Царственный пленник

V ПРИКЛЮЧЕНИЯ ИСПОЛНЯЮЩЕГО ГЛАВНУЮ РОЛЬ

С Фрицем фон Тарленгеймом и полковником Зантом, не отстающими от меня, я вышел из буфета на платформу. Последним моим движением было пощупать, под рукой ли револьвер, и легко ли сабля ходит в ножнах. Пестрая группа офицеров и важных сановников стояла в ожидании меня, а во главе их высокий старик с военной осанкой, весь в орденах. На нем была желто-красная лента Алой Розы Руритании, которая, между прочим, украшала и мою недостойную грудь. – Маршал Страконц! – прошептал Зант, и я понял, что нахожусь в присутствии самого знаменитого ветерана Руританской армии.

За маршалом стоял невысокий худой человек, в широком облачении черного и пунцового цветов.

– Канцлер королевства! – прошептал Зант.

Маршал приветствовал меня немногими искренними словами и затем передал извинения от имени герцога Стрельзауского. Герцог, по-видимому, внезапно занемог, что сделало невозможным явиться на станцию, и попросил разрешения ожидать Его Величество в соборе. Я выразил свое соболезнование, отвечал на извинения маршала очень любезно и принял поздравления многих высокопоставленных особ. Никто не выказал ни малейшего подозрения, и я почувствовал, что успокаиваюсь и что взволнованное биение сердца усмиряется. Но Фриц был все также бледен, и его рука дрожала, как лист, когда он протянул ее маршалу.

Понемногу шествие образовалось, и мы направились к дверям вокзала. Я сел на лошадь, пока маршал держал мое стремя. Гражданские чины направились к своим экипажам, и я двинулся, чтобы проехать по улицам, имея маршала по правую, а Занта (которому, как моему главному адъютанту, это место принадлежало) по левую руку. Город Стрельзау складывается из старого и нового. Широкие современные бульвары и большие дома окружают и огибают узкие, извилистые и живописные улицы прежнего города. В центральных кругах живут люди высшего общества; в средних находятся магазины, а за их богатыми фасадами скрываются пестро населенные, но жалкие кварталы и переулки, наполненные бедным, беспокойным и большей частью преступным людом. Эти социальные и топографические деления совпадали, как я знал из рассказов Занта, с другим делением, более важным для меня. Новый город был за короля; но для старого города Майкл Стрельзауский был надеждой, героем и баловнем.

Зрелище было очень красиво, когда мы, миновав Большой бульвар, направились к широкой площади, где стоит королевский замок. Здесь я находился в среде своих преданных приверженцев. Каждый дом был увешан красной материей и украшен флагами и надписями. По обеим сторонам улиц были поставлены скамьи, и я проезжал между ними, кланяясь направо и налево, под градом криков, благословений и маханья платков. Балконы были покрыты нарядно одетыми дамами, которые хлопали в ладоши, кланялись и кидали на меня самые веселые взгляды. Поток красных роз свалился на меня; один цветок запутался в гриве моей лошади, и я, взяв его, засунул в петлицу мундира. Маршал мрачно улыбался. Я украдкой несколько раз взглядывал на него, но он слишком хорошо владел собой, чтобы показать, был ли он расположен ко мне или нет.

– Алая Роза за Эльфбергов, маршал! – сказал я весело, и он кивнул головой.

Я написал «весело», и это слово должно казаться странным. Но, сказать правду, я был пьян от возбуждения. В это время я верил, – я почти верил, что я воистину король; и со смеющимся, торжествующим взглядом, снова поднял глаза на покрытые красавицами балконы… и вздрогнул. Смотря вниз на меня, со своим красивым лицом и гордой улыбкой, сидела дама, бывшая моя спутница – Антуанета де-Мобан; я видел, что она также вздрогнула, ее губы задвигались, и она, нагнувшись, еще пристальнее стала смотреть на меня. Но я овладел собой, встретил прямо и открыто ее взгляд, хотя снова ощупал свой револьвер. А вдруг бы она громко закричала: – Это не король!

Итак, мы проехали; далее, маршал, повернувшись в седле, махнул рукой, и кирасиры, сомкнувшись вокруг нас, так что толпа не могла приблизиться ко мне. Мы покидали мои владения и вступали во владения герцога Михаила, и этот поступок маршала доказал мне красноречивее слов, каково было настроение этой части города. Но если судьба вознесла меня в короли, самое меньшее, что я мог сделать, это сыграть эту роль прилично.

– Почему такая перемена в нашем шествии, маршал? – спросил я.

Маршал закусил свой белый ус.

– Так безопаснее, государь! – прошептал он.

Я натянул поводья.

– Пусть передние кирасиры проедут дальше, – сказал я, – пока не будут в пятидесяти шагах впереди. Потом вы, маршал, полковник Зант и все мои друзья обождите, пока я не отъеду на пятьдесят шагов. И прошу вас, чтобы никто не ехал ближе ко мне. Я хочу, чтобы мой народ видел, как его король доверяет ему!

Зант положил руку на мою. Я оттолкнул ее. Маршал колебался.

– Разве меня не поняли? – сказал я, и снова закусив ус, он отдал приказания. Я видел, что старик Зант улыбнулся в бороду, хотя покачивал головой, глядя на меня. Если бы меня убили среди бела дня на улицах Стрельзау, положение Занта было бы очень трудное.

Может быть, следует упомянуть о том, что я был весь в белом, кроме сапог. На мне был серебряный с медными украшениями шлем, и широкая лента Розы красиво лежала на моей груди. Я бы не отдал справедливости королю, если бы, отложив скромность в сторону, не сознался, что я имел очень представительную наружность. То же думал народ, когда я, едучи один, вступил в мрачные, скупо украшенные, темные улицы Старого города; сперва раздался шепот, потом крики, и какая-то женщина, из окна над харчевней, крикнула старую местную поговорку: «Если рыжий, так настоящий», после чего я засмеялся и снял каску, чтобы она могла видеть, что я действительно рыжий и народ закричал «ура!»

Гораздо было интереснее ехать таким образом одному, потому что я слышал замечания толпы.

– Он бледнее обыкновенного! – сказал один.

– И ты бы был бледен, если бы вел подобную жизнь! – был далеко непочтительный ответ.

– Он выше, чем я думал! – сказал другой.

– У него решительный подбородок! – заметил третий.

– Его портреты не довольно красивы! – объявила хорошенькая девушка, очень стараясь, чтобы я услыхал. Без сомнения, это была простая лесть.

Но, несмотря на эти знаки одобрения и интереса, большинство народа приняло меня в молчании и косыми взглядами; портреты же моего дорогого брата украшали большинство окон, что составляло насмешливое приветствие для короля. Я порадовался, что он не видел этого неприятного зрелища. Он был человек вспыльчивый, и может быть, не отнесся бы к этому так спокойно, как я.

Наконец мы доехали до собора. Его большой серый фасад, украшенный сотнями статуй и одними из самых красивых в Европе дубовых дверей, в первый раз предстал передо мной, и меня охватило внезапное сознание моей смелости.

Все казалось в тумане, когда я сошел с лошади. Я смутно видел маршала и Занта и также смутно толпу великолепно одетых священников, ожидающих меня. Мои глаза еще видели неясно, когда я вошел в высокую церковь, и орган зазвучал в моих ушах. Я ничего не видел из блестящей толпы, наполнявшей ее, я едва различал величественную фигуру кардинала, когда он встал с епископского трона, чтобы приветствовать меня. Два лица, стоявшие рядом, только ясно выделились передо мной – лицо девушки, бледное и прекрасное, над которым возвышалась корона великолепных Эльфберговских волос (у женщин они великолепны); и лицо человека, налитые кровью щеки которого, черные волосы и темные глубокие глаза сказали мне, что, наконец, я нахожусь в присутствии своего брата, Черного Майкла. Когда он увидал меня, его багровое лицо побледнело в одну секунду, и его каска со звоном упала на пол. До этой минуты, я думаю, он не верил, что король действительно приехал в Стрельзау.

О том, что было дальше, я ничего не помню. Я стал на колени перед алтарем, и кардинал миропомазал меня. Потом я поднялся, протянул руку и, взяв у него корону Руритании, надел ее на голову, произнося старинную клятву королей; потом (если то был грех, да простится он мне) я причастился Святых Тайн перед всем народом. Потом снова зазвучал большой орган, маршал приказал герольдам объявить обо мне народу, и Рудольф Пятый был коронован; картина с этой величественной церемонии висит в моей столовой. Портрет короля очень похож.

Тогда дама с благородным лицом и великолепными волосами, трон которой поддерживали два пажа, сошла со своего места и подошла ко мне. И герольд прокричал:

– Ее королевское высочество, принцесса Флавия!

Она низко присела и, положив руку под мою, подняла ее и поцеловала. Одну секунду я колебался, не зная, что мне следовало сделать.

Потом я притянул ее к себе и два раза поцеловал в щеку, и она ярко покраснела; – а потом его священство кардинал скользнул перед Черным Майклом, поцеловал мою руку и подал мне письмо от Папы, – первое и последнее, которое я получил от этого высокопоставленного человека.

Потом подошел герцог Стрельзауский. Клянусь, что его шаг был неверен, и он смотрел направо и налево, как смотрит человек, думающий о бегстве; его лицо было покрыто белыми и красными пятнами; а рука так дрожала, что выскакивала из моей, и я почувствовал, что губы его были сухи. Я взглянул на Занта, который снова улыбался в бороду, и решительно исполняя свой долг, в том положении, к которому я был так чудесно призван, взял дорогого Майкла за обе руки и поцеловал в щеку. Я думаю, мы оба были рады, когда эта церемония окончилась!

Но ни на лице принцессы, ни на чьем другом я не видал ни малейшего сомнения или вопроса. Хотя, если бы король и я стояли рядом, она бы сейчас могла видеть разницу или, по крайней мере, после небольшого сравнения, но ни она, ни кто иной не подозревали, никому не могло прийти в голову, что я не король. Таким образом, сходство служило делу, и я простоял целый час, чувствуя себя уставшим и удовлетворенным, как будто я был королем всю жизнь; все целовали мою руку, и посланники являлись на поклон, а среди них старый лорд Тонгам, в доме которого, в Лондоне, я танцевал сотни раз. Слава Богу, старик был слеп, как летучая мышь, и не напомнил мне нашего знакомства.

Потом мы отправились обратно через улицы во дворец, и я слышал, как народ приветствовал Черного Майкла; но он, как рассказывал мне Фриц, сидел, кусая ногти, как человек, в раздумье, так что даже его друзья находили, что он должен был выказать более выдержки.

Теперь я находился в экипаже, рядом с принцессой Флавией, и какой-то грубый молодец закричал: «Когда же свадьба?» Пока он говорил, другой ударил его по лицу, крича: «Многие лета герцогу Майклу!», а принцесса залилась прелестным румянцем и стала смотреть прямо перед собой.

Но я находился в затруднении, потому что забыл расспросить у Занта о степени своей привязанности к принцессе, и как далеко дело зашло между ею и мной. Откровенно говоря, будь я королем, чем дальше оно бы зашло, тем более был бы я доволен. Я человек не хладнокровный и не зря поцеловал принцессу Флавию в щеку. Эти мысли промелькнули в моем мозгу, но, не будучи тверд на этой почве, я ничего не говорил; через минуту или две, принцесса, которая успела успокоиться, повернулась ко мне:

– Знаете ли, Рудольф, – сказала она, – вы кажетесь сегодня иным, чем обыкновенно!

Это было не удивительно, но замечание было тревожное.

– Вы кажетесь, – продолжала она, – более серьезным, более спокойным; вы почти озабочены и, уверяю вас, вы похудели. Не может быть, чтобы вы начали к чему-нибудь относиться серьезно?

Принцесса, казалось, была о короле того же мнения, как леди Берлесдон обо мне.

Я старался поддерживать разговор.

– А вам это нравится? – спросил я тихо.

– Вы знаете мои взгляды! – сказала она, отводя глаза в сторону.

– Я стараюсь делать то, что вам нравится! – сказал я, и когда увидел, что она покраснела и улыбнулась, подумал, что играю на руку королю. И так я продолжил. И то, что я продолжил, было совершенно правдиво.

– Уверяю вас, дорогая кузина, что ничто в жизни не волновало меня больше того приема, который встретил меня сегодня!

Она весело улыбнулась, но через секунду стала снова серьезна и прошептала:

– Заметили вы Майкла?

– Да, – сказал я и прибавил: – он выказал мало радости!

– Пожалуйста, будьте осторожны, – продолжала она. – Вы недостаточно, право, недостаточно, следите за ним. Вы знаете…

– Я знаю, что он желает получить то, что я имею!

– Да. Тише!

Тогда (и я не думаю оправдываться, потому что поручился за короля, более чем имел на то права, – я думаю она сбила меня с позиции) я продолжал:

– И, может быть, еще то, чего я не имею, но надеюсь заслужить в близком будущем!

Таков был мой ответ. Будь я королем, я бы счел следующие слова благоприятными:

– Мало у вас ответственности на один день, Рудольф?

Бум, бум! Трах, трах! Мы были у дворца. Ружья стреляли, трубы звучали. Ряды лакеев стояли, ожидая нас; помогая принцессе подняться по широкой мраморной лестнице. Я вступил законно, как коронованный король, в дом своих предков и сел за свой стол со своей кузиной по правую руку; по другую сторону сел Черный Майкл, а по мою левую руку его священство, кардинал. За моим стулом стоял Зант; а в конце стола я увидел, как Фриц фон-Тарленгейм осушил стакан шампанского немного ранее, чем то позволяло приличие.

Я же думал о том, что делает теперь король Руритании.