Царь нигилистов 4

Глава 22

«Бензин не сжигаем! — гласило послание. — Окупится».

На словах Мамонтов велел передать, что был на встрече с Великим князем Александром Александровичем, который вскользь упомянул бензиновые двигатели. А юный Великий князь, как известно, ничего не говорит зря.

«Ну, кому нужен этот бензин! — думал приказчик. — Столько в аптеки не продашь. Всегда и все его сжигают. Не дай Бог ещё взорвётся! На воздух взлетим. Мало ли что ляпнул царевич».

Пока они спускались по лестнице, Гогель все-таки получил доступ к великокняжескому уху.

— Александр Александрович! — шепнул он. — Надо по крайней мере извиниться перед ректором.

— Да, конечно, — кивнул Саша. — Будет прилично послать лакея?

— Да, но надо что-то подарить.

На это Саша не рассчитывал.

— У меня осталось 20 рублей, — честно признался он.

— Ничего страшного, — сказал Гогель, — у меня есть несколько вещей.

— Ваших?

— Нет, из Кладовой Камерального отделения.

— Что за кладовая?

— Склад вещей для высочайших подарков в Зимнем дворце. Ни одно путешествие без этого не обходится, так что я взял под роспись несколько штук. Ректору будет прилично подарить золотые часы с гербом за гостеприимство.

— За чей счет гуляем? — поинтересовался Саша.

— За ваш, Александр Александрович, — усмехнулся Гогель, — вы имеете право потратить на подарки до 10 тысяч рублей серебром в год.

— Сколько? — переспросил Саша.

— Десять тысяч рублей серебром, — терпеливо повторил Гогель. — Но, конечно, всё только с моего разрешения.

— А если я захочу купить нефтяную вышку? — спросил Саша.

— Это к государю.

Саша так и думал.

— А я за чей счёт гуляю? — поинтересовался он.

— За счёт Государственного Казначейства.

— Неограниченный кредит?

— Нет, Александр Александрович. Вам, как сыну императора, положены выплаты 100 тысяч рублей в год. До совершеннолетия.

Вот это да! Оказывается, у него есть ещё одна неслабая зарплата, кроме штабс-капитанского жалования. Саша давно предполагал, что у него должны быть некие бешеные деньги.

— А с совершеннолетия? — осторожно поинтересовался Саша.

— Пятьсот тысяч в год, — отрапортовал Гогель. — Но из сумм Удельного ведомства. Между прочим, это «Учреждение об императорской фамилии» государя Павла Петровича. Вы же любите законы читать, Александр Александрович.

Из юридических документов той эпохи Саша читал только Акт о престолонаследии.

— А во сколько обойдутся золотые часы для Альфонского? — спросил он.

— Рублей 300–500, — сказал гувернер.

По сравнению с упомянутыми сумма казалась смешной.

— Хорошо, — сказал Саша. — Пошлите Альфонскому часы. С лакеем. И моими извинениями. И я хочу знать, сколько у меня потенциальных денег, даже если я не могу ими распоряжаться. Вы сможете предоставить эти цифры, Григорий Федорович?

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Хорошо, — кивнул Гогель.

— И можно посмотреть вашу шкатулку? Из которой золотые часы. Альфонский у нас явно не последний одариваемый.

— Да, конечно.

До особняка Морозова оказалось не то, чтобы очень близко. Обогнули Кремль в районе Китай-города, выехали на набережную Москвы-реки, по деревянному мосту пересекли Яузу в том месте, где почти сто лет спустя построят одну из сталинских высоток, свернули на набережную и остановились где-то в районе Таганки.

Солнце успело сесть. И небо на западе сияло алым.

Особняк Саввы Васильевича оказался большим двухэтажным домом с портиком и колоннами. От дворянского не отличить. Обстановка внутри тоже была вполне классической.

Поднялись на второй этаж в столовую с арочными окнами. Стол был накрыт человек на шесть. И все встали навстречу гостю.

Хозяйка Ульяна Афанасьевна оказалась старушкой лет за восемьдесят в платье европейского фасона, даже с кринолином, но зато в огромном, расшитым золотыми «огурцами» и украшенным бахромой платке. Платок переливался алым в свете свечей, ниспадал по плечам и был не завязан, а заколот булавкой под подбородком.

Невестка хозяйки Мария Федоровна, жена Тимофея Саввича, являла собой процесс европеизации по мере смены поколений. Одета она была совершенно по парижской моде, а на голове вместо платка имела прическу с прямым пробором, правда, увенчанную неким сооружением из белого кружева, больше напоминавшим шапочку, чем платок. Саша предположил, что это чепчик.

Обе дамы, по уверенным манерам и жесткости взглядов, вызывали ассоциации с Вассой Железновой: одна в молодости, другая — в старости. Саша был готов побиться об заклад, что именно они держат семейную кассу. Как только уживаются эти две тигрицы в одном загоне? Впрочем, у Тимофея Саввича, наверняка, отдельный особняк.

В центре стола само собой покоился здоровый осетр. Саша посмотрел на него с тоской, как на недостижимую вершину.

После молитвы с двоеперстием Савва Васильевич разрешил кушать.

— А что сегодня рыба весь день? — поинтересовался Саша.

— Так постный день, батюшка, — объяснила старшая тигрица, — пятница.

— А! — понимающе улыбнулся Саша. — Положите мне тогда кусочек вот этого транспортного средства для въезда в рай!

И указал глазами на осетра.

Собственно, Саша понял, что найдет рыбине применение.

Дело в том, что от дверей к столу с достоинством ступало пушистое рыжее чудо с хвостом трубой и зелеными глазами.

— Ой! Прелесть какая! — не удержался Саша.

Как только он вынес почти год в семье собачников!

Чудо потерлось о его ногу, мяукнуло и запрыгнуло на колени. Потопталось мягкими лапами, свернулось клубком и включило «трактор».

Саша отщипнул вилкой маленький кусочек от своего осетра и положил на ладонь. Он живо представил статью в «Колоколе» в разделе «Августейшие путешественники»: «Как Великий князь Александр Александрович кормил осетром кота купеческого». Да, да! В нищей стране! С оборванными крепостными, босыми поденщиками и нищими батраками.

Но не покормить чудо было совершенно невозможно!

Кот купеческий лениво понюхал осетровый кусочек и нехотя слизнул, явно, только из вежливости. Зато дал себя погладить.

Это королю прилично иметь целую свору гончих, легавых, комнатных собачек и прочих верных псов. А для серого кардинала мудрый дипломатичный кот — это самое оно.

Саше вспомнился мультфильм «Пёс в сапогах», по мотивам «Трёх мушкетёров», где вместо мушкетёров фигурировали королевские пудели, а вместо гвардейцев кардинала — боевые коты. Мультипликаторы постарались представить котов в самом неприглядном виде, так что Саше было за них обидно. Как и за прогрессивного Ришелье, который возродил Сорбонну, основал Французскую академию и поднял предпринимательство и торговлю.

На этой мысли Саша вспомнил о том, что зарплату в сто тысяч, несмотря на её виртуальность, по-хорошему надо отрабатывать, то есть очаровывать, приобретать союзников и оказывать влияние на людей. А как это делать он твердо выучил ещё во времена Перестройки, когда проштудировал знаменитый опус Дейла Карнеги.

Счастливая улыбка вследствие обретения кота уже присутствовала, так что осталось проявить искренний интерес к хозяевам.

— Савва Васильевич, а с чего началось ваше дело? — спросил он.

— Ну, как? — неторопливо начал Морозов-старший. — Был я крепостным в селе Зуево под Москвой. За любую работу брался: хоть пастухом, хоть извозчиком. Потом на фабрику нанялся ткачом. И платил мне хозяин Кононов 5 рублей в год ассигнациями. И всё бы так и шло своим чередом, если бы не выпал мне жребий идти в солдаты. Рекрутский билет дорого стоил…

— Рекрутский билет? — переспросил Саша. — Что это?

— Зачетная квитанция, — объяснил Гогель. — От рекрутской повинности можно откупиться.

— Совершенно официально? — удивился Саша.

— Да, — кивнул гувернер.

Есть в этом своя правда. Всё-таки деньги в казну идут, а не товарищу военкому.

— И сколько стоит квитанция? — спросил Саша.

— Сейчас 570 рублей, — просветил Григорий Федорович.

— Наверное, для крестьянина невообразимые деньги? — предположил Саша.

— Не то слово! — вздохнул Савва Васильевич. — Но можно было вместо себя охотника поставить.

— То есть нанять за свой счет? — спросил Саша.

— Ну, да, — кивнул Морозов.

— Они пьяниц ищут по кабакам и нищих бездельников, — заметил Гогель. — Если не похуже: воров да бродяг! Вот такие у нас рекруты!

И его взгляд стал жёстким.

— В общем, за 150 рублей мы охотника и нашли, — продолжил Савва Васильевич.

— Сто пятьдесят рублей при доходах в пять рублей в год — тоже запредельно, — сказал Саша. — Крестьянская община помогла?

— Да, какая там община! — усмехнулся Морозов. — Хозяин фабрики помог, Кононов. Он и дал деньги в долг.

— За тридцать лет можно отдать, — посчитал Саша.

— Это, как работать, — улыбнулся Савва Васильевич. — Мы на сдельную работу перешли, и за два года расплатились. Я тогда женился, а за Ульяной Афанасьевной приданое дали: 5 рублей золотом. Мы станок ткацкий купили и сами стали работать. Ульяна — дочка красильного мастера, так что я ткал, а она красила, да так, как никто не умел. Сначала я товар сам в Москву носил. Сложу, бывало, ленты шелковые да кружева наши в котомку — и сто верст пешком. А потом уж купцы московские к нам навстречу стали выезжать за товаром. Так что к Отечественной войне у нас было десять станков и 20 работников. В год выходило барыша больше тысячи рублей.

— И вы по-прежнему были крепостным?

— Да, не отпускал барин. Никак по цене сойтись не могли. В двадцатом году только и выкупились. За 17 тысяч рублей.

— Дороже особняка Гучкова!

— Да, — согласился Савва Васильевич, — подороже будет.

Саша вспомнил из 21-го века издевательское слово «швабода». Как так будущий миллионщик ни за что отдал 17 тысяч!

— Не жалеете? — спросил Саша. — Огромные ведь деньги!

— Как о таком жалеть-то, касатик? — подключилась Ульяна Афанасьевна. — Воля ведь.

— Какой «касатик»! — возмутился Гогель. — Это великий князь!

— Оставьте, Григорий Федорович, — улыбнулся Саша, — мне очень нравится.

И погладил кота, который и не думал покидать насиженного места у него на коленях.

— А твердых цен не было? — спросил Саша. — То есть, сколько помещик сказал — столько и заплатили?

— А куда деться? — вздохнула Ульяна Афанасьевна. — Чего ему отпускать барину-то, оброк-то великий. Мог и вовсе не отпустить.

— И такое бывало, — подтвердил Савва Васильевич.

— А община старообрядческая не помогла с 17-ю тысячами? — спросил Саша.

Из прошлой жизни он вспомнил версию о том, что старообрядческие купцы были не владельцами своих капиталов, а просто распорядителями общинных денег, которые где-то после Крымской войны благополучно присвоили. Но не сходились концы с концами.

— А чего нам помогать? — спросил Савва Васильевич. — Мы же не нищие, не голодаем, не схоронили кормильца. Чем мы такие особенные? Деньги на выкуп никто не будет собирать.

— А на фабрику? — поинтересовался Саша.

— На фабрику общинные деньги? — переспросил Морозов. — Вы всё секрет да подвох ищите, Ваше Высочество, а нет секрета. Работай с зари до зари, носи шелка за сто верст на своих двоих — вот и весь секрет. После победы над французом, и правда дела в гору пошли. Москва-то сгорела вместе со всем ткацким производством. Так что спрос был большой.

А потом землю купили в Никольском у нашего бывшего барина Гаврилы Рюмина. И там построили мануфактуру. И мануфактуры в Богородске, Москве и Твери. Всё на ручных станках. Только десять лет назад Кноп нам паровые машины поставил в Никольском и завез англичан. Теперь у нас там Англичанская улица.

— И вы сами всем эти управляете? — спросил Саша.

— Нет, Ваше Высочество, старшие сыновья Елисей и Захар давно уже отделились, а тем, что осталось Тимоша управляет, младший мой.

— А почему Тимофей Саввич? — спросил Саша.

— Тимоша родился свободным, — сказал Савва Васильевич, — после того как мы выкупились.

— Это важно? — поинтересовался Саша.

— А как же? — усмехнулся Морозов-старший. — Он другой человек. Без страха.

— У вас по-прежнему шелковое производство?

— Нет, полностью на хлопчатую бумагу перешли.

— Среднеазиатский хлопок?

— Среднеазиатский?

— Из-под Бухары и Хивы?

Савва Васильевич с Тимофеем Саввичем переглянулись.

— Там неспокойно, — заметил Морозов-младший. — И хлопка мало. Они его и не продают почти.

— И где покупаете? В Персии?

— Да, немного, — кивнул Тимофей Саввич, — Но в основном в Североамериканских штатах.

— Из-под Ташкента, мне кажется, будет дешевле возить, — заметил Саша.

— Кокандское ханство… — Тимофей Саввич с сомнением покачал головой. — Кокандский хлопок коротковолокнистый. Хороший они сами в Америке закупают.

— Я не специалист, — признался Саша. — Но нельзя на одну Америку надеяться. Там тоже может стать неспокойно.

— Пока Бог миловал, — сказал Савва Васильевич.

— А вы паи Никольской мануфактуры не продаёте? — поинтересовался Саша.

Савва Васильевич переглянулся с Тимофеем Саввичем, а Тимофей Саввич — с Марией Федоровной.

— Смотря кому, — резюмировал Тимофей Саввич.

— Если вдруг будете продавать, то мне это интересно, — сказал Саша.

Конечно, не так перспективно, как нефтяная вышка, зато надежно. Полвека точно протянет. Судя по особняку с башней, украшенной ракушками, которую построят в конце 19-го века напротив того места, где еще полвека спустя появится метро «Арбатская».

Упомянутый особняк Арсения Морозова, одного из потомков Саввы Васильевича, Саше, откровенно говоря, нравился, хотя и назывался в народе «Дом дурака». Якобы матушка владельца, увидев сие чудо, заявила сыну: «Раньше я одна знала, что ты дурак, а теперь вся Москва об этом знает».

Господа Морозовы умели найти своим деньгам применение и похуже. Вот на кой надо было финансировать большевиков?

— Учтём, — пообещал Савва Васильевич, — как соберемся паи продавать.

Саше выделили большую комнату, отделанную в классическом стиле и обставленную дорогой и тяжелой мебелью. Больше всего его радовала нормальная широкая кровать (вместо родной раскладушки) и тот факт, что Гогелю отвели отдельное помещение.

На сон грядущий, они сели в Сашиной комнате за круглый чайный столик у высокого окна на предмет решения финансовых вопросов.

За окном горел газовый фонарь, освещая отцветающий куст сирени и влажные от росы булыжники мостовой.

Начали со шкатулки, заполненной штатными походными подарками. Имелось золотых часов с двуглавым орлом: больших 3 штуки и двое поменьше. Брошек пять штук, булавок золотых с камушками (жемчуг, бирюза и гранат, вроде) — четыре штуки, перстней золотых с камнями (разными) — пять штук, табакерок золотых — три штуки, портретов Сашиных в возрасте лет двенадцати, миниатюрных, в медальонах, в золотой оправе с мелкими бриллиантами — три штуки.

— Здесь никак целое состояние! — поразился Саша.

— Ну, что вы, Александр Александрович! — возразил Гогель. — Ничего дороже 600 рублей.

Григорий Фёдорович протянул Саше опись.

Ну, да, на четыре с лишним тысячи. Для кого-то и состояние. Цены брошек начинались, как ни странно, от сорока рублей, булавок — от сотни. А золотых часов — от ста пятидесяти.

Саша вынул двое покрупнее и сказал:

— Для Саввы Васильевича и Тимофея Саввича. Альфонскому такие же ушли?

— Ректору — да, — кивнул Гогель, — но он действительный статский советник. Понимаете, Александр Александрович, есть определенные правила. Цена подарка должна соответствовать чину. А Морозовы не при чинах. Они даже не мануфактур-советники.

— Почему?

— Старообрядцы, — объяснил Гогель.

— И что можно подарить человеку не при чинах? — поинтересовался Саша.

— Что-нибудь рублей за 40–50, — проинформировал гувернер.

— За 40–50? — переспросил Саша. — Купцам первой гильдии?

— Таковы правила, — возразил Гогель.

— К чёрту правила! — сказал Саша. — Эти господа могут золотыми часами ёлку рождественскую наряжать, а мы им безделушки будем дарить за 40 рублей?

— Дело не в том, сколько стоит подарок, а от кого получен.

— Это купцы! Уж эти умеют деньги считать. Не дай бог обидим!

— Ну, можно и за 100, — смирился Гогель.

Саша глянул в опись. «Часы золотые большие» стоили по 450 рублей.

— То, что я выбрал, — отрезал Саша. — С папа́ сам объяснюсь.

Гогель вздохнул.

Саша извлек из шкатулки ещё одни большие золотые часы.

— Это Гучкову, — прокомментировал он. — Ефим Федорович — мануфактур-советник.

— Мануфактур-советник соответствует восьмому классу, — возразил Гогель.

— И какова цена подарка для восьмого класса?

— Рублей 150. Максимум.

— Не пойдет, — сказал Саша. — У него влияние генеральское. Табель о рангах отстает от времени.

Гогель, кажется, смирился.

— А теперь Ульяна Афанасьевна с Марией Федоровной… — продолжил Саша.

И задумался. Жалко, что нет с собой дамы проконсультировать. Вот бы Жуковская не помешала.

И на свой страх и риск выбрал две брошки по триста рублей за штуку: одну с опалом и одну с бирюзой. И дополнительную булавку с жемчужиной для Ульяны Афанасьевны. Ну, платок закалывать.

Полупрозрачный опал сиял в свете свечей радужными вкраплениями. Бирюза была гладко отшлифована, покрыта узором из черных прожилок и оправлена в золото.

Ну, будем надеяться, что дамам понравится.

И Саша подумал о том, что остановиться в гостинице было бы значительно дешевле.

— Ну, с этим расправились, — заключил он. — Теперь вы мне обещали о моих доходах и расходах отчитаться.