Он назвал ее «Свободные люди»[132], явно придав иронический оттенок этому выражению. Конечно, Конт преувеличил значение своей «оппозиционности» по отношению к властям, вернее, в целях саморекламы он попытался выставить себя именно в таком свете. Все же его признания весьма красноречивы.

Уход Конта имел более глубокие причины, чем его неудачные попытки завершить реформу структуры, уладить разногласия со штатом ОРТФ и сбалансировать его бюджет. Столь частые смены руководства (за пять лет, с 1968 по 1973 годы, на радио и телевидении Франции сменилось три генеральных директора: Дюпон, де Брессон и, наконец, Конт), непрерывные структурные изменения и административные реформы на ОРТФ явились попыткой правительства силой власти укрепить свои позиции в таких важнейших средствах информации, как радиовещание и телевидение.

Новому Пе-Де-Же (так сокращенно называют во Франции президента — генерального директора) Марсо Лону досталось нелегкое наследство. Но он находился у власти еще меньше, чем Конт: всего год с небольшим. Как мы уже говорили, в августе 1974 года был принят, а в январе 1975 года вступил в силу новый закон, согласно которому ОРТФ выло просто ликвидировано и вместо этой единой радиотелевизионной службы создано семь организаций, обеспечивающих передачу трех телевизионных и трех радиовещательных программ в стране.

Реформа 1974–1975 годов являла собой пример прямого, открытого диктата буржуазного государства по. отношению к средствам вещания. Непосредственное подчинение новых телекомпаний правительству означало логическое завершение классовой буржуазной политики по превращению телевидения и радиовещанияв «голос Франции».

Для этого был создан и определенный механизм. Так, например, финансирование из государственного бюджета всех трех телевизионных компаний поставлено в зависимость от «качества» передаваемых ими программ, индекс которого должен определяться специальной правительственной комиссией. Таким образом, правительство прочно держит в своих руках главные рычаги воздействия.

Прогрессивная общественность Франции с полным основанием усмотрела в новой реформе опасность того, что она откроет дополнительные шлюзы для проникновения в вещание монополистического капитала, так как созданные телекомпании в большей мере, чем прежде, будут зависеть от передачи коммерческой рекламы. Словом, события, связанные с коренной перестройкой структуры вещательного дела во Франции, происшедшие в 1974–1975 годах, с особой силой подчеркивают, что как буржуазное правительство, так и монополистический капитал предпринимают все меры для укрепления своих позиций в телевидении, этой важнейшей составной части идеологического аппарата буржуазии, для более полного подчинения его своему контролю и власти.

Изложенный материал показывает, сколь разнообразны организационные, правовые и экономические основы телевизионных служб в различных государствах. Каждая из форм существования телевидения в капиталистических странах имеет свои традиции, своих сторонников и противников. С парламентских трибун, на страницах печати, с экранов телевизоров нередко можно узнать об острых и напряженных дискуссиях, которые ведутся вокруг вопроса о том, какими должны быть телевидение, его организационная структура, какие силы могут и должны влиять на телевизионную деятельность. Часто рассмотрение этих вопросов выливается в форму острой борьбы между сторонниками «общественного» и коммерческого телевидения. За каждой из этих позиций стоят определенные силы, отражающие конкретную внутриполитическую ситуацию в данной стране. Хотя из более чем ста капиталистических и развивающихся стран, имевших к середине 70-х годов телевидение, почти в 70 — странах имелись телеорганизации, передававшие коммерческую рекламу, все же в целом необходимо подчеркнуть рост популярности и влияния организаций общественного характера. Однако следует отметить, что этой тенденции противостоят реакционные устремления, направленные на «коммерциализацию» важнейшего средства пропаганды и информации. Подобные устремления имеют под собой как экономическую, так и идейно-политическую подоплеку. Монополистической буржуазии в ряде стран легче управлять пропагандистским аппаратом, когда он представляет собой всего лишь отрасль капиталистического производства (в данном случае «производства» телевизионных программ). В таких условиях сна обладает более надежными рычагами воздействия на пропагандистский аппарат, быстрее пресекает попытки общественности оказать влияние на характер телевизионного вещания, более бесцеремонно ставит это важнейшее идеологическое средство на службу своим классовым интересам.

Примечательно, что в борьбе между «общественным» и коммерческим телевидением сторонниками, последнего, как правило, становятся правобуржуазные элементы. К ней подключаются и те политические лидеры, которые усматривают в определенном исходе такой борьбы свои собственные выгоды. Арена «телевизионных схваток» отражает внутриполитическую борьбу различных общественных течений в капиталистических странах.

При этом следует иметь в виду, что «общественные» телевизионные организации капиталистического мира (Би-Би-Си в Англии, Эн-Эйч-Кей в Японии, Си-Би-Си в Канаде, АРД в Федеративной Республике Германии, РАИ[133]в Италии и другие) сами являются важнейшей составной частью идеологического аппарата монополистической буржуазии, который она вовсе не намерена ни ослаблять, ни тем более упразднять, так как он не менее рьяно, чем коммерческое телевидение, защищает идейные основы капитализма. Отношение верхушки господствующих классов к двум видам телевизионных служб в капиталистических странах, особенно когда поддерживается (по крайней мере гласно) то одна, то другая из них, можно понять, если вспомнить извечный принцип всех эксплуататоров: разделяй и властвуй.

Империалистическим кругам в целом выгодно наличие обеих тенденций развития телевидения. Данное обстоятельство они используют для нажима на ту систему, которая в данный момент по тем или иным причинам подвергается усиливающемуся воздействию прогрессивного общественного мнения.

Именно этим обстоятельством объясняются, например, «зигзаги» в поведении правительственных кругов США, то (в большинстве случаев) активно поддерживающих коммерческие сети, то обрушивающихся на них (в конце 60-х — начале 70-х годов) с резкой критикой. В момент этих идеологических «вправлений мозгов» кое-кому на коммерческом телевидении из уст правительственных чиновников США не раз звучали непривычные для них речи о «важности общественного вещания», о необходимости отстаивать «независимость» местных станций против «всесилия сетей» и прочие демагогические сентенции. Но в целом коммерческое вещание, как правило, более реакционно по политическим взглядам, пропагандирующимся с экрана, и значительно ниже «общественного» в отношении художественного уровня передач.

Передача коммерческой рекламы, стремление поставить целые телевизионные организации на коммерческие рельсы, упразднить или хотя бы ослабить общественный характер вещания — одно из средств, к которым прибегают монополистический капитал, буржуазные партии с целью расширения своего влияния на телевидении и усиления политических и экономических позиций в стране.

Мы охарактеризовали взаимоотношения телеорганизаций, институтов буржуазного государства и монополий в различных капиталистических странах. Все эти телеслужбы, несмотря на различия в структуре, в характере подчиненности государственной власти, в источниках финансирования и во многом другом, представляют собой важные звенья буржуазного пропагандистского аппарата и, как таковые, осуществляют свою идеологическую деятельность, направленную на защиту основ капитализма.