Царевна из города Тьмы

Гибель города Тьмы

Путники вступили в пределы Города Тьмы, дивясь колдовскому свечению жемчужного неба, роскошным дворцам, украшенным замысловатой резьбой, рубиновым тюльпанам, искусственным агатовым соловьям, роняющим серебряные четверостишия в честь искусственных роз. Больше всех был удивлен Царь-Златокузнец.

— Оказывается, — сказал он, — моим умением, которым я так гордился, обладают и здешние жители. А я-то, тщеславный, думал, что только мне да еще, может быть, моему ученику Джавхару подвластны драгоценные камни!

Когда путники свернули за угол, навстречу им вышла девушка, крепкая, круглолицая, с озорными глазами, ни дать ни взять крестьянка-узбечка. Она поклонилась путникам и сказала:

— Мир вам, люди с поверхности земли, здравствуй, богатырь Гор-оглы! Я пери Хадича, служанка царевны Юнус. Вот уже целый месяц я нахожусь в доме на перекрестке. Приказала мне госпожа, чтобы я встретила ее возлюбленного и привела к ней во дворец. Пойдемте, гости царевны, пока вас не увидели слуги Белого Дива, царя подземного города.

А в это время во дворце у Юнус пребывал див Касым-шах, главный судья Города Тьмы. Чтобы еще больше походить на человека, тайный этот людоед надел на нос очки, и были они величиной в два колеса большой арбы, соединенных дугой. Не просто явился он к пери, а пришел как сват. Вознамерился Белый Див жениться на пери Юнус. Не в обычае были у дивов и пери такие браки, но старому диву приглянулась молодая пери. Это сватовство Белого Дива было не новостью для Юнус: о замысле повелителя подземного царства ее предупредила подруга, пери Тиллякыз.

Эта пери недаром носила такое имя — Тиллякыз, Золотая Девушка. Из чистого золота сотворил ее некогда волшебник Джамасп, с помощью колдовского заклятия, известного древним магам, вдохнул в нее живую душу, и золотая статуя стала одной из самых обольстительных пери. А Джамасп, волшебник и провидец, предсказал:

«В такой-то год в Руме родится человек, но имени Хасан. Станет он непревзойденным, несравненным в злато кузнечном ремесле. Если случится так, что он полюбит пери Тиллякыз, не ради золота, из которого она сотворена, а ради ее чистой души, если случится так, что, преодолев преграды, Хасан-златокузнец вступит в пределы Города Тьмы, то он женится на Золотой Девушке, и превратится она, не владеющая чарами превращения, в одну из дочерей человеческих».

Узнала Тиллякыз от пери Карии, забавлявшейся людскими страданиями, что Хасан из Рума принадлежит к тем одержимым, для которых любовь превыше всех благ земных и небесных. Вот и приснилась она, по своей воле, златокузнецу-скитальцу, и ее прелесть, золотая прелесть, оказалась милее золотых дел мастеру, чем прелесть пери Карии. Сделала Тиллякыз так, что Хасан отправился в Город Тьмы, и она ждала его, а сердечную тайну подруги знала пери Юнус. А царевна поведала Золотой Девушке свою сердечную тайну — любовь к чамбильскому богатырю Гор-оглы. Вдвоем они ждали, вдвоем надеялись, вдвоем тревожились и трепетали, ибо дивы были сильны и коварны, ибо неслыханные преграды стояли на пути людей, на пути длиной в сто восемьдесят человеческих лет, а тут еще встала новая преграда — сватовство Белого Дива.

Пери Юнус приняла посланца подземного владыки на крыше своего дворца. Касым-шах, поджав ноги, поблескивал огромными очками, которые были ему только помехой, уселся с важностью на ковре. Перед ним столпились девушки-служанки, играя с прирученным, смирившимся львом — подарком Белого Дива. Пери Юнус, присев напротив главного судьи дивов, приготовилась выслушать свата, а между тем искоса поглядывала на дорогу с высокой крыши. И вот сердце ее запылало: она увидела в своем саду Гор-оглы. Два странника в островерхих шавках сопровождали его. Хадича привязывала Гырата к коновязи.

Люди поднялись по мраморным ступенькам, и, сколько было ступенек, столько раз ударялось, как плененная птица, сердце пери Юнус о грудную клетку.

Касым-шах повел слова свата издалека, наслаждаясь собственным красноречием и суесловием, которым научился он, будучи судьей. Так увлекся див-краснобай, что не услышал прихода людей, но лев, прирученный лев с душой раба, заволновался, он почувствовал запах человека. Лишился он силы, и воли, и чутья с тех пор, как попал в искусственный город человекоподобных, но теперь не подобия, а живые люди поднимались на крышу дворца. Лев зарычал, грива его стала гривой хищника, он кинулся на грудь одного из людей, а этим человеком был Гор-оглы. Схватил его богатырь железной рукой и швырнул в сторону Касым-шаха. Див растянулся на ковре, разбились его очки, похожие на колеса арбы, осколки стекла попали ему в глаза, он заревел от боли, и рев дива слился с рычанием льва. Служанки-пери с криком и визгом выбежали в сад. А Гор-оглы, не дав опомниться ни льву, пи диву, обнажил меч и отсек львиную голову, и удар меча был таков, что и голова дива, отпрянув от огромного тела, покатилась вслед за головой льва.

Это случилось как раз тогда, когда Белый Див, видя в сандаловом палашшпе, совершал прогулку по Городу Тьмы, благосклонно приветствуя дивов-подданных. Шестьдесят слуг-чудовищ несли паланкин царя. Услышав крики служанок, почуяв людской запах, Белый Див повелел, чтобы его подняли на крышу дворца пери Юнус. Он увидел, что ковер залит кровью, что тело дива, его главного судьи, и тело льва лежат рядом.

— Растолкуй мне, прекрасная пери, что здесь приключилось, — проговорил Белый Див, неторопливо, с царственной степенностью сходя с носилок. Он всегда оставался невозмутимым, ибо власть его была безмерна, а жестокость изобретательна.

Любовь сделала пери Юнус находчивой. Она приблизилась к владыке, стыдливо покраснела, отчего показалась Белому Диву еще красивей, поклонилась и сказала голосом таким нежным, как будто прикоснулся к струнам лютни весенний ветерок:

— Плохого свата прислал ты мне, Белый Див. Не о твоей, а о своей любви он стал мне говорить, оскорбляя мой слух. Я приказала ему покинуть мой дом, а Касым-шах, попирая учтивостью, обнял меня…

— Подлый пес! Гнусный людоед! — пробормотал Белый Див. Куда девалась его невозмутимость! — Но говори, говори, пери, говори правду!

— Разве отрубленная голова Касым шаха, твоего недостойного, бесчестного судьи, не подтверждает истину моих слов? — спросила норм Юнус, опьяняя голосом своим Белого Дива. — Это по моему приказу один из человечков убил двоедушного свата.

— Откуда у тебя эти люди? Разно место подземной пыли во дворце пери?

Белый Див был так подозрителен, так боялся даже самых близких слуг, что по ночам спал то в одном, то в другом покое, страшась, как бы один из дивов не убил его, чтобы воссесть на престол. Даже воздух внушал ему подозрение, а тут, во дворце пери, в сердце его царства, обезглавили судью всех дивов, и обезглавили люди, подземная пыль!

Пери Юнус попыталась его успокоить:

— Эти люди — искуснейшие умельцы, ювелиры и злато-кузнецы. Их доставил тебе див Баймак, но Касым-шах перехватил их и принес мне в дар — не от твоего, а от своего имени, — чтобы они украсили мой дворец.

— Посмотрите, — обратился Белый Див к своим слугам, — главный судья оказался вором. Неужели нет больше в мире чести, неужели исчезла совесть! Но кто мне ответит, почему вместе с Касым-шахом был убит и лев?

— Он испугался, увидев пришельцев, он давно отвык от людской породы. Сперва он встал на дыбы, потом бросился вспять и подвернулся под руку атому неумелому владельцу меча, — указала пери Юнус на Гор-оглы.

Белый Див посмотрел на богатыря с бронзовым луком за спиной и сразу понял, что юноша крепок телом и отважен духом. Но откуда у него бронзовый лук из страны дивов, колчан со стрелами, длинными, как копья? Посмотрел Белый Див на странников в островерхих шапках, на их посохи, и показалось ему, что эти люди из тех бессильных, кто бредет по дорогам Вселенной в поисках ничтожной истины. Владыка Города Тьмы приказал слугам:

— Отведите троих нечестивцев к палачам. Пусть их головы будут отрублены, а тела повешены. Хотя и обманул меня Касым-шах, оказался недостойным моего доверия и малости, нельзя позволять, чтобы человечки поднимали руку с мечом на чистокровного дива. Да и злодеи они, трижды проклятые, если могли убить ни в чем не повинного, благородного льва!

Тогда выступил вперед Царь-Златокузнец и сказал:

— Ты — царь, тебе решать, тебе и казнить, но помни, что кровь не смывается кровью. Какая тебе польза в нашей смерти? А если ты сердишься, так укуси свой нос — гнев и пройдет. Выслушай меня терпеливо, ибо на дне терпения — золото. Велика ли беда, что главный твой судья убит? Найдешь другого дива, назначишь его судьей. А лев — иное дело. У тебя дивов много, умрет кто-нибудь — новым заменишь, а скоро ли ты отыщешь замену такому славному льву? Но если дашь нам согласие, будешь доволен. Только сорок дней сроку мы просим и сработаем для тебя из золота, из драгоценных камней живого льва с настоящей львиной душой. Будет он одним из чудес мира, и все владыки, земные и подземные, сгорят от зависти к тебе. Только не держи нас взаперти, ибо истинному умельцу нужна воля, ибо нам необходимо у тебя в городе найти такое золото, такие драгоценные камни, которые пригодны для нашего дела. Ничего нам не обещай, но если тебе понравится золотой лев, то, может быть, мы обретем твою милость. А нет — не будем в обиде.

Речь Златокузнеца не показалась глупой Белому Диву, ибо он был полон спеси и уже видел себя обладателем невиданного льва, о котором с завистью будут говорить все венценосцы. Но был он осторожен, медлил с ответом, раздумывал, изучал обличья людей.

А пери Юнус, хорошея от волнения и тревоги, сказала:

— Прошу тебя, Белый Див, дай им сроку сорок дней, а если их работа придется тебе по душе — отпусти странников.

— Не потому, что нужен мне лев, а ради тебя даю согласие, — промолвил наконец Белый Див. — Если через сорок дней сработают эти человечки живого льва из золота, с настоящей львиной душой, то будет золотой лев моим свадебным подарком тебе, прекрасная пери. А мастеров я вручу красноглазому диву Кызылу: пусть он и решит, как с ними поступить.

— Да он их съест? — ужаснулась пери Юнус.

— В своем ли ты уме, царевна! — возмутился Белый Див. — Разве дивы едят людей? Ты, видно, наслушаласъ клеветы подлых людишек. Опомнись! А вы, умельцы, скажите, что вам надобно для работы?

Царь-Нищий хотел было слово сказать, но Царь-Златокузнец перебил его, подумав: «Если Царь-Нищий заговорит, то попросит мало. Ну, а мне, работнику, нужно попросить побольше!» Так подумав, он потребовал:

— Нам надобны сорок батманов чистого золота, сорок баранов, сорок цибиков чаю для заварки, хорошее жилье, а драгоценные камни мы подберем сами.

— Дайте им все, что они просят, пока они в нашей власти, а не во власти красноглазого Кызыла, — приказал Белый Див покорным слугам, а затем удалился, восседая в сандаловом паланкине.

Пери Юнус посмотрела на Гор-оглы, Гор-оглы — на пери, и каждый прочел в глазах другого свою жизнь, свою душу, свое будущее, но расстались они молча, чтобы не выдать себя. Да и нужны ли им были слова?

Отвели странникам хорошее жилье, стали они гулять по городу, собирать драгоценные камни, которые всюду валялись, как сор. Так забрели они на край города, где в сырой лощине, в полуразвалившихся глиняных кибитках, жили рабы-умельцы. Навстречу им вышел златокузнец Джавхар. Увидев Хасана, он трижды припал головой то к левому, то к правому его плечу и сказал, плача и смеясь:

— Здравствуй, наставник и учитель! Обещала мне добрая пери Юнус, что придет к нам избавление, и, как само избавление, пришел ты, пришли твои спутники!

— Здравствуй и ты, Джавхар, — обрадовался Царь-Златокузнец. — Но чему я рад? Горе мне, если я нашел тебя в плену у дивов! Горе мне, если на спине твоей, которая столько раз склонялась над золотыми изделиями, выжгли каленым железом твое честное имя! И все же верю я, что мы развеем горе, спасемся сами и спасем всех людей, томящихся в Городе Тьмы. К вам пришла помощь. Смотри: перед тобой — Гор-оглы, богатырь из Чамбиля, города равных, перед тобой — Царь-Нищий, богатый знанием. Собери друзей, чего они прячутся!

— Мои друзья боятся, — с горечью сказал Джавхар. — Столько страха они накопили в душе, страха перед дивами, что теперь их душа состоит из одного страха. Да и голодны они, их еда — объедки, изнурены они беспрестанным трудом, раздавлены неволей, обессилены безнадежностью, не станут они слушать вас, пока их не накормят.

Тогда странники пригнали в обиталище людей двадцать баранов, и люди вышли из глиняных лачуг на свою нищую улицу в сырой лощине подземного города. Их тела были тоньше волоска, лица — желтее соломы, глаза смотрели равнодушно и смиренно, ничему не удивляясь, не было в них ни надежды, ни желания, и только при виде баранов они вспыхнули голодным блеском, и задрожали серьги, проколотые в ушах рабов.

Освежевали баранов, сварили мясо, люди уселись прямо на улице, стали есть. Постепенно цветом жизни окрасились их впалые щеки, постепенно волнением жизни засветились их тусклые глаза. Оторвавшись от нищи, стали умельцы-узники поглядывать на новоприбывших.

Пришло время для Гор-оглы сказать им свое слово:

— Мы, Царь-Нищий и я, Гор-оглы, пришли к вам из Чамбиля, из города равных, где нет ни слуг, ни господ, где есть один владыка, имя которому — справедливость. Пришел с нами и Царь-3латокузнец, ваш товарищ, чье искусство велико, а сердце благородно. Давайте вместе поразмыслим, как нам вырваться из Города Тьмы и достигнуть города справедливости.

Тогда поднялся один из умельцев, но имени Осман. Это под его началом соорудили мастера небо над Городом Тьмы, это он заставлял каждое утро пылать золотое солнце, а каждый вечер — звезды из драгоценных камней. Он вытер натруженные руки о подол рваного халата. Кашель долго не давал ему говорить, но Осман сказал то, что хотел сказать:

— Слепое сердце хуже слепого глаза, а сердца наши ослепли, Гор-оглы. Мы не видим пути к избавлению. Можем ли мы выйти из Города Тьмы, где стерегут нас дивы? Хорошо, случится чудо, вырвемся из подземного царства. Дальше — пустыня, безводная, сухая пустыня, длинная, как человеческая печаль, длинная, как две или три человеческие жизни. Разучились мы думать о воле, думать сообща, ибо каждый свою голову чешет сам. Были мы людьми с высоким духом, а стали подземной пылью. Теперь мы погибли, и твои слово, Гор-оглы, похожи на скорлупу яйца, в котором нет ни желтка, ни белка!

— Ты говоришь как раб! — разгневался Гор-оглы. — А разве может человек, если он жив, быть рабом? Человек, ставший рабом, мертв, но жив мертвец, павший за свободу. Без ветра не шелестят листья, без битвы не добудешь воли. Вы соорудили небо над кромешным мраком, оно в ваших руках, почему же вы не обрушите рукотворный свод небес на Город Тьмы? Пусть вы погибнете, раздавленные обломками, но погибнут и дивы, ваши притеснители. Помните, что смерть гонится за трусом, но бежит от храброго!

Давно сказано мудрецами, что сильнее всего на свете слово, если оно живое, и слово Гор-оглы, живое слово правды, дало силу рабам. Они увидели, что рабская жизнь стала их слабостью, а смерть ради свободы станет их могуществом. И умельцы одобрили клятву Османа:

— Клянусь, что сегодня же обрушим сотворенное нами небо на улицы Города Тьмы! Погибнем сами, но погибнут и дивы, и колдовское подземное царство, царство неволи!

— Не спеши, почтенный Осман, — сказал Царь-Злато кузнец. — Попробуем сделать так, чтобы погибли одни только дивы. А сначала надо нам исполнить некую работу, и пусть моим помощником, как и в былые годы, будет Джавхар.

И снова странники в островерхих шапках, в сопровождении Джавхара, стали гулять по городу, высматривать, что-то выискивать. Их никто не трогал — на то было соизволение Белого Дива. А Гор-оглы оставался дома, гневаясь на странников. Ему казалось, что он гневается только на них, а на самом деле он сердился на то, что не может встретиться с Юнус, которая находится так близко от него.

Прошло двадцать суток, и нс выдержал Гор-оглы, обрушился на друзей:

— Вы бездельничаете, а уже минула половина назначенного срока. Слоняетесь но улицам, сдвинув шапки набекрень, а дело наше не движется.

— Потерпи, сынок, потерпи, — сказал Царь-Нищим, — мы не бездельничаем, мы ищем, а когда найдем — скажем.

Но тревога охватила на следующий день и Царя-Нищего. Он вернулся в жилье вместе с Джавхаром и сказал:

— Было нас трое, а пришли двое. Потеряли мы из виду Царя-3латокузнеца. Шли мы но городу и не заметили, как он исчез.

Вот что случилось с Царем-Златокузнецом.

Он, и Царь-Нищий, и Джавхар скитались но Городу Тьмы не в поисках какого-нибудь особенного золота или особенных драгоценных камней. И того и другого было в переизбытке под землей, и все было пригодно мастеру. Правда, было и то, что он искал только для себя, но об этом он своим спутникам пока не говорил. Хотелось им узнать, как устроен Город Тьмы, его дворцы и улицы, не было ли в нем потайных выходов, ибо та дорога, по которой они вступили в город, теперь охранялась дивами.

Так они дошли до железной лестницы. Было в ней семь пролетов, семьсот ступенек. Именно по этой лестнице поднимались Осман и его помощники к небу, сотворенному из жемчужин, приводили в движение колеса и ремни, и на небе, сменяя золотое солнце, появлялись искусственные звезды и луна. Дошли странники и до стены, окружающей город с трех сторон, до сплошной стены, воздвигнутой из гранита, до неприступной стены, подпирающей рукотворное небо, и не было видно в пей ни ворот, ни проломов. Упирался в эту стену обширный сад Белого Дива, а посреди сада возвышался дворец владыки.

Люди остановились, стали смотреть на дворец, и не любопытство горело в их глазах, а тайная дума. Другой, быть может, думой задумался на миг Царь-Злато кузнец, отвернулся и увидел Хадичу, улыбающуюся служанку царевны Юнус, озорную, с зубами белыми, как рис. Она поманила Хасана, и тот незаметно для спутников, погруженных в раздумье, устремился к Хадиче. Служанка свернула за угол, за ней — Хасан.

— Смотрю я на тебя, ты неразумен, Царь-Златокузнец, — сказала Хадича остановившись. У Царя-Нищего есть мудрая старость, у Гор-оглы — пери Юнус, а ты и старости не достиг, и нет у тебя пери. Пойдем, я приведу тебя к жилищу прекрасной пери!

— Мне нужна только одна пери — Тиллякыз! — воскликнул Царь-Злато кузнец. — Ее-то хочу и не могу я найти.

— О ней и речь, — сказала, улыбаясь веселыми глазами, Хадича. — Я покажу тебе ее дворец, но помни, что надменная Тиллякыз не взглянет на тебя, странника, не подпустит к себе. В одном только твое спасение: объяви себя игроком. Тиллякыз любит играть в альчики, обыгрывать знакомых и незнакомых, бедных и богатых.

Хадича привела Царя-Златокузнеца к саду Тиллякыз. Крикнул Хасан так, чтобы его услышали за стеной:

Похвальба игрока дошла до слуха Золотой Девушки, и она сказала сорока служанкам:

— Неужели этот бедный странник действительно такой страстный игрок? Неужели и у нищих бывает благородная страсть? Да на что мы будем играть с человеком, чье имущество — посох скитальца? Нет у него ни живых, пахучих яблок, ни орехов, ни сластей. Глупец думает, наверное, что мне, золотой пери, нужны два-три его медяка! Но все равно, хочется мне играть, приведите его ко мне, погляжу на завзятого игрока!

Стали служанки ей возражать:

— Госпожа, к чему тебе этот нищий странник? А если тебе так хочется настоящих яблок и сластей с поверхности земли, то мы внесем тебе выигрыш, только не играй с этим хитрецом!

— Разве я нуждаюсь в плодах и сластях? — рассердилась Тиллякыз. — Поймите раз навсегда, что я люблю игру, игра моя страсть. Приведите же ко мне игрока-странника!

Что и говорить, нелегко влюбленному впервые, наяву, взглянуть на ту, что приснилась ему, взглянуть и не потерять сознание, но еще труднее скрыть свою любовь, свой восторг и благоговение, и такая тяжесть стала участью Царя-Златокузнеца. Но разве лучше, разве легче была участь золотой пери, полюбившей искусника-человека? Потушив горячий блеск в глазах притворным равнодушием, Царь-3латокузнец молча поклонился Тиллякыз, также скрывшей свое смятение. Сорок служанок разостлали в саду ковры, принесли альчики, обвели жженым кирпичом широкий круг.

— Что ты поставишь на кон, хвастун? — надменно спросила Тиллякыз.

— Я поставлю на кон свое сердце, — ответил Царь-3латокузнец. — А ты?

— А я — свой дворец и сорок служанок, — сказала Тиллякыз и метнула альчик.

Вправду ли, с умыслом ли, а проиграла Золотая Девушка: не везло ей, видимо. Тогда Тиллякыз, охваченная страстью игры, поставила на кон самое себя. Царь-Златокузнец, с противоположной стороны обведенного жженым кирпичом круга, метнул альчик — и выиграл, счастливец, выиграл пери Тиллякыз!

Красавица приблизилась к победителю и, подобно ему, сказала стихами:

И странник принял от пери два дара, два поцелуя, а возвратил ей десять: ведь он поставил на кон свое сердце! А пери, сотворенная из золота, впервые коснувшись губами губ человека, на глазах у всех стала истинной дочерью человеческой. И ее уста, испившие из источника любви, произнесли такие слова:

— Я сразу узнала тебя, возлюбленный мой. Это я послала за тобой Хадичу. Но разве могла я первой открыть тебе сердце?

Вот и проиграла я тебе самое себя, и сладок мне мой проигрыш. Отныне, Царь-Зла то кузнец, мои сорок служанок, мой дворец и я сама твои навеки.

Тиллякыз и Царь-Златокузнец уединились в одном из верхних покоев, и жених сказал невесте:

— К чему мне дворцы, к чему мнe слуги, только ты нужна мне во всем мире, и нужна не здесь, в государстве мрака, а на зеленой, светлой земле. Как же нам вырваться на свободу? Как увезти тебя и пери Юнус? Как избавить от неволи тысячи несчастных узников-умельцев? Дивы не дадут нам убежать по дороге, ведущей к призрачной Горе Весны. Да еще грозит Белый Див отдать нас на съедение красноглазому Кызылу. Как нам быть, сердце моего сердца? Помоги советом, ибо тебе должны быть известны все тайны Города Тьмы.

Тиллякыз приникла головой к плечу Царя-Златокузнеца, заглянула счастливыми глазами в его глаза и промолвила:

— Мне, не владеющей даром превращения, не было дано покидать Город Тьмы. Потому-то я и не прилетела к тебе. Скучая и томясь, я исходила наш город. Открылось мне, что там, где сад Белого Дива сходится с гранитной городской стеной, есть незримые потайные ворота. Приказал их прорубить Белый Див, чтобы он мог убежать, если другие дивы поднимутся против него, человекоподобные дивы, жаждущие власти. А тех дивов, что прорубили колдовские ворота в гранитной стене, царь тьмы приказал убить, и теперь, кроме меня, никто не знает его тайны. Да и мне она известна не до конца. В одну из ночей, скучая, парила я над городом и ненароком подглядела, как пришли дивы с чародейными топорами к гранитной стене. Замысел-то их я разгадала, но сразу они меня прогнали, чтобы я не раскрыла их тайну, а сами еще не знали той тайны, что Белый Див их приказал убить. Если ты проникнешь в тайну незримых ворот, то мы обретем свободу.

После долгой и радостной беседы со своей возлюбленной Царь-Злато кузнец отправился к друзьям.

Странники зажили так. С утра до заката они среди узников-умельцев. Режут баранов, едят, пыот чай, помогают камнерезам и ювелирам в их чудном, но подневольном труде. А вечером, до поздней ночи, гуляют по городу Царь-Нищий, Царь-Златокузнец и Джавхар; лишь Гор-оглы в одиночестве томится и пылает в отведенном для них жилье. Сначала звали его друзья с собой, а потом рукой махнули: мол, сиди дома, и без тебя обойдемся. Хадича, с зубами белыми, как рис, бегала взад-вперед от пери Юнус к Гор-оглы, от Гор-оглы к пери Юнус, передавая записки со словами, от которых, казалось, могла бы воспламениться бумага. Пока не был изготовлен золотой лев с живой душой, с живым рыканием, нельзя было Гор-оглы появляться во дворце пери Юнус, и сидел он один, изнемогая по вечерам, горя в невидимом огне, и, перечитывая записки царевны, черпал источник жизни в их дыхании.

А странники еженощно ощупывали руками, выстукивали посохами гранитную стену в том месте, где к пей примыкал сад Белого Дива: они искали потайные ворота. Долгое время поиски оставались тщетными, пока не решили странники: «Будь что будет!» — и с помощью посохов поднялись по стене вверх, туда, где стена подпирала жемчужное небо.

Царь-Нищий ударил посохом, прислушался и сказал:

— Здесь! Незримые ворота выдали себя не чертой, а звуком.

И добавил, когда странники спустились на землю:

— Не знаю, как открыть колдовские ворота, но знаю: то, что под силу Белому Диву, под силу и другим существам. Если пери Юнус, как рассказывает Гор-оглы, открыла без ключа запертую конюшню ширванского шаха, то, может быть, и в тайну ворот Белого Дива проникнут ее волшебные руки. А пока, Джавхар, чтоб не видели дивы-надсмотрщики, сооруди вместе с друзьями лестницу: по ней и взберутся узники, когда придет время бежать через колдовские ворота.

Настал тридцать девятый день с той поры, как прибыли странники в Город Тьмы. Утром этого дня Гор-оглы, потеряв терпение, крикнул с гневом и досадой:

— Ленивцы вы, бездельники! Один баран у нас остался, одна горсточка чаю для заварки, один день до конечного срока, а льва нет. Что мы скажем завтра Белому Диву?

Царь-Злато кузнец рассмеялся:

— Не горячись, Гор-оглы. Только караванщик понимает речь верблюда, только мастер знает, когда ему начинать. Поставь, сынок, на огонь котел, растапливай золото. А тебе, Джавхар, скажу: прилежный молоток вобьет гвоздь и в камень. Примись за работу, из рубинов сделай львиные глаза, из прочих драгоценных камней, по своему вкусу, — хорошую гриву. Арба сломается — дрова будут, баран сжалится — мясо будет. Примись и ты за работу, Царь-Нищий: зарежь последнего барана, свари мясо.

Работа закипела. В одном котле плавилось золото, в другом варилось мясо. Искусные руки Царя-Златокузнеца создали из золота облик и стан льва. Еще лев не был готов, еще не вставили ему глаза, еще не приделали гриву, а он уже двигался, вставая па дыбы. А когда диким огнем засверкали его рубиновые глаза, когда украсился он царственной гривой из гранатовых камней и сапфиров, когда вдохнул Царь-Златокузнец в его пасть свое дыхание, — золотой лев зарычал, взвился до потолка; заарканив, с трудом удержали его люди.

Удивительный был сотворен лев. Посмотришь на него спереди — увидишь грозное обличье шаха зверей, а поглядишь с разных сторон — и покажется: то он похож на горлинку, то на соловья, то на попугая, то на сорокопута. Воистину волшебником в своем искусстве был Царь-Златокузнец!

Работники повели льва на златокованой цени во дворец пери Юнус. А царевна, волнуясь и трепеща, смотрела с крыши дворца на улицу. Увидев трех друзей, она сбежала вниз и, не стыдясь девушек-служанок, бросилась в объятия Гор-оглы. Царь-Нищий отвернулся, а Царь-Златокузнец напомнил влюбленным, забывшим об осторожности:

— И я, скажу без обмана, — подданный в державе любви, но всему есть свое время. Время тебе, царевна, сесть на золотого льва, время тебе, Гор-оглы, отвязать Гырата от коновязи, время нам отправиться к Белому Диву.

Пока Гор-оглы готовил Гырата в дорогу, служанки-пери стали осматривать золотого льва. Восхищаясь, толкая друг друга, они восклицали:

— Это горлинка!

Да нет же — попугай!

Клянусь вам, подруги, — соловей!

— Какой же это соловей? Сорокопут, сорокопут!

А лев, сработанный умельцами, рычал живым рычанием, его живая душа требовала воли.

Села Юнус па многоликого льва, сел Гор-оглы на Гырата, взмахнули странники посохами и помчались по воздуху к царю государства мрака. Дивы, задрав на улицах головы, смотрели снизу вверх, смотрели и глазам не верили.

Царь-Нищий сказал на лету царевне:

— Сегодня в полночь убежим. И ты, и Тиллякыз ждите нас у того места, где сад Белого Дива примыкает к гранитной стене.

Белый Див восседал на престоле из слоновой кости, у подножия престола — дивы-сановники: лекари, краснобаи, стражи, судьи, палачи, соглядатаи. При виде льва все, и в их числе Белый Див, повскакали с мест, принялись, причмокивая, гладить золотую шкуру диковинного зверя, громко восторгаясь, разглядывая множество его обличий. Им, самим принявшим чужой облик, облик человека, был по душе многоликий лев. С трудом придя в себя от изумления, Белый Див подумал: «Не то что люди — пери и дивы никогда не видывали подобного чуда. Эти умельцы превзошли своих собратьев. Такие искусники — цари в своем ремесле, они украшение царских дворцов, они придают новый блеск державной власти. Слишком жирной будет еда для красноглазого Кызыла. Не оставить ли мне этих чудодеев у себя?»

Глава придворных поднял жезл: то был призыв к тишине.

Белый Див заговорил:

— Хороша ваша работа, странники. Вы исполнили ее в назначенный срок, исполним и мы свое обещание. Извещенный нами, уже приближается к городу почтенный див Кызыл. Но мы еще подумаем, как поступить с вами. Ступайте к себе, завтра мы решим вашу участь. Ступайте, ибо сейчас начнется во дворце пир в честь пери Юнус, нашей невесты, а вам не пристало присутствовать на чистосердечном веселье благородных дивов.

Странники удалились, а в царском дворце начались приготовления к празднеству. Белый Див соизволил самолично прокатиться но саду на золотом льве, и придворные вслух восхищались гордой посадкой седого царя чудовищ. Радостно смеясь, обольщая вечно юной прелестью все живое и мертвое, явились во дворец Полого Дива месяцеликие гостьи: Кария, Тиллякыз и другие знатные пери. Им тоже понравилось катание верхом на золотом льне, их беззаботный смех переливался нежней, чем четверостишия, звонко падл тине из уст агатовых соловьев.

Настал вечер, искусственный вечер, зажглись рубиновые звезды и луна, сработанная из алмазов и бриллиантов. Дивы, побежденные хмелем, валялись на дорожках царского сада, кто храпел, кто мычал в пьяном сне. А в лощине на краю Города Тьмы собрались, по знаку Джавхара, десять сотен узников-умельцев. Они двинулись, держа в руках лестницу, к гранитной стене. Их ждали уже Гор-оглы верхом на Гырате и странники с посохами. Вдалеке двенадцать раз прокричали стражи-дивы: «Полночь, полночь!» Повеяло прохладным дуновением — прилетели две пери, Юнус и Тиллякыз.

— Царевна, мы потрудились, а теперь твой черед, — обратился к пери Юнус Царь-Нищий. — Над нами сокрыты в стене потайные ворота. Открой их.

Юнус поднялась к рукотворному небу, провела нежными, как лепесток лотоса, руками но гранитной стене, и при алмазном свечении луны проступили в стене, высоко над землей Города Тьмы, широкие железные ворота. Они проступили совсем четко, но не поддались волшебным рукам пери Юнус, не раскрылись. Тогда царевна сказала:

— Есть в Городе Тьмы одна пери, чьи руки наделены большей силой волшебства, чем мои. Эта пери — Кария, моя мать.

— Знаю я эту Карию, обманет она нас, как меня обманула! — воскликнул Царь-Златокузнец и, как бы опомнясь, посмотрел в смущении на Тиллякыз.

Наступило молчапие, все ждали слова Царя-Нищего, богатого знанием. Ждали его слова, ибо почувствовали, что не по душе Царю-Нищему восклицание Царя-Златокузнеца. Но оказалось, что Царь-Нищий как будто согласился со своим спутником:

— Не хотелось бы мне обращаться за помощью к пери Карии, виновен я перед ней. Но нет у нас другого пути, и мы попросим пери Юнус отправиться за матерью.

Когда пери Кария, в сопровождении дочери, прибыла к людям, она звонко, весело рассмеялась:

— Хороша ваша забава, я охотно вам помогу! — Но, у видов Царя-Нищего, Кария внезапно оборвала свою речь и, трепещущая, склонилась к его ногам, прошептав: — Приказывай, твоя раба, как и прежде, послушна тебе.

— Давно мы с тобой не видались, моя прекрасная пери, — дрогнувшим голосом произнес Царь-Нищий. — Коротка наша встреча перед новой и, может быть, еще более долгой разлукой. Волшебно прикосновение твоих рук — возможно ли его забыть? Проведи руками по железу, открой ворота.

Кария взметнулась вверх, провела руками по воротам, и твердое железо подчинилось пальцам, нежным, как лепестки тюльпана. Ворота раскрылись. Прямо к ним подступала трава земли, настоящая, не из драгоценных камней, а мягкая, пыльная, от века милая людям. Джавхар придвинул лестницу, и люди поднялись по ее ступенькам, молча, со странной медлительностью покидая город-тюрьму, где прошли их годы, темные, долгие годы, изнуряющие тело, умерщвляющие душу. Вот и Осман дошел до третьей ступеньки и неожиданно остановился и проговорил:

— Я останусь, чтобы обрушить рукотворное небо на Город Тьмы. Пусть погибнут все обитатели мрака!

— Но тогда погибнешь и ты, брат мой Осман! — воскликнул Гор-оглы.

— Если мне удастся, — сказал Осман, — перед своей смертью, истекая кровью, увидеть, как гибнут мои притеснители, гнусные дивы, то моя смерть станет мне отрадней жизни.

— Не будь жаден, Осман, оставь эту отраду мне, — сказал Царь-Нищий. — Давно, очень давно я живу на земле. Я видел ее высоты и низины, ее мудрость и безумие, богатство и нищету. Я сделался скитальцем, я отказался от земных благ, отказался от разочарований и надежд. Мне казалось, что я обрел силу, но понял я, что бессилен тот, кто не надеется. Я понял это, когда вырос в пустыне Чамбиль, город равных, город Гор-оглы, рожденного в темной могиле для того, чтобы дать людям свет жизни. Скитаясь, я взирал на людей с презрительным состраданием, я не постиг их надежды, и пусть я буду за это теперь наказан. Я, и не кто иной, как я, поднимусь по лестнице о семьсот ступеней, сооруженной узниками, не кто иной, как я, уничтожит Город Тьмы. И кто знает, может быть, я и не погибну. А вы покиньте город неволи.

Гор-оглы, Царь-Златокузнец и царевна Юнус приняли с горечью слова Царя-Нищего, крепко обняли его, поцеловали, а пери Кария снова склонилась к его ногам. Они покинули Город Тьмы, а Царь-Нищий остался, обрекая себя па гибель. Вместе с ним осталась и пери Кария.

На земле было темно, и люди решили ждать до утра, прежде чем пуститься в путь длиной в сто восемьдесят лет человеческой жизни. Беззвездная ночь окутала землю, и только через распахнутые ворота проникало в ночной мрак холодное, неживое свечение драгоценных камней рукотворного неба.

И небо рухнуло: Царь-Нищий исполнил свое, быть может, последнее дело. Обломки неба, сверкая, упали, уничтожая и дворцы дивов, и самих дивов. Обломки падали с грохотом, а тени мрака низвергались бесшумно, и внушали они дивам еще больший ужас, чем обломки неба. На мгновение, только на одно мгновение, перед самой гибелью, дивы приняли свой истинный облик, подобия стали образцами, образцами жестокости и коварства, личины исчезли, явились чудовища, и чудовища были раздавлены могучим смертоносным обвалом драгоценных камней. Под развалинами царского дворца были погребены Белый Див и его придворные. Покорный велению властелина, торопился красноглазый див Кызыл в Город Тьмы, и не знал он, что торопится к гибели, что ляжет, бездыханный, рядом с Белым Дивом, уничтоженный тяжким губительным камнепадом.

Некоторым дивам удалось достичь железных ворот. Чудовища летели к ним, давя по дороге друг друга, — все эти судьи, воины, палачи, краснобаи, лекари, стражи, надсмотрщики. Они сгибались, они свивались в кольца, сильные отталкивали тех, кто послабее, как тонущие. Но обвал, грохоча, опережал дивов, и только двенадцать из них сумели спастись, вырваться через распахнутые ворота. Из рухнувшего Города Тьмы удирали и пери, удирали все, кроме Карии. Не боялись они, бессмертные, погибнуть под обломками, но что за радость оставаться среди развалин и мертвых чудовищ?

Рассвет выбелил небо, и солнце, живое, настоящее солнце, облило своим еще нежгучим светом и людей — победителен дивов, и толпу обольстительных пери, присмиревших насмешниц, и двенадцать оставшихся в живых дивов, робких и жалких. А в проеме железных ворот виден был рухнувший Город Тьмы. Теперь и вправду была в этом городе тьма, и только в тех местах, где скопились груды алмазов, можно было с трудом различить мертвую голову дива, отделившуюся от мохнатого тела, или ветку искусственного дерева с замолкшим искусственным соловьем, или обломок дворцового купола, или сотворенный из огромного жемчуга куст жасмина.

Двенадцать дивов, распластавшись перед Гор-оглы, как рабы, взмолились:

— Пощади нас, человек, не убивай твоих слуг, ибо отныне мы будем служить людям: они сильнее нас!

— Да, мы сильнее вас, ибо знаем, что живое живет не за счет живого, а ради живого. Смотрите: нет больше вашего Города Тьмы, нет больше вашего царя — Белого Дива, но есть Царь-Нищий, он живет в нас, ибо если он и погиб, то погиб ради живого. А теперь служите нам, — сказал Гор-оглы.

Дивы обрадовались, закричали криком рабов:

— Приказывай, мы твои слуги!

Десять сотен умельцев, истощенных неволей, уселись па десяти дивах, Царь-Злато кузнец и Тиллякыз — на одиннадцатом, а на двенадцатом — Гор-оглы, верхом на Гырате, с царевной Юнус в своем седле. Высоко над пустыней взметнулись дивы-рабы с верховыми на волосатых плечах; полетели и пери, еще не зная, где будет их новое пристанище. Так добрались до Груды Костей. Здесь решили сделать стоянку.

По-прежнему из недр горы человеческих костей поднимался голос: «Находите себе место среди нас!» По-прежнему две скалы, то сходясь, то расходясь, ударяли мертвое тело дива Баймака. Но теперь это урочище дивов, столь страшное некогда для людей, никого не пугало, ибо государство дивов было повержено в прах, в подземный прах.

Когда путники расположились на отдых, из-за горы человеческих костей к ним вышел юноша. Это был царевич Махмуд. Он радостно поздоровался с Гор-оглы, которого ждал сорок и дважды девять дней, он почтительно приветствовал его спутников, только на пери Юнус не пожелал взглянуть.

Гор-оглы спросил его, спросил со смехом и лаской:

— Что же ты не поздороваешься с пери Юнус и ее подругами? Смотри, сколько их здесь, месяцеляких красавиц! Разве не ради пери Юнус ты покинул свой дом, забыл друзей, близких, забыл самого себя?

— Пусть пропадут все дивы и пери! — воскликнул Махмуд. — Не хочу на них смотреть, опротивели они мне!

— Прости меня, Махмуд, — сказала Юнус. — Я виновна перед тобой. Но свою вину я совершила, когда была пери, для которой человеческое страдание — забава и веселье. А теперь я подруга человека, я мечтаю стать дочерью человеческого рода и матерью человека.

— Прости мою подругу, — сказал Гор-оглы. — Ее прости, а меня пойми. Пойми, что нет мне жизни без Юнус. Пойми, что нет мне жизни без Чамбиля, города равных. А твой отец хотел уничтожить город равных, и справедливая кара низверглась на него: убит Рейхан. Но Чамбиль, уничтоживший жестокого отца, с радостью примет его неповинного сына.

Махмуд отвернулся, заплакал. Прелестные пери стали его утешать. Всех отогнал Махмуд, кроме Хадичи, белозубой Хадичи.

Почему он так сделал? Кому дано понять, пусть поймет.

В это время раздался возглас Царя-Златокузнеца;

— Смотрите, Царь-Нищий жив!

Путники оглянулись и сквозь пустынную сквозную пыль увидели развевающиеся белые кудри и мелькавший в воздухе зеленый посох Царя-Нищего. Рядом с ним, не касаясь земли, парила пери Кария.

Старик, богатый знанием, приблизился к друзьям и, после крепких объятий, произнес такие слова:

— Оказалось, что я не утратил еще силу волшебства, удалось мне уничтожить Город Тьмы, а самому спастись. Посох опять выручил меня, его быстрота опередила быстроту обвала. Пора мне вам открыться. Я, известный вам под именем Царя-Нищего, назывался некогда Джамаспом. Был я мужем пери Карии, отцом пери Юнус, был величайшим волшебником и провидцем — так, по крайней мере, меня величали. Семь столетий я прожил на земле, пока не составил книгу Джамасп-намэ, книгу судеб человеческих, и казалось мне в моей гордыне, что я знаю все тайны мира, и стал я смотреть на мир с презрением. Но увидел я, что знаю все тайны мира, а не знаю тайну добра и любви. Увидел я, что изучил все судьбы, а моя судьба для меня пребывала неведомой. Я покинул пери Карию, оставил ей свою книгу, я отказался от благ земных, стал нищим скитальцем. Я странствовал, чтобы открыть тайну добра и любви, я шел по земле, чтобы найти надежду, но обрел я лишь разочарование. Так было, пока я не вступил в Чамбилъ, в город равных. Там открыл я тайну добра и любви, там я нашел надежду. Пойдемте же в Чамбиль, пойдемте все, и вы, люди, и вы, пери!

И люди, верхом на дивах, и странники с помощью посохов — опоры нищих, и пери, бессмертные пери, отправились в Чамбиль, в город равных, в город Гор-оглы.

А вы, читающие эту книгу, захотите, разумеется, узнать: где лежит дорога в Чамбиль, что стало с городом равных? Так посмотрите на самих себя, на ваши поля и улицы, на сады и дома, равнины и горы. Там, где живут люди, там, где живет жажда свободы, там, где живое существует ради живого, — там и Чамбиль, там и дорога к нему — обетованному городу равных.