Царевна

Глава вторая

Бежали, бежали мы и прибежали. Гром карту достает, на местности ориентируется, и вижу я, что не нравится эта самая местность нашему командиру. Ну а кому такое понравится — степь, чахлые кустики, не пойми что… Мы что, сюда бежали? А на… зачем, в смысле?

— Не понял, — констатирует Гром. — По карте джунгли, а тут…

— Термобарической бухнули, — предполагает Змей, выковырив что-то из наста.

— Возможно, — кивает командир. — Ну, тогда бежим дальше, здесь-то не встанешь.

— Вопросов не имею, — отвечает ему Тис.

Это штатный сапер группы. У него полный рюкзак не самых веселых предметов, если детонируют, взлетим так, что птицы позавидуют. Я поднимаюсь на ноги — надо бежать дальше, хотя с какого… зачем надо было выжигать джунгли, я не понимаю, но дозиметр молчит, значит, точно не ядерной бумкнули. Ла-а-адно.

Бежим дальше, на горизонте уже и искомые джунгли показались. Там у нас привал будет, можно будет пос… оправиться, значит. И пож… принять пищу. Я же девушка, надо прилично выражаться. Главное — следить, чтобы во время похода в туалет змея за жопу не куснула, а то будет не смешно. А не смешно нам не надо, ибо та же черная мамба, которая тут вроде бы не водится, тот еще подарочек.

Дыхалки не хватает, конечно, надо чаще бегать, но у нас бегать негде особо. Вернусь — буду форму возвращать, а то разленилась совсем, скоро разжирею, оплыву и котиков заведу. Трех. Тьфу, какие мысли идиотские в голову лезут. Еще кое-что непонятно мне — тихо слишком. Не скажу, что так не бывает, но что-то меня эта тишина беспокоит. Даже слишком беспокоит, можно сказать.

Несмотря ни на что, бежим дальше, а что делать? Правильно, делать нечего. Командир сказал бежать — бежим. Скажет прыгать — буду прыгать. Скажет… хм… нет, это он, пожалуй, не скажет, но тоже выполню. Вот и заросли. Хочется упасть и не двигаться, но пока нельзя. Пока Сережа не разрешил — падать совсем нельзя.

— Стоп, привал, — командует Гром, и я просто сажусь. Трава, прелые листья, корни какие-то…

— Мила, жива? — интересуется он.

— Жива, Гром, — отвечаю командиру. — Но лучше б сдохла.

— Ничего, — хмыкает Гром. — Самая сложная часть пройдена, теперь интересная начнется.

Интересная — это значит непосредственная работа. Но пока на дворе день, разведчики наши никуда не пойдут, они у нас летучие мыши, то есть летают по ночам, что вполне логично. Именно поэтому сейчас будет еда, здоровый сон и планирование. А после мыши двинутся летать, а я с кем-нибудь буду тыл подпирать. Тоже интересно это дело — тыл подпирать, да.

Формально, судя по отсутствию опознавательных знаков на форме, нас здесь нет. Значит, в случае чего наши от группы открестятся. Ну да это не в новинку — каждая вторая задача такая, так что все просто — в плен попадать нельзя, и все. Для этой цели в кармане граната. И у меня тоже, а как же! Ну да это лирика.

Мне протягивают парящую банку саморазогревающегося пайка. Он, разумеется, не наш, а у заклятых друзей утянут, для осложнения идентификации. На нас и форма, и белье — от заклятых наших, с которыми мы формально не воюем, а на самом деле… На самом деле еще как, но это считается тайной. Так сказать, секрет Полишинеля: формально все секретно, на деле же каждая собака в курсе.

Вкусный у них паек, комфортно воюют, гады. Ну и мы сейчас тоже комфортно, значит. В желудке потяжелело, в сон потянуло. Командир кивает — ложись, мол. Я послушная всегда была, поэтому отрубаюсь моментально. Снится мне бред какой-то, будто я «прынцесса», вокруг меня увиваются всякие, балы там, юнкеров, правда, нет, а есть стрельцы, что вообще ни в какие ворота не лезет. Ну вот, и бабка какая-то меня при этом ведовству учит. Заговоры там всякие, в общем бред сивой кобылы в темную сентябрьскую ночь. Чудной сон, и реальный какой-то, как у психов. Неужели я с ума потихоньку схожу?

Будят меня резко, а вокруг темень. Что с закрытыми глазами, что с открытыми — одна хрень. Настроение после такого сна не очень, даже, наверное, очень не. Но ничего не поделаешь, надо вставать, цеплять гарнитуру радиостанции, приходить в себя и держать тыл. Ну, это дело знакомое, так что отходим вместе с группой подальше от импровизированной базы, поднимаем кулак, провожая ребят, и ложимся.

— Мила в канале, кто со мной? — интересуюсь я.

— Тис, — коротко отвечает лежащий рядом. — Безработный я сегодня.

Ага, значит чистая разведка у мышек сегодня. Может быть, и обойдется все, чего б не обойтись-то. Ребята ушли в ночь, но я их слышу, да и Тис слышит, пока наконец не пропадает сигнал. Значит, далеко отошли, или глушит чего.

Ребята возвращаются с рассветом, веселые, но задумчивые. Я же уже отрубаюсь просто — устала всю ночь темноту в ночной прицел разглядывать. Гром коротко объясняет, что точка у нас не та, поэтому сейчас вместо отдыха надо сместиться на десяток километров. Надо, значит, пойдем, тут двух толкований быть не может, хоть и странно, почему произошло именно так. Ну, побежали?

— Шагом! — командует Гром. Он тоже устал, но у нас есть задача, и ее надо выполнить — зазор по времени совсем небольшой. — Бегом!

Чередуем бег и шаг, покрывая километр за километром. Несмотря на тяжелую усталость, все равно не жалею, что пошла с ребятами. Могла отказаться же, не мое это дело — по джунглям скакать, но даже мысли такой не возникло. Потому что возможность побыть рядом с Сережей — одна из немногих моих радостей, и просто так от нее отказываться я не хочу.

— Все, привал, — выдыхает Гром. — Осмотреться, оправиться и спать.

— Есть, понял, — автоматически отвечает ему Змей.

А у меня предчувствие нехорошее. Вот где-то внутри зреет нехорошее предчувствие надвигающейся беды и ничего не могу с этим поделать. Почему-то хочется плакать, но этого делать я, разумеется, не буду. Я лучше пойду, оправлюсь, так сказать. А если предчувствие останется, Сереже пожалуюсь, он в предчувствия верит.

— Я в кустики, — предупреждаю ребят.

Нечего тут стесняться, командир должен знать, где находится каждый его подчиненный, даже если он погадить отошел. Правило такое, и правильное правило, между нами говоря.

Я отхожу чуть дальше от ребят, вижу удобную прогалину, но что-то мне тут не нравится, потому делаю шаг в сторону и замираю. На меня в упор смотрит дульный срез американской винтовки. В тот же миг кто-то хватает сзади за шею, что я теперь только хрипеть могу, а не кричать. А там же ребята! Там Сережа! Они не знают о засаде!

Я понимаю, что здесь моя жизнь заканчивается. Конкретно вот этим «аборигенам» в руки лучше никому не попадать, а они все равно в результате убьют. Или же сделают такое… В общем, понятно. В это мгновение пальцы цепляют гранату без замедлителя. Прощайте, ребята! Отомсти за меня, Сережа!

— Ну вот как это называется! — слышу я, открывая глаза.

Я же только что взорвалась, от меня же ничего остаться не должно было! Как я могу открыть глаза и, кстати, где это я?

— Милалика! Как это называется, а? — снова слышу я тот же женский голос.

Я лежу на поляне в обычном таком лесу средней полосы, вокруг меня туман, а прямо напротив стоит женщина в черном длинном платье, опираясь на такую же черную косу, и она возмущена. Даже слишком возмущена, по-моему. Обращается она ко мне, но почему так называет?

— О косу не порежетесь? — интересуюсь я.

— Делать мне больше нечего, — отвечает мне женщина. — Милалика! Как тебе не стыдно! Ты почему опять до первого ребенка ко мне отправилась, а? Как мне твою судьбу править в таких условиях?

— Женщина, вы кто? — задаю я сакраментальный вопрос.

— Дожили! — возмущается она. — Уже и Смерть не узнают! Дать бы тебе, да ведь не поможет это!

— Интересные галлюцинации, — соглашаюсь я.

Я все понимаю — на самом деле, я лежу в виде фарша среди мелко нарубленных аборигенов, а мой медленно умирающий мозг выдает веселые картинки в журнале Ералаш. Медленно поднимаюсь на ноги, внимательно осмотрев себя. Я полупрозрачная, что говорит о детальности галлюцинаций, но мне уже, в общем-то, все равно. Я уже фарш третьего сорта, то есть — вместе с будкой. Так что теперь можно и послушать, что мне Смерть скажет.

— Вот куда тебя теперь девать, а? — интересуется у меня женщина, представившаяся Смертью. — Обратно не сунешь, как в прошлый раз…

— А зачем меня совать? — удивляюсь я.

— Потому что ты дура, — безапелляционно заявляет эта Смерть. — Кто на Круге ритуалы проводил? Вот теперь ты моя личная невезучая головная боль. Вечной жизни ей захотелось… Вот и крутишься, как белка в блендере!

— Ничего не понятно, — признаюсь я. — Но очень интересно!

В этот момент неподалеку появляется еще одна пара: мужчина, полностью одетый в черное, и девчонка совсем, но такая же полупрозрачная, как и я. Еще интереснее, кстати. Девочка рыдает и отказывается возвращаться куда-то. Громко так рыдает, что вызывает у меня желание утешить ее.

— Нет! Ни за что! — кричит девчонка. — Пустите меня к маме! Ну пустите!

— Рано тебе, — увещевает ее мужчина. — Ты Избранная, ты обязана!

— Нет! Ну пустите! Мама! — столько отчаяния в ее крике, что я не выдерживаю.

Прыгнув к ребенку, обнимаю визуально десятилетнюю девочку, прижимая ее к себе. Я глажу ее, отчего она прямо тянется за ладонью. Что это значит, я знаю, отчего медленно зверею. Я хочу знать, какая тварь это сделала с ребенком.

— Кто посмел? — я смотрю, не отрываясь на мужчину в черном. — Я же вас за это…

— Что, Избранная померла? — интересуется Смерть у кандидата на бефстроганов.

— Да уже в третий раз, — вздыхает тот. — То опекуны забьют, то в школе… Не знаю, что делать — упирается.

— Отпусти ребенка к маме! — требовательным голосом произношу я.

— А это мысль! — заявляет Смерть. — Моя-то, царевна, помирает постоянно, может действительно — пусть место займет, а дитя свободно?

— Ну, так не делается… — произносит мужчина. — Ладно, будь по-твоему. Станет Избранной!

— А я ей под это дело ее память оставлю, — усмехается Смерть. — Вот и поиграем!

В этот момент девочка из моих рук исчезает, а ко мне обращается женщина, как-то очень неприятно усмехаясь. Не нравится мне эта ее усмешка совершенно, но выбора у меня, очевидно, нет.

— Ты истории писала? — этот вопрос явно риторический. — Вот и станешь девочкой Поттер.

— А мальчик где? — удивляюсь я. Помню же, что мальчик был!

— Нет в этой истории мальчика, — вздыхает мужчина. — Та, которую знали, как Эванс, родовое проклятье имела: только девочек рожать могла. Так что Герания Поттер — девочка, забитая в очередной раз родственниками.

— А вы кто? — спрашиваю я, пытаясь переварить подробности своего бреда.

— Смерть я, — представляется он и, видя мое ошарашенное лицо, считает нужным пояснить: — Ты русская царевна, у вас смерть женского пола, а у англичан — мужского. Так что мы оба Смерть, но просто так выглядим.

— С момента русской царевны можно поподробнее? — прошу я пролить свет на происхождение.

— Ты вспомнишь, — обещает мне наша Смерть. — Да и пригодится тебе, если выживешь.

— Жизнеутверждающе, — хмыкаю я.

Далее Смерть в двух экземплярах объясняет мне, что Гера сдо… умерла оттого, что ее за что-то наказали. Чтобы ребенок улетел на свет от битья, нужно очень много усилий приложить, это я вам как фельдшер говорю. Значит, не все так просто, и разбираться надо будет на месте. Далее пояснили насчет памяти — с памятью все грустно, то есть за год, и то с нюансами, потому что зелья здесь действительно существуют. То есть общая ситуация не смешная.

— Поправьте меня, если ошибусь, — прошу я два экземпляра Смерти. — О мире девочка не знает ничего, питание плохое, частые избиения, унижения и остальные признаки жестокого обращения, я права?

— Ну, в целом, да, — кивает мужчина.

— Что со школой? — с ходу интересуюсь я. — Неявка мне чем грозит?

— Заставят, — коротко замечает английский вариант. — Контракт больше не действует, но у них твоя кровь, а сломать можно кого угодно.

Интересная информация. Получается, что через кровь можно не только искать, но и пытать. Значит, надо эту кровь найти и обезвредить, а потом можно и накромсать. Кстати, а почему потом? Накромсать можно и сразу, наука мышек, опять же, пригодится.

— Что мне можно, а что нельзя? — спрашиваю я.

— Тебе можно все, что сможешь сотворить, — сообщает мне Смерть. — Ты ж Избранная!

Прозвучало это так знакомо… «Кто ж его посадит, он же памятник!»

Как-то так и прозвучало. Ладно, не зря же меня так долго учили. Устроим им народных мстителей в одном отдельном Хогвартсе. Они у меня кровью умоются все! Что-то я озверела слегка, чего это я? Ладно, потом разберусь, а сейчас я пользуюсь методами скрытого допроса, пытаясь вытянуть у Смертей максимум информации. Это мне вполне удается.

— Тут народные мстители, типа ИРА и тому подобного есть? — интересуюсь я.

— Есть, — кивает Смерть, по-видимому, недоумевая. — Эту часть истории не менял никто. Творец была не в курсе, а…

— Я поняла, — киваю ему. — Хорошо, пихайте давайте.

— Слова-то какие, — вздыхает наша Смерть, а потом очень резко выключается свет.

Я чувствую боль. Сильную, в районе десятки, чуть ли не до шока, боль! В первый момент эта боль бьет по органам чувств как кувалдой — я даже не пытаюсь что-то сообразить, а вот потом…