— Маргарита Александровна, — у ворот встречает меня и подъехавшего на своей машине Шагалова взведенный субподрядчик, высокий мужчина в костюме и строительной каске. — Если вы эту мать драконов не уймете, то мы сворачиваем свою деятельность на этом объекте. И это не пустая угроза.
— Что опять случилось? — скрыть досаду у меня не получается, Рома рядом тоже закатывает глаза.
Такие заявления то я, то он выслушиваем едва ли не каждый раз, когда приезжаем в КП. К счастью, со мной в последнее время это происходит все реже. Мои сотрудники справляются без меня.
— Эта зараз… заказчица, — исправляется он, но посыл я понимаю — точнее не скажешь, заразчица и есть. — Достала всю бригаду. Двое уже отказались работать на данном проекте вплоть до угрозы увольнения. А у неё все новые доё… придирки. Разбирайтесь с ее закидонами сами. Мы либо работаем, либо нет.
— Что на этот раз её не устроило? — вздыхаю обреченно.
Мне тоже хочется — и давно — послать все и всех на фиг, но приходится засовывать свои желания в известное место и продолжать крутиться в этом чертовом колесе.
— Сначала она заставила нас приделать все до единой — а их, смею напомнить, больше тысячи штук — висюльки эти дебильные на каркас люстры. Я говорил, что с висюльками она станет неподъемной, и ее установка на потолок сильно усложнится. Но разве она слушает? Такую морду сделала… — он отчетливо скрежечет зубами, проглатывая ругательство. — Мне пришлось снять рабочих с других работ и еще вызвать дополнительных. Потому что люстра эта весит больше трехсот килограммов, а высота тут…
— Как триста? Было же сто пятьдесят, — влезает Шагалов.
— Это без висюлек, видимо, взвешивали, — разводит тот руками. — Короче, мы подняли люстру, подвесили ее на крюк, но еще окончательно не закрепили. Инструмента одного не хватает — мои обормоты его забыли. Трогать ее сейчас нельзя, а она требует поправить свои хренульки, которые, видите ли, при установке зацепились друг за дружку и не болтаются, как должны.
Прораб издевательски искажает слова Кошкиной. Но я хорошо представляю, какой интонацией и с каким выражением лица она говорила ему их.
— А вы что?
— А мы отказываемся, конечно. Там люстра на соплях! Ну какой крюк выдержит триста кэгэ?! — ищет он у нас поддержки.
— Никакой, — соглашается Рома.
— Ну и не трогайте, — одобряю я.
— Да как не трогать? — он по-бабски встряхивает руками. — Она топает ногами. Она грозит. Обещает, что не заплатит ни копейки, если мы немедленно… — крякнув с досадой, машет рукой типа "гори оно все". — Короче, сами с ней няньчитесь. Но мы за бесплатно работать не будем. Не заплатит, я люстру эту лично сниму к херам.
— Я разберусь, — обещаю. — Работайте спокойно.
Шагалов успокаивающе похлопывает мужика по плечу, и мы входим в дом.
Ромка уверенно, я — с осторожностью.
С ужасом жду встречи с Кошкиной. Я только что, меньше часа назад, целовалась с её женихом. Как после этого смотреть ей в глаза?!
Более того — я поставила Кириллу условие, чтобы он выгнал её из дома, а сама на голубом глазу — правда, у меня он серо-зелёный, — работаю с ней над его завершением. Какое лицемерие!
Хотя в чем лицемерие? Лично ей я абсолютно ничего не должна. Мы не подруги, и даже не симпатизирующие друг другу люди, никаких отношений, кроме рабочих — и то навязанных мне против воли, — у меня с ней нет, и я никак её не предаю.
Единственный, кому я должна хранить верность и перед кем отчитываться, это Дима, но он, очевидно, уже не считает меня своей. Не хочет иметь со мной никаких дел, вычеркнул меня из жизни. Стёр из памяти. Иначе бы он не ушёл.
Не оставил меня на растерзание Кириллу.
Или я опять тороплюсь с выводами? Не учит меня жизнь…
— Марго? — раздаётся сзади радостный голосок.
Весёлое щебетание.
— Да? — оборачиваюсь, и застываю мраморным изваянием, потому что на меня налетает с объятиями Кошкина.
Буквально подбегает и, подпрыгнув, повисает на мне. Я с трудом удерживаю равновесие.
— Марго, я так рада тебя видеть! У меня такие потрясающие новости!
— Какие новости? — опешиваю я и наверняка сейчас поразительно похожа на рыбу.
Не морскую, а ту, что на прилавке в супермаркете — замороженную и с незакрывающимся ртом.
— Потрясающие! Я — беременна! Я узнала только сегодня. Жду не дождусь, когда расскажу эту новость Кириллу. Он будет просто в восторге от счастья. Он так хочет ребенка. Мы обсуждали с ним на днях. И я подумала…
Я слушаю ее восторженную речь, но с каждым словом слышу ее все хуже — голос заглушается шумом в моей голове.
Громким, набирающим обороты, оглушающим.
Как рев мощного многоцилиндрового мотора.
Как у любимых Кириллом гоночных авто.
Ощущение такое, будто меня ударили. Врезали по башке чем-то тяжелым — битой или бетонной плитой. Или этой круглой штукой, которой разрушают дома.
Подходит. Ее слова меня сейчас тоже разрушают. До основания.
С улыбкой.
— Поздравляю, — словно в тумане слышу свой убитый голос, а Ольга продолжает щебетать.
— Срок уже большой, почти два месяца. Я думала, что у меня задержка из-за стресса, ну ты знаешь, а оказалось… Как же хорошо, что свадьба уже скоро, иначе в свое платье от Веры Вонг я не влезу, — хихикает она. — А ведь все знают, что это не платье Веры подгоняют под фигуру, а фигуру под платье.
— Да, все знают, — эхом повторяю.
— В общем, к чему я это все. Скажи, ты же успеешь закончить наш дом к сроку? Хочу, чтобы наша первая брачная ночь прошла именно здесь, а не в каком-нибудь отеле. Успеешь же?
— Конечно, успею, — выдавливаю из себя улыбку.