Быт русского народа

I ПЕРВОЕ МАРТА

Месяц март был посвящен римлянами Марсу, богу войны, который считался отцом Ромула, основателя Рима (755 л. до Р. X.). Там же в Риме существовало обыкновение в мартовские дни, чтобы отправлять поминовение по усопшим.

У многих немецких и славянских племен остались следы праздников в честь мертвых. В Богемии, Польше, Силезии, Лузации и Саксонии народ ходил с рассветом дня на кладбища с зажженными факелами и приносил жертву усопшим. В России начинают с первого марта посещать могилы родных и продолжают это с обрядным поминовением за упокой до честного семика. Это первые весенние поминки, осенними же заключается народное прощание со всеми умершими, родными и знакомыми. Есть места в России, где самые радостные дни в жизни сопровождаются прощаниями над могилой. В Смоленской, Олонецкой, Вологодской, Тверской, Костромской и в других губерниях невеста и жених за несколько времени до венчания ходят на могилу поклониться праху родителей, испрашивая у них благословения на вступление в брак. Если невеста сирота, то она в сопровождении своих подруг отправляется ночью на могилу за день до венчания, чтобы проститься с родителями. Стоя на коленях, она спрашивает у них благословения на свой брак, говоря: «Родимые батюшка и матушка, не надо мне ни злата, ни серебра, надо мне родительского благословения — благословения, родимые! — и потом, помолившись, лобзает их надгробный крест и отправляется с утешением.

II ВСТРЕЧА ВЕСНЫ

С весною наступает отрадная жизнь, с весною все оживает и радуется, все веселится и услаждает себя: и согбенные старостью лет чувствуют тогда свое перерождение. Они забывают даже, что отжили свой век, умерли для удовольствий. А вечно беспечная и игривая молодость, не размышляя, что ждет ее, предается всем упоениям безотчетной веселости: оживляет летучие свои наслаждения восторженными порывами и уносится в нескончаемую даль цветущей жизни, забывая невольно, что радость иссякнет в свое время; что ее восторги также замрут в свою очередь. Молодость не рассуждает, не верит и забывает даже свое настоящее, а это забвение утешительно для жизни.

Во все века и у всех народов, как древних, так и новых, всегда приветствовали весну особыми обрядами. У греков и римлян учреждены были особые празднества, сопровождавшиеся играми и песнями. Там в честь Флоры, богини весны и цветов, воспевали торжественные гимны и пировали по несколько дней сряду. У них начиналась весна 3 марта, потому игры их назывались цветными [704]. Женский пол, увенчанный цветочными и древесными венками, веселился в продолжение пяти дней до исступления: обнимался и целовался с мужчинами при обоюдно сладострастном пении, которое редко оканчивалось одними скрытными поцелуями: игры цветные тревожили строгую нравственность Катона. Он многократно покушался запретить беснование, как он выражался, но все его усилия оказались тщетными. Уже в его время порча нравственности сделалась повсеместною.

По разрушении Римской империи многие забавы и увеселения перемешались с обрядами разнородных племен, и встреча весны отправлялась ими уже по своему обыкновению: пировали и пели радостные песни под пляску. Почти такое же отправление встречаем между некоторыми славянскими племенами.

Словаки и венгры поныне приветствуют весну летней песнею:

Едва начинает смеркаться, девушки оставляют работу и выходят на улицу; каждая садится, подле своей хаты, и кто вышел прежде, тот заводит весеннюю песню. Голос ее далеко разносится. Подруга, услышав знакомый напев, отвечает ей другим куплетом той же самой песни. Наконец все девушки начинают перекликаться, потом собираются и вместе запевают веснянку.

В Малороссии встречают весну особыми играми и песнями, известными под именем веснянок. Они поются во время хороводных игр и при встрече весны и лета [706]:

В Польше веснянки почти забыты, а в России мало известны. В малороссийских краях, кроме пения веснянок, носят еще чучело по деревням и полям, одетое в женское платье, которое называется марена или мара (призрак). Эту мару провожает толпа детей, парней, девушек и молодиц при громком пении. В Украине носят сделанную из дерева ласточку и поют песни в честь весны.

В некоторых местах России веснянки известны только в явлениях духов, которых представляют в женском виде и думают, что они появляются весною, как зимнянки зимою, осянки или оснянки осенью.

Весну встречают еще окликанием. В Смоленской губернии дети, девицы и пожилые женщины влезают на крыши домов, скотных сараев или сходят на гору и кличут весну.

Другие им отвечают:

Кличка весны изменяется по местностям. В XVI веке существовал обычай, как видно из «Стоглава»: поутру рано жгли солому и кликали мертвых. Во многих местах Польши окликают весну рано поутру, в Великий Четверг, и в этот день купаются до солнечного восхода, чтобы здоровым быть весь год. Такое поверье существует и в Малороссии: кто успел выкупаться до солнечного восхода, тот оставался в полном убеждении, что к нему не пристанет никакая зловредная болезнь. В деревне Сосновке (Чистопольского уезда Казанской губер.), когда запоют первые петухи, тогда девушки и парни бегут зачерпнуть воды из речки Вахты, пока ворон не обмакнул в нее крыла, и умываются этой водою. В уездах Буйске и Сольгаличе (Костромской губ.) поселяне погружаются три раза в воду и, кувыркнувшись на земле столько же раз, влезают потом на угол избы и поют песни в честь весны или скачут через плетень огорода, лазают на деревья, вертятся около стогов сена, кувыркаются, катаются по зеленой траве и поют:

В Буйске, когда не вскрылись еще реки, девушки, схватясь за руки, вертятся около проруби и приговаривают: «Весна, красная весна! Приди, весна, с милостью, с милостью, с великой благостью»; или входят в воду по пояс, плещут водою и, взявшись за руки, говорят: «Вода весенняя, здоровая! Дай и нам здоровья». Многих больных нарочно приносят в Великий Четверг к ручью, и их омывают вешней водою, полагая, что она излечит их. В Олонецкой губернии весна начинается довольно поздно, первого мая. В это время там встречают весну с соломенным чучелом, утвержденным на шесте, и ставят его на возвышенном месте. Тут приготовлены пироги, разные кушанья и водка; садятся около чучела и пируют; потом зажигают его и пляшут вокруг, пока он не сгорит. В Калужской губернии зазывают весну, собираясь на холмах или полянах, и в честь ее поют песни. В Тульской губернии закликают весну с фоминой недели. Перед заходом солнца собираются поселяне обоего пола на ближний холм или пригорок, оборачиваются лицом к востоку, читают про себя молитву и потом становятся в хоровод. Избранная запевалыцица, держащая в одной руке хлеб, а в другой красное яйцо, распоряжается хороводом.

Потом все начинают петь хороводную песню:

В некоторых местах встречают первый весенний дождик с особою радостью. Многие нарочно выходят из домов, чтобы им ороситься, думая, что в это время сила его так животворна, что мгновенно укрепляет тело и предохраняет его от многих недугов. В Малороссии причитают на этот случай:

Подобного почти содержания припев сохранен в Нерехотском уезде Костромской губернии.

В Шуе (Владимирской губернии) существует причитание к дождю: «Мать Божая! Подавай дождя на наш ячмень, на барской хмель», а когда дождь пойдет большой: «Уж ты, дождь, дождем поливай ковшом на наш ячмень, на барской хмель». Там же к заре, после первого весеннего дождя: «Зоря-зоряница, красная девица! Ты по лесу ходила, ключи потеряла; месяц видел, солнце скрал».

В Сербии и Валахии приносили жертвы богу Папалугу, чтобы он посылал дождь на хлебный посев [707]

Венгерские словаки, обращаясь к солнцу с испрошением у него животворной силы на посев хлеба, говорят причитание:

Существует поверье, что при первом громе надобно выбежать из избы и подпирать спиною плетень, дом, дерево или другое что-либо в том предубеждении, что этот гром дает телу крепость и оживляет растения, до того времени еще безжизненные. В последнем случае предрассудок имеет в своем основании физическую справедливость.

Электрическая сила грома, действуя благотворно на природу, оживляет зелень полей и крепит все растущее; но с тем вместе она и опасна: действуя большею частью сокрушительно, она убивает человека и часто зажигает здания.

Когда падает при громе дождь, тогда спешат умыться им или собирают его в чаши, моют больных и дают его пить.

III КРАСНАЯ ГОРКА

Наступила весна, а с нею повсюдная радость. Поселяне собираются на горку и с нее приветствуют наступающие весенние забавы. Юная природа оживляет тогда еще более молодость, и веселые девушки, одушевленные новой жизнью, не довольствуются воспеванием животворной весны: они встречают ее хороводными играми, поздравляют ее непритворной радостью, как дорогую гостью, возвращающуюся к ним с небольшого зеленого холма, который посему называется Красною горкою. Это обыкновение во всеобщем употреблении. Оно начинается с Фомина воскресенья, которое в восточной церкве именовалось Новым, а в западной — Белым воскресеньем.

У славян, литовцев, немцев, одним словом, у всех народов, были священные горы, горки и крутицы. Там стояли истуканы, горели огни для жертвоприношений и совершались разные священные обряды и моления. У киевских славян были Поклонные и Лысые горы, у прочих, как-то: польских, богемских, моравских и силезских — Священные, Красные, Русые, Черные, Червонные и гремучие. На Красные собирались духи мужского, а на Лысые — женского пола.

По всей России встречается большое множество названий Красных гор и урочищ, но для игр избираются преимущественно Красные горки по своему приятному местоположению. Толпа поселян обоего пола, сделав приветствие весне, идет с горы с пением и потом начинает хоровод или другого рода забавы и игры, но эти забавы не везде сопровождаются единообразно. В слободах Переславля-Залесского {Владимирской губер.) поселяне собирались в Фомино воскресенье после обеда с поздравлениями к тем, у кого в прошедшем году были совершены свадьбы, и приговаривали им: «Вьюн, вьюница! Отдай наши яйца». Молодые их дарили яйцами, куличами, поили пивом и вином. В Костромской губер. подходят к окну домохозяев и поют: «Вьюн да вьюница, давай яйцо, а не дашь яйца, придет ветрица». Если поздравление происходит под окнами новобрачных, то они угощают их пирогами, яйцами и пивом. Такое поздравление известно там под именем вьюнит-ства.

Что значит вьюн, вьюница и вьюнитство? Должно думать, что это испорченное в простонародии слово юный, молодой; вьюнство — молодость, вьюнитствовапгь — поздравлять молодость, особенно молодых супругов. Последнее заключение вывожу из того, что в Галиче (Костромской губер.) во время радонац (Фоминой недели) поселяне распевают песни под окнами молодых: «Юница, молодица! Подай яйцо в перепечу». Или поют:

Молодые угощают ребят перепечью, калачами, казанками, ладышками, пивом и вином, а девиц красными яйцами и пряниками.

В некоторых местах Рязанской губернии девушки и женщины одеваются в черное и белое платье и после обедни идут на кладбище с запасом разного кушанья и питья; плачут над могилами своих родных и близких, сердечно их вспоминая, и поднимают такой страшный вой, что мертвым не дают покою. Понаплакавшись вдоволь, садятся пить и есть на могилах; остатки бросают нечистым духам, чтобы они не тревожили усопших, а оставшееся вино льют на могилы из предубеждения, что оно предохраняет гробы от зловредных духов. По окончании этого обряда возвращаются домой: там переодеваются в праздничные одежды и выходят на Красную горку. Здесь начинают уже разные хороводные забавы. В Смоленской губер. празднество, которое совершается на Красной горке, называется толпищем. <Оно> соответствует древнему славянскому обряду стадо, сопровождается пением песен и играми.

В иных местах Горка составляет гулянье на Св. неделе, в других в Фомин понедельник, а в иных в Юрьев день, в который выгон скота в поле сопровождается служением молебнов для предохранения его от всех недугов, а потом радостными песнями и ночным хождением около стад, <думая>, что этим действием прогоняется нечистая сила, которая в то время бывает самая злая и чрезмерно портит скот. В других местах время Красной горки почитается благоприятнейшим для свадеб. Вообще Красная горка есть первый весенний праздник, и она, смотря по местности, начинается то детской игрою, то хороводами Есть еще обыкновение, что с окончанием весны один из мужчин наряжается кобылою и пугает ребятишек. Это делается для того, чтобы они боялись своих отцов и матерей, и когда они заплачут или не слушаются их, тогда стращают: «Bom npugrem кобыла, вот идет кобыла», — и ребенок смиряется. Пугают еще для того, чтобы ребятишки не просили скоромного в постные дни.

Нельзя определить, даже указать на игры и хороводы, какие именно совершаются в это время. Все зависит от образа жизни и наклонности поселян к забавам.

Вот образец встречи Красной горки в Пензенской губернии. В этой встрече перемешаны игры и забавы, принадлежащие или собственно одной игре, или одному хороводу.

Во восьмой день праздника после Светлого воскресенья, называемого Фоминым воскресеньем, начинается у девушек первое весеннее гулянье, известное под именем Красной горки. Вечером собираются девицы и составляют хоровод; к ним присоединяются молодайки (молодые женщины). Разделяются на две половины и становятся друг против друга в два ряда на несколько саженей в длину. Первая половина, подходя к другой, поет:

и, дошедши до другой, она возвращается назад и становится на свое место. Потом другая половина также, подходя к первой, поет:

И таким образом продолжают петь попеременно и потом отходить на свое место.

В продолжение этой песни девицы приближаются радостно друг к другу и потом отступают.

По окончании этой забавы набирают несколько девочек и мальчиков, рассаживают их на небольшое друг от друга расстояние, окружают их, сцепившись рука с рукой, и, идучи вокруг них, поют:

Пропевши это, спрашивают у сидящих: «Поспел ли мак?» Те отвечают: «Еще только посеян». Потом опять поют то же и после опять спрашивают: «Поспел ли мак?» Те отвечают: «Цветет». Еще раз спевши то же самое, спрашивают: «Поспел ли?» И когда будет ответ: «Поспел», — тогда начинают сидящих мять, коверкать и трясти. Если та игра наскучит девицам и им захочется поплясать, то все они становятся в большой круг, а две из них побойчее выходят на середину, начинают первые петь и плясать, а за ними поет и пляшет весь круг:

Пляшущие, притопывая ногами, приговаривают еще: «Гоц! Гоц! Гоц!»

Устав от пляски и песен, девицы заводят другую игру — дергать редьку. Она совершается так: здоровая из девушек садится на лугу; на ее коленях садится другая, которую она обхватывает и держит под руки; на коленях другой — третья, и так далее, пока из них образуется довольно длинный ряд. Одна подходит к сидящей в корне и говорит: «Кума! Продай редечку». Та отвечает: «Поди, выдерни на том конце». Покупательница идет на другой конец, берется выдергивать последнюю из сидящих и начинает тащить ее. Если вытащит — хорошо, а нет — так опять идет к первой и жалуется ей, что редька слишком туга: не велит ли она выдернуть из середки? Та отвечает ей, что она не хочет портить грядки, а хочешь, так дергай с конца. Последняя опять подходит к концу и уже здесь непременно вытаскивает одну, за ней другую и так далее до последней, которая, будучи всех сильнее, тащит всех за собою.

У крестьянских молодушек есть положение: проиграть первый вечер до белого света. Надобно или поплясать, или песенки попеть. Одна, поопытнее из них, начинает:

Вообще думают, что с наступлением Красной горки впервые начинают горелки и запевают хороводную песню просо сеяли.

Некоторые из наших писателей составили особый праздник под именем вьюнишника потому только, что он совершается в Семеновском уезде (Нижегородской губернии) на Святой неделе в субботу, и там поют песни молодым супругам, бракосочетавшимся в прошедшем году. Я не считаю это за отдельный праздник, ибо вьюнишник поется в одно время с Красною горкою, и песни его одного почти содержания, наприм.:

Вьюнишник употребляется еще для молодых, вместо застольной песни.

Молодые потчуют их вином, закусками или дарят чем-нибудь. Они благодарят:

Потом молодежь обходит прочих новобрачных с вьюнишником или поздравлением. К вечеру собираются в питейный дом, пьют на собранные деньги и закусывают полученным от молодых [709].

IV РАДУНИЦА

В разных местах называется радуница различно, как то: Радовницею, Радуницем, Радоницею и Навий день. Все это воспоминание за упокой и во многом сходствует с тризною и стравою. Радуница не везде приходится в одно время: большею частью бывает в фомино воскресенье, Фомин понедельник или в десятый день от Пасхи, во вторник — последнее чаще всего празднуется в северо-восточной России. В Малороссии она называется проводами, гробками и могилками, потому что там в Фомин понедельник совершают поминовение по умершим. Радуница превратилась впоследствии в Родительскую субботу. Радуница происходит от слова радоваться, а навий от древнего славянского слова наве, означающее покойника, мертвеца. Народ, поминая в это время родителей, думает, что они радуются с ними. Не без основания историограф Карамзин заметил, что радуницею назывался какой-нибудь языческий праздник у славян и бывал в начале апреля, потому что Пасха приходилась в то время марта 28 [710].

Из поминальных дней особенно замечательна Родительская суббота. Поминовение родителей так важно, что считают за грех заниматься работою во время поминок, и тогда не должно поминать их блинами. Поэтому приносят на могилы пироги, калачи, кашу, кутью, яйца и разные жареные и вареные кушанья. Суеверие заставляло часто священника снимать с себя ризы, или епитрахиль, и постилать на могиле при совершении литии; по совершении литии священник с причетом и поминавшие съедали все принесенное. В прежние времена народ поминал умершим с языческими обрядами: совершив над могилами усопших поминовение, оставлял сродников плакать и рыдать. Женщины и мужчины, вспоминая добрые качества покойника, наполняли воздух плачевным воем: потом садились на могилу, угощали друг друга пивом, вином, пирогами, блинами, яйцами и проч.; остатки бросали злым духам. При питии вина отливали часть на могилу, а последнее сами выпивали.

Радуницкие поминки всегда сопровождались чрезмерным упоением, от того вошло в поговорку: «Выпили пиво об маслянице, а с похмелья ломало после радуницы».

В Фомин вторник толпы народа с узелками идут поутру на могилы своих родителей совершать по них поминовение и там, оплакивая их смерть, пируют целый день. Тогда считается за великий грех, если кто не служит панихиды. Многие думают, что души умерших встают во время поминовений из темниц (из гробов), радуются и слушают поминальную обедню в церкви, за алтарем, Те же родители, коих дети не пришли поминать, плачут тогда весь день. Самая поминальная пища, которая должна состоять преимущественно из кутьи, 'пирогов, сырников и яиц, разделяется будто бы мертвыми, выходящими невидимо из темниц, и присутствующими с живыми до солнечного захода. Такое мнение господствует даже между простолюдинами в Петербурге. Тут одинаково совершают обрядные действия в Фомин вторник, называющийся Радуницею, а само действие поминовения христосованием с родными; потому непременно берут окрашенные яйца и кладут их на могилу. Некоторые зарывают окрашенные яйца в нарочно выкопанные над могилой ямочки. Верят еще, что если в Радуницу случится представление света, то вышедшие из темниц предстанут прямо в рай с поминающими их.

В Пермской губернии, во вторник на Фоминой неделе, ходят поутру на кладбище поминать усопших, запасаясь крашеными яйцами, блинами и разными кушаньями, остатки раздают нищим; весь день проводят в гулянье и прогулках.

В других местах после пиршества оставляют на могилах, подобно грекам и римлянам, крашеные яйца, которые у них изображали умилостивительные жертвы по умершим. Водится исстари обычай, что женихи и невесты ходят на могилы своих родителей просить у них благословения на брачный союз и в знак их согласия оставляют яйца на могилах.

Стоглав осуждал оклички на Радуницы и вьюницы, но обычай удерживает их доныне.

Нигде родительские поминки не производились и не производятся с такою веселостью, как в Малороссии и в Белоруссии. В Киеве сходились и теперь сходится на гору Щековицу не только простой народ, но и почетнейшие граждане. Там сначала отправляют панихиды над умершими, а потом каждое семейство, сев в кружок близ родственной могилы, поминает родителей, родственников, друзей, знакомых и все, что дорого для их сердца. Едят и пьют за упокой, желают усопшим Царствия небесного за их добрые дела; прощают нанесенные им обиды, не желая препятствовать им идти прямо в рай, и просят их не препятствовать им. Когда немножко поразгуляются, тогда заставляют семинаристов или учеников бурсы петь духовного содержания стихи, но печальным и погребальным напевом. Это так трогает настроенную их чувствительность, что они для удержания своих слез запивают горе вином, произнеся: «О, як оце жалостливо! Сховав риднего и ридненьку, хтож мене приголубе? Чи чуете вы, мий батеньку и моя мату-сенька? Чи вам там лучте, чи нам тутечки?» После многих возгласов старший из поминальщиков обращается к плачущим и говорит: «Давайте ж скорий чарку горилки — утолым горе!» Когда и это не помогает, тогда обращаются к скрипачам и говорят: «Музыка! Нутеж заиграйте, да так, щоб плакало усе навзрыд». Скрипачи играют заунывные или похоронные песни, и все плачут. «Годи! Чи перестанете ж играты? Не бачете, як вси взрыдалы, мов с изнова риднего хоронют». Скрипачи начинают играть веселые, и все, забыв горе, бросаются вприсядку. Поминки обращаются в безотчетный разгул, который иногда продолжается всю ночь. На другой день говорят только: «Ой, болит моя головонька». Чтобы прогнать головную боль, похмеляются; похмелье иногда длится несколько дней сряду. Почти то же самое происходит в Полтавской, Черниговской и Харьковской губерниях.

В Белоруссии также собираются на кладбище. Там на могилах родных катают красные яйца, которые отдают нищим. На могиле, политой медом и водою, раскладывают кушанье и приветствуют покойников: «Святые радзицили! Хадзице к нам хлеба и соли кушац». Потом старые и малые рассаживаются по местам. Кушанья должны быть нечетные: пять, семь, девять и т. д. и без подливки (соуса). Необходимо, чтобы тут находились мед, творог, блины, гречаники, колбаса и свинина. Кто бедный, тот просит у зажиточного, который всем наделяет его. Остатки отдают нищим. По окончании угощения обращаются к покойникам: «Мои радзицили! Выбачаице, недзивице; чим хата богата, тим и рада». После отправляются в корчму и там поют и танцуют. Радуницу отправляют здесь еще весною, когда растает земля, и думают, что тогда родителям тепло, потому, разговаривая с ними, желают им: «Дай вам Бог легко в земле лежати и Христа в очи видати» [711]. Обычай посещать могилы родительские есть языческий: он был известен всем народам на востоке, оттуда перешел в Европу. Поговорка у римлян: «De mortuis aut bene aut nihil» (об умершем или хорошо, или ничего), конечно, произошла из благоговейного воспоминания об умершем; но места вечного жилища постоянно напоминают живым утрату сердечную и потому служат предметом посещений, слез и священных поминовений.

V ЗАПАШКА

При посеве хлеба и начале жатвы поселяне соблюдают особые свои обряды. Не начинают ни орать, ни сеять, ни косить, ни жать, не помолившись сначала Богу и не спросив у Него благословения на свой труд. Земледелец обращается в ту сторону, в коей, по его приметам, благоприятны предзнаменования; чистое небо и тихий ветерок. Набожно он кланяется на все четыре стороны. Потом, постояв несколько времени на своей полосе, он осматривается вокруг себя, поднимает глаза на небо и замечает на нем движение облаков; наблюдает полет и крик птиц, следит <за> первой поступью лошади и быка, когда впрягает под плуг, и потом, перекрестясь, говорит: «Благослови, Господи Иисусе Христе! И помилуй нас». Сколько предчувствий волнуют в то время его душу! Предзнаменования устрашают его, он не верит и в самые счастливые приметы, которые часто обманывали его. Он берет плуг, закидывает его на свою ниву и со словами: «Помоги, Боже!» — начинает пахать.

Запашка его пошла удачно и скоро. Во время работы погода стояла хорошая, небо было чистое и светлое, зелень повсюду пробивалась, и из этих примет он выводит предзнаменование о богатом урожае. Его работа приходит к концу, и он радуется вдвойне. Все предвестия благоприятные, ускоряют его труд и, наконец, настает последний день запашки, уборка. Он и ее счастливо окончил — вот его радостный праздник.

Издавна существует обычай помогать друг другу во вспахивании поля, и это называется помочи — от слова помочь, пособить. Это обыкновение есть общее между крестьянами и помещиками. Каждый житель деревни, имея большие поля и не успевая убрать их, извещает околоток о подании ему помочи. Это делается в праздничный день. Нива покрывается поселянами; труд их облегчается песнями, и в один день оканчивают то, что хозяину пришлось бы сделать в месяц, В продолжение помочей хозяин угощает обедом и несколькими ведрами пива; потом, с наступлением вечера, все тянутся гужом в дом хозяина, который благодарит их ужином. Тут выпивают прощальный ковш пива домашнего и расходятся по избам весело.

Не везде вспахивание полей известно под одним именем запашки. Местами она называется опашкою. Недостаточные хлебопашцы вспахивают поля по очереди: одному мужику помогают другие на одной неделе, а тот им в свое время, так что у трудолюбивых мужиков полевые работы идут рука об руку. В деревне варят тогда брагу и пиво и по окончании работ угощают взаимно. При засевании ярового хлеба женщины готовят яичницу и пирушку; по обычаю они пируют сами [712]. В праздничный день сходятся поселяне в церковь отслушать благодарственный молебен; другие приносят в церковь на освящение часть баранины или что-нибудь из птицы, особенно черного петуха и хлебы. После молебна берут с собою мясное, оставив хлебы священнику; варят и жарят и приглашают на общий пир священника, своих родственников и всех своих соседей, чтобы отпраздновать опашку или запашку. Не повсюду в употреблении эти празднования; часто совершают запашку без угощений.

Засев полей производится более или менее со священными обрядами. В юго-западной части России священники окропляют водою поля и благословляют земледельца на посев. Мужик, повесив на шею котомку или торбу с зерном, берет горстью зерно и сеет в одну сторону, сначала преимущественно тем зерном, которое сохранилось от первого января, когда дети ходили по домам поздравлять хозяев с Новым годом и посыпали зерном. Малороссиянин говорит при посеве: «Роды, Боже, овес, ячмень и гречку, хоть всего по тришечку; роды, Боже, лен и коноплю на весь христианский мир».

В некоторых местах России мужик засевает первоначально ржаной просвирою, той самой, которую он получил в день Благовещения.

Посев называется в Литве, Белоруссии и Малороссии засивками; в северой-западной России — засевками и посевками; в восточной части — засев. Последний день сеяния называется досевки; в Малороссии — досивки. Везде окончание посева есть радостный день для хлебопашца, и потому в иных местах бывают угощения. Нарочно варят пиво и закалывают свинью, если это бывает яровой посев, или пекут калачи и пироги, если озимый.

Во многих местах северо-восточной России существуют посевные предрассудки. По отслужении молебна под открытым небом приходский священник читает заклинательные молитвы, изгоняет нечистых духов и потом благословляет поселян. Между тем одна здоровая и крепкая баба, и непременно должна быть баба, поцеловав крест, хватает священника поперек во всем его облачении и перебрасывает через себя три раза; потом простолюдины принимаются катать его по ниве, несмотря ни на грязь, ни на кочки. Если священник противился такому обряду, то мужики замечают ему с неудовольствием, говоря: «Ты, батюшка, верно не желаешь нам добра; не хочешь, чтобы у нас был хлеб; а ты же, наш отец, кормишься нашим хлебом». Священник невольно должен покориться невежественному предрассудку. Хорошо, если нива сухая. По совершении обряда толпой отправляются домой, угощают священника со всем его причетом и всех своих соседей. Если пир проходит без всяких раздоров, то предзнаменование благоприятное.

В некоторых местах совершают еще так: когда довольно взойдет хлеб, тогда народ просит священника отслужить молебен в поле. Потом угощают его обедом; после обеда женщины катают священника с причетом по зеленому хлебу.

VI КУКУШКА

Верование в таинственные голоса животных, из коих выводили предзнаменования для жизни. настоящей и будущей, существовало на, востоке с незапамятных времен, и нет сомнения, что отсюда оно распространилось по Греции, особенно оно господствовало в высшей степени у римлян среди их жрецов и птицегадателей, которые нередко останавливали важные государственные дела, если священная птица во время гаданий кричала голосом неблагоприятным. В числе таковых известна была римлянам кукушка (cuculus). Ее название сходно со многими иностранными словами: у индейцев она называлась кокила, у греков кукос, у англичан и французов куку, у немцев кукук, у литовцев кукулка и зезула, у поляков кукулка, у чехов кукачка, жежгулька, у малороссиян зозуля, в России кукушка.

В древней части света и во всех странах Европы кукушке приписывалось предвещательное свойство. Если она прокричала куку над домом, то думали и теперь думают, что кукушка предсказывает смерть кому-либо из домашних. Вещий голос ее наводил страшное уныние на весь дом [713].

Если кто услышит ее в первый раз, имея при себе деньги, тому быть богатым. Услышит ли девушка, имея при себе деньги, быть ей замужем за богатым. Поселянин, начинающий в первый раз свою работу при куковании, уверен, что его труд не останется без вознаграждения. Доныне господствует мнение не только в России, но и в Европе, что когда кукует кукушка, надобно предлагать ей вопросы о долголетии своей жизни, и сколько раз она прокричит, столько лет жить на свете. Случалось слышать, что старики, стоящие одной ногою во гробе, спрашивали у кукушки: «Кукушка, кукушка! Скажи: сколько лет мне жить на свете?» Она, бывало, прокричит раз сорок; старики радуются и рассказывают об этом встречному и поперечному. И кто не хочет жить! Но оказывалось, и весьма часто, что пророчество кукушки как ворожеев было недельное: старики не переживали полгода. Молодые девушки, и все неопытные, любят спрашивать у кукушек. Случалось, что на вопрос о их долголетии кукушка прокричит раз пять или два раза. Сколько тогда горестей от ее зловещего голоса! Но молодые, наперекор вещанию, живали до глубокой старости. В Малороссии девушки, услышав кукушку, останавливаются с трепетным волнением и спрашивают: «Зозуля, зозуля! Скажи: чи багацько осталось мени житы?» Зозуля молчит; они вновь повторяют вопрос, зозуля не отвечает; они сердятся, но спрашивают, и вдруг она, как нарочно, прокукует один раз, тогда рассерженные бросают в нее землю, сгоняют с дерева, говоря: «Бреше, зозуля!» Когда льстят нам, тогда мы верим и самой лжи. В народе осталась песня о кукушке:

Во многих малороссийских думах и песнях отразился пророческий голос кукушки, например, в думе о гетмане Наливайко о восстании его против Польши (в 1596 г.) [715].

В думе «Поход на поляков за смерть Павлюка», (1639 г.);

В Малороссии существует поверье, что если кричит кукушка после дней Петра и Павла, то это значит, что не будет изобилия в хлебе. В день св. апост. Петра и Павла пекут из творога на масле и яйцах круглые небольшие сырники, которые называются мандриксши, и едят их, веря, что кукушка не будет кричать более. Если после этого времени кукушка кричит, то она кукует уже так, как будто бы чем-нибудь подавилась, почему и говорят: «Зозуля подавилась мандрикою». У немцев также есть поверье, что если кукушка перестала кричать после Иванова дня (июня 24); то наверно будет голод в том году [716].

В Орловской губернии на праздник Петра и Павла девицы и молодые мужчины ходят в лес завивать венки. С собою берут яйца вареные, пироги и караваи, печеные на яйцах, масле и молоке, угощают друг друга. При плетении венков поют хороводные песни. Боятся заходить далеко в лес, веря, что русалки скрытно качаются на зеленых ветвях, нападают на людей и щекотят их до смерти.

Во многих местах совершается поселянами крещение кукушек в третье, иногда в пятое, шестое или седьмое воскресенье по Пасхе, а более в день Жен-мироносиц. Женщины идут в лес, выбирают там две молодые кудрявые березки и, нагнув их, переплетают ветвями; потом связывают платками и полотенцами, образуя из них венок, к которому привешивают два креста. Две женщины, желающие жить в дружбе, или, как они говорят, покумиться, ходят вокруг венка в разных направлениях и целуются крестообразно три раза сквозь венок. Прочие женщины поют между тем:

Затем они меняются крестами, именуются с того времени кумушками и живут между собою в дружбе. После готовят женщины яишницу, пируют и пляшут под плясовые песни. В Орловской губ. кумятся и мужчины. Кумы, надев крестик на траву кукушку, кладут ее на разостланный платок, садятся вокруг, меняются крестами и вступают в кумовство. Потом едят яишницу [717].

В Литве на третий день Светлого Воскресения собираются деревенские молодые девушки и мужчины в один дом. Там поют сначала разные песни, а потом пляшут танец гиагузи. Девица особой красоты управляет этим танцем и называется зозулею (giegiely). Она садится на стул с завязанными глазами, прочие делают около нее коло и пляшут. После каждого круга подходят мужчины к сидящей и, взяв за руку, поют:

Царица, узнав голос, милый для ее сердца, развязывает свои глаза, избирает трех молодцев и танцует с ними, но преимущественно с тем, кто ей ближе к <душе>. При расставании с ними она дарит каждому по пестрому кушаку своей работы; молодцы одаривают ее со своей стороны. С этих пор девушка называет их братьями, а они ее сестрой. Эта забава, вероятно, произошла из народного предания о сестре и трех братьях, которые, под начальством неустрашимого литовского князя Кейстута, пали на поле битвы против рыцарей-меченосцев. Сестра не могла перенести горести: она оставила родительский дом, скиталась по лесу и рыдала. Верховный литовский бог, сжалившись над нею, превратил ее в кукушку.

В России вдова и сирота называются простолюдинами горемычной кукушкою, горькою кукушкою. Есть даже трава кукушкины слезы (orchis latifolia) [718].

В народной сказке «Девица-красавица» говорится, что она превращена чародейкою в кукушку по собственному ее желанию, чтобы жить неразлучно с тремя убитыми на войне ее братьями, которые всякую ночь являлись к ней и просили не расставаться с ними. [719].

Днепр, Волга и Двина были прежде людьми: Днепр — брат, а Волга и Двина — сестры. Еще в детстве остались они круглыми сиротами и, не имея куска хлеба, должны были сыскивать пропитание дневной работою не по их силам. Когда это было? Очень давно, говорят старые люди, и прадеды наши не помнят. Выросли братья и сестры, а счастья им все нет как нет. Каждый день, с утра до вечера, все работа да работа, и все <для> дневного пропитания. Одежда у них была, какую Бог послал! Найдут лоскут в сору и тем прикроют свое тело. Натерпелись, бедные, холоду и голоду; надоело им житье, хуже горькой редьки. Один раз после трудной работы в поле сели они под куст доедать последний хлеба кус; съевши его, поплакали, потужили, думали и придумывали, как бы им прожить свой век и иметь свой хлеб; как бы иметь одежду и, ничего не работая, кормить и поить других. Вот придумали отправиться по белу свету искать талану, а от людей привету; искать и отыскивать лучшие места, где бы им можно течь большими реками, а это была тогда вещь возможная. Ходили они, ходили не год, не два, а без малого три и выбрали они места и сговорились, кому где начать свое течение. Все трое приостановились ночевать в болоте, но сестры были хитрее брата. Едва Днепр уснул, они встали потихоньку, заняли самые лучшие и отлогие места и потекли. Проснулся поутру брат, смотрит — и след простыл сестер! Рассердился он и побежал догонять их; но на дороге одумался, рассудив, что человек не может бежать быстрее реки, ударился об землю и полился догонять рекою по рвам, по буеракам, и чем бежал дальше, тем злился больше. Не добежав за несколько верст до моря, гнев его утих и потом скрылся в море, а две его сестры, бежавшие от него во время его погони, разбежались по разным странам и ушли на дно моря. Когда Днепр бежал сердито, тогда он изрыл крутые берега: оттого он в течении быстрее, чем Волга и Двина; оттого он имеет много рукавов и порогов.

В начале света благоволил Бог выдвинуть землю. Он позвал черта, велел ему нырнуть в бездну водяную, чтобы достать оттуда горсть земли и принести Ему. Известно, что черт всегда идет против Бога. Ладно, думает себе сатана, я сам сделаю такую же землю! Он нырнул, достал в руку земли и набил ею свой рот. Он принес Богу и отдает, а сам не произносит ни слова, потому что рот его был набит землею. Господь куда ни бросит землю, то она вдруг является — такая ровная-ровная! — что на одном конце станешь, <а> на другом все видно, что делается на земле. Сатана все смотрит и смотрит; хотел что-то сказать и поперхнулся. Бог спросил его: чего он хочет? Черт закашлялся и побежал от испуга. Тогда гром и молния поражали бегущего сатану, и он где приляжет, там выдвинутся пригорки и горки; где кашлянет, там вырастет гора, где привскочит, там высунется поднебесная гора. И так, бегая по всей земле, он изрыл ее: наделал пригорков, горок, гор и превысоких гор.

Рак — насекомое гадкое и прегадкое, во-первых, потому, что он есть создание черта, а во-вторых, что он есть пагуба для земноводных и водяных существ. По создании животных черту стало завидно, что он ничего не создал. Стал думать. Он долго думал и выдумал прехитрую вещь, преуродливую штуку; правда, он сделал ее, да не знал, <как> назвать. Вот пошел он к Богу и говорит: «Сделал я штуку, да не знаю, как назвать». — «Отдай мне, — сказал Господь, — я скажу, как назвать эту штуку». Черт стал думать: «Что ж из того, что я сделал? Я сделал, да не умею назвать, вот штука-то! Так все равно эта штука будет скитаться по всему свету; там люди узнают и скажут: «Эта штука — прехитрая штука, <не иначе> как черта!» Подумал сатана и отдал на волю Господа Всемогущего. Бог сказал: «Пусть эта штука будет рак», — и бросил его в воду в омут. Черт бросился туда и кричал от радости: «Рак! Рак!» Оттого говорять доселе: где раки зимуют, там черти в омуте, означая этим, что такой человек знает все места, что такой человек пройдоха. Хитрец хоть ничком да ползком, но доберется <до> своего — раком.

Все старообрядцы ни за что на свете не станут есть раков, почитая их созданием дьявольским.

Когда Бог создал свет и человек не грешил еще, тогда Господь удостаивал своего лицезрения и разговора каждое творение рук своих. Изо всех созданий он любил пчелу. Испытав ее неутомимое трудолюбие, Он хотел испытать верность ее, поэтому послал ее перечесть все цветы, которые рассыпал Господь по земле, и хотел знать: которые из цветов годны для меда, а которые для воска? Пчела полетела по всей земле и перечла цветы, и очень обрадовалась, когда увидела в первый раз черемуху, дятлину и медуницу. Коварная мысль скрыть их от Бога в ту же минуту бросилась в ее голову. «Про эти три цветка, — думала она, — я не скажу Богу, потому что если Он захочет отнять у меня все другие цветы, то будет довольно с меня и моих товарищей, этих трех; у них больше всех меда и воска». Вздумано и сделано. Она возвратилась, перед Богом стала пересчитывать все цветы, а о черемухе, дятлине и медунице не сказала ни слова. Но Бог спросил: «Все ли ты пересчитала цветы?» — «Все, Господи», — отвечала она. «Если все, то питайся ими и снабжай людей медом, но до тех, которые ты утаила, не смей дотрагиваться. Если возьмешь мед с черемухи, то просидишь 12 дней слепою; если возьмешь с дятлины, то ни сама не наешься, ни в улей не принесешь ни меда, ни воска; если возьмешь с медуницы, то сей же час умрешь». От этого пчелы не берут меду ни с черемухи, ни с дятлины, ни с медуницы.

Когда человек потревожил еще в первый раз жилище пчел, отняв у них мед и соты, тогда пчелы так рассердились на человека что полетели к Богу. «Господи! — сказали они, человек обижает нас: он отнимает у нас в один час все то, что мы собираем целое лето с великим трудом. Ты, Господи, дал нам жало, а мы до сих пор не знаем, на что употребить его! Позволь нам жалить людей». Господь позволил им только защищаться от людей своим жалом. В наступившее лето человек снова обобрал пчел, несмотря на то, что они и кусали, и жалили его. Пчелы опять полетели к Богу с просьбою. «Мы кусали человека, — говорили пчелы, — но он вытащил весь наш мед. Правда, тело его распухло от нашего ужаливания, поэтому мы думаем, что жало наше, стало быть, ядовитое: позволь нам так жалить, чтобы человек умирал от жала нашего». «Вы очень злые, — сказал им Господь, — ив наказание за нашу злость умирайте сами, когда ужалите человека или другое какое-либо животное». С тех пор пчела, ужалив человека, умирает сама.

Есть птичка, которая, летая в сухое время повсюду, жалко чирикает и кричит: «Пипи, пить», — и вымаливает, чтобы дали ей пить. Люди рассказывают о ней с соболезнованием. Когда Бог создал землю и вздумал наполнить ее морями, озерами и реками, тогда Он повелел идти сильному дождю; после дождя собрал всех птиц и приказал им помогать Ему в трудах: чтобы они носили воду в назначенные им места. Все птицы повиновались Богу, а эта несчастная — нет; она сказала Богу: «Мне не нужны ни озера, ни реки; я и на камушке напьюсь». Господь разгневался на нее и запретил ей и ее потомству даже приближаться к озеру, реке и ручейку, а позволил утолять жажду только той водою, которая после дождя остается на неровных местах и между камнями. С тех пор бедная птичка беспрестанно надоедает людям, жалобно просит пить, пить! Колос прежний и тот, что нынешний

В старину, а как давно, никто не помнит, рожь была не такая, как в наши годы: с корня одна солома, а на самой макушке колосок, а тогда от корня до самого верху был колос, да наливной колос, что твое яблочко наливное! Отчего рожь так изменилась? Оттого, что у баб волос долог, да ум короток; оттого, что народ стал грешить с каждым днем более и более. Один раз бабы, собравшись толпою, пошли жать рожь после дождя, а она еще не просохла после Божьего дождя: она была полна воды и зерен, частых зерен, как часты звезды. Бабам тяжело показалось жать; они, чтобы помочь своему горю, стали бранить рожь наперебой. Одна говорила: «Чтоб ты пропала, окаянная!», другая: «Чтоб тебе ни всходу, ни умолоту!», третья: «Чтоб тебя, проклятую, сдернуло снизу доверху!» Последняя брань понравилась всем бабам, и они в один голос закричали: «Чтоб тебя, проклятую, сдернуло снизу доверху!». А Господь Бог вездесущий, разгневанный их ропотом, забрал колосья и начал истреблять по одному. Бабы стоят да смотрят. Когда осталось Богу выдернуть последний колос, наш колос — сухощавый и щедушный, тогда собаки стали просить, чтобы Господь оставил на их долю сколько-нибудь колоса. Господь сжалился над ними и оставил им колос, какой видим ныне.

До согрешения Адама и Евы они ходили нагими; не чувствовали ни зноя, ни холода и не знали стыда, потому что были праведные; тело их вместо одежды было покрыто белою, как эмаль, и мягкою, как пух, кожицею, называемой чешуею. Но когда они согрешили, тогда Господь покрыл их стыдом, обнажил их, и в напоминание того, чем тело было покрыто, оставил на пальцах рук и ног по маленькому значку, называемому нами ногтем, и с тех пор людям стала одежда необходима.

В каком виде они являлись к ней, об этом ничего не говорит сказка, которая, без сомнения, переделана из литовского поверья. Самогитские девицы доныне поют:

Сколько прокукует кукушка, через столько времени должно исполниться желание девушки [720]. Изо всех этих преданий видно, что кукушка иным представлялась предвещательницею, а другим несчастною девушкой или горемычной сиротою.

В Норвегии празднуется кукушкин день, но у нас на Руси не было кукушкина праздника. Без сомнения, верование в голос кукушки господствовало у нас с весьма давнего времени, однако оно никогда не было предметом поклонения.

В народе есть поверье, что у кукушки нет самца, но его заменяет ястреб, что она кладет яйца в чужие гнезда. Жалобный голос ее возвещает ее страдание. Будто бы во время Воскресения Спасителя, когда все птицы пробудились и прославляли восставшего из мертвых, одна кукушка опоздала, и теперь в наказание должна страдать и влачить жизнь одинокую. Думают, что кукушку можно словить без всяких хитростей, стоит только, когда она кукует на дереве, опоясать его поясом, и тогда она никуда не улетит.

VII КУПАЛО

Поклонение огню и воде, очищение огнем и водою, возжигание огней и перескакивание через них — все это употреблялось в глубокой древности на востоке у всех народов.

Индейцы поклонялись огню и воде, но персы особенно чествовали огонь. Гвебры, доселе следующие учению Зороастра, видят в огне бога или духа повсюдного. Греки и римляне держали в храмах очистительные огни. Во храме богини Весты беспрестанно горел перед ее истуканом неугасимый огонь, который был столь священ, что если он нечаянно гас, то Весталку погребали живою в землю. На праздниках Цереры, Палесы или Весты и Палилии скакали через зажженные огни для очищения себя от грехов. Овидий говорит, что не только поселяне, но и скот перепрыгивал через огонь три раза и окроплялся омоченною в воде лавровой ветвью. Татары переводили свои стада через огонь. Представлявшиеся хану обязаны были прежде пройти через огонь и потом поклониться кумирам. Подарки, какие приносились ему, очищались огнем. Князь черниговский Михаил, когда прибыл в стан к монголам (1246 г.), не хотел вступить в шатер Батыев через разложенные огни. Тогда волхвы и блюстители суеверных обычаев требовали, чтобы он шел через разложенный перед ставкою огонь и поклонился священному кусту, огню и кумирам. Он отринул их требование, сказав: «Христианин не служит ни огню, ни глухим идолам». Ему объявили гнев Батыя: что он должен повиноваться или умереть. «Да будет так, — отвечал князь. — Возьмите славу мира, хочу небесной». Убийцы бросились на него по данному знаку и мучили; наконец, один из них отсек ему голову. [721]

У немцев долгое время существовал древний обычай переходить через ивановский огонь и переводить через него свои стада. Оставшиеся угли клали в хлев и стойла для предохранения скота от всякой заразы; золу бросали на поля и огороды для истребления вредных насекомых.

Ивановские огни в употреблении почти во всей Германии, России, Польше, Богемии, Моравии, Далмации и других славянских странах. Это остаток древнего языческого обыкновения, но наверное нельзя сказать, кто из них от кого позаимствовал.

Скакание имеет свое особое знаменование. У иных оно означает освобождение от колдовства и болезней; у других, когда высоко скачут, предзнаменовывает изобилие льна и долгую жизнь. Скакали еще через огонь на лошади или бросали в пылавший костер лошадиную голову, чтобы воспретить появлению колдунов.

Варрон пишет, что поселяне, натаскав кучу сена и соломы, зажигали и скакали для очищения себя. Квин-тиллиан Цицерон в письмах к своему брату, знаменитому Марку Туллию Цицерону, говорит, что бритты праздновали летнее солнцестояние под именем Гранин, бога солнца. Накануне солнцестояния они раскладывали огни по горам и холмам. Женщины, дети и стада животных перепрыгивали через огонь в честь божества. Толпа народа хранила таинственно-глубокое молчание, пока не показывалось солнце на небосклоне. И едва оно появлялось, тотчас приветствовали его радостными восклицаниями.

Многие идолопоклоннические обряды, смешавшись в Европе с христианскими, отражали долгое время суеверные празднования. Надобно было великих усилий, чтобы изменить их, но это не могло последовать прежде смягчения нравов. Не ранее XVI в., когда просвещение восторжествовало над грубостью нравов, начали приметно отставать от языческих праздников, но все они остались в воспоминании.

Почти во всей Европе празднуется Иван Купало, и он совпадает с летним солнцестоянием. В средней Германии это время называется переходом солнца (Sungihte), Ивановым днем (Hannftag), Ивановым огнем (Fobaniffeuer), в Саксонии поворотом солнца (Sonen-wende), в Дании и Англии — полулетнею ночью (midsummersnat, midsummerseve и mid-summersniht) и праздник св. Ивана (Sanct Hans Aften), в[722] Италии — Сабатина (sabatina). В Силезии, Богемии и Польше — соботки и собутка. Некоторые производят это слово от собиц, пособлять, а другие от бога Сабот. В Силезии был идол Сабит, который стоял на горе Сабтен. У венгерских словаков — святоянский огонь, ваянво, ваяно, ваянок и субатка. Ваянво, ваянуо у словаков значит ныне большой огонь. Если словак видит большой огонь в кухне, то он обыкновенно говорит со klades takuo wajanuo? (К чему разводишь такой большой огонь?) Некоторые из немецких писателей выводили ивановский огонь от сожжения Иоанна Гусса, знаменитого богемского обличителя папских злоупотреблений, и что будто бы чехи и моравы, <а> вслед за ними все прочие славяне, установили годичное торжественное поминовение по его смерти. У сербов и иллирийцев — Иванье. У сербов господствует мнение, что в Иванов день солнце останавливается три раза на своем течении. Тут зажигают еще факелы и бересту и обходят с ними хлева и пастбища; потом идут на горы и сжигают при плясках факелы и бересту. Истрийские славяне кормят чурбан хлебом, потом бросают его в огонь. Сербы в Иванов день вешают еще венки на кровлях, домах и хлевах для удаления злых духов. У кроатов и краинцев называется Иванов огонь крес, от слова кресать (доставать огонь через кремень); в Ускоке у далматов — коледа.

У наших предков совершалось большое празднество в честь Ивана Купалы, как бы в воспоминание неугасимого огня. Остатки этого древнего обычая доныне соблюдаются у простого народа по всей России, особенно в Малороссии; <он> всегда приходится <на> июня 23, перед Рождеством Иоанна Предтечи (24 июня). В юго-западной России он называется Иваном, а в северо-восточной, перед днем мученицы Агриппины (23 июня), — Аграфены купальницы.

Откуда же перешел Купало в Россию? На это нельзя отвечать утвердительно, но можно сказать, что это празднование восточных народов, измененное веками в разные названия и обряды. Нам известно, что еще с VII в. по Р. X. строго воспрещалось раскладывать огни, скакать через них и отправлять разные забавы, которые совершались всякий раз при нарождении нового месяца. Но в России никогда[723] не было бога Купала, как некоторые считают его богом земных плодов. В песнях XVII в. мы встречаем имя Купала. У карпато-россов и литовцев поют в Иванов день песни в честь Ладо, украшают свои ручьи цветами и древесными ветвями, собирают травы, почитаемые предохранительными от всяких болезней. Старопруссы, или борусы, и старолитовцы зажигали перед Ивановым днем огни под липами в честь Лиго, бога весны и веселья. Всю ночь пели и плясали с припевом: «Лиго, лиго!»

Купало всего кажется правильнее производить можно от глагола купаться, потому что в это время повсюду купаются в реках, и сами песни, например, малороссийские: «Купався Иван, та в воду упав», или венгерских славян:

Эти выражения подтверждают значение Купалы. Некоторые противопоставляют этому слову — купа, копание,[724] от копания кореньев и кладов, и, наконец, некоторые ищут сходства купы в индейском купоне'.

Огонь, через который перескакивают, знаменует очистительный. Очистительные, или священные, огни назывались у англосаксов nodtyr, у датчан midsommerstaal, у древних немцев ansfyr, nedfeuer и notfeuer, кои, по их мнению, предохраняли от заразы и болезней и возжигались для умилостивления усопших теней. У финнов называли коко, т. е. костер, зажигаемый ночью среди леса, по большой части на горе. В Эстляндии и Лифляндии сохранилось имя ивановского огня. Там поселяне поют песни хором, прибавляя к каждой строке касике, канике. В VIII ст. господствовал между турингискими славянами Янов огонь. На острове Мальте рыцари мальтийского ордена Иоанниты ходили вокруг зажженного огня.

С древних еще времен многие юго-западные славянские племена праздновали день Купалы, как ныне. Девицы плели венки из цветов, возлагали их на головы и, взявшись за руки, скакали около огня. У сербов ведется доныне ежегодное празднество — Иванье. Там пастухи накануне Иванова дня жгут около хлевов березовые и черешневые лыки. В сумерки зажигают уже огни и веселятся. Сербские девушки плетут венки из ивановской травы, кладут их на крыши домов и в стойла, чтобы предохранить скот от злых духов и всякого чародейства. Некогда купали истукана в воде и обливали его водою. При плетении венков поют:

В Польше с давних времен употреблялись собутки. Польский ботаник Мартин, который описывает собутки в конце XVI в., говорит, что девушки в его время не оставляли этот языческий обычай: приносили травы в жертву, делали венки и ими украшали себя. В этот дьявольский день, как[725] он выражается, разводили огонь, который доставали через трение досок, чтобы празднество было точно дьявольское, в коем принимали участие сами демоны. Пели сатанинские песни, скакали, и с ними скакал от радости дьявол, которому они молились и его восхваляли, а Бога забывали. В день св. Иоанна никого не бывало в церкви, потому что все проводило собутки с бесами, со всяким бесчинством. Женский пол до разведения огня ходил в поле искать разных трав, и, собранные в этот день травы имели чудесную силу. Примечательнеишие из них были: Иванов цвет, лопух, богородицкая трава и медвежье ухо. Девушки вили из них венки, пускали их на воду и гадали по их плаванию. Чей тонул, той не выйти замуж. Другие, свив венки из бого-родицкой травы, святили их в церкви и хранили у себя круглый год. Во время людских болезней и падежа скота поили настоем из тех же венков. Такой обычай господствовал и в червонной России.

В XVI ст. мужчины и женщины, холостые и женатые, выходили из селения с радостными песнями, разводили огонь на горе или в роще при реке, плясали вокруг и скакали через него. Девушки часто пели гадательные песни и замечали по разным приметам, исполнятся ли их сердечные желания?

Нынешние поселяне удержали в Польше и Галиции почти те же самые обычаи: там доныне еще верят, что тот, у кого болит голова, находясь при огне собутки, <исцелит> немедленно головную боль. Богородицкою травой запасаются для того, чтобы во время жатвы не болел спинной хребет. В других местах в день св. Иоанна Крестителя выходят поселянки до солнечного восхода на луг и расстилают по росяной траве полотняные передники. Принесши их домой, намоченные свято-ивановской росою, выжимают ее и хранят для употребления. Думают, что умывание этой росой придает лицу свежесть, красоту и прелесть. Ищут еще рано поутру два сросшихся во ржи колоса…

Чехи, раскладывали ивановские огни в собутки, которые называются в некоторых местах купадлом (куполом). Они раскладывали не только по полям, но и в городе, и нередко приносили в жертву детей. Девицы собираются теперь, накануне дня Иоанна Крестителя, на Богушову гору; раскладывают там солому, зажигают ее лучинами и потом бегают по горе: резвятся, скачут, поют и едят свои лакомства. Приношение детей Купале у богемцев подтверждается еще старинной песнею:

Такой же обычай скакания и в славянской Венгрии. Песни, употребляемые там при этом случае, сходны во многом с прочими славянскими. В Шариске (Saariske stolici) поют:

Иногда девушки и парни поют попеременно:

Девушки:

Парни:

Девушки:

Парни:

При собирании ивановской росы:

(Пока не взойдет солнце на святого Ивана).

При резании травы в день св. Ивана:

В Зволенске, горней Леготе, поют:

Там думают, что когда жгут огонь, тогда черти восхваляют своих доброжелателей-монахов. У многих южных славянских племен владычествует поверье, что никто столько не дружит из людей с чертями, как монахи. Это поверье родилось во время насильственного крещения славян католическим монашеством. Доминиканцы и иезуиты, везде не терпимые за низкие их действия, в великом презрении у славян. В той же стране поют еще;

В славянской Турции и Липтове:

Или:

В одном Липтове:

В Новоградске:

Ивановский день в Ускоках (в Далмации) начинается за десять дней до праздника Иоанна Крестителя. В это время толпа поселян складывает можжевельник в кучу, которая называется коледо, и зажигает его, сопровождая танцами и песнями. Дети смотрят за огнем, чтобы он не погас и чтобы дымился можжевельный запах. Это продолжается постоянно до Иванова дня. Накануне этого праздника, который особенно отличается множеством огней, девушки и молодые женщины отправляются в сады собирать цветы и травы, из коих плетут венки и украшают ими свои головы, в том мнении, что во год не будет болеть у них голова и самые опасные болезни не пристанут к ним.

В Силезии в день соботы, или соботки, празднуют ивановский огонь, который называют еще огненным поворотом солнца. Перед днем св. Иоанна женщины жгут огни, танцуют, поют и совершают молитвы и почести дьяволу. Приносимая ему в жертву богородицкая трава развешивается в домах и хранится как предотвратительное средство от несчастий. Огонь добывают трением досок…

…Обычай жжения огня перешел сюда от других славян. Люнебургские венды совершали языческие жертвоприношения долгое время по принятии христианской веры. При священном дереве с обрядным возлиянием и окроплением они закалывали петуха, потом предавались пляскам и песням.

У дравских вендов (между Луковом, Доннебергом и Вельценом) в высоком почитании деревья: венечное (березовое) и петушиное (Hahnbaum). Венечное употребляется женщинами в Иванов день. Они одни только могут его рубить, возить и ставить в землю. Всякая женщина, как бы она ни была дряхла, едва могущая ходить на костыле, отправляется смотреть, где будут ставить дерево. Его рубят накануне праздника, снимают с него все ветви, оставив одну только верхушку, наподобие венка. В Иванов день берут женщины телегу, сами в нее впрягаются вместо лошадей или волов и отправляются в рощу. Ни непогода, ни дурная дорога им не <является> препятствием: они идут через болота и в воде по уши. Молодые и здоровые женщины идут возле телеги, поют и веселятся, а их матери везут. Как скоро появятся с деревом в селе, там поднимают радостный крик и спешат к тому месту, где стояло еще прошлогоднее дерево, и рубят его. Хозяин, перед домом которого оно стояло, покупает у них и дает им деньги на водку. Новое дерево ставится при торжественном восклицании: оно увешивается венками и цветами; потом выкатывают несколько бочек пива и освящают празднество. Обычай ставить дерево совершается ежегодно с особым почитанием. Люнебургские венды праздновали Иванов день в ознаменование наступления жатвы. В огонь бросали петуха и лили пиво; потом плясали вокруг дерева и окропляли скот жертвенной водою.

В России, по введении христианской веры, упорствовали многие племена в уничтожении старых обычаев. В Ижоре, около Иван-города, Яма, Копорья, Ладоги, Невы до Каянии и Лапландии, на пространстве более тысячи верст, еще были в XVI в. обожатели солнца, луны, звезд, озер, вод, камней и гор. Исповедуя христианскую веру, они имели своих жрецов, ардуев, и не хотели отстать от кумиров. Митрополит Макарий посылал сюда (1534 г.) умного монаха Илию с наставительною грамотою. Жители, уверяя его в своей ревности к христианству, говорили, что не смеют коснуться идолов, оберегаемых ужасными духами. Илия зажег священные их леса, бросил в воду кумиров, удивил народ и проповедью довершил торжество веры. Пятилетние мальчики помогали ему сокрушать молельни. Сами русские усердно следовали в XVI в. многим языческим обрядам. Жители Псковской области праздновали день Купалы (июня 24) с неменьшим заблуждением: они собирали травы в пустынях и дубравах с суеверными обрядами; ночью веселились, били в бубны, играли на сопелях и гудках; молодые жены и девицы плясали и обнимались с юношами, забывая стыд и целомудрие. Памфил, игумен Елиазаровскои обители, с укоризною писал наместнику и сановникам Пскова (1505 г.): «Егда приходит день Рождества Предотечева, и прежде того, исходят огавницы, мужие и жены чаровницы, по лугам и по болотам, и в пустыни и в дубровы, ищущи смертные травы и приветочрева, от травного зелия, на пагубу человеком и скотом; туже и дивия корения коплют, на повторения мужим своим. — Сия вся творят действом дьяволим, в день Предотечева, с приговоры сатанинскими. Егда бо прийдет праздник во святую нощ, мало не весь град возмятется и в селех возбесятся: в бубни и в сопели и гудением струнным, плесканием и плясанием; женам же и девам и главами киванием, и устами их неприязнен клик, вся скверные песни, и хребтом их вихляния, и ногам их скакание и топание, туже есть мужем и отроком великое падение; туже и женское и девичье шептание, блудное им возрение, и женам мужатым осквернение, и девам растления»[726]. В «Стоглаве» находится известие (1551 г.), что мужчины, женщины и дети перед праздником и на сам праздник Иоанна Крестителя ходили ночью по домам, улицам и водам; забавлялись бесстыдными играми, пели сатанинские песни и плясали под гусли. По прошествии ночи шли в рощу с великим криком и омывались в реке, как бешеные".

Доныне близ Антониево-Дымского монастыря, недалеко от Тихвина (Новгород, губ.), простой народ купается в Дымском озере, и в нем купают больных лошадей, почитая эту воду целебною. Препод. Антоний, основавший этот монастырь в XIII ст., совершил на этом озере чудеса, почему бывает ежегодно июн. 24 Крестный ход. В том монастыре хранится железная шляпа этого угодника, найденная в Дымском озере. Около старой Ладоги производится купанье при огне, раскладываемом на горе Победнице. В Новгородской губер. этот огонь называется живым, лесным, царь-огонь и лекарственным. В озере Клещинском (Владим. губер., уез. Переславля-Залесского), доныне купаются и водят по его берегам хороводные круги с песнями.

Карпатские славяне моются росою до восхождения солнца и потом скачут через разложенные огни. Некоторые же карпатские и судетские девушки опоясываются цветными перевязями, головы убирают венками, сплетенными из душистых трав и цветов, и потом поют около огня хороводные песни. В Литве ходят за город мыться росою, а праздник Купалы, называемый там роса, сопровождается зажиганием огней.

В северо-восточных местах России праздновали вместо Купалы Агриппину-купальницу. Перед собиранием хлеба приносили ей жертвы и с того же времени начинали купаться в реках, потому она прозвана купальницею. Молодые люди украшались венками, раскладывали ввечеру огонь, плясали и пели в честь купальницы. В Архангельской губ. топят бани в день св. Агриппины, настилают пол травою купальницею (лютик),[727] а потом купаются в реке. В окрестностях Москвы девушки парятся в банях свежими вениками, связанными из целебных трав, и готовят кашу. В Петербурге встречалось мне видеть, что старые люди накануне Агриппины-купальницы парятся свежими березовыми вениками со смесью разных жгучих и целебных трав: крапивы, лютика, папоротника, богородицкой травы, ивана-да-марьи, ромашки, мяты и полыни.

В некоторых уездах Новгород, губ. (около Старой и Новой Ладоги и Тихвина) топят на Иванов день бани и парятся травою иван-да-марья. В Нерехотском уезде (Костромской губ.) девушки собираются накануне Аграфены-купальницы к одной из своих подруг толокчи в ступе ячмень, и это толчение сопровождается веселыми песнями. На другой день варят из него кашу, которая называется кутьею, и едят ее вечером с коровьим маслом; потом берут передние колеса телеги с осью и оглоблями, возят сидящих на оси по селению и полям, распевая до утренней росы, и, в заключение, умываются росою, думая, что она приносит здоровье.

В других местах России производили иначе празднество Купальницы и Купалы. В день св. Агриппины собирали крапиву, шиповник и другие колючие растения, клали в кучу и скакали через них не только люди, но и рогатый скот, чтобы воспретить русалкам, лешим, ведьмам и злым духам доить молоко, которое, по мнению народа, засыхает у коров после их доения. Ночью возобновляли зажженные огни, чтобы предохранить свои стада от порчи леших.

Более ста лет тому назад ижоряне праздновали в окрестностях Петербурга ивановский огонь с особым отличием от других. По рижской дороге, в 10 верстах от Петербурга, находилась липа, ветви которой сплетались с ветвями других деревьев так, что они образовывали природную беседку. Петр В. не раз отдыхал в ней. Тут собирались ижорки в Аграфенин день и проводили всю ночь при разложенном огне, с пением и воплем. Напоследок сжигали белого петуха, сопровождая жертвоприношение скачками и плясками.

В других местах приносили славяне жертву с 24 по 29 июня Куполе, которого боготворили под видом бога земных плодов. Юноши, девицы, мужчины и женщины, украшенные венками и опоясанные травяными и цветными поясами, раскладывали огонь, плясали около него, взявшись за руки, и пели песни при перепрыгивании[728]. В день Петра и Павла с теми же обрядами ставили качели; качались, пели, плясали и скакали на досках. В Москве издревле празднуется на трех горах Иванов день. Несколько лет тому назад разводили здесь огни и пировали.

Купальские огни разводятся по всей России с некоторыми местными изменениями. На Подоле и Волыни девицы сходятся в то место, где поставлена убранная венками и цветами верба, называемая Купайло, и, идучи вокруг нее, поют печальные песни. Мужчины и женщины стекаются на это зрелище в праздничных одеждах; молодые парни бросают полевые цветы на то место, где ходят девушки, и потом бросаются на вербу, отнимают ее у девушек и обрывают венки и цветы.

Простой народ в Литве верит, что в ночь пред Ивановым днем ведьмы высасывают молоко у коров, но чтобы воспрепятствовать им, втыкают по углам хлевов ветви ласточьего зелья, над дверями вешают убитую сороку и приколачивают крест-накрест кусочки сретенской восковой свечи. Другие ходят в полночь искать в лесу папоротник. Желающий достать папоротник отправляется один в глубину леса, чтобы не было слышно пения петуха, и, пришедши на то место, где он растет, очерчивает около себя круг рябиновой палкою и садится в нем. Едва покажется цвет, он должен немедленно сорвать его, но тотчас вылетят из ада черти, будут его упрашивать, чтобы он отдал; если это не склонит его, то начнут пугать, грозить, скрежетать зубами, выть пронзительно и страшно. Но он не должен выходить из своей черты и спокойно ожидать зари. Если он выйдет за черту круга, то у него вырвут папоротник, производящий чудесное действие: владеющий им делается колдуном, знает прошедшее и будущее. В Иванов день солнце, по мнению людей, выезжает из своего чертога на трех конях: серебряном, золотом и бриллиантовом к своему супругу месяцу; в проезд свой пляшет солнце и рассыпает по небу огненные искры, которые могут видеть только при его восходе.

Накануне субботки или Ивана Купалы не выпускают земледельцы в поле своих коней <для того>, чтобы ведьмы не ездили на них в Киев, на Лысую гору, где в то время бывает их сборище[729].

В день Купалы складывают костер из поношенных лаптей, онуч и лубяных вещей и зажигают их; потом скачут и поют, пока не сгорит весь костер. Когда сгорит более половины, тогда перескакивают через него парни, девицы, вдовы и женатые. Женщины приносят с собою вареники и водку и угощают веселящихся. Вареники готовят из грешневой муки и начиняют их толченым конопляным семенем и луком. После начинают танцевать около костра, бросая в него березу и конопель.

В Белоруссии вбивают накануне Ивана, по солнечном заходе, кол в землю; обкладывают его соломою и коноплей, а на самый верх кладут пук соломы, называемый Купало. Когда смеркнется, зажигают его, а вокруг бегают поселяне и поселянки, бросая в него березовые сучья и приговаривая:

т. е. если б мой лен был так велик, как эта хворостина. Девушки, парни и молодые женщины поют потом:

В других местах собирают ночью девушки и молодые женщины лечебные травы: лопань, былицу, яскер, полынь, руту и расходник. Не участвовавшая в забавах <из-за> домашних занятий предается грусти, и это очень хорошо выражено в песне:

В местечке Гомеле, близ города Белиц (Могилевской губ.) поют:

В Витебской губер. накануне Иванова дня, называемого Яни день, собираются по домам поселянки до солнечного восхода и убираются в самые нарядные платья. Молодые девушки надевают на голову вайник (род повойника из голубой материи, унизанный бисером и вышитый узорами), поверх вайника — венок из трав и цветов. В косу, развевающуюся позади, вплетают ленты, а шею повязывают цветным платком, и все так прекрасны, что каждая из них красавица. Несколько десятков пар сходится на луг и забавляется танцами или отправляется попарно при пении песен к дому помещика. В честь его и семейства поют поздравительные песни. Помещик всем своим домом должен встретить их и угостить. От него они идут с поздравлениями к другим, и весь вечер проводят в пении и играх, в коих принимают участие и парни. Иногда замужние и молодые обоего пола ожидают солнечного восхода близ зажженных смоляных бочек и пылающих костров, распевая:

Песни раздаются дотоле, пока солнце не заиграет на небе. Часто при разгуле поют под дудку:

Ночь Купалы исполнена, по мнению простолюдинов, чародейных явлений. Рыбаки уверяют, что поверхность рек бывает тогда подернута серебристым блеском, деревья переходят с места на место и шумом своих ветвей разговаривают между собою. Утверждают еще, что кто имеет при себе папоротник, тот может понимать язык каждого творения; может видеть, как расходятся дубы и составляют свою беседу: может слышать их разговоры про богатырские свои подвиги. Кто сорвет в эту ночь перелет траву, тот будет во всем счастлив.

В Малороссии, Полтавской, Черниговской, Харьковской, Киевской и в смежных с ними губерниях, где употребляется малороссийское наречие и малороссийские обычаи, собираются накануне Ивана Купалы молодые девушки в праздничном наряде к дереву марене, черноклену или другому какому-либо срубленному; головы девушек тогда увиты венками из кануфера, любистка, зирока, божьего дерева, се-кирок, барвиночек, василька, мяты, руты, резеды и других душистых трав; шапки молодцов, надетые набекрень, украшаются ими любимою душистой травою. Когда сойдутся для празднования, в коем принимают иногда участие и молодые женщины, тогда девушки после взаимных приветствий берутся за руки, ходят вокруг дерева и поют:

За этим расходятся в разные стороны, и одна из девушек берет соломенную, одетую в женское пестрое платье, куклу, ставит ее под дерево; другие девушки убирают ее голову лентами, очипком и украшают шею намистом. Это чучело называется Купалою. В других местах ставят просто соломенное чучело с деревянными руками, на кои вешают венки и женские украшения. Куполу обкладывают кучей соломы с крапивою и зажигают; потом, друг после друга, перескакивают через огонь и поют:

В Махновском уезде (Киевской губер.) ставят девушки вечером дерево в землю, которое украшают цветочными венками и при пении зажигают вокруг него огонь. В Полтавской губ. делают вечером под Иванов день чучело из соломы, называемое мара (призрак), носимое и при начале весны. Его несут к воде при пении или, наложив груду жгучей крапивы, перескакивают через нее босыми ногами, а после раскладывают огонь и прыгают через него. Где есть поближе река, туда бросают чучело вместе с венками или развешивают венки на дереве. Иные несут домой свои венки, вешают их в комнатах и хлевах для охранения себя и домашних животных от нечистой силы. При перескакивании через огонь поют:

Иные скачут через огонь в венках. Домохозяева с ночи на Ивана Купала оставляют телят ночевать вместе с коровами, чтобы ведьмы не портили дойных коров, а в хатах кладут на окошках жгучую крапиву, которая будто бы не пускает нечистый дух в избы. Когда несут или убирают Купало, тогда поют:

В некоторых местах Малороссии сажают под срубленным деревом марены вместо чучела дитя, которое убирают цветами и венками. Девушки, убрав его, развешивают свои венки на дереве и потом, взявшись за руки, ходят хороводом и поют.

Пропев купалочные песни, бросают марену в воду. Когда же сами купаются, тогда топят марену в реке. После купанья угощают друг друга приготовленными закусками и, наконец, возвращаются домой с веселыми песнями. В иных местах молодые обоего пола купаются в реках перед закатом солнца. Вечером раскладывают огонь на полях и на горах. Девушки и мужчины, взявшись за руки, прыгают попарно через огонь. Если при <прыжке> не разойдется пара, то это явная примета, что она соединится браком. Веселые рукоплескания сопровождают скачущих и, непременно, до последней пары. Потом поливают огонь водою и после идут домой толковать о своих венках, не забывая петь дорогою:

Ивановская ночь считается в Малороссии[733] страшной ночью. Там думают, что в это время хаты и скотные загоны посещаются ведьмами и вукулами (оборотнями). Для отвращения их посещения раскладывают по окнам, порогам и стойлам жгучую крапиву или папоротник. Одни Яги-бабы, колдуны и киевские ведьмы, которые собираются тогда во множестве, летают на помеле на Лысую гору или чертово берепище, находящееся под Киевом, где они советуются на пагубу людей и домашних животных. В Иванов день не выпускают коня в поле, думая, что чародейка заездит его.

С совершением купальских обрядов неразлучны некоторые травы как предохранительные средства от болезней и злых духов или как имеющие особую силу заколдовывать и открывать тайну. К таковым принадлежат: колюка, папоротник, или кочедыжник, тирлич, плакун, дурман, адамова голова, болотный голубец, ревенька, одолень, земляника, перенос, на-сон, разрыв, перелет, иван-да-марья, будяг-чер-тополох, подорожник, лопушок, купаленка, медвежье ушко, богатенька, чернобыльник, лютик, архилин, муравьиное масло, медяница, или курячья слепота и петров крест.

Колюка собирается в Петров пост в продолжение вечерней росы, с великим рачением не одними поселянами, но и чародеями. Она засушивается и хранится в коровьих пузырях. Дается за великую тайну стрельцам, которые думают, что окуренное колюкою ружье стреляет всегда впопад и сама чародейская сила не может заговорить его.

Папоротник, или кочедыжник. Его срывают в канун Иванова дня, ночью, с особенными обрядами и заговорами. Думают, что он только в это время цветет, однажды в год, и огненным цветом. Я не слыхал, чтобы кто похвалился, что ему удавалось отыскать этот чудесный, всемощный цветок, потому что он охраняется адскою силой. Это поверье основано на том, что папоротник образует невидимое цветение. Кто отыщет расцветший кочедыжник, тот величайший счастливец. Он может повелевать всем без исключения: перед ним бессильны цари и мощные правители, и сами нечистые духи в его распоряжении. Он может знать, где скрываются клады, входит беспрепятственно в сокровищницы, лишь стоит ему приложить цветок к железным запорам и замкам — все рассыплется перед ним! Он может открыть себе свободный вход к всем красавицам, принимая на себя[734] образ невидимки или какой захочет, словом, нет ничего для него, что бы не было ему недоступным или невозможным. Как цветет папоротник и какие принимаются средства для получения его, об этом так рассказывают знахари. Из широколистного папоротника является цветочная почка и поднимается постепенно: она то движется, то останавливается, и вдруг зашатается, перевернется и запрыгает, как живое. Иные даже слышат голос и щебетанье, и все это делает адская власть, чтобы, пугая людей, не допустить их до цветочка. Когда созреет почка, тогда наступает ровно 12 часов ночи: она разрывается с треском, вся покрывается огненным цветом; глаза не могут вынесть — так пышет от него жаром! Вокруг и вдали разливается яркий свет, и только невидимая рука срывает его. Ищущий цветок очерчивает около папоротника круг, становится в нем и, произнося заговор, ожидает полночи. Надо, чтобы решившийся на такой поступок был неустрашимым и переносил безбоязненно все привидения. Если он отзовется на голос или поворотится к призраку, то лишится жизни. Злой дух сорвет с него голову вместо папоротника и пошлет его душу в ад на мучение за то, что дерзнул похитить цветок, составляющий украшение ада.

Тирлич срывается одними ведьмами и чародеями на Лысой горе (под Киевом) только накануне Иванова дня. Из тирлича ведьмы выжимают сок и употребляют его для своих чар, особенно против гнева властей.

Плакун достается в Иванов день при утренней заре. Тот может наводить страх на всех, кто владеет им. Его обыкновенно имеют только чародеи. Особенная сила его состоит в корне, который гонит нечистых духов и смиряет их. В некоторых местах суеверие к плакуну доходит до сумасбродства. Чародей, войдя в церковь с корнем и став у алтаря лицом к востоку, произносит заговорные слова: «Плакун! Плакун! Плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слезы по чисту полю, не разносись твой вой по синю морю. Будь ты страшен злым бесам, полубесам, старым ведьмам киевским. А не дадут тебе покорища, утопи их в слезах; а убегут от твоего позорища, замкни в ямы преисподние. Будь мое слово при тебе крепко и твердо век веком». Почитая корень за чудесную силу,[735] суеверы носят его при себе на кресте. Тогда человек, по их мнению, не попадется ни в какие искушения дьявола и ни в какие недуги. Повесив же сделанный из плакуна крест на бесноватого, верят, что этим способом можно изгнать поселившегося беса. Утверждают еще, что беснующиеся, увидев корень, вскрикивают, мечутся во все стороны и страшно ревут, когда надевают на них крест из плакуна. Дурман. Если кто, срывая дурман, сделает какое-нибудь странное движение, например перекувырнется, и потом бросит его на каменку в баню, то все находящиеся в ней станут кувыркаться.

Адамова голова. Растет кустом около болот, вышиною в 1/2 арш. Цвет этой травы синий, багровый и темно-желтый, листья в ладонь и шершавые. При срывании крестятся и читают молитвы: «отче наш, помилуй мя, Боже, и Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня». Все это читается, пока не сорвется трава, которая, по мнению суеверов, исцеляет испорченных и разрешает роды. По освящении корня адамовой головы надобно носить его с собою, и тогда будут видимы дьяволы и колдуны. Кто будет его носить на голове, тот будет получать подарки. Для разрешения от бесплодия варят корень в козьем молоке и дают пить.

Болотный голубец. Он похож на крапиву, имеет пушистый белый цвет. Кто хочет ходить на медведей, <тому надо пить> взвар из голубца натощак с уксусом и медом, тогда ни один медведь не избежит охотника, а сам охотник не будет бояться зверя.

Ревенька. Она стонет и ревет по зорям, отчего получила свое название. Растет подле воды и часто в самой воде, вышиною от 1/2 до 3/4 арш. Цвет ревеньки красноватый. Кто хочет хорошо плавать и никогда не утонуть, тот <должен> держать при себе корень ревеньки.

Одолень. Он растет по каменным местам, близ воды и рек; вышина его в 3/4 арш., цветок темно-желтый с белыми листочками. Отвар одоленя дают пить отравленным и от зубной боли. С корнем одоленя пастухи обходят свое стадо три раза, и тогда стадо не разбегается. Дают еще пить отвар тем, кого хотят заставить полюбить или привлечь кого-либо к себе.

Земляника. Кто хочет занимать деньги в долг, тот <должен> положить в карман травы земляники и идти смело к первому ростовщику или к кому хочь — отказа не будет. Чтобы сделаться отличным охотником и стрелком, надобно носить при себе эту траву.

Перенос. Чтобы быть честным, носи с собою эту траву. Перенос растет близ рек, болот и пара. Века протекли, и никто не знал чудесной травы, могущей делать людей честными.

На-сон. Корень травы, называемой на-сон, нужно сварить в воде и пить с медом: от дурного глаза, сонной грезы и всякой скорби. Трава на-сон имеет листки узенькие, вверху стручки, корень белый; растет на ровных местах.

Разрыв, известный у немцев под именем корня прыгуна (Springwurzel), называется у нас прыгун, спрыг и скакун. Его отыскивают в Иванов день одни чернокнижники, и всякий может достать его, у кого есть плакун и папоротник. Свойство разрыва: разрывать железные запоры, ломать сталь, серебро, золото и медь на мелкие куски одним прикосновением к ним. Искатели кладов покупают разрыв у чернокнижников за великие деньги, чтобы открыть сокровища, но проданный разрыв не помогает покупщикам, и они никак не хотят думать, что их обманули, и приписывают бессилие вмешательству дьяволов. Повсюду носятся рассказы, что в ямах зарыты великие сокровища, хранимые под железными запорами, и что нечистая сила закрывает к ним вход своей спиною, усаженной иголками. Для уничтожения этих преград недостаточно человеческой силы: надобно прибегнуть к разрыву. Рассказывают еще, что воры особенно употребляют эту траву: они подрезают тело под ногтем пальца и кладут туда разрыв и думают, <что> когда прикоснутся пальцем до запоров или замков, тогда непременно падут запоры и отомкнутся замки. Сохранилось поверие о нахождении разрыва. Отыскав гнездо дятла, следует летом вколотить гвоздь под деревом, потом разостлать внизу дерева полотно. Поутру будет принесен сюда разрыв самим дятлом и положен на полотно. Но бывает, что мужики подкашивают разрыв. Это узнается тем, что коса, попав на траву, переламывается. Чтобы распознать чудесную траву, они собирают все скошенное и бросают в воду: какая трава выплывет наверх, то разрыв.

Перелет-трава, или летающая трава, имеет силу переноситься с места на место, и кто успеет сорвать цветок, тот будет счастлив всю жизнь. Цвет перелета состоит из радужных красок и ночной порою блестит, как звездочка.

Иван-да-марья. Кто хочет ускакать от погони или лететь молодецки на кляче, тот носи при себе цветок ивана-да-марьи. Иные дают пить сок, выжатый из этого цветка, чтобы возвратить слух или потерянный ум.

Будяг-чертополох. Из стебля какой-нибудь травы делают вилочки и пришпиливают ими чертополох к земле, говоря: если сгонишь червей с моей скотины, то отпущу тебя.

Подорожник (plantago latifolia, Lin.) Натри ноги подорожником и никогда не устанешь, ходя пешком.

Лопушок. Кто хочет воровать ночью, чтобы даже и собаки не лаяли, надобно носить лопушок с собою.

Купаленку (trollius europaeus), медвежье ушко fverbascum) и богатенку (erigeron acre) ищут новгородские поселяне в лесу и ими украшают внутреннее <убранство> своих изб (стены и образа) и загадывают, кому как долго жить на свете. Чей цветок в избе завянет прежде, тому умереть в тот год или быть хворым.

Чернобыльник отрывают простолюдины с особыми заговорами. Корень его стараются найти под земляным углем. Корень и уголь, по мнению народа, исцеляют падучие болезни и черную немочь.

Лютик, в простонародье купальница, собираемая перед днем Аграфены и употребляемая в банях для изгнания нечистот, известна еще под именем лютого корня и лютой травы; их собирают накануне Купалы, и слывут целебными.

Архилин растет при большой реке и был известен только нашим предкам. О нем они оставили следующее известие: кто рвет его в день Иоанна Крестителя через золотую или серебряную гривну и носит при себе, тот не будет бояться ни злого человека, ни еретика, ни дьявола.

Муравьиное масло. Оно вынимается из муравьев и сливается в стеклянную посуду; употребляется как целебное средство от многих недугов. Муравейники и его сок предписываются самими врачами как лучшее средство от ревматических болезней.

Медяница, или куриная слепота. По мнению народа, она срывается невидимой рукою и знахарями; наводит мертвый сон на того, кто держит ее при себе, потому мстительные суеверы дают пить из нее отвар. Думают еще, что она лишает зрения, кто ее положит себе под голову. Некоторые утверждают, что медяница вырастает из гниения зловредных гадов, что она растет слепою, получает зрение только в Иванов день и, когда увидит человека или другое животное, тогда бросается на него стрелою и пробивает его насквозь.

В одной сербской песне объяснены семь чародейских трав, которые производят чудесное действие, но примеча-тельнейшие из них суть трава колопер (канупер) и любисток (заря).

Первая испытывает верность женщин, а вторая внушает им постоянную любовь. Вот исчисление свойств трав:

Петров крест, который так назван потому, что корень его имеет вид креста и собирают его под Петров день. Он употребляется для отыскивания кладов, и тот человек, который носит его при себе, бывает счастлив всю жизнь.

Растет еще какая-то безыменная трава, которую знают одни только чародеи и ведьмы, но они скрывают ее от людей. Свойство этой травы: кто носит ее при себе, тот знает мысли каждого, где бы он ни находился, даже предугадывает, кто что замышляет.

Из собранных сведений о Купале видно, что празднество его сопровождалось зажиганием огней, перескакиванием через огонь, купанием и собиранием целебных и предохранительных трав.

Когда в. к. Владимир I хотел окрестить в один день славяно-русский мир, тогда предки наши не могли покинуть вдруг своих поверий и к понятиям христианским присоединили свои суеверные, еще сильно тогда господствовавшие. Это есть одна их главнейших причин, почему во всей Европе и во всех тех местах, где силой вводили евангельское слово, противоставляли силе силу и охотно оставались при старых верованиях, как бы они ни были ложны, потому единственно, что так чтили их отцы и праотцы. «Неужели наши деды были столь глупы, — говорили проповедникам упорствовавшие в идолопоклонстве, — что они не знали, во что верили? Не хотим нововведений, не хотим новой веры! Наши боги хранили нас от всех бедствий, а вашего Бога мы еще не знаем». Таинственная природа увеличивала их рвение к поклонению небесным светилам и обыкновенным физическим явлениям, для них непостижимым. Сильный жар солнца в течение июня и июля, переход его через черту летнего равноденствия, созревание плодов, цветов и трав, особенно тех, которые собирались для врачевания; речные и здоровые воды, в коих купались расслабленные; утренняя и вечерняя росы, коею умывались для придания свежести лицу и облегчения головных болей, все это, приходилось в такое время, когда природа действовала целебно на все живущее. Посему немудрено, что наши[737] предки невольно изобрели особый праздник Купало, который впоследствии изменился значительно.

В иных местах Купало выходит из употребления, а в других едва уже известен как темная память по усопшим. В Малороссии, Белоруссии, Литве доселе в употреблении зажигание и скакание через огни, со свойственным им пением. В прежние времена самая Ивановская ночь была страшная и таинственная; с нею соединялись гадания венками, решавшими судьбу девиц, а теперь они служат для одной забавы; прежде оказывали Купале чествование, а теперь сжигают его как чучело.

VIII ЯРИЛО

Остатки языческих празднеств так затемнены местными изменениями, что трудно добраться до их начала — к числу таковых принадлежит Ярило. В какое время он появился у нас? Какие оказывались ему почести? На это нельзя отвечать положительно. Известно только, что он сопровождался буйными веселостями в Костромской, Тверской, Нижегородской, Рязанской, Тамбовской и Воронежской губ., быть может, и во многих других местах. Во Всесвятское заговенье или во Всесвятское воскресенье его увеселение составляли кулачные забавы, игры и ярмарочные сходбища.

Слово Ярило созвучно по окончанию со многими иноземными словами: с санскритским ари, греческим арис, означающими враждебность. В песне «О полку Игоря» встречается название яр тур. Между иллирийскими и венедскими божествами находятся яр и Яровид. Тур у греков, скандинавов, финнов и славян был идеалом крепости и ярости. Если Ярило или Ерило производить от собственного его слова, то он выражает ярого, буйного. Некоторые думают, что Ярило — греческий Эрос, бог любви и страсти. Ярило, выражающий время ярости животных известен был у словаков, чехов и поляков под именем яр, который означает также зеленый и ранние посевы хлебов: яровой и ярина и соответствует животворной весне. Когда все растущее приходит в яр, т. е. покроется зеленью, тогда животные ярятся. Посему неудивительно, что Ярило праздновался в иных местах как животворная сила природы в Славонии, Богемии и Польше, а в других как предмет неукротимой страсти. Из всего этого заключить можно, что он соединял в себе свойства плодотворной силы. Откуда же он перешел в Россию и в какое время? Это вовсе неизвестно. Некоторые думают, что Ярило есть идол Ярун. Но из всех указаний на славянские божества мы не находим в их числе Яруна.[738]

Одно только местное чествование могло считать его своим божеством, и это подтверждается тем, что доселе в Костроме Всесвятское заговенье и гулянье называют яри-ловым. Из местных воспоминаний о нем удерживались там некоторые суеверные и языческие забавы, совершавшиеся в честь Ярилы. В Костроме отправляли еще погребение в честь Ярилы на Всесвятское заговенье. Там старик, одетый в изорванное платье, нес во гробе куклу Ярилы, которая изображала мужчину со всеми естественными его частями. Пьяные женщины провожали ее с рыданиями и потом зарывали в землю.

Я видел в Малороссии обряд, еще в юношеские мои годы, который обращал на себя особое внимание. После Всесвятского заговенья сходились пополудни женщины и казаки, чтобы погулять у шинка. Там они пели и плясали до вечерней поры, потом по захождении солнца выносили на улицу мужское соломенное чучело со всеми его естественными частями и клали во гроб. Развеселившиеся от спиртуозных паров женщины подходили к нему и рыдали: «Помер он! Помер!» Мужчины сходились на этот вопль, поднимали чучело, трясли и произносили: «Эге, баба не бреше! Бона знае, що ий солодче меду». Женщины продолжали вопить: «Який же вин був хороший, да який услужливый». Смотрели на него любострастно и говорили: «Не встане вин билыие! О, як же нам расставатися с тобою! И що за жизнь, коли нема тебе. Приподнимись хоть на часочек! Но вин не встае и не встане». После продолжительных и многообразных поговорок уносили чучело и хоронили. Погребение заключалось закускою и попойкою.

В Галиче и Кинешме (Костромской губ.) молодые девушки и парни забавлялись некогда над упоенным стариком, представлявшим Ярилу, и в то время хороводные игры сопровождали их забавы; но каждая девушка не прежде вступала в хороводный круг, пока не отвесила поясного поклона старику Яриле. В Рязанской и Тамбовской губ. празднество Ярилы приходилось тоже в день всех святых или на другой день Петрова дня, во Владимире на Клязьме — в Троицын день, в Нижегородской губ. — июня 24, в день ярмарки".[739] В Твери оно начиналось в первое воскресенье после Петрова дня в Тресвятском саду на речке Лазуре. Молодые женщины, девушки и парни собирались сюда плясать бланжу под балалайку или торбан. Бланжа — особый танец, похожий на кадриль, и тут было раздолье влюбленным. Матери охотно отпускали своих дочерей на ярилино гулянье, как они говорили, поневеститься". Женихи высматривали невест, а невесты женихов, но, однако, происходили дурные последствия от поневестивания. Во время ярилиного разгула дозволялись обнимания, целования, совершавшиеся под ветвистыми деревьями, которые прикрывали таинственные ощущения. Против этого сильно восставали архиепископы Мефодий и Амвросий, и только их ревностию прекращены ярилины веселости. В Воронеже существовало долгое время народное игрище — Ярило (до 1763 г.). Оно совершалось перед заговеньем Петрова поста.

Там накануне ярилина игрища готовились закуски и праздничные одежды, и потом, с рассветом, двигались толпы за город на большую площадь, расположенную вне московской заставы. Молодые девушки наряжались одна другой лучше: красные чоботы (сапоги), разноцветная запаска с широкими рукавами, белая рубашка и пук разноцветных лент, вплетенных в косу, возвещали годовое и торжественное празднество. Молодцы также не упускали случая, чтобы выказать свои щегольские одежды. Пожилые и старые равно принимали участие в предстоявшем веселии. Торговцы заблаговременно разбивали на выгоне палатки и раскладывали на столах лакомства, игрушки и мелочные товары. Это веселие составляло смесь ярмарочного с шумным праздничным гуляньем. Песни, пляска и музыка сопровождали общее разгулье. Среди этих забав наряжали одного мужчину в пестрое платье, убирая его цветами и навешивая на него ленты и бубенчики; на голову его накладывали высокий бумажный, с петушиным султаном, колпак, который раскрашивался фантастическими изображениями; лицо его чернили или наводили румянами, в руки давали побрякушки и колотушку. Дети с барабанным боем возвещали Ярилово шествие. Толпа гулявших стекалась к этому зрелищу. Он преважно расхаживал на площади и плясал; к нему присоединялись другие плясуны, которые угощали его пряниками, маковиками, пирогами, одним словом, всем тем, что приносили для своего разгула. Когда все увлекалось веселием, тогда составляли произвольные игры; от них переходили к молодеческим[740] — к кулачным боям, которые весьма часто оканчивались смертоубийством. Епископ Тихон, называя эти забавы бесовскими, говорил, что был некогда древний истукан Ярило, что праздник в его еще время назывался игрищем, которое велось издавна, и что люди ожидали этого празднества, как годового торжества. Оно начиналось в середу или в пятницу по сошествии св. Духа и оканчивалось в первый понедельник. Тихон, епископ воронежский, искоренил этот обычай.

Во многих местах России совершаются поныне в день Всесвятского заговенья некоторые суеверные обряды и увеселения, и это подало многим повод думать, что эти игры, вероятно, суть остатки Ярилова игрища, называвшегося бесовским. В «Стоглаве» суеверные игры названы бесовскими потехами, но из них нельзя заключить, чтобы они относились к Яриле. Церковь называла все то бесовским, беззаконным, скаредным, что было противно христианским постановлениям и чистоте нравственной.[741]

IX ОБЖИНКИ

Обыкновение совершать празднество при созревании хлеба было во всех странах света, древнего и нового. Наши предки славяне, когда сделались земледельческим народом, соблюдали долгое время жатвенные обряды и даже отправляли их с торжественными угощениями, особенно во время уборки хлеба. Доселе остались следы этих обычаев, и это доказывается тем, что поныне во многих местах во время и после жатвы приносят в церковь для освящения первые снопы и печеный хлеб от первого умолота, первые соты меда и первые созрелые плоды. В Малороссии делают при этом случае кутью из риса, которую украшают цветами и благоухающими травами и приносят ее в церковь для освящения с плодами и медом. Во всех тех местах, где занимаются разведением пчел, вменяется обычаем в обязанность, чтобы каждому хозяину приносить в церковь первые медовые соты. То время, в которое собирают там мед, называется пасычным и пасиковым.

Арконские славяне по уборке хлеба приносили жертвы в честь Святовида. В день его праздника народ толпился у ворот и вокруг ограды храма Святовида. Верховный жрец закалывал одного из домашних животных и преподавал наставление народу. На другой день отворялись двери храма, и народу показывали рог Святовидов. Если меда убыло в нем в течение года, то предсказывали будущий неурожай и собирали запасы на следующий год. Затем жрец выливал остаток меда к ногам истукана и снова наполнял рог. После приносили испеченный пирог в рост человеческий.[742] Жрец, став за пирог, спрашивал у народа: «Видит ли его? Если народ отвечал, что его не видит, то жрец изъявлял желание, чтобы и в будущем году он мог укрыться за пирогом — это значило пожелание лучшего урожая. Жрец снова поучал народ; потом наступало пиршество и всякого рода забавы, в коих умеренность и воздержание почитались стыдом.

В Белоруссии освящались после жнива хлевы, гумно и поля. Еще в конце XVI в. (1581 г.) совершались там многие языческие обряды. Один современный писатель, бывший свидетель зажнивных обыкновений, передал нам известие. В день Георгия осеннего (ноября 26) обитатели в Поруссии (нынешней Пруссии), Самогиции, Литве, Белоруссии и Лиф-, ляндии приносили жертвы богу Пергрубию (Pergrubium), коего считали покровителем цветов, растений и хлебородия. Жрец, называемый Вуршайтен (Vurschayten), держа в правой руке чашу, наполненную вином, обращался к божеству от имени благодетельных духов, возносил его похвалами и говорил: «Ты изгоняешь зиму и возвращаешь нам радостную весну. Поля и сады, рощи и леса зеленеют по твоей воле». По окончании хвалебного пения, брал зубами чашу, выпивал из нее вино и бросал сосуд через свою голову на землю. Потом он поднимал его с земли, наполнял вновь вином, давал всем присутствующим пить по порядку, и тогда все пели хвалебные песни в честь Пергрубия. В заключение пировали целый день и забавлялись хороводами. По созревании на полях хлеба земледельцы собирались приносить жертву тому же Пергрубию, и это время называлось у белоруссов зажинками, т. е. началом жатвы. По совершении жертвоприношения всякий осматривал жертву и приглашал к себе на помощь соседей или кого-либо другого. С окончанием жатвы отправляли торжественное благодарение в честь ожинок, состоявшее в жертвоприношении хлебных колосьев. У поруссов приносили козла и жгли еще на жертвенниках янтарь. Там народ, приведя в житницу козла, убивал его. Вуршайтен возлагал обе руки на жертву[743] и взывал к покровительствующим богам, как бы присутствующим в житнице. По воззвании поднимали козла вверх и в таком положении держали его в продолжение пения; потом опускали его на землю. Тогда жрец произносил народу поучение и советовал старшинам соблюдать этот обычай впредь с должным благочестием и потом кровью убитой жертвы окроплял собрание. Мясо отдавалось женщинам, которые варили в той же житнице. В это время мужчины готовили из крупичатой муки лепешки, которые не сажали в печь, но, став вокруг очага, перебрасывали их через огонь, пока они не иссушивались. К приготовленному пиру собирались все, день и ночь проводили в забавах и пении. На другой день рано утром выходили за город, на то место, где пировали, и остатки загребали осторожно, чтобы ни птицы, ни звери не пожирали их. По возвращении домой каждый снова повторял свой праздник.

И в наше время, когда поспевает жатва, зажиточный хозяин дает пир своим соседям: угощает водкою и пирогами и просит их помочь ему в собирании хлеба. Многие служат молебны и потом окропляют поля и жнецов святою водой. Хозяин или священник берет серп и делает начаток; первые снятые колосья называются зажинками. Их хранят до будущего года.

Поселяне еще до начала жатвы делают свои замечания о дороговизне и дешевизне хлеба по наливающимся колосьям. Если рожь цветет снизу колоса, то утверждают, что будет низкая цена на хлеб; если с середины, то средняя; сверху колоса высокая или дорогая.

В некоторых местах в обыкновении, что свекровь зажинает молодую сноху, поступившую в ее семейство только в первый год жатвы. Свекровь накрывает сноп полотенцем и дает своей снохе вязать его, тогда сноха будет работящая. Если явятся во ржи заломы, т. е. заломленные колосья[744] на ниве, то они производят большой страх между жнецами, которые далеко обходят их и боятся прикоснуться к ним. Залому этому виной колдун, который, не зная, как отвязаться от нечистой силы, вечно просящей у него работы, дает ей заламывать колосья ржи, потом усаживает каждого черта в заломанный или перегнутый им колос, с тем, однако, условием, чтобы всякий из них вошел в душу человека, как скоро кто дотронется до него. Эти заломы, по мнению народа, страшны еще потому, что они наводят беснование на всех, особенно на женщин, которые без заломов подвержены беснованию. Кричат в церкви, корежатся, сумасшествуют и ругаются над святынею. Чтобы изгнать злой дух из перегнутых колосьев, приглашают на ниву священника, который, окружив ее народом, служит молебен, и потом зажигают ниву. Колдун никак не может вынести этого: он подходит к заломам и вынимает оттуда чертей, иначе они замучат его.

Литовские зажинки (papiumene) были известны там с самых древних времен. Хозяин, нажав сноп ржи, приносил его домой и ставил в углу; на другой день начиналась жатва. Ныне там изменилось: одна из жниц, захватив серпом пучок ржи, связывает и откладывает <его> в сторону; за нею начинают потом жать все прочие. По окончании работы первая жница украшается полевыми цветами, и она впереди всех несет сноп с торжеством на хозяйский или господский двор. Там их угощают всех. В последний день жатвы, называемый дожинки (dapiumene), плетут из последнего сжатого хлеба венок, перевивают его травами и цветами. Среди жниц выбирают молодую и на ее голову кладут венок: толпа поет песни, и все при громком пении отправляются на хозяйский двор. Хозяин встречает их с радостным приветствием. Жницу с венком принимают в избе с хлебом и стаканом пива на блюде. После снимают с ее головы венок и подают хозяину, который хранит его в своей избе до следующей жатвы как Божие благословение.

Жатва сопровождается обыкновенно пением радостных песен и дружной работою. У дунайских славян находится великое множество причитаний на созревание, жатву и уборку хлеба. В то время там угощают жнецов пирогами и пивом. Словаки и венгерские славяне такое же соблюдают обыкновение. В их устах еще сохранились причитания[745] на засевание поля, работу жнецов и снятие хлеба. Богатое и обширное поле жатвы требует многих жнецов, потому у них говорится при этом случае:

или:

Другая песня влюбленного, проникнутая чувством простосердечия и любви:

Воспоминание влюбленной девушки:

Воспоминание девушки об отсутствии своего милого:

Гречиха:

Просо:

Мак:

Когда цветет рожь:

То же:

Рожь и обет:

В честь серпа:

При заходе солнца поют жнецы:

Окончивши работу, жнецы делают воззвание к прочим, еще работающим:

При возвращении жнецов домой:

По окончании жатвы:

По уборке хлеба жнецы возвращаются домой торжественным шествием. Мальчик несет впереди их из шелковой материи знамя; верхушка его украшается разными лоскутками, пуками полевых цветов и хлебными колосьями. Подле него или за ним идет девушка с венком на голове, который обыкновенно плетется из стебельков и колосьев наподобие короны; за нею идут поющие жнецы. Они приходят или прямо домой, или на хозяйский двор. Венец вешают посередине гумна или перед его воротами и оставляют там до новой жатвы. Потом поют на две половины:

Другая песня:

У сербов также имеются жатвенные песни; вот некоторые:

По окончании жатвы жнец берет пук колосьев, перехватывает его по середине и становится в хороводный кружок. Девушки ходят вокруг него с пением, и в то время каждая старается выдернуть соломинку. Кто выдернет, той быть замужем.

Задунайские славяне, весьма богатые в излиянии простосердечных чувств, обнаруживают их во всей своей жизни, своих занятиях и работах. У них существуют поговорки, причитания и песни даже на самое кушанье. В России равно существуют свои причитания и песни, но они известны[746] одному народу. Мне случалось много раз слышать причитания на многие вещи, но время изгладило из моей памяти, а обстоятельства не дозволили собирать их. В Малороссии зажнивные причитания в большом употреблении, и они во многом сходны со славянскими.

Малороссийский хозяин отправляется прежде осмотреть свое поле: не пора ли жать? Если хлеб созрел, то он, нарвав пучок колосьев, приносит их домой, закладывает за образа и там оставляет их до следующего урожая. При принесении им колосьев происходит в доме общее веселие: все радуются и ждут с нетерпением начала жатвы. Хозяин, если сам не может управиться, то он отправляется к соседям и их просит помочь ему. Когда он появится с жнецами в поле, тогда он прежде всего делает крестное знамение, обратясь к востоку лицом, и говорит: «Поможи, Боже, сожать жито, пшеницю и всяку пашницю», — и первый захватывает серпом рожь; за ним начинают жать и все прочие. Начало жатвы называется зажинками. Иногда вместо хозяина зачинает жница, известная своим благочестием.

Собирание хлеба сопровождается пением, исполненным душевной радости. По полям раздаются безотчетно игривые песни; сама природа, кажется, веселится с жнецами: все им благоухает и все живет упоительной веселостию. Смотря на них, сердце невольно завидует их счастию. Душа свободы — доверчивая откровенность и простосердечное самодовольство — ставят их выше всех счастливцев в мире. Ряды жнецов работают дружно. Малые и большие с серпами в руках, с граблями на спине — все трудятся и все поют. Песни зажнивные поются без разбора, но чаще всего шуточные и веселые:

Эту песню поют еще, когда жницы, возвращаясь на господский двор, встретят дочь хозяйки и требуют, чтобы она выкупила у них венок. Девушка выкупает, поднося им по чарке водки.

По окончании работы девушки плетут ржаной венок, который перевивают цветами и травами. Мужчины связывают особый сноп и перевязывают его рожью, а иногда цветами. Венок надевают на голову одной из красавиц, перед коею мальчик несет сноп. Прочие девушки окружают свою подругу также с венками на голове, но плетенными из васильков, незабудочек, колокольчиков и других полевых цветов. Все идут к хозяину на двор: там они дарят его снопом и венком и желают ему дождаться еще изобильнейшей жатвы. Хозяин выслушивает их с трогательною признательностью, благодарит и всех просит отвечеряти (отужинать); венок и сноп вносят в избу и хранят за образами до будущей жатвы. На дворе под открытым небом угощаются все ужином хлебосольным и радушным.

В последний день жатвы, называемой обжинками, жнецы идут с равным торжеством на господский или хозяйский двор. Там давно стоят для них столы накрытые. Грешневые галушки с салом (клёцки) ставят на стол, и тут уже подносят по чарке водки. Хозяйка находится безотлучно при сельском, но гостеприимном ужине и просит всех вечеряти, как у себя дома. В других местах по уборке хлеба с полей угощают жнецов в один из дней, свободных от работ, или в праздник, особым обедом, причем подают горячие пироги из мяса, творога и паляницы со сметаной, потом борщ, молочную-кашу или лапшу, жаркое из говядины или баранины. В продолжение обеда чарка с водкой постоянно ходит по рукам. Сам хозяин с хозяйкою разделяют общий стол, и они строго смотрят, чтобы все были сыты и довольны. В заключение подают варенуху, и день неприметно обращается в праздник обжинок. После стола гостеприимные хозяева наделяют жнецов пирогами и паляницами или чем другим. В некоторых местах приносят в церковь первинки для освящения, которые состоят из новопеченого хлеба, и если в то время созрели плоды, то яблоки и груши. На особой деревянной тарелке ставят медовые соты, а на прочих — первинки. Священник, отслужив благодарственный молебен, окропляет первинки священной водою и потом они с благоговением раздаются домашним; некоторую часть из них оставляют и хранят дома как предохранительные средства от многих болезней.

Здесь, по окончании жатвы, выбирают женщины из девушек одну прелестнейшую и украшают ее голову плетеным венком из ржи и васильков. Хор девушек, окружив ее, отправляется с нею к господскому дому при пении радостных песен.[748] Помещик встречает их на крыльце и потом подходит к увенчанной: снимает с нее венок и благодарит жнецов за успешное и благополучное окончание работы. Затем он угощает их водкою и ужином или дает им на водку. Между тем в его комнате появляются на стене венки с пуком колосьев.

В Подлесий (Червоной России) постадница (старшая из жниц) начинает всякий раз жатву обрядным действием. Связав сноп хлеба, она поднимает его в гору и произносит громко:

С окончанием причитания она бросает из-за своей головы сноп в ознаменование тяжких работ жнецов.

В других местах (Пензенской и Симбирской губерниях) существуют пожинки. Там по окончании жатвы собирается народ в поле дожинать последние загоны, и когда уже свяжут последний сноп, называемый именинник, тогда наряжают его в сарафан и кокошник и с песнями несут его на господский дом, где жнецов угощают пивом и вином. В некоторых местах Малороссии последний сноп также называется именинником. Ему приделывают руки, убирают в пестрое женское платье и несут его на хозяйский двор, где ожидает их богатое угощение. Хозяин печет тогда каравай из нового хлеба и разделяет его между своими гостями. В северо-восточной России также пекут каравай, но его подносят жнецы хозяину в подарок. В Смоленской губернии приделывают к снопу руки, надевают на него белую насовку, а на вершину снопа кичку, или наматывают женский убор, называемый накидка, и две женщины несут на господский двор. Хозяин выходит им навстречу, жнецы поздравляют его со счастливым окончанием жатвы и бьют сноп веником березовым с особыми приговорками в том предубеждении, что животные[749], истребляющие поля, истребляются после этого таинственного обряда. Потом угощают всех; песни и пляски заключают всеобщее веселье.

В Вологодской губернии снятый последний сноп с поля называется кумушка. Там собирается овес после всех хлебов. Остаток его срезается дружно с корня всеми жнеями; верх этого снопа повязывается платком. Головная жнея — первая, начинающая жать первый загон, берет кумушку и несет его в дом своего помещика в сопровождении песен своих подруг, которые поздравляют своего барина с двумя полями, сжатыми, а с третьим — засеянным. Поблагодарив их за усердие, он принимает кумушку и ставит его в передний угол под образами; тут он остается целую неделю; потом снимается и хранится до Покрова. В этот день кормят кумушкой рогатый скот, закармливаемый на зиму.

В Саратовской губернии по<сле> уборки хлеба наряжают соломенную куклу в кумачный сарафан; на голову надевают чуплюк, на шею ожерелье и, украсив цветами, носят чучело по селению с песнями и плясками.

В некоторых местах Литвы и Белоруссии дожинки и пожинки называются госпожками.

В других местах России окончание жатвы известно под именем спожинок, оспожинок, госпожинок и опожиниц, а в летописях госпожин день. По местному положению они совершаются не в одно время, но всегда после уборки хлеба. Название госпожин день произошло от древнего простонародного слова спожинать, доканчивать жатву. В Белоруссии Госпожа, значит Богоматерь, а сам Успенский пост называется госпожинками, и в это время довершается жатва. В Витебской губернии обжинки совершают единообразно, как почти во всей Белоруссии. Жнецы обоего пола, особенно девушки и молодки, наряжаются в праздничные одежды и идут при пении песен с самого поля к дому помещика. Девушки украшают свои головы венками, и одна из них, славящаяся красотою, идет впереди; за нею все прочие. Мужчины несут на плечах грабли и косы, а женщины держат в руках серпы: все идет попарно, с торжественной радостью. Помещик, услыхав издалека голос поселян, выходит со всем своим семейством к ним навстречу. Толпы жнецов входят во двор, поздравляют барийа со окончанием жатвы и желают ему дождаться следующей еще <более> изобильнейшей. Красавица снимает со своей головы венок и надевает его на голову барышни; если ее нет, то на голову молодой барыни. Тогда все стоящие попарно жнецы кланяются ей, приветствуют и желают, если это девушка, доброго и богатого жениха, а барыне — дождаться счастия своей дочери. Помещик угощает всех ужином, водкою и пивом. После ужина они предаются забавам и играм и потом расходятся по домам.

Достойно замечания, что в этой губернии поселяне во время жатвы всегда надевают на себя чистое платье и особенно щеголяют белыми рубашками. При жатве хлеба девушки становятся друг против друга и поют попеременно песни, и своими телодвижениями выражают радость и печаль, любовь и безнадежность.

В Белоруссии Госпожа имеет два названия: Малая Пречистая и Большая Пречистая. Первая означает рождение Божией Матери, а вторая — Ее смерть или Успение.

В Большую Пречистую не только в Белоруссии, но и в Литве, Малороссии и во всех прочих местах России совершают освящение созревших плодов, хлебных колосьев и медовых сот. В России Большая Пречистая известна под именем Успенщины, а в Малороссии — Успения. С Успением почти оканчиваются все работы жнецов и начинается повсеместная уборка и возка зернового хлеба.

В литовских местах уборка хлеба известна под именем малых осенин. Само название осенин показывает, что они произошли от осени, потому что в эту пору оканчиваются полевые работы. В других местах отправляются лом инки по мертвым в осенины, как в Дмитриевскую субботу или в поминальные дни.

В Костромской губернии поселяне перед началом жатвы молятся на три стороны, кроме северной. По окончании жатвы оставляют на поле небольшой клок хлеба, называемый волотка на бородку (волотка — значит хлебный колос); обвивают оставшеюся соломой свои серпы и кладут их в дом пред св. иконами. Другие катаются по ниве, приговаривая: «Жнивка, жнивка! Отдай мою силку на пест, на мешок, на колотило, да на молотило и на криво веретено». С окончанием жатвы угощают жнецов.

В северо-восточной России совершают овсяницу в день св. Андриана и Наталии (августа 26). Жнецы несут домой сноп овса и ставят его под образами в угол, называемый сутки. Хозяин приглашает их садиться за стол и угощает толокном, называемым здесь дежень, а потом пирогами и овсяным киселем или кашею. Во время кушанья сравнивают урожай овса нынешнего года с прошедшим и считают суслонами (количество снопов). Если нынешний урожай[750] богаче прошлогоднего, то жнецы получают от хозяина понемногу всякой муки, в противном случае остаются довольными угощением и благодарят хозяина и хозяйку за сладкий дежень и, выходя из избы, кланяются на четыре стороны. В Рязанской губернии празднуют аспосов или способ день, и нет сомнения, что это Спасов день, в который приносят в церковь для освящения первые зеленые плоды.

В великой России такое же происходит радушие при собирании хлеба и также сопровождается пением веселых песен. Жатва повсюду есть предмет радости. Богатая награждает земледельца, скудная никого не веселит. Перед окончанием жатвы жнецы угощаются хозяином водкою и пирогами, и это угощение называется дожинками. Они употребительнее в юго-западных частях России: в Литве, Белоруссии и в сопредельных с этими местами губерниях. Там вешают венки из полевых цветов в поле на шесте; головы девушек украшаются цветами, а женщины и мужчины принимают участие в забавах молодых людей. Иногда девушки составляют хоровод около жита: ходят вокруг него, взявшись за руки, и поют приличные своим забавам сельские песни. Вечер заключают плясками под гудок и возвращаются домой с пением и радостию.

После жатвы наступают для жнецов обжинки, получившие свое название от слова обжинать, оканчивать жатву. Хозяин приглашает к обжинкам не только жнецов, но часто соседей и посторонних людей; угощает их сначала водкой и пирогами, печенными из умолота хлеба; потом щами, кашею и печеным — обыкновенным деревенским столом, который, однако, не везде одинаков: смотря по зажиточности хозяина, он изменяется. Остальное время дня проводится в плясках, хороводах и народном пении.

Рабочая пора у земледельца соединена с замечаниями и обрядами, а время трудной работы называется страдою или страдною порою. И это справедливо, потому что тогда земледелец более всего терпит и страдает от своих тяжких трудов. Он не жалеет ни рук, ни сил: он работает до изнеможения. О, как часто, истощив свои силы, он никаких не пожинает плодов! Поэтому приступает ли к посеву или жатве, он наперед совершает крестные ходы с св. образами, молит Бога увенчать его труды и спешит принести во храм Божий первые плоды от своего хозяйства.

В разных полосах Великороссии происходит в августе сельское пиршество, называемое помочи. Многие хозяева, когда остается на их полях хлеб, не дожатый почему-нибудь, созывают соседей, чтобы помочь собирать его. На дворе уже заготовлены столы с хлебом-солью, пирогами и пшеничными калачами. Вдовы, нуждающиеся в помочах и не имеющие способов угостить своих добрых соседей, получают от зажиточных все нужное для этого пиршества. Угощенные соседи отправляются в поле, там снимают хлеб, возят сено, а хозяева за то снабжают их на зиму дровами и лучинами. Поселяне, считающие за великий грех работать в воскресенье, идут охотно после обедни работать на вдовьей земле. Народная поговорка «За вдовою и Бог с сумою», без сомнения, произошла отсюда.

В Малороссии, Сибири, Пермской, Вятской, Оренбургской и смежных с ними губерниях выпалывание и совершение полевых работ известно под именем помочей, но они, по роду занятий, носят разные названия. Выпалывание огородов называется полотушка, трепание льна и конопля — потре-пушка, пряжа — супрялки, унавоживание — назьми и толоко, собирание репы, редьки, моркови, картофели и проч. называется копанием порепицы, оборкою и снимкою земляницы; снимание лука и чеснока — луковым днем; рубка капусты — капустницею. В Сибири рубка капусты называется еще вечером капустки. В Чебоксарском уезде (Казанской губернии) праздник капустки, принадлежащий, собственно, этому уезду, издавна есть народный. Капустку ожидают точно с таким удовольствием и нетерпением, как рождественские святки. По наступлении времени рубить капусту собираются сначала одни девушки, рубят ее весело и радостно и спешат как можно скорее окончить свою работу. После рубки угощают их ужином; потом собираются сюда в нарядных своих одеждах мужчины; они не смеют войти прямо в избу, но подходят сначала к окошку просить позволения у хозяина и, получив его соизволение, входят в комнату с начальным приветствием к хозяйке: «Поздравляю милость вашу с капусткой». «Покорно благодарим, — отвечает хозяйка, — прошу беседовать с нами». Каждый молодец приносит с собою лакомства. Когда парней соберется довольно, тогда начинают разные святочные игры, и забавы продолжаются до рассвета. В продолжение игр женихи стараются изведать нрав и сердце молодых девушек, шутят с ними, резвятся, поют песни и ходят попарно, перешептываясь, однако украдкой, без нарушения приличия: в противном случае за несоблюдение должной скромности молодцы не допускаются к играм, и они должны немедленно оставить вечернее собрание.

Родителям весьма не нравятся капустки, потому что женихи часто приходят высматривать невест не тех, которые им нравились, а тех, которые им понравятся, и случается, что женятся на других, против ожидания родителей, предполагавших в них будущих своих зятей. Такое празднество совершается в Малороссии и в большей части России. Там капустницы, собирающиеся для сечения капусты, ходят первоначально по соседям, чтобы приглашать молодиц и молодцев рубить капусту. Молодые люди, занимаясь сечкою капусты, проводят вечер в дружеском пении и шуточных рассказах. После рубки угощают их пирогом из капусты, который называется хлебальным пирогом, потому что его едят со щами. В других местах специально варят пиво; угощение вообще заключается пляскою. В приволжских губерниях девицы ходят в праздничных нарядах по домам поздравлять хозяинов с праздником капустки и в их честь поют песни. Песенниц угощают пирогами. В Малороссии было в обыкновении, что молодые девушки, нарядившись в праздничные одежды, ходили по домам поздравлять хозяек с капусткою. Но это не было празднество, а приготовление к капустке, для которой созывали обыкновенно одних молодых, чтобы работа шла веселее. Преимущественно молодые обоего пола спешили воспользоваться этим временем; им тогда представлялся удобный случай пошутить и порезвиться между собою. Тогда уже вечера капустки обращались в вечерницы, т. е. в вечерние забавы для молодых: всех их угощали паляницами и пирогами с капустою. Молодежь созывали не только для сечки капусты, но для квашения бураков (свеклы), мочения конопли, льна и для окончания другой легкой домашней работы.

В других частях России (Вятской и Пермской губерниях) помочами называют удобрение полей, так же называется в северной полосе России, в Смоленской губернии и некоторых литовских местах[751], но такое название не везде сохраняет прямое свое значение, ибо косить сено называют уже там толоком. В других местах говорят вместо помочь — назьмы рыть, т. е. унавоживать поля наземом. Помочи и толоко[752] — суть однозначащие. Лифляндский летописец Кель-хен говорить; <что> владеющие обширными полями созывают во время жатвы своих соседей для подания им помощи в собрании хлеба и вечером угощают их, и такое угощение называется толоком.

В Смоленской губернии толоко обратилось собственно в значение унавоживать землю, где ее удобрение совершается не иначе, как через навоз. Там толоко занимает всех домохозяев и начинается обыкновенно с Петрова дня, иногда и ранее, и продолжается до поздней осени. Хозяин сзывает соседей на ржаной пирог и пиво и, угостив их, просит помочь ему возить толоко. Большие, и малые, и дети обоего возраста возят на поле навоз и там разбрасывают его кучками. По окончании работы их угощают вновь. Однажды я был свидетелем сельского угощения после толока. Рабочие сидели кружком, лица их были бледные и высохшие — тягостен труд земледельца! Они сидели в молчании: перед ними лежали ломти хлеба, но когда подали кушанья: жидкую похлебку из гороха и зелени, тогда принесли на деревянном блюде ржаной хлебальный пирог, начиненный капустою и горохом. Хозяин подносил по чарке вина, и потом каждый брал свою долю пирога и закусывал; наконец, стали хлебать похлебку из общей деревянной миски, а там, после похлебки, подавали крошиво — рубленное на куски мясо, печеное и гречневую кашу с маслом. Во время обеда подносили кружками черное пиво, нарочно варенное для этого дня. За несколько дней до толоконного угощения всегда варят здесь пиво; его пьют вдоволь. О, как было бы хорошо, если бы русский, от природы умный, добрый, честный и трудолюбивый, заменил водку пивом. Водка, губительница нравственности, ведет ко всем порокам и несчастиям. Водка — яд, тихий, но верный.

За собиранием сжатого хлеба следует обыкновенно снятие его с полей, и это называется уборкою. Уборка хлеба не сопровождается особым каким-либо угощением или празднеством; хозяин благодарит только помогавших ему в работе и обещает помочь им в свою очередь, и если он зажиточный, то угощает их. В некоторых местах уборка и оборка означают последний день орания.

Не везде свозка хлеба с полей известна под именем уборки. По местности она называется различно, а именно: свозка, увозок, перевозка, но везде они образуют народное веселье и, можно сказать, празднество. Земледелец радуется, что благополучно снял с поля хлеб и уложил его вовремя в свои скирды.

В Костромской губернии празднуют овин (сентября 24) в день мученицы Феклы, именуемой в простонародии Феклою заревницею. Овин собственно значит гумно: хозяин собирает молотильщиков в овин, который в тот день называется именинником; там варят кашу в честь именинника и угощают ею всех работников. Это не есть особое празднество, но обряд гостеприимный: угостить новой кашею. Когда поспеет каша, тогда молотильщики садятся в кружок, и непременно в самом овине. Хозяин первый отведывает кашу, а молотильщики говорят: «Хозяину хлеба ворошок, а молотильщикам каши горшок», — и потом едят ее с маслом. В других местах северо-восточной России это действие слывет под именем овинных именин и там варят кашу, но она называется уже домолотною, т. е. сваренною из окончательного умолота.

X БАБЬЕ ЛЕТО

Изменение времен года праздновалось в языческом мире с религиозными

обрядами, коих следы остались в христианстве. У всех народов весна и осень совпадали с полевыми работами. В эту пору совершались повсюду торговые сделки, годичные сроки и мирские совещания. У нас весенний Юрьев день и осенний Семен день были срочными условиями для поселян и владельцев земель, и потом Семен день превращен простолюдинами в бабье лето. Некоторые думают, что сентябрь месяц прослыл в простонародии бабьим летом со времен Петра I, изменившего летосчисление, которое велось прежде с сентября 1, со дня преподобного Симеона, первого столпника. Эта догадка ни на чем не основана. Бабье лето существовало до времен Петра I, и оно теряется в глубокой древности. Германцы знали его в самое отдаленное время под именем мариининской пряжи (Mariengarn), мариининских нитей (Marienfaden) и старого бабьего лета (Alten Weiber-Sommer). В это время видно на небе созвездие Бабы, расположенное из семи соединенных вместе звезд, как бы утиное гнездо, называемое в астрономии Плеяды, посему некоторые стали производить бабье лето от созвездия Бабы, но и это неправильно. Нам известно, что до перемены у нас летосчисления называлось это время Симеоном лето-проводцем. Славянские племена, искони любя полевые работы, оканчивали их в эту пору; женщины дружно принимались за собственные свои работы: они мочили конопель и лен, сушили, трепали, ткали, сучили нитки, веревки и проч. Эти занятия, свойственные женскому полу, всегда именовались бабьими работами и бабьими трудами, а само время, которое бывало как нарочно теплое и как бы возвращало еще лето, совпадало с бабскими трудами, и потому обратилось в название бабьего лета.

Бабье лето продолжается одну неделю: оно начинается в иных местах с 1 сентября, а в других с 8 сентября, с Рождества Богородицы, как у чехов, где оно называется Семенна панна Мария, у карпатских славян бабьин мороз. Там носится предание, что мороз заморозил на полоныне (на Альпах) бабу-чародейку. Это намек на статуи тех каменных баб, которые ставились долгое время и в христианство на карпатских дорогах.

В Польше под именем бабьего лета разумеют продолжительную теплую погоду — то же самое, что бабье лето, в Малороссии и Литве оно называется бабыно лито.

В простонародии и в отечественных летописях первое сентября известно под именем Семенова дня, Семен день и дни Семена. В церковных праздниках называется еще этот день Семен летопроводец, по случаю празднества преподобного отца Симеона, первого столпника, и по прежнему исчислению года, коим оканчивалось тогда лето и начинался новый год. Праздник Симеона, первого столпника, установлен на первом Никейском соборе (в 325 г.).

Время от 1 до 8 сентября называется семинскою неделью. Если погода стоит теплая в продолжение семи дней, то говорят обыкновенно в насмешку: «Вот и бабье лето!» Это лето часто долго сопровождается зеленью лугов, и сами листья деревьев, цветов и прочих растений не скоро вянут и, кажется, зеленеют. Простолюдины тогда замечают, что если пауки снуют паутину и запутываются, то предвещают тихую осень и зиму непостоянную. Или, если домашние птицы щиплют траву на полях, а перелетные не улетают, то верный знак теплой зимы. Примечания поселян изменяются по местному расположению страны. На севере, где природа суровая и само лето скоропреходящее, — бабье лето непродолжительное. Однако бывает, что оно при всем непостоянстве, например, петербургского климата продолжается около трех недель. Холода сентябрьские, пасмурная погода и частые дожди, имея влияние на расположение духа людей, изменяют их веселость и здоровье. Каждый смотрит на умирающую природу с душевным волнением, потому что все вокруг него сохнет и погибает. Ненастный и безжизненный сентябрь делает почти каждого угрюмым и задумчивым, сердитым и печальным, потому вошло говорить в обычай: «Он смотрит сентябрем, на него нашла сентябрьская хандра; он угрюм, как сентябрь; у него сентябрьские думы».

Есть обычай, что под Семен день в деревнях гасят вечером огонь в избах и не держат его в эту ночь. Наутро раздувают новый огонь знахари и знахарки, с особыми приговорами. Со времени Семена дня повсеместные сельские работы называются бабьими. Этому названию способствовало само время: ни холодное, ни теплое, которое как нарочно выгоняет женщин из изб, чтобы работать на открытом воздухе. Там они мнут и треплют пеньку, мочат и сушат лен, прядут и снуют холст. Если девушка затыкает кросна в Семен день, то она замечает, как ложатся нитки: если прямо, то у нее будет хороший муж: если не ровно, то негодный. На женские работы стекаются молодые люди, чтобы им помочь, и помогают преимущественно молодкам и красным девушкам. Ввечеру начинаются посиделки, и тут просиживают за работами до первых петухов. В первые посиделочные дни угощают разными кушаньями и пивом; в Малороссии гречаниками и кулишом с салом.

В некоторых местах доныне сохранилась осенняя игра с хороводом под именем пиво варить. Эта игра взята из обыкновения варить пиво к бабьему лету. Молодые женщины выходят с брагою к воротам, за коими давно теснится толпа праздных поселян, и угощают их: наперед старых, потом молодых, а после девушки начинают хоровод пиво варить. Составив круг, девушки ходят и поют с насмешливыми движениями. Действиями рук, плеч и всего тела они намеренно обнаруживают состояние пьяного, которое явно указывает на разгульную жизнь мужика, обращающего каждый случай в бражничество. Пояснение этого находится в самой песне:

По окончании хоровода женщины приносят кувшины браги и угощают девушек.

В Малороссии существуют подобные этому обычаи: там равно варят брагу, девушки гуляют на зеленом лугу, играют в хороводы и поют песни сообразно игре. Песня поется та же самая.

В юго-западной и северо-восточной полосе России существуют похороны мух. С Семена дня, или Семена летопроводца, насекомые начинают исчезать. Увеличивающееся холодное время производит тогда мор на блох, прусаков, тараканов и мух. Простой народ, зная, что с этого времени насекомые и многие животные замирают на зиму, погребают заранее мух с шуточными обрядами. Нарядные девушки делают гробы из кавунов или тыкв, огурцов, редьки и репы, укладывают сюда мух с притворным воплем и несут к выкопанной могиле. Другой обычай, не менее странный, есть изгнание тараканов[753] во время заговен, перед Филипповым постом. Все находящиеся в избе должны, взявшись за руки и зажав рот, тянуть за ногу из избы привязанного к ниточке таракана через весь двор на улицу. Между тем одна из женщин, стоящая с растрепанными волосами под окном, стучит и спрашивает: «Чем вы заговляетесь?» — «Говядиною». — «А таракан чем?» — «Таракан тараканами): Это уж произносят тогда, как вытащат его из избы. Этим оканчивается изгнание, и тогда думают, что тараканы не появляются более.

В это заговенье девушки загадывают о суженых. Во время ужина они оставляют кусок говядины, чтобы никто не видел и не знал их намерения; потом, ложась спать, кладут его себе под изголовье, приговаривая: «Суженый, ряженый, приди ко мне заговеться». Это повторяется три раза. На другой день хвалится каждая подруга, что видела будущего своего — такого хорошенького! «Точно он мой жених!»

Семен день, превращенный в бабье лето, не есть народный праздник, а местный обычай угощения по окончании полевых работ, которые, как известно, не везде оканчиваются в одно время, потому что все это зависит от обычаев и положения страны. За всем тем бабье лето известно по всей Европе.

XI БРАТЧИНЫ

Мирские сходки в древнее время были в большом обыкновении. На них решались семейные и частные дела, и весьма часто одним сходом, по-братски. После примирений предлагались взаимные угощения, обратившиеся впоследствии как бы в особое празднество, известное под именем братчин, братовщины и братовщинок. Тут прекращались навсегда сельские раздоры, водворялись дружба, миролюбие и братство. Время, однако, изменило значение братчин, преобразовав его в народное празднество, и эта перемена произошла после введения повсеместных судов и сельской расправы. Тогда сельские старшины, головы и старосты, созывали свой мир из одной обязанности, но по окончании дел старые люди не покидали старинного обычая гостеприимства: приглашали друг друга на хлеб-соль и чарку вина. Таким образом, братчины сами по себе мало-помалу изменялись, и народ стал сходиться только в известные праздники для одних пирушек, кои составлялись из дружелюбной складчины. В других местах тогда варили пиво на собранные деньги и готовили кушанье.

Главных братчин суть две: Михайловская и Никольская: первая в честь архистратига Михаила (сентября 6), а вторая в честь св. Николы зимнего (декабря 6). В эти два дня поселяне ставят общим миром в церкви большую свечу и служат молебен о ниспослании на них всяких благ. После угощают на свой счет поселян из своего околотка; остатки от стола раздают нищим; хлебные крохи бросают на воздух, чтобы нечистые духи не портили ни деревьев, ни полей. По многим городам, деревням и селам зажиточные люди делают складчину из благовения к празднику какого-нибудь святого или такого угодника, который почитается покровителем целой деревни, или во имя того праведника, в честь коего выстроена церковь по какому-нибудь чудесному событию. Таковой обычай общеупотребителен и в римско-католической церкви. Там, как и у нас, отправляют молебны и взаимно угощают. В юго-западной России и в большей части северо-восточной празднуют еще братчину по случаю заложения или окончания церкви. Тогда прихожане отправляют братчину с особой веселостью; со всех окружных мест съезжаются к ним на праздник: тут проводят время в забавах и играх. Летом празднуют обыкновенно под открытым небом, близ церкви, а зимою в доме священника или церковнослужителя.

Домашнее или семейное празднество, называемое новоселье, по случаю перехода на жилье в новый дом[754], также доставляет соседям случай попраздновать. Соседи сходятся к хозяину, поздравляют его с новосельем и приносят хлеб-соль. Ни один из русских не переходит в новый дом, не освятив его. Тут соблюдаются некоторые действия: по углам комнаты вбиваются бумажки с написанным заклинанием; читают молитвы на изгнание нечистых духов и потом окропляют комнаты освященной водою.

В старые годы было даже обязанностью ездить на братчины: это происходило из уважения к храмовому празднику. Пиры были тогда столь частые и столь разорительные, что особыми грамотами запрещалось ездить на пиры, братчины и свадьбы всем незваным.

В некоторых местах Малороссии такое разгулье называется кононом. В это время там было разливное море для веселья: варенуха, брага, пиво и крепкие меды не сходили со столов — я присутствовал при одном кононе. После совершения службы, это было летом, прихожане чинно уселись за приготовленными столами под деревьями благоухающими; священник[755], благословив кушанье, поздравлял гостей с праздником и потом пил чарку водки, которую поднес ему староста, распоряжавшийся общим пиром, и та же чарка обходила всех кругом. Подали пироги и паляницы со сметаной, затем горячее кушанье. Священнику подавали прежде всех, за ним по старшинству остальным. Угощение состояло из разных сытных блюд; во время кушанья пили, кто что хотел. После обеда молодые женщины, девушки и парни занялись играми и хороводами. Прочие веселились плясками и пением.

С братчинами имеют больше сходства ссыпчины, Юровый <Юрьев> день, Никольщина и холки. Все они служат предметом для народных увеселений: сельские сходбища и забавы, составляемые по предварительному соглашению зажиточных семейств, происходят по случаю какого-нибудь деревенского праздника. Пиво и вино, пироги с яйцами и кашею — суть главное кушанье. Не один мужеский, но и женский пол принимает участие в веселии, которое продолжается заполночь.

Во время ссыпчин являются часто скоморохи, а гости, развеселенные чаркою вина, прощают друг другу убытки, нанесенные им в продолжение летних работ, как-то: потравы хлеба и травы, закос в чужих лугах и т. п. Молодки, девушки и парни пускаются вприсядку и поют песни, какие вздумают, как, например:

В это время развеселившиеся гости поднимают чарки и провозглашают:

Пирующие, разгорячаясь, вином более и более, употребляют часто выражения довольно нескромные, от коих, как говорится, уши вянут. Конец пированья ссыпщины или братчины иногда бывает причиною ссор и новых попоек на мировую. Юровый < Юрьев > день, получивший свое название от праздника св. Георгия, празднуется сибирскими рыболовами после счастливого улова рыбы. Никольщина же есть общий веселый русский праздник, совершается в день Св. Николая (мая 9). Люди собираются к храмовому празднику Николая, если в деревне есть церковь во имя Св. Николы, и после службы пируют. Где нет церкви во имя Св. Николая, там отпевают молебен в обыкновенной приходской заступнику Николаю и потом предаются общему радостному разгулу. Никольщина была в прежние годы срочным днем для сделок, платежей и повинностей. По хорошему и безоблачному дню Св. Николая судят о благоприятной осени. Холки, забавы одних девушек составляют в некоторых местах сельские угощения. Холки, конечно, происходят от холить — нежить, ласкать, потому что девушки, резвясь в своих холках, высматривают женихов, коих не перестают с тех пор ласкать, и стараются нравиться им. В Казанской губернии холки составляют увеселение; они начинаются с половины сентября и продолжаются до самой сырной недели. Первые холки бывают по снятии шерсти с овец. Бедные, нуждающиеся в шерсти, варят пиво и созывают соседей на холку; каждый приглашенный должен непременно принести с собою сколько-нибудь шерсти. Потом, через несколько времени, созывают мять и трепать лен и пеньку, потом прясть, и всякий раз приглашаемые приносят с собою лен и конопель. Многие бедные созывают единственно гостей для того, чтобы они помогли им от своего избытка; богатые охотно принимают приглашение, имея здесь случай повеселиться. Сюда сходятся молодые обоего пола, и нередко на самих холках происходят любовные изъяснения, которые на посиделках оканчиваются между молодыми тайным сговором.

Нет уголка на всем мире, где бы не происходили по вечерам собирания молодых людей, состоящие в приятной беседе с любимыми особами, и эти собирания известны у нашего народа под именем посиделок, бесед и досвиток. По окончании полевых работ наступают темные и продолжительные вечера. Тогда сходятся молодые девушки и женщины, чтобы поговорить между собою кое о чем или идут друг к другу с шитьем, пряжею и вязаньем, чтобы работать охотнее. В прежние годы это было в обычае даже между боярынями и боярышнями. Незнатные и небогатые, купеческое сословье и простые, собирались на посиделки по зову своих приятелей, но и тут соблюдалось некоторое обрядное приличие: женщина позыватка ходила скликать молодых девушек, чтобы посидеть вечером, отсюда произошло название посиделок. Однако молодых людей обоего пола не стесняли приходить на вечер по одному приглашению; неприглашаемые также проводили весело, как и те, которые были приглашаемы особо. Девушки не долго занимались своей работою, ибо они увлекались рассказами, близкими их сердцу, потом незаметно переходили к играм, пению и пляске.

Молодые люди пользовались на посиделках приятным случаем — свободно сидеть подле своей милой, говорить с нею и перешептываться о своей любви; жали друг другу руки и давали обещание видется почаще. Их свидания большей частью оканчивались свадьбою, которые на Руси всего более совершаются после осени. Посиделки у зажиточных сопровождались закусками и пивом. Иногда они происходили в особо нанятом доме, где угощение делалось на счет складчины. Строгие родители не всегда позволяли своим дочерям посещать такие собрания, потому что о них распространялась худая молва и бесславие о девической добродетели. Посиделки не продолжались далее полуночи. Мужчины провожали своих девушек домой и расставались с ними до первого радостного свидания.

Нынешние посиделки совершаются так же, как и в старину. Девушки собираются в назначенную ими избу и там сидят за работою: они прядут лен, посконь, конопель и шерсть.

Пряхи, сидя за мочкою, рассказывают про домашние дела, толкуют про своих парней и смеются и тут же запевают:

С начала вечера до ужина все занимаются усердно, чтобы в ужин показать своей матушке, как много наработали. Но часа <через> два после ужина пропадает вся охота к работе:

Тут все бросают работу и начинают между собой игры. Мало-помалу появляются к ним парни с дудками камышовыми, скрипками и балалайками. Они любезничают с девушками, например: «А ты, Дунька, тонко прядешь!» Или «Эх ты, Машка, как исхудала!» Хотя Машка — чуть не треснет от жира. Любезности продолжаются недолго: появляются наряженные, и тут прощай, гребни, вертена, мы-кольники и донца! Все летит под лавки. Наряженные ходят по всем углам и ищут спрятавшихся от них девушек. После начинаются пляски под свист дудки, скрипки и балалайки или под одни песни. Часто до начала плясок и игр поют одни песни без всякого разбора, какие придут в голову: унывные и шуточные, плясовые и протяжные; вот для примера:

Среди песен грустных вдруг затевают пляску. Плясуньи, стоя одна против другой, топают ногами в такт музыке, потом кружатся в противоположные стороны, меняются, и снова топают, и снова кружатся. Пляска в Смоленской губернии почти всегда начинается припевом:

Или:

Или одна плясунья, гордясь тем, что она богаче своей подруги, припевает:

Другая, хотя беднее ее, но желая сказать, что и она бывает там, где и богатые, отвечает вприсядку:

Когда пляшут под песни, тогда женщины и девушки, став в кружок, поют; из круга между тем отделяется одна пара, иногда и две: они вместе поют и пляшут, под такт пения. Вот плясовая:

Переходя от резвостей к новым резвостям, начинают игровую:

Между богатыми дворянами и боярами были свои обряды. Мать семейства, рассылая бабушек и нянюшек по знакомым домам, просила девушек посидеть вечером, преимущественно таких, которые славились богатством и красотою. И чтобы не уронить чести своего дома и придать более блеску своей знатности, созывали столько, сколько можно было поместить их в своих хоромах. Позыватки с делом высматривали хороших женихов: молодых, богатых, белокурых, с голубыми глазами, с пушком на бороде и курчавыми волосами. Такой молодец был идолом вечерних бесед: на него засматривались и самые скромные красавицы. Матери несколько дней сряду снаряжали их в путь: запрягали рыдван в шесть лошадей и, навьючив его бельем, платьем, гостинцами из сухих плодов, пряников, волошских орехов и варений на меду, отправлялись на посиделки. Хозяйка принимала гостей на крыльце и вводила в покои с честию и поклонами. После обычных расспросов о здоровье, погоде усаживались чинно и долго ничего не говорили, пока хозяин не оживлял их крепким медом. Девушек и молодых мужчин угощали навезенными гостинцами, отчего часто обижалась хозяйка, но ее успокаивали тем, что так уж водится исстари, приговаривая: «Не мы, мать родная, завели, не нами кончится».

Званые оставались гости несколько дней. Это время было пыткою для молодых сердец: тут ласкали, выведывали друг друга и расставались с взаимной уверенностию в любви. Шуточные рассказы, игры затейливые, страстные забавы и скрытные перешептывания облегчали продолжительно мучительные испытания. Матушки, высмотрев женихов, а женихи невест, благодарили хозяйку за хлеб-соль и веселое довольство; потом разъезжались по домам, прося пожаловать к ним откушать хлеба-соли и отведать сладкого меда. По приезде домой мать с отцом советовались тайно о выборе женихов и, не спросив о согласии дочери, посылали свах с предложениями.

Заведенные Петром I ассамблеи (собрания), были, собственно, придворные, но нынешние вечера, сопровождаемые танцами и музыкою, вошли в употребление в царствование императрицы Елизаветы, любительницы вкуса и изящности. Они вытеснили навсегда старинные беседы и открыли широкий путь к порче нравов. Еще наши деды любили вспоминать про свои посиделки не из предубеждения к ним, но из простоты жизни и строгой скромности молодых людей. Сохранившиеся посиделочные песни могут служить тому доказательством. Нельзя не заметить, что некоторые из этих песен отзываются сердечною тоской и безнадежной любовью:

Или:

Туманно красно солнышко, туманно, Что красного солнышка не видно! Кручинна красна девица, печальна, Никто ее кручинушки не знает! Ни батюшка, ни матушка, ни родные, Ни белая голубушка сестрица. Печальна красна девица, печальна! Не может мила друга позабыть. Ни денною порою, ни ночною, Ни утренней зарею, ни вечерней. В тоске своей возговорит девица: — Я в те поры милого друга забуду, Когда подломятся мои скоры ноги, Когда опустятся мои белы руки, Засыплются глаза мои песками, Закроются белы груди досками.

Посиделочные вечера, заронив искру любви в молодые и неопытные сердца, были отравой для жизни. Семейная гордость, разряды и происхождения знатных родов были весьма часто, как и ныне, могилою для любящих.

В Белоруссии вечерние собрания, начинающиеся с Покрова дня и продолжающиеся до Пасхи, называются суп-ретками. Девушки собираются в наемную избу, чтобы прясть, шить, веселиться и петь. Сюда сходятся парни и высматривают себе невест. Молодые обоего пола проводят время в пении и играх, а парни угощают девушек разными лакомствами.

В дожинки же или весенние вечера собираются также парни и девушки и проводят время уже не в душной избе, но под открытым небом. Тут никакой не занимаются работою, но одними забавами и играми, пением песен и пляскою под музыку. На дожинки нередко собираются пожилые, чтобы полюбоваться юной резвостию; молодые женщины приходят украдкой, чтобы повеселиться и погоревать о своей неволе.

С посиделками совершенно сходны малороссийские досвитки, кои потому так названы, что в это время молодые люди проводят всю ночь до свита (до рассвета) в забавах, играх и пении. Сначала сходятся девушки в одну определенную ими хату и в ожидании прихода парубков занимаются пряжею, шитьем, поют песни, которые служат знаком, что они давно собрались и сидят за работою. Хата бывает освещена обыкновенными свечами или каганцами[759]. На до-свитки приносят разные с обеих сторон лакомства, в числе коих любимые суть: насимячко, сушеные семена из гарбузов (тыкв), сонишник (подсолнечник), каленые орехи, маковики, медовые коржи, маслянники, бублики (баранки) и пр. Дивчата сначала ничего не хотят принимать от парубков, так уж, по своей привычке. Когда разговорятся и веселость начнет одушевлять всех, тогда они с удовольствием принимают от них лакомства и знакомятся. Досвитки начинаются с осени и продолжаются до Великого поста.

По наступлении благоухающей весны начинаются вечерницы, которые продолжаются до лета и потом возобновляются в теплые осенние дни. Название вечерниц происходит от вечерних собраний. Девушки и мужчины собираются около хаты и проводят вечера, часто и целую ночь, в играх и забавах: бегают взапуски, играют в жгут, составляют хороводы, танцуют, поют под скрипку или дудку. Все молодые принимают участие в этих увеселениях, а парубки, избирающие себе невест, женихаются с ними (ухаживают за ними). Довольно замечательно, что на вечерницах молодые обоего пола допускают себе вольность целовать друг друга, обниматься, резвиться и спать вместе, и никогда не доходило до бесславия. Преступивший правила чести подвергался изгнанию из общества, но нарушивший священные обеты любви преследовался всеми. Горе и той, которая, отдавшись своему милому, скрывала его преступление. Громада (мирское сходбище) если узнавала о появлении от нее на свет нового существа, то вызывала виновную мать на базар и допрашивала об имени скрытого ею отца, потом принуждала преступного жениться на обольщенной им. Если виновная не открывала своего обольстителя, то ей надевали на голову с шумом и насмешливым криком хомут, очипок (чепец) и обрезали косу, и с того времени она не смела появиться в общество своих подруг, вести с ними прежнюю дружбу — она принадлежала уже к гульливым. Немногие девушки переживали свое бесчестие.

Каждая девушка имела на вечерницах своего милого, и каждая шла сюда для того, чтобы с ним пожартовать (провести время в забавах), понежиться и слышать от него сладостные повторения в любви. Кто любил свою коханую и потом оставлял ее, тот навлекал на себя неукротимый ее гнев. Мстительная ревность изобретала все способы к наказанию неверного. Не довольствуясь его посрамлением, она часто прибегала к самым преступным мерам: готовила из ядовитых растений отраву и опаивала его. Рассказы о таких поступках оправдываются самими песнями. Ни одна из русских песен этого рода не отличается такою силою воли, пламенностью и чувством исступленной ревности, как малороссийские, которые большею частью сочинялись парубками после несчастного события на вечерницах. Напев их грустный, происшествие трогательное и печальное, конец — приготовленная смерть. Вот примеры:

Тоска девушки по своем милом чернобривом, который не подает никакой о себе весточки. Она плачет, и только ей легче, как поплачет; она полетела бы к нему, но нет у нее крыльев, а он не возвращается. Горюет, сохнет и умирает с каждым часом. Напев песни чрезвычайно жалобный:

Жалоба молодого казака на долю, что она доселе не указала ему счастья.

Бывали примеры, что на вечерницах совершались убийства. Из соперничества друг к другу заводили между собою ссоры, оканчивавшиеся смертью одного из них. Часто из угождения к своей милой отважный парубок гнал другого. Оскорбление имени чьего-нибудь неминуемо рождало кровавое мщение. Матери и отцы строго воспрещали своим дочерям и сыновьям ходит на вечерние сходбища; но они украдкой выходили из дома и возвращались тихо, когда еще спали домашние. Вечерницы посещали и панычи (дети дворянские), но казаки, считая себя равными, вели с ними постоянные раздоры, и по той причине, что панычи скорее приобретали внимание девушек. Это раздувало между ними пламя взаимной ненависти: составлялись партии соперников, и взаимное преследование оканчивалось смертоубийством, которое до того возросло впоследствии, что редкая неделя проходила, чтобы не находили окровавленных трупов. Полиция принимала свои меры, но ей стоило великого труда достигнуть цели своей. Часто случалось, что разбивали полицейских чиновников. Вечерницы обратились ныне в тихие и дружеские собрания.

На вечерницах молодые обоего пола имели в виду высмотреть для себя будущего друга, а потом посылали свах с предложениями, на которые большею частию отвечали согласием. Те же, коих желания не выполнялись, вступались за свою честь и честь дома, и только одно посредничество посторонних останавливало мстительное преследование. Если посредничество оставалось без действия, то с ним страдало имя девушки и всего дома, и это воспламеняло отчаянное покушение на погибель взаимную. Тогда никто не щадил друг друга.

СЛОВАРЬ РЕДКИХ И СТАРИННЫХ СЛОВ

Баять (баитъ) — говорить, беседовать, рассказывать.

Бердо — род гребня для ткацкого станка.

Беседа — здесь: собеседник.

Бочи — бока.

Вервица — ременные четки, по которым молились; ими же стегали ослушных.

Глазет — парча с шелковой основой и гладкой серебристой или золотистой лицевой стороной.

Гудка — струнный музыкальный инструмент.

Гуж — петля, кольцо, глухая привязь.

Донце — нижняя часть какого-либо сосуда.

Ендова — широкий сосуд с носиком.

Епитрахиль — одно из облачений священника, надеваемое под ризою.

Задворица — задний, скотный двор, хлева под общим навесом; место за двором.

Зазнобушка — тот или та, в кого влюблен.

Залавица — глухая лавка с подъемной крышкой.

Залавочье — место под лавками в избе.

Запаска — крестьянская одежда из грубого сукна.

Исполать — хвала, слава.

Камка — шелковая китайская ткань с разводами.

Кика, кичка — женский головной убор, род повойника.

Коло — круг.

Косящетый — сделанный из деревянных косяков.

Кросно — крестьянский холст, новина, целый кусок.

Кружчаный — узорчатый.

Крупичатый — мелкозернистый.

Кулиш (кулеш) — каша-размазня.

Лития — молитвенное священнодействие, совершаемое вне храма или в его притворе; краткая молитва об упокоении душ усопших.

Мыкальник — лукошко для початков, веретен.

Насовка — рабочий сарафан, холщовый или крашеный; холщовая куртка для стряпни с рукавами; род фартука.

Намисто (монисто) — монеты на шнурке, бусы, ожерелье.

Онучи — портянки.

Орать — пахать.

Понева — юбка; плат, полотнище, покрывало.

Посконь — конопля.

Прядеюшка — пряха.

Рудо-желтый — оранжевый.

Рыдван — колымага, большая карета.

Скляница — бутылка, полуштоф.

Сопель — дудка, свирель.

Страва — пища, яство; жидкая похлебка.

Талан — счастье, удача.

Тенета — нить, жилка.

Тризна — поминовение усопших.

Убрус, убрусец — плат, платок; фата; почетная ширинка, подносимая новобрачной на поклон.

Фертик — франт, щеголек.

Чело — лоб.

Чёботы — мужская и женская обувь, высокий башмак.

Чуплюк — женский головной убор, кокошник.

Швец — крестьянский портной.

Ширинка — здесь: полотенце, отрезок цельной ткани во всю ее ширину, полотенце, подвязной передник без лифа.

Яхонт — рубин.