Царь Иксион

Сквозь туман, как видение сна,

Отливая живыми цветами,

Будто радуга, сестры, над нами.

Здравствуй, Ирис, Зефира жена!

Но богиня сегодня бледна,

Яркой ризы увита клубами.

Ваши ландыша щеки свежей,

Безмятежны девичьи отрады:

Рады стрелам вы жарких лучей,

Рады волнам вечерней прохлады,

Одного у отца, ореады,

Не просите — красавцев мужей.

Когда тени сгустятся черней,

А луна не осветит эфира,

Подарите улыбкой сатира,

Но не надо венчальных огней.

Разве ты уж не любишь Зефира?

Все сильнее, увы! и сильней

Я люблю дуновенье лилей

И венчанного ими кумира,

Но красавец от вечного пира

Средь златых сицилийских полей

Стал Борея со мной холодней,

И на ложе не знаю я мира.

Стали ночи черней и длинней,

Стало в радуге меньше огней

С той поры, как люблю я Зефира.

Ты не найдешь Зефира между нами,

Спроси о нем вечернюю звезду.

Мы не его увенчаны цветами

И не в твоем срывали их саду.

Я не за ним, за Герой я иду,

Она гостит в своем Самосском храме.

О, как тяжел, богиня, твой удел,

Как вечная томительна забота…

Когда своих нам не уладить дел,

Чужие нам улаживать охота…

Кронид слегка задет стрелой Эрота,

И сцен бы он семейных не хотел.

Царица чар! Тебе дивиться надо:

Иль негой слов, или обманом сна

Богов мирить умеешь ты одна…

Но кто ж очей Кронидовых услада?

Вы чарам нимф дивиться бы должны,

А не моим… Узнать была я рада,

Что во дворце, украдкой от жены,

Одна из вас… Дориппа-ореада.

Мы польщены, мы очень польщены.

Но удалить Дориппу все же надо…

Постой, жена Зефира! при дворе

Верховного ты видела, конечно,

Сегодня Иксиона… К очагу

Кронидову он вестником крылатым

Был отведен. Душа узнать горит,

Что сталось с ним… Он сердце мне растрогал.

Про гордого царя ты говоришь,

Что кровью был покрыт и всеми проклят?

Надменного узнала я, когда

Переступал порог он… Все невольно

На темное пятно мы обернулись.

Державный царь, и тот со ступеней

Своих спустился, чтобы видеть гостя.

Но гордо шел оборванный лапит.

Чела он не склонил, и даже ветви

Он не держал молящих.

К очагу

Кронидову пошел он за Гермесом,

Не кланяясь и не разжавши губ.

Молчание сковало нас, — мы ждали,

Что станет он молить и плакать, нем

И прям стоял пред ними олимпиец.

Так несколько мгновений пронеслось,

И на чело Кронида будто тучка,

Мы видим, набежала, но грозы

В ней не было; державный улыбнулся…

Как из-за тучи солнце иногда

Проглянет, и нахмуренные сосны

И гордые осыпаны, глядишь,

Златистыми лучами скалы, — лица

Улыбкою и наши засветились

Кронидовой.

И так сказал отец

Бессмертных и людей:

«Дитя, тебя я

Призвал сюда, чтобы простить», — и губ

Тут дрогнула у Иксиона складка.

«Я не хочу, — так продолжал Кронид,

Признаний и молений — за порогом

Пускай злодей и грешник остается,

Отверженный богами и людьми,

Живи у нас моим веселым гостем».

И шум слова его венчал, но был

То светлый шум. Кронид на трон высокий

Вернулся свой, — у царских ног его

С златой косой и белыми плечами,

Сверкавшими из-под небриды, нимфа

Влюбленная уселась, и играть

Ее косой рука Кронида стала.

А Иксион из нежных рук харит,

Как из руки художника картина,

Пленяя глаз, выходит, обновлен,

И свеж меж нас явился, и прекрасен.

С его ланит недуга и страстей

Тяжелое упало иго. Пурпур

Сияющий плечо ему покрыл,

Заколотый аграфом многоценным,

И волосы на голове царя,

Как завитки, клубились гиацинта.

Тут с чашами, как повелел Кронид,

Из тени две богини вышли. Геба

Была в тунике розовой, как утро,

И с золотою чашей. А за ней

Печальная и в пепельных одеждах,

Потупившись, стояла муза Лета,

И кубок был серебряный в руках

Обвит змеей у девы среброглавой.

От дочери Эриды мы гурьбой

Отхлынули пугливо: вид ее

Хранил глубин подземных отраженье.

И Зевс оказал лапиту:

«Сам решай,

Которую ты чашу выпьешь. Геба

Амвросией язык твой усладит,

И смерти не познаешь, а у девы,

Которая печально вежды клонит,

Забвения холодную струю

Ты обретешь в ее нездешнем кубке».

И первою неслышно, точно тень

Ступая, дочь Эриды к Иксиону

Приблизилась и стала, и в царя

Она, подъяв ресницы, взор глубокий

И черный, как земля, вперяет молча.

И без улыбки к розовым губам

Ему печальный кубок придвигает.

Минутное сомненье по лицу

Его скользнуло, вижу, но рукой

Решительной он отклоняет чашу…

И тихий стон послышался… Эфир

Объемлет дочь Аида… Ризы серой

Расходится унылое пятно,

И кубок, и змея, и все исчезло.

Тут весело воскликнули кругом

И боги и богиня. И неспешно,

Победою заранее гордясь,

Свой подает красавцу кубок Геба…

И светлый хор младых твоих подруг

Блаженное воспел рожденье бога.

Не видела я пира, и тебе

Я не могу сказать, что дальше было,

Но думаю, что розовый венок

Возлегшему с богами Иксиону

Надел Эрот… Тот маленький… его

Ты видела и крошкой любовалась…

С утра ко мне сегодня он пристал,

Чтобы ему свила из роз пурпурных

Пышнее я венок. Я нарвала

У Геры роз, в саду ее — душистей

Не знаю я и ярче, — и Эрот

В восторге был, конечно… Любят дети

И у богов за трапезой бокал

Допить порой тайком от няни, нимфа,

Но не таков мой маленький Эрот:

Он, как орленок, когти потихоньку

И крылышки попробовать не прочь,

А иногда и укусить, целуя…

Но солнце уж клониться начинает,

И мне пора… На перепутьи ваш

Мы навестим веселый табор с Герой.

Не забывай, Ирида, ореад.

Сюда идет блаженный фессалиец…

Что будет здесь он делать? Поскорей…

Мы спрячемся… Хотите, ореады?

И шум, и блеск чертога, точно сон

Горячечный, мне утомили сердце…

Так вот он, тот Олимп, который наш

Ласкал одним названьем в старых сказках

Ребячий слух. «Там с белою волной

Лазурная в эфире не сольется»,

Мне няня говорила… Но волны

Я не искал лазурной над собою…

И в золотых и в темно-синих там

Глазах огни я видел, и желанья

В них зажигал я даже, может быть…

Но мало ль и у нас фригийских пленниц

Кокетливых, душистых, молодых?..

Как дышится легко здесь… И прохладой

Какой ущелье веет… До зари

Останусь здесь, средь этих темных елей,

Один… совсем один… Мы с Лиссой тут,

Я помню, ночевали. Пусть же богу

Они шумят теперь…

Иль точно бог,

Амвросии вкусивший, я? Но где ж

Дерзание? Где знойный жар желаний?..

Где сил покой божественный?.. Клеймо

На мне горит убийцы, и Крониду

Его с души измученной не смыть

Елеем уст его осеребренных.

О, грешные, о, страшные слова!

Как чувствуешь себя ты, Иксион,

Скажи, в твоих нетленных ризах? Юность

С тобой опять. Ты можешь с алых губ

Душистые срывать лобзанья… Впрочем,

Коль угодить сумеешь господам,

Ты прихотью Державного себе

Добудешь вновь, пожалуй, царство…

Нищим

Там видели рабы тебя… Иди ж

Фессалии показывать свой пурпур,

Как паразит счастливый.

Сколько раз

Я тосковал еще ребенком — путы

Сорвать мое горело сердце… Вот

Разорваны лежат они… И что же?

Решусь ли я душистое кольцо

Богов порвать? Иль в сонме их навек

Игрушечным божком останусь мирно?

Когда мне кубок свой там, во дворце,

Печальная протягивала дева,

Я оттолкнул ее. Я не хотел

Забвенья их, души их белой… сердцу

Чего-то жалко стало… А чего?

Безумия? Позора? Мук голодных?

Нет, я жалел мечты, я аромат

В тот миг вдыхал дерзаний безнадежных.

Он болен?.. Счастьем он, быть может, опьянен?

Уж не царька ничтожного в мечтах

Толкал в огонь я, не закон, богами

Придуманный, чтоб человек дрожал

Пред волей их, — я рушил дерзновенно…

Нет, сон души… был ярче: гневно брови

Косматые под царственным челом

Задвигались у бога… перед дерзким…

Мечты… мечты!.. Да есть ли паразит,

Чтоб не мечтал с надрывом сладострастным

Хозяину за ласки заплатить,

Седых кудрей его терзая пряди

Иль на его покорную страстям

И нежную подругу зарясь жадно,

. .

Или тот бог крылатый угадал,

И с божества я точно слепок бледный?

. . .

Но что со мной? Как будто кто из рук

Мне вынул меч и дал держать ребенка…

И негою, и трепетом мечта

Объята Иксиона… Воля гаснет…

Как эти розы сильно пахнут… Мне

Они щекочут шею. Точно шепчут

Их лепестки невнятные слова

Мне на ухо. Ваш розовый язык,

Цветы, мне непонятен. Я не богом

На свет рожден…

Тот мальчик, что венчал

Меня, заколдовал вас, верно, розы.

. . .

И грезятся мне черные, как ночь,

Две душные волны, как будто запах

Божественных волос и силуэт

Прически вы запечатлели, розы.

На белое чело они упали

Так тяжело, те волны, но чела

Над синими и влажными глазами

Коснуться не посмели… и легли

На две других прозрачно-нежных розы…

. . .

Не надо… Нет… не надо. Я цепей

Носил уже довольно… Этой страсти

Я не хочу, Эрот.

Рисуешь ты

Мне всю ее… Под солнцем величавей,

Под солнцем нет прекрасней, и луна

Такой косы еще не целовала.

Но Дива с золотой была косой?

О нежные богини! Исцелите

Мне сердце… Вам Эрот не надевал

Еще венков на пире… Кто же скован

С моей душой, скажите…

Я ее

Как будто вижу, нимфы… Влажно-синий

Мерцает взор сквозь завесы ресниц,

Уста ее так алы и так горды,

А мрамор шеи так и тепл, и бел,

И грудь ее высокая не страсти

Таит, а то, что выше всех страстей,

Спокойное сознанье сил… Пред дивной

Я не могу дерзать… но не молить

Я тоже не могу, младые нимфы.

Тебе назвать ее не смею, царь,

Но воздух полн ее очарованьем.

Она должна быть близко…

Как росой

Окроплены, сильней благоухают

У нас цветы… Приветней ели шум,

И самые лучи как будто ярче

На небесах горят… Ты слышишь, гость,

Ее коней копыта… Чу… колес

Жужжание… Смотри… Ее рабыни

Самосские… О нимфы! в хоровод

Скорей, скорей совьемся. Слава дивной!