Быль и небыль

Змеиный язык

Расейские люди спокон веку по работам ходят. Бывает, что и до самых границ дойдут, а то и подальше.

Вот один мужик пошел, пошел себе да и зашел к черкесской границе. А там его черкесы поймали и продали на морские острова, к песьеглавцам, — вот что людей-то едят. Ну, что касаемо голов, так это, говорят, — байки. Головы у них, как у всех прочих, зато нрав чисто собачий. За нрав-то их песьеглавцами и прозвали.

Ну, купил этого мужика один тамошний хозяин и определил на конюшню, к лошадям. У него как раз тройка была — кобыла и два мерина. И ходил за ними допреж того тоже русский один, купленный человек. Три года ходил, а после зарезал его хозяин, а себе нового достал. «Пусть, — думает, — лошадок покормит да и подкормится малость, а после и сам на корм пойдет».

А русский, хоть и знает, что ждет его беда, да делать ему нечего: не убежишь, не спрячешься! Живет помаленьку.

Вот как-то раз поехал с ним хозяин в лес. Приехали, выпрягли лошадей и показывает ему старик место под большим деревом. Копай, мол, тут яму!

Что ж, рыть — так рыть! Вырыл он яму широченную, глубоченную, ну, чисто могилу, а хозяин спрятал в ту яму эдакую машину булатную, навел ее и говорит:

— Ну, русский, полезем на дерево!

Влезли. Достает хозяин из кармана дудочку и начинает тонехонько, тихохонько высвистывать.

И вот, видят, ползет к ним змей, как говорится, по́лоз, да такой огромадный, ядовитый, что трава под ним горит. Наполз он на эту яму, где они машину-то схоронили, и тут хозяин как дернет за веревочку! Стукнули булатные ножи, и пересекло змея надвое.

Хозяин сейчас с дерева долой, велит русскому рубить змея на части. Тот перерубил. Хозяин кажный кусок перемыл и склал в кадку для ветчины (там это не в диковинку, что змея солят. Народ такой — и собак, и кошек ест, и змеевиной не брезгует). А один кусок дал русскому и сказал варить.

Русский взял, положил этот кусок в котел, налил воды — закипела вода, как на огне. Хозяин говорит русскому: «Слей наземь». Он вылил воду на траву, трава ажно до земли выгорела. Такой, стало быть, в той воде яд был.

А песьеглавец опять приказывает: «Наливай другую воду!» И та вода закипела.

«Выливай!» — Вылил. Смотрит — на этот раз трава пожелтела, высохла, а не сгорела.

— Ну, наливай третью воду, сыпь крупу, да вари кашу!

Ему что? Человек подневольный — сварил.

— Снимай котелок! Подавай!

Он подал.

Взял хозяин ложку и давай эту кашу уплетать, сольцой и то не посолил.

Убрал весь котелок, остались в котле одни пригарки. Он и говорит русскому:

— Возьми, русский, вымой этот котел и чисто выскобли. Только смотри — крупинки не съешь! А как поешь — так и знай, — умрешь. Вам, русским, это не годится.

Русский говорит:

— Да у нас в Расее этого и не видано, а не то что есть. В рот не возьму…

Достал хозяин войлок, подушку, положил под дубом и лег отдыхать. А русский пошел к воде котел мыть. Идет и думает: «Смерти не миновать. Как того зарезал, так и меня зарежет. Дай попробую!»

По русскому образованию перекрестился и давай эти пригарки убирать. Отскоблит корочку — и в рот, отскоблит — и в рот.

Дочиста все съел, и мыть не надо стало.

И только он последнюю корочку прибрал, смотрит — что такое? Стало ему все понятно, все разговоры, что звери, птицы, скоты всякого звания промеж себя ведут. Как есть все уразумел. Засмеялся он. «Вот, — думает, — какая хитрость! Вам, русским, это не годится! Ишь ты! Ну, теперь мне главное дело, чтобы хозяин про это не прознал»!

Вымыл он скорее котел, отнес на место и поставил под повозку, а сам сел на пенек, про свою судьбу думает.

Вдруг и слышит, — говорит кобыла сыну своему мерину:

— Что это хозяин долго спит? Ведь нам ехать далеко.

А хозяин сразу и проснулся.

— Да, — говорит, — пора! Русский, давай лошадей, поедем!

Русский привел лошадей. Запрягли. Кадку с этим мясом змеиным на повозку поставили. Сели себе и поехали ко двору.

Под вечер добрались до места. Русский сейчас лошадок отпрег, прибрал их, корму задал.

Уж и спать давно пора, а он все ходит возле них, холит, чистит. Ему с лошадками-то хорошо: лошадки и здесь будто свои, будто русские… Никакой разницы нет.

И вдруг опять слышит он, — говорит меньшой мерин старшому:

— Вот попадаются люди добрые, да недолго живут. Тот, — говорит, — за нами хорошо ходил (это которого зарезали-то), а нынешний еще лучше ходит — и покоит, и жалеет!..

А старшой присунулся к нему и говорит, будто на ухо шепчет:

— Как он ни старайся, как ни служи, а заслуга та же будет. Зарежут словно барана.

А русский стоит себе и слухает, как меренья разговаривают.

Вот старшой опять говорит:

— Кончится этот месяц, и созовет к себе хозяин гостей. Праздник у них будет. Тут нашему конюху и конец, как тому было. Небось, помнишь?

А меньшо́й опять:

— Знал бы это русский да сел бы на меня, я б его на ихнюю границу вывез! Жалко мне парня.

Старшой мерин мотнул головой и говорит:

— Нет, ты не вывезешь! А вот я вывезу, коли он на меня сядет.

Тут мать ихняя, соловая кобыла, как топнет копытом, ажно искры полетели.

— Зря хвалитесь! На кого он ни садись, вы оба пропадете и его погубите. Нагонит вас хозяин и в куски изрубит. Вот если б он знал да на меня сел, я бы его вывезла. А ваш разговор пустой.

Пошел русский из конюшни. Идет, а сам думает:

— Ну, погляжу, если и вправду ихние слова сбудутся, и хозяин на тот месяц гостей созовет, сяду я на кобылу и попробую — не вывезет ли?

Вот и кончается месяц. По дому суета пошла, то, другое стряпают — пекут, солят, пиво варят — значит, ждут гостей.

И вправду стали гости съезжаться. Только одного какого-то нет, не приехал.

Хозяин и говорит русскому:

— Заложи мне одну лошадь, я сам за ним поеду.

Ну, русский-то и рад — заложил меньшего мерина, проводил хозяина со двора, а сам скорей в конюшню, оседлал кобылу да и поскакал на свою сторону.

Немного времени прошло, воротился хозяин домой. Только он во двор, а старшой мерин и говорит меньшому:

— А матушка-то наша убежала и русского увезла!

Хозяин сейчас в конюшню, оседлал свежую лошадь и погнал вдогон за ними.

Услышала кобыла топ и говорит русскому:

— Ну, смотри, русский, держись крепче. Да не трогай меня за повода. Я сама все знаю. И не бойся ничего — ни горы, ни воды. Вывезу!

Вот подъезжают они к реке Кубани, и тут нагоняет их хозяин.

Русский говорит:

— Ну, пропали мы! Обоим нам живыми не быть.

А кобыла подскакала к реке, да и бросилась со всех ног прямо в воду.

Она на ту сторону выплывает, а хозяин к этому берегу подъезжает.

Закричал он по-своему и тоже в реку!

Плывет, плывет, а кобыла уже берегом против воды гонит.

Только хозяин на землю ступил, она опять в воду и на свою сторону гребет. Догребла, оглянулась назад, а хозяин с этого берега снова за нею. Его вода вниз сносит, а она вверх по реке бежит.

Добрался хозяин до берега и вышел из воды, а она опять в воду — в третий раз. Выплыла на русскую сторону и говорит:

— Ну, теперь, русский, он нас не догонит. Живы будем. Только ты берегись — назад не оглядывайся и ничего не говори, а пуще всего не говори слова «чернобыл-трава». Скажешь — всю свою премудрость позабудешь.

А хозяин уж видит, что не догнать ему русского. Стоит на своем берегу и кричит:

— Русский! Русский! Я тебя поил, кормил, а ты мою лошадь угнал! Отдай хоть лошадь! Я тебе за нее чернобыл-травы дам. Богатый станешь, счастливый станешь! Только скажи: дай мне чернобыл-травы. Ну, скажи!

А русский уж знает: и слова не сказал, и назад не поглядел. Поскакал дальше.

Увезла его кобыла за русскую границу и говорит ему:

— Ну, теперь слезай с меня и все чисто снимай — седло, уздечку — все! Я больше к хозяину не пойду: мне у него живой не быть. Только смотри, русский, никому не сказывай, что́ ты теперь знаешь. А как скажешь, и часу не проживешь, помрешь сразу. Слышишь? Я тебе добра хочу — зря говорить не стану.

Сказала и пошла вольным ходом в заповедные луга, а русский своей дорогой идет.

Идет он, глядит по сторонам и радуется: Рассея кругом! И горки и пригорки, и леса и переселки, и луга и поля — все, как есть — Рассея. Землей сыт, ветерком пьян. Хорошо! А дорожка-то вьется, вьется и привела его к большому озеру. Славное озеро — продовольствие для диких птиц! Шагает он бережком и видит: летит великое стадо гусей. Он голову закинул, смотрит, а задние гуси вдруг и зашумели переднему:

— Давайте на этом озере садиться, тут и пространно и сытно.

А передний кричит:

— Нет, дальше полетим! Тут хоть и сытно, а тратно, много бьют!

Полетели они дальше, а мужик низом идет. Дошел до лесу, видит на краю леса преогромный дуб стоит. Гуси и закричали:

— Давайте на этом дубе садиться!

А передний им отвечает:

— Что вы! Нельзя! Вон черная туча заходит. Ударит она грозой в этот самый дуб и разобьет его от вершины до корня.

И полетели гуси дальше. А русский стоит, смотрит на дерево и удивляется.

«Ишь, — думает, — экая деревина! Верхушки не видать. Сучья такие густые, что и дождь не пробьет, — и пропадать ему!»

И тут подъезжает к лесу помещик на паре коней. Поглядел по сторонам, где б ему от дождя укрыться, и приказывает кучеру:

— Подъезжай под этот дуб, покуда туча не пройдет.

Мужик услыхал, подошел к нему и говорит:

— Нет, сударь, не извольте тут становиться!

— Почему же?

— Потому что гром в этот дуб ударит и вас заодно побьет.

Рассердился помещик.

— Ты что за пророк?

— Пророк не пророк, а говорю, что знаю. Прошу покорно, отъезжайте!

Помещик приказал кучеру отъехать и остановиться в недальнем расстоянии.

— Ну, — говорит, — погляжу, что ты знаешь, чего не знаешь! Коли это ты меня зря под дождем держишь, шкуру спущу!

И вот ударил гром. Да ведь куда! В самую верхушку этого дуба старого.

Ударил и разбил его до корня — в мелкие щепки.

Как увидел это помещик, отворил дверцу кареты и сажает мужика рядом с собой на подушку.

— Ну, брат, — говорит, — приедем домой, я тебя деньгами награжу и тройку лошадей дам со всем убором. Верное слово!

Кто же от своего счастья отказываться станет? Кланяется мужик.

— Покорно, — говорит, — благодарю!

А с помещиком в карете сидели две собачки маленькие. Сидят они, в окошко смотрят и вдруг залаяли:

— Наши! Наши!

Мужик выглянул в окно — видит: бегут по дороге большие дворовые собаки. Это они хозяина встречать выбегли.

Маленькие им и тявкают:

— А с нами так и так случилось… Вот тут подле нашего барина мужик сидит, он нас всех от беды отвел.

А дворовые собаки отвечают:

— От дорожной беды отвел, а домашняя беда за порогом ждет.

— Кака така беда?

— Да деньги у нас украли — сорок тысяч, и со шкатулкой. Шкатулка-то и сейчас в конюшне стоит, под доской… а никому невдомек.

— А вы-то на что? — собачки тявкают. — Чего смотрели? Что вора не хватали?

— Да воры-то свои — лакей и конюх. А своих кто же хватать будет? Они нас кормят.

Услыхал это мужик и говорит помещику:

— Сударь, у вас дома беда. Воры деньги украли.

— Что ты бредишь?

— Какой бред! Сами увидите! Да вы не извольте беспокоиться. Один украдет, другой найдет. Не будете внакладе.

Приказывает помещик кучеру гнать лошадей во весь скок.

Прискакали, прикатили — смотрят: так и есть! В доме переполох, барыня плачет, люди туды-сюды бегают, — а все без толку.

Помещик и говорит мужику:

— Ну, брат, твоя правда! Отыщи ты мне шкатулку, уж сделай такую милость. Отыщешь — по-царски награжу.

Раздумался мужик: отыскать-то немудрено, да лакея с конюхом будто жалко. Что ж на радостях-то людей губить?

Он и говорит:

— Вот что, сударь, предоставлю я вам ваши денежки, только повремените малость. Далеко сейчас ваша шкатулка.

— А как далеко?

— Да вот останусь здесь ночевать, так поутру будет у вас. А раньше — ни-ни!

— Ладно!

Ушел барин к себе, а мужик прямо в людскую. Подзывает к себе лакея и конюха:

— Ну, — говорит, — братцы!..

Они сразу в ноги:

— Помилуйте! Не выдавайте!

— Не бойтесь, не выдам! Все ли только деньги?

— Все, покамест.

— Ну, подите на конюшню, принесите.

Они даже охнули, поглядели друг на друга: «Все, дескать, знает!» Пошли и принесли.

Мужик берет у них шкатулку, вынимает сто рублей: «нате, мол, погуляйте», — и опять в дом.

Поутру встает барин.

— Где мужик?

— Здесь. Дожидается.

— Позвать его сюда.

Мужичок приходит, приносит шкатулку с деньгами.

— Ну, друг мой, это услуга так услуга! А что, не покажешь ли ты мне вора?

— Нет, сударь, эти воры далеко. Они шкатулку вашу в овраге спрятали, а сами опять в работу пошли.

— Ладно, не велика беда! Главное дело — деньги нашлись. Ну, мне с тобой рассчитаться. Перво-наперво выбирай тройку самых лучших лошадей, упряжь и карету.

— Что вы, государь, на что ж мне такое богатство! Мне бы хоть какую тройку да простую бричку!

— Твое дело! — говорит помещик и призывает к себе шесть кучеров.

— Выбирай любого!

— А какой вызовется, тот и хорош будет.

Вызвался один. Мужик говорит:

— Пожалуйте ему, сударь, вольную, потому что я его в работу посылать буду.

Помещик сейчас написал ему вольную, отдает бумагу мужику, а кучеру приказывает:

— Смотри, служи ему, как мне служил. Ступай, заложи тройку соловых и такую-то бричку. — Потом вынимает денег тысяч десять, а то и побольше, и говорит мужику:

— Держи! Твое!

Мужик поклонился помещику, а помещик мужику кланяется.

Попрощались они, и съехал мужик со двора.

Едут, едут путем-дорогою, мужик и говорит:

— Остановись, кучер!

Тот придержал лошадей.

— Ну, — говорит ему мужик, — вот тебе, братец, вольная, а вот денег для начала и ступай, куда тебе надобно. Я сам себе хозяин, сам себе кучер, и ты так живи.

Обрадовался кучер, поклонился мужику в пояс и пошел свое счастье искать, а мужик дальше поехал, к себе на деревню.

Вот приезжает он домой. Народ к нему бежит, шумит… Шутка сказать, три года человек пропадал!

Позвали его и к помещику. Тот расспрашивает: как да что? А мужик все рассказывает: был в таких-то краях, всякого натерпелся, а потом вот убег и счастливо в Рассею прибыл. Помещик говорит:

— Ну, ступай домой, отдыхай после такого страдания.

Пошел мужик к себе на двор, с хозяйкой поздоровался, лошадок убрал и зажил с того дня не хуже барина.

Что ж? Денег много, лошадки хорошие — всякий проживет.

А жена смотрит, смотрит, и не понять ей — уходил муженек из дому, только и было, что топор за поясом, да лапти на ногах, а приехал на тройке и с деньгами… И так-то она дивится, что и ночью ей не спится. Терпела, терпела, да и спрашивает:

— Скажи ты мне, голубчик, где был, пропадал?

— А я, — муж говорит, — был в таких-то местах, на морских островах.

— Далеко ли?

— Отсюда не видать.

— А где ж ты эдакое богатство взял?

— Да так, счастье мне мое послужило.

— Ой, муженек, ты, видно, клад нашел… Скажи мне правду истинную. Не таись! Только скоты бессловесные молчат…

— Не велено мне говорить.

— Своей жене, да не велено! Нет, уж ты сделай милость, скажи.

— Отвяжись, жена! Что знал, сказал. А боле ничего не скажу.

Рассердилась жена:

— Врешь, врешь, старый дурак, скажешь! Скажешь! А коли не хочешь говорить, я к барину побегу и сама скажу, что ты по разбоям ходил да тринадцать душ загубил! Во хмелю, скажу, батюшка, признался.

Тесно стало мужику.

— Слышь, жена, — говорит, — коли я тебе скажу, так смертью помру.

— И-и, миленький, хоть помри, да скажи.

Что станешь с бабой делать?

— Ну, давай белую рубаху, — говорит муж.

Надел белую рубаху, лег в переднем углу под образа, приготовила помирать.

А хозяйка в головах стоит, свечку держит.

— Ну, милок? — спрашивает. — Ну?

Он уж совсем было собрался рассказать своей хозяюшке всю правду истинную, да на ту пору забежали в избу три курочки, а за ними петушок — маслена головушка, шелкова бородушка. И давай этот петушок хохлаточек своих гвоздить. Гвоздит, а сам приговаривает:

— Вот вам! Вот вам! Вот вам! Дураку и с одной женой не управиться, а у меня тридцать, да я всем порядок дам!

Услышал эти слова мужик, вскочил с лавки да за плетку.

— Вот тебе, — говорит, — жена, правда! Вот тебе, — говорит, — истинная.

Присмирела она.

— Прости, — говорит, — муженек! Прости, не гневайся!

И такая с той поры стала добрая да ласковая, все завидуют.