Буржуазное телевидение и его доктрины

Глава 6 О методах исследования буржуазного телевидения

Прежде чем перейти к рассмотрению проблемы по существу, на наш взгляд, необходимо остановиться на некоторых вопросах терминологии. Мы говорим о массовой информации. Буржуазная же социология оперирует чаще всего иным понятием, понятием массовой коммуникации. В чем состоит отличие понятий «коммуникации» и «информации», каков смысл их применения? Предоставим слово некоторым зарубежным авторам. Американский ученый У. Вивер дает следующее определение понятию «коммуникация». Коммуникация, пишет он, означает «все процессы, при помощи которых один разум может воздействовать на другой»[163]. Французский социолог и публицист Ж. Фолье[164]подтверждает это положение и уточняет, что посредством коммуникации «одно сознание возбуждает в другом картины, концепции, чувства, позиции, глобальные психологические эффекты».

Фолье, как и другие западные социологи, замечает, что понятия «коммуникация» и «информация» отличаются друг от друга. Информация, пишет он, — это такая коммуникация, когда сообщается о новом, ранее неизвестном факте, событии, явлении и т. д. Без этого элемента новизны коммуникация перестает быть информацией. В подтверждение этой точки зрения он приводит несколько примеров.

Пример первый. Представим себе ситуацию, когда влюбленный (в который раз!) говорит предмету своей страсти о любви. Налицо общение, т. е. акт коммуникации, однако никакая информация при этом не передается, так как она и до этого уже знала о его чувствах. Если бы они, пишет Фолье, сделали соответствующее заявление в мэрии или опубликовали сообщение о предстоящей женитьбе в, прессе, вот тогда это была бы информация.

Пример второй. Группа людей замечает, что пошел дождь. Они говорят об этом, но эти слова ни о чем не информируют, а лишь констатируют очевидность. Когда же по радио или по телевидению сообщается метеосводка, содержащая что-то новое, то это уже информация.

Итак, по Фолье, в данных случаях налицо примеры чистой коммуникации, простого общения, без передачи какой бы то ни было информации. Информация, заявляет Фолье, лишь частный случай коммуникации. Процесс информации без коммуникации происходить не может, что очевидно, а вот коммуникация без информации может иметь место. Поэтому коммуникация, рассуждают западные социологи, — понятие более широкое, чем информация, и, следовательно, надо говорить о средствах массовой коммуникации, а не о средствах массовой информации.

На наш взгляд, в такой постановке вопроса заложено нечто большее, чем простая замена одного термина другим. Кажущаяся внешняя логичность такой замены (ведь понятие «коммуникация» имеет более общее значение, чем его частный случай — «информация») призвана скрыть ее подлинный смысл.

Рассмотрим этот вопрос более подробно. Сразу же хотим оговориться: мы вовсе не против термина «коммуникация», как такового. Коммуникация (общение) без информации (сообщение чего-то нового), естественно, может существовать, существует и будет существовать до тех пор, пока, говоря словами самого Фолье, «одно сознание возбуждает в другом картины, концепции, чувства…» и т. д. И если в первом примере влюбленный ничего нового своей возлюбленной не сообщил, лишний раз изъяснившись ей в любви, а только вновь воздействовал на ее чувства, то это действительно был акт простой коммуникации без какой-либо информации.

Фолье близок к истине, когда он устанавливает различие между просто коммуникацией и коммуникацией-информацией. Мы тоже придерживаемся той точки зрения, что различие между ними имеется, так как коммуникация и информация представляют собой два вида одного и того же явления, а именно общения человека с себе подобными: коммуникация (просто коммуникация) — простейший вид общения, когда оно носит обычный, привычный характер, воздействует главным образом на область чувств, не вносит чего-то принципиально нового; информация (коммуникация-информация) — более развитый вид общения, при котором сообщается нечто новое, имеющее существенное значение для информатора и информируемого.

«Массовая коммуникация» и «массовая информация» немыслимы, естественно, без средств, при помощи которых они осуществляются. Под «средством» мы подразумеваем совокупность материальных, технических, организационных и творческих факторов, делающих возможным общение с массами данным способом, например путем публикации печатных изданий, выпуска в эфир радио- и телепередач, продвижения в прокат кинофильмов, организации театральной, музыкальной, эстрадной, лекционной деятельности и т. п. Когда все три элемента (вид общения, масштаб аудитории и способ или средство общения) соединяются в одно целое, возникают комплексные понятия: «средство массовой коммуникации» или «средство массовой информации», которые для нас и представляют главный интерес.

Итак, чем же отличается понятие «средства массовой коммуникации» от понятия «средства массовой информации»? На наш взгляд, это отличие коренное, принципиальное, и оно связано с прямо противоположным подходом к вопросу об общении с массами в условиях капиталистического и социалистического строя. Как мы установили (да и Фолье недалек от этого признания), коммуникация — простейший вид общения, воздействующий главным образом на область чувств. «Массовая коммуникация» отсюда общение, адресованное не высокоразвитым, сознательным членам общества, а «чувственной массе», безликой толпе. Говоря о психопрограммировавии, осуществляемом средствами массовой информации в буржуазных странах, О. Феофанов в книге «США: реклама и общество» справедливо отмечает, что оно означает «не прямое, не явное, а скрытое, постепенное и систематическое воздействие на психику людей, в первую очередь на эмоциональные и бессознательные сферы, и в целом направленное против объективных интересов "масс»[165]. Такой характер власть имущие и хотели бы придать общению посредством телевидения с народными массами, с широкими слоями трудящихся в капиталистических странах. В понятии «средства массовой коммуникации» заложена, следовательно, классовая сущность.

В подтверждение изложенной точки зрения обратимся к вопросу об общественном сознании. Как известно, оно состоит из следующих компонентов: идеология, общественная психология, наука. На наш взгляд, понятие «коммуникация» соответствует именно второму компоненту общественного сознания, т. е. общественной психологии, относящейся к воспитанию чувств, верований, установок и т. п. В то же время понятие «информация» затрагивает, область идеологии и науки, относящуюся к сознательной общественной деятельности людей.

Мы проанализировали содержание понятия «средства массовой коммуникации» применительно к буржуазному обществу не для того, чтобы его полностью отвергнуть, а чтобы понять его подлинный смысл. Как и до сих пор, мы будем время от времени употреблять этот термин, особенно когда речь пойдет о высказываниях буржуазных социологов. В то же время, имея в виду социалистические страны, правомерно говорить о «средствах информации». Эта терминология подчеркивает информаторскую сторону общения, т. е. его идейную, политическую сущность. Информация — это в конечном счете коммуникация (передача) идей. Коммуникация сама по себе может быть безыдейной, информация — нет. Она всегда несет с собой определенную идейную нагрузку. Поэтому средства информации являются орудием идеологической и политической борьбы.

Социалистическое общество открыто ставит перед средствами массовой информации и пропаганды задачу идейной защиты социализма и формирования общественного мнения в соответствующем направлении. Информация и пропаганда — важнейшая составная часть идеологической деятельности в условиях социалистического строя. Средства массовой информации, возникающие в рамках определенной общественной формации, отражают присущие ей черты.

Мы рассматриваем одно из средств массовой информации буржуазного общества — телевидение с точки зрения его влияния на общественное мнение данной страны. Какой избрать при этом метод изучения? Основой научных исследований в области средств массовой информации, например, в США является так называемая «парадигма» (формула, схема) Лассуэлла. Этот метод широко применяется и в других капиталистических странах.

Три десятилетия назад американский социолог Гарольд Лассуэлл выдвинул формулу, характеризующую (по его мнению, всесторонне) акт коммуникации (общения) с массами в современном обществе. В сборнике «Коммуникация идей», вышедшем в США в 1948 году, он опубликовал написанную им еще в 1946 году статью под заглавием «Структура и функции коммуникации в обществе»[166], в которой изложил формулу, воздвигнутую впоследствии буржуазными социологами в ранг общепризнанной, классической.

«Незыблемость» схемы Лассуэлла зиждется на том хрупком доводе, что никому-де еще не удалось устроить ей «торжественные похороны». Безоговорочность этого утверждения далека от объективности хотя бы потому, что в трудах ряда советских социологов узость и ограниченность формулы Лассуэлла была убедительно доказана. Мы хотели бы дополнить высказанные по этому поводу соображения применительно к телевидению капиталистических стран. Но прежде всего напомним, в чем суть парадигмы Лассуэлла. В ее лятистороннем, пятимерном подходе к изучению акта общения, а именно в получении ответов на следующие вопросы: кто сообщает; что именно; по каким каналам; кому; с каким эффектом.

Мы погрешили бы против истины, если бы назвали формулу Лассуэлла поверхностной. В этом случае она вряд ли получила бы такое действительно широкое распространение в социологических исследованиях буржуазных ученых. Парадигму Лассуэлла поверхностной назвать нельзя, так как то, что она имеет в виду, она исследует довольно глубоко. Рассмотрим ее компоненты по порядку.

Ответ на вопрос «кто» содержит изучение факторов, порождающих и направляющих акт коммуникации. Совершенно очевидно, что вопрос относится к источнику акта общения. При этом речь идет не о телекамере или микрофоне, о фотоаппарате или печатном станке, не о материально-технических средствах, а о том, кто ими действует и управляет, какие социальные и политические силы стоят за этим «кто». Следовательно, рассмотрение первого вопроса в парадигме Лассуэлла означает анализ того, кто осуществляет контроль над средствами массового общения, кто владеет средствами массовой информации.

Исследования буржуазных социологов в основном направлены на то, чтобы заключить рассматриваемый вопрос в узкопрофессиональные рамки, в данном случае в рамки телевидения. Рассматривая вопрос «кто», так сказать, «изнутри», исследователи ограничивают свое поле зрения объектами чисто телевизионными. Так, например, американский социолог и специалист в области телевидения В. Шрамм[167]предлагает считать основным источником массовой коммуникации «институционную личность», т. е. редактора, продюсера телеорганизации. Шрамм также рассматривает методы сбора и отбора информации, способы придания ей определенных форм для подачи массовой аудитории. Он исследует вопрос о том, кто организует, контролирует и выпускает передачи, изучает кадры телестанций, личность «коммуникатора», его прошлое, социальное окружение, образование и т. д. «Коммуникаторами» Шрамм считает журналистов, редакторов, сценаристов, режиссеров, актеров и других представителей нетехнических профессий. Особое значение он придает тем, кого он называет «телевизионной личностью», подразумевая под этим термином коммуникатора, личные свойства которого (речь, манеры, внешность) влияют на результат коммуникации.

В. Шрамм, переходя от коммуникатора — личности к коммуникатору — группе лиц, исследует юридические, экономические и социальные аспекты деятельности как всей американской телевизионной системы в целом, так и ее составные части: сети, отдельные станции, студии, отделы и т. п. Главная цель исследований Шрамма, посвященных разделу «кто» парадигмы Лассуэлла, применительно к телевидению состоит в том, чтобы оправдать «американскую вещательную систему», защитить основные принципы деятельности органов массовой информации, направленной на сохранение капитализма, скрыть классовую природу источника информации.

Надклассовый подход и фетишизация американской коммерческой системы проявляются и у других буржуазных исследователей, а также у практиков телевидения. Так, бывший член Федеральной комиссии связи Ли Левингер пытается доказать, что главным фактором, определяющим характер телевизионного вещания, является не общественный строй данной страны, а только то, кто непосредственно занимается телевидением: государство или частные организации. «…Деление коммуникаций на капиталистические и социалистические, — утверждает Левингер, — перестало быть удобным средством наблюдения и анализа национальных систем»[168]. По Левикгеру, телеорганизации, непосредственно управляемые государством, независимо от того, к какой общественной системе это государство принадлежит, обнаруживают «более глубокие и значительные черты сходства, чем различия».

Столь внешне наивное и неожиданное утверждение понадобилось Левингеру для того, чтобы возвеличить американские телевизионные сети, изобразить коммерческое телевидение якобы стоящим над классами, не подчиняющимся никакому государственному регулированию и политическому давлению. А чего стоит подобное утверждение профессора школы телекоммуникаций Филадельфийского университета Кеннета Харвуда, который заявляет, что «основной выигрыш общества от коммерческой системы состоит в создании атмосферы большей свободы и политического разнообразия. Право частного вещателя на прибыль — вознаграждение со стороны общества»[169]. Такого рода взгляды не раз опровергались самой жизнью.

Эта и подобные ей точки зрения в связи с ответом на вопрос «кто» парадигмы Лассуэлла типичны- для апологетов буржуазного телевидения, стремящихся любым способом закамуфлировать классовый характер вещания, скрыть подлинные идеологические цели организаторов передач. Отвечая на вопрос «кто сообщает», кто ведет вещание, кто делает погоду в эфире, буржуазные исследователи сознательно искажают истину, наделяя источник информации в капиталистическом обществе несвойственными ему признаками надклассовости и политической объективности. Но в этом «виновата» не сама парадигма Лассуэлла, а те, кто ее использует в своих классовых интересах.

Второй вопрос формулы Лассуэлла — «что» относится к продукции средств массовой информации. И эту составную часть парадигмы Лассуэлла исследователи буржуазного телевидения рассматривают под тем же углом зрения. Так, например, из того факта, что за январь 1969 — июль 1971 г. телесети США получили 122 повестки с вызовом в суд или в конгресс по поводу их «нападок» на правительство и другие вольности в передачах, буржуазные социологи делали вывод о «независимости» программ американского коммерческого телевидения от политического курса Белого дома. При этом игнорируется вся структура американского телевизионного вещания, от информации до многосерийных передач пронизанная духом апологетики капитализма, антикоммунизма, насыщенная расистскими, шовинистическими и милитаристскими идеями.

Важное место в арсенале средств, применяемых для изучения фактора «что», занимает так называемый контентный анализ, т. е. анализ содержания передаваемых телепрограмм. Само по себе использование контентного анализа на телевидении в буржуазных странах еще не раскрывает суть проводимых в этом направлении исследований. В принципе изучение содержания должно было бы стать важнейшим элементом исследования телевизионного вещания. Как резонно замечает советский исследователь Ю. А. Шерковин, «в наиболее общем виде под содержанием коммуникации в социальной психологии понимается та совокупность и организация знаков — словесных, кинетических, музыкальных или изобразительных, — которая составляет предмет передачи и несет информацию. Эта совокупность, как и всякое явление в природе и обществе, имеет качественные и количественные характеристики. Соотнесенность передаваемых в коммуникации знаков с определенной системой социальных ценностей составляет качественную сторону содержания информации»[170]. Следовательно, анализ содержания передаваемой информации не может рассматриваться отвлеченно от социальных задач, которые ставят перед собой как информаторы, так и исследователи, применяющие контентный анализ.

Рассматривая методы анализа содержания, передач буржуазного телевидения с учетом классовых позиций авторов подобных исследований, нетрудно заметить одну существенную особенность этих работ. В действительности контентный анализ телепрограмм не столько выявляет их подлинное содержание, сколько, наоборот, маскирует его. «Анализ содержания — это техника исследования, состоящая в объектив-ном, систематическом и количественном описании открытого содержания коммуникации»[171]. Но о какой «объективности» может идти речь, если как те, кто осуществляет акт коммуникации, так и те, кто его изучает и анализирует с точки зрения содержания, принадлежат к одному буржуазному лагерю и в конечном счете призваны своим классом решать одни и те же идеологические задачи?

В самом деле, в США, ФРГ, Японии и других капиталистических странах изучение содержания телевизионного вещания отодвигается на задний план и растворяется в многочисленных работах по исследованию аудитории и выявлению «эффективности». Несмотря на то что за рубежом опубликовано Огромное количество работ об изучении телевидения, созданы сотни различных институтов, компаний и фирм исследовательского характера, до сих пор там не выработана надежная и обоснованная методика изучения видеоряда, без чего подобные «исследования» нередко служат попросту целям манипулирования общественным мнением, оправдания реакционной сущности транслируемых телевидением программ.

Применительно к телевидению в контентном анализе буржуазных исследователей явно обнаруживается элемент неопределенности, что сужает масштабы и даже искажает нередко смысл его применения. Действительно, как при переводе видеоряда в вербальный учесть монтаж, крупные и общие планы, мимику, жест, движение, цвет и другие элементы изображения, несущие смысловую, а значит, идейную, политическую нагрузку? Многочисленные попытки предложить ту или иную схему этого перевода к положительным результатам не привели.

В итоге буржуазные исследователи при анализе телепрограмм по существу абстрагируются oт изображения, отдавая предпочтение таким крупным единицам счета, как «жанр», «тема» и т. п. Получается однобокий, поверхностный анализ, игнорирующий важнейшие компоненты телевизионных программ, оказывающих решающее воздействие на содержание вещания.

Анализ содержания телевизионных передач побуждает нас выйти за рамки формулы Лассуэлла и обратиться к другим исследователям природы массовых коммуникаций. Роль и место телевидения в управлении массами потребовали от буржуазных идеологов разработки методов манипулятивного воздействия. Речь шла уже не просто об управлении поведением людей с помощью социально-политической информации, а об откровенном манипулировании, о прямом формировании иллюзий, — конформистских взглядов. Для такого манипулирования используется система методов, психологических приемов, к которым прибегает буржуазное телевидение, исходящее из якобы несовершенной природы человека. Телевидение, дескать, вынуждено приспосабливаться к примитивным потребностям масс и передавать то, что эти массы желают.

Буржуазные «теоретики» манипулятивной пропаганды, оправдывающие передачу иллюзорной информации и создание пропагандистских «образов», утверждают, что человек-де сам не в состоянии познать окружающую действительность, и весь сложный процесс познания сводят к проявлению биологической реакции по схеме: стимул — реакция[172]. Некоторые из них вслед за У. Липпманом стремятся к созданию таких иллюзорных стереотипов, которые помогли бы соединить идеи капитализма с устремлениями масс. Липпман, теория стереотипов которого лежит в основе многих исследований по вопросам пропаганды в США, как известно, утверждал, что, поскольку человек не в состоянии познать сложный и многообразный мир, он вместо него создает его подобие, «модель» на основе стереотипов. «Стереотипизированный мир» заменяет человеку окружающую действительность, создает ее иллюзию. Стереотипы, по Липпману, некто вроде ускорителей познания, помогающие человеку составить представление о предмете, явлении и т. д. еще до того, как он с ними столкнулся. Так из системы стереотипов складываются «образы», открывающие путь к самому откровенному манипулированию общественным мнением.

Особый подбор фактов, специальное их комментирование, искусственный монтаж видеоряда позволяют продюсерам телепередач создавать иллюзорные стереотипы и «образы». Различного ряда пропагандистские трюки, преувеличение или искажение фактов на буржуазном телевидении стали повсеместной практикой работы. Пропаганде «западного образа жизни» подчинены многочисленные рубрики и циклы телевизионных передач.

С точки зрения разоблачения существующих в зарубежной социологической науке теорий и концепций массовых коммуникаций значительный интерес представляет книга профессора университета в Сан-Диего (США, Калифорния) Герберта Шиллера «Управляющие умами»[173]. Ученый убедительно показывает, как путем манипулирования информаций «программируется» сознание большинства американцев. Он уточняет, что под манипулирующей информацией следует понимать не соответствующую действительности информацию, выпускаемую теми, кто управляет средствами массовой коммуникации в Америке, кто «возглавляет распространение образов, определяющее наше мнение и позицию и в конечном счете наше поведение»[174].

Шиллер излагает следующие пять мифов, на которых зиждется деятельность средств массовой информации в США: об индивидуализме и личном выборе, о нейтралитете, о неизменности человеческой натуры, об отсутствии социальных конфликтов, о плюрализме.

Он доказывает, что все эти утверждения потребовались «управляющим умами» для того, чтобы скрыть «монополистический характер индустрии коммуникаций»[175].

По поводу мифа об индивидуализме и личном выборе Шиллер отмечает, что «рядовой американец не имеет никаких средств и возможностей стать участником какой-либо значительной коммуникаций». Касаясь мифа о нейтралитете, автор подчеркивает, что в США средства массовой коммуникации почти без исключения являются коммерческими предприятиями и в силу этого не могут быть нейтральными.

Шиллер не может пройти мимо потока насилия на телеэкранах США и в этой связи пишет: «Ежедневное телепрограммирование с полудюжиной убийств в час легко оправдывается владельцами средств массовых коммуникаций как стремление дать публике то, что она сама желает. Слишком плохо, заявляют они, что человеческая натура требует ежедневного показа в течение 18 часов истязательств и кровопусканий»[176]. Вот, оказывается, кто виноват в таком программировании — человеческая натура телезрителей, якобы неизменное агрессивное начало в поведении людей. Чтобы оправдать массовый показ убийств, и возник миф о «неизменности» человеческой натуры.

Миф об отсутствии социальных конфликтов лишний раз подчеркивает классовую сущность американского телевидения, стремящегося отвлечь миллионы зрителей от активного участия в социальной жизни общества, от борьбы за свои права.

Досконально исследует Г. Шиллер миф о плюрализме средств массовой коммуникации. «Легко уверовать, — пишет он, — в то, что нация, которая имеет 6700 коммерческих радиостанций, более чем 700 коммерческих телестанций, 1500 ежедневных газет, сотни периодических изданий, киноиндустрию, выпускающую примерно 200 художественных фильмов в год, книгоиздательское дело с оборотом в миллиарды долларов, располагает разнообразием информации и развлечений»[177]. В действительности, утверждает Шиллер, развенчивая миф о плюрализме, «все средства передают одну и ту же информацию»[178], хотя, добавляет исследователь, и в присущих каждому средству массовой коммуникации формах и стиле.

Разоблачения Шиллера с полным основанием можно отнести к любой другой развитой капиталистической стране, а также к одному из средств массовой информации — телевидению.

Но вернемся к формуле Лассуэлла и перейдем к ее другим компонентам. Анализируя вопрос «кому», где речь идет об аудитории, и «с каким эффектом», ученые и работники телевидения капиталистических стран проводят соответствующие исследования не для установления объективной истины, а для выработки более эффективных методов идеологической защиты капитализма и превращения зрительской массы в мало заботящихся о крупных общественных проблемах мещан, в легион «веселых роботов».

Если в отношении первых двух вопросов — «кто» и «что» наибольшее распространение получили исследования в США, то по другим проблемам имеется немало работ в западноевропейских странах и особенно в Японии.

Более чем сорокалетии им опытом исследования вещания отмечена история деятельности Эн-Эйч-Кей. В корпорации имеется четыре института, занимающихся научно-исследовательской работой:

— Научно-исследовательский институт культуры вещания. Существует с 1946 года. Занимается программами, их языком, структурой. В рамках института создан музей истории радиовещания и телевидения;

— Институт исследования общественного мнения, выделившийся из вышеупомянутого в 1965 году. Начиная с 1960 года через каждые пять лет он проводит многоплановые исследования аудитории;

— Технические научно-исследовательские лаборатории, существующие с 1930 года;

— Научно-исследовательская лаборатория прикладных наук.

Эн-Эйч-Кей издает ученые записки, бюллетени, отдельные труды, обменивается научным опытам с зарубежными странами[179]. Более 600 сотрудников (около 4 % общего состава) занимаются всем этим комплексом проблем. Почти 3 % всего бюджета корпорации выделяется на нужды научных изысканий.

Исследование Эн-Эйч-Кей, выпущенное в 1971 году, с предисловием тогдашнего президента Маэды представляет собой объемистый труд, состоящий из многих разделов[180]. Задача его, как говорится в самой работе, — исследовать бюджет времени и образ жизни японцев. В ходе этого обследования, третьего по счету, было опрошено 38 тысяч человек, проживающих во всех частях страны.

Исследователи составили таблицы расхода времени населения по различным признакам: пол, возраст, профессия, образовательный уровень, место проживания, интересы и т. д. Подсчитывалось время, которое все описываемые категории населения уделяли работе, сну, отдыху, еде, личному туалету, домашней работе, поездкам, чтению газет, журналов, книг, прослушиванию радио, просмотру телепередач, общению с другими людьми и т. д. Временные характеристики анализировались в зависимости от пола, возраста, места проживания (город или село). Опрашивались лица в возрасте от десяти лет и старше путем выдачи и сбора опросных анкет.

Было зафиксировано, например, что в среднем на телевидение японец ежедневно расходует 3 часа 5 минут, в субботу — 3 часа 7 минут, в воскресенье — 3 часа 46 минут. Применительно к прослушиванию радиопередач аналогичные данные составляют соответственно 28, 26 и 24 минуты. Причем следует учесть, что эти средние данные выведены в расчете на все население, включая и тех, кто вообще не слушает радио. Средний расход времени на душу населения на чтение составил примерно 30 минут в день. В данном случае, как и в отношении радио, средние цифры выведены, включая не читающих вовсе.

Картина, правда, не будет столь неблагоприятна для радио и прессы, если учитывать только те слои населения, которые остались верны этим, более старым средствам информации. Так, радиослушатели в среднем продолжали уделять внимание радиопередачам около 2 часов 20 минут в день, а читатели примерно час времени в сутки отводили для ознакомления с опубликованными материалами. Но так как читают прессу и слушают радио в Японии далеко не все, то средние цифры для всего населения получились намного ниже. Что касается телевидения, то, поскольку телевизионным вещанием охвачено почти все население, в этом случае средние данные, взятые как для всего населения, так и только для телезрителей, практически совпадают.

Сравнение результатов опросов, проведенных в 1965 и 1970 годах, позволило исследователям Эн-Эйч-Кей прийти к определенным выводам. При этом они исходили из того, что данные опроса 1960 года теперь уже не следует принимать во внимание, так как в 1960 году всего 38 % населения владело телевизорами.

За пять лет, прошедших между опросами 1965 и 1970 годов, среднее время, уделяемое японцами просмотру телепередач, несколько возросло, о чем свидетельствует следующая таблица[181]:

Однако при общей тенденции к росту «телевизионное время» сократилось у молодых мужчин и заметно возросло у пожилых людей обоего пола и у женщин всех возрастов. Например, у лиц в возрасте свыше 70 лет это время возросло в 1,5 раза, с 2 часов 46 минут до 4 часов 11 минут. Произошла «феминизация» телевизионной аудитории и ее общее «постарение».

Больше половины общего объема 255-страничного исследования Эн-Эйч-Кей занимают таблицы, показывающие результаты проведенных опросов. Эта книга, несомненно, может принести практическую пользу всем занимающимся методикой проведения и способами обработки полученных данных. Она дает довольно точную «фотографию» бюджета времени населения Японии и динамику его изменения.

Широкий размах подобные исследовательские работы получили также в западноевропейских странах. В Англии, например, исследования аудитории ведутся на Би-Би-Си с 1936 года, когда там был создан специальный отдел изучения радиослушателей. Основой его деятельности стало измерение аудитории. В наше время телевизионная аудитория определяется следующим способом. Регулярно интервьюируются 2250 человек в возрасте от пяти лет и старше. Число опрашиваемых в том или ином районе пропорционально населению данного района. В состав опрашиваемых групп входят представители разных слоев населения, учитывается и психология интервьюируемых. Например, с маленькими детьми беседы ведут женщины в доступной малышам форме. Многим зрителям при этом напоминают, о чем была передача. Такой способ называется «направляемым воспоминанием»[182].

Личные интервью сотрудников Би-Би-Си дают довольно широкую информацию о реакции аудитории. В 1961 году в связи с показом серии телевизионных репортажей о преступности был проведен опрос в масштабах всей страны до и после показа серии. В 1963 году Би-Би-Си организовала впервые исследование по вопросу о передаче серьезной музыки на телевидении. В последующем такие «тематические» опросы проводились неоднократно. Корпорация практикует также предварительное приглашение на студию телезрителей для просмотра готовящихся к выпуску в эфир передач. При этом учитывается мнение зрителей, высказанное ими по следующей шкале оценок: удачная передача, удовлетворительная, срыв.

Что касается Ай-Ти-Ви, то эта коммерческая организация в отличие от Би-Би-Си заинтересована в получении данных о просмотре не только больших программ. Поэтому система «направляемого воспоминания» коммерческому телевидению не подходит. Ведь ему важно зафиксировать, сколько телезрителей смотрело то или иное маленькое рекламное объявление. Поэтому на Ай-Ти-Ви была создана служба для измерения ежеминутной аудитории с помощью регистрации включений телевизоров.

В домах двух тысяч зрителей (такова обычная «модель» общества) устанавливались специальные приборы, которые сигнализировали в центр наблюдения, когда телевизор включен. Выбор семей проводился очень тщательно. Учитывался социальный состав, возрастные и другие характеристики. Опрашиваемым вручались также дневники с просьбой сделать в них отметки о просмотренных передачах. Статистические данные, полученные таким способом, довольно точно отражали действительную картину.

Изучение влияния телевизионных программ на общественное мнение проводили многие организации в ФРГ, в том числе университеты и специальные коммерческие кампании. Некоторые из этих компаний — «Инфратест» (г. Мюнхен), «Диво» (г. Франкфурт-на-Майне), «Институт демоскопии» (г. Алленсбах) — работали по конкретным заданиям радиотелевизионных организаций ФРГ. Крупнейшая из них — «Инфратест», существующая с 1956 года, выполняла исследовательские работы для обеих программ западногерманского телевидения[183].

Компания «Инфратест» разработала шкалу от +10 до —10, т. е. от крупнейшего удовольствия до полного отрицания, по которой производится оценка конкретной передачи. Эти данные используются для рассмотрения эффективности вещания с социологической, политической, психологической, педагогической, литературоведческой, музыковедческой, языковедческой и исторической точек зрения. Ученые, занимавшиеся этими науками, привлекались для подготовки соответствующих рекомендаций.

Большое внимание изучению аудитории и вопросам программирования уделяется во Франции. Подобные исследования проводились по двум направлениям — определению численных показателей размера аудитории и оценочных данных, свидетельствующих об эффективности передач (так называемый «показатель интереса»). При этом второй показатель, свидетельствующий об интересе зрителей к программе, по мнению исследователей, был не менее важен, чем первый. На французском телевидении сохраняли в эфире рубрики, которые хотя и не собирали большой аудитории, зато имели «верных» зрителей, любивших и ожидавших «свою» передачу[184].

В бюджете средств, расходуемых на исследовательскую работу на французском телевидении, были предусмотрены также определенные суммы для целей экспериментирования в области программ.

Приведенные примеры показывают, что телевизионные организации крупных капиталистических стран затрачивают немало сил и средств на изучение вопросов, связанных с эффективностью своей деятельности с точки зрения формирования общественного мнения, в интересах правящих кругов. При этом теоретической основой и практическим руководством таких исследований в большинстве случаев остается пресловутая парадигма Лассуэлла.

В чем же ее главный недостаток, наложивший свой отпечаток на характер исследования телевизионного вещания практически во всех капиталистических странах?

На наш взгляд, парадигме Лассуэлла присущи два основных недостатка. Первый состоит в том, что она совершенно не учитывает важнейший компонент, являющийся зародышем всего действия, связанного с актом массовой информации. Формула Лассуэлла оставляет в стороне принципиальнейший вопрос о том, с какой целью осуществляется процесс информации, чего хотят, к чему стремятся те, кто владеет самим средством (звено «кто»), и зачем, в каких целях они передают данный материал (звено «что»).

Формула Лассуэлла, во-вторых, игнорирует обратную связь — воздействие аудитории на источник информации. По Лассуэллу, поток информации — магистраль с односторонним движением от коммуникатора к потребителю. Такая концепция рассматривает аудиторию как пассивный объект воздействия, неспособный оказать какое-либо влияние на содержание передач. Надо сказать, что эта реакционная точка зрения причинила немалый урон тем буржуазным телеорганизациям, которые слепо следовали ей. В последнее время становится все больше телеорганизаций, которые, отходя кое в чем от формулы Лассуэлла, стараются учесть мнение телезрителей и даже афишируют контакты с ними. Однако делается это скорее в показном плане, с целью саморекламы. И уж во всяком случае в целях, далеких от подлинных интересов широких масс.

Исследования, проводимые телеорганизацяями капиталистических стран, частными компаниями, буржуазными учеными, ограничены в силу своей классовой сущности и заключены в узкие рамки практицизма. Они исходят из интересов тех, кто делает пропаганду, следовательно, из антинародных интересов. Таков социальный заказ этих исследователей. Иным он и не может быть в условиях капитализма. Так что собственно «торжественные похороны» парадигме Лассуэлла устроит в конечном счете не какой-то конкретный ученый или практик телевидения. По мере общественного развития все более явственным становится ее узость, неспособность ответить на важнейшие вопросы, затрагивающие природу вещания, суть процессов массовой информации.

На характер дискуссии о телевидении в капиталистических странах значительное влияние оказали труды канадско-американского социолога Герберта Маршалла Маклюэна. Их основательно изучили исследователи во многих странах, в том числе и в Советском Союзе. В настоящей работе хотелось бы упомянуть о них лишь в связи с вопросами применения методов манипулирования общественным мнением на буржуазном телевидении. Маклюэн прославился как «оракул электронных джунглей» нашего века. Книги его на Западе читаются запоем. Буржуазные исследователи средств массовой информации объявили воззрения Маклюэна «вершиной взглядов» на роль телевидения в современном обществе.

В основе концепции Маклюэна лежит механистическая точка зрения на технический прогресс как на главную движущую силу общественного развития, причем в данном случае речь идет о той стороне технического прогресса, которая относится к средствам массовой коммуникации.

Историю социальной жизни человечества Маклюэн представляет как смену способов коммуникации. Первая эпоха — эпоха устного общения, вторая — распространение письменности и изобретение печати, третья — возникновение средств массовой коммуникации. Здесь Маклюэн ничего нового не внес. Еще раньше подобную концепцию высказал американский социолог Д. Рисман в своей книге «Одинокая толпа»[185]и некоторые другие буржуазные ученые, далекие от марксистских взглядов на историю общества. Но Маклюэн идет дальше. Он делает упор на развитии знаний, культуры и акцентирует внимание главным образом на способах их передачи, иными словами, на средствах коммуникации. Под средствами коммуникации он при этом подразумевает не только способы связи, а все то, что обеспечивает «продолжение границ» человека, включая транспорт как «продолжение» способности человека передвигаться, электричество как «продолжение» нервной системы человека, деньги, часы и т. д.

Такое сверх меры расширенное толкование понятия средств массовой коммуникации потребовалось Маклюэну, чтобы придать этому понятию особое, исключительное значение. Эпоху, в которой возникли средства массовой коммуникации, он считает «третьей юностью человечества»[186]. Маклюэн утверждает, что способ коммуникации, способ передачи культуры, оказывает решающее влияние на саму культуру, придает ей новый характер. «Общество, — провозглашает Маклюэн, — всегда формировалось в большей степени характером средств, с помощью которых люди общаются между собой, чем содержанием передаваемых ими сообщений»[187]. Он так и озаглавил одну из книг, в которой изложил суть своей концепции: «The medium is the message» («Вся суть — в самом средстве коммуникации»).

Итак, по Маклюэну, не столь важно, что передается, важнее как, по какому каналу, каким способом. Тем самым он по существу отвергает необходимость при помощи средств массовой информации познания реальной жизни путем сознательного восприятия аудиторией передаваемых сообщений и самостоятельных размышлений. Маклюэн на стороне тех, кто выступает за коммуникацию, действующую главным образом на органы чувств и не выводящую ум из пассивного состояния. Он фактически видит в телевидении эмоциональное средство воздействия на массы индивидуумов, представителей «одинокой толпы», населяющей «электронные джунгли» современного капиталистического общества.

Маклюэн гипертрофически расширяет понятие коммуникации, непомерно возвеличивает роль средств, при помощи которых осуществляется процесс передачи сообщений, особенно телевидения, манипулирует «электронными» терминами для того, чтобы придать особый вес своим взглядам. Он как бы говорит, обращаясь к власть имущим в капиталистических странах: вековые поиски «вечного двигателя» (конечно, в переносном смысле, применительно к общественному развитию) завершены. «Вот он, «вечный двигатель», — средства массовой коммуникации, и как высшее их проявление — телевидение. Телевидение, дескать, способно, как ничто другое, наиболее эффективным способом манипулировать общественным мнением в желаемом направлении.

Телевидение, считает Маклюэн, может создавать «эмоциональный климат» не только в одной стране, но и в целых регионах и даже в континентальных масштабах. Он как бы подсказывает тем, кто сейчас занимается в США подготовкой к введению так называемого непосредственного телевизионного вещания (НТВ) при помощи спутников связи, как в будущем программировать телепередачи на зарубежные страны. Например, в каком-то районе мира усилилась борьба народов за независимость, против империалистического влияния, происходит движение солидарности с трудящимися других стран. Тогда, по Маклюэну, на этот район мира необходимо организовать такие телевизионные передачи, которые соо тветствовали бы целям тех, кто их ведет. «Целые культуры, — заявляет Маклюэн, — могли бы программироваться так, чтобы эмоциональный климат постоянно оставался стабильным, подобно тому как поддерживается равновесие в мире торговли»[188]. Маклюэн говорит, как мы видим, на. языке, понятном монополистической буржуазии.

Представляя себя критиком американского телевидения и действительно критикуя его наиболее одиозные программы и методы, Маклюэн выступает по существу в роли апологета буржуазного телевидения, как такового. Утверждая, что телевидение — главный фактор, формирующий «характер поведения, образ мысли и культуру» масс, Маклюэн пытается обезоружить тех, кто выступает против[189]буржуазного телевидения как идеологического орудия империалистической реакции.

Взгляды Маклюэна подверглись критике со стороны как прогрессивных, так и крайне правых буржуазных исследователей. Правых, в частности, не устраивает то, что Маклюэн много внимания уделяет вопросу о популяризаторской миссии телевидения как распространителя культуры. Прогрессивные зарубежные социологи отмечают порочность методологии Маклюэна, критикуют его нежелание и неспособность реалистически оценить роль и значение телевидения в современном буржуазном классовом обществе.

Резко критиковали Маклюэна и многие видные деятели — практики буржуазного телевизионного вещания. В этом смысле характерным было выступление в журнале «Телевижн квотерли» вице-президента Си-Би-Эс Ч. Стейнберга[190]. Стейнберг не просто занимал крупный административный пост на американском телевидении. Он известен также своими социологическими исследованиями, являясь автором книг «Массовые коммуникаторы» и «Средства массовой связи и коммуникация».

В своей статье под заголовком «Миф о Маклюэне» Ч. Стейнберг начисто отрицает научную ценность взглядов социолога из Торонто. «Маклюэн — это просто тень без субстанции, ядовитый дым без огня… Стиль Маклюэна и его философия не отличаются ни научностью, ни логичностью. Почти все общепринятые взгляды им либо дискредитированы, либо поставлены вверх ногами» — таково суждение Стейнберга о. Маклюэне, сделанное в открыто категоричной форме.

Стейнберг вынужден признать, что само появление такого рода творений свидетельствует по существу о кризисе западной социологии, о ее неспособности научно и обоснованно рассмотреть вопрос о роли средств массовой информации в современном обществе. «Успех Маклюэна, — пишет Стейнберг, — лишь подчеркивает, как мало у нас оригинальных теорий эффективности массовых коммуникаций. Когда нет подлинно научной теории, подделка имеет хождение, тем более что ее содержание прикрыто преднамеренно прикладной формой».

Стейнберг высмеивает позицию Маклюэна, согласно которой средство связи — все, а содержание передаваемых сообщений — ничто. В ироническом тоне Стейнберг восклицает: «Если содержание следует приносить в жертву форме, то не следует ли перестроить всю нашу традиционную систему коммуникаций? Нам больше не надо заботиться об эффективности своего творчества и о моральном воздействии средств связи. Электронная техника, подобно красоте, имеет право на существование ради самой себя».

По словам Стейнберга, он сам стоит на позиции единства формы и содержания. «Форма и содержание, — утверждает вице-президент Си-Би-Эс, — и в искусстве, и в жизни не могут существовать друг без друга. Они части единого целого, они неотделимы». Стейнберг осуждает Маклюэна за то, что тот, «отделяя форму от содержания и обожествляя электронную технику, проявляет узость мысли…». Основной тезис Маклюэна, гласящий о приоритете средства коммуникации по отношению к передаваемой им информации, Стейнберг объявляет «семантической бессмыслицей». «В мире Маклюэна, — пишет в заключение Стейнберг, — главная роль принадлежит не передаче, а электронному сигналу. Поистине это мир теней, за которыми нет предметов».

Будучи практиком американского коммерческого телевидения, Стейнберг, конечно, прекрасно ощущает беспочвенность утверждений Маклюэна о том, что «вся суть в самом средстве коммуникации». Будучи одним из руководителей крупнейшей национальной сети, Стейнберг знает цену слову и изображению на телевидении, т. е. факторам содержания телепередачи. И в этом смысле к его критике в адрес Маклюэна, несомненно, следует прислушаться.

Но статья Стейнберга примечательна и другим, а именно крайне раздраженным тоном. Стейнберг просто взбешен тем, что написал Маклюэн, и этого не скрывает. Вряд ли Стейнберг с таким ожесточением реагировал на исследовательскую работу, если бы она была посвящена только «миру теней». В том-то все и дело, что Маклюэн, говоря о возможностях телевидения по созданию «эмоционального климата», вскрыл тайные пружины, движущие средствами массовой информаций в капиталистическом обществе, поставил под сомнение доверие зрителей к телепередачам. Стейнберг и ему (подобные не могут (простить этого Маклюэну. При всей своей недостаточной аргументированности и специфической форме изложения работы Маклюэна достойны того, чтобы к ним подходить более ответственно и серьезно, без неуемных восторгов почитателей и злобствований непримиримых оппонентов.

Автор, как уже было сказано, не ставит перед собой задачу детального рассмотрения и критики концепций Маклюэна. Необходимо лишь установить место и значение взглядов Маклюэна в системе буржуазных воззрений, относящихся к телевидению. Вивер и Рисман, Лассуэлл и Шрамм, Эмметт и Казнёв, а также Маклюэн и многие другие буржуазные исследователи подходят к изучению проблем, связанных с телевидением, с разных сторон, но сводят они все в конечном счете к одному — приданию телевидению особой роли, выходящей за рамки просто средства массовой информации. Они пытаются загипнотизировать читателя понятием «сверхсредства», которое будто бы может все и которому ничто не в состоянии противостоять. Фетишизация телевидения применяется буржуазной социологией для того, чтобы обезоружить критику в его адрес, расчистить этому и без того весьма эффективному средству формирования общественного мнения путь к созданию нужного правящим кругам «эмоционального климата».

Для того чтобы телевидение в капиталистических странах могло выполнить свою «сверхзадачу» оно, по мнению буржуазных исследователей и практиков телевизионного вещания, должно развиваться по определенным канонам, следовать теоретически разработанным и опытом подтвержденным доктринам и концепциям. Каких же доктрин придерживается современное буржуазное телевидение? Прежде чем ответить на данный вопрос, уточним, какой смысл мы вкладываем в понятие телевизионной доктрины.

Доктрина — это основное положение, изначальный постулат, отправной пункт деятельности телевизионного вещания. Доктрины либо провозглашаются официально, путем принятия соответствующего закона, либо выдвигаются социологической наукой или телевизионной практикой в общественном порядке. Буржуазная социология и ее разделы, посвященные средствам массовой информации, не выдвинули стройной, законченной системы доктрин и концепций телевидения. Вместе с тем отдельные ученые Запада, рассматривая влияние телевидения на формирование общественного мнения, высказали ряд интересных соображений на этот счет.

С точки зрения анализа некоторых доктрин радиовещания и телевидения и реалистической оценки роли массовых коммуникаций в капиталистических странах значительный интерес представляет работа французского социолога А. Моля «Социодинамика культуры», изданная в СССР в переводе с французского языка[191]. А. Моль, директор Института социальной психологии при Страсбургском университете, известен как автор многих работ, посвященных вопросам социологии, эстетики, теории информации, психологии и лингвистики. В книге «Социодинамика культуры» он увязывает вопросы культуры с деятельностью средств массовой коммуникации, особенно радиовещания и телевидения.

А. Моль справедливо отмечает, что в современном «западном» обществе знания населения формируются не столько системой образования, сколько средствами массовой коммуникации. Таким способом бессистемно приобретенную культуру он называет «мозаичной», т. е. лоскутной, культурой. Ученый при этом подчеркивает, что отрицательные явления «мозаичной» культуры обусловлены не самой природой средств массовой коммуникации, а характером их использования в буржуазном обществе.

Придерживаясь современных методов, Моль считает целесообразным обогатить исследовательскую практику использованием данных математики, статистики и кибернетики. Его работа представляет собой попытку подойти к анализу средств массовой коммуникации с точки зрения теории информации и управления.

Особое внимание в работе Моля уделяется анализу доктрин радиовещания и телевидения. В этих доктринах Моль видит не только теоретические положения, но и «руководство к действию», практические направления работы радиовещательных и телевизионных организаций западных стран. Всего А. Моль выдвигает четыре таких доктрины: демагогическую, догматическую, эклектическую и социодинамическую.

Демагогическая доктрина[192]исходит из того, что радиовещание и телевидение являются средствами распространения коммерческой рекламы. При этом основная задача радиотелевизионных программ состоит в том, чтобы слушатели и зрители оказались погруженными в «поле рекламы».

Именно в этом направлении передачи по радио и телевидению должны оказывать основное воздействие на формирование общественного мнения. Как мы видим, эта доктрина охватывает лишь те радиотелевизионные службы капиталистических стран, которые занимаются передачей коммерческой рекламы. Такие организации буржуазного вещания, как Би-Би-Си (Англия), Эн-Эйч- Кей (Япония), Си-Би-Си (Канада) и многие другие, демагогическая доктрина оставляет в стороне, тем самым как бы ограждая эти корпорации от попыток распространить на их деятельность понятие «демагогическая».

Догматическая доктрина направлена на то, чтобы путем постоянного использования политических и идеологических догм в вещании добиться определенного воздействия на поведение людей в общественной жизни, содействовать выработке у них желаемых политических взглядов, религиозных воззрений, умонастроений.

Эклектическая (или культуралистская) доктрина имеет в виду ту сторону деятельности средств массовой коммуникации, которая создает поток сообщений, отражающих многообразную «глобальную культуру». Социо- динамическая доктрина, как и предыдущая, выдвигает задачу выражения средствами массовой коммуникации культуры общества в целом. Однако если третья доктрина лишь пассивно отражает состояние «глобальной культуры» в статике, то настоящая доктрина, как это явствует из ее определения, должна выполнить роль активного двигателя культуры. Это доктрина воздействия, обладающая «активной установкой».

Сам Моль решительно отвергает две первые доктрины. Ему претит дух коммерческой рекламы, пронизывающий насквозь радиовещательные и телевизионные программы многих западных стран. Не приемлет Моль и явной политической тенденциозности буржуазных радио- и телестанций. Моль выступает сторонником третьей, культуралистской доктрины и ее следующего активного этапа — доктрины социодинамической.

Будучи реалистом, Моль отдает себе отчет в том, что доктрины, действуя в тех или иных пропорциях, в совокупности определяют такой характер вещания, который создает нужный правящим кругам «культурный климат». Он показывает, что внедряемая средствами массовой коммуникации культура, идеология отражают, следовательно, социальную действительность.

Ценность исследований Моля в том и состоит, что он исходит из социальных реальностей данной среды, иными словами, буржуазного общества, жизнь которого он добросовестно изучает. Вместе с тем нельзя не отметить узость, ограниченность взглядов Моля, почти не замечающего антагонистических противоречий капиталистического общественного строя и классовой природы средств массовой информации. Моль выступает с позиций буржуазного либерализма, культурного просветительства. Но его критика деятельности средств массовой коммуникации и их доктрин оказывает помощь в выявлении подлинных закономерностей развития одного из важнейших участков идеологического фронта империализма.

Рассмотрение доктрин по Молю освещает некоторые важные стороны деятельности буржуазного телевидения. Однако доктрины Моля многого не охватывают, не объясняют, почему телевидение добилось столь крупных успехов с точки зрения эффективности воздействия на аудиторию, каков механизм этого явления при освещении политической, идеологической и культурной жизни. К тому же изложенные четыре доктрины Моль, не располагая достаточным материалом по вопросам телевидения, относил в основном к радиовещанию.

Исходя из этого есть основание полагать, что, поскольку телевидение уже давно стало самостоятельным средством массовой информации и накопленные результаты его исследований дают достаточно оснований для обобщений, следует создать определенную систему изучения буржуазного телевидения. Такой системой, на наш взгляд, могла бы стать совокупность идеологических установок (уже рассмотренных нами), а также доктрин и концепций, анализ которых позволяет наглядно сопоставить публично провозглашаемые цели телевизионных программ с их подлинным смыслом.

Вместе с тем на буржуазное телевидение, как на одно из средств массовой информации, правомерно распространить теоретические постулаты буржуазной журналистики вообще. В качестве отправного исследования на эту тему мы примем труд Ф. Зиберта, Т. Питерсона и В. Шрамма «Четыре теории прессы», изданный в США впервые в 1956 году, а затем переизданный в 1963 году[193]. Этот труд, как явствует из его названия, излагает четыре теории печати. Одна из них относится к феодальному, две — к буржуазному обществу, а четвертая, выдвинутая Шраммом, претендует на теоретическое исследование «советской коммунистической печати». Написанная в обычном для большинства западных социологов антикоммунистическом духе, эта часть далека от подлинной научности и объективности.

Профессор Мичиганского университета Фред Зиберт и профессор Иллинойского университета Теодор Питерсон выдвинули три концепции печати: авторитарную, свободы воли (либертарианскую) и социальной ответственности.

Авторитарная концепция возникла из философии абсолютной власти монарха или его правительства, которым эта печать либо принадлежит, либо контролируется ими. Речь идет об обществе феодального или полуфеодального характера.

Либертарианская концепция рассматривается как внеклассовая, возникшая в Англии и США из философии рационализма и «естественных прав человека». По Зиберту, написавшему этот раздел, основные цели концепции «свободы воли» состоят в там, чтобы помогать открывать правду, контролировать действия правительства, информировать, развлекать и, наконец, продавать. В соответствии с либертарианской концепцией прессу может использовать любой гражданин, у которого «есть, что сказать». Таким образом, пресса становится «свободным рынкам идей», инструментом контроля над правительством. Она превращается в «четвертое сословие», способна удовлетворять различные нужды общества. При этом имеется в виду, что принадлежит пресса главным образом частным лицам.

Не трудно увидеть, что либертарианская концепция полностью игнорирует классовый характер прессы в буржуазном обществе, принадлежащей (за исключением демократических изданий, разумеется) монополистическому капиталу. Стоя на позициях 'буржуазного объективизма, Зиберт вынужден признать, что трехвековое существование «свободы печати» не привело к торжеству этой концепции. Поэтому потребовалось выдвижение новой теории прессы.

В 1942 году в США под председательством президента Чикагского университета Р. Хатчинсона была создана специальная комиссия, рассматривавшая проблему «свободы печати» в современном (буржуазном) обществе. Комиссия пришла к выводу, что в США свобода печати находится под угрозой. В качестве средства спасения был выдвинут тезис об ответственности печати перед обществом и о необходимости государственного вмешательства в дела прессы.

Теоретической основой новой концепции «социальной ответственности» (она получила такое название) послужили труды одного из членов комиссии — профессора Гарвардского университета У. Хокинга. Учитывалась также практика деятельности средств массовой информации в Америке. Как и либертарианская, концепция «социальной ответственности» исходила из того, что пресса должна информировать, развлекать, продавать. И в этом случае предполагалось, что пресса находится в частных руках, за исключением обстоятельств, когда правительство бывает вынужденным «в интересах общества» взять ее в свои руки. Таким образом, главное отличие концепции «социальной ответственности» от либертарианской состояло в придании особых прав буржуазному государству, в усилении тенденции к государственному регулированию средств массовой информации.

Здесь уже речь шла не о «контроле над правительством». Наоборот, буржуазному государству, его институтам под предлогом возложения на прессу «социальной ответственности» придавалось особое значение, предоставлялись дополнительные права. Концепция «социальной ответственности» по существу более реакционна, чем либертарианская, прикрывавшаяся старым лозунгом «свободы печати».

Обе концепции, как либертарианская, так и «социальной ответственности», имеют прямое отношение к определению программной политики на телевидении буржуазных стран. Либертарианская концепция нашла свое отражение в официальном и неофициальном выдвижении на телевидении капиталистических стран так называемой доктрины «беспристрастности». На практике эта доктрина вышла за рамки либертарианской теории прессы и распространила свое действие не только на коммерческое телевидение, но и на телевизионные службы, находящиеся под прямым контролем государства или буржуазных общественных организаций. В этом отношении применение на телевидении буржуазных стран либертарианской концепции слилось с применением концепции «социальной ответственности» под прикрытием доктрины «беспристрастности».

Телевидение, как чрезвычайно многоликое, разнообразное в организационном и творческом отношении средство массовой информации капиталистических стран, использует буржуазные коммуникационные теории, в том числе концепции либертарианскую и «социальной ответственности», с учетом своей специфики. Доктрина «беспристрастности» не является собственной теорией, выдвинутой только в связи с телевидением. Она есть производное от вышеприведенных теорий прессы. Но значение этой доктрины с точки зрения анализа в первую очередь общественно-политического вещания столь велико, что ее с полным основанием можно назвать одной из основных идеологических концепций буржуазного телевидения.

Большую роль с точки зрения формирования общественного мнения средствами массовой информации в капиталистических странах играет доктрина «массовой культуры».

С либертарианской теорией прессы тесно связана доктрина «свободного потока информации»[194]. Она была выдвинута в 1948 году в Женеве на заседании подкомиссии по свободе информации и печати Комиссии по правам человека Экономического и социального совета ООН. С тех пор буржуазные политики и пропагандистские службы капиталистических стран постоянно используют эту доктрину для прикрытия подрывной Деятельности по протаскиванию буржуазной идеологии в социалистические и развивающиеся страны посредством печати, радиовещания, распространения кинофильмов, а в последние 10–15 лет и телепередач, предназначенных для зарубежных стран.

В последующих главах мы рассмотрим все эти доктрины в свете деятельности телевидения основных капиталистических стран на современном этапе в области как внутриполитической, так и внешнеполитической пропаганды.