Царственный пленник

II О ЦВЕТЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВОЛОС

Одно из правил моего дяди Вилльяма было, что никто не должен проезжать через Париж, не поживши в нем хоть сутки. Дядя говорил это из зрелого житейского опыта, и я с уважением отнесся к его совету, остановившись на сутки в «Континентале», по дороге в Тироль. Я навестил Джорджа Феверлэ в посольстве, и мы пообедали вместе у Дюрана, а затем заглянули в Оперу; после этого слегка поужинали, а потом отправились к Бертраму Бертрану, стихотворцу с некоторой репутацией и парижскому корреспонденту «Критики». У него была очень удобная, небольшая квартирка, где мы застали нескольких симпатичных молодых людей, курящих и беседующих. Меня поразило то, что сам Бертрам был рассеян и не в духе, поэтому, когда все, кроме нас, разошлись, я стал трунить над ним и его грустным настроением. Он слегка отшучивался, но в конце, бросившись на диван, воскликнул:

– Что ж, пусть будет по-вашему! Я влюблен – чертовски влюблен!

– Ваши стихи от этого станут лучше! – сказал я, в виде утешения.

Он взъерошил волосы рукой и стал отчаянно курить. Джордж Феверлэ, стоя спиной к камину, злорадно улыбнулся.

– Если это все старая любовь, – сказал он, – лучше вам отказаться от нее, Берт. Она завтра уезжает из Парижа.

– Я это знаю! – огрызнулся Бертрам.

– Хотя разницы не было бы, даже если бы она оставалась, – продолжал неумолимый Джордж. – Большому кораблю – большое плаванье, милый мальчик.

– Бог с ней! – сказал Бертрам.

– Для меня разговор стал бы еще интереснее, – решился я заметить, – если бы я знал, о ком вы говорите.

– Об Антуанете де-Мобан, – ответил Джордж.

– Ого, – сказал я, – неужели вы хотите сказать, Берт, что…

– Оставьте меня в покое!

– Куда же она едет? – спросил я, потому что эта дама была в некотором роде знаменитостью.

Джордж побряцал деньгами в кармане, жестоко улыбнулся несчастному Бертраму и любезно отвечал:

– Никто не знает. Между прочим, Берт, я недавно на вечере в ее доме встретил одного великого человека, – недавно, то есть около месяца назад. Не встречали ли и вы его, – герцога Стрельзауского?

– Да, встречал! – проворчал Бертрам.

– Очень интересный человек, как мне показалось!

Не трудно было заметить, что намеки Джорджа о герцоге были направлены на то, чтобы увеличить страдания бедного Бертрама, из чего я вывел заключение, что герцог осчастливил госпожу де-Мобан своим вниманием. Она была вдова, богатая, красивая, и если верить молве, честолюбивая. Было очень вероятно, что она, как выражался Джордж, была таким же большим кораблем, как и тот высокопоставленный человек, у которого было все, что он мог пожелать, исключая разве королевского сана; герцог был сыном покойного короля Руритании от второго и морганатического брака и братом нового короля.

Он был любимцем своего отца, и много неблагоприятных толков вызвало дарование ему титула герцога, с именем, происходящим от столь важного города, как сама столица. Его мать по рождению была хорошего, но не знаменитого рода. – Его теперь нет в Париже, не правда ли? – спросил я.

– Нет! Он уехал обратно, чтобы присутствовать на коронации короля; но эта церемония, смею думать, ему не очень-то по душе. Но, Берт, милый мой, не отчаивайтесь! Он не женится на прекрасной Антуанете, по крайней мере, если другой план ему удастся. Хотя, может быть, она… – Он остановился и прибавил с улыбкой: – Против королевского внимания трудно устоять; вы это хорошо знаете, не правда ли, Рудольф?

– Что за шутки! – сказал я и, предоставив злосчастного Бертрама Джорджу, ушел домой спать.

На следующий день Джордж Феверлэ поехал со мной на вокзал, где я взял билет до Дрездена.

– Едете осматривать картины? – спросил Джордж с насмешкой.

Джордж известный сплетник, и скажи я ему, что еду в Руританию, весть об этом достигла бы Лондона в три дня, а Парк-Лэйна через неделю. Поэтому я собирался отвечать неопределенно, когда он спас мою совесть, покинув меня внезапно, перебежал на другую сторону платформы.

Следя за ним глазами, я увидел, что он, сняв шляпу, подходил к женщине грациозной, одетой по моде, которая только что появилась из здания вокзала. Ей было, может быть, лет тридцать с небольшим; она была высокая, смуглая, довольно полная особа. Пока Джордж разговаривал с ней, я заметил, что она взглянула на меня, и мое самолюбие пострадало, при мысли, что завернутый в меховое пальто и шарф (так как был холодный апрельский день) и в мягкой дорожной шляпе, насунутой на самые уши, я, вероятно, показался ей далеко не в лучшем своем виде. Через минуту Джордж вернулся ко мне:

– У вас будет прелестная спутница, – сказал он, – это богиня бедного Берта Бертрана. Антуанета де-Мобан, подобно вам, едет в Дрезден – также, вероятно, чтобы любоваться картинами. Но странно, что она не пожелала иметь честь теперь с вами познакомиться!

– Я не просил быть ей представленным! – заметил я с неудовольствием.

– Я предложил ей представить вам, но она сказала – в другой раз. Ничего, старый приятель, авось случится крушение поезда, и вы найдете случай спасти ее и вытеснить герцога Стрельзауского из ее сердца!

Но крушения не случилось, ни со мной, ни с госпожой де-Мобан. Я могу за нее отвечать так же, как за себя, потому что, когда, отдохнув в Дрездене, я продолжал свою дорогу, она села на этот же поезд. Понимая, что она желает оставаться незамеченной, я тщательно избегал ее, но заметил, что она ехала тем же путем, как и я, до самого конца моего путешествия, и я воспользовался случаем хорошо рассмотреть ее, когда мог это делать незаметно.

Как только мы достигли границы Руритании, где старый военный управляющий таможней так пристально и внимательно смотрел на меня, что я еще более убедился в своей Эльфберговской наружности, я накупил газет и нашел в них известия, повлиявшие на дальнейшие мои планы.

По какой-то причине, не ясно выраженной и казавшейся немного таинственной, день коронации был внезапно изменен, и церемония должна была состояться через день. Вся страна была в движении по этому случаю, и для меня было ясно, что Стрельзау был переполнен. Все комнаты отданы внаймы, и гостиницы битком набиты; мало было вероятия, что мне удастся найти помещение, а если и удастся, то придется заплатить за него сумасшедшие деньги. Я решил поэтому остановиться в Зенде: маленьком городке в пятидесяти милях от столицы и около десяти от границы. Мой поезд должен был прийти туда вечером; я намерен был провести следующий день, вторник, в прогулках по горам, которые, говорят, очень красивы, взглянуть на знаменитый замок и поехать по железной дороге в Стрельзау в среду утром, чтобы снова вернуться ночевать в Зенду.

Поэтому вышел я в Зенде, и когда поезд проходил мимо меня, пока я стоял на платформе, я увидел госпожу де-Мобан, сидящую в вагоне; ясно было, что она едет прямо в Стрельзау, имея, вероятно, больше возможности, чем я, найти помещение. Я улыбнулся при мысли, как бы удивился Джордж Феверлэ, если бы узнал, что мы были спутниками так долго.

Меня приняли очень предупредительно в гостинице – впрочем, скорее похожей на харчевню, которую содержала толстая, старая женщина и ее две дочери. Это были добрые, спокойные люди, которые, казалось, мало интересовались великими стрельзаускими событиями. Героем старухи был герцог, потому что он был, по завещанию старого короля, владетелем Зендовских поместий и замка, величественно возвышавшегося на крутом холме в конце долины, около мили от гостиницы. Старуха, даже не колеблясь, выразила сожаление, что не герцог вступает на престол, вместо своего брата.

– Мы знаем герцога Майкла, – сказала она. – Он всегда жил среди нас. Всякий руританец знает герцога Майкла. А король почти чужой; он так долго был за границей, что едва ли один из десяти знает его облик!

– А теперь, – вмешалась одна из молодых женщин, – говорят, он сбрил бороду, так что никто его не узнает!

– Сбрил бороду! – вскричала ее мать. – Кто это сказал?

– Иоганн, ключник герцога. Он видел короля!

– Конечно. Король, сударь, находится теперь в охотничьем павильоне герцога, здесь, в лесу; отсюда он поедет в Стрельзау, чтобы короноваться в среду утром!

Меня все это интересовало, и я решил пойти на следующий день в сторону охотничьего павильона, рассчитывая встретить короля.

Словоохотливая старуха продолжала:

– О, как бы я желала, чтобы он удовольствовался охотой – это да вино, да еще одно, говорят, его любимые занятия – и предоставил бы нашему герцогу короноваться в среду. Вот мое желание, и мне все равно, кто бы ни узнал об этом!

– Тише, матушка! – остановили ее дочери.

– Многие думают так, как я! – закричала старуха упрямо.

Я откинулся в глубокое кресло и рассмеялся над ее усердием.

– Что касается меня, – сказала хорошенькая и младшая из двух дочерей, белокурая, веселая улыбающаяся девушка, – я ненавижу Черного Майкла! Мне нравится рыжий Эльфберг, матушка. Король, говорят, рыж, как лисица или…

И она шаловливо засмеялась, бросив на меня взгляд, и кивнула головой на неодобрительное выражение лица своей сестры.

– Не один человек проклинал его рыжие волосы! – пробормотала старуха, и я вспомнил Джеймса, пятого графа Берлесдона.

– Но ни одна женщина! – вскричала девушка.

– Да и женщины также, когда поздно бывало… – был строгий ответ, заставивший девушку замолчать и покраснеть.

– Таким образом, король находится здесь? – спросил я, чтобы прервать неловкое молчание. – Вы говорите, что здесь владения герцога?

– Герцог пригласил его отдохнуть здесь до среды, сударь, а сам находится в Стрельзау, где приготавливает все к приему короля.

– Так они друзья?

– Закадычные! – сказала старуха. Но румяная девушка снова кивнула головой; ее усмирили ненадолго, и она снова вмешалась в разговор:

– Да, они любят друг друга, как люди, имеющие виды на одно и то же место и на одну и ту же жену!

Старуха вспыхнула; но последние слова возбудили мое любопытство, и я вмешался раньше, чем она начала браниться.

– Как? Ту же жену! Каким образом?

– Весь свет знает, что Черный Майкл – ну хорошо, матушка, герцог – отдал бы душу, чтобы жениться на своей кузине, принцессе Флавии, а она должна стать королевой!

– Честное слово, – сказал я, – я начинаю жалеть вашего герцога. Но раз человек родился младшим братом, он должен довольствоваться тем, что остается после старшего, и еще быть, насколько возможно, благодарным Богу! – и думая о себе, я пожал плечами и рассмеялся. И тут же я подумал об Антуанете де-Мобан и ее путешествии в Стрельзау.

– Черному Майклу мало дела до… – начала девушка, бравируя гнев своей матери; но пока она говорила, тяжелые шаги зазвучали по полу и суровый голос спросил угрожающим тоном:

– Кто говорит о Черном Майкле в собственных владениях его высочества?

Девушка слегка вскрикнула, полуиспуганно, полувесело, как мне показалось.

– Ты не донесешь на меня, Иоганн? – сказала она.

– Вот видишь, куда заводит твоя болтовня! – заметила старуха.

Заговоривший человек вышел вперед.

– У нас гость, Иоганн! – сказала хозяйка, и человек скинул шапку. Через минуту он увидел меня, и, к моему удивлению, отскочил на шаг, как бы увидав нечто поразительное.

– Что с тобой, Иоганн? – спросила старшая девушка. – Этот господин – путешественник, приехавший посмотреть на коронацию!

Человек опомнился, но смотрел на меня напряженным, испытующим, почти враждебным взглядом.

– Добрый вечер! – сказал я.

– Добрый вечер! – пробормотал он, все еще разглядывая меня, а веселая девушка начала смеяться, воскликнув:

– Смотри, Иоганн, вот твой любимый цвет! Он поражен вашими волосами, сударь! Мы не часто видим этот цвет здесь, в Зенде!

– Прошу извинения, сударь, – пробормотал человек с недоумением в глазах. – Я не ожидал увидеть кого-либо!

– Дайте ему стакан, чтобы выпить за мое здоровье; а вам я желаю спокойной ночи и благодарю вас за вашу любезность и приятный разговор!

Говоря это, я встал и с легким поклоном повернулся к дверям. Молодая девушка побежала осветить мне дорогу, а человек отступил, чтобы пропустить нас, с глазами, все еще устремленными на меня. Когда же я поравнялся с ним, он сделал шаг вперед и спросил:

– Сударь, знаете ли вы нашего короля?

– Никогда не видел его, – отвечал я. – Надеюсь увидеть его в среду!

Он больше ничего не сказал, но я чувствовал, что его глаза следили за мной, пока дверь не закрылась. Мой шаловливый проводник, смотря через плечо на меня, идя по лестнице, сказал:

– Господину Иоганну нельзя понравиться с вашим цветом волос, сударь!

– Ему больше нравится ваш? – подсказал я.

– Я говорила о мужчинах, сударь! – отвечала она с кокетливым взглядом.

– Что? – спросил я, берясь с другой стороны за подсвечник. – Разве для мужчины цвет волос имеет значение?

– Нет, но мне нравится ваш – это Эльфберговский рыжий цвет!

– Цвет волос для мужчины, – сказал я – не имеет более цены, чем это! – и я дал ей нечто малоценное.

– Дай Бог, чтобы дверь из кухни была заперта! – заметила она.

– Аминь! – ответил я и пошел спать.

Но в действительности, как я узнал теперь, цвет волос иногда очень важен и для мужчины.