Бывший муж, предатель и отец

Глава 2 Дядя тебя знает?

Таисия

Это он. Он. Точно он.

Смотрел прямо на меня.

Не в лицо.

В самое сердце.

Как тогда.

Как перед тем, как всё разбилось.

Я не успела вдохнуть. Только замерла.

И боль — резкая, слепящая, мгновенная — прожгла грудную клетку, как будто семь лет назад были вчера.

— Тая! Тая!!!

Его голос ударил в спину, как плеть.

Я не обернулась.

Только сжала руку Сони крепче и ускорила шаг.

Ноги запутывались в пробоине на асфальте, в тенях, в воспоминаниях.

Сердце словно стучало в горле.

Становилось трудно дышать — от страха, от боли, от одной только возможности снова взглянуть в его глаза.

— Мама?.. — растерянно спросила доченька, запинаясь.

— Быстрее, — только и выдохнула я. — Быстрее, зайка.

Автобусная остановка маячила впереди, как спасение.

Как укрытие.

Впервые за много лет я ощущала себя снова бегущей.

Не идущей, не живущей.

А именно бегущей.

Как тогда.

Только тогда я была одна.

А теперь — с ней.

Соня ничего не понимала, только послушно бежала рядом, захлебываясь жарким воздухом в темпе и недосказанности.

И тут я бросила взгляд назад.

Он стоял.

Уже не звал.

Просто смотрел.

И этого было достаточно, чтобы внутри всё сжалось до боли.

Мамочки…

Хоть бы он не понял…

Хоть бы не догадался…

Не сейчас. Не так.

Мне не хватило бы сил. Ни для объяснений. Ни для лжи. Ни для правды.

Остановиться — означало бы сломаться.

Поэтому мы добежали до остановки, и я спряталась за спинами чужих людей, будто за крепостью.

Потом схватилась за поручень, дыша рвано, как после марафона, и прижала Соню к себе, как броню. Как последнюю границу.

Он остался там, у ворот.

А я снова — здесь. По другую сторону.

Только на этот раз… мне не девятнадцать.

Я больше не могу бежать всю жизнь.

Поэтому сейчас просто еду домой.

– Мама, дядя тебя знает? почему ты не ответила?

– Да это просто одноклассник, в школе виделись, может обознался.

Я придумывала оправдание на ходу. Первое, что в голову взбрело.

Как в тумане и самом страшном фильме ужасов добрели до дома.

Мы поднялись по лестнице на четвёртый этаж, как будто не по ступеням, а просто по прямой.

Каждый пролёт будто говорил: он видел, он узнал, он всё понял.

Соня пела что-то себе под нос, беззаботно подпрыгивая, а я шла, как во сне — тяжёлая, заторможенная, чужая самой себе.

Как будто всё моё тело вдруг вспомнило, что значит быть испуганной женщиной, которая уже раз бежала.

И теперь бежит снова — только медленно, с ребёнком за руку, без сил, без воздуха.

Ключи дрожали в пальцах.

Замочная скважина не слушалась.

Когда дверь всё-таки поддалась, я шагнула в нашу крошечную прихожую, словно в спасательный круг — но он оказался надут лишь наполовину.

Воздуха не хватало.

Соня, как ураган, скинула обувь, бросила рюкзак, прошмыгнула в комнату.

Всё как обычно. Как будто ничего не произошло.

Как будто сердце её матери не билось сейчас где-то в горле, отчаянно пытаясь выплюнуть воспоминания, запахи, голоса из прошлого.

— Сейчас, мам, подожди! — крикнула она из комнаты, хлопнув дверью шкафа.

Я медленно опустилась на пуфик в коридоре, прислонилась к стене затылком.

Закрыла глаза.

В ушах ещё стояло это «Тая! Тая!»

Имя, которое я не слышала семь лет.

Имя, от которого отказывалась.

Имя, которое он выдохнул с такой силой, как будто пытался вернуть что-то, давно потерянное.

Я стянула куртку, медленно, будто сдирала с себя не одежду, а слой кожи.

Руки дрожали.

Тошнило.

Фуф.

— Всё! — вдруг прозвучал из комнаты весёлый голос дочки. — Сейчас будем искать твоего одноклассника!

Я заморгала.

— Что? — только и смогла выговорить.

Она же уже сидела на полу, по-турецки, склонившись над телефоном. Лицо такое надутое и сосредоточеное, будто перед ней стояла миссия государственного значения.

— Доченька… — начала я, но она не услышала.

— Мама, всё, я ищу! — гордо объявила она. — Он красивый. У него зелёная рубашка, как трава. Я видела.

Мне стало дурно.

Как будто воздух в комнате вдруг выкачали, и осталась только тишина, гудящая в ушах.

Я сделала шаг вперёд, потом еще один и мы перебрались в зал.

Села на край дивана, как в воду опустилась.

Она ищет папу.

Она ищет его.

Того, от кого я сбежала.

Того, кто смотрел на нас сегодня, как будто в жизни не видел ничего роднее.

И — Господи — ведь видел. Он просто не знал.

Я уставилась в пустоту, не слыша больше ни Сони, ни её восторженного лепета, ни скрипа клавиш на экране.

Мир сузился до одного чувства — беззащитного ужаса.

Он обжигал, как кипяток, как предательство, как память о том дне, когда я, держась за живот, выбежала из квартиры, не оборачиваясь.

— Доченька… — прошептала я, сжав руки в кулаки. — Ты даже не знаешь его, зачем тебе это надо?

Она не ответила.

Только что-то снова напевала себе под нос.

А у меня дрожали губы.

Я сглотнула слёзы — те, что не касаются глаз, а живут глубоко в горле, под языком, между слов.

Мне стало совсем дурно.

– Может не надо? – все-таки пыталась переубедить.

– Нет, надо, мама. Хватит бегать от мужчин.