Царственный пленник

XIX ЛИЦОМ К ЛИЦУ В ЛЕСУ

С минуту я не мог ничего разглядеть, свет фонарей и факелов с той стороны моста ослепил меня. Но вскоре я стал видеть ясно. Сцена была необыкновенная. Мост лежал на своем месте. В конце его стояла кучка слуг герцога; двое или трое из них держали фонари, ослепившие меня, у трех или четырех в руках были пики. Они держались тесной кучкой, держа оружие наготове, с бледными, взволнованными лицами. Они были испуганы и со страхом смотрели на человека, стоящего среди моста со шпагой в руке. Руперт Гентцау был в одной рубашке и панталонах; на белом полотне виднелись кровавые пятна, но его грациозная, самоуверенная поза ясно показывала, что сам он не был ранен или ранен очень легко. Он стоял один, защищая мост против их всех и вызывая их на бой или, скорее, приказывая им выслать к нему Черного Майкла; они же, не имея огнестрельного оружия, отступали перед этим отчаянным храбрецом и не смели напасть на него. Они шептались между собой; позади их всех я увидел своего приятеля Иоганна, который, опираясь о ворота, платком вытирал кровь, лившуюся из раны на щеке.

По удивительной случайности, я оказался господином положения. Слуги окажут мне не более сопротивления, чем смелости при нападении на Руперта. Мне стоило только поднять руку, и он, с пулей в голове, отправится к праотцам. Он даже не знал, что я стою за ним. Но руки я не поднял – почему? Сам не знаю и до сих пор. Может быть, потому, что в эту ночь одного человека я убил врасплох, другого благодаря удаче, а неловкости. Кроме того, хотя он и негодяй, но мне не хотелось быть членом целой толпы против него одного… – может быть, и потому. Но сильнее этих неясных чувств были любопытство и волнение, которые заставили меня неподвижно следить за происходящей сценой.

– Майкл, собака! Майкл! Если ты в силах стоять, выходи! – закричал Руперт; он сделал шаг вперед и кучка людей попятилась перед ним. – Майкл, выходи!

Ответом на этот вызов послышался отчаянный женский крик:

– Он умер! Боже мой, он умер!

– Умер! – вскричал Руперт. – Мой удар был удачнее, чем я думал! – и он засмеялся торжествующим смехом. Потом он продолжал: Клади оружие! Теперь я здесь господин! Клади оружие, говорю!

Мне кажется, что они бы повиновались, если бы не случилось нечто новое. Во-первых, раздался отдаленный шум, крики и стук с противоположной стороны замка. Сердце мое замерло. Вероятно, мой отряд не послушался меня и искал меня. Шум продолжался, но, казалось, никто кроме меня, не слыхал его. Внимание всех было привлечено тем, что происходило перед их глазами. Кучка слуг расступилась и пропустила на мост женщину. На Антуанете было широкое, белое платье; ее темные волосы рассыпались по плечам, лицо было смертельно бледно, а глаза дико сверкали при свете факелов. В дрожащей руке она держала револьвер и, шатаясь на ходу, выстрелила в Руперта Гентцау. Пуля пролетела мимо и ударилась в карниз над моей головой.

– Клянусь, – засмеялся Руперт, – если бы ваши глаза были так же мало убийственны, как ваши выстрелы, я не очутился бы в беде, а Черный Майкл не попал бы в ад сегодня.

Она не обратила внимания на его слова, а, сделав сверхъестественное усилие, стала спокойнее и остановилась, потом медленно и обдуманно стала снова подымать руку, старательно целясь.

Ждать выстрела было бы безумием. Руперт должен кинуться на нее или отступить ко мне. Я также навел на него револьвер.

Но он не сделал ни того, ни другого. Ранее, чем она успела прицелиться, он склонился в самом изящном поклоне, воскликнув:

– Не могу убивать женщину, которую целовал.

Ранее, чем она или я могли остановить его, он уперся рукой в перила моста и легко прыгнул в воду.

В ту же минуту я услыхал топот ног, и знакомый голос Занта воскликнул:

– Боже, герцог убит!

Видя, что я более королю не нужен, я бросил револьвер и выбежал на мост. Раздался крик удивления: – король! – Я же, как и Руперт Гентцау, со шпагой в руке, перескочил через перила с твердым намерением покончить с ним счеты и поплыл за ним, не выпуская из вида его курчавой головы на воде шагах в пятнадцати от себя.

Он плыл легко и быстро. Я же был утомлен и плохо владел раненой рукой и потому не мог настичь его. Некоторое время я плыл молча, но когда мы завернули за старую башню, я закричал:

– Стой, Руперт, стой!

Я видел, что он оглянулся, но продолжал плыть. Теперь он держался берега, выбирая место, чтобы выйти из воды. Удобного места не было, но там висела веревка, привязанная мною. Он доплыл до нее ранее меня. Может быть, он не заметил ее; если же поднявшись по ней, он вытащит ее за собой, то далеко уйдет от меня. Я приложил всю оставшуюся во мне силу и стал настигать его, тем более что он невольно замедлил движение, выбирая удобное место.

Вот он нашел веревку. Негромкое торжествующее восклицание вырвалось у него. Он ухватился за нее и стал подыматься. Я был так близко, что слышал, как он пробормотал: – как сюда попала веревка? – Я настиг его, и он, вися в воздухе, заметил меня; но схватить его я не мог.

– Кто тут? – спросил он с удивлением.

С минуту, мне кажется, он принимал меня за короля, – я был так бледен, что ошибиться было легко; впрочем, он вскоре воскликнул:

– Как, это комедиант! Как попали вы сюда?

С этими словами он прыгнул на берег. Я ухватился за веревку и остановился. Он стоял на берегу со шпагой в руке и мог раскроить мне голову или пронзить меня, если бы я вышел из воды. Я выпустил веревку.

– Все равно, как я попал сюда, – ответил я, – но пока я здесь и останусь.

Он улыбнулся, глядя на меня.

– С женщинами беда! – начал он; но вдруг большой колокол замка стал бешено звонить, и до нас долетел громкий крик из воды.

Руперт снова улыбнулся и махнул мне рукой.

– Я не против встречи с вами, но здесь теперь слишком жарко! – сказал он и исчез.

Не думая об опасности, я быстро ухватился за веревку и поднялся на берег. Я увидел его: он бежал с быстротой оленя по направлению к лесу. На этот раз Руперт Гентцау нашел нужным скромно удалиться. Я пустился за ним, крича ему остановиться. Он не отвечал. Сильный и не раненый, он быстро удалялся от меня; забыв все на свете, исключая его и моей к нему ненависти, я продолжал погоню, и вскоре лес поглотил нас обоих.

Было уже часа три и наступило утро. Я очутился в длинной аллее; шагах в ста передо мной бежал Руперт, и его кудри развевались по ветру. Я устал и дышал тяжело, он оглянулся и снова махнул мне рукой. Он надо мной смеялся, видя, что мне не догнать его. Я остановился, чтобы перевести дыхание. Через минуту Руперт круто повернул направо и исчез с моих глаз.

Мне показалось, что все погибло, и в глубоком отчаянии я упал на траву, но сейчас же вскочил снова, так как в лесу раздался громкий женский крик. Собрав последние силы, я добежал до того места, где он повернул в сторону и, повернувши туда, снова увидел его. Но, увы! Настичь его я не мог. Он в это время снимал с лошади какую-то девушку; вероятно, ее крик я и слышал. Она казалась дочерью крестьянина или небогатого фермера; на руке у нее висела корзина. Вероятно, она отправлялась на базар в Зенду. Она сидела на славной, сильной лошади. Руперт снял ее с седла, несмотря на ее крики, – верно, одно его появление испугало ее; но обошелся он с нею любезно, смеясь, поцеловал ее и дал ей денег, потом вскочил на лошадь, сел в седло боком, как женщины, и стал ждать меня. Я же в свою очередь ждал его.

Вскоре он подъехал ко мне, но не слишком близко. Он поднял руку и спросил:

– Что вы делали в замке?

– Убил трех ваших друзей, – отвечал я.

– Неужели вы добрались до темницы?

– Да.

– А король?

– Его ранил Детчард, прежде чем я убил Детчарда, но надеюсь, что он жив.

– Дурак! – сказал Руперт любезно.

– Я сделал еще одну глупость.

– Какую?

– Я пощадил вашу жизнь. Я стоял за вами на мосту с револьвером в руке.

– Неужели? Значит, я был между двух огней.

– Слезайте с лошади, – вскричал я, – и будем драться, как мужчины.

– В присутствии дамы? – возразил он, указывая на девушку. – Невозможно, ваше величество!

Но с диким бешенством, едва сознавая, что делаю, я кинулся на него. С минуту он колебался. Потом, натянув повод, стал ждать меня. Я ухватился за повод и нанес ему удар. Он отбил его и направил шпагу на меня. Я отскочил на шаг и снова кинулся на него, на этот раз я метил ему в лицо и ранил его в щеку и снова отскочил, ранее чем он мог тронуть меня. Он казался пораженным бешенством моего нападения, не то он, вероятно, легко убил бы меня. Я упал на колено, тяжело дыша и ожидая его нападения. Без сомнения, он и собирался напасть на меня, и тут один из нас или даже оба погибли бы, но в эту минуту за нами раздался крик, и, оглянувшись, я увидел на повороте из аллеи человека верхом. Он быстро мчался, держа в руке револьвер. То был мой верный друг, Фриц фон Тарленгейм. Руперт также увидел его и понял, что игра его проиграна. Он сдержал коня, перекинул ногу через седло и подождал еще секунду, потом, наклонившись вперед, откинул со лба волосы, улыбнулся и сказал:

– До свиданья, Рудольф Рассендиль!

Затем, хотя из щеки его лилась кровь, он с улыбкой на губах и легко покачиваясь в седле, поклонился мне; он поклонился девушке, которая стояла пораженная страхом и любопытством, махнул рукой Фрицу, который все приближался и который выстрелил в него. Пуля чуть не попала в цель, ударилась в шпагу, которую держал Руперт, и он, бросив ее, с бранью сжал пальцы, ударил шпорами по бокам лошади и ускакал.

Я стоял и следил за тем, как он скакал по длинной аллее, словно на прогулке, и как он громко запел, несмотря на рану на щеке.

Еще раз он обернулся и махнул рукой, а затем чаща поглотила его. Так исчез он, беззаботный и осторожный, ловкий и беспутный, красивый, веселый, низкий и непобежденный. Я же с отчаянием бросил шпагу на землю, умоляя Фрица преследовать его. Но Фриц остановил лошадь, соскочил с нее, подбежал ко мне и, став на колени, поддержал меня. Действительно, я нуждался в помощи: рана, нанесенная мне Детчардом, снова открылась, и кровь окрасила землю.

– Так дайте же мне лошадь! – вскричал я, подымаясь на ноги и отталкивая его. Сила моего бешенства была так велика, что донесла меня до лошади, но около нее я плашмя упал на землю. Фриц опустился на колени возле меня.

– Фриц! – прошептал я.

– Что, друг, дорогой друг? – отвечал он с женской нежностью.

– Жив ли король?

Он наклонился и поцеловал меня в лоб.

– Благодаря самому храброму из людей, – нежно отвечал он, – король жив!

Молоденькая крестьянка стояла около нас, плача от страха; она видела меня в Зенде и, хотя я лежал бледный, мокрый, грязный и окровавленный, для нее я все же был королем.

Услыхав, что король жив, я сделал усилие, чтобы закричать «ура», – но говорить не мог и, откинувши голову на руки Фрица, закрыл глаза и застонал; не боясь, что мысленно Фриц несправедливо осудит меня, я открыл глаза и снова постарался крикнуть «ура», – но снова не мог. Утомление и холод взяли верх, я прижался потеснее к Фрицу, чтоб согреться прикосновением к нему, закрыл глаза и заснул.