Быт русского народа

I СВЯТКИ

Никакой народ не представляет нам столько забав на Рождественские праздники, как наш русский, который, благодаря Богу! еще не очужеземился. Дотоле он будет своим, доколе будет одушевлен народным чувством.

Некоторые мнимые просветители наши постоянно трубят о распространении народности, а между тем вводят иностранное; умы юношей напитывают противным и нашему воспитанию и нашим нравам. В высокопарных своих выражениях они даже не стыдятся присваивать незаслуженную им честь, тогда как она принадлежит развитию века и потребности государства.

Наш народ, верный своей земле, сберег еще обычаи своих предков; он вспоминает о них с простосердечно-неподдельной радостью; он один, среди многих превратностей своей судьбы, сохранил прежнюю свою веселость и наклонность к забавам.

Из разнообразных его увеселений, в коих он познается, это суть Святки, доставляющие всем сословиям истинное наслаждение. Не только дворянство, живущее в городах и деревнях, но даже столичные жители любят предаваться святочным удовольствиям. Разнообразные в своих действиях, они представляют пространное поле для всех родов забав и увеселений.

Восточные народы соблюдали строго приношение жертв солнцу в честь зимнего его поворота, который совпадал с нашим декабрем. В Египте праздновали его в память Изиды (богини земли и луны), Озириса (бога солнца) и Ора (бога звезд). Там постились за три дня до торжественных обрядов и накануне праздника звали ночью громогласно в печальных песнях потерянного Озириса. На другой день молились и приносили жертвы, а потом начинали радостные забавы: пели, плясали и гадали о будущей своей судьбе.

При Константинопольском дворе употреблялись еще в V веке готские игры, имеющие связь с святочными забавами. На Рождество Христово являлись ко двору наряженные, Которые бегали, плясали и пели под музыку песни. Вельможи и чиновники, пожелав многолетия императору, пели: «Дева днесь Пресущественнаго раждает».

У скандинавских и германских племен отправлялись на Р. X. готские игры под другими названиями. В Саксонии они известны под именем Рупертовых слуг. В продолжение 12 дней Рождества Христова они одевались в звериные шкуры, натирали лицо сажею, украшали голову рогами, во рту носили раскаленные уголья и бегали по улицам с криком, пением, и плясали под музыку. В других местах проводили канун Р. X. в чувственном пресыщении и пении Стыдливых песен.

В Скандинавии святки известны под именем Юуль или Иоль (Juul et Jol), а в скандинавских сагах уже говорится о иолевых днях. В Норвегии он праздновался зимою, в честь Тора, а в Дании в честь Одина. Празднество продолжалось три недели: первые три дня проводили в благотворениях; а последние в пиршествах и веселии. В празднество Юуль или Иоль убивали в присутствии короля вчесть Фрейера (солнца) большого кабана, и все подданные, доложив на него руки, клялись в ненарушимой верности. Потом предавались веселию: плясали, играли, пели и ели. Доныне закалывают там свиней и пекут пироги в виде этих животных.

В некоторых местах северо-восточной России бьют также на Рождественские праздники свиней и пекут пироги; убитого кабана окропляют водой, окуривают и обрызгивают Огонь кровью, на коем обжигали его. Это делают в том предубеждении, чтобы нечистая сила не ходила по скотным хлевам накануне Рождества Христова и не портила бы их домашний скот.

Во всей Европе канун Рождества Христова и первый день Рождества Христова сопровождался суеверными замечаниями. В Северной Германии долго праздновали Фаллии, как Юуль в Скандинавии, теперь же заменили их играми, пением и гаданием.

Там существует поверье, что накануне Рождества Христова говорит скот. Простой же народ любит наряжаться в Рождественские дни и посещать своих знакомых.

В Голландии был обычай, что сторож восемь дней до Р. X. и восемь дней по Р. X., возвещая поутру о пробитии часов, советовал жителям есть кашу с изюмом и медом.

В Англии играют и поют по улицам несколько ночей сряду. О Рождестве Христовом кланяются яблоням, чтобы родилось много яблок, или совершают обходы по садам и кланяются одному какому-нибудь дереву; потом орошают его яблочным соком. Приготовляют еще особые толстые свечи, которые горят всю ночь, и если погаснут при горении, то предзнаменуют великое несчастие.

В Северной Шотландии лавочники дарят покупщикам Юлевые свечи, которые зажигаются на всю ночь с теми же приметами, как в Англии, только оставшиеся огарки берегут для предохранения своего от разных недугов. В других же местах замечают, кто первый отворит дверь в праздник Иоля или Юуля, тот будет счастлив весь год. Существует еще поверье, что если войти во время полночи в хлев, то найдешь весь скот на коленях. Многие уверены, что в это время пчелы поют в ульях. То же самое думают в Малороссии.

Женщины не оставляют вечером кудели на прялках, чтобы дьявол не стал прясть вместо их. Такое поверье господствует во всей Западной России, где еще думают, что если не допрядут кудели, то она будет ходить за ними. Девушки так настращены этим, что от души верят, что кудель пойдет за ними в церковь во время их венчания, дабы показать мужьям: какие они лентяйки и лежни. Останутся ли нитки на мотовиле, то не снимают их, а перерезают.

В Англии кто-нибудь из домашних должен встать ранее прочих и заняться печением пирогов на яйцах, для каждого в семействе по пирогу. Чей пирог разлезется во время печения, или развалится, тому не дожить до будущего праздника. Приготовленные пироги едят в постели. В старину первое блюдо у каждого англичанина состояло из кабаньей головы на уксусе; в пасти кабана торчал лимон. У нас на Руси было непременным кушаньем в Рождество Христово начиненный кашею поросенок или кабанья голова с хреном. Датские мужики доселе делают из теста кабанов, ставят их на стол с прочими кушаньями и не трогают весь Рождественский праздник, полагая, что от этого зависит благополучие целого дома.

Нет в Европе места, где бы не было перед Рождественским днем своих примет, и если они ныне не так резко бросаются в глаза, то это зависит от образованности народа.

Многие жертвоприношения у римлян образовали гражданские праздники; в числе их появились календы, которые так сильно вкоренились в народе, что Константин Великий не мог истребить их. Церковь Христианская, стараясь затенить суеверный обычай празднования Мифры или Митры (декабря 24 и 25 дня), которой поклонялись под именем Вру-Малий (солнца), и этот обычай совпадал с декабрьским рожденственским праздником. Церковь учредила празднование декабря 24, в воспоминание предшествовавшего торжества Рождению Спасителя мира.

Кроме декабрьских календ были январские, совершавшиеся почти так же, как и декабрьские: во время этих дней производили забавы и гадания. В эти дни никто не подавал постороннему огня и никому из домашних не дозволялось выносить его из дома в том мнении, что невидимые духи ищут повсюду огня для сожжения домов.

Из календских празднований образовались под разными названиями народные забавы, в коих участвовало самое духовенство.

В Римско-Католической церкви существовало празднество под именем декабрьской вольности (libertas decembrica): она дозволяла епископам и всему духовенству пировать, плясать и бегать в личинах (масках). Во Франции долгое время совершался праздник дураков, который приходился в иных местах в день Обрезания Господня, в других в день Богоявления, а в иных в день избиения младенцев. Он состоял в том, что духовенство, избрав среди себя папу, архиепископа и епископа, провожало их с великолепием в церковь. Избранного папу называли папою дураков. Во время священнодействия они плясали в женских шутовских одеждах; надевали на себя личины страшные, облекались в шкуры зверей; пели постыдные песни, ели на алтаре жирную пищу (offa pinguis), скакали и бегали в исступлении по храмам, Играли на алтаре в шашки, жгли вместо ладана кожу из старых своих башмаков, совершали непристойные телодвижения и кривлянья. Неуважение к папе было поводом к учреждению этого праздника. Парижский собор два раза запрещал такое бесчинство (1212 и 1444 гг.), но никак не мог, пока просвещение не смягчило нравы, что продолжалось до XVI века. Петр I, выставляя всенародно злоупотребления духовенства в наряживании и потехах, хотел вдруг истребить слепую к нему преданность. Великий монарх любил истину.

Не менее гнусный праздник — это праздник ослов, учрежденный в воспоминание бегства Божией Матери в Египет. Избирали прекрасную молодую девушку, сажали ее на богато убранного осла, дав в руки младенца: девушка представляла Богородицу, а младенец Христа. Окруженная епископом и всем духовенством, она ездила от одной церкви к другой, въезжала в храм на осле и останавливалась у алтаря — тогда начиналась служба. Пели: «Jntroit» < Песнь входа>, «Куrie» <Господи [867] >, «Gloria» <Слава [868]> и «Сredo» <Верую>; после оканчивали ослиным ржанием и читали похвалу ослиным достоинствам, оканчивая каждую строку этими стихами: «Et sire ane! ca chantez belle bouche, rechignez/ Vous aures du foin assez et de l’avoine a plantez». <Ваше Величество Осёл! Как ни пойте, как ни хмурьтесь — будет Вам вдоволь и сена, и овса! [869]>. Потом преклоняли колена с произнесением: «Аминь, аминь!» Вместо слов: «ita missa est» священник ржал по-ослиному три раза, а за ним все повторяли: «Игого! итого! игого!» [870].

В Рождественские праздники ставили столы с кушаньями, которые не снимали целую ночь, думая, что этим способом могут умилостивить злых духов и что целый год будет изобилие в их доме; бегали в личинах и плясали, представляли, по словам Блаженного Августина, оленей с рогами и тем самым осмеивали неверность супружеской любви, ибо рога означают прелюбодеяние.

Известно, что греки и римляне изображали супружескую неверность рогами; их имели не только смертные, но <и> сами боги. Юпитер называется рогатым любовником, потому что он похитил Европу в виде быка и предавался чувственному удовольствию под разными образами. Венера приставила рога Вулкану, потому еще в древности вошло в пословицу «Ставить рога, делать рога» и всегда относилось к женам, ставившим рога своим мужьям. То же самое разумеется и ныне. Не мужской пол сделался первым нарушителем верности, а прекрасный пол, <об> этом свидетельствует вся история человеческого рода и все деяния богинь. Известную часть тела преступивших верность наказывали греки и римляне не розгами, а редькою [871]

Языческо-римский мир считал календы первыми числами Каждого месяца, и если христианские проповедники старались уничтожить календские праздники, то это оттого, что cуеверный народ, смешав их с церковными праздниками, отправлял их заодно. Доныне видим повсюду остатки языческих обыкновений, совершаемых накануне Рождества Христова и на святках. Восточные императоры Константин Великий и Валентиан IV (конца ГУ в.) строго повелевали наблюдать праздничные дни, не смешивая их с календами. Каждому христианину было вменено в священную обязанность знать Рождество Христово, Богоявление Господне и Пасху. Константину Великому стоило великих усилий и трудов, чтобы заставить гордый Рим ниспровергать свои Кумиры. Перенесение столицы в Византию победило упорный дух язычников; но протекали с того времени столетия, а Европа еще блуждала в хаосе поверий.

Наша Коляда, которую несправедливо производят от сходства с римским празднеством Календе (Ка1еndае), совершалась и ныне совершается накануне Р. X. и в Рождественские Праздники. Отчего происходит коляда? и что она значит? Некоторые из наших писателей думают, что русские язычники славили Коляду, бога торжеств и мира, и что в Киеве стоял ему кумир[872]. Ни бога мира и торжеств, ни Идола в Киеве никогда не было, и все наши святочные Забавы ничего не имеют общего с праздником римского Януса, бога мира.

Ближе всего можно думать, что Коляда произошла от Польского Коленда, значащего поздравление.

Допустить можно, что латинское слово Календе усвоено славянскими племенами, как это бывает со всяким языком, но отнюдь нельзя смешивать Календские празднества с нашими Колядскими обрядами [873]

Колядованье вошло в обычай прежде на юге России, а потом распространилось по всей России с значительными изменениями. Ничего нет похожего у наших колядований с празднеством восточных народов: египтян, индейцев, греков и римлян [874]. В которое время появились колядования на юге и когда перешли отсюда на север России — вовсе ничего неизвестно. Никаких не осталось памятников, ни исторических воспоминаний. Если бы коляда праздновалась во время летописца Нестора, то нет сомнения, что он упомянул бы о ней в своей летописи. Даже ни в продолжителях его летописи, ни в других летописях до половины XVI в. не встречаем названия коляды. Это доказывает, что коляда отнюдь не была божество, но составляла одни народные увеселения. Если польский летописец Стрыйковский говорит о боге коляде, то он сам его выдумал, потому что до него (жившего в конце XVI в.), мы нигде не встречаем даже названия. Архимандр. Киево-Печер. Лавры Иннокентий Гизель поверил ему, а другие, как-то: Глинка, Кайсаров, Попов, Чулков не только списывали с него слово в слово, но выдумали такое число новых богов и богинь, что ввели в заблуждение знаменитого историографа русской истории.

Многие стали искать значения коляды у языческих праздников, и оказалось, что она не соответствует нашему празднеству. Писали большие по сему предмету рассуждения и внесли новые погрешности.

Пробежим предрождественские обычаи славян, совершаемых под разными названиями.

Коляда у словаков, обратившаяся в церковный обряд, cоставляет поздравление на Рождество Христово и новый год. Священник с своим причетом и мальчики ходят по городам и деревням поздравлять на новый год хозяев домов и поют: «Рок новы за се к нам пришел». Один из поющих носит на плечах мешок для собирания подарков. Мужчины дарят их деньгами, хлебным зерном, овощами, калачами; женщины полотном и нитками. Песни, обыкновенно духовного содержания, поются под открытым небом.

У тех же самых словаков мальчики, девицы, женщины, молодые мужчины, а иногда пожилые, собираются вместе как смеркнет, идут петь щедрый вечер (strdzy wcer), который иными празднуется довольно роскошно. Иногда по улицам по несколько вместе, а иногда толпою и поют громким голосом песни в честь святого вечера или нового года. По окончании песен получают в награду калачи, деньги и тому подобное. Если поющим не дают долго, то они говорят:

У венгерских словаков ходят с деревянным ужом, который сжимается и раздвигается по произволу; пасть его красная, на лбу корона из позолоченной бумаги. Нынешние греки ходят и теперь, как во времена Гомера, с ласточкою и поют песни, совершенно подобные нашим колядским. Вот еще некоторые словакские колядки:

Чехи и моравы также ходят толпою на святой вечер от дому и поют коляду, за что получают разные подарки. У чехов известны немногие колядские песни; представляемые здесь суть более причитания.

Еще поют:

У славян задунайских кроатов и далматов празднуют Накануне Р. X. бедай, у карпато-россов крачун, а у герцеговинских славян положайник.

В горах Кроации и Далмации празднуют накануне Р. X. бедай. У некоторых задунайских славян канун Р. X. называется бедным или бадним днем, потому что в тот вечер сжигают истукан бедай. Поселяне отправляются в лес рубить дубовые чурбаны, называемые бадняком, привозят домой и кладут несколько их в печь в тот же день. Вносящие бадняк в избу приветствуют: «Дебар вечер и честит вам бадний день». Их осыпают зерновым хлебом и отвечают: «Дао ты Бог сретний и честитый». (Дай Бог тебе счастия и благословенья).

Карпато-россы совершают накануне Р. X. Крачун, который у них есть покровитель домашних животных и птиц. Крачун происходит от крачу, выдергиваю шерсть из животных.

Домашние животные у карпато-россов начинают линять с Р. X. как в России, с поворота солнца на лето, и это г. линянье известно под именем искраканья. Если великим ростом в искраканных животных появляется новая шерсть, то это признак, что скоту занемочь, хозяину обеднеть, и думают, что всему виной Крачун, который, истребляя животных, карает вольнодумных и негостеприимных хозяев. Летом насылает он на стада медведей и волков. Для защиты от бедствий хозяева дают пир Крачуну. До вечерней звезды ^ничего не едят; целый день приготовляют постные и даже безрыбные кушанья, до двадцати блюд, и разливают по Пружкам разные напитки для вечернего стола.

Из хлебных яств занимает главное место огромной величины белый хлеб с коркою, называемый Крачунный или Крачун. Его сажают в печь около третьего часу и обставляют вокруг калачами, подкалачами, калачиками и подкалачиками. Когда начинает смеркаться, тогда приступают к принятию Крачуна. От порога сеней до главного стола, покрытого полотном, устилают дорогу чистой соломою. На стол ставят большую миску, наполненную домашними овощами и хлебным зерном; после выносят приготовленные кушанья, убирают ими стол, а в середине их ставится большой Крачун, окруженный мелкими Крачунами. С появления звезды возвещают шествие Крачуна. Если же за непогодой не видно звезды, то объявляют шествие Крачуна, когда довольно смеркнется. Двое почтительно выносят большой овсяный или ячменный сноп и ставят его в угол избы; прочие встречают его осыпкою зерновым хлебом из миски. Все присутствующие садятся во время шествия Крачуна за один стол, не исключая работников, хотя бы это происходило в доме господ; едят без чинов и оканчивают пир шумной попойкою, которая заключается пистолетными выстрелами в окошко, но честь стрелять предоставляется преимущественно домохозяину. Женский пол начинает потом гадать, а мальчики поют.

Песнь оканчивается изгнанием волка в горы, а коза спасается.

Накануне Р. X. привозят в Герцеговине бадняк (чурбан) шестью быками; везут его в дом через особо устроенные ворота. Для избежания неприятных предзнаменований приглашают в дом гостя за несколько дней до праздника, а иные имеют постоянного своего гостя, который называется полажайником. Он посещает на Р. X. домохозяев, которые по его действиям толкуют о счастии и несчастии на целый год. Полажайник, поздравляя с Р. X., посыпает избу зерновым хлебом и говорит: «Христос се роди». Ему отвечают: «Ва истину се роди» и осыпают его взаимно зерновым хлебом. Потом он берет кочергу, разбивает головни догорающего бадняка, чтобы летели от них искры. При всяком ударе приговаривает: «Оволико говеда, оволико коня, оволико коза, оволико овца, оволико кармака, оволико кошница, оволико сретья и напредки» (столько рогатого скота, столько лошадей, столько коз, столько овец, столько кабанов, столько ульев, столько счастия и успеха). Наконец, разгребает золу и бросает туда несколько денег; из присутствующих бросают также кто сколько может. Иные вешают на своих воротах повесмо (связку льна). Полажайника сажают, накидывают ему на плеча покрывало, чтобы у коров были густые сливки и молоко, и потчуют его водкою и завтраком. Позавтракав, он уходит домой, но после обеда опять возвращается сюда. Тогда угощают его до глубокой ночи. Когда уходит домой, тогда одаривают его платком, чулками или исподним платьем и калачом [877].

Канун Рождества Христова у черногорцев называется бадний дань и совершается почти так же, как полажайник. После солнечного захождения привозят из леса в каждый дом чурбан, называемый бадняк, украшенный венками. Его кладут на очаг, льют на огонь масло и вино, бросают потом горсть соли и муки. Когда загорится бадняк, зажигают от него свечи и лампаду перед иконами, а главарь читает молитву о благосостоянии семейства и всех христиан. После он берет кубок, отведывает вино и передает старшему; тот другому и так далее, пока кубок не обойдет всех. Затем мужчины выходят на ближние горы и при восклицаниях: «Христос се роди!» стреляют из орудий.

Потом идут домой, садятся за стол, застланный соломою, на коем лежат три хлеба, один на другом, а вверху воткнута лавровая ветвь с апельсином или яблоком; перед каждым из мужчин лежит из хлеба лук со стрелою.

Первый посетитель в первый день Рождества Христова служит предметом особых истолкований: если приходит прежде всех любимый человек, то он приносит в дом счастие и благословение; если недобрый, то за ним неминуемое горе. Такие посетители называются полазники и полажайники. Полажайник сеет по избе зерновым хлебом и говорит: «Христос се роди». Хозяин осыпает его самого зернами и говорит: «Во истине роди». Затем следуют взаимные поздравления и желания. После полажайник подходит к очагу, в коем горит бадняк, ударяет по нему кочергою. За каждым ударом, когда сыплются искры, приговаривает: «Оволико говеда, оволико коза, оволико овца, оволико кармака, оволико кошница, оволико сретья и напредки». Далее разгребает жар и бросает туда несколько мелких денег, а кто тароватее, тот червонец. В некоторых местах полажайники вешают повесмо. Как он сядет за стол, ему вешают на плечи ковер, чтобы у коров были густые сливки. После завтрака полажайник уходит, но пополудни опять приходит и получает в подарок платки, чулки, рубашки и непременно калач. Но если к бедному приходит богатый с поздравлением, то он приносит ему пищу и подарки. Перед кушаньем все молятся, держа в руках зажженные свечи. По совершении молитвы все целуются, не исключая женщин, приговаривая: «Мир Божий! Христос се роди, во истину роди. Покланяймо се Христу и Христову рожанству». Целование у них при семь обряде означает примирение и забвение всех обид. В продолжении восьми дней не убирают со стола и не метут комнат… [878]

На другой день Рождества Христова ходят вечером в Черной и Червонной России под окнами домов и колядуют; домашняя прислуга колядует перед дверьми своих господ. Иногда крестьяне являются на господском дворе с кукольной комедией и вертепом. Некоторые поют колядские вирши по-польски; другие на своем природном, чернорусском языке. Червонорусы поступают почти так же и колядуют на своем языке. Вот дошедшие до нас их песни:

Колядчики вставляют им или звание той девушки, в честь которой поют, а потому последний стих: «Я дочка ротмистрова» прибавлен здесь для полноты.

В России коляда также известна с давних времен. Она появилась прежде на юге, а потом перешла на север. В некоторых местах северной и восточной полосы России коляда называется авсенем. и таусеном, а в Малороссии, Белоруссии и Литве удержано древнее название; однако в некоторой части Литвы иногда она называется вечером, колодок или вечер блокков, и везде готовится кутья из пшеничного зерна и каша из гречневых круп; по уварке гадают о будущем урожае и неурожае хлебов.

Католическое духовенство заготовляет лепешки из теста с изображением Рождества Христова и накануне этого праздника рассылает по домам. В день праздника разламывают в семействе лепешку по числу домашних; каждый съедает свою часть и поздравляет друг друга с праздником Рождества Христова. Преломление лепешки напоминает им преломление хлеба Иисусом Христом за тайной вечерею.

В некоторых уездах Вологодской и Архангельской губернии доныне приготовляют из пшеничного теста различные изображения животных, как-то: овец, коров, быков, разных птиц и пастухов. Их посылают в подарок родным, друзьям и знакомым; столы и окна изукрашены этими изображениями.

В Малороссии также остался в употреблении, хотя не повсюду, подобный обычай. Делают из ржаного или пшеничного теста коников, ягненков, коров, быков и проч. и дарят ими детей. Ныне это обыкновение выводится.

Из «Стоглава» известно, что накануне Р. X. и Св. Крещения мужчины и женщины сходились на нощное плещованье, игры, глумленье и бесовские песни.

Простолюдины замечают, что если в ночи на Р. X. и Богоявление не бывает небо ясное, то не будет урожая в этом году; но канун Богоявления есть общая примета на весь год. В Архангельской и Вологодской губернии замечают: если звезды горят ярко, а месяц, освещая поля, образует на них сияние, подобное окружающему сам месяц, то они поздравляют друг друга с урожайным годом. Напротив того, небо темное заставляет их призадумываться. «Тяжелый год, — говорят они, — ни звездочки на небе! Не жди теперь ни хлеба, ни ягод. Как-то прожить пособит Бог!»

Иные по выходе с крещенской заутрени запрягают сани; в них насаживают ребятишек, и с ними скачут во весь дух по деревне. Причина этому та, чтобы уродился хороший и долгий лен. Этому обычаю следуют переселенцы — малороссияне, живущие в Балашовском уезде Саратовской губернии.

На Р. X. не должно выпускать домашнего скота из хлевов для безопасности от нечистой силы и знахарей. Мордва приносит в этот день в жертву птиц, пироги и напитки нашим святым, о коих никакого не имеют понятия, для умилостивления. Другие замечают (в Саратовской губернии, Хвалынского уезда), что если на небе много звезд, то родится в этот год много ягнят и гречихи.

Коляды в России две: одна перед новым годом, Васильевская; другая перед Богоявлением, Крещенская или водокрещей. Первая еще известна под именем богатой, а вторая под именем постной.

В Малороссии, напротив, вместо богатой коляды бывает богатая кутья, тоже перед Рождеством Христовым, а вместо постной коляды, голодная кутья, перед Крещением.

Почти во всей России накануне Богоявления после освящения воды пишут мелом кресты: на дверях, внутри дома, по скотным хлевам и всем хозяйственным заведениям. Весь день, до вечерней зари, ничего не едят и не пьют. В день Богоявления тоже постятся, до освящения Богоявленской воды. В больших городах строят при реках крещальню, называемую Иорданом, в воспоминание Крещения Спасителя в реке Иордан. В столице тот же обряд и, сверх того, воздвигают богатый балдахин над прорубью <в> реке Неве, против Зимнего Дворца. По окончании обедни во дворце духовенство выходит на реку для освящения воды. Митрополит обыкновенно священнодействует; очередные митрополиты, архиепископы и епископы окружают его. Драгоценные их одежды, пышность и торжественное совершение поражают каждого. Императорский Дом, окруженный первейшими государственными сановниками, гражданскими и военными, многочисленная посольская свита, придворные, гражданские чины, генерал штаб и обер-офицеры — все в блестящих золотых мундирах — представляют глазам ослепительную картину величия. Тысячи людей стоят по обеим сторонам реки; даже улицы набиты ими. Глубочайшая тишина господствует повсюду: одно духовное пение только нарушает благоговейное молчание. Но коль скоро погрузится крест в воду, мгновенно раздаются громовые перекаты пушек Петропавловской крепости. С шумом и радостным волнением бросается народ черпать Иорданскую воду, и все возвращаются домой с восторженным чувством небесной радости.

Древнее обыкновение бросаться в прорубь давно здесь неизвестно и тут живет оно в одном воспоминании. Если верить сказанию иностранца Маржерета (нач. XVII в.), то Царь и вельможи погружались в нее. «Я сам видел, — говорит он, — как Царь окунался в воду» [880]. До него еще императорский посол барон Герберштейн, бывший в Москве в нач. XVI в., говорит, что в Иорданской проруби купались не одни здоровые, но отчаянно больные, не имевшие никакой надежды на выздоровление. Это самое повторяли все иностранцы, описывавшие нравы России, до конца XVIII века: Еще поныне во многих местах России существует это обыкновение. Я был однажды сам свидетелем в Малороссии, что по освящении воды казак, сбросив с себя верхнее платье, погрузился спокойно в воду. Но больных уже не купают; дают им только пить Богоявленскую воду, которая излечивает от многих недугов. Домашний скот во время его падежа или других болезней, окропляют этой водою или дают пить понемногу. Иные хранят воду дотоле, пока она не испортится.

Погружение больных в воду произошло от верования, что дух свыше исцелит их. В Крещенский сочельник многие не едят до появления вечерней звезды, и это строго соблюдается между простолюдинами. Некоторые верят, что накануне Богоявления волнуется в самую полночь вода в ознаменование того, что в это время крестился Иисус Христос. Многие ходят черпать тогда эту воду и уверяют, что видели, как колыхалась она; но те, которые не могли видеть этого явления, оправдываются тем, что они не дождались полночи или проспали ее. Почерпнувшие эту воду ее до следующего года, думая, что она, по особой силе, помогает от многих недугов и сама по себе портится: та же свежая, чистая и здоровая.

В некоторых местах Литвы дворянство и простой народ в сочельник перед Крещением пишут на всех дверях латинские буквы: С. М. В. (Гаспар, Мельхиор и Балтазар) означающие имена царей волховов, приходивших с дарами в Вифлеем поклониться младенцу Христу. Кто не умеет написать этих букв, тот пишет три креста. В церкви висит тогда на ленте около престола люлька, в коей лежит в пеленах вылитый из воска младенец. Вокруг люльки стоят восковые изображения Богородицы, Иосифа и трех волхвов; у изголовья младенца стоят осел и вол. Подходящие к люльке качают ее три раза и потом молятся. На Крещенье ходят со свечами по улицам и поют перед домом хозяина:

Хозяин должен принять колядовщиков и их щедро угостить. Если прием нравится волхвам, то они гостят долго, в противном случае идут далее колядовать [881].

В сам же сочельник рождественский девушки, парни и мальчики ходят колядовать под окна домохозяев, которые дарят их пирогами или деньгами.

В половине XVII в. было в обыкновении, что знатные люди славили царя, который в свою очередь ездил славить их, и это обыкновение продолжалось до времен Петра I, но великий монарх сам любил славить.

Славление — означающее хваление, начиналось в то время пополудни. Если царь ездил славить, то поезд его совершался следующим образом: двое из чиновников шли впереди с барабанами в руках и обернутыми в сукно палочками; за ними ехал царь на санях, окруженный придворными, боярами и князьями. При входе в дом кого-либо из вельмож пели: «Тебе Бога хвалим»; потом поздравляли хозяина. Хозяин подносил царю денежный подарок и угощал его с прибывшими. После они отправлялись к другому, пока не обойдут знатных особ. Английский путешественник Брюн рассказывает, что наши государи перед праздником Богоявления ездили славить заслуженнейших из своих бояр и чужестранцев, которые угощали их со всем поездом. Петр I, сопровождаемый толпою царедворцев, начал первое свое славленье с иностранца Брама в 9 часов утра (1702 г., января 3). С царем приехало на санях и верхом около 500 челов<ек>; столы были покрыты разными лакомствами, сначала подавали холодные, а потом другие кушанья. Веселость была непринужденная, а напитки лились рекою. Около трех часов государь поехал со всем своим поездом к другому иностранцу, где такое же было угощение; потом в другие дома и, наконец, весь поезд отправился отдыхать в нарочно построенные дома.

Уклонявшиеся от славления подвергались наказанию кнутом и батогами. Некто Григорий Камынин был высечен плетьми за то, что <будучи> внесенный в список славления, не ходил славить [882].

В царствование императрицы Елисаветы давалась певчим об Рождестве Христовом дача под именем славленой дачи.

Долго господствовал обычай между воспитанниками духовных заведений, что они ходили по домам по несколько вместе славить Рождество Христово. При этом отличались они своими высокопарнобезмысленными диалогами, рацеями и виршами, которые произносили иногда на греческом и латинском языках, не понимая их сами.

Славление Христа совершают ныне мальчики в первый день Р. X. Ходя поутру со звездою или вертепом, они восхваляют Рождение Спасителя пением из священных песней или нарочно сочиненными для этого празднества стихами.

В иных местах ходят еще целую неделю с первого дня праздника Рождества Христова со звездою, которая делается из разноцветной бумаги различной величины и освещена свечами. Обращая кругом звезду, поют: «Христос рождается» и проч.

Общее обыкновение во всей России, что в день Р. X. ходят священники после обедни, поздравлять с праздником или, как говорится в простонародии, славить Христа, и это продолжается иногда в течение всех святок. Рассказывают, что в старые годы, по прославлении Христа, священники по просьбе женщин сажались на порог или на разосланную шубу перед порогом для того, чтобы водились куры.

По разным местам не одинаково отправляют славление. В Петербургской губернии и в самой столице ходят мальчики со звездою только накануне Р. X. и в первые три дня Р. X. Звезду делают из бичайки, оклеенной желтой и пропитанной маслом бумагою: на одной стороне ее изображено лицо, а на другой поклонение пастырей; весь круг окаймлен бахромою из желтой бумаги и обведен шестью рогами наподобие лучей, вырезанных из бумаги и украшенных бумажной цветной бахромою. Между изображениями посредством устроенного в бичайке отверстия ставят зажженную свечу, от коей рисунок и лучи делаются прозрачными. Звезду вносят в комнату или останавливаются с нею под окном и поют:

После этого говорят иногда стишки:

Потом поздравляют с праздником, за что получают несколько копеек денег.

Крестьяне Смоленской губ<ернии> ожидают с радостью торжественного дня Р. X.; жены их с удовольствием смотрят на убывающие горшки. Многие из них, не умея читать, ведут особый свой счет по горшкам. Чем меньше остается их в доме, тем ближе время праздника, перед коим обыкновенно закупают новые горшки. Вот уже счет приходит к концу, и праздник валится на двор. Беготня и заботы в доме. Хозяин осматривает праздничные кафтаны, молодые люди приготовляют новую упряжь. В первый день праздника крестьяне ездят к обедне на невыезженных молодых лошадях и надевают на них новую сбрую: мальчики, забравшись в угол, спеваются славить коляду. Хозяйка и девушки начиняют колбасы при пении песен:

Эта песнь называется чукать (звать) коляду, и ее поют несколько раз в вечер. Сначала зовут к себе коляду этой песнею; потом разговаривают или поют посторонние песни и начинают чукать, пока не начинят колбас. По окончании работы приготовляют вечерю, ужин. В этот день занимает первое место между кушаньями кутья — разваренные пшеничные зерна, подслащенные сытою. Когда окончат приготовление к ужину и помолятся Св. иконам, тогда хозяин берет чашку с кутьею, влезает на печь, отодвигает волоковое оконко, выбрасывает за окно три ложки кутьи и говорит: «Мороз! Мороз! поди к нам кутью есть; кутью ешь, а пшеницу не трогай!» Женщины выходят в то время на двор посмотреть на небо: звездно небо или нет? Если оно звездно, то это означает грибородное лето; если нет, то не будет грибов. Выполнив каждый свое, садятся за стол и едят сначала кутью, потом следующие кушанья. Этим оканчивается предшествующий сочельнику день, сам же сочельник отличается от обыкновенных дней тем только, что вечером в сочельник ходят мальчики в соседние дома сдавить коляду:

В Саратовской губернии ходят накануне Р. X. молодые люди толпою под окнами и величают коляду. Подошедши к окну, говорят: «Чанные ворота, посконная борода, не кричат ли каляда?» Если позволит хозяин, то поют:

Всегда величают из девушек младшую в доме.

По окончании каляды толпа кричит: «Кокурка! кокурка! в печи сидела, на нас глядела, в кошель захотела». Хозяин подает кокурку, нарочно для того приготовленную:

Из колядских песен, употребляемых в северной России, суть:

По окончании коляды поздравляют хозяина и хозяйку с праздником.

В окрестностях Москвы возят в санях накануне Рождества Христова в белой рубашке девушку, которая называется колядою, и поют:

Эта песня перешла, без сомнения, от южных славян, потому что в ней упоминаются река Дунай и имя Зензевей, которое только в тех местах употребительно. Все прочее приделано к русским обычаям.

В юго-западных странах России: Малороссии, Белоруссии и Литве доныне в обычае колядованье.

У литовцев отправлялось в древности особое празднество в честь бога Оккапирмоса, что приходилось в половине марта, а с переменою месяцослова бывает оно теперь, декаб<ря> 25 и известно уже под именем вечера колодок. Оккап ирмос сопровождался ворожбою, загадыванием и примирением, но с тем, чтобы не ссориться впредь. Угощения и поздравления украшали это празднество. Ныне накануне коляды таскают из селения в селение колодки, перескакивают через них и потом сжигают при пении и обрядах. |У латышей сохранилось предание о Блокковом вечере или вечере колодок, который бывал на Р. X. [885].

Между жмудью в Литве празднуют канун Р. X. кутьею, но кроме нее готовят еще изобильный стол, состоящий из рыбы, студней и сладких кушаний. За стол садятся не прежде появления первой зари; под скатерть настилают сено в память того, как Спаситель родился в яслях на сене; на другой день оно раздается всему домашнему скоту. Там думают, что ночью в тот самый час, когда Иисус Христос родился, вода превращается в одно мгновение, но не возможно уловить минуты этого чудесного превращения. На другой день Р. X. предаются увеселению, называемому важявимс ий каралучю, т. е. прогулка в Королевец (Кенигсберг). Для этого пекут большой крендель, который засушивают посреди избы на нитке. Один, принимающий на себя название купца, садится со жгутом подле кренделя; прочие подъезжают к нему на скамеечке и спрашивают: «Как поживаете, господин купец?» — «Здоров, благодаря Бога! А вы откуда, господа?» — «Из Самогиции». — «За чем сюда приехали?» — «За товаром». — «Какого вам надобно?» — «Пригожей девушки, как калина, а сладкой, как малина». — «Пожалуй, у меня есть пригожая и сладкая». — «Хорошо, нельзя ли отведать?» — «С удовольствием, — в цене сойдемся». Каждый старается отведать крендель, <до> которого никто не должен дотрагиваться руками; если же кто коснется, то купец гонит и бьет жгутом. Успевший отведать получает от купца в награду поцелуй.

Прогулка в Королевец называется в иных местах кушанье сыра (surmatkis), а в других местах skajsti mergieli и почти так же совершается, как прогулка в Королевец.

Малороссияне за несколько дней до Р. X. приготовляются к великому празднику с шумной радостью. Чистят и убирают хаты, перемывают дочиста всю домашнюю посуду, покупают новые наряды и запасаются на целую неделю всеми съестными припасами, лакомствами, настойками и наливками, которые своим отличным вкусом превосходят многие иностранные вина. Кто их не пивал на месте, тому трудно поверить. В богатый вечер пекут паляницы, пироги из мака, гороха, груш, капусты и пр.; в тот же день варят кутью из сарочинского пшена или из пшеничных круп; приготовляют медовую сыту и варят узвар. Он делается из сушеных плодов: яблок, груш, слив, вишен и изюма; жарят и варят разную рыбу, но все готовят постное. Образа украшают херувимчиками и ангелами, вырезанными из разноцветной бумаги, и обставляют высокими цветными свечами, которые зажигаются потом вечером. Иные ставят на стол церковные свечи и освещают ими ужин.

По приготовлении кутьи и узвара ставят их на сене под покутом (место под образом), где они стоят до вечерней зари. В богатый вечер или богатую кутью не обедают, но позволяется есть; напротив, в голодную кутью, которая перед Крещением, ничего не позволяется есть в течение всего дня, до вечерней зари. Стол застилают чистым полотном, кладут ложки по числу обедающих. Иные кладут подле ложек по головке чеснока для предохранения себя от нечистой силы. Девушки и женщины стараются нарядиться прежде вечера; если не успеют, то это дурное для них предзнаменование: в первом случае не выйдут за богатых женихов, а во втором не будут любимы своими мужьями.

По наступлении вечера освещают избу и ставят на стол приготовленное для ужина. Хозяин садится на покуте, с правой руки его жена, а дети кругом. Прежде, нежели сядут за стол, молятся Богу и благодарят Его, что дождались святого вечера. Ужин начинают водкою, который продолжается довольно долго; взваром и кутьею пресыщаются до крайней возможности, так, что от них болят долгое время животы.

По окончании ужина мужчины выносят на двор опороженные горшки и разбивают их о землю или, поставив на землю, бьют издали палками, чтобы изгнать из дому всякий недостаток. Другие стреляют из пистолетов в знак провожания богатой кутьи или богатого святого вечера. Такою потехою занимались прежде помещики.

Иные после ужина ходят к родственникам с поздравлением. Поднося старшему в семействе хлеб-соль, с поклоном в пояс говорят: «Прислав батько и маты хлиб с силью; на тоби вечерю (ужин)». Приняв от них, ставят на стол и благодарят: «Спасибо батькови и матери за хлиб, за силь и за вечерю». Принесших сажают за стол и потчуют пивом, медом и водкою. Мальчиков же одаривают пряниками и деньгами.

В первый день Р. X. ходят мальчики со звездою — поздравлять с праздником. Пришедши в чужой дом, они становятся у дверей, кланяются хозяину или пану в пояс и спрашивают позволения на славление Христа, говоря: «Благословите Христа славить». Если отвечают им: «Добре», то они начинают. Это славление сопровождается часто произнесением виршей, сочиненных искусными грамотами, или вместо виршей произносят церковные стихи: «Рождество Твое, Христе Боже наш» и т. д. Вот некоторые вирши.

В течение Рождественских праздников ходят еще мальчики со звездою и вертепом. Звезда также делается как в России, а вертеп — это деревянный о двух верхах ящик, освещенный небольшими восковыми свечами. Помещенные в них деревянные изображения на проволоке представляют знамения Рождества Христова: появление звезды на востоке, Рождение Спасителя в яслях, явление ангелов, поклонение мудрецов, бегство Иосифа с Божией Матерью в Египет [887].

Появляется пир и музыка во дворце Ирода, царя иудейского. Бал открывают деревяшки, как водится; они скачут, вертятся, кружатся и падают в обморок. Ирод, очарованный красотою танцевавшей с ним Иродиадой, приказывает отсечь голову Иоанну Крестителю и принести ее на блюде; затем выскакивает смерть. Выпрыгнув из-за угла, тонкая и высокая, на одних костях, с предлинной косою, она рубит голову Ироду, который, упав на землю, дрыгает ногами и кричит: «Оце ж, лихо мыни! Як бы я знав, що всему причиной дивчата, то бы не танцовав и не жартовов б ни з однею. Карае за них Царь небесный!» — Часто вертеп не оканчивается этой забавою, которая сопровождается музыкою и пением духовного содержания: иногда представляют разные действия из частной жизни.

В первый вечер Рождества Христова мужчины, женщины, девушки и дети ходят колядовать под окна, а накануне нового года щедровать (щедровать — значит желать во всем изобилия и богатства). Домохозяев и господ восхваляют или поздравляют со святым и щедрым вечером. Есть колядчики, которые при пении бьют в бубны, звонят в колокольчики и именуют в своих песнях хозяев, их детей, или величают их особыми прозваниями. Колядуют до полночи. Девушки, ходя под окна, стараются подойти тихо и прислушиваются, что говорят, и из этих слов выводят разные для себя предзнаменования. Колядские песни поют протяжно, и за каждым стихом произносят «Святый вечир и добрый вечир», а иногда отдельно. По кончании песни поздравляют с праздником и святым вечером или Рождеством Христовым.

Иные из колядчиков, подходя под окно, говорят: «Чи колядовать?» или «Благословите вечир славить». Им отвечают: «Добре». Иногда один из колядчиков произносит громко и скоро:

Иные из колядчиков поют на два голоса, но перед началом бросают из-за угла камень или палку для соответствия предстоящей колядки.

Когда им выносят что-нибудь, тогда благодарят:

В заключение говорят: добрый вечер и всем на здоровье.

По окончании песни говорят: «Поздравляем вас, пане добродию, и пани матко, и всих ваших з Святым вечером. Дай Боже вам довго житы да веселиця». Колядовщикам высылают денег или одаривают чем другим. Если долго им не дают, то продолжают петь, пока не вышлют. Случается, что им ничего не дают, тогда говорят, что хозяин и хозяйка скупиндяги (скупые).

Следующие песни поются во время праздничных забав:

Колядованье и щедрованье не есть одно и то же. Многие из наших писателей соединили их вместе. Колядованье бывает в первый день Р. X., а в иных местах продолжается и несколько дней сряду; между тем как щедрованье, или щедривки, всегда однажды, перед новым годом. Это есть собственно праздник мальчиков и девушек, которые щедруют вечером под окнами. Случается, что участвуют в щедровании молодые женщины и парубки, но в таком случае они подвергаются посмеянию и им ничего не дают. Чтобы получить что-нибудь от домохозяев, они притворяются под голос детей. Однако их голос узнают. Это они делают из одной шалости.

Мальчики щедруют и поют везде единообразно: или очень протяжно или скоро:

В Черной России также в обыкновении щедровать. Парни и девушки ходят под окна домохозяев и поют песни, за что богатые дают им деньги, а недостаточные книши (долгой хлеб) и пироги:

Колядские забавы хотя совершаются во всей России, однако в местах, где живут иностранцы, особенно в столице, вошла в обыкновение елка. В Европе существовал с давних времен обычай одаривать детей какими-нибудь подарками перед Рождеством Христовым и на новый год.

Для празднования елки избирают преимущественно дерево елку, от коей детское празднество получило, наименование; ее обвешивают детскими игрушками, которые раздают им после забав. Богатые празднуют с изысканной прихотью. Один из петербургских богачей заказал искусственную елку вышиною в 3'/2 аршина, которая была обвита дорогой материей и лентами; верхушка елки была испещрена ленточками разных цветов; верхние ветви ее были увешаны дорогими игрушками и украшениями: серьгами, перстнями и кольцами; нижние ветви цветами, конфетами и разнообразными плодами. В десять часов вечера стали съезжаться дети; их привозили маменьки и взрослые сестрицы. Комната, где находилась елка, была освещена большими огнями; повсюду блистала пышность и роскошь. После угощения детей заиграла музыка. Танцы начались детьми, а кончились сестричками. По окончании вечера пустили детей срывать с елки все то, что висело на ней.

Детям позволяется влезать на дерево; кто проворнее и ловчее, тот пользуется правом брать себе все, что достанет; но так; как эта елка была высокая и не многие отваживались влезать, то им помогали их миленькие сестрицы: они подставляли стулья и указывали на вещи преимущественно заманчивые.

Елка эта стоила около 50 000 рублей. Одни русские сорят деньгами. Недаром иностранцы думают, что у каждого русского золотые горы. Кто живет на чужой земле скромно, о том думают, что он притворяется бедняком.

Нет семейного дома в Петербурге, где бы не праздновали елки. Есть еще обычай, что дети в этот день и новый год говорят поздравительные стихи своим родителям, в коих выражают непритворную к ним свою любовь, желают им наслаждаться здоровьем, долго жить и заключают тем, чтобы их одарили.

В Германии ставят дерево, обвешанное плодами, конфетами и игрушками, которые представляют историю Рождения Спасителя.

Елка доставляет детям веселое препровождение времени. Она первоначально сделалась известною в Москве с половины XVII века; оттуда перешла в Петербург в царствование Петра I.

Канун нового года известен во всей России под именем Васильева вечера, в который проводят старый год с возможным веселием, чтобы новый был счастливый. В Орловской губернии жарят в этот вечер годовалого поросенка и съедают целым семейством.

Со святками тесно соединено празднование нового года, а потому, не отделяя его, скажем: новый год не составляет церковного праздника; он есть гражданский.

Начало года надобно искать в глубокой древности. Все языческие народы ознаменовывали его разными богослужебными обрядами — торжественными приношениями и забавами. Египтяне праздновали воскресение Озириса, или новый год. Греки и римляне ознаменовывали радостными и всенародными играми. Не было народа, который не встречал бы новый год особенным празднеством. Пляска и пиршества следовали за таинственными обрядами. Не только народ, но жрецы надевали на себя маски с изображением разных божеств; ходили по городу, пели и танцевали под музыку. Греки, любившие веселость и удовольствия, переряживались и бегали толпами по домам, где их угощали, и все веселились. Женский пол, более изобретательный в удовольствиях, наряжался в мужские платья, или, собравшись на вечера званые, занимался гаданием и пением подблюдных песен. Римляне встречали новый год с торжественною важностию: консулы и патриции приходили в пышных одеждах в храм для принесения жертв. Первосвященник молил богов о ниспослании на народ новых милостей и об отвращении от него всяких бедствий. По принесении жертв все предавалось забавам: пировали, танцевали и бегали переряженные в масках по улицам заполночь. В дни солнца, так называлось перенесение этого праздника на первое января, считалось бесстыдным вести между собою раздоры: все должны были примириться и сами тяжбы прекратить. В этот день ходили поздравлять друг друга, как обетный день для мира, и одаривали взаимно. Патриции и богатые отпускали на волю своих рабов, а дети освобождались из-под отцовской власти.

Обычай поздравлять в новый год перешел отсюда в Европу, и ныне он в числе праздничных дней.

Новый год начинался у нас прежде с марта месяца, и это продолжалось до 1348 г.; потом стали вести с 1 сентября 1348 г., и таковое летосчисление употреблялось до 1700 г.

В ветхозаветной церкви месяц сентябрь праздновался ежегодно в ознаменование покоя от всех житейских забот. «Рече Господь к Моисею, рцы сыном Израилевым: месяца седьмого (сентября, по европейскому исчислению), в первый день месяца, да будет вам покой, всякого дела работая не сотворите во всех селениях ваших, и принесете всесожжение Господу» [893]. «Шесть дней делай, в день же седьмый суббота Господу Богу Твоему: да не сотвориши всякаго дела в осьмой. Тако и месяц седьмый благослови, и освяти его, и повеле людем своим почити в нем от дел своих». «Месяца седьмаго сего, егда окончаете жита земли, да празднуете Господу» [894].

С сентябрем оканчивалась повсюду жатва, и потому все народы приносили благодарение Богу. Кроме празднования за успешное окончание сельских работ месяц сентябрь был достопамятным по важным событиям для всего мира, сделался предметом набожного воспоминания. В этом месяце остановился Ноев ковчег на Араратской горе; пророк Моисей вторично сходил с горы Синайской, неся новые скрижали с начертанными на них законами; воздвигнута скиния Господня, и Архиерей великий приносил во Святая Святых однажды в год бескровную жертву; каялись люди в грехах, изнуряя себя постом и смиренным всесожжением пред Богом; освящен чудесный великолепием и роскошью храм сионский, построенный царем Соломоном, и внесен сюда киот завета; собирались в Иерусалим все колена Израилевы и праздновали по повелению Господа: «Субботы суббот да будет вам седьмый месяц, и смирите души ваши пред Господом» [895]. Когда израильтяне отправились в обетованную землю, тогда по повелению Божиему они обязаны были праздновать в этом месяце каждый пятидесятый год и не убивать никаких животных; ни орать, ни засевать полей; ни собирать винограда, ни плодов от садов, чтобы все оставшееся было в пищу убогим людям, птицам и зверям. «Возвестите трубным гласом во всей земли вашей, и освятите лето, пятьдесятое лето, и разгласите оставление на земли, всем живущим на ней: ни сеяти, ниже жати будете, еже само произникнет на ней, и да не объемлеше освященных ее, но да ясти будут убозии языка твоего; останки же да снедят зверии дикий, тако да сотвориши винограду твоему, и масличию твоему» [896]. В это пятидесятое лето отпускали рабов на волю, прощали долги и совершали очищение от грехов. Пятьдесят лет разделяли на семь седьмиц, седьмой год именовался суббота и покой, и всегда он приходил в сентябре месяце. «Да возвестите лето покоя в седьмый месяц, сие есть в сей сентемврий, то бо есть седьмый от марта, иже первым есть от бытия мира» [897] Самые язычники праздновали сентябрь месяц, ибо с первого числа его вели индиктион (пятнадцатилетнее счисление).

В сентябре месяце оканчивалось лето и начиналась осень, тогда и сама природа повсюду изменялась. В сентябре месяце собирали хлеб с полей и плоды с садов, люди оканчивали все работы сельские и веселились после тягостных трудов, и в том месяце праздновали ветхозаветные и гражданские события — вот почему впоследствии стали весть новый год с первого сентября, которого начальный день есть праздник Симеона первого столпника, совершаемый доныне нашей Церковью[898] и известного в простонародии под именем Семена-летопроводца, потому что с сим днем оканчивалось лето и начинался новый год. Он был у нас торжественным днем празднования и предметом разборов срочных условий, собираний оброков, податей и личных судов. В. К. Иоанн III велел всем имеющим жалобу являться на судный срок в Москву — в день Симеона-летопроводца. Тогда же он казнил вятских изменников. Если воеводы, окольничие, волостели и старосты не могли решить тяжебных дел или осудить уличенных в преступлении, то решались в Верховной Думе, часто самим Царем, почему и говорили: «Решил Бог, да Государь». Уличенному в преступлении объявлялся приговор обыкновенным выражением: «Пойман ты есть Богом и Государем Великим», отчего вошло в пословицу: «Ведает Бог да Государь». Неявившиеся к ответу в срок признавались виновными, и давалось знать о том воеводам, наместникам и проч. правительственным лицам о приведении в исполнение наказания, что называлось: чинить правеж. Оправданному в преступлении давалась правая грамота. Для явления на суд определялось три срока в году: Рождество Христово, Троицын день и Семенов день. К Семенову дню вносились оброки крестьянские, пошлины и срочные платежи. Царь Иоанн IV тоже определил срочный оброк в день Семена-летопроводца. Царь Борис Годунов постановил последний переход земледельцев к первому сентября, повелев, чтобы после этого срока записать их за теми владельцами, на земле коих они жили [899]. Царь Василий Шуйский подтвердил его распоряжение во всей силе. Замечательно еще, что в прежний новый год Годунов венчан на царство, а царевич Феодор Алексеевич объявлен отцом его, царем Алексеем Михайловичем, наследником престола.

Накануне нового года благовестили повсюду в Москве и отправляли вечерню по уставу. Патриарх облачался и служил молебен; все стояли с зажженными свечами. В заутреню раздавался снова благовест, а после заутрени благовестили в валовой (главный) колокол. До полудня народ стекался на Ивановскую площадь — между Архангельским и Благовещенским соборами. Там ставили два налоя с наволоками; на одном из них лежал образ Симеона-Столпника. По правую сторону от Благовещенского собора устраивали для Царя место с паволоками, а другое для Первосвятителя, с коврами. Патриарх Филарет, отец венценосного Михаила Феодорович, совершал торжественное моление. По отслужении утренней обедни в Успенском соборе выносили Св. Образа и хоругви через западные двери; Патриарх шествовал в великолепной одежде со всем духовенством, останавливался перед церковными воротами на востоке и начинал молитвословие: «О, еже благословити Господу венец лета, благостию своею». После молитвословия Царь целовал Св. Евангелие, а потом Патриарх благословлял его осенением Животворящего Креста и спрашивал о его здоровье. Затем оба отправлялись на Красную площадь в cопровождении священного пения и бесчисленной толпы народа. Тут начиналось молебствие с водоосвящением; по окончании его Патриарх приветствовал Монарха: «Государь, Богом венчанный! Царь и Великий Князь, обладатель многих Государств и Самодержец всея России! В настоящий день нового лета мы молились Собором о вселенском устроении и благосостоянии Святых Божиих церквей, о вашем многолетии, Государь, бояр, Христолюбивом воинстве и о всем Православном Христианстве, и чтобы Господь Бог даровал Вам, Великому Государю, и Христолюбивому нашему воинству: крепость, храбрость, победу и одоление видимых и невидимых врагов; возвысил бы Вас Господь Бог над всеми иноплеменными народами, покорил бы к стопам Вашим всякого супостата и царство устроил бы во благоденствии. Дай Господи, чтобы Вы, Государь, наслаждались здоровьем с Государынею Царицею и со всем Вашим домом, со всем освященным собором, боярами, Христолюбивым воинством и со всеми Православными Христианами. Здравствуй, Государь, в нынешний год и на многие лета!» Поздравив Царя с новым годом, Патриарх окроплял его Святой водою и возвращался в Успенский собор для совершения обедни. Государь же поздравлял всех окружающих его и народ, который отвечал громогласно: «Здравствуй на многие лета, надёжа Государь!» После сыпали в толпу народа мелкие деньги; богатые люди рассылали по странноприимным домам милостыню; другие посылали от себя кушанье, всякого рода хлебы: калачи, коржи, пироги, пряники и проч.; снабжали с изобилием жизненными припасами, наделяли бедных одеждою и приютом, и новый год ознаменовывался благочестивыми делами. Колокольный звон Ивана Великого возвещал о наступлении нового года в продолжение целого дня. Встреча нового года совершалась с таковым же обрядом до времен Петра I, который в последний раз торжествовал в 1699 г., по древнему обычаю, на большой Ивановской площади. Он сидел на престоле в царском одеянии и принимал поздравление от Патриарха Адриана, придворных, гражданских, военных чинов и всего народа. Один немецкий путешественник, бывший в Москве в царствование двух государей: Иоанна и Петра, описывает встречу нового года следующим образом: «На Кремлевской площади сидели оба царя на своих престолах, в драгоценнных одеждах; их окружали бояре и народ. Патриарх взошел на возвышенное место, окропил их и все собрание св. водою, дал государям целовать крест и пожелал им долголетия и счастливого царствования. Потом обратился к народу, позравил его с новым годом и просил Божиего благословения во всех добрых делах. Народ отвечал: «Аминь! аминь! (воистину, воистину)». Бояре, сановники и присутствовавшие иностранцы спешили поздравить царей с новым годом. По принятии поздравлений цари возвратились В Кремлевский дворец [900].

С истечением XVII столетия прекратилось празднование царями нового года среди своего народа; но Церковь доныне празднует новолетие в первое сентября, которое между. Народом превратилось в бабье лето, сопровождаемое особыми своими забавами и увеселениями.

Обычай поздравления друг друга с новым годом появился у нас не ранее XVII в. До сего времени он составлял „церковный и торжественный обряд для царей, коих наши Святители поздравляли всенародно на Красной площади. Князь Курбский, любимец Иоанна IV и бежавший потом от его гнева в Польшу в середине XVI в., осуждает обычай Поздравления с новым годом, считая оный противным христианину, и думает, что это поругание, а не оказывание фести. «Неистов тот, — говорит Курбский, — кто поздравляет «Человека, наилучшее создание Божие, с бездушным новым годом… Годы и времена, назначенные на служение человеку, суть бездушные. Как можно желать здоровья человеку бесчувственными предметами? — Перекрестись, образумься, прокляни дьявола и впредь не поздравляй»[901].

Нигде не господствует в такой степени поздравление с новым годом, как в России. Люди всех возрастов и сословий спешат наперебой принести взаимное поздравление с наступившим новым годом и с желанием новых благ.

Поселяне равно встречают новый год поздравлениями, и канун его провожают пирушками. В Орловской губернии под новый год режут годовалого поросенка и жарят. Вечером садятся за стол и всего непременно съедают. Этот поросенок называется касарецким, по имени праздника в честь Василия Кесарийского. Вменяют всем в обязанность пить во время ужина водку, чтобы прогнать старый год.

С 1700 г. введен у нас нынешний новый год. Введение нового года повелевалось начать повсюду торжественным молебствием с колокольным звоном, пушечною и ружейною пальбою, и чтобы все с наступлением праздника поздравляли друг друга; в Москве же приготовлялись встретить его с особыми обрядами. Накануне нового года улицы посыпали ельником, а дома украшали зелеными ветвями. В полночь начались во всех церквах всенощные, а поутру обедни, после которых отправлялось молебное пение при колокольном звоне с испрашиванием благословения Божиего на новоначинавшийся год. В то время бывшее в Москве войско выступало строем из разных частей города и шло с распущенными знаменами, барабанным боем и воинскою музыкою в Кремль. Государь, расставив войско на Ивановской площади, отправился со всем двором и вельможами, одетыми в великолепные одежды, в Успенский собор для слушания Божественной литургии, которую отправлял рязанский митрополит Стефан со всем духовенством; по окончании службы он говорил проповедь, доказывая ею необходимость таковой перемены. После проповеди святитель Стефан со всеми архиереями и многочисленным духовенством совершал благодарственный молебен с коленопреклонением. При возглашении монарху и всему царскому дому многолетия начался колокольный звон во всей Москве, пушечная пальба и троекратный беглый огонь от расставленных полков. Государь поздравлял всех с новым годом и сам от народа принимал поздравление. Потом он угостил пышным столом первенствующее духовенство и всех знатных русских и иностранных особ. Последние находились за столом со своими женами и дочерьми; во время обеда играла музыка, сопровождаемая хором придворных и патриарших певчих. Для народа были выставлены перед дворцом и триумфальными воротами разные кушанья и чаны с пивом и вином. Ввечеру все улицы и дома были освещены разными огнями и прозрачными картинами, а немного позже перед дворцом и в разных частях города сожжены фейерверки и потешные огни в сопровождении многочисленных пушечных выстрелов. Потом во дворце был великолепный бал и ужин, и сим заключилось торжественное введение нового года. Народ сначала смотрел с удовольствием на забавы потешные, но после он и многие знатные стали роптать, не понимая, как государь мог переменить течение солнца! В предположении, что Бог сотворил весь мир в сентябре месяце, недовольные нововведением долго оставались при своем мнении, считая новый год по древнему обычаю [902].

Значение года не определено на славянском языке. У, русских, богемских и вендских славян он называется единообразно годом. У венедов год собственно значит праздник, у поляков рок значит год и время неизбежное, судьбу или участь. У них глагол rocowac доселе значит догадываться, гадать по выводам или заключениям, потому что на новый год производились гадания. Есть еще польское слово gody &;lt;что&;gt; значит пир. Некоторые из наших писателей думают, что gody был народный увеселительный праздник, как святки. Но ни по каким народным событиям не видно, чтобы gody когда-нибудь праздновался или образовал какой-нибудь праздник и даже урочное увеселение, как святки, которые у всех славян доселе составляют празднество. Другие стали производить год от godzic — примирять, договариваться о цене. Но и это несправедливо.

Год делится ныне на четыре части времени: зиму, весну, лето и осень; но прежде наши предки разделяли его на зиму и лето, или на зимнее и летнее время. У древних германцев год разделялся на зиму, весну и лето; первая часть времени почиталась у них священною, потому что тогда отправляли важнейшие праздники в честь кумиров. С развитием гражданской образованности это разделение изменилось.

У нас существовало долгое время пролетие, т. е. первые три весенние месяца, и с марта начинался пролетний месяц. В честь его праздновали авсень, овсень или таусень, который впоследствии перешел на новый год. Само же лето в древности заключалось в нынешних трех весенних и трех летних месяцах, последние шесть месяцев заключали зимнее время. Потом наши предки, усвоив слово год от своих собратий славян, приняли его не в смысле праздника, но в значении всего годичного времени, а лето как его часть.

Временные изменения в природе подали повод к ознаменованию их разными пиршествами и обрядными действиями. Новый год или новое лето принадлежит к числу гражданских праздников. Кто не провожает старого и не встречает нового года с особою радостию! Иному прошлый год был несчастлив, но и тот его провожает в надежде найти в новом счастие для себя. Другой радовался и наслаждался всеми земными благами и встречает новый год c трепетным волнением: таков ли он будет для него и теперь? Перебирая в своем уме все счастливые и несчастливые выполнения, всякий ждет и желает лучшего в новом. Чувства всех заняты тревожными гаданиями. Человек постоянно стремится к осуществлению своих надежд, и каждый новый год ласкает его желания и воображение наступлением счастливой будущности.

У многих вошло в обыкновение провожать старый год пирушками. Накануне нового и в самый новый год одаривают детей незначительными подарками. Слуг и бедных людей одаривают в то же самое время. Чиновные осыпаются монаршими милостями, повсюду радость и надежда на новое, лучшее.

Эпоха этого времени совершается точно так же у всех европейских народов.

Все славянские племена праздновали с незапамятных времен новый год. У чехов, сербов и болгар ходити по коляде значило поздравлять с новым годом, за что получали подарки; у словаков колядовать значило благословлять в новый год; у кроатов, босняков и других задунайских славян колядою именуется подарок в новый год; у вендов колядовати значит хождение детей по домам с песнями и плясками. У поляков все сословия принимают участие во взаимном поздравлении и одаривании, и это называется коленда. Дети ходят по домам и читают поздравительные стихи на новый год или поют песни священного содержания…

В России и Малороссии ходят мальчики по домам еще до обедни поздравлять хозяев с новым годом. В это время обсевают их ячменем, пшеницею и овсом. Малороссийские мальчики с рассветом отправляются посыпать. Для этого наполняют торбу (небольшой мешок) зерновым хлебом и, повесив на плечи, ходят от избы к избе. Войдя в хату, мальчик кланяется хозяину и потом посыпает, приговаривая: «На счастье, на здоровье, на новое лито; роды, Боже, житу, пшеницу и всяку пашницю». Их одаривают деньгами или пирогами. Посыпальное зерно собирают с особыми замечаниями и хранят до весеннего посева. Некоторые хватают бросаемые зерна, и кто сколько заберет в руку какого зерна, то выводит по ним заключение об урожае на своей ниве. Молодые парни также ходят посыпать, &;lt;но&;gt; только в такие дома, где находятся невесты. Этих посыпальщиков угощают с особенным радушием, потому что, по замечаниям стариков, они приносят с собою богатство дому и счастие семейству.

В других местах кормят посыпальным зерном птиц и по их клеванию замечают о будущем урожае.

При посыпании произносят еще причитанье:

В Червонной России также ходят мальчики от самого утра с разным зерном в мешках. Засевая избу или господские комнаты, они приговаривают: «На счастья, на здоровья, на новой рок! Роды, Боже! жито, пшеницю, всяку пашницю, в запичку дитей копицю». Иные бросают рожь под ноги проходящим, которые за то дают им несколько денег, ибо встреча с посыпальщиком в то время, особенно с бросающим рожь под ноги, предвещает добрый знак.

Подобный обряд обсевания сохранился в некоторых местах восточной России, так, наприм., в губерниях: Рязанской, Владимирской, Симбирской, Нижегородской, Пензенской и Саратовской — там он именуется авсенем, овсеном, усенем, говсенем, бауценем, баусенем и таусенем. Все эти слова суть испорченные от местного употребления. Нет сомнения, что они означают овес, коим обыкновенно посыпают в то время, и само поздравление поэтому называется овсеном. Там, ходя по домам, обсыпают овсом из лукошка или рукавицы; зерно это собирают для весеннего посева.

Овсен в тех же губерниях употребляется часто вместо коляды. В этих местах по деревням начиняют кишки и желудки и варят свиные ноги, кои раздают посыпальщикам вместо подарков. Молодые женщины и девицы (в Рязан. губ.) ходят под окна петь овсен ввечеру нового года. Одна из них носит за собою кошель, называемый махоноска, для поклажи подарков. Под окном или у дверей избы спрашивают: прокликать ли овсен? Получив согласие, поют:

Если не подают подачки, то продолжают:

С получением подачки отвечают целым хором: хозяина и хозяйку поздравляем с праздником, с новым годом.

Хозяин открывает окно, смотрит и радушно подает подачку. Если она щедрая, то начинают притопывать с радостным свистом, прищелкивать и плясать под песнь:

Хозяин открывает в другой раз окно и говорит ласково: «Милости просим в избу. Мы рады овсеню, гостю жданому. Не погневайтесь только, чем Бог пошлет». — Они входят в избу с похвальными припевами:

В Муроме Владимирской губернии и его окрестностях толпы колядчиков стоят перед домом и спрашивают позволения петь таусен. «Дома ли хозяева?» — спрашивают колядчики. «Дома нет», — отвечают им. «Где же хозяин?» — «Уехал на торг, соли купить». — «Для чего соли?» — «Мясо солить». — «На что мясо?» — «Сына женить». — «На что сына женить?» — «Чтобы пашеньку пахати, хлеба промышляти».

Колядчики тогда начинают:

Если не высылают подачки, то шумят под окнами, кричат и грозят разломить двери и вынуть из печи пироги.

На Васильев вечер и в святки старухи говорят причитанья детям и девицам:

Колядные причитанья часто сочиняются по произволу и приноравливаются к случаю.

В некоторых уездах Саратовской губернии мальчики ходят под окна и поют эту коляду уже с некоторыми изменениями.

Коляда в упомянутых местах России так искажена народом, что она иногда поется на Васильев вечер как обыкновенная коляда, а иногда заменяет посыпальный обычай. Такое ощутительное изменение приписать должно местным обыкновениям.

В Пензенской губернии в вечер перед новым годом ходят мальчики и девушки и кричат под окошками:

Из окошка подают жареную кишку или сдобную лепешку.

Накануне нового года женщины Саратовской губернии Хвалынского и Петровского уездов сносят огромный омет (кучу) соломы и зажигают его посреди улицы. Горящий омет называется тогда Костромою, которая окружается девушками и ими величается:

Ходят еще под окнами с кошелем и поют таусен. Подошедши к окну, спрашивают: «Старый русин! не кричать ли таусен?» Если хозяин согласен, то поют:

Если вместо слов: царю-государю говорят — молодцу-удальцу, тогда прибавляют:

По окончании таусен приговаривают:

Хозяин подает кишку, лепешку и свиную ножку, нарочно для них заготовленные.

В Балашовском уезде поют таусен в вечер нового года. Толпа мальчиков и девушек сговаривается, к кому идти прежде? Пойдем к Онуфричу: он ведь барана резал нынче, а потом зайдем к Сидорычу и т. д.; они знают, где что стряпалось. По очереди подходят к воротам и спрашивают:

Получив позволение хозяина, поют:

Во время таусена некоторые из поющих пляшут; потом кричат хозяину дома:

если есть у хозяина сноха; в противном же случае приговаривают в честь любимой дочери или самой хозяйки. Подавшего хозяина благодарят, а на неподавшего закричат:

Колядчики стучат потом в окошко, просят пирогов и, вошедши в избу, поют:

Встречаемые здесь слова: орда, король и белый царь показывают нам, что эта песнь известна была во время татарского порабощения России.

В Белоруссии и Литве тоже в обычае посыпать зерном на новый год. В Червонной России сам припев и обряд обсевания во многом сходствует с малороссийским, но ныне посыпание повсюду выходит из обыкновения. В небольших городах и по деревням встречается еще, но и то редко. Пройдет пятьдесят лет, и, быть может, этот обычай совсем уничтожится, и посыпальный обряд останется в одном воспоминании. Его вытеснили из своего круга подарки. В старинные годы одаривали без различия состояния значительными подарками, которые вознаграждали нетерпение ожидавших новый год, а ныне и это прекращается: оно досталось в удел детям, коих одаривают книжечками или конфетками. Эта ощутительная перемена показывает бедность повсеместную, защищающуюся светским приличием, по формуле: что было хорошо в прошлые века, то не идет к нашему.

В честь нового года столько написано приветственных стихов и сочинений на всех возможных языках, какими только говорил смертный и говорит ныне, что нет возможности исчислить их. А сколько еще писать будут! Но сколько ни писали, всегда имели в виду подарочек: посему новый год справедливо назвать можно подарочным. Если бы кому вздумалось сосчитать, сколько уже сделано подарков в новый год с того времени, как мир стоит, то верно бы он сказал: «Считайте сами, если хотите сойти с ума».

Ныне каждый новый год завален грудами визитных карточек, коими, поздравляя, желают каждому счастия, почестей и богатства.

Мы желаем, чтобы каждый встречал новый год с золотыми подарками, возвышался в почестях и наслаждался земным счастием; мы желаем этого всем, как желают в поздравительных стихах; но более всего желаем и просим Бога, чтобы Он посылал нам, русским, покровителей наук, если не каждый новый год, то по крайней мере через каждое столетие.

II. СВЯТОЧНЫЕ УВЕСЕЛЕНИЯ

Русское житье-бытье нигде не просвечивается так ясно, как на святках. Там все радуется и все забывают свое горе. Не одни девушки, но и пожилые женщины предаются тогда безотчетному разгулу веселости. Здесь народность высказывается в сердце каждого, и сами враги наших забав подслушивают игры, песни и загадки сельских девушек. О, как много красавиц, возлелеянных в блестящих палатах, спешат украдкою полюбоваться неподдельными играми деревенской жизни!

У многих славянских племен святки не имеют того значения, какое у нас. Некоторые из наших писателей без всякой причины производят святки от балтийского идола Святовита. В славянских песнях и поговорках доныне в употреблении имя Бога Вито или Вида, в честь коего приносили жертвы и совершали празднества. Рюгенские славяне долго праздновали Святовита заодно со Св. Витом; в честь его жгли благоухающие деревья. Некоторые обратили Святовита в витай, означающее приветствие и поздравление. Все прибалтийские славяне приносили ему в жертву медовый калач или пирог величиною в рост человека. Арконский жрец выметал накануне праздника чистилище, недоступное для всех, кроме него одного. В день праздника он брал из рук истукана Святовита рог и смотрел, есть ли в нем вино? И по нему угадывал о будущем урожае. Оставшееся вино выпивал, наполнял новым и вручал рог божеству. Потом подносил ему пирог и, спрятавшись за него, спрашивал у народа, видит ли он его? Когда отвечали ему нет, тогда он объявлял благословение божества.

Чехи имели Вита или Вит. Венгерские славяне сохранили песнь в честь святого Вита и святого Дюнда.

Эта песнь доказывает, что святой Вит, который известен под именем славянского апостола, не есть Святовит. Название святок могло ли произойти от Святовита?

Другая песнь в честь Динда или Дюнда между теми же славянами может служить любопытным сведением об остатке язычества, вошедшего в хороводную забаву.

Девушки становятся в два ряда и поют попеременно:

Иллирийские славяне празднуют Св. Вита июля 15 дня и совершают языческие обычаи, употреблявшиеся при поклонении идолу Святовиду.

Из церковной истории известно, что возвестители Евангельского слова, изменяя постепенно языческие обычаи, соединили празднование Святовида в одно время с христианскими святками, а простой народ принял это за одно и то же.

Новообращенные славяне воссылали долго такие же молитвы Святовиду, какие самому Богу [903].

Древние христиане освящали все торжественные праздники благочестивыми делами. С Р. X. государи освобождали I' народ от разных недоимок, уменьшали подати, выпускали преступников из темниц и проч. Пастыри наставляли людей святить праздники Господни богоугодными приношениями. Христиане ревностно выполняли благие внушения наставников, делая в пользу страждущего человечества посильные подаяния, которые церковь освящала Божескими благословениями. Эти дни, ознаменованные душеспасительными делами, прослыли святками или Святыми; народ же обратил их в свои забавы.

Святки, происходя от глагола святить, находятся в тесной связи с воспоминанием о Рождении Спасителя мира.

В какое время появились святки в России? Откуда они перешли к нам? Об этом нет никаких исторических сведений. Изустные рассказы не превышают древности ста лет. Святки, конечно, сделались известными по введении христианской веры в России, но о них ни Нестор, ни продолжатели его летописи не упомянули. Перерывая многие русские летописи, я не встречал названия святок ранее XVII века; история же насчет сего предмета совершенно молчит. Летописцы наши, описывая события гражданские и церковные, не заботились о житье-бытье наших предков, а старые обычаи исчезли вместе с преданиями. Ныне собирают предания, и как это тяжело! Нельзя не допустить, что святки праздновались еще в отдаленные времена. Хотя новый год считался первоначально с марта месяца, со дня Благовещения, после, с сентября месяца, в великокняжение Симеона Гордого и, наконец (когда Петр В. ввел общее европейское летосчисление), с января месяца 1700 г., однако это летосчисление не изменяло святочных дней; празднование их приходилось в одно и то же время, как ныне. Но при всем усилии решение вопроса о положительном появлении святок остается невозможным по причине недостатка свидетельств.

Наши праотцы, без сомнения, праздновали святки иначе, нежели жившие после них и нежели празднуем мы сами. Время изменяет много в жизни. Сами забавы и игры предков уже не те, какие нынче. Весьма было бы полезно, если бы можно было представить картину житья-бытья давно минувших веков: в ней мы увидели бы историю нашей народности. Теперь одни старого времени люди утешают нас рассказали о былом, а нянюшки забавляют своими простодушными повестями о том, как припеваючи веселились наши деды, и поют песни о прошлом по одному искаженному слуху.

Святки начинаются в России с Р. X. и продолжаются до крещенского сочельника. С присоединением Малороссии к России в половине XVII в. малороссияне начали мало- помалу заимствовать некоторые святочные обряды от русских.

Святки составляют собственно время забав. Мы нигде не видим, чтобы святки праздновались с такой безотчетной веселостью, как между русскими. Многие славянские писатели, оставившие нам прекрасные отрывки по части древности, ничего не сообщили о святках.

Предмет святочных забав весьма разнообразен; он выражает народное веселье и семейную жизнь в гаданиях и переряживании, которые совершаются ночью, а ночи в это время бывают, как нарочно, темные, наводящие ужас на самих участников святочных игр. В некоторых местах России доселе думают, что в святочные ночи бегают черти. В Орловской губернии особенно опасаются чертей и их называют здесь святошными и святошами. Никто не ходит ночью поздно в гости и никто ни за что не согласится ходить в полночь из опасения попасться в руки чертей.

По мере ознакомления России с Европою перешли к нам многие иностранные обряды и поверья, но есть обычаи и увеселения, перешедшие также от греков и римлян. По разрушении Западной Империи готты ввели в Европу свои игры.

Некоторые из святочных игр суть: фанты, жмурки, жарты, наряжанье козою, журавлем, медведем. Хари, личины или маски, употреблявшиеся у нас издревле, были преследуемы духовенством. В «Кормчей» рук&;lt;описи&;gt; XVIII в. они назывались «обличьями игрещ, ликосягвенник и наличных»; в «Стоглаве» скаредными образованиями, лицами косматыми, козлими, салшрскими, окрутами, скуратами. Переряживанье именовалось москолюдством (надеванием маек) и окручаньем. Архиепископ Лука в поучении своем XII в. запрещает москолюдствовотпь, т. е. принимать нечеловеческие образы.

Из всех древнейших славянских обрядов известнейшие суть гадания. Ими прославились преимущественно ретрские и рюгенские женщины, за ними киевские, кои через свою наклонность к чудесным предсказаниям прослыли в народе киевскими ведьмами. Чудь и финны также славились волшебством, как в Италии древние этруски. Нестор рассказывает, что новгородцы в XI в. ходили в Эстляндию узнавать будущее от тамошних мудрецов, которые водились с черными крылатыми духами. Жены производили бесовские волхвования, искони бо бес жену прельсти, а жена мужа, Жены волхвуют чародейством и отравою. Один из финнов торжественно осуждал в Новгороде христианскую веру и хотел идти пешком через р. Волхов. Народ верил ему, что бози живут в бездне, образом черны и крилаты, хвосты имуще. Епископ Феодор стоял на площади с крестом в руках и убеждал христиан не верить финну. Но все было напрасно! Тогда князь Глеб подошел к чародею и спросил: «Знаешь ли, что случится с тобою в этот день?» Волшебник отвечал: «Я сделаю великие чудеса». — «Неправда!» — возразил князь и рассек ему голову топором [904].

Гадания сопровождаются иногда пением, а иногда таинственным молчанием. Существенный предмет гаданий суть суженые. Девушки приступают к сему с душевным волнением, и только в святочные дни они имеют право сидеть подле суженых и гадать при них. Матушки весело тарабарят про старину, грустят о девичьем житье, припоминают прежние счастливые годы и шепотом просят красных девиц загадать их судьбу.

Исстари ведется обычай, что молодые женщины ходят друг к дружке с работою на весь день, а ввечеру приходят к ним старушки потолковать о том о сем.

В дружеском кругу все были откровенны; матушки тужили, что их дочери уже взрослые, а женихов нет; молодые женщины вызывались помочь их горю. Наставали святки, и они принимались за дело.

Молодые женщины добровольно вступали в обязанность свах; об остальном предоставляли хлопотать родителям.

Богатый дом, назначаемый сборным местом для девиц, посылал нарядных с делом, просить старых и молодых посидеть вечером; но здесь разумелось просить девушек на святочные игры и посиделки. Посылаемые с нарядным делом были старые женщины и нянюшки, которые ходили по домам сзывать на святки. При приглашении они приговаривали: «Если милости вашей не оскорбительно, просят пожаловать с братцем», который всегда был в числе суженых.

Нарядных с делом принимали с поклонами и почестию и старались наперерыв угощать. Чарка вина встречала и провожала их. Матушки хлопотали узнать наперед у нарядных с делом, кто будет из молодых? Но они хранили глубокое молчание. Сметливая хозяйка дарила их белым платочком с красной обрубкою или куском полотна, или чем-нибудь другим. Тогда нарядные с делом открывали все и обещали хвалить их дочерей перед прочими. Ввечеру появлялись бабки-позыватки; их угощали еще усерднее, нежели первых, потому что они ходили высматривать невест. Им поручали бывать у соседей, родных и знакомых, выслушивать и замечать о житье-бытье их и потом избирать по своему усмотрению тех из девиц, которые согласовались с видами вечернего общества.

Бабки-позыватки получали от девиц подарки, узелки с орехами, пряниками и винными ягодами. Отдавая им, одна из девиц улыбалась и говаривала: «Вот те, бабушка, возьми, не прогневайся, внучкам твоим зубки позабавить, а тебе (йа потешенье». — «Вестимо, мать моя, — отвечала бабка-позыватка, — благодарствуем». И уходила от нее с поклоном. Одаренная трубила по всем домам о любезности и красоте девушки, которая в доме родителей сущий ангельчик, а маленькие детки у нее, что цветочки твои!

В иных местах приглашения на вечер происходили за несколько дней, а в других в тот же самый вечер, смотря по дому или местному расстоянию.

Приглашенные гости суетились о нарядах: девушки примеряли старые платья свои и матушек: тогда наряды всех шли ко всем. То-то было блаженное время! Смотрели друг на друга, любовались, хвалились и ожидали с нетерпением поезда.

В старые годы съезжались девушки длинным поездом; матушки неотлучно находились при своих дочерях. Если же девица не имела матушки, то ее заменяла няня или бабушка-воркунья, которая всю дорогу толковала ей, как вести себя и не крепко засматриваться на суженых: «Да они ведь плуты, мать моя!» В первых санях сидела матушка с дочкою, в ногах поверенная тайн барышни, горничная; в других санях няня с нарядными узлами. В третьих домашняя челядь, умножавшая тщеславие ехавших. К ним присоединялись иногда сестрицы и братцы. Чем длиннее поезд, тем более чести для званого дома. Рассказывают старые люди, что на святки съезжалось званых гостей до 100 человек, и гуляли несколько дней сряду. Девичьи посиделки превращались в пирование: веселились, как можно веселиться на свободе. Хозяин обязан был кормить и поить не только гостей и их прислугу, которая1 числом превосходила обыкновенно втрое против своих господ, но их лошадей и иметь надзор за всем, чтобы все были сыты и довольны. Дом такового хозяина представлял табор скитальцев. Не только из окружных деревень, но из уездов дальних съезжались туда.

Когда поезд приближался к дому, тогда выходил из саней человек и стучал в ворота; все прочие сидели в санях. Хозяин немедленно выходил с хозяйкою, чтобы встретить гостей и просить в теплые комнаты. Гости чинно входили; молились сначала иконам, а потом сыпали взаимные приветствия. Гостей просили присесть, они отказывались; просьбы повторялись, но они все отказывались, пока не устанут стоя, и сами сядут. Девушки входили в покои молча, с особенной робостью, и только отвечали на приветствие дочери хозяйской,' которая из уважения к богатому поезду выходила в большие сени навстречу со своими сенными девушками и нянями. Пока матушки усаживались, девушки заводили между собою разговоры, менялись частыми поцелуями, садились по местам и молчали. Прислуга между тем выбирала из саней господские узелки, сносила их в отдельную комнату и заваливала углы всякой всячиною.

Если матушки приезжали сюда за тем, чтобы посмотреть, какие собирались девушки, и потом оставить гостить свою дочь одну, то они поручали иметь над нею попечение ухаживалке, которую не оставляли без подарков.

Матушки оставляли своих дочерей с крепким наказом, как вести себя, и прощались с ними со слезами. Хозяйка старалась утешить мать, говоря: «Э, матушка, не все с доченькой жить; не все глядеть на душку, красавицу ненаглядную. Угостим и потешим, мать моя. Потешим девиц разными затеями, авось не благословит ли Бог и погулять нам на свадебке». Последние слова произносились шепотом. Но девушки догадывались, о чем шла речь, и лица их покрывались румянцем стыдливости.

Девушки, не будучи никогда знакомы между собою, успевали в несколько минут сдружиться; называли одна другую милою подруженькою; сенные девушки величали их красными девушками.

Званых красавиц угощали сушеными плодами, пряниками и взваром; кормили вареньями и печеным и укладывали их спать на пуховых подушках, покутом в одной комнате. Нянюшки и сенные девушки рассказывали им поочередно сказки: про жар-птицу, семь женихов-молодцев, похождения Иеруслана Лазаревича и проч. Когда замечали, что красавицы начинают засыпать, тогда советовали им помнить, что приснится, а чтобы не забыть сна, не подкладывать правой руки под голову.

'Едва начинало рассветать, как все в доме поднималось И? суетилось: хозяйка отдавала приказания на кухне, что готовить к завтраку для барышень. Завтрак по обыкновению стоял из взвару, пирожков с сухими плодами, из молочных Калачей, яиц всмятку, молока, творога, сметаны и т. п.; чая и кофе тогда не знали. Всяк старался поставить на стол яств сколько можно более, не разбирая, что идет и что нет, лишь были бы они сытыми и здоровыми. Это было главным условием и заботою хозяйки, потому что хорошо поесть и попить составляло необходимую гастрономическую принадлежность наших предков.

Сенные девушки приготовляли для своих барышень платья. Подходили по нескольку раз к дверям на цыпочках, чтобы проведать, не проснулись ли они? Им строго запрещалось будить, пока сами не встанут. Солнце давно взошло. Хозяйка, |которая долго ожидала их пробуждения, потому что завтрак не был готов, подходила к дверям, отворяла понемногу и слушала, как они шепотом пересказывали друг дружке свои сновидения; до слуха ее доходили полувнятные слова: «Ах, я подруженька! Тяжелый мой сон, не к добру он». — «И мой тяжелый», — говорила другая. «Мой суженый не будет сюда», — говорила третья. «И мой тоже, я не увижу его более!» Но все ли то правда, что во сне пригрезится? Разговор девиц прекращался с появлением хозяйки: они поскорее укутывались одеялами. «Пора вам, красные девушки, вставать», — говорила хозяйка, окруженная нянюшками и сенными девушками.

«Пора, мои голубушки, ягодки малиновые, — продолжала няня, — пора! Уж ваши суженые давным-давно встали, а вы еще в постели. Чай, недобрый сон? Расскажи». Настой-чивая няня не отходила от красавиц, пока они не расскажут ёй про сон, и она толковала его по большей части в добрую сторону.

Девушки-красавицы набрасывали на себя слегка спальнее платье и потом умывались ключевой холодной водою; румянец играл по всему лицу, куда ваши розы! Волосы подбирались под ленту, рукава рубашки заворачивались. В пленительном уборе простоты они обращались к образу Спаса и горячо молились. После молитвы садились за уборный столик перед зеркалом и расчесывали свою богатую волнисто-русую косу. У кого коса была не длинная и не русая, та в глазах своих подруг теряла очаровательную прелесть. Сенная девушка расплетала и заплетала косу; алая лента привязывалась к ее концу. Серьги составляли необходимую часть украшений. Шейные наряды: жемчужные нитки, повязки из жемчуга в виде широкой тесьмы, золотые парчовые или бархатные малиновые нарукавники составляли предмет роскоши. Белая косынка, малиновый сарафан, белые кисейные накрахмаленные со сборами рукава длиною в два аршина, а шириною в аршин и более, кастровые или тонкие нитяные чулки, сафьянные башмаки на высоких деревянных каблуках, кисейная фата на кокошнике, душегрейка шелковая или бархатная — вот простой, но милый убор наших прабабушек.

Одевшись, красавицы собирались в одну общую комнату, где подавали им завтрак. Сюда никто не мог входить из мужчин, кроме горничных, нянюшек и свах-похожалок, кои обыкновенно приходили с поручениями от матушек: не был ли кто из суженых? что снилось? не скучно ли им без них? и т. п. А нянюшки держали узлы с гостинцами, кои состояли из орехов, изюма, винных ягод, варенья, сушеных сладких плодов, моченых яблок, груш, слив и пряников. Углы комнат были ими завалены, но хозяйка сердилась, что присылали гостинцы: у нас, дескать, будто нечего есть! Нянюшки успокаивали ее, приговаривая: «Красные девушки любят полакомиться; не сердитесь, матушка сударыня. Вестимо, у вас всего вдоволь, но уж так водится: детей как ни корми, они все не прочь от игрушек. А красные девушки, пока еще не любят, тоже дети». Нянюшки отдавали девицам гостинцы, которые наперехват вырывались ими из рук и с таким усердием, что забывали даже спросить про здоровье родных. Хитрые посланницы наблюдали за каждым поступком, за каждым словом барышень и не упускали им пересказывать, как грустят по ним родные. Слезы навертывались на глазах девушки, и когда, бывало, расплачутся подруженьки, тогда стоило великого труда утешить их. Если посланница замечала, что подруженька скучает или что ей не нравится званое общество, то об этом немедленно узнавала матушка дочери ненаглядной; она приезжала за нею и отвозила тот же час под предлогом, что по ней соскучилась или что ей привиделся недобрый сон.

До съезда гостей подруженьки предавались приятному препровождению времени. На большом дворе стояли ледяные горы и саночки-самокаточки, окрашенные разными цветами. Ворота большого двора запирались накрепко запорами, чтобы никто не смел входить сюда. Девушки без дальних чинов свозили свои саночки на гору и с нее скатывались отлично. Случалось порой перевернуться — нянюшки и сенные сейчас на помощь: поднимают, голубят красным словцом, обвязывают полотняным платком голову, и боль прошла. Сделалась ли на руке опухоль или на другом месте, высасывают ее языком или делают припарки.

Наскучив катаньем, занимались бросанием друг в дружку снегом или делали снежные изображения, представлявшие дорогие для их сердца воспоминания. Если мороз загонял их в комнаты, то они приготовлялись к вечерним гаданиям, а покамест препровождали время в кусании орехов, лущении семян, кушаньи сластей и разговаривали о предстоящих играх.

Вечером начинали съезжаться званые гости. Морозный скрип саней возвещал хозяину издали о прибытии гостей. Хозяин и хозяйка спешили встретить их у крыльца. Девушки выбегали сюда посмотреть: не приехали ли с ними суженые? Важных сажали на почетные места, прочие сами усаживались. Старики сидели на деревянной лавке, на первом месте, за простым деревянным столом, покрытым камчатной скатертью; в конце лавки помещался хозяин. В таком порядке усаживались и барыни. Румяная и дородная из них принималась хозяйкою с низкими поклонами; ее усаживали на почетном месте; с левой стороны располагались прочие гости. Только старики и пожилые женщины могли говорить; все прочие должны были слушать, не перебивать и не вмешиваться в разговор, пока их не спросят.

Молоденькие женщины и девушки, потупив глаза в землю, клали на колени руки, сводили пальцы с пальцами, вертели и хрустели ими; другие водили пальцем около руки и забавлялись перевиранием пальцев, что называлось переборочкою. Это было похвальным тогда делом, потому что оно относилось к скромности и стыдливости.

Матушки гордились дочерьми, а братцы хвалились повсюду. Суженые садились по углам и высматривали барышень украдкой. Считалось неблагопристойностью смотреть в глаза девушки и сидеть молодому мужчину наравне с нею. Это значило нанести позор семейству. Когда девушки соскучивались от переборочки, тогда они могли перешептываться между собою и выбегать для развлечения в другую комнату за гостинцами, или чтобы пошептать с нянюшками. Домашняя прислуга стояла за дверями и порой высовывала головы из любопытства.

Усевшиеся чинно гости щеголяли друг перед другом своими одеждами. Мужчины держали в руках высокие бобровые или лисьи с Соболевой опушкою шапки; наряжались в собольи или лисьи шубы, крытые персидской пестрой матернею; рукава у них были широкие и длинные, воротник стоячий с серебряною и золотою застежкой; любимый кафтан был синий и голубой, с золотыми остроконечными пуговицами почти во всю длину кафтана, который подпоясывался красивым малиновым шелковым поясом с висячими напереди концами. Выстроченные сафьяновые сапоги были на высоких железных или серебряных подковах, с рипами. Носили широкие рукавицы, обстроченные бисером. Рубашка была белая выстроченная, с высоким стоячим или откладным воротником. 'Шею повязывали бумажными цветным платком. Носовой белый платок, вышитый красным шелком, клался за пазуху; строчные концы торчали из-за груди. Одежда была в то время одинаковая для всех и отличалась только богатством. То же самое можно сказать и о женском уборе. Шили широкое и длинное платье, и чем оно было шире и длиннее, тем почетнее. Головной убор состоял из кокошников, коими славились московские, калужские, тульские и орловские женщины. Доныне орловские кокошники в большой известности. Они делались из разноцветных материй: бархатные, малиновые с золотою окромкой, с бисерным и жемчужным узорочьем, но это было отличием знатных и богатых людей. Серьги и жемчужные нитки на шее носили боярские жены. Епанчи, сарафаны и собольи шубы такие же носили, как и девицы.

Усадив гостей, хозяин подносил чарку вина прежде всех почтеннейшему. Он просил его выпить за здоровье с особым почтением; хозяйка держала поднос и кланялась ему в пояс, величая полным именем. Почтеннейший гость вставал с лавки и выпивал понемногу, с важной медленностью, желая здоровья всему дому хозяина. Особым считалось уважением, когда подносила хозяйка. Гость, вставая с места, кланялся ей и потом раскланивался по обе стороны. Тогда вставали все гости и не прежде садились, пока не усадится важный гость. За ним подносила хозяйка остальным гостям по порядку. Молодые мужчины и женщины не смели пить; им дозволялось только прикасаться к чарке губами и пожелать здоровья. Зато они выходили в другую комнату, когда мучила их жажда. Тут их угощали из темного стакана крепким медом, а случалось, и крепкой наливкою. Потом хозяйка обносила гостей приготовленными на деревянных тарелках лакомствами, которые потом ставились на столе в беспорядке. Чего там не была? Орехи каленые и простые всех названий, пряники вяземские, крендели смоленские, коровайники, папушники, медовые пироги, яблошники, пастила, яблоки моченые и свежие, сухие сладкие плоды, варенья из вишни, смородины, малины, крыжовника, морошки, брусники, клюквы и проч. На другом столе находились в глиняных закупоренных кружках наливки: сливянка, вишневка, клубниковка, малиновка и превосходная рябиновка; душистые меды: красные, белые и мартовские; пиво Красное, черное и бархатное. Тогда не знали ни заморских вин, портящих желудок и здоровье, ни зловредных конфектов, истребляющих зубы. Тогда жили по-своему и все были здоровы. Если хозяин и хозяйка замечали, что гости не едят и не пьют, то они приступали к ним с поклонами и не прежде переставали кланяться, пока не станут есть и пить. Чинились ли гости? Хозяйка жаловалась, что они ничего не едят, и сама насыпала им в руки орехи, ягоды и т. п. Хозяин также не переставал потчевать сначала чаркой, а потом кубком или стопою [905].

Домашняя прислуга, стоявшая толпою у дверей, не прислуживала: вся забота лежала на хозяине. Прислуга успевала заранее напиваться зеленого вина (зеленчаку), а сенные девушки крепких медов. Все ходило мыслетями. Гостям не давали отдыха: они должны были пить и есть, этим только доказывали особое уважение дому. Девушки угощали сами себя. Суженые смотрели на них исподлобья, перебирая пальцами пуговицы на кафтанах, или поправляли свои длинные курчавые волосы на голове.

Вино скоро расшевеливало сердечушки; самая строгая молчаливость забывалась. Неприступные и важные до того гости делались разговорчивее: шутили, смеялись и, наконец, принимались петь подблюдные песни.

Подблюдными они называются по той причине, что их пели и теперь поют за столом при кушаньи. Я назвал их пением славы, потому что каждый стих оканчивается припевом: слава.

Новых подблюдных песен мы не имеем, а потому помешаются здесь старые, какие пели наши предки. Они;..пели от избытка радости и удовольствия, а мы, очужезем-ленные заморскими вычурами, повторяем их песни. Наши бояре, князья и знаменитые сановники не чуждались народных увеселений, и народ соперничествовал в том с ними. Знатные люди собирались в старые годы, чтобы повеселиться; ныне собираются большею частью для того, чтобы провести ночь за картами. Что скажет о нас потомство? Оно скажет, что мы открыли в картах новый путь к истреблению просвещения. Больно, когда об этом подумаешь! Посмотрите, как забавлялись прежде на святках. Знатные гости первые заначинали петь славу всему тому, что было достойно славы, что было славно. Наш Белый Царь, всегда драгоценный для русского сердца, приветствовался прежде всех:

Славу поют все без различия, применяя ее к предмету и обстоятельствам. Девушки краснели, когда гости просили их пропеть, молодые женщины понимали, к чему клонилось прошение, начинали петь и своими намеками о суженых забавляли все общество.

Три последних стиха присоединяются не только к подблюдным песням, но большею частию по произволу к игорным и гадательным.

Родители любят дочерей своих, а еще более любят видеть их счастливыми. С какою радостью поют они согласие и любовь молодых!

Во время пения держащая блюдо девушка дает кому-нибудь из загадавших положить под платок руку и потом велит вынуть вещь наудачу. Чья вещь вынется, тому спетая песнь служит предвещанием.

Другие поют эту песнь иначе:

Девушкам не суждено вечно жить в родительском доме. Грустно! но грустнее быть одинокой.

Сердце девушки грустит: оно ищет суженого, мысленно готовит ему полотенце и постель:

Под первой песнью разумеют замужество с милым, а под другою отъезд.

Красные девушки сидели как на иголках, когда им пели про будущую их долю; они переставали играть в переборочки и не смели поднять своих глаз. Не одни они терпели, но и сами суженые:

Суженые посматривали на своих красавиц, не смея говорить; но разгулье поющих вызывало новые песни:

Хозяин радовался, что его гости веселились, и снова подносил по чарке вина. Если он не догадывался, то пели:

Подобным образом поются, со словом «слава», все нижеследующие песни:

Иные разумеют под сею песнью смерть пожилым, а не замужним брак, но это неправильно: само содержание выражает богатство, а не смерть. Значение же золота и серебра употребляется в гадании вместо богатых женихов.

Подблюдные песни пели по произволу: иногда прежде девичьих игр и гаданий, а иногда после потех, которые состояли в плясках, рассказах, прибаутках, сказочках и наряжанье. Не было правила для веселья: все зависело от расположения духа гостей; но хозяин, чтобы более развеселить их, вводил в комнату наряженных шутов. Скоморохи выдумывали забавные наряды, чтобы порассмешить. Узкие брюки, треугольная бумажная шляпа с гусиным пером, длиннополый с широкими фалдами до пядей фрак, долгий нос, сухощавое лицо, ноги тонкие и высокие и брюхо, вдавшееся во внутрь тела, были изображением немцев. «Моя твоя ходили с низкими поклонами и ели траву». Другие шуты представляли в смешном виде и боярскую спесь, не в бровь, а прямо в глаз. В числе наряженных находились часто сами суженые, которые принимали на себя разнообразные виды. Слепые лазари, одетые в оборванное платье и с кием в руке, были суженые; они подходили к девушкам просить милостыню, стараясь рассмотреть их поближе; с намерением вступали с ними в сердечный разговор; жаловались на тягостную судьбу, бездомную жизнь. «Лазарь, бедный Лазарь, чего ты ищешь?» — спрашивала суженая. «Судьбы своей», — отвечал он. Сердце девушки сильно билось, когда она узнавала знакомый голос; гости старались открыть его, но приличие не допускало. Суженому дозволялось тешить гостей, а невестам отгадывать. Иногда неожиданно вбегала в комнату толпа переряженных мужчин и женщин: лица их окрашивались кирпичом и охрою, а иногда вымазывались сажею; на голове торчал предлинный бумажный колпак, разрисованный произвольными изображениями. Толпа начинала плясать и скакать. К ней принадлежали и неприглашенные гости.

Судя по разнообразию переряживаний, нельзя утвердительно сказать, какие из них были употребительнейшие. Говорят, что бука, коза, медведь, яга-баба, плясуны и дорожные люди употреблялись всего чаще. Бука наряжался всех забавнее: лицо его было обмазано сажею, голова обставлена рогами, уши обернуты лохмотьями, руки из соломы, ноги толстые и кривые, тело обвивалось чем-нибудь косматым, с привешенными бубенчиками; во рту он держал раскаленные уголья и из оного выпускал он дым. Коза шла за букою, одетая в вывороченный тулуп, и кричала «бя»; за нею неповоротливый, в лаптях медведь с палкою и ревел. Его вел литвин в своем народном платье; по его требованию медведь плясал и делал разные кривлянья. Яга-баба ехала в ступе, с костяными ногами, помелом заметала свой след и правила костылем. Зубы имела она черные и открытые, лицо старое, морщинистое; делала загадки и сама отгадывала. «Загадаю я загадку, красная девушка, отгадаешь — сбудется. Двое идут и двое несут, а сам треть поет». Или: «Два кольца водит один отец; кому на руку, тому всему конец. Не отгадала, красная девица! Венчание, красавица-душа, венчание!» Загадаю еще загадку: «Под лесом, лесом, пестрые колеса висят; девиц украшают, молодцов дразнят. — Не отгадала? Серьги. Еще загадаю загадку:

Загадки применялись к месту и обстоятельствам. Яга-баба [908] высказывая двусмысленно свои загадки, обращала их преимущественно на семейные дома. Если она замечала в них какие-либо недостатки или пороки, то никого не щадила. Яга-баба всегда ловко отделывалась от вопросов. Молодые люди подступали к ней и спрашивали: «Яга-баба, костяная нога! отчего болит голова?» — «Оттого, что болит сердце», — отвечала она. Ее дергали за косу и смеялись над нею.

Наряженные важничали и корчили знатных. К их толпе приставали плясуны. Сколько сладостных чувств в русской пляске! Это разговор сердца с сердцем, выражение мысли и желаний. Почтенные гости усаживались на скамьях и смотрели с невыразимым удовольствием на пляску, которая перерывалась на время переряженными. Входили дорожные люди, из всех опаснейшие для суженых. Это были нарядные с делом от матушек, чтобы высматривать и выведывать разговоры суженых. Они одевались попросту: холили с палкою в руке, в лаптях и дорожном кафтане. Лица имели подкрашенные; иные из них разыгрывали калек с поддельными горбами, привязав к спине решето или короб; иные были с отвислыми животами, поделанными из подушек, и с кривыми, уродливыми ногами. Дорожных людей расспрашивали про новости: где что слышно и издалека ли идут они? Угощали их и вновь спрашивали: куда теперь идут, как Бог привел их сюда? Дорожные отвечали: «Слыхали мы, матушка Ивановна, что сего дня вечер красных девушек у боярина Ильи Артамоновича, и мы незваные пришли погреться; да не прогневается хозяин, — говорили они и кланялись последнему в пояс». — «Без вас веселье не веселье», — отвечал хозяин. «Не нами оно начиналось, не нами кончится, — дорожные отвечали ему с поклоном. — Испокон века так ведется на Руси: где веселье, там девичье потешенье». — «Вестимо, добрые люди», — отвечал им хозяин. Сажал их на лавку, угощал вином. Между тем шли обиняком разговоры о суженых.

Вино текло рекою. Хозяин для поддержания важности своего дома не переставал угощать званых и незваных, наряженных и ненаряженных. Те, которые ничего не пили, считались важными и непитущими. (непьющими). Если же кто из почтенных гостей, напившись, начинал засыпать, того принимались качать на руках дворовые люди и пели ему: «Слава».

При наступлении разъезда гостей сговаривались, у кого попировать, и новые снаряжались поезда. Не всех приглашали одинаково ласково. Если приезжали наряженные, то тщательно старались узнавать про них; когда же не было возможности успеть в этом, то принимались качать их. Подхватывая гостя на руки, раскачивали и бросали его вверх; потом опять раскачивали и бросали при пении «Славы», пока гость не назовется. Тогда принимались пить за его здоровье, если гость по сердцу; в противном случае притворялись, что рады его приезду. За здоровье боярыни или красной девушки пили из башмака, сняв оный почтительно с «ее» ноги. Это обыкновение перешло к нам из Польши. Считалось великою обидой, если женщина отказывалась от этой чести.

Нагулявшись и навеселившись, гости разъезжались чинно. Хозяин и хозяйка упрашивали их посидеть еще немножко; они отказывались; хозяин и хозяйка кланялись в пояс, но они наотрез говорили: «Матушка свет! не все пить, надо и спать. Чай, петухи пели, только черти веселятся в полночь. Мы же никакие нехристи и никакие окаянные». — «И знае-мо, Анна Степановна, — отвечал хозяин, перекрестя лоб и говоря, — не при нас будь сказано, нечистая сила давно гуляет в поле!»

Прощанье продолжалось несколько часов: гости приседали и вставали, отказывались пить на дорогу и пили; целовались, обнимались, и всякое объятие скреплялось новою чаркою вина. Но уже нет возможности удерживать гостей. Давно рассвело, и все кричат: «Отпусти нас, хозяин!» Начиналось провожанье и наступало новое чмоканье, что частые звезды; все должны были перецеловаться, расцеловать хозяина, хозяйку и его детей. Двинулись санные поезда, а гости все кричали издали хозяину, стоявшему еще у ворот: «Пожалуй, не' забудь, батюшка, побеседовать на нашем вечере».

У стариков поныне льются слезы, когда вспомнят про былое.

III. СВЯТОЧНЫЕ ГАДАНИЯ И ПЕРЕРЯЖИВАНИЯ

Святочные вечера провожались в старые годы угощениями, многообразными забавами и гаданиями, которые назывались девичьим весельем. Гости, особенно суженые, ожидали гаданий с нетерпением. К общему желанию выдвигался стол, накрытый белой скатертью, и ставился свахою посреди комнаты. Старые люди просили молодых попытать свою судьбу. Сердце девушек сильно билось, особенно в то время, когда няня или кто-либо из гостей ставили блюдо с водою на стол. Все усаживались около стола, молодые поглядывали. Сваха собирала перстни и кольца у красных девушек и клала их на стол; придвигались тогда поближе к столу. Красавицы стояли у блюда или поодаль и пристально смотрели на действия свахи, которая принимала на себя важный вид. Она клала на столь несколько угольев, кусок ржаного хлеба, несколько кусочков крупной соли. В иных местах клались по числу загадывающих угольки, соль и хлеб. Сваха прошептывала над ними таинственные слова и потом, приступив к столу, говорила: «Суженого, ряженого конем не объедешь» и просила прочих гостей также вопросить судьбу о будущности своей. Гости, наперед задумав, отдавали ей свои вещи, которые складывались вместе.

И ныне почти также совершаются подблюдные гадания, только без свах, а одними девушками, которые, взяв блюдо, кладут в него сначала хлеб и соль, потом вынутую из печи глину и уголь, напоследок каждая, положа в блюдо какую-нибудь из своих вещей, например кольцо, перстень или что-нибудь другое, и заметя свою вещь, загадывает о судьбе, начиная обыкновенно песнею хлебу, с припевом к каждому стиху: «Слава!»

В прежние годы гадания начинали свахи песнью хлебу и соли, за нею пели девушки:

После этих слов сваха опускала в блюдо хлеб, соль, угольки, перстни, кольца и другие вещи и пела:

Потом трясла блюдо и вынимала вещи. Если вынимала вдруг два кольца, то певали:

Из самых важных святочных вечеров есть Васильев вечер. Для него делались богатые семейные собрания; тут ничего не щадили для угощений и производили всевозможные способы гаданий. Наши старые люди думали, что все гадания, произведенные в этот вечер, непременно сбывались. Случалось, что сваха или другая какая-либо женщина вынимала с намерением вещи суженого и суженой:

Вынутые таким образом вещи означали неминуемый брак. Сваха продолжала искать два колечка и пела:

Отыскав два кольца, она брякала ими в блюде и, обращаясь к гостям, пела:

Вынув два кольца и показав их присутствующим, она толковала: «Чему быть, тому не миновать». Если же случалось, что вынимала два девичьих, то одно откладывала и искала суженого.

Не одна сваха могла гадать, но и девицы. Для этого избирали красавицу и ловкую; избранная подступала к столу с трепетом и, сев, пела:

Если не находила кольца или боялась взять не то, которое бы желала, то продолжала:

В этот раз она должна была показать, что вынула. Хорошо, если вынула вещь по сердцу особы загадывающей. Матушки обращали тогда особое внимание на жениха.

В иных местах девушки ставят на стол красное деревянное блюдо, покрывают его большим белым платком и кладут на платок кусок хлеба и несколько угольев; потом каждая из девиц загадывает кольцом, перстнем, запонкою, серьгами и проч. Перекрещивают блюдо загаданной вещью и кладут каждую отдельно под платок. Пропев песнь хлебу, ломают его и уголь на кусочки, делят между собой и потом завертывают в рукав рубашки, с коими должны лечь спать; и что приснится, то должно случиться. После достают каждую вещь при пении «Славы» и толкуют будущую жизнь по вынутому предмету. Если с девичьими вещами вынимаются и мужские, то поют:

Девушка ходит между рядами суженых и отбирает у них вещи:

Когда пели для девушки или для мужчины, тогда оставляли их имена.

Девушка перемешивает вещи и берет одну наудачу:

Если из собранных вещей доставался кому-нибудь платок, то это означало дорогу с суженым. Или:

За подблюдными песнями следовали игры, из коих самая старинная и поныне употребляемая между всеми сословиями, с небольшими местными изменениями, это есть золото хоронить. Девушки садятся в кружок, положив руки на колена. Одна из них, подходя к сидящим в кружок, отдает тайно которой-нибудь свое кольцо, а другая должна отгадывать, кому оно отдано. Отдавшая кольцо поет:

В это время девушка ходит по кругу, другие передают незаметно кольцо, которое быстро обходит целый круг или остается в руках хоронящей, иногда весьма долго, с тем намерением, чтобы сбить ищущую, обманывающуюся мнимою передачей кольца: она часто ищет последнее у той, у другой, третьей девицы, и не находит. Когда кольцо ходит по рукам, тогда поют:

Стоявшая в кругу ищет золото по рукам девушек, коих особая ловкость состоит, показав кольцо, успеть вдруг передать другим или скрыть его так, чтобы ищущая не знала, где искать. Если она отыщет, то схоронившая золото занимает ее место, хотя бы не кончилась песнь. В противном случае должно искать и, ходя в кругу, петь:

Если золото не отыскивалось, то снова:

Искавшая золото нашла, и тем прекращается игра. Тогда занимает место та, у коей было найдено, и продолжают играть прежним порядком.

Все сословия праздновали святочные вечера, и сколько они доставляли потех, столько приносили с собою тягостей, потому что в семейные дома появлялись неожиданно хожалые сваты, коих должны были угостить. Они приходили с поручениями высмотреть невесть и пригласить на вечер семейного соседа посидеть, поговорить. Хожалый сват одевался в праздничный кафтан, голову приглаживал квасом, а волосы расчесывал в кружок; шапку надевал набекрень и, взяв палку, ходил по домам сзывать добрых людей. Пирушки, разъезды и приглашения были шумные, и в дом званый ездили семействами в огромных санях. Гостей встречали в избе; посадские и простые люди потчевали стариков и старух зеленым вином; молодые угощались орехами, пряниками и брагою. Пели и плясали. Появлялись наряженные и шуты; в числе их скрывались суженые. Они тешили гостей и вступали в разговор с теми, кого любили. Девушки и молодцы пели хороводные и игорные песни. Обыкновенно начинали подблюдной песнью и оканчивали гаданиями. Подблюдные песни девушек здесь были живые, потому что в них принимали участие все веселившиеся, старики и молодежь. Какие пелись песни в боярском кругу, такие и между ними. То же самое было с игорными песнями, загадками и гаданиями, с той разницею, что в высшем сословии господствовало приличие и вкус, а в обыкновенном было более простоты и радушия.

Дух веселости русского проявляется на святках во всех его действиях: в радостном разговоре, радушном приеме, красивой одежде и в избе, оглашаемой песнями. Еще до наступления святок в мыслях каждого С9оружается целый мир предстоящих забав: там наряды, там дружеские пирушки, игры и молодецкие песни. Там — да всего не перечесть!.. Чувство девушек занято еще более. Каждая из них думает тогда проникнуть в свою судьбу; узнает наперед своего суженого, узнает, каков он будет и будет ли она счастлива с ним, другая даже уверена, что она будет счастлива! Но вот приходят святки, и мечтания красавиц разыгрываются сильнее. Тут все: уборы, игры, гадания, вечерушки и посиделки. Сами разговоры пожилых людей идут тогда важно, начинаются свысока, толкуют уже не о том, о чем в простые вечера, потому что каждый в своей новой и щегольской одежде представляет из себя старосту, бурмистра, приказного или кого-либо повыше.

С Рождества до крещенского сочельника — период собственно святок; тогда все наслаждаются удовольствиями, особенно девушки и парни; все делается живым, игривым. Нет уголка в России, который бы не встречал святок с бьющимся от восторга сердцем и не расставался бы с ними грустно. Так же нигде нет столько заманчивых удовольствий, как в нашей столице, но увы! Они не русские. Даже многого недостает в самой матушке-Москве. Напрасно она хвалится и кичится, что у нее дух чисто русский: нет, в ней смесь чего хотите — старины, чванства и подражания. Где же старая Русь? В ее Кремле, монастырях, церквах, старинных зданиях, кривых и темных улицах и раскиданных домах, выстроенных словно для дач. В уездах Московской губернии можно еще отдохнуть русской жизнью. Там святки, там и свои забавы! Но чем далее отдвигаетесь от Москвы, тем более видите, что она, как старушка, только ворчит про свое былое; рассказывает тысячу раз одно и то же, как она ходила в цветных и парчовых одеждах, гуляла разряженная, пировала во всем разгаре чувств народных, тешилась играми, песнями и праздничным разгульем. Не то ныне! В отдаленности от нее сохранилось еще много своего неподдельного: там забавы и праздники, гадания и святки совершаются без всяких причуд, просто, по желанию каждого. Встречается видеть, что обыкновения старины изменились довольно, однако они не изменили общего духа веселостей.

В Орловской губернии молодые люди собираются на святках в один какой-либо дом и там поют песни, гадают, играют, пляшут, наряжаются кто чем вздумал: козою, собакою, медведем, петухом и т. п. и ходят пугать по домам. Главные забавы составляют гадания и катанье на санях при пении песен. Старики проводят время в разговорах о былом. Боятся веселиться за полночь, думая, что черти разгуливают по перекресткам и улицам. Даже по захождении солнца страшатся ходить на гумно. Простой народ, особенно малолетние, боятся в то время попа. Когда священник славит Христа на святках, тогда старухи, указывая детям на него, грозят, что их отдадут попу, коль скоро не перестанут шуметь или плакать.

Первые дни Р. X. в Смоленской губерний считаются неприкосновенными. Первый день проводят дома или у родных. Второй, называемый молодионы (день младенцев), все женщины, имеющие детей менее годичного возраста, носят их в церковь причащать несмотря ни на какую погоду. Это обыкновение, самое старинное в этом крае, соблюдается свято. Может быть, оно совершается в воспоминание избиения младенцев или избавления нашего Спасителя от смерти, коему поручают судьбу своих детей. В третий день начинаются посещения и угощения, а там уж наступают святые вечера, в которые никто не работает: хозяйка не шьет, не вяжет, не прядет и не сучит ниток; хозяин даже не вьет веревок; ни один мужчина не станет плести лаптей, и если б имел в них надобность, то скорее купит; замужняя женщина даже не заплетает косы, но, расчесав волосы, кладет пластом вокруг головы и потом завязывает платок или наметку. Зажиточные крестьяне вовсе не занимаются работой в святочные вечера. Если бы кто заметил о сем кому-нибудь из них, то получил бы в ответ: «Помилуй! я живу двором, у меня есть скотинка: к чему же мне гневить Бога! Вон Прокопыч прошлогодними святками вил веревки: у него отелилась корова, а у теленка завитые ноги. Силыч лапти плел, ан жеребенок родился сплетенный, будто лапоть». Обратитесь ли с вопросом к хозяйке, она тоже скажет: «И ах, сударь, что вы это? Ведь я замужняя. Вон у Петровичевой окотился ягненок: ноги согнуты, как петли, а ведь за то, что чулки вязала о святках. Соседка наша стала чинить рубахи, так и родила нынче ребенка с заплатою на щеке; а другая соседка нитки сучила — что ж? родила девочку, а у девочки нога ссучилась с рукою. А сколько мучилась, бедняжка!»

Вечеринки, занимая здесь важное действие в сословии крестьян и однодворцев, разделяются на безденежные и со взносом, денег. На безденежные собираются гости по приглашению хозяев, которые потчуют их орехами, клюквою с медом и маком с медом и нанимают музыкантов для плясок. Вечеринка со взносом денег составляется молодыми людьми из одной какой-либо деревни. Выбрав по общему согласию горницу [910], просят у хозяина позволение сделать в его доме вечеринку и потом отправляют в соседние деревни с ведомом, что в таком-то доме будет вечеринка. Молодежь обоего пола, запасшись кормом для лошадей и мелкими деньгами для музыкантов, съезжается на зов, пирует до рассвета; в конце вечеринки музыканты подходят к каждому из пирующих с тарелкою, куда кладут деньги. Веселье на этой вечеринке сопровождается танцами и хороводными играми, но часто выходят ряженые на сцену: журавль, одетый в шубу, с длинной шеею из шубного рукава и деревянным носом. Он важно расхаживает между гуляющими и поклевывает тех, которые мешают его длинноногой походке. Тут гуляет жид с бородой и пейсами (локонами) из льна и с коробкою под мышкой. Он навязывает свой товар или правит старый долг: «А кились отдась гроси, паныцю?» Там целая гурьба цыган и цыганок, которые меняют вещи, продают, ворожат и пляшут со свойственными им ухватками, и часто весьма забавно. Здесь тащится Антон с козою. Его появление есть вызов к пляске. Музыканты дернут смычками, и пойдет присядка с припевом:

Сначала коза пляшет, потом упрямится. Антон бьет ее веревкою, а она бодает его рогами и дрыгает ногами. Приводят еще медведя в вывороченной черной шубе. Он представляет, как парни ходят к девкам, как девки крадут на поле горох, как богатый барин величается на куге. Иногда в веселый круг является смерть, одетая в саван; голова ее повязана наметкою, глаза и нос красные из свеклы; огромные клыки из редьки. В левой руке она держит свечу со свитком бумаги или чашу с зажженной водкою, а в правой деревянную косу.

Когда ряженые перебывают, все напляшутся до упаду и музыканты устанут играть, тогда начинают порываться домой; однако тут еще затевают игры, окончанием коих бывает женитьба бахоря. Он обыкновенно выбирается из пожилых и избирает себе в жены одну из пожилых женщин. Они представляют из себя родителей всей играющей молодежи. Жена бахоря свивает из полотенца жгут и подает мужу. Став в кружок, молодежь поет под музыку песнь:

В продолжение песни подают накрест друг другу руки и потом кружатся. Во время этого действия бахорь берет за руку какого-нибудь сына, а мать дочь, выводят их на сцену и заставляют целоваться. Тогда они уже женатые и садятся попарно. Никто из посторонних не смеет разлучить их. Таким образом женятся все. Если сын или дочь упрямятся, то бахорь хлещет их жгутом. После женитьбы музыканты играют какую-нибудь плясовую, а бахорь с маткою пляшут, как здесь говорят, на долгий лен и потом целуются, показывая через то добрый пример своим детям. За ними пляшет каждая пара отдельно и также целуется; потом все пары пускаются в пляску наподобие экосеза. Эта игра, позволяя некоторые вольности — свободно держать руку на плече и даже, обняв, поцеловать — скрывает в своем начале ухищрения молодых людей: здесь они перешептываются с бахорем и предварительно назначают себе пару; бахорь передает тайну своей жене, и таким образом сводятся пары, любящие друг друга.

При повсеместном употреблении «золото хоронить» встречаются в большей или меньшей степени изменения, например в Смоленской губернии. Тут часто после танцев или других забав начинают золото хоронить, и обыкновенно этот долг лежит на хозяйке или на близкой к ней. Усевшись в кружок, кто-либо из молодых принимает на себя обязанность отыскивать золото.

В продолжение песни дама или девица ходит в кругу и показывает, будто бы она каждому отдает перстень, но между тем тайно оставляет у кого-либо. После этого отыскивает перстень молодой человек, и когда он не найдет у той особы, у кого думал найти, то уже не смеет искать у нее другой раз. Он повторяет поиск до трех раз, но если не найдет в третий раз, то дама, хоронившая золото, женит молодого человека, а если отыскивала золото девушка, то она выдает ее замуж. При этом поют:

Если поют про девушку, то прибавляют:

Хоронившая золото берет молодого человека или девицу за руку и потихоньку спрашивает: «Кого хотите выбрать?» Потом, подводя их к играющим, говорит: «Мне удалось женить или выдать замуж. Теперь отгадайте, кому он или она нравится?» Играющие отгадывают по очереди, пока не дойдут до особы, на которую пал выбор отыскать золото, а прежде хоронившая садится на место отыскивающей. Таким образом повторяется игра по желанию.

Если перстень отыщется в первый или второй раз, то особа, у которой он нашелся, должна искать его; которая искала, должна хоронить его; а хоронившая садится на место той особы, у которой он нашелся.

В Пензенской губернии первые два дня Р. X. посвящены посещению родных, а с третьего дня начинаются наряживания, игры и гадания и продолжаются до крещенского сочельника. В наряживании бывает произвол: иногда являются генералы с бумажными звездами и офицеры разных полков. Толпы наряженных отправляются на званые вечера, где встречаются девушки, переодетые в татарок, турчанок, жидовок и т. п. Начальная игра состоит в хоронении золота, причем поют:

У кого найдется перстень по окончании песни, тот должен искать его, а хоронить тот, кто угадывал прежде. После этого играют в соседи, набор и фанты, при коих постоянно раздаются поцелуи. Играют еще с большим удовольствием в «подушечку». Одна из девушек берет картуз и, надев его на голову, поет вместе со всеми:

Тут девушка надевает картуз на кого захочет и целуется. Если эта игра наскучит, то заводят другую. Девушка берет палку и поет вместе с другими:

Забавы оканчиваются по большей части игрою «мостить мост»; но веселости продолжаются до крещенского сочельника. В сам день Крещения простолюдины считают за долг омыться от святочной нечистоты в проруби после погружения в оной креста. Но в губернском городе это не удается им, потому что приставляют особую стражу. Ускользнувшие от бдительности будочников бросаются в прорубь, за что иногда получают от них палочные воздаяния по спине. Вообще по совершении водоосвящения святочники кидаются наперебой в воду, а из нее устремляются опрометью в орловскую (питейный дом) для согревания тела.

Но еще более разнообразия представляют святочные забавы Вологодской губернии, где сами святки называются кудесами. На другой, но более на третий день праздника собирается молодежь на вечера или, как здесь выражаются, на посиделки. Каждый зажиточный, включая сюда все купеческое сословие и чиновничество, поставляет себе за долг сделать в своем доме несколько посиделок, особенно у кого побольше дочерей. Последние приглашают к назначенному дню своих подруг и знакомых. Обыкновенное время съезда бывает шестой и седьмой час вечера, иногда ранее. Угощение составляют чай и конфеты. Кто побогаче, у того весь стол установлен конфетами, вареньями, орехами и яблоками. После чая начинают вместо танцев петь песни, которые ни более ни менее как музыка, потому и танцуют под пение. Мужчина подходит к девушке и берет ее, чтобы с ней играть и петь [913]. В конце всякой песни каждая девица одаривает поцелуем своего мужчину, потому все святочные песни здешнего края направлены к этой цели! Должно думать, что в холодных странах наперекор природе кипят страсти.

Вечер открывается этой песнею, которую поют вдвоем:

Эта песнь играется очень просто. Мужчины берут девушек и парами ходят по комнате; только в конце, когда поют:

каждая пара вальсирует в одну сторону, а когда запоют:

тогда вертятся в другую сторону. В заключение каждая пара целуется или каждый мужчина целует девушку, с которою он играл.

После этого снова начинают ту же самую песнь, только в середине вместо:

Песнь эта играется следующим образом: мужчины ходят по комнате, одни без девиц, но когда запоют: «Прими, жена, фатку…», тогда каждый из них становится перед избранною девушкою на одно колено и одаривает ее фатою. Она в первые два раза отказывается от его подарка и даже не хочет смотреть на него. Когда же повторяют в третий раз песнь и запоют:

Тогда она делается ласковою, ходит уже не плечиком, а личиком, и в то время поют:

В заключение же все целуются.

Эту песню поют и играют, как первую. В заключение делают то же самое (целуются).

Потом начинают петь ту же самую песнь с некоторыми переменами, а именно вместо куплета: Встань, к заутрени звонят,—

поют:

За этим садится на стул тот мужчина, который ходил около ее кельи. Тут подходит другая девица и ходит около кельи, прочие поют:

Повторяется то же самое, что пели в первый раз. При пении же во второй раз вместо стиха:

поют:

Как в первый раз. С этими словами он встает, кружится и целует девицу, которая садится на место прежнего мужчины, и потом другой мужчина начинает ходить около кельи старицы. Таким образом продолжают играть до тех пор, пока не переберут всех по очереди и пока игра не наскучит.

Эту песнь играют так: посредине комнаты ставят стул, на который садится одна из девушек. Кто-нибудь из мужчин зачинает песнь; в продолжение пения он ходит вокруг стула. Со словами же:

девушка встает со стула, оборачивается несколько раз с мужчиною, который ходил около ее кельи, и они заключают песнь обоюдным поцелуем.

Когда начнут петь эту песнь, тогда девицы, взявшись под руки, ходят по комнате; когда же запоют:

они свертывают свои платки, а когда запоют:

бросают платки в того из молодцов, который более им нравится. Заключение общее с другими песнями. Поют еще эту песнь и так:

Иногда и тот и другой припев поют вместе или попеременно, например так:

Потом начинают эту песню снова и оканчивают уже:

Сначала ходят по комнате одни мужчины и поют. Когда дойдет дело до стиха:

они свертывают свои платки и при следующем стихе бросают к девицам на колени, кому которая нравится. Каждая из девиц становится против того из мужчин, от которого получила платок; потом все рядом подходят к ним и поют:

Потом, приблизившись каждая к своему мужчине, целует его.

Эту и следующую песнь играют одинаково: по одну сторону становятся мужчины, а напротив них избранные ими девицы. Мужчины в продолжение всей песни переходят на то место, где стояли девицы, — девицы туда, где стояли мужчины, и таким образом продолжают переходить до конца песни. В заключение целуются.

Эта песнь начинается тем, что один из мужчин, надев на голову платок, прохаживается вдоль комнаты и поет с другими: «Не спасибо игумну тому…» и когда дойдет до слов: «Только мое дело скакать, да плясать…» — весело выплясывает и в конце песни целует избранную им девицу.

Последняя встает со стула и разыгрывает ту же самую песнь, с той разницею, что девица ходит скромнее и начинает уже:

В заключение она целует избранного ею мужчину. Эта песнь играется дотоле, пока не переберут всех.

Сколько белых, черных, желтых, красных… и т. д. юбок, столько раз поют эту крошечную песенку, которая в игре очень забавная и веселая.

Песнь эту начинают снова и вместо:

поют:

вместо:

поют:

Мужчина избирает для себя девушку, которая нравится ему, и становится с нею посредине комнаты; то же самое делают все играющие. Потом начинается песнь, которая поется, словно танец. В продолжение пения каждая пара меняется местами, сходится и расходится. Потом две пары берутся за руки, кружатся и, сделав какую-нибудь фигуру, дают место другим. В заключение каждая девица одаривает своего мужчину поцелуем.

После этого начинается песнь снова, только вместо:

поется:

и оканчивается так же, как и в первый раз. Когда же в третий раз ковер достается ровне мужу, тогда слово «негодяй» выпускается и вместо прежнего окончания поют:

Эта песнь играется так же, как и первая.

Достойна замечания любимая поселянками песнь:

После того как она сказала своим подругам, что мужья часто бывают не по сердцу: или удушливые старики, или и молодые, но гордые и недружелюбные, она представляет в доказательство собственную свою жизнь. Эта песнь замечательна еще потому, что в ней изображено обращение с женами наших предков, которые буквально понимали слова: «Жена да боится своего мужа», поэтому заставляли жен весьма часто исправлять должность служанки.

Любимые еще песни, употребляемые на посиделках и вечерах святочных, известны под именем заенька. Так они названы потому, что ими начинается: заенька серенький. Играются же следующим образом. Один из мужчин берет девушку и, бегая с нею по комнате, поет первую песнь — потом целуется при конце. Затем поют вторую, но уже девушка по окончании этой песни берет другого из мужчин, который ей нравится, и &;lt;они&;gt; вместе поют третью песнь. По окончании ее тот мужчина, который действовал в первой песни, приглашает иную девушку, которая, когда запоют следующую песнь, выбирает для себя другого мужчину; этот приглашает снова другую девушку; она избирает опять нового мужчину. Такой перебор продолжается до тех пор, пока никого не останется на местах и все уже на сцене. Тогда становятся все в один круг и поют:

Наборных песен великое множество; но вот более употребительные:

Много есть других подобных песен, но большею частью поют эти. Теперь становятся в круг и, переходя с места на место, поют:

Когда наскучит играть и петь, тогда выдумывают игры, например, хоронить золото, фанты, набор и многие другие.

Когда собираются гадать, тогда ставят закрытый белым полотном стол; на него кладут кусок ржаного хлеба, уголья, соль и золу. Все это завязывают девушки в платки и кладут в сухое блюдо. Прочие гости также дают от себя свои вещи: их складывают в одно место; потом все становятся вокруг блюда и поют «Слава!». При пении поднимают руки вверх и по окончании каждого стиха притопывают ногою. Потом сажают одного из гостей на высоком месте и, когда пропоют песнь, снимают его с места и качают на руках. После все немедленно бросаются к блюду, разбирают вещи наугад и по ним выводят свои замечания. Досталось ли мужчине кольцо девушки, а ей кольцо или перстень мужчины, то непременно выйти ей замуж.

Играющие должны завязать глаза свои и, взявшись за руки, холить вокруг стола.

В Новогородской губернии святки называются в простонародии кудесами. В это время ездят окрутники, которые в Тихвинском уезде той же губернии именуются кудесниками, куликами и щеголями (наряжённые). Они ездят по городам и деревням искать свечи, поставленной в чьем-нибудь доме. Свеча означает, что здесь посиделки и сюда всяк может прибыть без приглашения. Девушки заранее ожидают своих гостей, потому делают особое освещение в избе и приготовляют угощение. Тут поют разнообразные песни, танцуют под музыку и в заключение веселья гадают о своей судьбе. В некоторых уездах Псковской губернии святочные вечера носят название субботок. Ими распоряжается известная беспорочною жизнью вдова. Она вывешивает посредине комнаты цветной бумажный фонарь, украшенный сборными от девушек лентами. Внутри него теплятся восковые свечи, которые приносят к ней девушки со своими значками. Чья свеча горит ясно и плавно, той будет жизнь тихая, безмятежная; чья горит с треском и меркнет или неясно, той будет жизнь беспокойная и печальная; чья догорит, той, умереть прежде; чья догорит после всех, той жить долго. Ввечеру собираются девушки в нарядных одеждах; все усаживаются полукругом на скамейках и поют святочные песни. Гостей встречают величальным пением, за что каждый гость дарит их деньгами. На эти посиделки допускаются мужчины, женщины и молодцы. Последние имеют случай высмотреть себе невест. Вечер проводят в пении и гадании. Бывают потешные гости, наряженные, которые забавляют собравшихся. Угощения происходят со стороны женихов; невесты и женский пол соблюдают строгое благонравие. Мужчины прежде не имели права участвовать в субботках, но время изменило обряд. По наступлении глубокой ночи все расходятся по домам; остаются только для гаданий девушки: они загадывают что-нибудь на сон, по коему толкуют о будущем счастии и несчастии. Ворожат на угольях и бобах: по ним объясняют будущее.

Субботки продолжаются несколько дней сряду. Собранные деньги за величанье отдают вдове за ее труды.

Не все гадания девушек произвольные: некоторые из этих гаданий ведутся исстари, по преданиям, а другие приноровлены к случаям. Девушка наперед желает видеть своего суженого. Для этого она смотрит в зеркало в полночь. Ужас обнимает ее: она одна должна сидеть в пустой, замкнутой комнате. Прежде всего она приносит с собою два прибора, зеркало и две свечи; стол застилает скатертью и ставит один прибор для себя, а другой для суженого, который должен прийти к ней на ужин. Иные девушки ставят два зеркала: одно большое, а другое меньшее против большего, и все сидят за одним столом в глубоком молчании, говоря тихо про себя: «Покажись мне в зеркале, мой милый; покажись!» Когда зеркало начинает тускнеть от тепла, тогда думают, что суженые не явятся более. Если гадает одна девушка, то она, расставив на столе в должном порядке принесенные ею вещи, садится против зеркала, смотрит в него, не сворачивая ни в какую сторону глаз, и говорит: «Суженый, ряженый, приди ко мне ужинать». За несколько минут до его прихода зеркало начинает тускнеть; она протирает его нарочно для этого случая приготовленным полотенцем; она робеет и пугается: кто-то идет и смотрит в зеркало через ее плечо. Она рассматривает пристально, не смея оглянуться; дрожит и кричит: «Чур сего места!» Если бы случилось, что самое чуранье не поможет, то надобно взять с собою петуха и давнуть его хорошенько: он запоет, и привидение или нечистый дух, принявший на себя вид суженого, исчезает мгновенно. Девице остается одно только — воспоминание. Хорошо, если оно сходно с ее мечтою! Это был он — и сколько тут приятных грез. Он белокурый или почти черноволос; румяный или похож на румяного; руки, губы, глаза, ну, глаза совершенно голубые. Знаешь ли, моя милая, он тот самый, которого я часто вижу. Девицы чаще всего видят в зеркале тех, кого любят; воображение их всегда устремлено на любимый предмет, и потому немудрено, что он постоянно вертится в их голове. Есть нетерпеливые девушки, которые желают видеть своего суженого в лицо, поговорить с ним; но это страшно, потому что все должно происходить ночью. Они если увидят своих суженых, то не чураются. Примета: когда является суженый в комнате, тогда раздается около окон свист ветра и хлопанье ставен; потом суженый стучится в дверь и входит незаметно. Явившийся жених не долго глядится в зеркало: он садится подле своей невесты за стол, снимает со своей руки перстень или кольцо и дарит ей; тогда она чурает: «Чур этого кольца!» На другой день девушка хвалится своим подругам, что она разговаривала с суженым, который являлся ей привидением, и вот от него даже кольцо! Хитрые девушки понимают дело иначе, но они не перестают уверять горничных, а горничные распускают молву.

Другие девицы выходят на перекресток с зеркалом в лунную светлую ночь; становятся так, чтобы месяц был за плечами, смотрят в зеркало, говоря: «Суженый, ряженый! покажися мне в зеркале». Он так же приходит сюда, как и в комнату.

Другие выходят на перекресток, наводят зеркало на месяц и говорят: «Суженый, ряженый, покажись мне в зеркале». Суженый непременно показывается в зеркале, и тогда девица ищи его.

О происхождении зеркала суеверы рассказывают следующее. Один монах, спасаясь в пустыне, усомнился в истинных словах Св. Писания: просите и дастся. Желая удостовериться, все ли можно получить, чего просишь, он пошел к одному царю просить руки его дочери. Удивленный царь объявил об этом своей дочери, которая отвечала: «Это дело чрезвычайное, но надобно, чтобы монах наперед сделал для меня также что-нибудь чрезвычайное: доставил бы мне такую вещь, в которой бы я могла видеть саму себя». Монах пошел искать такую вещь. Скитаясь долго по лесам, он зашел в одну пустыню, где услыхал тяжелый сгон, а потом печальный голос: «Почтенный монах! я сижу в этом руковойнике давным-давно; сюда заключил меня такой же монах, как ты. Избавь меня! я могу тебе служить всем, чего ни пожелаешь!» Монах был рад этому случаю. Он предложил доставить ему желанную вещь, которую ищет столько времени напрасно. Дьявол согласился; монах снял с рукомойника крест и нечистого выпустил оттуда. Спустя несколько времени дьявол принес ему зеркало. Монах удивился. Он отнес его к царю, но от брака отказался. Возвратясь в свою пустыню, он молился о своем согрешении, каялся в том, что усомнился в истине слов Св. Писания. &;lt;Так&;gt; как эта вещь доставлена монаху нечистой силою, то раскольники никогда не глядятся в зеркало и не держат его в своих домах: по их мнению, в нынешние зеркала смотрятся дьяволы в глубокую полночь.

Гадание в зеркало перешло к грекам с Востока; 6 т них оно распространилось по Европе и усвоилось у нас с прочими игорными обыкновениями. Евреи, греки и римляне употребляли стальные зеркала. Греческий художник Пракситель за 70 лет до Р. X. ввел серебряные. Венецианцы первые начали делать зеркальные стекла около 1380 г. От них они распространились по Европе. Большие стенные введены во Франции Тавортом.

Выходят за ворота, в сумерки с первым куском хлеба во рту или просто без куска хлеба и спрашивают у проходящего его имя, думая, что тем именем будет называться их муж. На улице спрашивают имя встречного только до трех раз. «Как вас зовут?» Если кто ответит: «Александр», то это будущий ее муж. Равно мужчины спрашивают встречных девушек: «Как вас зовут?» — «Оленька». Это Оленька будущая его жена.

В иных местах вывешивают ключи за окошко, и если они пошевелятся, то девушка спрашивает имя, которое должно быть будущего ее мужа. Если пошевелятся от ветра, то думают, что это шалит нечистый дух.

Загадав наперед про свою судьбу, идут подслушивать под окнами разговор, и какое было первое слово, по нему объясняют его значение и свою судьбу. В некоторых местах Пензенской губернии ходят слушать под окно с первым огарком лучины. О чем говорили в доме, то сбудется со слушающим, например говорили о свадьбе, то значит быть замужем в тот год, а если была речь о покойниках, то это значит смерть и т. п. Если приметят подслушивающую под окном, то говорят ей: «Гроб да могила, да ободранная кобыла»; такие слова предрекают верное несчастие. В других местах мужчины и женщины ходят слушать на перекресток, кто как едет. Если тянутся сани по дороге наподобие обозов и слышится: «Но, но», то это означает, что следующий год будет урожайный; если же представляется скачка, то неурожайный.

Когда все лягут спать, тогда садится одна девушка под окно и говорит: «Суженый, ряженый! поезжай мимо окна» и со страхом ожидает проезда. Услышит ли едущего? Она замечает, как он едет: скоро ли, с шумом, свистом или с криком, или медленно и тихо. Когда проехал скоро, тогда означает скорого жениха; с шумом — богатого; со свистом — веселого; с криком — беспокойного или пьяницу; медленно — бедную жизнь, а тихо — покойную и счастливую. Каждое движение проезжего имеет свое значение и толкуется девушками.

Ночью вывешивают белое полотенце перед окном, говоря: «Суженый, ряженый! приди и утрися». Если вывешенное полотенце скоро засыреет, то означает, что в том же году быть девице замужем; если не намокнет оно к утру, то долго ей ждать жениха; если снимется сухим, то не быть ей никогда замужем.

Смотреть в окно во время ужина есть древнее обыкновение. Не только на святках, но и в обыкновенные дни ходят смотреть и подслушивают, о чем разговаривают. Когда сидят за столом тихо, тогда заключают, что родня будет хорошая. Если разговаривают громко и смеются, то это обещает будущее счастливое семейство. Когда видны головы ужинающих, то это значит, что будущие родные долго проживут; если не было видно голов, то они скоро перемрут. Богатый ужин предвещает богатую жизнь; бедный — убо- жество. Смотрение под конец ужина — близкая смерть для суженой. Если мужчина солит хлеб, то суженый будет хлебосол, когда ж пьет воду — пьяница.

Ходят ночью к церковным дверям и слушают. Если представится, что поют печальное или погребальное, умереть в том году девице; а когда пение благодарственное и хвалебное — радостную жизнь. Причудится ли, что поют брачное пение, — непременно замуж, и в скором еще времени.

В глубокую темную ночь выдергивают из поленницы дерево. Когда оно гладкое, тогда муж будет тихий и добрый; суковатое — сердитый; расколотое — дурной и волокита. Эти значения не везде принимаются одинаково. У иных суковатое и расчелистое означает богатство; ровное и гладкое — бедность.

В других местах идут к поленнице дров, пятясь спиною, и, вывернув полено, несут домой, рассматривают и объясняют его значение. Сколько окажется на нем сучков, столько будет детей; полено без сучьев означает одиночество.

В светлую ночь собираются несколько девиц — полоть снег. Надобно, чтоб было тихо и все спало. Они потихоньку выходят за ворота, обращаются в ту сторону, с которой дует ветер, и бросают против него снег. Если падение было Скорое и громкое, то быть за мужем молодым; если упало глухо и криво, то быть за глухим или за стариком, Иные полют снег, замечая лай собак: если она лаяла толстым голосом, то быть замужем за старым, залаяла тонким — за молодым. Не довольствуясь этим, берут скатерть, высыпают на нее снег, в чем помогают им старушки или горничные; скатерть раскачивают по воздуху, приговаривая: «Полю, полю бел снег среди поля. Залай, залай собачонка, Дознай суженого». Девушки прислушиваются, где и каким голосом лают собаки. Храпливый лай — суженый старик; схавучит ли — больной; крепкий лай — молодой. Выносят вице на снег воду и льют под столбом, говоря: «Полю снег и умоюсь белым». Берут горсть снега и им натирают свое лицо. Потом каждая, взяв горсть снега, несет в комнату и там гадает по его цвету о суженом. Если снег не имеет никакого цвета и скоро тает, то будет муж тихий; если снег белый и издает искры при огне, то обещает счастливое супружество. Наконец умываются водою из подблюдных песен. Эту же самую воду льют также при полке снега. Иные, выйдя на перекресток дороги, кладут снег в подол и, стряхнув, говорят: «Взлай, взлай, собака, на моей стороне». С которой стороны раздастся лай собаки, с той появится жених. Другие выходят на двор и говорят: «Залай, залай, собачонка; залай, серенький волчок». В которой стороне будет услышан лай, в ту сторону она будет отдана замуж. Если залает близко от дома, то значит быть замужем недалеко; если тихо и едва слышно, то быть замужем в дальней стороне. Выходят еще девушки на перекресток и, насыпав снега в полу, приговаривают:

Берут ночью куриц с насеста, приносят в комнату и дают им клевать пшеницу, ячмень или просо. Если они клюют шибко и в одну сторону, то быть скоро замужем; если клюют не скоро и беспрестанно поворачиваются, то суженые их обманывают; если курицы мешают клевать друг другу и начинают драться, то суженые будут за них ссориться и драться. Иные гадают одними петухами, наблюдая те же приметы, за исключением того, что если они поют при клевании, то это означает скорое исполнение желаний. Другие, сняв куриц с насеста, приносят их закрытыми в комнату, где заранее приготовлены вещи в трех разных сосудах: вода в одной чашке, хлеб зерновой в другой, кольца в третьей. Каждая девушка гадает своею курицею: чья прежде начнет клевать зерно, верный знак, что у нее будет бедный муж; чья начнет пить воду, будет пьяница; если схватит золотое кольцо — богатый муж; серебряное — посредственного состояния, а медное — бедный муж. Когда запоет курица — неминуемая смерть кому-либо из родных.

В некоторых местах Костромской губернии не только девицы, но и холостые ходят в курятники и, зажмурив глаза, снимают курицу с насеста. Если она закричит громко, то по голосу судят о нраве суженой. Другие судят о суженых по цвету курицы. Рыжая — значит коварный муж, черная — вспыльчивый, каштановая — обманчивый и пр.

Чтобы узнать нрав жениха, приносят кур с насеста. Если внесенная курица, будучи брошена на пол, сядет спокойно, то суженый ее будет кроткий; если же она будет кудахтать и начнет пить воду, нарочно на этот случай поставленную, то муж будет сердитый и пьяница.

Делают еще иначе: бегут девушки в курятник, и каждая из них ловит по курице. Которой попадется пестрая, у той будет муж рябой, которой черная — чернобровый. Потом наливают воды в корыто, и каждая девушка выпускает из рук курицу. Если она, напившись, станет кудахтать, то суженый будет пьяница и озорник; а если не пьет и сидит смирно, то суженый не будет пить и будет смирный.

В Белоруссии берут сонного черного петуха, завертывают ему голову под крыло, крутят при свечах до обморока и потом кладут его на пол. Вокруг петуха каждая девушка насыпает по кучке зернового хлеба, который обставляется свечами. Когда петух придет в себя, тогда он встает и ходит около кучек, ничего не видя [915], и потом, по внутреннему влечению к зернам, начинает клевать первую попавшуюся ему кучку. Чьи он клевал зерна, той выйти замуж. Такой обычай в употреблении по некоторым местам Малороссии.

Связав хвосты курицы и петуха, сажают их под решето, и кто кого потащит за собою вперед, по этому судят о будущем. Если курица потащит вперед, то будет первенствовать в доме жена, в противном случае муж. В Малороссии и Сибири выпускают на середину комнаты курицу с петухом и замечают, как они расхаживают. Когда петух щиплет курицу, тогда будет сердитый муж; если курица не даст себя щипать или бить, то жена возьмет верх над мужем.

Девушки бросают ночью башмаки через ворота и замечают падение. Если башмак упадет в противоположную воротам сторону, то в той стороне быть ей замужем, когда к воротам, тогда ей не выйти замуж в тот год. В других местах, именно в Белоруссии, перед новым годом девушки, сняв с ноги по одному башмаку, кладут в корыто. Одна, из подруг или горничная стряхивает их вместе и, подойдя к порогу, встряхивает вновь, пока один из башмаков не упадет через порог. Если он упал носком, то девушке скоро выйти замуж, если наоборот, то не быть замужем.

Несколько девиц идут ночью в баню и потихоньку отворяют двери; потом оборачиваются к ним спиною и, наклонившись заднею голой стороной, говорят: «Бань, бань, куньим хвостом, по голой стороне». В простонародье говорят: «Шени меня, шени меня, куньим хвостом по голой части». Когда почувствуют прикосновение чего-либо мохнатого, тогда означает богатую жизнь; прикосновение холодного — бедную жизнь.

Нарочно ходят в сарай, где стоят свиньи, и слушают, как они сопят и хрюкают, и по ним делают определение о будущей своей жизни.

Выводят ночью из конюшни белую лошадь, за неимением же белой другую какую-либо и завязывают ей глаза. Одна из девушек садится на лошадь, дает ей волю идти, куда она хочет. В которую сторону она пойдет, с той стороны придет суженый; но лошадь всегда идет в конюшню. Белая лошадь избирается потому, что на ней видны следы дьявола, если он успел поездить на ней.

Самое древнее славянское гадание лошадью состоит еще в том, что ее переводят через оглоблю или шест. Если она зацепится ногами, то будет муж злой и жизнь несчастливая; если перейдет, не зацепив, будет муж тихий, добрый и житье счастливое. Это доселе в употреблении в Малороссии и северо-восточной части России, Польши, Литвы и Белоруссии. На остров Рюгель жрецы переводили через шест, с замечаниями, белого коня, на коем ездил бог Святовид. В Штеттине переводили вороного коня через копье. Если он не касался копья ногами, то успех в предприятии; а если дотрагивался, то неудача или несчастие.

Несколько девиц идут к мельнице, гумну или амбару, чтобы делать свои замечания. На мельнице они слышат таинственное пересыпание хлеба и стук от жерновов; на гумне — удары цепов, говор людей, укладку снопов и пр&;lt;очее&;gt;, и по ним узнают, кому какая жизнь: богатая или бедная. Если пересыпание и умолот хлеба большой, то богатый жених; если стук крепкий и укладка снопов редкая, то бедная жизнь. Когда люди разговаривают более, нежели работают, тогда на обещание надеяться не надобно, а выходить за первого замуж. Если при слушании под амбаром причудится, что пересыпают хлеб, означает долгую жизнь. Когда слышится набивание мешков, тогда дорога; когда выносят мешки, тогда предстоит перемена в жизни.

Старые люди ставят всех родов снопы на гумных столбах или токах, чтобы узнать, как велик будет урожай. На какой сноп упадет более инея, такого родится в избытке хлеба.

Несколько девушек бросаются опрометью в амбар. Кто попадет в засеку с хлебом, та будет и богатая, и счастливая.

Тихо выходят ночью из комнаты, чтобы дверь не скрипнула, и аукают: в которой стороне отзовется ау, в той стороне выдадут девицу замуж. Раздавшееся скоро ау означает, что скоро совершится; протяжно или медленно — встретится препятствие. Когда на ау ничего не отзовется, тогда ничего не исполнится.

В хорошее зимнее время, когда снег мягок или только что выпал, девушки ложатся на снег так, чтобы никто не видел, и поутру выходят рано, чтобы смотреть, какая вышла фигура: ровная или неровная? В первом случае муж будет смирный и умный, а во втором недобрый и спорливый. Ходят еще ночью по ровному снегу, и по следам ног судят о будущем муже. Если след не заметется к утру или останется незатоптанным, то будет раздолье и изобилие в доме и много детей. Если след поврежден или кто другой перешел его, то недобрый знак: вся жизнь пройдет в несогласии с мужем.

Ставят к ночи на стол три шапки, при этом загадывают имя суженого. Если шапка окажется через ночь снятою или не на своем месте, то это означает, что суженый приходил за нею, и девушка выйдет замуж в скором времени, а имя мужа будет то, которое она загадала. Нетронутая шапка значит — долго сидеть в девушках.

После ужина берут большое блюдо, раскладывают в нем кружком столовые ложки с отметками и потом ставят в скрытном месте на ночь. Поутру смотрят, как они лежат: перевернутая ложка означает смерть; набок поворотившаяся — болезнь; в обыкновенном положении — долгую жизнь. По этому самому способу гадают в семействе: кому долго жить, а кому скоро умереть. Сколько слез, если перевернулась ложка! Я знаю, что когда одной девушке пришлось увидеть перевернувшеюся свою ложку, тогда она задумалась крепко. Подруги шутили над нею, но задумчивость овладела ею до такой степени, что она впала в чахотку и истаяла как воск. Так сильно действует воображение!

Девушки особенно любят гадать фигурами. Перед новым годом после ужина каждая девушка лепит из оставшегося своего куска хлеба изображение или фигуру, какую хочет, и, собрав куски вместе, раскладывают их рядом, за порогом комнаты. Потом кличут какую-нибудь собаку и допускают ее к фигурам. Чью прежде она схватит, той выйти замуж. Случается, что собака, обнюхав фигуры, ни до чьей не дотрагивается и идет прочь. Тогда дурная примета: всем оставаться в девушках. И горе той собаке! Ее гонят со двора.

Некоторые девушки пекут небольшие хлебцы из пшеничной муки, которые должны быть довольно поджаренными. Они сами вынимают их из печи и прячут у себя. По наступлении вечера сходятся в одну комнату и там кладут хлебцы на пороге в один ряд. Потом зовут собаку, и чей хлебец она схватит прежде, той прежде выйти замуж. Чей же она обнюхает, у той будет много женихов, но все разборчивые. В других местах девушки и парни выходят из дома с хлебом. Если где залает собака, так девушке сыщется жених, а парню невеста.

Пускают сученые нитки в воду и по извиванию их гадают о доброй и злой судьбе. Свернувшиеся в кружок нитки — печальная примета: кручина в замужней жизни; плавающие в воде свободно — спокойствие и довольство; опустившиеся прямо на дно — смерть; выплывшие наверх — свадьба близкая; плавающие поверх воды в разных направлениях — сидеть в девушках; перевившиеся между собою — заплетать косу под венец; образующая из себя Круги — верный знак обручения; скомкавшиеся и слип-нувшиеся — измена и злословие на невесту.

Выбирают старый дуб или столб, становятся вокруг него и слушают, как он скрипит. По скрипу и шатанию толкуют, какого звания будущий муж. Скрипит ли наподобие пишущего пера — муж будет гражданский или какой-нибудь ремесленник; засвистит — музыкант. Все действия дерева имеют свое значение и определение.

Становятся под вереею и замечают, как она скрипит. По скрипу заключают, из какого звания будет муж. Если слышится скрип пера, то быть замужем за приказным; если хлопает наподобие плети, то за кучером; если звучит шпорами или саблею, то за военным: в первом случае — за адъютантом молоденьким с едва пробивающимися усиками, а во втором — за пожилым, только с густыми эполетами. Если скрип ровный и тихий, то быть замужем за гражданским чиновником. Если скрип раздается глухой, то быть за разночинцем.

Около проруби расстилается коровья или лошадиная кожа, на которой садится девушка. Но наперед она очерчивает около себя круг нарочно для того приготовленным огарком свечи. Из проруби невидимо выходят водяные духи. Они, подняв девушку на коже, переносят в жилище жениха или в дом суженого и потом относят опять на прежнее место. За девушкой гонятся в это время черти. Желая завладеть ею, они погружают ее с чрезвычайною скоростью в прорубь. Девица, чтобы спасти себя от неминуемой беды, должна произнести при самом погружении: «Чур сего места». Нечистая сила разлетается во все стороны. Посещавшая дом своего суженого узнает наперед про его жизнь и нрав, но никто не может ей сказать: будет ли она счастлива с ним? Немногие девушки решаются летать на коже, потому что редко избегают дьявольских нежностей. Нам ничего не известно, как женщины увертываются от них; но предание говорит, что женские хитрости проводят самих чертей.

В других местах выходят в лунную ночь слушать к проруби. Расстилают около проруби воловью шкуру, садятся на ней в кружок, смотрят со вниманием в воду и замечают ее течение и шум. В этой воде девушка может видеть своего суженого и в таком наряде, в каком он будет венчаться с нею, или по крайней мере увидит своего суженого. В тихой воде нельзя видеть, потому что черти притаиваются, сторожа гадающих. Недаром пословица: «В тихом омуте черти водятся». Счастливая девушка моется после гадания этой самой водою, чтобы быть здоровою и румяною и всегда любимою мужем. Которой из загадывающих причудится что-нибудь страшное, той обречено сидеть в девушках.

В иных местах собираются несколько девиц на перекресток, расстилают там кожу, кладут на нее хлеб и ножик, потом очерчивают вокруг себя ножом, чтобы не прикасалась до них нечистая сила; покрывают лицо скатертью или полотном и, взяв друг друга за мизинец, вопрошают судьбу: что случится с ними в этом году? Девушки сидят в трепетном молчании и прислушиваются к свисту ветра, его дуновению и всякому шороху и стуку. Иной чудится дальний звон колокола — это погребение; другой представляется заунывное пение — покойник в доме; иной слышится разговор людей — свадьба; одним словом, каждой из девиц представляется особое чудное, и по нему судят и объясняют свою участь.

Еще делают проще. В полночь выхолят несколько девушек на перекресток, расстилают там кожу и садятся на ней. Но прежде дают уговор не творить молитвы и не робеть. Усевшись в кружок, одна из бойких говорит: «Сужена-ряжена! вези меня с подругами к жениху». Тут они помчатся невидимо куда — и сами не знают; но после очутятся у ворот тех самых, где живет жених.

При этом гадании девушка должна выходить из комнаты с большою осторожностью: не прищемить подол платья, — иначе она не будет иметь ни в чем успеха; не плюнуть на платье, в противном случае потерпит злословие. Если при надевании юбки заворотится подол, то это знак, что в том году непременно родит дитя.

Под головы кладут гребень, загадывая: «Суженый, ряженый! причеши мне голову». Во сне приходит суженый и причесывает девушке волосы. Когда волосы остались непричесанными, тогда горничная зачесывает и уверяет, что она сама видела, как шел к ее барышне суженый-ряженый: вошел тихо в спальню, зачесал волосы и ушел, не мешая ей спать.

На ночь смачивают волосы настоянною на чародейской траве водою, чтобы дьявол не приходил вместо суженого. Все горничные уверяют, что нечистая сила, если начинает чесать, то расчесывает до крови, и девушка навек несчастная.

Чет и нечет занимает важное место в гадании. Раскладывают по столу орехи или накатанные из чего-нибудь шарики и говорят: «Чет и нечет». Упадет загаданное на чет — исполнение желания, на нечет — неудача. По ним задают себе всевозможные вопросы: «Скоро ли замуж? За кого? За того ли, кого люблю?» и пр. Чет и нечет гадается еще на бобах, угольях и соли: в таком случае гадают девушкам старухи, которые превращают этот способ в ворожбу.

Между многими пустыми бумажными шариками кладется один с именем суженого в особую чашу, и все они перемешиваются. Потом каждая девица вынимает свое счастие до трех раз. Вынутые три раза пустые билеты — неисполнение желания; вынутый с первого раза с — именем — исполнение желания. Вынутый однажды пустой не лишает гадающую надежды. Если попадется второй раз пустой, то не должно верить обещаниям: кто два раза обманул, тому в третий раз не верят. На этом положении основано, кому сбудется, а кому нет.

Доселе в обычае гадать о суженом по балясам лестницы: выйдет ли девушка за молодого или за вдовца? Девушка начинает от первой балясы, говоря: «Молодой, вдовец», — или «Вдовец, молодой», — и доходит до последней. На какую упало последнее слово, такой будет муж. Гадают еще не по одним балясам, но по пальцам, камушкам и проч., наблюдая одно правило, что на чем упадет последнее слово, тому должно сбыться.

Ночью или в сумерки робко подходят девушки к плетню и начинают считать колья. Если оказывается четное число, то исполнение желания. Другие пересчитывают от досады по несколько раз и никак им не приходится выйти замуж. Иные при счете кольев произносят: «Замуж, нет». Девушки всегда начинают словом замуж и оканчивают нет: последним словом они никогда не начинают гаданий.

После неудачи отправляются девушки в хлев, где стоит рогатый скот или овцы. Если которая-нибудь из них наткнется на вола или барана, то непременно выйдет замуж, но с тою разницею, что наткнувшаяся на вола будет иметь неверного мужа, а на барана — сама поставит рога мужу. Многие девушки этому не верят, смеются над нелепостью предзнаменований, но как скоро выйдут замуж, то припоминают рога.

Несколько девушек бегут в овчарню, затворяют за собою двери и впотьмах каждая из них быстро выдергивает клочок шерсти. Если шерсть черная, то суженый будет чернобровый, а если белая — то белокурый.

Девушки, наткнувшиеся на животных с рогами, не перестают гадать. Они отправляются толпою в гумно или житницу с фонарем и пугают воробьев: кричат, бросают палками под кровлю, а другие, наиболее отважные, влезают сами под крышу и гонят воробьев оттуда. «Киш, киш, воробьи! Летите и мне мужа принесите», — произносят они втихомолку. Сонные воробьи летят прямо на огонь, и та, которая прежде поймает воробья, выйдет прежде всех замуж. Некоторые девушки довольно долго хранят у себя пойманных воробьев; тешатся их щебетанием или по щебетанью их стараются узнать свое будущее: если оно громкое — то муж будет сердитый, если пискливое — то муж будет кроткий.

Девушки всегда желают знать наперед свою участь. Для этого они во время гаданий, берут сборник (головной женский убор), кусок ржаного хлеба и кусок дерева и покрывают их горшком, с приговором: «Чему быть, того не миновать»; или «Что сбудется, то сбудется; а сбудется то, что сбудется»; или «Задумаю, загадаю, судьбу вопрошаю». О том, что красавица вопрошает, никому не должна говорить: единственный свидетель ее тайных дум — ее сердце. Закрыв глаза, подходит к горшку и вынимает наудачу первую вещь: вынутый кусок дерева — печальная судьба, гроб; кусок хлеба — не выйти замуж в том году; сборник — скорый выход в замужество. Позволяется вынимает вещь только один раз.

Кому не хочется знать вперед: долго жить или нет? Берут березовую лучину, обмакивают в воде и зажигают. Горящая с искрами лучина означает болезнь, потухающая при горении — близкую смерть; горящая ясно — долгую жизнь. Еще обвертывают березовую лучину льном, втыкают в щель и зажигают. Догорит ли лучина скоро — смерть кому-либо из родных; оборотится ли она в какую-нибудь сторону — быть девушке замужем.

Сворачивают в ком клочок соломы и кладут на стол. На свернутой соломе ставят сковороду с камнем и поливают ее водою. Желающие знать имя жениха выдергивают потихоньку соломину, которая производит при этом глухой звук, и в этом звуке отгадывают имена суженых. Иным слышится «дзинь», и из него выводят имя суженого. Тут всегда рождаются споры между словообъясняющими: каждая из девиц старается уверить свою подругу, если соломинка выдернута неудачно, что звук предвещает не то, какое дают ему значение. Споры всегда оканчиваются надеждами увидеть в скором времени суженого.

Кладут еще иглу без ушка под жернов. Одна вертит жернов, другая прислушивается к звуку. В последнем девушки слышат имя жениха.

Берут свежее яйцо, выпускают из него в стакан белок и ставят в вольный дух печи на столько времени, во сколько он может свернуться. Потом вынимают стакан и замечают, в каком положении белок? свернулся ли он и в каком виде? Церковь — означает венчание, кольцо или перстень — обручение, четырехугольная фигура — гроб. Корабль с парусами значит выход девушки замуж в чужой стороне. Мужчине такой корабль предсказывает дальнюю дорогу, а женщине скорое возвращение ее мужа домой. Прочие фигуры, которые трудно разобрать, объясняются с собой таинственностью. Нередко прибегают к женщинам, искусным в толковании гаданий. Если белок вовсе не поднялся, то не состояться браку. Когда он вдруг опустится на дно, тогда предвещает смерть, а в доме пожар.

На влитую на сковороду воду кладут охлопки льна, зажигают оный и покрывают горшком. Если вода заклокочет, то у невестки будет сварливая свекровь; когда огонь погаснет, тогда свекровь будет добрая.

Накрывают платком кольцо, кусок хлеба и пук соломы. Девушка, желающая знать счастливую свою жизнь, должна сама вынуть какую-нибудь вещь, и что вынет, то непременно сбудется. Вынутое кольцо означает, что жених ее будет щеголь; хлеб — зажиточный муж; солома — бедность. Другие кладут вместо соломы какой-нибудь крючок, и если он вынется, то говорят: «Бедный крючок». Это значит бедный человек. Иногда толкуют крючок в прямом смысле — взяточник.

Каждую из этих вещей порознь кладут под отдельную посуду. Угадывающие о качестве жениха не должны видеть, куда какая положится вещь; но должны подходить к вещи, закрытой посудою, и брать ее наугад: кому попадется перстень, значит жених будет щеголь, кому хлеб — богатый; кому щетка — у той будет муж бородобрей, а кому табак, той муж будет табачником. Над последними двумя вещами девушки смеются, называя своих подруг одну бородобрейшею, а другую табачницею.

Накануне нового года кладут в дымовое окно черной избы столько кусочков хлеба, сколько гадает девушек. Эти кусочки оставляют лежать всю ночь. Поутру каждая из девушек смотрит: цел ли замеченный ею кусочек? Если цел, то значит, что она проживет этот год, а если закушен или съеден совсем, то умереть ей в этот же год. Помехою |гаданий девушек всегда бывает кошка. Добравшись до кусочков, она съедает их или закусывает, сколько ей угодно, а девицы между тем толкуют. И как нарочно случается, что те девушки, коих кусочки были съедены, живут долее, нежели те, коих остались невредимыми.

При подавании на стол жареной курицы или другой какой-нибудь птицы девушки берут заднюю часть кости, имеющей вид дуги, и ею гадают между собою: кому умереть| прежде? Гадающие берутся мизинцем за дугу косточки, и кто переломит скорее, той прежде умереть.

Закрыв глаза, выдергивают ртом из скирды по соломинке и по ней судят о своем счастии. Выдернутая с колосом — явная примета богатой жизни; без колоса — убогая жизнь; две выдернутые вместе — рождение близнецов, а если более — то ничего не значит. Гадание не дозволяет девицам иметь более двух близнецов. Можно гадать только до трех раз.

Еще ходят на гумно и дергают колосья из одонья. Выдернутая солома с колосом означает богатство, а пустая — бедность.

Иные выдергивают колос из одонья зубами. Если выдернулся толстый, то девушка будет жить в полном удовольствии.

Девушки не могут гадать иглами. Они должны просить о том или своих нянь, или старух. Намазывают две иглы Свежим салом или воском, опускают их острием, а иногда вез всякого разбора, в стакан с водою и замечают: как они тонут. Если пошли скоро на дно и прямо — то исполнение желания; сошлись ли вместе — выход замуж; установилась ли одна против другой — встретится препятствие; совсем разошлись — великое для невесты горе: оставаться незамужней. Последнее обстоятельство касается девиц, но для женщин это означает разговор или семейное горе, а для мужчин неуспех в делах.

Гадают еще иначе. Раскладывают хлеб, соль, уголь и печину (отвалившийся внутри печи кусок кирпича): хлеб против соли, уголь против печины. Потом берут продетую на длинной нитке иголку, втыкают ее в другой кусочек хлеба и, взявшись за конец нитки, держат ее против лба; после раскачивают тихонько с приговором: «Хлеб да соль, уголь да печина, скажите правду, истину», Тут замечают, куда станет качаться иголка с кусочком хлеба: если от хлеба к соли — то предвестие доброе; а если от угля к печине — то дурное.

Гадание на бобах известно было у нас еще в XVI веке и строго воспрещалось имать веру в бобы. Сохранившаяся пословица «Чужую беду бобами разведу, а к своей беде ума не приложу» объясняет, что человек в своем горе не находит ума, а о чужом думает легко. Многие, веря в гадание на бобах, утешаются словами ворожеи, которые искусно определяют свойство и значение каждого боба. Для этого берут 41 боб и разделяют их на три половины: отсчитывают по четыре и откладывают их в сторону, в один ряд, пока в руке останется лишек, который кладется в особую кучку. Потом из одного ряда делают несколько кучек и дают им названия: первой — голова, второй — сердце, третьей — руки, четвертой — ноги на походе; название остальных рядов зависит от искусства ворожеи. Когда бобы разложатся в должном порядке, тогда ворожея водит по ним рукою, шепчет про себя известные ей выражения и потом объясняет каждой девушке: «Это упало на голову, твой суженый думает о тебе, и давно думает! а это лежит на сердце, печаль у него и у тебя. Он будет твой, только встретишь слезы. Руки? Оно-то хорошо, да ведь другие девушки уже любят его; они вяжут ему руки, а он все к тебе. Ноги? Не бывать ему в том доме; он едет в дальнюю сторонушку, а там ему слюбится другая. Не кручинься, красная душа-девица: сердце молодых людей то на ту, то на другую сторону — куда повеет ветер». Лишек объясняется в заключение получением письма, известия, посылки, наступлением близкой дороги и т. п. Когда удачно оканчивается гадание, тогда говорят: «Голова весела, сердце радостно, рука полна, ноги на походе».

Другие описывают гадание на бобах следующим образом: берут 41 боб и разделяют их без счета на три части. Первую часть берут в одну руку, а другую отсчитывают по 4 боба и откладывают в сторону, пока останется в руке три, два и один боб. Этот остаток кладут в первую линию, подле первой части; потом берут третью часть, отсчитывают так же и кладут остаток в первую линию подле третьей части. Потом составляют впереди линию в три порядка, а третью без счета в три порядка. По оставшимся бобам от первой и второй линий по устроении трех линий приступают к разгадыванию. Второй порядок первой линии называют головою; третий в той же линии — рукою; второй во второй линии — сердцем; третий в третьей линии — ногою на походе. Голова предвещает мысль, веселость, быстроту, ученое состояние; рука — богатство; сердце — печаль и радость; ноги на походе — приезд и путешествие, получение посылки и исполнение желания.

Одни замужние только могут гадать на решете. Ворожеи веют решетом снег, а потом вытряхивают его в лунную ночь. Главное в том, чтобы уметь сдержать решето на указательном пальце в равновесии, протянув правую руку. На решете гадают более поселяне по деревням, когда случится пропажа или воровство. При держании решета произносят имена людей, подозреваемых в воровстве. При чьем имени оно повернулось, тот изобличается. Точно так поступают при святочном гаданье, с тою только разницею, что при чьем имени решето повернулось, тот не суженый. Если оно повернулось от дрожания руки или дуновения ветра, то это приписывается действию нечистой силы, и снова начинают гадать.

Кофейницы-ворожеи гадают во всякое время. На святках гадают только по желанию или по просьбе. Сливают кофейную гущу в чашку, накрывают ее блюдечком и опрокидывают вверх дном. Потом, сняв чашку с блюдечка, наливают на него воду и погружают ту же чашку на блюдечко при троекратном произнесении слов: «Верность, дружба и согласие» или «Что загадано, то сбудется» и рассматривают, какие вышли на чашке знаки. Изображение человека означает свидание влюбленных; цветы — любовные связи; дерево — разрыв любовников, в семействе раздор, несогласие и в делах неудача. Виды домов, церквей и башен — выполнение желаний; если ж при этом соединилось несколько изображений вместе, наподобие людей, то означает свадьбу; четырехугольные виды предвещают гроб или несчастие. Изображения каких-нибудь животных толкуются различно: собака означает верность и друга; кошка — коварство; лисица — лукавство; волк и медведь — неудачу или препятствие в делах и любви; змея — наговоры от злых людей. Трудно исчислить значение кофейных знаков: объяснение их зависит от кофейниц. Девицы гадают на кофейной гуще только перед сном.

Ни один род занятий не распространился у нас в такой степени, как карты. Везде, куда ни обратитесь, играют в карты и гадают на них. Даже высшего сословия особы не изъяты от этой слабости. Есть люди, которые посвятили всю свою жизнь одному гаданию на картах. Разгадывают другим несчастие, а своего не знают; предрекают другим счастие, а сами несчастливы! Нет уголка в деревне, где бы не было прославленных гадальщиц. Их с почестию приглашают на дом или нарочно приезжают к ним из дальних мест знатные люди. Что этому причиной? Недостаток просвещения. Гадальщицы живут на счет невежд и слабоумных. Они ведут непосредственную связь с плутами и обманщиками и знают, где что пропало; имеют сношение с дворовыми людьми, торговками и сплетницами. Окружая себя людьми, шатающимися от дома к дому, они получают от них все нужные сведения; знают, что происходило в доме и когда кого обворуют. Прибегающие к ним за советами всегда суть влюбленные, суеверы, потерявшие собственность, легковерные, люди с предрассудками, лишенные всякого здравого смысла и без теплоты Веры. Вместо того, чтобы прибегнуть в горести к Богу и Ему молиться, очень многие обращаются к обманщикам, не думая, что они совершают великий грех. Верить ворожеям, это значит отметать попечение о нас Промысла. Ворожеям охотно верят на слово, а рассудку нимало. Гадальщицы часто отгадывают по лицам печальным о случившемся несчастии. И кто не может отгадать! Отрывистые слова, резкая горесть и уныние, слезы на глазах или красные глаза от слез, впалое и бледное лицо, дрожащие руки, медленная и задумчивая поступь — все это помогает гадальщицам. На вопросы легковерных они отвечают скоро и всегда двусмысленно. Удачное разгадывание распространяется повсюду, и всегда с преувеличиванием; неудачное приписывается не картам, а судьбе. Так было написано на роду его! Если ворожея разгадывает слишком неудачно, то переходят от нее к другой и ни в чем ее не обвиняют; вместо нее новая ворожея приобретает толпу поклонников. Страсти везде господствуют, но в картах они явственнее. Одно нравственное направление умов может уменьшить безотчетную доверенность к гаданию. Все усилия останутся слабыми, пока образование не предпочтут картам.

Должно думать, что гадание на картах увеличилось в царствование императрицы Елисаветы по той причине, что карты были тогда в большом употреблении. О нашем времени нечего говорить. Способ гаданий на картах многоразличен. Каждая гадальщица имеет свои особые приметы и дает им свой смысл. Раскладка карт и объяснение их суть условные предметы, которые изменяются по произволу и разнообразятся до бесконечности. Иные гадают 36 картами, а другие целой колодою. Самое невинное препровождение времени, гран-пасьянс, есть также гадание.

На святках прибегают к карточному гаданию по случаю гадательных вечеров. Девушки смотрят с особою верой на падающих королей и замечают их с жадностью; старые обманщицы толкуют девицам эти гадания по своему усмотрению. Гадать на одно лицо допускается до трех раз; более же в один вечер считается недействительным; можно загадывать снова в другой вечер.

Перед сном кладут под подушки четырех королей и гадают: «Кто мой суженый, кто мой ряженый, тот приснись мне!» Суженый-ряженый должен присниться; если же нет, то это приписывают душевному расстройству девушки или другому постороннему обстоятельству, но во всяком случае вину слагают на память и на то, что после сна не должно было браться за голову. Суженый, явившийся под пиковым королем, означает старика и ревнивого; под трефовым — вдовца; под червонным — молодого и богача, а под бубновым — желанного. Мужчины кладут себе под подушку четырех дам, коих цвет означает то же самое, что королей, с тою разницею, что если приснится пиковая или трефовая, то зажигают ею трубку. Гадание по королям и дамам перешло к нам от немцев в половине XVIII века.

Когда все заснут, тогда гадающая должна встать потихоньку с постели и, никому не говоря, что она намерена загадывать, вынуть из веника три прутика и этими прутиками отмести сор от порога вовнутрь комнаты три раза. Потом эти три прутика положить под подушку, лечь и загадать о суженом. Он явится, разбудит милую, обнимет и проведет с нею ночь в сладостном упоении любви. Гадавшая не должна тогда трогать прутиков, иначе суженый скроется, и ей оставаться тогда вечно в девушках.

Мужчина, ложась в постель с одним сапогом на правой ноге, загадывает о суженой: «Суженая моя, ряженая, приди ко мне и сними с меня сапог». Когда он заснет, тогда его суженая явится и снимает с него сапог.

Обычай разувания есть самый древний. Еще предки наши, будучи язычниками, употребляли его. Невеста должна была разувать в первую ночь жениха, который держал в то время плетку в руках. Если она снимала с левой ноги сапог, то жених бил ее три раза по спине в ознаменование власти над женою, которая делалась с того времени рабыней его; если невеста снимала с правой ноги сапог, то положенные в нем деньги она брала себе, жених целовал ее и потом бил слегка плетью [916].

Загадывающие выбирают свежую луковицу, очищают ее от шелухи и разрезают пополам; потом снимают первый слой луковицы, посыпают ее солью и в то время, когда ложатся спать, съедают, загадывая о суженом или суженой. «Суженая, ряженая» или «Суженый мой, ряженый, подай мне напиться воды». Жажда, производимая от лука с солью, не дает хорошо уснуть, и пока суженый или суженая явятся, сами встают с постели и сами себе добывают воду.

Ложась спать, надобно закусить который-нибудь угол подушки и потом, укрывшись одеялом, загадать о суженом или суженой, говоря: «Один ангел скажет, другой укажет, а третий суженого покажет». Все ангелы слетятся и выполнят желание загадывающих.

Чашу или таз наполняют водою и потом берут мелкую монету, которая была бы самая тоненькая: обыкновенно брали для этого шелег, который ныне вышел из употребления, и, подняв монету довольно высоко, опускают ребром в воду. Брошенная таким образом монета, встретив сопротивление в сосуде, выскакивает из него и падает на землю, и тогда она означает, что о чем было загадано, то сбудется непременно. При бросании монеты только должно загадывать о том, что сбудется или не сбудется. Если брошенная ребром монета перевернется и ударится плашмя, то она потонет, и тогда означает, что загаданное не сбудется. Многие так верят этому, что во всякое время прибегают к сему способу загадывания; но такое загадывание преимущественно имеет силу накануне нового года.

За несколько часов до сна наливают в стакан воду, опускают туда кольцо и выставляют на мороз. Ложась спать, приносят стакан и смотрят: какие вышли в нем предметы? Замерзшая вода без бугорков означает бездетную жизнь, а сколько покажется бугорков, столько будет сыновей, сколько ямок, столько дочерей. Потом надевают кольцо на руку, загадывают и, сняв его, передают друг другу: что было загадано, то приснится и сбудется верно. У иных воображение так сильно действует, что им видится во сне то, что происходило наяву, и представляется то, что задумали: а у других от сильного напряжения мыслей происходит бессонница и вследствие этого головная боль; но это приписывают беспокойному посещению суженого-ряженого. Появившиеся сны утром и пред вставанием не считаются действительными.

Посыпают золой башмаки и ставят их на ночь под кроватью. Поутру смотрят: на чьих башмаках больше золы, той девушке предстоит счастливая жизнь.

Еще так: девушка с завязанными глазами обсыпает свои башмаки золой и поручает потом особо кому-либо смотреть за ними, чтобы не думали, что переменяла их. Перемена башмаков показывает перемену в семействе: смерть или болезнь. При надевании башмаков, бывших с золою, замечают: надевала ли девушка вперед на правую ногу или на левую? Если на правую, то исполнение желания, а на левую — неудача. В этот день стараются ничего не предпринимать и ничем не заниматься. Другие девушки кладут свои башмаки без золы, в корыто и потом бросают их все вместе, разом: чей башмак прежде упадет, той непременно выйти замуж.

Расчесывают ночью кудель пряжи на гребне и выставляют ее за окно. Перед сном смотрят, в какую сторону развевается расчесанная кудель, с той стороны явится суженый. Некоторые утверждают: какие волокна на гребне, такие будут волосы у суженого.

На ночь едят что-нибудь соленое и загадывают: «Кто мой суженый, кто мой ряженый, тот подаст пить мне». Девушки думают, что когда во сне захочется им пить, тогда будет стоять у постели суженый с водою и подаст пить им. Девушка не должна пугаться, если суженый и сядет подле нее, и обнимет.

Делают из прутиков мостик, кладут его на сон под подушку и загадывают: «Кто мой суженый, кто мой ряженый, тот переведет меня через мост». Когда все это приснится, тогда сон в руку; но то беда, что девушки скоро забывают сны. Никогда не надобно класть рук под головы.

Выносят из избы квашню и ставят ее посреди двора. Если с завязанными глазами девушка прямо найдет на квашню, то выйти ей замуж в тот же год; если найдет боком, то под сомнением, чтобы она вышла замуж в тот же год. Беда, когда пройдет мимо, — не выходить ей замуж.

В иных местах ставят квашню посреди дороги. К квашне бегут спиною, и кто попадет в нее, та будет выдана замуж в тот же год.

«Понедельник со вторником, середа с четвергом, пятница с субботою, а ты, воскресенье одно, скажи мне правду: какой суженый явится мне во сне?» — Это загадывают, ложась спать и преимущественно перед воскресным днем; но как Р. X. не всегда приходится в воскресенье, то поэтому гадают во все святочные вечера.

Обыкновенное литье есть на воске. Оно было в большом употреблении у греков и известно у них под именем керомантии, предзнаменовывавшей доброе и худое. То же самое ныне оно значит и употребляется во всей Европе.

Наши предки любили предаваться этому роду удовольствий, которое называлось «восколеем»; но церковными постановлениями оно строго воспрещалось как богопротивное дело.

Лили еще не из одного воска, но из олова, свинца, серебра и золота. Говорят, что прежде лили из золота, будто бы в том предубеждении, что выльется счастье золотое, и в заключение пили воду с золотого блюда. Сохранилась доселе поговорка: «С твоего слова, с золотого блюда».

К литью приступают с особым чувством боязни. Его совершают на сон, и в это время считается гадание только действительным. Растапливают белый воск и выливают его на блюдо, чашу или другой какой-нибудь сосуд с водою и замечают, какие отлились изображения. Представляющие вид дома означают хозяйство: прочие здания: сарай, гумно, т. п. — сельскую жизнь; церковь — обручение; яма и пещеры — гроб; деревья и растения имеют особое свое знаменование: склонившиеся деревья — грусть, а прямые — радость; растения и цветы, похожие сколько-нибудь на Божие дерево, тюльпан, розу, незабудку и пр., объясняются по их свойству; развалины какого-нибудь города или дома толкуются всегда в дурную сторону: для невесты — обман в суженом, для женщины — несчастие в доме. Истолкованием таких видов занимаются прославленные ворожеи, которые часто упрашиваются невестами, что говорит в их пользу. Ворожея предсказывает суженой брачный венец, указывая с намерением на кольцо, вылитое из воска. Девушка притворно не верит, ссорится с ворожеею, но на другой день является жених, и дело идет к концу. Предусмотрительный жених подкупает заблаговременно ворожею, и все слаживается в его пользу. Между девушками начинаются неудовольствия, и дело объясняется само собой. Соперницы подговаривают ворожею говорить назло суженой. Случается весьма часто, что подкупленные женихами ворожеи говорят о них с великой похвалою, выставляя их честными, бескорыстными, благородными, нравственными и точно любящими свою суженую, хотя все знают, что они низкой души, безнравственные и имеют в виду получить от суженой денежки. Но нет ничего смешнее и глупее, когда сама суженая знает о своем женихе, что он действительно человек подлый; что она не могла терпеть его прежде: решалась лучше лишить себя жизни, нежели выйти за него замуж; один взгляд его пугал ее прежде, и она в глаза издевалась над ним, но ворожея сказала, что он суженый ее, а суженого конем не объедешь, мать подтвердила это, и дело в шляпе. Такое совершают зло ворожеи, но и подобные невесты, вопрошающие их о своей судьбе, не заслуживают ни доброго имени, ни сожаления.

Девушки, коим наворожили в пользу, торжествуют, а те, коим наговорили и несчастия, и горя, ломают от испуга свои руки и ложатся спать со оханьем. Во сне бредят и рассказывают свои страдания. Но наперекор гаданиям бывает, что охавшая девушка скорее находит себе жениха, нежели та, которой было наворожено в пользу.

Другие нетерпеливые девушки, желая видеть суженого с глазу на глаз, гадают восколеем в бане, в полночь. Когда суженая начинает гадать, в то время предстает пред нею суженый по милости ворожеи, дарит ей кольцо и скрывается. От испуга девица падает в обморок; ее отводят в спальню и укладывают спать. На другой день она рассказывает страшные вещи: кто-то ее целовал, обнимал и нежился с нею; потом кто-то надел ей на руку кольцо. В доме все в ужасе, но спустя несколько дней появляются сваты. Любовь хитра на выдумки.

Девицы, получившие неблагоприятные предзнаменования, прибегают к выливанию стада лебедей. Вечером выливают лебедей и лебедок по числу гадающих; лебедок окрашивают, а лебедей оставляют белыми. Каждая избирает для себя лебедя и лебедку; пускают плавать в чаше и закрывают полотном. Перед сном идут смотреть, как плавают лебедь и лебедка. Плавают ли они вместе, то означает супружеское согласие; присоединились ли к одной паре другие, будет много детей.

Гадание на олове и свинце также производится, как на воске, но только скрытно от родных и знакомых. Растопленный свинец сливают в холодную воду и смотрят: на какую сторону отделяются пары, с той стороны явится суженый. Отлитые изображения так же объясняются, как восковые.

Литье из золота и серебра ныне не употребляется; но предание говорит, что встарь расточительные бояре ливали фигуры для гаданий из золота. Князь В. В. Голицын, наперсник дел царевны Софии; Цезарь Ромодановский; бояре Борис Шереметьев, Шеин и др. тешили гостей на святках золотолеем. Иностранцы с изумлением говорят о их роскоши, особенно о Голицыне, который своею блестящею жизнью затмевал многих владетельных князей.

Лист белой бумаги жгут на свече; потом подносят сожженную бумагу к стене, а свечу держат несколько поодаль, чтобы отбрасывалась тень. По изображениям, которые рисуются на стене, рассуждают о их значении. Действительно, бывают иногда заманчивые явления: то представляют вдали лес, дорогу, горы; то башни, храм, поля, людей, то разных животных. Само собою разумеется, что объяснение этих явлений сопровождается приблизительными истолкованиями. Мне часто случалось видеть сжигание бумаги, и всякий раз я удивлялся фантастическим при сих случаях изображениям. Некоторые части предметов выходили прекрасно. Одной девушке они предсказали дальнюю дорогу; ей нарисовались на стене лес и дорога, а вдали человеческая фигура в печальном положении. Через несколько времени один молодой человек, издавна посещавший дом ее родных, предложил девушке руку, но с условием быть постоянною. Дело разладилось. Покамест девушка молода, она может иметь своих поклонников. К ней присватался офицер с усами. (Уж эти усы! сбивают они девушек с толку.) Он ей не нравился, понравились ей усы — и она вышла за него замуж и уехала с ним на бивачную жизнь. Вот совершилась дальняя дорога.

После всех неудачных гаданий некоторые девушки не теряют надежды выйти замуж. В таком случае. помогает им дружка во время какой-нибудь свадьбы. Когда обрученную невесту раздевают, тогда приближенная дружка отламывает цветок из головного убора молодой и передает той девушке, которой желает жениха. По уверению многих эта примета сбывалась. Одна моя знакомая рассказывала, что ее подруга просила позволить ей отломить цветок из подвенечного головного ее убора. Дружка, отломив веточку, передала безнадежной девушке, которая в скором времени вышла замуж. Это однако ж не есть собственно гадание, но средство к утешению безнадежной. В случае, если гадание было зловещее и несчастное, — чего Боже сохрани! — то прибегали к снотолкованию.

Не было человека в мире, который до известного времени не обращался бы к снотолкованию. Женский пол постоянно отличается верованием в сновидения. Бывало прежде, что ни снилось, все сбывалось, а теперь — грешные мы люди — ничто нам не сбывается. В старину существовал особый разряд женщин, коих беспрестанно требовали на дом для изъяснения снов, как египетские цари своих волхвов-мудрецов! Попадаются у нас, по городам и деревням, записные снотолковательницы, снискивающие себе пропитание этим занятием. Беззубые старухи, бабушки, кумушки, старые няньки и расхаживающие с узелками трав от разных недугов, сами заводят речь о снах и охотно берутся изъяснять их. Всем известно, что многие прибегают для узнавания снов к сочинениям под именем сонников, оракулов, предсказателей и т. п. и верят им безусловно; читают нелепости с большим вниманием, нежели нравственное и полезное сочинение; руководствуются бестолковыми объяснениями даже при начинании своих дел и книгу о снах хранят и берегут как душеспасительную. Такое слепое расположение происходит от недостатка образования и делает людей безотчетно легковерными: они на все соглашаются охотно, и все пустое для них есть таинственное, непостижимое.

Страсть находить в природе все чудесное, сверхъестественное, произвело верование в сны, которые снотолкователями разделены на вечерние, полночные и утренние, все имеющие свою силу и свое значение: одни из них сбываются скоро, другие медленно. Сновидения происходят ежедневно, но те, которые бывают на святках, считаются важными и имеющими влияние на судьбу человека. Девушки загадывают на ночь и рассказывают поутру сны свои с трепетным чувством, боясь, чтобы не объяснили их в дурную сторону. Вечерние или первые засыпальные сны не всегда сбываются, и потому не считают их так важными, как полночные, которые решают или предрекают многие случаи в жизни. Только снотолкователи и снотолковательницы занимаются изъяснением их. Утренний сон сбывается, но не так скоро. Думают, что если он снится молодой чете на первом году их брака, то он всегда имеет для них свое значение.

Изъясняют сны, смотря по людям, отношениям и приемам. Бывают строгие снотолкователи, которые представляют себя истинными вещателями, и к таковым обращаются и верят их толкованиям.

Когда девушки поутру вставали, то приходили к ним бабушки и старые женщины и спрашивали, что им снилось. Хороший сон повторялся на святочных вечерах от слова до слова не только между своими, но и знакомыми. Вот разговор девушки с няней:

«Няня, няня! поди сюда». — «А что, дитя мое, дитятко ненаглядное? Не сон ли перепорхнул нерадостный? Не весточка ли горькая?» — «Не знаю, голубушка моя няня, а сон привиделся», — и рассказчица, обняв няню руками, висела на ее шее. Тяжелые были вздохи в ее груди и слезы на глазах навертывались. Но няня, не дав ей плакать, говорила: «Ну расскажи ж, моя звездочка ясная». — «Вот видишь, — продолжала встревоженная девушка, — вечером-то мне малым-мало спалось; что малым-мало спалось, но чудно виделось. Привиделась мне крута гора, а на той крутой горе бел горюч-камень лежит, и не движется, и не пылает; а на камне вырастал част ракитов куст, а на том на кусте млад сиз орел сидит, и голову склонил, и крыльица опустил; пёрушками перебирает и ясными очами на меня поглядает; пред ним вьется в воздухе голубка, а над голубкой носится серый ястреб. Ястреб-то ох, няня, страшно!» — «Что, мое дитятко? не бойся, возговори». — «Ястреб-то… не скажу, боюсь!» — «Знаемо, дитятко, ты напугано; покончи ж свой сон». — «Ястреб точит кровь на сыру землю, и я в крови… От ужасти я проснулась». — «Ну что ж, сон в руку», — сказала няня и призадумалась. «Ну скажи, скажи, няня». — «Я расскажу тебе: крута гора — то дом твой; ракитов куст — то детушки твои». — «Как, няня? У меня детей нет». — «Ну, будут», — отвечала она. «А как же это?» — «Эх, дитятко неразумное! Бог пошлет». — «С неба?» — «Вестимо. Сизый орел — то твой суженый». — «Как же это, няня, Бог и ему пошлет детей? Чьи же будут лучше: мои, аль его?» — «Все ровные. Ну дай же покончить. Голубка — ты сама; а кровь-то — радость ваша на свадьбе; а ястреб — злодей твой».

Подбегала к няне другая девушка с предложением рассказать свой сон: «А мой сон? Ну рассказать ли? Сижу я во тереме, во светлый день; невзначай день нахмурился, почернел и море синее восшумело. В бедовый день не густой туман по синю морю опускался, а опускалась люта печаль на высокий терем, на батюшкин дом. Уж перед тем днем светел месяц светил не по-старому; как выглянет, тар: опять за черные тучи закроется. Уж привиделось, что упала звезда поднебесная, что твоя свеча местная соборная! Что одевали меня черным покровом на тесовой кровати; на грудь сыпали крупны зерна бурмитские и скатным жемчугом повивали голову; что всю ночь держали меня в светлице из трех досок, без верхней перекладины; что всю ночь до бела света каркали вороны черные, а дятлы долбили железными носами стену брусчатую». — «У, как страшно!» — кричали девицы, отскакивали от рассказчицы, бледнели и прижимались друг к другу. «Бог с вами! Христос с вами!» — вопияла бледная няня и начинала девушек крестить; но сама дрожала, трепетала всем телом и, едва стоя на ногах, произносила: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его….. аминь! аминь! аминь!» Плюнув на землю три раза, заставляла всех плевать по три раза и креститься. «Нечистая сила, изыди! антихрист! дьявол! демон! леший! изыди, изыди! да проклят ты будешь во веки веков! аминь». Девушки в продолжение ее проклятий трепетали: они видели уже перед собою дьявола с длинным косматым хвостом, то с поднятым вверх, то с подобранным под себя, как у бешеной собаки; с большими рогами, с козьими ногами: сам играет и сам пляшет, и языком девушек дразнит; то кивает пальцем и моргает глазом чертовским, то перевернется и станет ходить на рогах или завернется, завернется и перевернется в черную кошку, и прямо им под ноги. «Ух, ух!» — все кричали и от ужаса падали на землю. Няня чуть жива. На крик сбегались старые женщины и бабушки и окропляли девушек крещенской водою. Когда девушки приходили в себя, их уверяли, что они здесь спали, и пристыдят еще, что барышням не годится спать на земле, а следует на лебяжей постелюшке. По успокоении девушек приступает уже няня: «Ты моя розонька розовая! скажи-ка свой сон». — «Хорошо, няня, слушай. По великому, по большому озеру не сер селезень плыл, то плыл кораблик. Той кораблик изукрашен, у того кораблика на носу лев-зверь вырезан; вместо очей вставлено по дорогому камешку, по бриллиантику; вместо бровей повито черным соболем; вместо уса торчали два ножа каленые булатные; вместо ушей развевались два горностая; вместо гривы две лисицы бурластые, вместо хвоста две куницы волнистые. А на кораблике тридцать богатырей, один одного краше, а один из них отметный, как ясный сокол между соколами; как светел месяц между звездами. Он протянул ко мне руку, заговорил: «Красная девица-красавица!» Я хотела подойти к нему и тут проснулась». — «Славный сон! — закричала от радости няня. — Ты скоро замуж выйдешь. По тебя уж едут поезжаные, и в терем у батюшки твоего, аи, будет снова ликованье. Не успел батюшка сына женить, а уж дочь просватал. Свадьба! Свадьба! Право, звездочка моя утренняя». — «Няня, голубушка моя няня, — одна из девиц говорит, — сказать тебе про мой сон?» — «Говори, сердце мое, ласточка моя, касаточка моя, канареечка моя; я так тебя люблю, говори про свое счастие, лебедушка моя, пташечка моя». — «Слушай, няня: на малиновом кусте сизокрылая горлица; во темном лесу каркают вороны; за лесом на крутой горе высокий терем; в том тереме девица плачет, рыдает и крупны слезы полотенчиком утирает. Кто-то ей возговорит: «Не жги свечи воску ярого, не жди дорогого; другу сердечному вовек к тебе не бывать; твое солнце перекатное, а доля твоя бесталанная». А она восплачет: «Куда мне от злой беды, от лютой тоски? Пойду во темны леса, во круты овраги, созову зверей, накликаю: ох, вы лютые звери, соберитесь ко мне! вот вам мое тело: вы растерзайте его на мелкие части; мое тело белое вам пища сладкая; растерзайте его, но оставьте сердце: друг найдет сердце, найдет мил и дознает, как любила я его; как любила его, и вздохнет обо мне — вздохнет и поплачет». На те речи прилетела горлица и ласковое слово проворковала: «Не роняй на белу грудь горючих слез; не губи красу: мил твой сердечный воротится; он узнает, как тосковала, и полюбит больше прежнего». На те речи налетели вороны и закаркали: «Не греть солнцу жарче летнего, не любить твоему другу крепче прежнего». Тут буйные ветры завыли и с теремом девицу уносили. Прилетел молодец, девицу высвободил, во светлую церковку с нею пошел. Смотрю, на головке моей венец: «я хотела поправить его, подняла ручку и проснулась». Все девушки провозглашали: «Свадьба!» — «Вестимо свадьба», — отвечала няня. «Нет, не свадьба, — отвечала одна из девушек, — церковь и на голове венец — это похороны, это смерть». Некоторые верили, другие спорили, а рассказывавшая девушка уже плакала. Ее сон зловещий, а няня сказала неправду. И начиналась тогда тревога, и стоило великих трудов уверить в противном не только ее, но и всех тех, кому сны толковались к несчастию или к смерти. Последней более всего страшились [917].

«Послушай, Ивановна, мой сон». — «Ну, ну, говори, моя ягодка малиновая. Аграфена Федосеевна».

«Вот видишь, Ивановна. Только что я вздремнула и уже вижу: взошел месяц, да где же? У батюшки в терему. Золоты рога глядят в зелен сад, а в зеленом саду цветут цветы иные, растут яблоки наливные, поют птички малиновочки. Как увидела все это, да так испугалась, что укрылась под подушку».

«Эх ты, подруженька! Ты бы зачурала», — говорили девушки. «Страшно было, девушки! Хочу сказать, язык не воротится; хочу привстать, ноги подкатываются. Слышу, кто-то душит меня подушкою. Встаю, и что же вижу? По саду гуляет жар-птица! Я в сад иду, она навстречу мне; я от нее бегу, она за мной летит; я к батюшке во терем, она за мной. Вхожу в покои, а жар-птица взлетела на месяц, села на золотом роге и манит меня к себе. Не помню, как я поднялась к месяцу, как села рядом с жар-птицею». «Что же дальше?» — спрашивала бабушка. «Ничего больше не помню, Ивановна». — «Ты не хватала ли рукой за голову?» — «Не знаю». «Мы все видели, Ивановна, как Аграфена Федосеевна положила руку под голову и заснула крепко».

«То-то и есть, красные девицы: сами виноваты, что сны забываются».

«Скажи нам, Ивановна, что значит сон Аграфены Федосеевны?».

«Да какой же хороший сон, красные девицы! Слушайте только: светел месяц — то батюшка родимый, Федосей Иванович; что золоты-то рога у месяца, то детки у Федосея Ивановича — Аграфена Федосеевна да Иван Федосеевич; что зеленый-то сад — чужой двор; что в зеленом-то саду цветут цветки иные, то молодые молодушки, почтенные невестушки; что яблочки-то наливные — то молодые деверьюшки; что поют-то птички малиновки — то красные девушки; что жар-птица во зеленом саду — то суженый у себя во двору; что жар-птица у Федосея Ивановича во терему — то у него зять во пиру; что жар-птица сидит на золотом рогу, а Аграфена Федосеевна на другом, то быть замужем».

«А как скоро, Ивановна, сбудется сон?»

«Ах, родимые, мои голубушки! Ведь сон-то не лоснился. Вестимо скоро, так скоро, что не увидим, как святки пройдут; не заметим, как свахи приедут; не подметим, как расписки укрепят; не учуем, как рукобитье пробьют, за дубовый стол посадят; не взвидим, как под венец поставят, а только опомнимся, как в княжьем пиру возвеличат. Вот как скоро!»

«Уж ты всегда так, Ивановна, говоришь. Мой сон совсем не то значит; я тебе не верю».

«Ох ты, Аграфена Федосеевна, ведь ты у нас с весны заневестилась; ведь суженые-то давно уже заглядывали росписи».

«Что ты, что ты, Ивановна! — говорила бабушка. — Не пускай в огласку дело Федосея Ивановича. Может быть, что и разладится».

«Уж что знаю, так знаю, а приталанного никому не открою. У нас свадьба.

Соболем Аграфенушка все лесы прошла, крыла леса, крыла леса черным бархатом; в путь катила, в путь катила золотым кольцом».

Девушки думали о своих суженых и потому каждая из них оставалась довольною, если сон объясняли в хорошую сторону. Когда случалось, что они плакали от снотолкований; тогда утешали их будущим счастием — такова жизнь человеческая! «Хорош твой сон, душка малина, — говорила старая няня рыдавшей барышне, — не плачь, на роду твоем написано счастие. Смотри, золотая моя голубушка! Как солнце взошло красно, так все будет тебе на утеху, на радость. Много предстоит радости, а еще больше будет наяву и во сне. Сладкое тебе житье. Богачества твоего не сосчитать. А все то сон, согласие да любовь, калина-ягодка моя! Ни одной девушки не будет тебя счастливее: красная семья твоя — то утеха твоя; розовые ягодочки — то девушки твои; к добру, к радости твой сон».

Святочные сновидения большею частью составляют забаву, увеселение: им верят и не верят. Но те сновидения, которые изъясняются ежедневно, еще более обманывают легковерных, ведут к новым заблуждениям и делают их суеверными, смешными и жалкими в глазах здравомыслящих.

Так в старые годы проводила девушки святочные вечера! Ссорились и мирились в тот же час; нянюшки подслушивали и разносили вести со своими дополнениями; хвалили девиц перед сужеными, а суженых перед девицами.

Когда девицы нагостились, тогда приезжали за ними матушки и уезжали с ними домой или на новые вечера. Все время Рождественских праздников незаметно протекало в невинных удовольствиях. Если мать узнавала, что ее дочь не хорошо принята подругами или обижена в предпочтении, то она немедленно приезжала за нею, отвозила домой под предлогом, что по ней взгорюнился батюшка, встосковались братцы, и она сама видела недобрые сны. Ее приезд понимали, но притворялись расстающимися с горестью, отпускали нехотя, но отъезду были рады и потом судили о гостях по-своему, как водится в подобных случаях.

Предания нашего народа о тайных действиях природы пережили многие исторические события. Были особые сословия, которые посвящали себя познанию непостижимых вещей, обыкновенных в самом деле. Предки наши боялись таковых людей, думая и веря, что они имеют сношения с невидимыми духами, что они живут с ними в дружбе и после своей смерти отдают душу чертям, за подписанием условия своею кровью, чтобы получить от них черную книгу (магию), в коей дьявольскими буквами были написаны тайны, заговоры, чары и предрекания о будущем. Народ ненавидел и страшился чернокнижников, но в нужде прибегал к ним.

Чародеи, волшебники, колдуны, гадальщики, ведьмы, вещуны, волхвы, астрологи, чаровники, обаятели и морочители знали чернокнижие. Но все это есть ли произведение воображения русского народа или перенесено к нам из других стран? Отвечать не трудно. Индия, колыбель чудовищных вымыслов, облекала их в таинственные предзнаменования, которые производили чудеса между грубым народом; пылкие и хитрые жрецы направляли мысли к слепому верованию, управляли людьми и царствами! Явились толпы поклонников всего таинственного и потом образовались общества чернокнижников или магов, к коим благоговели сами властители народов. Все вопрошало магов, и их толкования принимали за глас богов.

Египтяне, малоазийские греки, вавилоняне, древние мидяне, ведя торговые сношения с Индиею, перенесли в свое отечество сокровенные знания, которые нашли между ними не только верователей, но еще ревностных распространителей. Отсюда быстро разлились поверья и чудеса по Персии, европейской Греции и римским владениям. В Персии утверждались восточные верования магами, а в Греции и Риме жрецами. Европа ознакомилась с вымыслами древнего мира еще до падения Греции и Рима; но она пересоздала их по своему времени, оставив потомству разгадывать темные и глубокомысленные мифы Индии, коих основная идея была: творение мира и жизнь. Образованная Греция заставила своих мудрецов и философов доискиваться начала мироздания. Многие из них, будучи проникнуты чистым светом наук, понимали таинственную природу как создание невидимого духа, везде и повсюду парящего и творящего; но те, разумению коих тайны натуры были недоступны, остались при одних догадках и предположениях. Отсюда проистекло верование в то, чего народ не понимал, и мир увидел создание новых понятий о самом себе, его жизни, назначении и, наконец, гадания и предсказания слились с хаосом заблуждений и суеверий. Так Европа приняла в свои недра весь запас тысячелетних догадок и мифов. Наши предки славяне, скитаясь по Европе в века необразованные и суеверные, позаимствовали многое от германских народов; потом, когда получили оседлую жизнь, привили их понятия к своим обычаям. Верования и знания, которые существовали в Греции и Риме под названием авгуров — птицегадателей, агромантии. — гадание по состоянию воздуха, астрологов — по течению планет и созвездий, антрологоманпии. — по внутренним частям тела, гороскепы — по жертвам животных, гидромантии — по движению и цвету воды, гонтии — признавание духов и вызывание теней умерших из гробов, дактиломантии — узнавание врагов, кабалистики — значение таинственных слов, копломантии — по жертвенному дыму, катоптромании — по зеркалу, керомантии — по воску, клеромантии — по шарикам, икномантии — водою, ливаномантии — по курению душистых веществ, метеоромантии — по воздушным явлениям, грому и молнии; мистагонии — по изъяснению признаков, миомантии — по крику и прожорству мышей и крыс, некромантии — вызывание духов из заколдованных тел, онихомантии — по ногтям, роскопии — гадание беременных женщин на яйце (кого она родит), прогностикомантии — изъяснение по приметам, психомантии — вызывание умерших, теротормантии — по рождению уродливых животных, тефраномантии — по золе, энонтромантии — по зеркалу — все эти гадания и суеверия перешли к нам и перемешались с предрассудками. Простой народ, и даже посвященные в таинства чернокнижные, не имея сведений о греческих и римских жертвенных обрядах, действовали по своим правилам, применяли их к своим гаданиям и обманам и с особенным рачением изучали, чернокнижие, которое было верхом человеческих познаний и чудес. Русский народ, веселый и страстный к забавам, присоединил к своим празднествам предрассудки и гадания, и мало-помалу они вошли в круг святочных вечеров, где образовался отдельный мир толков, предзнаменований и верований.

В язычестве всякое гадание тесно соединялось с богослужебными и гражданскими делами. Там ничего не начинали, не посоветовавшись с предсказателями. С распространением христианства гадание упало; ныне же оно употребляется благоразумными людьми только для препровождения времени и разнообразия увеселений. Для суеверных оно и теперь составляет вопрошение судьбы.

Наши святочные гадания со всеми своими забавами олицетворяют прошедшую жизнь, гражданский и семейный быт, который передан нам в некоторых песнях и преданиях.

В старину все сословия участвовали в рождественских гаданиях — от великокняжеского дворца до убогой хижины земледельца. Царевны встречали святочные вечера в своих теремах с верховыми и сенными девушками. Не одно было их желание повеселиться непринужденно, но и страсть погадать о будущей судьбе. Это чувство, врожденное каждому человеку, еще сильнее привязывало пламенных воздыхателей к гаданиям.

Некоторые думают, что гадание произошло от еврейского слова гад — счастие, имеющего одинаковый смысл с Демонион — богинею счастья и гадания у греков.

Доныне в простонародном разговоре гадать означает думать; на польском гадаць (gadac) — говорить наобум, неосновательно; по-богемски гадaм (hadam) — предсказывать, догадываться; гадаць (hadac) — вещатель; все эти слова соответствуют русскому гадательному глаголу — гадать и его смыслу. И гадание отнюдь не произошло от гад.

Святочные игры развивались в нашем отечестве по мере сближения его с Европою, которая сама много заимствовала их от азийских народов. Восточные народы, особенно мало-азийские греки, любили проводить многие дни в борьбе, танцах, скачке и переодевании. Европейские греки, а за ними римляне, усваивая иноземные обычаи согласно с потребностью века, учредили праздничные дни для самых забав. Олимпийские игры и римские забавы в цирках составили со временем необходимую принадлежность жизни народной. Вакханалии, перенесенные из Индии, распространились по всей Греции, а в Риме превратились они в бесчинство и продолжались по несколько дней сряду. Пере-ряживания, беганье, песни и пляски под музыку на улицах и в домах днем и ночью производили беспорядки и несчастные следствия для жителей: родилась чрезмерная страсть к шумным удовольствиям, расточительность и повсеместная порча нравственности. Изнеженные грек и римлянин сохли от скуки, когда запрещали им наслаждаться или, так сказать, жить среди обрядных забав. В Риме все умы были настроены к умножению и изобретению постоянно новых удовольствий. Воины ратовали с врагами и гремели славными подвигами, а народ смотрел на гладиаторские битвы, рукоплескал не великим людям, но бойцам; увеселялся зрелищами и становился бесчувственным к гениальным произведениям творчества. Словом, народ дышал одними забавами.

Народы, разгромившие Западную Империю во второй половине V века по Р. X., не могли не заразиться сами утонченной роскошью: стали носить блестящие одежды, пировать и проводить ночи в наслаждениях. Побежденные совратили с прямого пути своих победителей. Готты охотнее всех предавались наслаждениям: они, по вторжении их в Восточную Империю, внесли туда свои забавы, которые прослыли готскими играми. Мы знаем уже, что они увеселяли константинопольский двор в рождественские дни: наряженные и шуты (scurra) одевались в вывороченные наизнанку платья и покрывали свои лица разрисованными масками; плясали и пели под музыку; скакали, вертелись, представляли смешные явления и, сколько можно, уродливые.

Восточные греки весьма полюбили эти готтские забавы и усвоили их со своею жизнью. Наши славяне, которые долгое время имели непосредственное сношение с Царыра-дом, могли перенести оттуда потешные увеселения в свое отечество и совершать их на святках и на масленице.

Летописи наши называют переряживания скуратами (от латинского слова scurra, что значит шут), лудами (от латинского слова ludex — одетые в дурацкое платье), окрут-никами (крутящиеся), скоморохами (то же, что scurra) и личиниками (замаскированными); в Малороссии они именовались машкарями (замаскированные шуты).

Название маски встречается у нас давно. Еще в XII веке архиепископ Лука, преследуя многие языческие обыкновения, воспрещает москолюдство имети (носить маски). Во Франции простой народ верил, что маски суть покрывало дьяволов. Так и у нас некоторые из простолюдинов думают.

В прежние времена маскированные корчили из себя демонов и страшилищ, наряжались волками, лисицами, быками и т. п. Женщины переряживались в мужские, а мужчины в женские платья; бегали по городу с зажженными факелами, били в бубны, кричали и ревели голосами разных животных. В средние века думали, что в продолжение 8 дней после Рождества Христова черти скитаются на земле переряженными, хватают проходящих, бегают и скачут с ними по улицам и потом уносят их с собою в ад. Наш простой народ доныне думает, что со дня Р. X. до Богоявления посещают их дома дьяволы под образом оборотней, вулкулак, бук и хватают маленьких детей. От этого вошло в обыкновение путать ребят, когда они заплачут: «Бука тебя съест, не плачь!» Есть е^е мнение: кто во время святок наряжался чертом, особенно если кто надевал на себя рожу (маску), тот страшный грешник, и грех не иначе может быть смыт, как только решимостью окунуться три раза в крещенской проруби.

Утонченное искусство переряживания и маскирования принадлежит итальянцам. Гранацци, воспитанник Микель Анджело, первый улучшил это (в XVI в.).

Все наши святочные увеселения и забавы не подвергаются ныне ни гонению, ни отлучению от церкви. Языческий мир, вполне наслаждавшийся удовольствиями жизни, ничего не видел в них противного ни своему веку, ни просвещению; но ложные понятия об этих удовольствиях были причиною, что в жизнь народов вкоренилось множество суеверных обрядов. Гадания, предсказания, исцеление недугов травами, игры, пляски и маскирования представлялись в глазах простолюдинов действием чародейства и потому вводили их в заблуждение. Просвещенное правительство прибегало к запрещению и строго наказывало обманщиков. Христианская церковь, чуждаясь языческих нововведений, стремилась искоренить их духовными постановлениями: она желала, чтобы истинная Вера пребывала чистою, без примеси суеверий. Церковь издавала по сему предмету назидательные поучения и правила и увещевала христиан, чтобы они не следовали богопротивным забавам, хотя в самой сущности они ничего не заключали в себе богопротивного; на непокорных налагала эпитимью или не допускала к св. причастию в течение нескольких лет [918].

Суеверные понятия еще долго потемняли здравое суждение. В XVI веке мы встречаем не только между простым народом, но <и> среди самого духовенства многие закоренелые предрассудки. Просвещенные правители ревностно уничтожали языческие и невежественные обряды, возлагая на священство обязанность смягчать грубые нравы. Но как слабо было умственное развитие даже между духовенством, видно из соборного определения «Стоглава» (бывшего в 1551 г. февраля 23), коего первым делом было: заведение училищ в Москве и других городах, учреждение тем важное, что многие священники тогда не умели читать и вытверживали церковную службу наизусть. Архиепископ Новгородский Геннадий, жалуясь митрополиту Симону на состояние духовных (в 1500 г.) в своей пастве, так пишет: «Приведут ко мне мужика, и яз велю дати чести Апостол, и он не умеет ступити. — И яз велю азбуку учити, и он поучится мало, да просится прочь. А моей силы нет, что их неучив, мне ставити». Для обуздания суеверия и пус-тосвятства запрещалось строить церкви и без всякой нужды, а бродягам келий в лесах и пустынях; запрещалось монастырям покупать вотчины без ведома и согласия царского, чтобы монашество не жило ко вреду общества и своей нравственности [919]. Эти благие меры не производили желаемого действия. Что же следовало предпринять для обуздания суеверия и безнравственных обыкновений? Не будем так строги к нашим предкам. Политические обстоятельства, отделив их от Европы на многие столетия, были главнейшею причиною их невежества. Если переряживания преследовались гражданскими и церковными постановлениями, то это происходило единственно от того, что первосвятители и образованные сановники хорошо знали господствующие понятия в народе; им известно было, что в самых невинных забавах люди непросвещенные видели колдовство и чародейство: от них-то и возникали заблуждения и суеверные обряды, которые совершались в торжественные праздники. Накануне Р. X., Василия Великого, Богоявления и Св. Иоанна мужчины и женщины сходились ночью, пели, играли и плясали. В Троицкую субботу плакали, вопили и глумили на кладбищах, прыгали, били в ладоши и пели сатанинские песни. В утро Великого четверга жгли солому и кликали мертвых, а священники клали у престола соль и лечили ею недужных; лживые пророки бегали из села в село нагие, босые, с распущенными волосами, тряслись, падали на землю и баснословили о небесных видениях; скоморохи шатались по деревням; мужчины и женщины мылись по какому-то обряду % одних банях и, что всего мерзостнее, впадали в содомский грех [920]. Сами святители часто волновали умы и совесть простодушных людей. Между многими примерами: епископ Ростовский Леон утверждал (в 1164 г.), что ни в какие Господские праздники, если они приходятся в среду или пятницу, не должно есть мяса [921], между тем как Р. X. и другие подвижные праздники приходились в эти дни.

Из наряжавшихся по наибольшим бесчинствам известны новгородские окрутники. На святочных вечерах и на масленице нарушали они всякое благочиние и приличие: буйство и чувственное наслаждение увлекали их так далеко, что они образовали даже еретические секты. Жид Схария, умом хитрый и языком обольстительный, выехавший из Киева (в 1470 г.) в Новгород, произвел там ересь: он пленил простодушных каббалою, в коей самые ученые люди XV века искали разрешения важнейших задач для ума. Каббалисты хвалились книгою, полученною будто бы Адамом от Бога, Соломоновой мудростью, изъяснением сновидений, угадыванием будущего, силою повелевать духами и знанием всех тайн природы. Новгородские еретики, отвергая святыню христианства, соблюдали строгое постничество и казались ревностными исполнителями благочестия. Архиепископ Новгородский Геннадий открыл этот раскол, в который вовлечено было много людей из духовного звания и княгиня Елена, невестка Иоанна Великого, с большим числом придворных. Геннадий, прислав государю и митрополиту на суд дело вместе с виновными, доносил (1490 г.), что эти отступники злословят Христа и Божию Матерь, плюют на кресты, называют иконы болванами, грызут их зубами, бросают в нечистые места, не веруют ни царству небесному, ни воскресению мертвых. Судя по тогдашней суровости века и важности разврата, поступили с отступниками весьма человеколюбиво, что делает честь уму Иоанна Великого. Некоторых осудили на заточение, а других отправили в Новгород: здесь посадили их на коней лицом к хвосту, в вывороченной одежде, подражая окрутническим играм, с высокими берестовыми шлемами, с мочальными кистями, соломенным венцом и с надписью на нем: «Се есть сатанино воинство!» и в этом окрутническом наряде возили их из улицы в улицу. Народ плевал им в глаза, восклицая: «Се враги Христовы!» В заключение сожгли у них на голове шлемы и предали проклятию [922].

Надевание личин и переряживания составляли собственный предмет святочных увеселений, которые царем Иоанном IV часто превращались в страшные зрелища. Законодатель великого дела — «Стоглава» — ездил по Москве со своими опричниками в скоморошных, шутовских и чудовищных нарядах. Собачьи головы и метлы были привязаны к седлам в ознаменование того, что грызут царских лиходеев и метут Россию. Боярин кн. Михаил Репнин, видя царя, упоенного во дворце крепким медом и пляшущего со своими любимцами в личинах, заплакал от горести. Иоанн хотел надеть на него маску, но Репнин вырвал ее, растоптал ногами и сказал: «Государю ли быть скоморохом?» Царь велел умертвить его, когда он молился в церкви! Современники передали нам с жестокой укоризною о многих бесславных поступках Иоанна Грозного. Однажды в воскресенье (1568 г.) в час Божественной службы Иоанн, сопровождаемый опричниками, вошел в соборную церковь Успения; он и вся его дружина были в черных ризах с высокими шлыками. Митроп. Филипп стоял в храме на своем месте. Государь подошел к нему и ждал благословения; но Святитель обратил свои взоры на образ Спасителя и молился мысленно. Наконец, один из опричников сказал: «Святый Владыко! се Государь, благослови его». Филипп отвечал: «Я не узнаю царя православного в сем странном виде; не узнаю его и в делах царства. Грабежи и убийства совершаются царским именем. Есть закон и правда, есть милосердие к людям, а в России нет их». Государь затрепетал от гнева и вышел с угрозою. Иоанн тешился со своими палачами и скоморохами, коих присылали к нему из Новгорода и других областей вместе с медведями. В одно время опричники вломились в дома многих знатных людей, выбрали известных красотою жен, увезли из города и представили царю: он избрал некоторых для себя, прочих уступил своим любимцам и ездил с ними вокруг Москвы в безобразных переряживаниях: жег усадьбы опальных бояр, даже истреблял скот, и при обыкновенных восклицаниях своей дружины: «Гойда! гойда!» возвращался в Москву, повелев ночью развести жен по домам: некоторые из них умерли от стыда.

Отдадим справедливость Иоанну: во внешней политике он неуклонно следовал великим предначертаниям своего деда, Иоанна III, любил правду в судах, карал сановников-утеснителей телесно и стыдом. Нарядив их в великолепную одежду, сажал на колесницу и приказывал живодерам возить из улицы в улицу. Не терпел пьянства; дозволялось народу веселиться в кабаках только в Рождество Христово и на Святой неделе — во всякое другое время отсылали пьяных в тюрьму [923].

В Новгороде переряженные доныне называются окрутниками. Со второго дня Р. X. до Крещения они ходят в те дома, где увидят на окнах свечи; тешат хозяев плясками и шутовскими представлениями. В Тихвине окрутники называются кудесниками, куликами и щеголями. Там украшают разноцветными знаменами лодку, кладут ее на несколько саней и возят множеством запряженных лошадей по улицам; на лошадях и в лодке в разнообразных одеждах и личинах сидят окрутники: они поют и играют; народ провожает их; богатые угощают окрутников вином и кушаньем.

Многие святители смотрели на простодушные святочные увеселения как на скверные и бесовские воплощения и потому строго запрещали их. Патриарх Иоаким, воспрещая переряживание и личины, так описывает их (в 1684 г.): «В навечерии Р. X. совершаются скверные и бесовские действа. Мужчины и девушки ходят толпами по улицам и поют бесовские песни (вероятно, колядские), произносят сквернословие, пляшут для возбуждения блудных нечистот и прочих грехопадений». Далее говорит он: «Переобразовываются в неподобные от Бога создания и изменяют человеческий образ. Надевают личины кумирские, бесовские, косматые и, одетые в бесовские одежды, скачут и пляшут. Те же самые бесовские игрища и позорища происходят с Р. X. до Крещения Господа нашего 12 дней». Патриарх Адриян еще далее простер свой гнев. Он, следуя «Кормчей», чтобы христианам не вдаваться в игры и не ходить на позорища, запретил (1697 г.) хоронить на кладбищах тех, которые во время игры утонут или убьются с качели. В мое еще время жители уездных городов имели великое отвращение ко всем тем, которые представляли на площадях свое искусство или играли на театре. Их считали погибшими на том свете, думали, что черт давно взял их душу, как равно и тех, кои проводили всю ночь в танцах, в том предубеждении, что по полуночи веселятся одни черти. В недавнее только время духовенство перестало считать актеров недостойными наследования Царствия Небесного. Кто не знает, что были случаи, когда священники отказывались давать актерам причастие и хоронить их?

Петр Великий смело искоренял суеверные запрещения. Насмехаясь над некоторыми закоренелыми обыкновениями, он сам наряжался на святках, славил Христа или представлял в переряживании своих любимцев, недостатки и пороки вельмож и святителей. В царствование императрицы Анны народные забавы преследовались Бироном, который вводил все немецкое, и самый трон хотел окружить своими клевретами. Народ и даже высшее сословие до такой степени были им унижены, что тот, кто думал по-русски, считался почти преступником. Примером тому — ревностный защитник народности, казненный Волынский. По воле Бирона Сибирь наполнялась постоянно несчастными русскими, и никто не мог бороться с сильным временщиком. Современники проклинали его, и в потомстве он наследовал одно проклятие. Время господствования злодея обратилось в укоризненное прозвание бироновщины. Заточение его в Березов спасло отечество наше от унижения перед нами самими.

Императрица Елизавета возобновила святочные забавы, и народ увидел себя в своих увеселениях: родились потешные праздники, появились наряженные, и все прошедшее забыто! Народ русский незлопамятен. Екатерина I Великая любила переодеваться в русские одежды и веселиться на святках по-русски: при дворе в ее присутствии лили воск, играли «золото хороню» и т. п. Придворные дамы и кавалеры принимали в них живое участие.

Переряживания и наряжания как прежде совершались, так и ныне совершаются вечером. Одежды наших наряженных произвольные, изысканные, роскошные. Некоторые надевают платья, разумеется в Петербурге, с расточительной пышностью. Случилось однажды видеть богача-щеголя в бархатном длинном доломане (в виде плаща), который был унизан жемчугом и бриллиантами; голова его была обвита белой кашемирской шалью с разноцветными каменьями; туфли испещрены золотыми блестками; пояс ослеплял сиянием от множества драгоценных каменьев: щеголь представлял персидского шаха. Нигде нет такой изысканной пышности в переряживании, как в здешней столице. Двор, дипломатический корпус и множество богачей соревнуются друг пред другом в изобретении изящного и фантастического. Но во всем прекрасном и обворожительном надобно отдать преимущество нежному полу. Нельзя смотреть без очарования на них и на их одежды полувоздушные и увлекательно-поэтические, особенно же когда красавицы являются в русском наряде.

Небогатые или недостаточные наряжаются каждый по своему состоянию, не стесняя себя выбором нарядов. Безобразных, уродливых нарядов не видно; окрутнические одежды давно исчезли. В прочих городах России одеваются и поныне в шутовские и уродливые платья. Там по недостатку в святочных уборах, личинах (масках) шьют уборы сами для себя, по своим выдумкам; лицо окрашивают охрою или другою краскою, или сажею, а усы и бороду <рисуют> углем и т. п.

Беганье, пляска и пение под музыку ночью вышло из обыкновения. Если нынешние наряженные ходят по улицам ночью, то скромно, тихо, без шуму и без нарушения благопристойности. Кромешное буйство опричников и беснование окрутников давно забыты и остались в одних летописаниях, как воспоминания о страстях прошлого времени.

IV МАСЛЕНИЦА

У всех жителей на востоке были однажды в году разгульные дни, в которые угощали друг друга кушаньем, ходили замаскированными по улицам и домам, пели и танцевали под звук литавр и бубен. У римлян и греков эти забавы обращены были в сатурналии и вакханалии; но последние нарушали благопристойность и распространяли повсеместный разврат. Многие консульские и императорские постановления не могли прекратить укоренившегося зла; одно время, и это время было падение Западной Империи, которое изгладило безнравственные удовольствия народа. Готты, позаимствовав многое от римлян, переобразовали вакханальские потехи в переряживания. С происхождением новых государств образовались другие понятия и правительства, новый образ жизни и забав. Католическое духовенство, истребляя все, что было противно его духу, не щадя даже невинные языческие празднества, остававшиеся еще в народе, учредило, так сказать, прощальное увеселение за несколько дней до Великого поста, которое известно под именем карнавала. Он начинается от праздника трех королей и продолжается до пепельной середы [924].

У немцев карнавал называется Fastnacht, Fassangen и Fasenacht. У них первый понедельник масленицы назывался еще голубой понедельник (blauer Montag). Он сопровождался разными жирными кушаньями; пекли крендели (tringele) на масле и яйцах, заменявшие наши блины; пили и забавлялись маскированием и переряживанием; качались на качелях. Ныне русские немцы употребляют наши блины во время нашей масленицы, а на свою, во вторник нашего поста, готовят вафли, катаются на санях и целый день предаются забавам и напиткам. Их примеру следуют почти все иностранцы, живущие в России. Однако все они в одно время с нами празднуют Рождество Христово, Светлое Воскресение и другие праздники и веселятся на масленице вдвойне — в нашу и свою.

Между славянскими племенами масленица называется различно: у словаков fasanек, у богемцев masopust, masopustny, у поляков zapust и miesopust, у сербов била неделя; у русских называется мясопустом, мясопустною неделею, сырною неделею и масленицею. Все эти названия означают одно и то же. По причине воздержания от мяса произошло название — мясопуста; от употребления сыра — сырной недели; от повсеместного употребления масла — масленицы, которая продолжается целую неделю перед Великим постом [925]. В наших святцах и церковных книгах употребляется название сырной недели. В это время ничего не едят из мясного; рыба, молоко, яйца и сыр есть общее для всех. Употребительнейшее и обыкновенное название этой недели по всей России известно под именем масленицы.

В течение масленицы все состояния увлекаются разгульной жизнью и забавами; почему она в северо-восточной России называется в простонародии честною масленицею, а на западе широкою масленицею. Она начинается встречею в понедельник; с середины недели идет разгул масленицы; в широкий четверг все спешат угощать друг друга; наконец, следуют прощальные дни: суббота и воскресенье.

Начало введения масленицы современно у нас принятию христианской веры. В Несторовой летописи при описании моровой язвы в Киеве, под 1090 г., в первый раз упоминается мясопуст. Названия же сырной недели и масленицы мы не встречаем в наших летописях ранее XVI века, а об образе их отправления ровно ничего не знаем. Иностранные писатели суть первые, сообщившие нам сведения о забавах и значении масленицы, которые остались доныне почти в прежнем виде. Как в старину, так и ныне главное угощение на масленице состоит в блинах. Во всю неделю пекут из гречневой или пшеничной муки блины на масле, молоке и яйцах, круглые, во весь объем сковороды; блины же, не более как с чайное блюдечко, тонкие, легкие и большею частью на молоке и яйцах, из одной пшеничной муки, называются оладьями. В богатых домах подают к блинам жидкую икру. В Малороссии и смежных с нею местах пекут такие же блины и сверх того готовят вареники. Это небольшие пирожки, похожие на сибирские пельмени, с тою разницею, что их начиняют свежим творогом и потом на несколько минут опускают в кипяток; вынув из воды, немедленно подают к столу горячими; их едят с маслом и сметаной. Блины подаются повсюду горячими; простывшие теряют свое достоинство. Есть блиноманы, которые едят такие горячие, что обжигают язык и рот, но масло смягчает их обжогу. Повсюдное потчевание блинами на масле и водкою родило поговорку: «Не житье, а масленица».

В высшем кругу людей масленица известна по одному названию, и если блины подаются там, то из приличия к народному обычаю и чтобы, так сказать, не прослыть немцами.

Русский с чистосердечной простотою предается всяким потехам: скачет и пляшет, шутит и смеется над скряжническою жизнью, гуляет в городе и вне города, поет и выводит на рожке радостную песню; сорит деньгами, опоражнивает бокалы с вином — тогда ему море по колено и хоть трава не расти.

В иных местах масленица начинается с понедельника, а с четверга уже празднуют все. Простолюдины, закусив порядочно блинами, принимаются распевать веселые песенки; потом катаются в санях и разъезжают по знакомым. После катанья посещают приятельский дом, в коем ждут их новые блины, готовый обед, и там пируют до полночи.

Всякое сословие пирует по-своему: потому иные проводят время в маскировании, плясках и шумных пирушках; другие, с меньшими требованиями к роскоши и светскому приличию, катаются с ледяных гор на саночках-самокаточках или на лубках; качаются на разнозатейливых качелях и веселятся по-русски, припеваючи.

Нет картины заманчивее, разновиднее и восхитительнее, как народная масленица в Петербурге. Тут все состояния спешат насладиться удовольствием. Ввечеру балы, маскарады и два раза в день театры. По домам, как и в рождественские праздники, расхаживают замаскированные, но везде шумное и неутомимое гостеприимство.

Последние два — дня на сырной неделе (субботу и воскресенье) одни из приличия, другие по набожности посвящают на испрашивание друг у друга прощения. Встретясь, даже на улице, они целуются, говоря: «Прости меня, в чем я тебя обидел, умышленно и неумышленно, делом или словом». — «Бог тебя простит и Божья Матерь», — отвечает ему другой. И в знак примирения целуются. Люди высшего сословия не стыдятся ездить тогда к своим врагам и мирятся с ними. Иностранец Альберт Кампензе, описывая религию русских в начале XVI века, замечает, что они гораздо лучше следуют учению Евангелия, нежели католики [926]. Эта похвальная черта не истребилась доныне у нас.

В воскресенье вечером совершаются проводы масленицы, и после ужина заключают ее в некоторых местах катаньем на санях почти до полночи.

В небольших городах России или вообще в тех местах, где удовольствие на масленице сопровождается катаньем на санях и редко вечерними собраниями, простой народ тешится пляскою, играми и песнями. Нельзя, однако ж, скрыть слабости нашего доброго народа. Всю масленицу от чрезмерно-радушного угощения вином упиваются до того, что бывают драки и убийства. Не только иностранцы, описывавшие нравы наших предков, говорят об этом, но мы, современники, сами этому свидетели.

По деревням парни с девками катаются на дровнях, санях и больших салазках с природных гор. Катаются на скамьях, подмороженных коровьим навозом и политых водою. Скамьи делаются из двух больших досок, соединенных ножками. На них садятся только девки, одна подле другой, правят ногами и поют песни. Мальчики катаются на скамеечках, садясь на них верхом, а девочки на ледянках: это есть подмороженное решето. Катаются еще на корытах подмороженных, бычках и кружках [927]; взрослые парни спускаются с гор на ногах, сцепившись по нескольку вместе. Но самое лучшее и разгульное катанье — в запряженных лошадью санях. Бабы и девки, мужики и парни, усевшись около 15 человек в сани, разъезжают с колокольчиком при пении разнообразных песней. Лошадь едва везет и останавливается весьма часто, как бы расслушивая песни разгульных своих седоков; но ей не дают расслушать: дергают вожжами то в ту, то в другую сторону; она вытягивается лениво, поднимает ноги, тащит шаг за шагом; пот на ней кружится паром, она задыхается, лезет из кожи, но везет. — Перед сумерками увеличивается число парней, молодых, женатых, девушек и молодиц — в избах остаются одни старухи. Вывозят дровни, и все теснятся на них. Удальцы сидят на краешках и облучках и управляют бег ногами: такое гулянье продолжается до полуночи.

Петр I, насмехаясь над многими своенравными и застарелыми обыкновениями, изображал их часто в потешных забавах. К числу таковых принадлежит представленная им масленица в Москве (1722 г.). В четвертый день масленицы начался большой поезд из Всесвятского села. Там было заготовлено множество разного вида и величины морских судов, и все они поставлены были на сани, которые были запряжены зверями. По знаку, данному ракетою, флот двинулся и потянулся к тверским воротам пестрыми рядами. Шествие началось штукарем, ехавшим на больших санях, в шесть лошадей гуськом. Лошади брянцали бубенчиками и побрякушками. На других санях сидел Зотов, князь-папа. Он был одет в длинную из красного бархата епанчу, подбитую горностаем; в ногах его сидел на бочке пьяный Бахус; за ним ехал шут в санях, запряженных четырьмя свиньями. После двинулся флот с Нептуном на колеснице и трезубцем в руках; колесницу его везли две Сирены. За ним ехал князь-кесарь Ромодановский на большой лодке, запряженной двумя живыми медведями. Кесарь был в порфире и с княжескою короной на голове. Потом шел 88-пушечный корабль с тремя мачтами и полным вооружением: его везли 16 лошадей. Сам государь сидел в нем, в одежде флотского капитана, окруженный генералами и офицерами. За кораблем ехала гондола; в ней сидела государыня в одежде ост-фрисландской крестьянки; ее окружали знатные и придворные дамы и кавалеры в аравийских одеждах. За гондолою тянулась неугомонная обитель: так назывались маскарадные шуты: они сидели в разных смешных положениях, в длинных и широких санях, которые нарочно были сделаны наподобие драконовой пасти. Шуты были наряжены журавлями, лебедями, лисицами, волками, медведями и огненными змеями. Пестрое и разновидное шествие, изумлявшее и забавлявшее жителей, шло в Кремль, и сюда уже прибыло вечером, при пушечных выстрелах. Следующие три дня были проведены в угощениях и веселостях. Участвовавшие в этом маскараде переменяли на себе платья по несколько раз в день. Последний день заключился сожжением богатого фейерверка [928].

Между жителями петербургскими сохранилось предание, что масленица приезжает сначала на Охту, потом в Ямскую, а после в город. По этой причине Охта именуется первоначальницею масленицы, потому что в старые годы строились там ледяные горы, и кто охтенским горам не сделал чести своим посещением, тот считался отъявленным врагом масленицы. В прежние годы нигде столько не пекли и не ели блинов, как на Охте; в прежние годы под именем первоначальницы масленицы разумели охтянку, которую представляли нагруженною блинами, оладьями и пирогами. Вот описание охтянки, первоначальницы масленицы, которая, обращаясь к своим подругам, говорит:

Подруги ее, яичницы и городские жительницы, отвечали с распростертыми объятиями:

Вдруг появились на Охте горы, украшенные флагами и ельником. Отворились кабаки, в коих сидели мужички в пристойном их званию засаленном платье, с искривленными лицами. Повсюду раздавались песни и крики. В домах били окна и тарелки, на столах лежали горы хвороста, пирогов, блинов и оладьев; полуштофики не сходили со столов.

Всякая домоводчица старалась, встав поутру рано, приготовить растворы, напечь блинов, оладьев и всякой всячины. Каждый хозяин старался поутру рано зазывать к себе приятелей и угощать их, приговаривая от всего усердия:

Гости отвечали, что они довольны хлебосольством хозяина, и просили его посетить их масленицу:

Женщины, разгоряченные масленичным восторгом, пели, плясали, плакали, скакали, обнимали друг дружку за шею, приговаривая: «Матушка, кумушка, сватушка, кабы ты-то у меня, что бы там было! — Насилу дождались такого праздничка, а его дожидали целой годик! Да что делать, хоть на час, да вскачь». Масленица сидела на верху своего торжества: повсюду было катанье, гулянье, пиршество. Наконец настало прощанье в тот самый день, когда масленица достигла крайней точки разгула, и все расставалось с нею грустно и со слезами [929].

Императрица Анна иногда дозволяла себе для развлечения припоминать русские забавы на масленице. Она нарочно собирала в своем дворце унтер-офицеров с их женами, которые, будучи одетые в простонародные одежды, веселили песнями, плясками и играми. Гонитель всего русского, Бирон, желая потешиться на масленице маскарадом, велел для свадьбы одного шута состроить ледяной дом, в котором и заморозил того шута. Императрицы Елисавета и Екатерина II очень любили народные забавы. Они в сопровождении пышного двора разъезжали на санях, и ледяные горы если не более, то не менее доставляли им удовольствия. И ныне в Петербурге знатные дамы катаются с ледяных гор, нарочно для них состроенных, как во время масленицы, так и в некоторые дни поста. Это на модном языке называется journee folle или dejeuner dansant, а на обыкновенном — пикник. Сюда съезжаются, чтобы порезвиться на свободе; там танцуют и катаются с гор на самолетных саночках: в то время избранная дама сидит на коленях своего кавалера. Цвет высшего крута, утомленный скучными концертами Великого поста, бесконечными представлениями живых картин и фантастических теней, задумывает рассеять себя: он назначает пикник. И едва эта мысль вырвалась из l’elit du beau monde <избранного общества>, как она облетает мигом дамские туалеты и петербургские салоны. Все собираются дружно в условленный час, и все не на шутку съезжаются в указанный дом. Говорливая молодежь, и молчаливый дипломат, и важный муж летят в пошевнях, в плетеных прозрачных саночках и на иноходце: все торопится, все спешит, боясь опоздать или не заставить ждать себя. Когда все соберутся, тогда каждая дама сопровождается избранным своим кавалером. Длинный ряд баловней роскоши несется пестрой вереницею по дороге. Разноцветные попоны удалой тройки и узорчатые ковры саней, бархатные кафтаны кучеров с бобровой опушкою, малиновые и голубые шапки набекрень выдвигаются на первом месте картины; богатые с развевающимися перьями шляпки и полувоздушные вуали, вьющиеся белым пухом, обхватывают очаровательные головки красавиц; серебристые бобры и черный лисий мех окутывают нежный стан счастливых сибариток; сверкающие беспечной радостью глаза, шутки и остроты красавиц занимают середину прекрасной картины. Избранные кавалеры, стоящие на запятках, дорисовывают картину неумолкаемой болтовнёю — все мчится с восторженной веселостью. Ухабы, метель, даже грязь и лужи нипочем… Поезд вдруг останавливается перед назначенным домом. Дамы, едва вошли в пышно убранные комнаты, немедленно садятся за туалет: иные вновь наряжаются, а другие поправляют свои уборы. После нескольких минут все сходятся в блестящих уборах: говор, шум и хохот разносятся повсюду. Подают завтрак, и каждый кавалер старается угостить свою даму; потом раздается музыка и начинаются танцы. В вихре вальса забывают и время страстных дней: все кружится до упаду. Беспрерывные танцы, сменяемые утонченной изобретательностью, никому не дают покоя. Отчаянное веселье в полном разгаре, и только приостанавливается в то время, когда позовут к обеду, который начинается не ранее шести часов вечера. За обедом тот же кавалер угощает свою даму, и тот же кавалер после обеда танцует первый танец со своею дамою. Танцы продолжаются до поздней ночи, потом все расстаются, как сошлись, без сожаления, и весьма равнодушно приглашают, одни: «Завтра ко мне на вечер!», другие: «Ко мне послезавтра на бал!»

Пикник, полный странностей и противоположностей, выходит из круга обыкновенного веселия. Оттого-то он и нравится: и что же он? Бал не бал, а верное изображение пресыщенных пирами и роскошью.

В Ярославле масленица имеет свои особенности. По понедельникам там бывает рынок; на масленице тоже, но многолюднее. Всякий спешит тогда праздновать честную масленицу, — так она называется здесь. В обыкновенные торговые дни съезжаются только по надобности (а в это время, то есть в масленицу), по старинному и причудливому желанию показать себя и людей посмотреть. Так поступают все, обвенчанные в прошлый год. Молодые одеваются чисто и, судя по-деревенскому, даже щегольски. Женщины в длинных китайчатых заячьих шубах; шеи их красиво перевязаны шелковыми платочками. Наверху шубы накинуты большие длинные и пестрые платки. Мужья их не уступают им в щегольской одежде. Молодые, взявшись рука за руку, образуют в толпе народа тихо движущиеся живые картины. Около молодых или недалеко от них стоят их отцы и матери и простодушно любуются милыми детушками. Мимо них беспрестанно ходят любопытные. Кроме молодых собираются в этот день девицы-невесты и парни-женихи. Они составляют совсем особое отделение. Несколько девиц одного села, взявшись дружески за руки, стоят неподвижно на одном месте. Парни, охорашиваясь, похаживают мимо девиц и посматривают на них. Нагулявшись вдоволь, молодые с родными и знакомыми расходятся по трактирам и ресторациям. Тут за чашкой чая встречают масленицу, а потом начинается пир горой. Поклонники Бахуса также не отказывают себе в удовольствии. Поразвеселившись, начинают петь и плясать, а потом оставляют город на целую неделю. Все вместе они едут к тестю-батюшке и к теще-матушке и там веселятся до первой недели поста. Жители Ярославля и уездных городов угощают друг друга блинами, катаются на горах и по улицам, поют коляду. С четверга сырной недели толпы мастеровых ходят по домам с погремушками, бубнами, рожками, балалайками и другими простонародными инструментами, поздравляют хозяина с праздником и говорят: «Прикажи, сударь-хозяин, коляду пропеть». Получив позволение, они поют:

Выслушав песню, хозяин потчует их вином, одаривает мелкими деньгами, а колядовщики благодарят:

По древнему обычаю наш народ поминает усопших блинами, потому в Тамбовской губернии и смежных с нею местах первый испеченный блин кладется на слуховое окошко в том предположении, что души родственников, знакомых, особенно родителей, невидимо съедают его. Если он остается нетронутым, то думают, что злые духи до сего не допускают: в таком случае прогоняют их заклинаниями. Набожные женщины, садясь за стол, едят первый блин за упокой усопших, а следующими блинами встречают масленицу, которая потом вся проходит во взаимном угощении и катанье на санях.

Увеселения на масленице в Костромской губернии не везде начинаются одинаково: в некоторых селениях со вторника, в других со среды, а в помещичьих с четверга. Богатые катаются из одной деревни в другую или съезжаются друг к другу на блины и потом отправляются снова кататься и пировать. Новобрачные ездят в гости к сродникам, которые одаривают их мылом, а те отдариваются блинами. По некоторым уездам из деревень съезжаются девушки к своим родственникам или знакомым в лучших праздничных одеждах; лицо красят румянами и белилами, а зажиточные сверх того украшают свои шеи коралловыми монистами, пальцы кольцами, а уши блестящими серьгами. Крашеный сарафан и пестрый большой платок, искусно обвивающийся около стана красавицы, обращают общее внимание. Новобрачные, одетые в лучшие наряды, также появляются на гулянье. Девушки и новобрачные катаются с гор отдельно от мужчин. Парни в нарядных одеждах стоят рядами и высматривают пригожих невест. В субботу съезжается на горы еще более народа; катанье усиливается: парни катаются с девицами, даже с незнакомыми, и угощают их пряниками и орехами. Другие же сами покупают для себя лакомства на деньги, вырученные за проданную ими в ту неделю пряжу и, <гуляя> около гор, хрустят орехами. В последний день масленицы, именно в воскресенье, составляется из наряженных мужчин с соломенными на голове колпаками верховая поездка, называемая обоз. Вечером за городом колпаки сжигаются — это значит сожигатъ масленицу, и потом проводят ее вином. По деревням поют песни, а вечером мужчины и женщины, взяв со своего двора по пуку соломы, складывают ее вместе и зажигают, что называется сожечь соломенного мужика.

Подобное обыкновение давно было известно многим славянским племенам, которые совершали его при встрече весны первого марта. Они выносили из селения соломенное чучело, представлявшее смерть, сжигали его и пепел бросали в воду. Нет сомнения, что сожжение соломенного мужика есть остаток языческого обряда, который изменен впоследствии и в настоящем виде уже вошел в потешные проводы масленицы.

Хотя разгульная масленица начинается вообще с Честного четверга, однако по некоторым местам Саратовской губернии (Хвалынского уезда) между поселениями она начинается с пятницы. Там старые и молодые обоего пола отправляются поутру рано на рынок, за исключением хозяев дома, и гуляют на рынке до вечера. Потом все, отправляясь домой, везут с собою масленицу (деревянный истукан), которую сажают верхом на передовой лошади и поют веселые песни. Оставшиеся в домах выходят на улицу, встречают масленицу и кланяются ей. Привезенный истукан ставится посреди улицы, народ окружает его и провозглашает: «Приехала масленица!» — Мужчины и женщины обходят вокруг и кричат: «Масленица! масленица!» Тогда уже начинается общее угощение: пекут блины, потчуют друг друга, поздравляя с наступившей масленицею; поют песни, играют в гармонику и балалайку и пляшут. Так продолжается до вечера воскресенья, в который погребают истукана. Наряжают старика в черное рубище и, навязав на веревочку осколки битой посуды, подают ему в руки; за ним несут масленицу на носилках через всю деревню. Толпы людей провожают истукана до другого конца деревни. Там бросают его и оставляют до будущего года для того, чтобы масленица не возвратилась к ним. Исполнив этот обряд, приходят домой, прощаются друг с другом, и те, которые жили между собою во вражде, примиряются.

Масленица в Пензенской губернии начинается собственно с четверга. Там посещают сначала родных, после знакомых, наконец без разбора. Новобрачные обязаны ходить к своим родителям на горячий блин в Честной четверг. Тут еще обыкновение, что молодой со своею молодою должен прогостить у тещи два или три дня. В последний день ходят, по заведенному обыкновению, прощаться к священнику: ему приносят гостинец, состоящий из меры ржи или другого какого-либо хлеба. С такими гостинцами обходят весь причт; но при этих прощаньях нередко выпивают гораздо более, нежели стоят приношения.

На парнях, однако ж, лежит обязанность проводить честную масленицу с почестию. Для этого они собирают несколько десятков борон, громоздят одну на другую наподобие горы и запрягают молодыми телятами и жеребейками, а где нет их, то волами: сколько впряжено скота, столько должно быть поводилыциков. Наверху взгроможденных борон сидит смельчак с кочергою или помелом и кричит на всех поводилыциков: «Бравее!» В этом виде проезжает масленица все село из конца в конец с разными прибаутками празднующих, какие только придут им в голову. Почти все поселяне провожают масленицу с крайним сожалением, что она прошла так быстро, недолго гостила между ними. По окончании шествия, которое прекращается в конце селения, все прощаются между собою, желают друг другу благополучного перехода от блинов на хрен да на редьку, да на кислую капусту.

В Симбирской и Пензенской губерниях существует обыкновение строить на реке городок из снега, с башнями, двумя воротами и прорубью в реке. Мальчики разделяются на две стороны: на конницу — осаждающих и пехоту — защищающих свою позицию. Конные, предводимые своим начальником, устремляются на приступ. Пешие отражают их помелами и метлами; но осаждающие после долгой борьбы прорываются через пехоту и въезжают в крепостные ворота — город взят. Взявшие город купают в проруби своего предводителя, а отличившихся на приступе и в защите угощают вином. Потом все вместе разрушают городок и возвращаются домой с песнями.

Изменения в отправлении масленицы заметны своею особенностию во Владимирской и частью в Вятской губерниях. Там возят на санях, запряженных 12 лошадьми, наряженного мужика. Он сидит на колесе, утвержденном посреди саней; в руках держит полуштоф с вином и калачи. С ним сидят наряженные музыканты, которые поют и играют. Почти такое же действие происходит в Симбирской, Саратовской, Пензенской и Нижегородской губерниях. Сколотив вместе несколько дровень, застилают их досками; посередине ставят толстое высокое дерево с воткнутым на верху его колесом; на этом колесе усаживается наряженный, который веселит народ своими забавами и проделками. Потом возят по всем улицам сани с деревом и лошадьми, наряженными в разных других животных: все нарочно на них испещрено странными уборами. Многие вместо масок расчерчивают лицо угольями и сажею; надевают на себя платье навыворот или шкуры животных с рогами и скелетом головы; при шествии скачут и поют. Вместо музыки ударяют в бубны и тазы. Шествие это называется проводами честной масленицы и обыкновенно случается в Прощеное воскресенье. В Рязанской губ<ернии> тоже возят на санях большое дерево, увешанное пестрыми лоскутьями и погремушками. Вокруг него идут наряженные толпы и останавливаются на улицах перед богатым домом на несколько минут. Тут прыгают, скачут и потом двигаются вперед. Вечером сходятся на общую пирушку и гуляют до рассвета. Блины не сходят со стола в продолжение даже ночи.

В Пермской губернии проводят масленицу, как и везде, с радушием и блинами. Там всю неделю катаются на санях по городу и за городом; катаются на коньках и на замороженных из снега катушках с речки Слюдки на Каму.

Казалось бы, что угощение блинами в России есть повсеместное: однако ж находятся места, где заменяют их особыми яствами, и это — в Сибири. Там вместо блинов подают жареное из теста на масле, похожее на пирожное и называемое хворостом. Несмотря на старинный обычай употребления хвороста, блины мало-помалу вытесняют его из своего круга. Было там обыкновение возить по улицам огромной величины корабль с парусами и снастями, поставленный на нескольких вместе сколоченных санях, запряженных 20 лошадьми. В нем сидели наряженные скоморохи, медведь и госпожа масленица. Весь этот снаряд назывался честной масленицею. Он возился по улицам в сопровождении толпы мальчиков и любопытного народа [930]. Возка корабля с парусами и снастями заимствована от маскарада, данного Петром Великим в Москве на масленице, и введена в Сибири поселенцами и должностными' людьми, которые поныне вводят в этот край многое новое и распространяют вкус и охоту ко всему хорошему и изящному. Там имеются уже свои собрания, вечера и балы, на коих, если верить рассказам, гремят отличные хоры музыки. Обитатели Сибири умеют веселиться: там, среди снежных гор и морозных вьюг они забывают, что живут в такой стране, которая одним именем своим наводит трепет на каждого человека. Избалованному роскошью столицы и в голову не придет, чтобы там могли радоваться и наслаждаться даже прихотями утонченной неги!

В Енисейской губ<ернии> на масленице переодетые в масках ходят из дома в дом или ездят на санях из деревни в деревню. Веселятся у хозяина: поют и пляшут и потом отправляются к другому, третьему и т. д. Парни строят ледяную крепость с воротами, сажают туда охранительную стражу и потом пешие и конные идут в атаку: пешие лезут на стены, а конные врываются в ворота. Осажденные обороняются метлами и нагайками. По взятии крепости победители идут с торжеством: поют песни и кричат радостно. Отличившихся из них ведут вперед, а за ними пленников. Потом все отправляются пировать и всю ночь проводят в шумных забавах.

На северном конце России, именно в Архангельской губернии, сохранялся обычай отправления масленицы, несколько сходствующий с римскими вакханалиями. В Италии поныне водят быка, обвешенного лентами, игрушками и обвитого цветами. На нем сидит мясник, представляющий Бахуса. В Архангельске совершалось почти то же. В пятницу мясники возили по городу быка на больших санях, в которые сами впрягались по несколько десятков. Здесь масленица начинается с четверга. В этот день ездят по городу на больших санях с кораблем, который обвешивается флагами разноцветными и испещряется изображениями рыб, птиц, волков, медведей, тигров, лисиц, львов и пр., с разинутою пастью. На мачтах висят шкуры этих животных и чучела птиц и рыб. Замаскированные идут позади; музыка сопровождает общее веселье. Почетные жители, купцы, мещане и другие горожане одеваются в нарядное платье; некоторые из них являются в уродливых масках; за этой веселой толпою тянутся рядами экипажи, и все отправляются с поздравлением к начальнику города и другим почетным особам. После поздравления возвращаются домой пировать. В пятницу и субботу продолжается поезд, но с меньшею пышностию, и уже ездит каждый ремесленный цех со своими значками, наприм<ер> рыболовы с изображениями рыб и других предметов, принадлежащих к их ремеслу; мастеровые со своими вывесками, а купцы с вывескою своих товаров, кто чем торгует. В воскресенье повторяется первый поезд. Все это действие называется масленица едет. В эти дни также на санях катаются с гор, качаются на качелях и едят блины с икрою [931].

По деревням не менее веселятся на масленице. Наевшись блинов, ходят друг к другу с поздравлениями: женщины к женщинам, девушки к девушкам, старики к старикам, а молодые парни к тем и другим. Все они одеваются в нарядные одежды, особенно взрослые невесты. Старики, сидя в избе с гостями, разговаривают о своих домохозяйственных занятиях и запивают беседу чарой водки. На улице под окнами изб собираются девушки, взрослые и не взрослые в праздничных сарафанах и белых суконных шушунах (род полукафтанья за колена); головы повязаны красными шерстяными платками, а шушуны подпоясаны шерстяными домашней работы поясами; ноги обуты в лапти, обвязанные цветными шнурками; зажиточные обуваются в сапоги и башмаки; косы переплетены лентами, более красными. Точно в таком уборе показываются тогда и молодухи, но с тою разницею, что они убирают голову повойниками, кичками и даже венцом. В губерниях Московской, Рязанской, Тамбовской и Пензенской мне случалось видеть, что в эти дни сами девушки надевают на голову повойники и кички, крытые позументом и вышитые шелками. На пение девушек собирается толпа парней, которые, подступая к ним, приветствуют их снятием шапки и потом становятся в кружок подле них. Тогда и песни раздаются веселее и дружнее, и пение часто продолжается безумолчно несколько часов сряду. В то время с одного конца деревни в другой разъезжают на санях нарядные молодухи, которые на этот раз не забывают пригласить к себе девушек. Парни ездят за ними на особых санях, а иногда и девушки и парни вместе; после едут пожилые и старые, мужья и старики на отдельных санях, и все поют. Сани у зажиточных окрашены в разноцветные краски со звонком на дуге и бубенчиками около лошади. Поезд продолжается до позднего вечера, который оканчивают у кого-либо из знакомых пиршеством. Поезда начинаются иногда с дальних деревень. Случалось видеть, что барыни и барышни катаются из деревни в деревню и потом отправляются вечером к соседу. В последний день масленицы все ездят прощаться; песен не поют, за исключением девушек, которым позволяется петь. Набожность в этот день доходит у многих до того, что они, встречая на улице знакомого и незнакомого, останавливаются и троекратными поклонами и слезными словами просят взаимного прощения. Один, наприм<ер>, говорит: «Прости меня, в чем я виноват или согрешил пред тобою». Другой отвечает: «Да простит тя Бог и я прощаю»; потом целуются и расходятся. В прощальный день грех ссориться, и если кто напьется, нагрубит или нанесет кому-либо увечье, то на это не взыскивают, думая, что все должно прощать, не гневаться и не серчать: для того-то и настал прощальный день, и что в это время сам Бог прощает все прегрешения человеческие с тем, чтобы с наступлением поста покаялись и не грешили более. Многие из набожных становятся на проезжих дорогах на колени и молят проезжающих, чтобы они простили их.

По некоторым местам Малороссии было прежде в обыкновении с пением носить по улицам чучело; толпа детей сопровождала его криком и бросала в него снежные комки. Ввечеру сходились на вареники. В других местах возили на санях масленицу — деревянное изображение женщины с распущенными волосами и в пестрой одежде и потом бросали в воду или сжигали за городом в воскресенье. Ныне отправляется масленица без всяких лицедейств. На улицах появляются толпы людей в праздничных одеждах и забавляются катаньем по льду и с гор. Здесь не делают искусственных ледяных гор, а наливают на небольшие возвышения воду, которая замерзает и образует ледяные горы. Все зависит от местности. Дети строят себе снежные холмики и осаждают их: кто отличится из них на приступе, того одаривают орехами и пряниками. Катанье на санях и здесь в употреблении. Всю неделю столы бывают покрыты блинами и варениками, с утра до полночи посещают друг друга и угощают взаимно. Почти никакого не готовят другого кушанья, кроме вареников. В субботу и воскресенье ходят прощаться без подарков. В России кумовья носят друг другу большие пряники и куски мыла.

В Малороссии считается за великий грех оставлять недоеденными блины и вареники, почему остатки этих яств отдают нищим и бедным. Есть дома, которые целую неделю кормят их. Если что остается к первому дню поста, то все выбрасывают собакам, а саму посуду вымывают начисто кипятком, чтобы нечистые духи не мучили их душу на том свете. Когда остается на зубах сыр, то думают, что черти будут выдергивать остатки его каждую ночь понемногу, пока весь не выдернут вместе с зубами: потому стараются выполаскивать рот как можно чище; другие встают ночью по несколько раз для совершения полосканья и этим самым мешают чертям выдергивать сыр. Господствует между суеверными еще предубеждение, что кто хочет приобрести дешевою ценою талисман, с коим можно являться повсюду и приобретать все, что пожелает душа, в таком случае надобно в последнее воскресенье на масленице положить в рот кусок сыра во время полночи и держать его три дня сряду, не вынимая изо рта и не дозволяя чертям дотрагиваться до него. Кто совершит этот подвиг, тот счастливец в мире! Стоит ему пожелать, и все явится к его услугам. Золото ли, красавицы, и все, что вздумает, все будет в его власти. По народным преданиям известно, что самые удалые казаки пробовали достигнуть этого сверхъестественного счастья, но и им это не удавалось. Многие уверяют, что для успеха в том вперед надобно продать душу черту, но казак, правдивая душа, не полезет в ад прежде других.

Есть в России местами обыкновение, что в последний день, прощаясь друг с другом, ходят просить отпущения грехов у своих священников и потом отправляются к могилам родных и знакомых. В семействах не прежде ложатся спать, как примирившись друг с другом: дети испрашивают прощение у родителей, а слуги у господ. Сами господа не только не считают за стыд испросить прощение у своих слуг, но даже вменяют это в священный долг. Такой обычай повсеместен в России. В последний вечер сырной недели не должно ни разводить огня, ни зажигать свеч.

Пословица «Не все коту масленица» произошла оттого, что после масленицы наступает пост, а с ним вместе строго воздержанная жизнь. С первого дня поста многие не пьют даже воды, пока не отслушают утрени, не пьют чаю и не едят, не отслушав часов. Первые три дня ничего не варят: едят одно сухое, соленые огурцы, грибы, квашеную капусту, хрен да редьку и пр. и пр. С четверга варят из овощей кушанье без постного масла. В резкую противоположность примерному пощению вообще, к сожалению, можно представить людей, которые в течение всей первой недели не перестают ходить друг к другу, прощаться. Ничего не жаль для дружка! и как не порадоваться ему? Ну, похмелимся, брат, авось не пройдет ли головная боль. После первых рюмок друзья говорят: «Довольно. Надобно же выполоскать всякую дрянь!» Друзья, подумав, не ломая головы, признают это весьма здоровым и дают себе слово только полоскать рот, не более. Они полощут рот и удивляются, что бы это такое? рот моется усердно, а дрянь не выплевывается. Когда порядочно наполоскаются, тогда, взявшись дружески рука за руку и поддерживая один другого, идут к своим знакомым тоже полоскать рот. Там полосканье превращается в круговую попойку и продолжается почти всю первую неделю поста. Не одни мужчины, но и женщины соревнуются с ними. Такое постыдное обыкновение не прежде может быть истреблено, как с запрещением продажи водки по питейным домам, хотя на время великопостных дней.

По окончании масленицы народ стекается толпами в бани как бы для смытия с себя всех нечистот. Тогда парятся более обыкновенного; бани натапливаются жарче прежнего, и во время парки кричат: «Помай пару после масленицы!» Выпарившись хорошенько, требуют водки и пьют за здоровье масленицы. Это делается для того, чтобы выпроводить честную масленицу из бани.

Первый понедельник великого поста в некоторых местах называется чистым понедельником. Тогда во многих городах поутру собираются кучами ребятишки, идут толпою к дому каждого хозяина с ухватами, кочергами, помелами, сковородами и кричат: «Мы масленицу прокатали, святы вечеры проиграли; мы рожествен пост пропряли. Свет, наша масленица, дорогая! где ты ночь ночевала? Под кустом на дорожке. Ехали скоморошки, вырезали по прутичку, сделали по гудочку, и вы, гудушки, не гудите, и вы масленицу не будити».

В Литве во время масленицы запрягают необъезженных лошадей в сани и думают, что объезженные в это время бывают крепкими, здоровыми и не подвергаются никакому дурному глазу.