Быль и небыль

Сват Наум

Жил на свете мо́лодец. Парень ладный был — хорош, пригож, а именья — ни кола, ни двора, ни мила живота. Хлеба — что в брюхе, а платья — что на себе.

Вот он и раздумался.

— Долго ли мне бобылем мыкаться — на чужих дворах, при чужих полях? Видно, надо свой дом заводить. Да лиха беда — начало. Сам я молодой, а ум в голове и того моложе. Эх, были бы у меня живы покойник-батюшка али матушка-покойница, сказали б они мне, с какого краю начинать.

В таких мыслях шел раз парень по бережку. Видит — лодочка плывет, а в лодочке женщина — не так, чтобы древняя, не так, чтобы молодая. Бабушка — не скажешь, сестрицей не назовешь.

Снял парень шапку, покивал, помахал:

— Тетенька, — кричит, — а, тетенька! Пристань к берегу!

Подгребла женщина к берегу, спрашивает:

— Что тебе, молодец, надо?

— Да вот что, тетенька, была у меня на ручье мельница. Мельницу в разлив водой унесло, а жернова по воде уплыли. Ты, часом, не видела ли их?

— Тьфу, дурак! — говорит женщина. — Да когда же это жернова по воде плавали?

— Так-то так, тетка! — говорит парень. — Да все на свете бывает.

Плюнула женщина и оттолкнулась от берега, а он дальше идет. Прошел немного — видит: опять лодочка выплывает, а в лодочке — старичок.

— Эй, дедушка, не видал ли жернова? Мельницу у меня давеча унесло, а жернова по воде уплыли…

— А, так это твои жернова плавали? Видел я их вчерась, видел. Только они не вниз, а вверх по реке пошли. Вороти назад — не там ищешь.

Поклонился парень старичку и говорит:

— Нет, дедушка, где искал, там и нашел. Сделай милость, пристань к берегу!

Причалил старичок.

— Как тебя величать, дедушка? — спрашивает парень.

— Дед Наум.

— Ну, дед Наум, наставь на ум. Научи меня, как на свете жить.

Посмотрел на него старичок.

— А тебе, что ж, — говорит, — своего ума не хватает?

— Отчего не хватает? Как раз хватает, чтобы чужого призанять.

— Ишь ты какой! Ну, залезай в лодку, берись за весла, а я на корму сяду.

Поплевал парень на ладони, налег на весла, а старичок за руль взялся — правит. Ходко идет лодочка, как ножом воду режет.

— Ну, — говорит старичок, — сказывай, какая у тебя забота?

— Так и так, — отвечает парень, — один я на свете, нет у меня ни дома, ни родни…

— Что ж, это беда поправимая. Жениться тебе надо.

— Правда твоя, дедушка, женился бы я, да разве за меня выдадут? Какой у меня зажиток? Весь я тут.

— А что? — говорит старичок. — И этого не мало. Только надо за дело умеючи браться. Есть у меня невеста на примете — и собой хороша, и на работу проворна, и родители богатые — полон дом добра. Отца хлебом не корми, а похвастать дай.

— Ну, — говорит парень. — Разве такой за меня отдаст?

— Такой-то и отдаст. Погоди маленько, сам увидишь.

— Ах, дедушка, сосватай ты меня, дак будешь мне родней ро́дного батюшки. Право слово — заместо отца почитать тебя стану.

Старичок говорит:

— Ладно, ладно, сосватаю. Подгребай-ка, братец, к берегу. Заночуешь у меня, а завтра, благословясь, и пойдем.

Вот утречком встали сват и жених, студеной водицей умылись и пошли себе.

Недолго шли, видят: дом — не дом, а хоромы! Двор большой, метен чисто, окошки светлые, и крыльцо с навесом.

Остановился жених, поглядел на свата: вперед ли идти или назад ворочаться? Ворочаться-то будет жалко, а вперед идти — будто страшно. Не ровен час, прогонит хозяин.

А сват говорит:

— Ничего, не робей! Ничем ты его не хуже. Он нынче богат, а ты завтра богат будешь. У него дочка пригожая, дак пусть он ее за тебя отдаст, твои дочки еще приглядней будут. Он хвастаться горазд, а мы его и тут за пояс заткнем. Знай одно — держись веселей.

Заходят они в дом — хозяевам поклон, дочке особо. Хороша дочка — глаз не отвесть. Загляделся на нее парень и про хозяев забыл. Ну, да благо сват свое дело помнит: прямо к свадьбе разговор ведет.

Слушает его хозяин, потчует гостей винцом да закусочкой, а сам промежду прочим спрашивает:

— А что же вас двое только? Неужто больше никого и родни нет?

— Как не быть! Да если всю нашу родню и породу собирать, так два года надобно. Наши-то по всей Расее живут — здесь пашут, там рубят, там сети заводят, там стены кладут… Никак нельзя их от хозяйства отымать. А мы-то двое уж тут — и на свадьбе оба будем, коли дело сладится.

— Что ж, — говорит хозяин, — парень будто ничего… Да есть ли у него такой дом, как у меня? Ты погляди, сватушка, из какого лесу строено. Такого лесу и на дворец не ставят. Корабельный лес!

Встал сват с места, походил под стеною, погладил дерево ладошкой.

— Правда твоя, — говорит, — прочная постройка. Два века выстоит. А все не то, что у нашего жениха. Поверишь ли, почтенный, у него, когда бревна на дом возили, так в понедельник видишь, что комель везут, а в середу только вершина мимо прошла!

Покачал головой хозяин — не понять ему: то ли бахвалится сват, то ли смеется над ним.

— Вот что! — говорит. — Покажу я вам своего любимого конька. Дорого он мне стал, да я не жалею. Всем коням конь! И сбруя на нем под стать: до последнего гвоздика серебряная. Пусть-ка жених на таком коне за невестой приедет — отдам за него дочку, слова не скажу. А не приедет на таком коне, то и свадьбе не бывать.

Вышли они на крыльцо, и проводят перед ними коня. Не конь — загляденье! И сбруя на солнышке, как ручеек, блестит — смотреть больно!

Понурил голову жених, а сват ничего, не робеет.

— Ты, — говорит, — не думай, хозяин, что мы тебе врем, на сватовстве у тебя выпивши. А конь — что! Коня мы еще получше найдем. Приготовляйтесь к свадьбе.

Идут они домой. Жених только под ноги себе смотрит да кудрями трясет.

А свату все нипочем. Глядит весело и жениха утешает:

— Да полно ты! Не горюй! Все хорошо. Только что вот ехать нам не на чем. Да разве это задача? На свадьбу съездить и черт коня даст.

Едва слово обронил, а черт тут как тут.

— Дам, — говорит, — как не дать! Завтра и поезжайте! Вот приходите на зорьке сюда, к этому самому месту — все и будет готово.

На другой день пришли сват и жених, куда приказано, видят: стоит конь, да такой, что и во сне никому не приснится, и сбруя на нем золотая, так огнем и горит. А рядом — другой конь, малость потяжельше, и сбруя на нем наборная, с серебром. Это уж, видно, для свата. Сели они и поехали.

Диву дался хозяин, как увидел эдаких коней.

«Ну, — думает, — значит, жених и вправду богатый, побогаче меня».

И порешил отдать за парня дочку.

Честным пирком да и за свадебку. Гостей созвали, в колокола ударили, повенчали молодых, а после венца, как водится, — веселье. Пьют, едят, песни поют… Под конец на лошадях кататься вздумали.

Хозяин говорит:

— Вот у моего зятя — конь! Такого коня и на свете нет!

Иду смотреть — вот те и на! И вправду нет коня — как не бывало! Даже слуху не слыхать. Да и сватов конь куды-то слинял.

Помертвел жених, а сват его в бок толкает: «дескать, прежде смерти ничего не бойся. Наше от нас не уйдет».

А сам шапку в руки.

— Что ж, — говорит, — честные гости, свадьба! Смотреть-то, выходит, некого, — свели коней. Да ведь недаром говорят: не то худо, что потерял, а то худо, что не хватился. Вы себе пейте, кушайте да веселитесь — ваше дело пир пировать, а мое дело — коней искать. Я женихов сват, я за него и в ответе.

Повернулся старичок, да и за ворота. Никто ему и слова сказать не поспел.

Вот идет он, идет — не путем, не дорогой, не полем, не лесом — а как ноги несут.

Идет и думает:

«И на что нечистому эдакие кони? Ему на козле скакать положено. Эх, знал бы дорогу, сам бы, кажись, в пекло пошел да и вывел оттуда лошадок наших».

Только сказал, глядь: перед ним большой камень. И под камнем нора.

Заглянул он в нору, — глубокая, так холодом и несет. Обогнул камень и пошел дальше.

Шел, шел, ни вправо, ни влево, а все прямо да прямо. Смотрит: опять тот самый камень и нора холодом дышит.

Что за чудо? Он опять обогнул камень и дальше идет.

Идет-идет, идет-идет, — и пришел. Опять перед ним тот же камень, а под камнем — нора.

— Ну, — говорит, — которую дорогу не обойдешь, не объедешь, та, стало быть, и прямая.

И, недолго думая, полез в нору.

На земле — день белый, солнышко, теплынь, а под землей холодно да темно. Ночная дорога — длинная. Притомился старичок, продрог.

«Что, — думает, — уж не повернуть ли мне назад?»

А тут, глядь, и кончилась нора: вышел он на простор.

Вышел и смотрит по сторонам, — как тут под землей не́люди живут? А как мы живем, так и они живут. Все у них есть — небо и земля, песок и вода, березки и камушки. Только что у нас черное, то у них белое, а что у нас белое, то у них черное. Всего-то и разницы. А так — худого слова не скажешь. И лес высоко стоит, и трава густо стелется — смотреть весело.

Идет сват Наум мимо поля по дорожке, — любуется на хлеба́. Вдруг слышит: лошадь сгорготала! Он туда-сюда поглядел, так и есть — давешние кони! Забрались, татаре, в хлеб и хозяйствуют: не столько рвут, сколько мнут да топчут.

— А, голубчики, вот вы где!

Отломил он с березы ветку, выгнал коней на дорогу да и привязал их к дереву. А сам дальше пошел.

Идет, идет — видит, луга широкие, а на лугах стада пасутся. Справа-то все овцы, а слева-то все свиньи, и стережет оба стада змея. Свернулась на солнышке в три кольца и дремлет. А голову — нет-нет, да и подымет: раз направо поглядит, раз налево.

Приметила змея незваного гостя да как зашипит… А сват, недолго думая, подобрал с земли острый камешек, прицелился и бросил. Свистнул камешек и будто ножиком голову змее срезал. Она и развернуться-то не поспела. А он дальше пошел.

Шел, шел, долго ли, коротко ли, а пришел наконец. Привела его дорожка к большому дому. Он — во двор. Пусто. На крылечко, в сени — никого! А в горнице шумно, гамно, посудой брякают, песни кричат… Хоть святых вон выноси!

Заглянул старичок в дверь: полным-полно. Народу — что людей! И все такие сытые, гладкие… Кто по-городскому одет, кто по-деревенскому, а у всех одежа чистая, хорошая. Бедных вовсе не видать.

И что за господа под землей живут? Поглядел он, поглядел, и екнуло у него сердце. Глаза-то у господ у всех, как у одного, — черные, без белка. Будто уголь черны, будто уголь горят. Ясное дело — черти!

Попятился старик, да поздно. Приметили его хозяева.

— А-а! — кричат. — Сват Наум пришел! Иди сюда, сват! Садись, сват! Там не доел — здесь доешь! Там не допил, здесь допьешь! Там не допел — здесь допоешь!

И уж за рукава его хватают.

Делать нечего, собрался он с духом.

— Хлеб да соль! — говорит. И шагнул через порог.

Раздвинулись черти, дали ему место на лавке.

— Ну, ну! — кричат. — Угощайся! Больше гостей на свадьбе, больше веселья.

Посмотрел сват по сторонам, покачал головой.

— Это разве свадьба, — говорит. — Были бы у вас поминки, тогда дело другое. На поминках-то оно водится, что в дому гости, а хозяин на погосте. А свадьба без молодых не бывает.

Перемигнулись черти черными своими глазищами, рассмехнулись. А один, горбатый, седой, говорит:

— Наши молодые покуда наверху, за своим столом сидят, а придет время — и за наш угодят. Дай срок!

— Какие же это молодые? — спрашивает сват.

— Эвона! Сам сватал, а не знает. Какие у вас, такие и у нас.

— Вон что! — Примолк сват. Сидит на лавочке, примечает. Ишь ты! Ведь и впрямь накрыт у чертей свадебный стол, да мало что свадебный, точь-в-точь такой, как наверху, у богатого тестя: там поросята молочные, и здесь — молочные, там уха с головизной, и здесь — с головизной, с чем там пироги, с тем и здесь пироги…

— А вот чего я в толк не возьму, — говорит сват, — какая вам радость чужую свадьбу справлять? Не великое веселье — во чужом пиру похмелье.

— Что за чужой пир? — отвечает горбатый. — Нынче наш праздник. Как узнает тесть, что у зятя ни гроша за душой, так и начнет он его поедом есть. А муж на жене станет сердце срывать, а жена муженька попрекать, а все втроем — свата дорогого ругать, ко всем чертям посылать… А нам того и надобно. Где свары да ссоры — тут уж наша пожива, наша добыча! Так-то, сватушка!

Тут один молоденький чертик обиделся, да как закричит:

— Какой это сватушка! Не он сватал, — я сватал. Кабы не дал я жениху коней на свадьбу, не едать бы вам нынче свадебных пирогов.

— Э, нет, — говорит сват. — Не тот мастер сватать, кто сватает конем, а тот, кто сватает умом. Были бы у меня такие лошадки, как у вашей милости, я бы за своего жениха царевну высватал, а не то что…

— Думаешь умнее черта быть?

— Умней, может, и не умнее, а глупей — так, может, и не глупее!

Подмигнул молодой черт всему своему проклятому братству и говорит:

— Что ж, давай потягаемся, кто кого умней. Загадаю я тебе загадку. Угадаешь — полную шапку золота насыплю и домой отпущу. Не угадаешь — останешься здесь на веки вечные, служить мне будешь! Идет?

— Идет!

— Ну, вот тебе загадка: с копытами, а не конь, с хвостом, а не пес, с рогами, а не козел, о двух ногах, а не человек. Угадаешь?

— Как не угадать! — отвечает сват. — Обидно даже! Видно, вы наш умок ни во что не считаете.

— Да ты не финти! Говори, коли гадал!

— Что ж говорить? Где загадка, там и отгадка. Самая это ваша милость в полной форме.

Захохотали черти. Копытами стучат, рога расправляют, хвосты кажут. Смотреть страшно!

Зажмурился сват Наум, встал с места — и к дверям.

А молодой черт его за полы хватает.

— Погоди! — кричит. — Эта загадка и вправду легкая. Я тебе другую загадаю.

Рассердился сват.

— Это против уговору, — говорит. — Ну, да ладно. Хочешь умом хвастаться, хвастайся. Только уж теперь мой черед. Я загадку загадаю, а ты отгадывай.

— А заклад какой?

— Да все тот же: отгадаешь, останусь у вас навечно копыта твои чистить, не угадаешь, мне вольная воля, да шапка золота, да в придачу, что спрошу. Идет?

— Идет.

— Ладно. Слушай. Шел я путем-дорогой, видел: добро добро топчет. Взял я добро да и выгнал добром добро из добра. Добро из добра от добра убежало. Угадывай!

Стоит черт, с копыта на копыто переступает.

— Что? — говорит. — Как ты сказал? Добро добром из добра… Ума не приложу… Это, видать, от писания. Нам, чертям, эдакое и угадывать зазорно.

— Стало быть, не знаешь? Ладно, мой заклад. Или, может, хочешь — еще загадку загану? Угадаешь — все насмарку, у тебя останусь. Не угадаешь — уйду и что приглянется с собой возьму. Идет?

— Идет.

— Слушай. Шел не путем, не дорогой, видел: зло добро стережет. Взял я зло да злом зло и ударил. От того зла злу конец пришел. Угадаешь?

Мнется черт, хвост ниже земли опустил.

— Это, — говорит, — опять от писания. Откуда мне знать?

— Стало быть, — мой заклад?

— Выходит, твой!

— Ну, сыпь золото в шапку!

Насыпал черт полный картуз до самого верху.

— А в придачу-то что берешь? — спрашивает.

— А тое самое добро, что из добра выгнал.

— Да полно тебе загадки загадывать — толком говори!

Засмеялся сват.

— Видел я, — говорит, — давеча в хлебах лошадок наших свадебных. Взял добрую погонялку да и выгнал добро из добра. Вот мне этих коньков за первую загадочку и пожалуйте.

— Ладно, пусть твои. А за вторую что?

— А как шел я к вам, так приметил два стада: справа-то все овечки, а слева-то все свинки. И сторожит оба стада змея. Вы уж не гневайтесь — змейку-то я камешком прикончил. У вас, чай, и без нее этого зла довольно. А свинок да овечек мне бы с собой прихватить!

— Ишь ты хитрый какой! — говорят черти. — Да что поделаешь, бери!

Поклонился сват.

— Счастливо оставаться! — говорит. И на крыльцо.

Смотрит — что такое? Пусто кругом. Ни тропы, ни дороги, — одна трясина.

— Как же быть-то? — спрашивает сват. — Где у вас тут обратная дорога?

— А на что нам обратная дорога? — говорят черти. — От нас обратно не ходят.

— Да ведь мне наверх надо! И со всем добром. Неужто мне здесь на коне гарцевать да свиней пасти?

Усмехаются черти.

— А кто тебя держит? Иди. А не хочешь идти — на коне скачи. Ишь, кони-то у тебя какие! Царские!

Призадумался сват Наум.

— Так, — говорит. — Кони царские, стада барские, а идти, видать, некуда. Ну, что ж. Останусь у вас век вековать.

Достал он из кармана веревочку и дает один конец молодому черту.

— Подержи-ка, братец!

Тот удивился, взял. А сват Наум так и эдак веревочку натягивает, то вдоль, то поперек.

— Отсюда — туды — две сажени, — говорит. — Оттуда — сюды — три…

— Ты что это меришь? — черти спрашивают.

Поглядел на них сват Наум ско́са.

— Как это что? — говорит. — Местность мерю. Келейку ставить хочу. А поживем да попривыкнем, так и цельный монастырь построим. Чай, у вас не праведники живут, а грешники. Надо же им грехи-то замаливать…

Всполошились черти.

— Пошел ты от нас прочь, — кричат, — со своим с монастырем. Навязался на нашу голову! Гоните его, братцы! Гоните! Что смотрите!

Да как дадут ему в спину пинка…

Перышком взвился сват Наум и полетел. Сколько летел — неизвестно, куда летел — неведомо… Закрылись у него от страха глаза, и ничего он не видел. Только слышал, как ветер в ушах свистит.

И вдруг, батюшки-светы! Летел будто вверх, а упал вниз. Брякнулся оземь и открыл глаза.

Видит — полная ночь кругом, с неба месяц светит, и стоит он перед теми самыми воротами, откуда днем ушел. Рядом кони дремлют, а свиньи да овцы по всей дороге полегли — конца краю не видать. Ну, он хозяев будить не стал, а дождался утречка. Чуть солнышко встало, заходит в дом и говорит:

— Вот что, хозяева, пришел я к вам не без горя, да и не без радости. Пока мы здесь свадьбу играли, погорел женихов двор. Как есть — погорел, до щепочки. Только и выручил я из пекла, что овец, да свиней, да жениховых коней, да вот старую шапку и золота охапку. Получайте свое!

Потемнел было тесть. «Вот, — думает, — выдал дочку за богача, а он — погорелец. Приведет в дом пару овец да паленую свинью — и взятки гладки».

А как вышел за ворота да поглядел — сразу и обмяк.

— Зятюшка, дорогой, — говорит, — не горюй, оставайся у меня в доме жить. Мне же и с дочкой расставаться жалко. В тесноте, да не в обиде…

Поклонился зять тестю.

— Твоя воля, батюшка. Останусь. Только я ведь не один. Мой сват мне заместо отца родного, я без него и шагу не ступлю.

— А мы и ему поклонимся, — говорит тесть. — Кланяйся, дочка, проси свата нашим домком не побрезговать.

Молодая кланяется, а молодой еще ниже.

— Оставайся с нами, сват Наум, наставляй нас на ум!

Ну, что ж, погордился сват, сколько следует.

«Что вы да что вы!» — говорит. А потом и согласился.

Так и зажили они вместе тихо да мирно — себе и добрым людям на радость, а чертям — на́зло.