Царевна-лягушка для герпетолога

Глава 26. Поганый пляс Кощеева царства

Помню, в «Кольце Нибелунга» Вагнера Зигфрид, пока перековывал Нотунг, выдолбил мозг слушателя, взывая к мечу, да и глинкинский Руслан, выдержав бой с Головой, бурно радовался, обретя меч-кладенец. Возможно, если бы мой Иван умел попадать в ноты, еще у Калинова моста он бы как-то красиво выразил эмоции. Нынче ему едва доставало сил, чтобы, лежа на спине Щуки, хватать ртом воздух, продолжая судорожно сжимать рукоять и морщась от боли. На правом боку разливался здоровенный кровоподтек. Брат все-таки расшибся, когда приземлялся на голову Мирового Змея.

Я чувствовала себя не лучше. Моя рубаха на спине набухла кровью, а попытка дотянуться до аптечки закончилась обмороком. Лева смотрел виновато, но помочь не мог. Привалившись к спинному плавнику Щуки, он тоже тяжко переводил дух, тихо бормоча о том, что после горлового пения гобой покажется детской забавой. Тигрис тыкался мордочкой нам в лица, трогал мягкой лапкой, мурчал, утешая. Потом забрался к Ивану в рюкзак и вытащил оттуда последнюю бутылку минералки.

Трудно сказать: то ли у брата среди вещей осталась неучтенная емкость, заполненная живительной влагой из одолень-ключа, то ли магия Щуки любую воду превращала в целебную, но после нескольких глотков нам всем стало значительно лучше. Лева промыл раны на моей спине, а остатки, не забыв напоить Тигриса, приложил к гематоме Ивана, который уже проверял сохранность иглы и кольца.

— Да на месте они, на месте, — с улыбкой успокоил друга Лева. — Здесь Константину Щаславовичу до них не добраться.

— А где мы сейчас находимся? — дико озираясь, хрипло поинтересовался Иван. — Путешествие на Буян, я так понял, мы уже совершили? — добавил он, любовно поглаживая перстень.

Вокруг, куда ни кинешь взгляд, простиралось Море-Окиян. Свинцовые волны тяжело перекатывались, словно о борта линейного корабля, разбиваясь белой пеной о бока плывущей (или все-таки идущей) с крейсерской скоростью Щуки.

Потом у вздыбленного тучами горизонта забрезжило что-то похожее на полоску суши.

— Земля? — вопросительно глянула я, не зная, радоваться или заранее начинать тревожиться.

И тут же зажала себе рот, чтобы не закричать от отчаяния, увидев знакомый скалистый берег и голые ветви заклятого дуба.

— Все в порядке, — поспешил успокоить меня Иван. — Я вспомнил, как оттуда выбраться. Я об этом узнал, когда там, — он указал на все еще обагренное его засохшей кровью место возле корней, — без дела валялся.

— Они рассказали? — спросил Лева, указывая на груду костей.

Иван кивнул.

Мы принялись, насколько это возможно, приводить в порядок одежду, собрали, а вернее, проверили вещи. В общем, вели себя, словно пассажиры поезда или теплохода, прибывающего к месту назначения, но еще не добравшегося до вокзала. Тигрис крутился под ногами, заглядывал в рюкзаки и принимал в сборах живейшее участие. Похоже, за всей этой суетой мы все хотели скрыть нараставшую по мере приближения берега тревогу или даже страх. Там, у заклятого дуба, нам предстояло хотя бы отчасти свершить то, за чем мы сюда пришли. А вдруг не получится, а вдруг Константин Щаславович предусмотрел еще какую-нибудь ловушку?

Но, как только мы высадились на камни, поблагодарив Щуку за помощь, Иван с одного удара разбил мечом-кладенцом иглу, дуб раскололся, и под ним открылся лаз.

— Нам туда, — пояснил Иван, бережно отодвигая упавшие поперек прохода сухие кости.

Когда я с опаской шагнула в подсвеченный карманным фонариком брата темный коридор, из которого тяжело пахло землей и гнилью, я сразу узнала это место. Оно неизменно являлось в зеркалах еще в Москве, когда Константин Щаславович пытался добраться до меня и Василисы. Сумрачный тоннель, с потолка которого свешивались клоки паутины и корни деревьев, не только не имел каменной кладки или опор, но и выглядел так, будто не прорублен, а прогрызен в чреве земли, словно змеиный лаз или гигантская кротовая нора.

Некстати вспомнилось, что кротовинами или червоточинами в научной фантастике и астрофизике называли гипотетические тоннели, соединяющие параллельные участки вселенной и разные галактики. Видимо, этот лаз выполнял похожую функцию, хотя пол не уходил из-под ног, а пространство не завивалось круговоротом портала. По мере того, как мы продвигались вперед то выпрямившись в полный рост, то согнувшись в три погибели, когда лаз проседал или суживался, воздух становился менее затхлым, хотя и более зловонным. К запаху земли примешивались гарь и характерный аммиачно-сероводородный аромат бытовых и промышленных отходов.

— Какая-то знакомая вонь, — поморщился Иван.

— Свалка возле обиталища Бессмертного в Нави пахла по-другому, — кивнул Лева, который пробыл в этом неприятном месте дольше нас всех.

В самом деле, обоняние нас не обмануло. Зловоние стало не только более ощутимым, но и достаточно разнообразным. К аммиаку прибавились кислый дух брожения, овощная гниль, острый запах тухлого мяса и рыбы. Под ногами начали попадаться молочные пакеты, консервные банки, упаковки от мяса и курицы, одноразовая посуда. Лаз расширился. И вскоре нашим глазам предстала обрамленная величавой темнохвойной тайгой, освещенная солнцем нашего мира грандиозная свалка. Она походила на отражение той, по которой мы пробирались во время путешествия в Навь, но выглядела куда более неприглядно и чужеродно без загадочного флера мрака, скрывающего любое безобразие завесой таинственности.

Кучи бытового мусора в полиэтиленовых пакетах соседствовали с грудами гниющих отходов пищевой промышленности и животноводства, искореженными автомобилями и списанными станками. Рядом громоздились ржавые бочки с химикатами, одни лишь обозначения на которых вызывали ужас от того, какой экологической катастрофой может обернуться попадание их содержимого в воздух или подпочвенные воды.

Контейнеров с отработанным урановым топливом, пресловутыми хвостами, я не обнаружила. С другой стороны, я понятия не имела, как они выглядят. Зато, кажется, узнала плиту, на которой висел Лева. Часть свалки горела, вернее, медленно тлела, хотя пламя при сильном ветре могло перекинуться на лес, уничтожив несколько гектаров. Конечно, это хоть немного отпугивало лютовавших комаров, но вонь становилась просто невыносимо удушливой. Даже на темной изнанке исподнего мира воздух был, кажется, свежее.

— С возвращением в Явь, голубчики! — язвительно произнес знакомый голос, заставивший нас вздрогнуть, а Ивана схватиться за меч.

Вместо того чтобы настичь нас в Море-Окияне, Константин Щаславович приготовил западню в нашем мире, куда, как он знал, выходит лаз, ведущий от заклятого дуба. И хотя ловушка выглядела до зевоты банальной, это лишь усиливало ее подлость и безжалостность.

У въезда на полигон, более черные и зловещие, чем печально знаменитые «воронки» или «эмки» середины прошлого века, стояли три припаркованных «гелендвагена». Десяток крепких ребят в камуфляже, бронежилетах и с пистолетами-пулеметами рассыпались по периметру, повернув стволы в нашу сторону. Еще двое стояли, приставив оружие к затылкам коленопреклоненных пленников, в которых я с ужасом узнала Михаила Валерьевича Шатунова и Андрея Васильевича Мудрицкого. На роль одного из палачей Бессмертный назначил Никиту.

— Бросай оружие! — потребовал Константин Щаславович.

Ивану пришлось повиноваться. А он столько усилий приложил, чтобы добыть этот меч!

Бессмертный удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне.

— Ловко ты меня провела, Марья-краса, — сообщил он с улыбкой. — Столько времени мою смерть с собой таскала! Я ее повсюду искал, силы тратил, сколько душ живых загубил без толку, а эта девчонка бабулиным наследством лямочки к сарафанам подшивала и чулки драные штопала! Может, вернешь мне ее уже наконец?

— А что взамен? — сурово спросила я, прикидывая, как бы так потянуть время или отвлечь его, чтобы освободить пленников.

— Вот этих фраеров, которые решили напугать меня прокурорской проверкой, — Бессмертный указал на Мудрицкого с Шатуновым, — в живых оставлю.

— А я-то думал, отпустишь, — поддел его Лева. — Как меня отпустил.

Я видела, любимый отдал бы любые сокровища, чтобы убрать пистолет от затылка отца. Но с нечистью, как с террористами или бандитами, переговоры не имели смысла. И он это тоже знал.

— У меня нет иглы, — обменявшись взглядами с Левой и Иваном, сообщила я.

— Мы ее сломали! — уточнил Иван.

Михаил Валерьевич, которому любое движение могло стоить жизни, одобрительно подмигнул не подбитым глазом. Профессор Мудрицкий недоуменно нахмурил кустистые брови под припорошенными сединой рыжими вихрами, явно не понимая, о чем идет речь и что тут происходит. Никита скривился.

Константин Щаславович только расхохотался в ответ.

— Святая наивность! — отсмеявшись и вытерев выступившие на глазах слезы, проговорил он. — Вы всерьез думаете, что заклятую иглу можно уничтожить? Сотни поколений жар-птиц это пытались сделать, и все без толку, потому что для этого надо по-настоящему страстно захотеть убить. А для вас, уроженцев Верхнего мира, это чувство чуждо.

Я не поверила своим ушам. В этот момент я настолько сильно ненавидела его, что, как мне казалось, если бы это могло спасти близких мне людей, вцепилась бы в горло и рвала зубами, выклевывала бы глаза, продолбила темя клювом. Но когда я трясущимися руками достала игольницу в виде грибочка, куда на всякий случай положила обломки, игла оказалась целой.

В смятении убрав ее в чехол, я застыла, жалея, что не могу прямо сейчас обратиться, как первая жар-птица, утащив проклятое наследство куда подальше, где Бессмертный меня не найдет. Вместе с тем я понимала, что любое неосторожное движение будет стоить жизни сначала пленникам, а потом и нам. И Ваня с Левой мне не помогут. Тем более что с мертвой и живой водой, как и с прочим волшебством, в нашем мире наблюдался острый дефицит. Хоть бы земля разверзлась, или Константина Щаславовича гнус заел.

Увы, почва оставалась пусть и склизкой от какой-то ядовитой мерзости, но твердой. Вековые ели и кедры скорбно помахивали мохнатыми лапами, словно готовясь обрамить место, которое, судя по всему, и станет нашей могилой, а докучливые комары кусали кого угодно, но только не хозяина Нави. Они ведь не питались мертвечиной.

Я медленно подняла и протянула руку… и в этот момент, выскользнув из-за кучи мусорных пакетов, в воздухе мелькнула серая тень, мое запястье отрезвляюще оцарапали знакомые когти, а проклятая игла вместе с грибочком оказалась в мелких, но острых и хищных зубах. Тигрис и прежде норовил стащить у меня катушки, клубочки и игольницы. Похоже, мой боевой кот раньше всех нас почуял неладное и, поскольку на него не обратили внимания, затаился среди мусора, а теперь вместе со своей драгоценной добычей шмыгнул в невидимую для глаза щель между отходами.

Конечно, сам по себе его героический и самоотверженный поступок ничего не мог решить, но этот неожиданный бросок вызвал замешательство среди охраны аффинажного короля, и этих нескольких мгновений нам хватило. Я успела увидеть, как Михаил Валерьевич и профессор Мудрицкий, не сговариваясь, резко пригнулись и, уходя с траектории выстрела, отпрыгнули в разные стороны, чтобы затем обезоружить охрану. Шатунов-старший завладел пистолетом Никиты. Как рассказывали Лева и Вера Дмитриевна, в молодости еще до женитьбы он бывал по заданию редакции в горячих точках и, видимо, не только занимался расследованиями и брал интервью. Да и у профессора Мудрицкого в заповеднике случались разные встречи. А богатырской статью он мог с коренными сибиряками поспорить.

Лева тоже сбил меня с ног, в то время как Иван, одним броском подобрав меч, вступил в схватку с Константином Щаславовичем. Над нашими головами свистели пули, охрана открыла огонь. Впрочем, по своему боссу, тоже развернувшему черный клинок, они, понятное дело, не стреляли, а профессор Мудрицкий и Михаил Валерьевич укрылись за кучами мусора, неплохо выполнявшими роль оборонительных сооружений.

Другое дело, что с одним пистолетом против десятка стволов они бы вряд ли смогли продержаться, а мы с Левой были безоружны. Впрочем, не совсем так. У Левы еще оставалась моя свирель, которую он, едва только мы с ним оказались в относительной безопасности, поднес к губам.

— Следующий номер нашей программы — «Поганый пляс Кощеева царства», — объявил он, словно на концерте.

— Да хоть «Гангам стайл»! — в тон ему отозвалась я, чувствуя, как злой кураж отзывается знакомым жжением в районе лопаток.

Я не задумывалась о том, смогу ли пользоваться магией в нашем мире: и более насущных проблем хватало. Но поскольку мы находились на границе, в так называемом месте силы, из тех, которые шаманы отмечали особыми знаками и охранными рунами, я могла прямо сейчас обратиться, хотя и не спешила это делать.

— «Гангам стайл»? — переспросил Лева. — А это идея. Любой каприз за ваши деньги.

Он и в самом деле заиграл нехитрую мелодию южнокорейского хита, под которую все охранники, включая слегка оглушенного, но вполне живого Никиту, пустились в пляс. Я, словно инструктор на танцевальном марафоне, показывала движения, которые зачарованные Левой сотрудники службы безопасности послушно повторяли. И первое, что я приказала им сделать — извлечь из пистолетов-пулеметов магазины, а потом хорошим вратарским броском забросить оружие и боеприпас куда подальше.

Мы отточили почти до совершенства «Гангам стайл», разучили и закрепили пляску вприсядку, веревочку и ковырялочку. Благодаря хорошей спортивной подготовке у братков для первого раза получилось очень даже недурственно. Нескольких особо одаренных в другой ситуации я бы рекомендовала к нам в ансамбль.

Лева наяривал на свирели, переходя от фольклорных наигрышей к джазу и голимой попсе, и явно играл без особого напряга. После трех сотен Черномора и Мирового Змея десяток внушаемых дисциплинированных парней не представлял проблемы. Отец смотрел на него с явной гордостью.

— Что происходит? — недоумевал профессор Мудрицкий, который сам едва не присоединился к танцующим. — Массовый психоз?

— Скорее массовый гипноз, — усмехнулся Михаил Валерьевич, подбирая с земли упавший неподалеку автомат вместе с магазином и на всякий случай передавая еще один Мудрицкому.

— А это скажешь — оптическая иллюзия? — поинтересовался отец Василисы, указывая на черный смерч, внутри которого Константин Щаславович сражался с Иваном.

В отличие от прошлого раза, Бессмертному пока не удавалось одержать верх. Хранил ли Ивана заветный обручальный перстень, повлиял ли на него опыт смерти, без которого прежде не мог обойтись ни один ритуал взросления, или меч-кладенец закалился, соприкоснувшись с заклятой иглой. Но все засечные, подплужные или вертикальные удары брат не только отражал, но и наносил в ответ, в выпадах, уклонениях и переходах показывая сноровку, быстроту реакции и гибкость тела и ума.

Поскольку ровной площадки никто создать не потрудился — Константину Щаславовичу, кажется, даже нравилось балансировать среди любимых мусорных груд, попирая их дорогущими ботинками из крокодиловой кожи, — Ивану тоже приходилось как-то приноравливаться, чтобы удерживать равновесие. И хотя смотреть под ноги брат вроде бы не успевал, неровности и препятствия он использовал с выгодой, за считанные мгновения решая, какой из ударов в его положении наиболее приемлем. Впрочем, он с детства привык все просчитывать на несколько ходов вперед и обладал превосходной реакцией, как выяснилось, не только ума.

— Во дает, ботаник, — не удержался от комментария Никита, ноги которого продолжали выписывать плясовые кренделя. — Можно подумать, у нас в клубе занимался!

«Тебе-то что мешало? — едва не высказала ему я, вспоминая, как старый кузнец, словно наперед все зная, отогнал тогда еще моего горе-богатыря от заветного клинка. — И куда тебя, дурака, привела так называемая забота о своем благополучии? Спасибо Михаилу Валерьевичу, не позволил сделаться палачом и убийцей». Да и то сказать, разве любить до самоотречения в каком-нибудь клубе научат?

— А ты изменился, мальчик, — проговорил Константин Щаславович, безуспешно пытаясь загнать Ивана в тупик между бетонными блоками.

Брат вовремя распознал ловушку, ловко запрыгнул наверх, уклоняясь от ржавой арматуры, и оттуда атаковал.

— Повзрослел, возмужал, — продолжал Бессмертный. — Да только против меня тебе и твоим дружкам все одно не сдюжить. Я еще даже не начал.

Он отразил засечный удар, сделал неуловимое движение свободной левой рукой, которой, как заправский бретер, поддерживал равновесие, и свалка ожила, зашевелилась создавая из гор мусора жутких големов наподобие тех, от которых мы отбивались в Нави. Они собирались из ржавых корпусов, покрышек и запчастей машин, упаковок, бочек и мусорных пакетов. Часть из них я узнала: они охраняли владения Бессмертного в Нави. И я их ошибочно приняла за ксеноморфов.

Они вздымали монтировки, коленчатые валы, циркулярки и ковши. Откуда-то из недр воспрянул даже древний хлебоуборочный комбайн, силой магии запустил проржавевший двигатель и покатился, грозя стальными пластинами вращающейся жатки смять и искромсать Ивана на куски. А ему между тем приходилось отражать ускорившиеся в разы атаки Константина Щаславовича.

— Вот же паскуда! — выругался Лева, отступая под защиту знакомого бетонного блока. — Понял, что по-честному одолеть никак, и за свои подлости взялся.

— Надо что-то делать! — воскликнула я, высовываясь из укрытия.

— Попробую обратиться к духам, — кивнул любимый.

Он достал откуда-то из-за пазухи шаманский амулет, сменил свирель на хомус и запел в нижнем регистре, подстраиваясь под наигрыш и имитируя звуки леса. Я услышала в его пении шум ветра в кронах, сердитое цоканье белок, весенний рев марала, вой волков и перекличку птиц. Потом я почувствовала присутствие незримых обитателей тайги.

Лишившиеся своей Хранительницы духи приближались робко и неуверенно. Кто-то прихрамывал, приволакивая обожженную химической гадостью ногу, кто-то, наоборот, пылал гневом, готовый выплеснуть его на виновных и невиновных, кто-то не мог выпутаться из сетей или зловонных тенет расплавленного пластика, кто-то совсем обессилел в попытке защитить лес. Но они откликнулись на призыв. Двое молодых духов даже привели спивающегося, опустившегося Лешего, и он, услышав от Левы рассказ о судьбе Хранительницы-Василисы, расправил плечи и грозно двинулся на големов.

В воздух поднялся вихрь, в котором вместе с песком кружились шишки, ветки, хворост, валежник. Из леса прилетели стаи птиц, примчались полчища бурундуков и белок, вышли олени с росомахами и волками и даже присоединился один медведь. Впрочем, насчет последнего выяснилось, что это Михаил Валерьевич принял облик тотема. Птицы клювами протыкали мусорные пакеты, белки и бурундуки их самозабвенно потрошили и выворачивали. Олени поддевали големов на рога, валежины и пни дробили карбюраторы, ветки и шишки заклинивали шестеренки. Леший вывернутым с корнем столетним дубом остановил вращение жатки, а затем и опрокинул комбайн. Медведь ударом могучей лапы превратил вооруженное бензопилой ржавое чудище в хлам. Даже Андрей Васильевич, перебив монтировкой цепь, обездвижил одного механического монстра. Лева продолжал призыв, сзывая новых духов.

К сожалению, вступив в схватку, он перестал контролировать охранников. Половина братков, включая Никиту, после того, как одного из их подельников задрали волки, не сговариваясь, кинулись к машинам, загрузились в два «гелендвагена» и, врубив форсаж, умчались прочь, Остальные, видимо, привыкли ничему не удивляться или просто бывали в Нави. По крайней мере, двое из них оказались шаманами и сейчас, даже не пытаясь подобрать стволы, тоже достали хомусы. Насколько я поняла, не только Лева таскать с собой бубен считал слишком обременительным.

По их призыву из знакомого лаза и еще из каких-то дыр полезли немертвые — пленники, заключенные Бессмертным в аквариумах, и другие безвинные звери, мало того что погибшие жутко и мучительно, так еще и лишенные нормального посмертия. Отправить их души в Ирийский сад или под своды Мирового древа мог только очистительный огонь Верхнего мира, и я поняла, что пора тоже обращаться.

— Лева, скажи духам, чтобы отозвали животных, — предупредила я, стараясь успеть до того, как мое горло сможет издавать лишь птичий клекот. — Сейчас здесь будет жарко.

— И в самом деле, Маш, поддай огоньку, — согласился Лева, не вытаскивая изо рта хомус.

Я расправила крылья и взлетела повыше. Вскоре над свалкой закружилось огненное кольцо, внутри которого, точно боксеры на ринге или фехтовальщики на резиновой дорожке, вершили свой поединок Иван и Константин Щаславович. На этот раз им никто не мог помешать.

Все големы, которых не разрушил вихрь и не растерзали духи леса и звери, сгорели или расплавились вслед за немертвыми, распространяя отвратительную токсичную вонь паленых покрышек и пластика. Одного из черных колдунов задрал медведь. Другого раздавил своей богатырской дубиной Леший. Остальные охранники то ли сгорели, то ли успели убраться. Духи в смятении кинулись к лесу. Пожар в любой момент мог перекинуться на тайгу. Именно поэтому я медлила, прежде чем задействовать свой дар.

Лева вместе с пребывающим в шоке профессором Мудрицким, который держал на руках чумазого, встрепанного, но вполне живого Тигриса, отступили к последнему оставшемуся на месте внедорожнику, где прятался перепуганный Никита. То ли подельники бросили его, то ли он сам от них сбежал, понимая, что дело пахнет криминалом. Но после заверения в том, что его не убьют и здесь подыхать не бросят, двери открыл и даже виновато достал из холодильника минералку. Когда к ним присоединился вновь вернувший человеческий облик Михаил Валерьевич, Лева откупорил одну из бутылок и, разбрызгивая воду, продолжил играть, подражая журчанию ручья, рокоту реки на перекатах и реву водопада. У края леса, отсекая огонь, закружился водоворот.

— Повезло тебе с другом, Иван, а сестра так просто — огонь! — уважительно-издевательски сообщил Константин Щаславович, пробуя на крепость наши с Левой заслоны. — Да только зря они силы тратят. Вам меня не одолеть. Нельзя уничтожить то, что существовало всегда, когда еще даже фотоны не сформировались, не только звезды.

— А мы и не собираемся уничтожать, — кое-как переводя дух, отозвался Иван, поймав клинок противника в центре перкуссии и нанося ответный удар. — Просто загоним туда, где нет ни звезд, ни даже частиц света.

— Это ты хорошо придумал, — удовлетворенно кивнул головой Бессмертный, обрушивая на брата целую серию засечных и вертикальных ударов, вбивая его едва ли не по колено в землю. — Об этом и шла речь. Не можете вы, потомки жар-птиц, даже бескрылые, вроде тебя, по-настоящему возненавидеть, чтобы убить. Загонишь, говоришь? Да только я уходить отсюда не собираюсь. Мне ваш мир нравится. Вот еще иголочку свою верну, чтобы силы попусту не тратить, и заживу славно, перекраивая тут все по своему вкусу.

Я едва не рухнула на землю. Как я могла, радуясь, что Тигрис жив, забыть о заветном грибочке и его содержимом? Неужели игла канула куда-то среди груд мусора и теперь пытается воссоединиться со своим хозяином? И что я после такого скажу бабушке и ее родным из Прави? Свербигузка божевольная и есть, способная только яблоки воровать. И теперь один из дивных плодов подпитывал Бессмертного.

— Эх, не хотелось на такую гнидо-мелочь, как вы, силу золотого яблочка тратить, — вздохнул Константин Щаславович. — Но, видно, ничего не попишешь!

Он с силой отбросил Ивана, так что тот едва не угодил в огонь, а через миг его меч превратился в подобие бура, и вокруг него начала закручиваться гигантская воронка. Она питалась от дымящихся груд мусора, пухла и разрасталась, грозя втянуть в себя всю тайгу. От нее за версту разило могильным холодом и тленом, так что по поводу ее происхождения не могло возникнуть никаких сомнений.

«Да он же собирается вывернуть мир наизнанку! — едва удерживаясь в воздухе, сообразила я — Хочет наш мир утянуть в Навь, а темную часть Исподнего мира вытащить на поверхность! И я тому виной!»

В облике предков я особенно остро чувствовала разлитую по жилам Бессмертного, направленную против всего живого извращенную силу золотого яблока, питавшую воронку.

«Что же я наделала? И что же на самом деле предсказал Гамаюн?»

Над тайгой клубились черные тучи, полыхали зарницы, земля дрожала, грозя утащить вниз столетние кедры. Духи леса метались в смятении, Лева и Михаил Валерьевич ставили щиты, но их рвало, точно полиэтилен, и уносило все в то же ненасытное жерло. Я прилагала чудовищные усилия, чтобы не попасть в воронку черного смерча, высматривая внизу брата. Я не знала, удастся ли остановить Бессмертного, но Ивана я обязана спасти.

И в это время я его увидела. Брат стоял на краю свалки в опасной близости от хобота. Пытаясь удержаться на ногах, уклоняясь от летящих со всех сторон обломков строительного мусора и механизмов, он высматривал какой-то ведомый только ему предмет. Впрочем, я догадывалась, что именно мой брат ищет. Углядев у основания смерча заметную даже с высоты птичьего полета, казалось, сконцентрировавшую всю тьму вселенной черную иглу, Иван с силой рубанул по ней мечом, который сейчас сиял, точно пламенный луч света, вобрав не по праву присвоенную Бессмертным силу золотого яблока. Бабушка и Гамаюн не ошиблись, передавая мне ирийские плоды. Хоть брат и не имел крыльев, а показал себя не только героем, но и достойным наследником жар-птиц.

— Это за Василису и тайгу, — назидательно проговорил он, готовясь продолжить поединок.

Но этого не потребовалось. Игла рассыпалась прахом, воронка опала, и за мгновение до того, как она втянулась в разверзающуюся посреди полигона бездну, мы увидели разрубленное пополам тело Константина Щаславовича.