Царь Соломон

Глава 4
«И ГОВОРИЛ ОН О ДЕРЕВАХ» — ПРЕМУДРОСТЬ СОЛОМОНА

До сих пор Соломон представал перед нами как царь, чей тяжелый характер постоянно менялся. Он выбирал для себя мир, преодолевая и отбрасывая назад устаревшие привычки. Его дело мира нашло выражение в конкретных действиях: матримониальной политике, административной реформе, посредством которой сглаживалось внутреннее напряжение в Израильском царстве, в военной области, где все направлялось на разоружение, а также строительство оборонительных объектов, в стремлении к развитию, что выражалось в копировании экономических и технологических навыков, принадлежавших соседним странам.

Библейское предание усматривает во всем этом отражение мудрости Соломона, раскрывающейся нам пока двояко: в «единоличной» мудрости судьи, которая в своей сути отражает мудрость мира, и в житейской мудрости, когда самые сокровенные отношения людей — таинство и праздник любви, красоты, плоти — свободны от религиозных догм. Так жизнеутверждалась радость, свобода чувственности, чему вряд ли осталось место в будущем. Библия отдала должное, провозгласив его не только «мудрым» судьей, но и поэтом, «изрекшим» притчи и песни.

К сожалению, Библия о способности Соломона к поэзии говорит очень скупо. Вот так, например:

«И дал Бог Соломону мудрость и весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян. Он был мудрее всех людей, мудрее и Ефана Езрахитянина, и Емана, и Халкола, и Дарды, сыновей Махола, и имя его было в славе у всех окрестных народов. И изрек он три тысячи притчей, и песней его было тысяча и пять; и говорил он о деревах, от кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены; говорил и о животных, и о птицах, и о пресмыкающихся, и о рыбах. И приходили от всех народов послушать мудрости Соломона, от всех царей земных, которые слышали о мудрости его» (3 Царств 4.29).

Подобное описание поэтической мудрости Соломона скорее восхваляет, не столько открывает тайну, сколько выказывает восторг. Кажется, во внимание берется только отражение, а не сам источник света. Не приводится ни одной притчи Соломона, ни одной из его песен. Немыслимое количество песен и стихов надо понимать как метафору.

Но все же некоторые черты мудрости Соломона видны: во-первых, мудрость Соломона состоит в тесной связи с мудростью других народов, например с восточной, главным образом месопотамской и египетской, дошедшей до нас в многочисленных памятниках. Таким образом налицо еще одно доказательство широты отношений царского двора. Это повлекло за собой позднее ни с чем не сравнимую известность, что особо подчеркивают библейские авторы во 2-й книге Паралипоменон (9.22).

Мудрость Соломона превзошла мудрость всех дру гих царей. Известны также имена некоторых мудрецов, действующих только на страницах Библии. Это могло быть связано с тем, что искусство мудрости передавалось учителями из уст в уста.

На имена учителей мудрости следует обратить внимание, поскольку они не соответствуют ни израильским, ни древневосточным, например Ефан и Еман. Позднее имена были переделаны на израильский манер и просматриваются у предков племени Иуды (1 Паралипоменон 2.6). Некто Еман еще раз появляется в качестве храмового певца левитов (1 Паралипоменон 6.18). Ефан и Еман упоминаются также как сочинители псалмов (Псалмы 87.1; 88.1). Но все это уже более поздние наслоения, которые пытаются свести на нет чужеземное происхождение учителей мудрости, превратив их в местных.

Интересное наблюдение связано с именем Калкол. Оно начертано на большинстве табличек из слоновой кости бронзового периода, найденных в Мегиддо. Иероглифическая форма его — «Куркур». Египетская письменность не имеет буквы «л», так что имя можно прочесть «Кулкул». А текст, относящийся к XIII веку, гласит о некоей Кулкул как воспевающей бога Птаха, покровителя Аскалона. Так как в хананейском и еврейском языках мужские и женские имена похожи, то упоминание о певице не должно вводить нас в заблуждение.

Имя «Махол» тоже вполне можно объяснить. В нем есть созвучие «hll» (ср.: Halleluja), что по-аккадски означает «танец, пение». Так о чем же нам говорят странные имена, которые служат мерилом премудрости Соломона? Речь, вероятно, идет о доизраильских родовых именах культовых певцов и певиц. А это значит, что их позднейшее возведение в ранг основателей иерусалимского объединения певцов имеет под собой древнюю основу.

Но мудрость Соломона не следует сводить к культовому пению. Тут мы остановимся на Книге премудрости Соломона, о которой известно, что в ней заключена «мудрость природы». Не стоит этому верить, тем более нас убеждают в том, что библейская Книга премудрости Соломона попросту кратко излагает умные мысли царя. Как раз Библия придает им другую форму, которую мы могли бы обозначить что-то вроде «житейской мудрости». Исходя из этого исключительное проявление природы нигде не ставится во главу угла. Таким образом попытка изобразить Соломона «исследователем природы» все еще остается притянутой за уши.

Многое можно отдать, чтобы получить более точные сведения об истинной «мудрости природы». Ключом к восстановлению истины может служить то место, где говорится, что Соломон писал о «деревах», от «кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены». Таким образом, Соломону важно было охватить все феномены «растительной» природы. При этом ливанский кедр и иссоп взяты как примеры самого большого и самого маленького растений. Неприметный иссоп (ezob), пожалуй, не то, что иссоп, известный в ботанике как Hessopus officinalis — тот не растет в Палестине, — скорее, это майоран. Его высушенные листья использовались для пряного напитка из пшеницы и растительного масла, которому отводилось большое место в приготовлении к пасхе, а также в ритуалах очищения. Соломон не только раздумывал о растительном мире, но и о животном, при этом желая охватить все по порядку, — «наземных животных, птиц, гадов и рыб».

Соломонова мудрость явно нацеливалась на упорядоченное понимание целостности растительного и животного мира. Таким образом становится понятно, что он искал возможность приобщиться египетской «мудрости природы». Именно оттуда известна «наука перечней». Вспомним «Ономастикой Аменемопа», датированный 1100 до н. э., который открывается следующими словами:

«Начало учения, для наставления невежд, для понимания всех вещей, которые есть то, что создал Птах, а Тот записал: небо с его звездами, земля со всем, что на ней есть, что изрыгают горы, что мочит вода, все, что освещает солнце, что на земле растет, — все вспомнил пишущий божественную книгу в ученом доме Аменемопа».

После такого введения, более или менее сохранившегося, сделано 610 записей, перечисление феноменов природы, профессий, сословий, племен, городов и зданий, видов зерна, блюд и напитков, рыбы и т. д. Одним словом, в форме энциклопедического словаря перечисляются природные, общественные, географические и бытовые явления.

Уже за 500 лет до «Ономастикона Аменемопа» в Египте имелось более короткое, похожее произведение — перечень, дающий сухое перечисление различных предметов. Образцы «списочной науки» известны также и в вавилонском пространстве. Шумеры создали уже во втором тысячелетии 24 дощечки, которые называются «Хубулла» и содержат тысячи записей. Вначале речь шла, пожалуй, только о собрании и упорядочении всех письменных знаков, из чего постепенно развилось фундаментальное учение о смысле всего сущего.

Древневосточная «наука перечней» была наверняка точкой отсчета «мудрости природы» Соломона. Только эта «мудрость», кажется, ограничивается упорядоченным перечислением растений и животных. Во всяком случае, в библейском повествовании нет указаний на космические, географические и социальные феномены. Еще одно отличие состоит в том, что Соломонова «мудрость природы» уже переступила рамки религиозных догм в отличие от «Ономастикона Аменемопа», где подчеркивается роль Бога-Творца Птаха и бога письменности Тота.

Такое впечатление, что Соломонова мудрость приблизилась к природе так же естественно и рационально, сбросив религиозные оковы, — предположение тем более вероятное, если посмотреть на это с позиции обретения Соломоном права на суд и открытости чувств.

Но в чем же состоит уникальность мудрости Соломона? Тут мы подходим к третьему пункту характеристики: Соломон выразил себя в поэтических притчах и песнях, египетская и вавилонская мудрость, напротив, предстает лишенной всякой поэтики, сухой, «наука перечней», одним словом.

Как было бы чудесно, имей мы в нашем распоряжении письменные источники Соломоновой «мудрости природы». Нет этого, к сожалению. Но при наличии сего прискорбного факта, следы Соломоновой «мудрости природы» все же можно найти. Попробуйте прочитать некоторые тексты «глазами Соломона», например историю о сотворении мира. Там описывается творение мира Господом в семь дней. Даже поверхностное чтение выдает нам нечто достойное внимания. Объекты творения предстают в форме перечня: свет (первый день), небеса (второй день), земля и море, растения (третий день), солнце, луна и звезды (четвертый день), рыбы и птицы (пятый день), скот, гады, твари земные и человек (шестой день). Седьмой день свободен от творения, Господь отдыхает — соблюдение субботы (Sabbath). Распределение актов творения на шесть дней неравнозначно и является признаком того, что библейские авторы приводили первоначальное перечисление «Перечня природы» в соответствие с религиозным положением о субботе.

«Мудрость природы» охватывает мир животных и растений, но о людях в ней нет и речи. Этим она отличается от библейской версии акта творения. Насколько это убедительно? Скорее сомнительно. Давайте внимательнее посмотрим, как в библейском сообщении о сотворении мира появляется человек: «И сотворил Бог человека по образу Своему… мужчину и женщину сотворил их» (Бытие 1.27).

Сколько было усилий чтобы понять это предложение; легионы экспертов пытались расшифровать загадочные слова о «богоподобии» человека, под чем понималась то фигура, то прямохождение, то приоритет человеческой силы и пр. Тем не менее один псалом дает нам более точные сведения:

«Когда взираю я на небеса Твои — дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его: овец и волов всех, а также полевых зверей, птиц небесных и рыб морских, все, преходящее морскими стезями» (Псалом 8.4).

Становится ясно, что богоподобие состоит в господствующем положении человека. Это соответствует аналогичным представлениям у египтян, когда царю приписывают богоподобие: «отражение Рэ, Амона, Ато-на», «священное отражение» фараона Аменофиса III (1417–1377 до н. э.) Бог называет «мое отражение, творение моих членов». Из Египта подобное воззрение перекочевало в Израиль. И уже не иначе, чем на Соломоновом царском дворе должна была осесть эта идея.

Во всяком случае, в 8-м псалме названы ключевые слова «мудрости природы» — земные твари, рыбы, птицы — чтобы определить господствующее положение человека. Итак, в 8-м псалме и библейской истории о сотворении мира речь идет, читая глазами Соломона, о «человеке-царе»: каждый человек подобен Соломону! При этом «богоподобие», «честь», «великолепие», «господство» были первоначально свойствами, которые относились только к царю. В библейской версии они однозначно распространяются на всех людей, то есть царская система взглядов пошла в народ.

Проскользнув по Соломоновой «мудрости природы», Библия умалчивает не только о месте человека, но и в отличие от египетского учения об установившемся значении космических явлений. Небу и земле уделено так же мало внимания, как солнцу, луне и звездам. Стоит ли довольствоваться умолчанием библейского предания, или поискать где-то в другом месте свидетельство «космической мудрости» Соломона?

К счастью, попалось одна фраза, которая нам поможет. Она содержится в торжественной речи Соломона по случаю освещения храма; об этом речь еще впереди, а здесь приведем только одно положение, свидетельствующее о божественном присутствии: «Тогда сказал Соломон: Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле…» (3 Царств 8.12).

В этой фразе подразумевается солнце. Это единственное место в исторических книгах Ветхого Завета, в котором говорится о противопоставлении солнцу. Скорее всего Соломон был автором этой речи. Для нас самым важным является то, что подразумевание солнца было все же предметом Соломоновой мудрости, и это весьма примечательно: Соломон держится на некотором расстоянии от египетского культа, который находит выражение в воспевании царя солнца Эхнатоном, великолепном гимне XIV столетия до н. э.:

В песни Эхнатона солнце призывается как воплощение бога Рэ, жизненный принцип: оно придает всем существам жизненную силу, помогает мореплавателям, способствует плодородию, устанавливает времена года.

У Соломона иначе: солнце не обожествляется, а является детищем Творца. Таким образом, Соломон и приобщается египетской мудрости и противоречит ей одновременно. Солнце понимается, пожалуй, как выдающийся акт сотворения мира, и одновременно превращается в акт творения мира.

Мудрость Соломона стала притчей во языцех. Она охватывает и мудрость природы, и мудрость судьи, и мудрость любви. Но что можно сказать о «мудрости» (chokmah) как таковой, ее сути? Тут библейские исторические книги сведений не дают. Обратимся же к Книге притчей, автором которой, судя по всему, является Соломон.

«Госпожа Мудрость» предстает в трех больших речах (Притчи 1; 8; 9); она возглашает на площадях и зовет невежд стать мудрыми:

Мудрость выступает здесь своеобразно. Ее представляют как женщину, которую влечет в общественные места — знаменательный поступок, так как женщинам запрещалось держать речи при подобных скоплениях народа. Вспомним Возлюбленную из Песни песней, которую поколотили стражники, когда она показалась в общественном месте. «Госпожа Мудрость» выступает совсем в другом ранге. Она «существующая от начала», до всех этапов творения, ее величие несравнимо с любым другим созданием. Она рождена Господом, «создана» в его чреве — необычный ракурс. Господь — мужчина, но воображением превращается в женщину. «Госпожа Мудрость» хотя и величественнее любого другого создания, уподобляется все время веселящемуся ребенку, который радостно играет перед Богом и людьми; возможно, она танцует. Мудрость — это что-то немыслимо замечательное, веселье и радость составляют ее суть, ее творческая сила — это игра.

Мудрость как дитя Господне появляется уже у египтян, например, в одном из надгробных текстов, где уже знакомая нам Маат представлена в качестве дочери Бога-Творца Атума.

Эта сцена описывает «детей Господа», но нас особенно интересует Тефнут-Маат, так как она ответственна за мировой порядок, олицетворяет мудрость и истину. И все же, способна ли Маат играть и танцевать, жить полной жизнью? Это не ясно из египетских текстов о мудрости.

Как «играющее» существо «госпожа Мудрость» остается исключением в библейской Книге притчей и чрезвычайно жаль, что у «играющей мудрости» вряд ли было достойное упоминания продолжение истории. Сколь огромны горы лжи, опирающиеся на «мудрость», — будь то христианская путаница с логосом, иудейский мистицизм или философские духовные секты нового времени, пожалуй, пришло время распрощаться с тем неистребимым предрассудком, что мудрости необходим диплом о высшем образовании.

Библейское предание приписало речь «госпожи Мудрости» Соломону. Можно ли этому верить? Естественно, что предания о Соломоне в Книге Царств, очевидно, исходят из кратких притчей, однако они могут свидетельствовать и о песнях, у которых более развернутая форма. Поэтому мы можем спокойно прийти к выводу, что Соломон сочинял также и более длинные песни. Дело в том, что он всецело находился под впечатлением египетской науки, которая уже давно проникла в поэмы о мудрости.

Конечно, библейская Книга притчей состоит не только из сочинений Соломона, она является сборником, но все же Соломоново там есть. Песнь о «госпоже Мудрости» является во всяком случае мудростью, которая хотела бы служить царям, властителям, начальникам путеводной нитью. Царский двор в Иерусалиме — ее. И потом этот веселый, игривый характер «госпожи Мудрости»! Когда еще в послесоломоновы времена ее могли воспринять именно так?

Развитие израильской мудрости после Соломона шло уже по-серьезному. Все сильнее становились тенденции поставить мудрость на одну доску с законом. Это можно почувствовать, читая притчи Иисуса Си-раха (ок. 200 до н. э.): мудрость стала «мудростью Торы». И еще один аргумент в пользу Соломона: пространные речи о мудрости не типичны для подобного наследия. Везде обучают «мудрости жизни», устанавливают жизненные правила, дают моральные наставления. А «госпожа Мудрость» дает «знание природы», как раз то. что приписывалось одному лишь Соломону.

Таким образом, мы в состоянии подойти ближе к Соломоновой «мудрости природы». Как задумывалось сотворение мира? Какой представляется картина космоса и мира? «Госпожа Мудрость» предлагает нам учение о сотворении, которое выглядит гораздо древнее, чем в библейском изложении. Картина мира при этом больше похожа на египетские воззрения. Мир состоит из трех частей: первоначальный хаос бескрайней водной глади, побежденный и укрощенный Богом, земля, покрытая горами и холмами, покоится на тверди, небо, раскинувшееся как шатер (ср. псалом 103.2).

Однако части света не персонифицируются как в представлении египтян, где богиня Нут — это нижний мир мертвых, богиня Геб — земной мир, а богиня Дуат представляет небо. «Госпожа Мудрость» описывает землю совсем по-светски и дает картину мира, свободную от мифологических представлений. Обращает на себя внимание то, что в воспевании мудрости Соломоном отсутствует мир мертвых. Как бы он тогда отвечал характеру «играющего дитя Господня»?

Решающую роль все-таки играет некоторая веселость, свойственная Соломоновой песни мудрости. Ведь как бы «серьезно» Бог ни создавал свое детище — мир, все крутится вокруг «госпожи Мудрости» с ее веселыми мыслями и изяществом движений. О Соломоновой «мудрости природы» можно еще много чего сказать. Она подобна древневосточным образцам и включает всеохватывающую науку перечней, раскладывает по полочкам и приводит в порядок, но выражается в ней это свободно, посредством поэзии притчей и песен. И теперь мы имеем полное право предположить, что в ее отношении к природе воплотились и умная радость и играющая раскованность.

Мудрость притчей Соломоновых была представлена нам исключительно как поэтическая «мудрость природы». Это, во всяком случае, становится ясно из библейского предания. Оно, однако, не отсылает нас к притчам и песням, которые бы соответствовали «мудрости жизни». Наблюдение стоит внимания, а потому обратимся к библейской Книге притчей, которая по большей части скорее всего принадлежит Соломону. Это утверждают начальные строки трех (самое малое) притчей (Притчи 1.1; 10.1; 25.1) и особо отмечены притчи некоего Агура (Притчи 30) и Лемуила (Притчи 31). Троекратное указание на Соломона дает повод сомневаться. На самом деле Книга притчей, как считает большинство ученых, состоит из нескольких сочинений, различных настолько, что они не могут принадлежать одному человеку — Соломону. Правомерно ли это утверждение?

В первой части Книги (Притчи 1–9), правда, преобладают пространные речи о мудрости, которые отличаются от последующих, сжатых. Но стоит ли сразу исходить из того, что более длинные изречения возникли раньше? Это вообще не разговор, поскольку даже в науке мудрых египтян наряду с короткострочными притчами использовались более длинные «конструкции». Кроме того, мы могли бы доказать, что «естественнонаучная» тематика (Притчи 8) впору только Соломону.

Вторая часть включает смесь афоризмов (Притчи 10.1-22.16). В некоторых речь идет о царе:

«Благоволение царя — к рабу разумному, а гнев его — против того, кто позорит его» (Притчи 14.35).

«Мерзость для царей — дело беззаконное, потому что правдою утверждается престол. Приятны царю уста правдивые, и говорящего истину он любит. Царский гнев — вестник смерти; но мудрый человек умилостивит его. В светлом взоре царя — жизнь, и благоволение его — как облако с поздним дождем» (Притчи 16.12).

«Кто любит чистоту сердца, у того приятность на устах, тому царь — друг» (Притчи 22.11).

Могут ли «Притчи о царях» относиться к временам после Соломона? Мы сомневаемся в этом, поскольку нет ни малейшего намека на разделение североизраильского и иудейского царств, имевшее место в более позднее время. Напротив, две следующие «Притчи о царях» смогут нам кое-что преподать.

Первая относится непосредственно к царю Соломону, творящему суд: «Царь, сидящий на престоле суда, разгоняет очами своими все злое» (Притчи 20.8).

Вторая притча тем более подразумевает Соломона: «Бойся, сын мой, Господа и царя; с мятежниками не сообщайся, потому что внезапно придет погибель от них, и беду от них обоих кто предузнает?» (Притчи 24.21).

В этой притче может идти речь только о Соломоне, так как именно он отождествляется с Господом. Кроме того, прозрачный намек на эпизод из жизни: восстание Иеровоама против Соломона, о котором речь еще впереди.

В третьей части собраны притчи с явным отпечатком египетской «Мудрости Аменемопа» (ок. 1100 до н. э.) (Притчи 22.17–24.22). Первым это обнаружил египтолог Адольф Эрман, перу которого принадлежит знаменитое исследование, где он установил сходство большого количества притчей Соломона и Аменемопа. Здесь приводится лишь несколько: призыв слушать мудрое слово (Притчи 22.17); запрет грабить бедных и несчастных (Притчи 22.22); призыв не менять границ (Притчи 22.28; 23.10); призыв не наживать богатства (Притчи 23.4). Надо думать, мудрость Аменемопа прижилась в сокровищнице Соломона.

Четвертая часть снова ведет к Соломону, хотя собирателем этих притчей считают придворных мудрецов Иезекии (725–697 до н. э.). В них наставления царю: предостережение от неправедности (Притчи 25.2), наушников (Притчи 26.22), совет «кротостью склоняется к милости вельможа, и мягкий язык переламывает кость» (Притчи 25.15). Где доказательства, что этими нормами пренебрегали при дворе Соломона?

Если мы подведем итог нашим наблюдениям, то не составит труда большую часть Книги притчей увязать с Соломоновой «мудростью». Во всяком случае, она занимает так много места, что не может считаться дополнением. Добавления, переработки, новое расположение притчей — это отнесли к заслугам столь часто упоминаемых «учителей мудрости», но лишь благодаря Соломону «мудрости» обеспечен торжественный въезд в Иерусалим.

В его пользу говорит позитивный взгляд на жизнь, красной нитью проходящий через всю Книгу притчей. Но что понимать под «позитивным»? Как пример, несколько «крутых» афоризмов:

«Можно поручиться, что порочный не останется ненаказанным; семья же праведных спасется» (Притчи 11.21).

«Коснись нечестивых несчастие — и нет их, а дом праведных стоит» (Притчи 12.7).

«Не заблуждаются ли умышляющие зло? [не знают милости и верности делающие зло;] но милость и верность у благомыслящих» (Притчи 14.22).

«В доме праведника — обилие сокровищ, а в прибытке нечестивого — расстройство» (Притчи 15.6).

«Кто роет яму, тот упадет в нее, и кто покатит вверх камень, к тому он воротится» (Притчи 26.27).

Такие афоризмы, к которым легко можно добавить еще и еще, взывают, пусть даже так наивно, к самой что ни на есть земной справедливости: добро заслуживает награды, зло — наказания, и не где-то на том свете, а здесь и сейчас или, по крайней мере, завтра: «Ибо семь раз упадет праведник, и встанет; а нечестивые впадут в погибель» (Притчи 24.16).

И праведник подвержен соблазнам, но не становится рабом их. Поступок и последствия его крепко связаны друг с другом, причина и следствие — одно вытекает из другого. Таким образом, каждый кузнец своего счастья или несчастья. Эту разновидность житейской мудрости можно назвать «синтетическим» толкованием жизни, потому что добрые дела и счастье связаны друг с другом так же, как плохие и несчастье. Предоставляется возможность сделать выбор, так или иначе влияющий на судьбу.

Страдающему праведнику нет места в этой жизненной мудрости, как и нет незаслуженно страдающего, подобно Иову, который впал в отчаяние вследствие несчастливой судьбы, хотя и живет «праведником». В позитивной мудрости не может быть без вины виноватого, как, например, Эдип, который по незнанию убил отца, женился на своей же матери и потом ослепил себя. Нет, в мире мудрых притчей все на удивление светло и ясно. А если судьба наносит удар, то он достается тому, кто сам виноват в своем несчастье. И тут вдруг понимаешь, что Соломонову мудрость занимает не столько несчастье, сколько его внезапность: «Человек лукавый, человек нечестивый ходит со лживыми устами… Зато внезапно придет погибель его, вдруг будет разбит — без исцеления» (Притчи 6.12).

Такую позитивную житейскую мудрость упрекали в примитивности, критиковали ее рационализм, но при этом не учитывали условий, которым обязана своим появлением светлая мудрость жизни. Становится ясно, что она могла процветать только там, где жизненные отношения до некоторой степени упорядочены, господствуют мир и терпимость, несправедливость в обществе сведена к минимуму. О какой еще иной фазе израильской истории может идти речь, как не о счастливом времени Соломона, когда Израиль не был заложником войны, когда существовало на удивление равномерное распределение жизненных возможностей? Вот как свидетельствуют об этом библейские авторы:

«И жили Иуда и Израиль спокойно, каждый под виноградником своим и под смоковницею своею, от Дана до Вирсавии, во все дни Соломона» (3 Царств 4.25).

Только в обществе, где хотя бы существовал намек на правовое устройство и имелась возможность проводить в жизнь социальную справедливость, могла иметь место позитивная житейская мудрость. После Соломона все изменилось: несправедливость судей, социальное неравенство, безграничное царское право, а также тяжелое положение бедных, вдов и сирот все больше и больше определяли устройство Израиля. Пророки вставали на защиту бедных и не боялись бросать царям и знати обвинения в нарушении закона. Это отразилось и на «мудрости». Она утратила свою позитивность, обратилась к темной стороне жизни и пыталась постичь причину неразгаданных ударов судьбы — бедности, болезни и смерти. Учителя мудрости во времена Соломона были еще воодушевлены позитивным мышлением. Они знали истину и могли принимать либо сторону счастья, либо несчастья. Пусть праведник падал семь раз, он в противовес злоумышленнику всегда находил силы начать новую жизнь. Страдания, выпадавшие на долю праведного, воспринимались как испытание. Так возникла мораль, которая подчеркивает поучающий характер страдания:

«Наказания Господня, сын мой, не отвергай, и не тяготись обличением Его; ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему» (Притчи 3.11).

Такое наставление в силу жестокой реальности безвинных страданий может показаться примитивным. Однако есть еще одно, которое показывает, откуда берется оптимизм мудрости: «Не говори: «я отплачу за зло»; предоставь Господу, и Он сохранит тебя» (Притчи 20.22).

Теперь оказывается, что опыт страданий можно не просто свести к справедливому наказанию неправедного или превратить в педагогический прием, а призвав на помощь надежду, одним лишь этим, преодолеть их. Иначе в чем же тогда воздействие педагогики? Только тот, кто сохранил определенный настрой и, несмотря на все жизненные рогатки, испытывает поистине детское доверие, способен увидеть смысл в этом педагогическом приеме, только тот не разочаруется и не отчается, даже если все подвергнется осмеянию и попадет под подозрение. Мудрый учитель Соломона знает это и видит все трудности педагогической работы. Поэтому у него в запасе не только пряник, но и кнут:

«В устах разумного находится мудрость, но на теле глупого — розга» (Притчи 10.13). «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его» (Притчи 13.25).

Но воспитание, по Соломону, не было «палочной педагогикой», потому что в ней преобладают мягкие и манящие выражения. Где их произносили? К сожалению, об этом мы знаем очень мало. Вольтер в своем «Философском словаре» зашел так далеко, что подвергал сомнению существование вообще какой-нибудь школьной системы в Израиле: у израильтян «было так мало общественных школ для наставления молодежи, что в их языке даже отсутствовало слово, каким можно назвать это учреждение». Такая оценка перехлестывает через край, ведь Книга притчей ну просто кладезь житейских правил поведения, которые заучивались в царских школах для приближенных. Где же еще должны были проводиться в жизнь те сентенции, повествующие о царе и его окружении, учившие красиво говорить и умно молчать и даже прилично вести себя за царским столом (Притчи 23.1)?

С другой стороны, Соломонова мудрость не ограничивается лишь царскими наставлениями. Многие притчи проливают свет на домашний уклад, совет отца и наказ матери. Примечательно, что материнские наказы представлены как «завет» (Thora), ведь материнское воспитание имело больший вес, чем отцовское (Притчи 1.8; 4.1; 6.20). Многие сентенции обращены к простому человеку, формулируют истины, основанные на опыте:

«Рука прилежных будет господствовать, а ленивая будет под данью» (Притчи 12.24).

«Ленивый не жарит своей дичи; а имущество человека прилежного многоценно» (Притчи 12.27).

«Душа ленивого желает, но тщетно; а душа прилежных насытится» (Притчи 13.4).

«Пойди к муравью, посмотри на действия его, и будь мудрым» (Притчи 6.6).

Налицо постоянный призыв к прилежанию и порицание лени. Признак того, что труд еще ценился, что богатства еще не создавались «нетрудовыми доходами». Созданы житейские правила для простых людей. В этом состоит существенное отличие между Соломоновой житейской мудростью и египетской, которая была преимущественно сословной и служила в качестве инструкции царским сыновьям. Соломонова же мудрость рассчитана была не только на царский двор. К сожалению, пока что все попытки реконструировать процесс обучения оказались безуспешными. Мы не знаем, были ли мудрецы, указанные в притчах, «профессиональными» учителями или же все делалось на общественных началах. Не следует забывать, что «госпожа Мудрость» появлялась на площадях и улочках, как будто давая понять, что не нужно искать мудрости, она сама придет к людям. Но в любом случае, Соломонова мудрость — это общественное достояние. Она открыта всем, кто хочет ее постичь.

Остается последнее наблюдение, связанное с позитивным видением жизни Соломоном: высокая оценка богатства. Постоянно подчеркиваются преимущества богатства и престиж богатых. Бедняк, напротив, должен стыдиться своей бедности, так как он сам же и виноват в ней; лень — ее причина:

«Ленивая рука делает бедным; а рука прилежных обогащает» (Притчи 10.4).

«Имущество богатого — крепкий город его, беда для бедных — скудость их» (Притчи 10.15).

«Бедный ненавидим бывает даже близким своим, а у богатого много друзей» (Притчи 14.20).

«Не люби спать, чтобы тебе не обеднеть; держи открытыми глаза твои, и будешь досыта есть хлеб» (Притчи 20.13).

Эти притчи удивительны, они принадлежат совершенно иному миру в отличие от угроз и проклятий, коими сыпали пророки после Соломона, для которых бедность неимущих стала социальным призывом, а богатство богачей — поводом для острейшей критики общества.

Соломонова мудрость другая: богатство — не повод для проклятий, бедность — не повод для восхищения. Каков же вывод? Очевидно, каждому предоставлялась возможность стать богатым. О характере богатства не стоит чрезмерно задумываться. Оно зарабатывалось честным трудом, а не спекуляцией, обманом или раз боем, вспомним неоднократные предупреждения о ложных ценностях. Оно было скорее скромным, позволяло, однако, жить сыто: каждому — его виноград, каждому — его маслину. Так записано в предании о Соломоне.

Поэтому не случайно Соломон считается не только мудрым судьей и поэтом, но и богатым мудрецом. Если следовать библейскому преданию, то богатство у него перетекало через край. Тут не только золото и серебро, сюда относились еще тысяча женщин, колесничная армия, города-крепости, изготовленные им 500 золотых щитов и содержание царского двора.

«Продовольствие Соломона на каждый день составляли: тридцать коров муки пшеничной и шестьдесят коров прочей муки, десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, и сто овец, кроме оленей, и серн, и сайгаков, и откормленных птиц» (3 Царств 4.22).

Эти данные, пожалуй, завышены. Точное значение меры «кор» неизвестно. Предполагают, правда, что 1 кор — это 350–400 л. В пересчете на современные меры это составляло бы около 100 гектолитров манной крупы и 200 гектолитров муки. Если исходить из среднего потребления хлеба, то при дворе Соломона нужно было накормить от 14 до 32 тысяч человек — нереально. То же самое можно сказать и о ежедневном потреблении мяса. Мы исходим из того, что речь идет о кормлении всех служащих, включая их семьи.

Еще одним примером богатства Соломона стало строительство дворцов, возведению которых Соломон посвятил 13 лет, одно только строительство храма заняло 7 лет. К сожалению, в Библии очень мало сообщено об этом (3 Царств 7.1). В центре всех описаний стоит храм.

В хрониках описание строительства дворцов и вовсе отсутствует. Так как археологам не удалось ничего найти, то в расположении и предназначении дворцов многое не ясно. Сообщение о строительстве дворцов ничего не дает, указывает только на размеры и материал, и предположительно было рассчитано на архитекторов, которым при заключении договора предложили нечто вроде «плана-проекта».

Дворцовый комплекс состоял из четырех сооружений: дом из дерева ливанского, притвор с престолом, притвор для судилища, дом дочери фараоновой. Трудно понять сообщение о площади дворца; о воротах предание вообще молчит.

Дом из дерева ливанского, примерно 50 м в длину, 25 — в ширину и 15 м — в высоту, получил свое название по кедровым столбам, на которые положены кедровые бревна. Ученые еще спорят по поводу того, стояли ли столбы в три или четыре ряда, были ли они параллельны или вокруг внутреннего двора. В зале применили оригинальную конструкцию кровли. Спорным остается также вопрос, были ли над колонным залом надстроены еще другие этажи. Термин «zela’oth» иногда переводится как «палаты», «этаж» или «ребра», что ведет к разным трактовкам.

Спорят также о том, был ли колонный зал открытым или обнесенным стеной. Так как речь идет о трех находящихся друг против друга рядах четырехугольных окон, можно предположить, что стены были. Ограниченное число окон совсем не обязательно означает темное или полутемное помещение. Как известно, при освещении больших пространств значение имеет ни число, а величина окон. Некоторые ученые называют «окнами» отверстия для света в потолке. Как бы то ни было, факт, почти установленный, что построено пронизанное светом «природное помещение», оно имитировало «живой лес» и стало архитектурным выражением настроений того, кому обязана Соломонова «мудрость природы».

В доме из дерева ливанского были установлены уже упоминавшиеся 500 золотых щитов. Это говорит о том, что здесь размещалась дворцовая охрана. Сюда же снесли все золотые чашки, что наводит на мысль об использовании дома в качестве казначейства или арсенала. Может быть, его задумывали как место собраний. Только этим можно объяснить внушительные размеры сооружения. Щиты и сосуды для питья упоминаются в первую очередь как пример богатства Соломона, о котором говорится удивительно подробно.

Трон Соломона — какие легенды возникали вокруг него! Еврейские, исламские и христианские сказители с каждым разом прибавляли к его великолепию. Это было возможно, потому что предание о Соломоне в Книге Царств и Паралипоменоне отличаются друг от друга (4 Царств 10.18; 2 Паралипоменон 9.17). Однако и там и тут трон был из слоновой кости и позолоченный. К нему вели шесть ступеней, по обе стороны на ступенях стояли двенадцать изображений львов. У трона были подлокотники, которые опирались на двух львов.

Трудно понять описание спинки трона, объяснить ее на сегодняшний день отказались, поскольку не имеется ни одной древневосточной аналогии. Наиболее верное толкование, пожалуй, таково: «Верх сзади престола был круглый». Упоминается еще скамейка для ног, которая была выкована вместе с троном. Библейские авторы восхваляют это произведение искусства: «Подобного сему не бывало ни в одном царстве» (3 Царств 10.20).

Действительно ли верно то, что утверждают о троне библейские авторы. Если мы возьмем древневосточные престолы, то его неповторимость можно подвергнуть сомнению. Прежде всего стоит указать изображение трона на саркофаге Ахирама в Библе, он датируется XIII–X веками до н. э. Финикийский царь сидит на троне, подлокотники которого в виде двух крылатых сфинксов, спинка несколько округлой формы. Тут же скамеечка для ног.

Трон Ахирама — не единственный пример. Нам известна работа из слоновой кости, найденная в Мегиддо, на которой изображен царь, восседающий на троне-сфинксе. Примеров можно было бы привести много, и они однозначно свидетельствуют, что трон Соломона соответствует другим в финикийской культуре. Очевидно, он делался мастерами по отработанным образцам.

Правда, одна деталь не зафиксирована ни в одной из древневосточных параллелей: шесть ступеней с изображениями львов по обеим сторонам. Не удивительно, что они давали повод к различным толкованиям. Иногда ко львам присоединяли еще и других животных. Тогда на ступенях трона оказывались — один из вариантов — бык и лев, волк и ягненок, пантера и верблюд, орел и павлин, коршун и голубь, кошка и петух. Можно определить, что будило фантазию: хищники мирно уживались со своей жертвой, как предсказал пророк, «волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком, и молодой лев, и вол будут вместе и малое дитя будет водить их» (Исаия 11.6). Иногда животные представали в аллегории. Они негодовали, если троном пытался завладеть недостойный или не имеющий прав на трон. Так, они мешают взойти на трон Соломона тому, кто убил царя Иосию, и царю Навуходоносору, разрушителю Иерусалима (587 до н. э.): Навуходоносора хватают так, что он валится на землю.

В исламских и христианских легендах трон Соломона превращается в удивительное механическое устройство: поднимается при помощи скрытого механизма, золотые львы двигаются и рычат, искусственные птицы начинают щебетать, потоки дождя обрушиваются, сопровождаемые раскатами грома.

Все легенды свидетельствуют об увлеченности техникой, которая появилась уже в поздней античности. Библейским авторам хотелось только подчеркнуть богатство и великолепие трона Соломона. Или речь шла о чем-то другом? Может быть, шесть ступеней — это зашифрованное указание с применением символов? Акт божественного сотворения мира продолжался шесть дней. Может быть, Соломонов трон о шести ступенях отражал шестидневный акт творения?

Как бы то ни было, библейское предание о Соломоне, снабженное многочисленными подробностями — сотни женщин, колесницы, колоссальное строительство, обильный придворный стол, серебряные и золотые сокровища, легендарный престол, — представляет собой описание неизмеримого богатства, выставленное напоказ так незатейливо. Не слышно ни слова критики, когда речь идет о его богатстве. Однако было ли это богатство приобретено «честно», или, может быть, собрано посредством умных торговых сделок и большей частью — обложения своих подданных данью? Мы еще подробно остановимся на этом вопросе. Ясно одно, предание о Соломоне по возможности избегает любой критики его богатства. Как это понимать? Являлись ли авторы Библии способными на критику идеологами царства и восторженными глашатаями Соломона? Как могло произойти, что мудрость Соломона так естественно сосуществует с его богатством?

Вопросы по сей день остались без ответа. Поэтому у нас возникло желание взяться за дело: прежде всего нужно отчетливо представлять себе обстановку, в которой говорится о богатстве Соломона. Соответствующим записям в предании о Соломоне (3 Царств 10.14) предшествует история визита царицы Савской. Она приезжает, чтобы «загадками испытать» мудрость царя (4 Царств 10.11). Речь идет о состязании в загадках, из которых ни одна не видна, не приводятся ни вопросы царицы, ни ответы царя. В чем же состоит мудрость Соломона? Вероятно, в том, как он распоряжается своим богатством. Наряду с мудростью, подчеркнем, богатство играет важнейшую роль в эпизоде с царицей Савской:

«И подарила она сто двадцать талантов золота и великое множество благовоний и драгоценные камни, никогда еще не приходило такого множества благовоний, какое подарила царица Савская царю Соломону… И царь Соломон дал царице Савской все, чего она желает и чего просила, сверх того, что подарил ей царь Соломон своими руками» (3 Царств 10.10).

И речи нет об источнике богатства. Ни одного слова о том, как царь и царица приобрели свои богатства, при помощи торговли или набегов или при помощи дани. «Богатство царя» интересно не происхождением, а его применением. А оно как бы смеется над всеми соображениями экономической целесообразности. Царица дарит несметные сокровища, царь отдает то же и даже больше. Оба используют богатство для расточения его. Царское богатство здесь не для того чтобы накапливать, отправлять в «чулок», а расточать.

Такая форма обхождения с богатством нам сегодня просто непонятна, потому что противоречит всем правилам разумного хозяйствования и экономики. Не соблюден закон «кто не работает, тот не ест», не обеспечивается эквивалент для обмена продуктов. Богатство не является средством оплаты для приобретения чего-то полезного; золото, благовония и драгоценные камни не являются потребительским товаром, который можно есть и пить, — они «непродуктивные» предметы роскоши.

Такое странное разматывание богатства указывает на то, что столь естественные для нас сегодня формы рационального хозяйствования для царя значения не имели. Богатство не следует купеческой логике, которой Соломон, однако, столь успешно пользовался в его обретении.

Использование — а не обретение — царского богатства соответствует архаическим формам хозяйствования, которые так ярко описал французский этнограф Марсель Маус на примере американских кочевых народностей.

Как он выяснил, встреча вождей различных племен сопровождалась необычными формами одаривания и принятия подарков, при этом каждый подарок должен был превосходить предыдущий, если хотели сохранить лицо. Такое безалаберное одаривание вело к непрекращающему ся расточительству, а вместе с тем к полному разорению. Наряду с материальными дарами оно включало также и людей. Здесь не торгуются, а расточают, не отдают, чтобы получить эквивалентную ценность, а просто непродуктивно разбазаривают. Это приобретает прямо-таки характер соревнования.

То, что Марсель Маус наблюдал у североамериканских индейцев, имеет свои древние параллели в беспредельном расточении богатств, которое мы видели при посещении Соломона царицей Савской. Мы даже полагаем, что состязание с царицей не ограничивалось загадками, а уходило глубже: мудрость Соломона состояла в растрачивании богатства на одаривающую его в свою очередь царицу. В Книге притчей есть слова: «Иной сыплет щедро, и ему еще прибавляется; а другой сверх меры бережлив, и однако же беднеет» (Притчи 11.24).

Эту притчу можно считать защитительной речью творческой силе щедрого раздавания, которое делает богатым; бережливость же, напротив, чужда жизни, делает человека бедным и несет в себе признаки ограниченности. Не нашли ли мы ключик к творческой сути Соломона? Не в щедрости ли дело?

Дома Соломона, помпезная колесничная армия, двор и содержание гарема и, наконец, мудрость — не выражение ли это его щедрой жизненной позиции, когда он дает и награждает, во главу угла ставит не обеспечение жизненного уровня, а избыток — которая распоряжается всем, что переполняет, в искусстве и культуре, поэзии и науке? Царица Савская с чуткостью гения поддержала эту творческую страсть Соломона. Она восхваляет мудрость царя и его строительство, удивляется гостеприимству, восхищается его счастьем.

Мы считаем, что в расточительности кроется суть творческих деяний его жизни и это производит впечатление не только на библейских авторов. И не будем забывать: каким-то таинственным образом дела Соломоновы связаны с делом мира, о чем мы уже говорили. Царь Соломон вступает в состязание с царицей Савской. Но это не война, уничтожающая все живое, а мирное, поистине спортивное состязание, «агон» — гак греки стали позже называть любую форму невоенной борьбы.

Соломон не растрачивает людей, как на войне, он растрачивает свое богатство; он не убивает жизнь, а празднует ее, когда отгадывает загадки, использует свою мудрость, оказывая друзьям гостеприимство…

Визит царицы Савской дает нам возможность взглянуть на мудрость Соломона как на «добродетель одаривания». Это нужно особенно подчеркнуть, ведь взгляд на историю событий показывает, что различного рода фантазии коснулись царицы больше, чем царя Соломона. При этом произошло нечто поразительное: в зависимости от изощренности легенд царица превращается то в демоническую личность, то в светлый образ.

В иудейской легенде над царицей Савской зло подшутили. Во дворце ее повели к Соломону по стеклянному полу. Думая, что идет по воде, она приподнимает платье и взору присутствующих открывается нечто ужасное: волосатые ноги, признак родства с дьяволом. Царь Соломон велит изготовить мазь, с помощью которой царица освобождается от сильного оволосения на ногах. Потом дело доходит до постели, и рождается разрушитель Иерусалима: Навуходоносор! Иногда вместо оволосения указывают на косолапость — например, напольная мозаика в соборе Отранто (апулийская Сицилия) в 1160 г.

Иногда ей приписывали гусиную лапу, которая ее обезображивала. Это видно на барельефе средневекового портала в Бургундии, а также на разрушенных, к сожалению, порталах в Дижоне и еще трех церквах. Христианская легенда обошлась несколько мягче, чем иудейская, с дьявольской аномалией ног. Когда она переходит Кедрон по деревянному мосту, ее посещает пророческое видение: на досках от этого моста однажды будет распят Иисус. Она сходит с моста, идет по воде и — глядите-ка! — демоническая гусиная лапа превращается в красивую человеческую ногу. Так дьяволица превращается в знаменитую пророчицу креста Иисуса.

Таким образом, царица Савская изобретательно была спасена легендой. Зато в иудейской традиции с ней обошлись хуже всего: царицу сделали первой женой Адама, Лилит, которая боролась за равноправие, за это и была превращена в дьяволицу — волосатую женщину. Ей надлежало покинуть рай и с тех пор она преследует мужчин. Подобно вампиру, высасывает Лилит из мужчин последние жизненные силы. Она представляет собой страшное существо, которой известна тщательно скрываемая тайна, что женщины испытывают более сильное половое влечение, чем мужчины. Еще опаснее самое низменное ее стремление — душить новорожденных детей. И только ее изображение на амулете, прикрепленном над колыбелью, может спасти их от ее безумного мероприятия. Это сообщение мы позаимствовали у польского иудейства XVIII столетия.

Все это — невероятное буйство фантазии, где женское начало объявлено зловещим. Проклятие лежит на экзотическом облике царицы Савской, ни одной светлой черты не оставлено ей. Очевидно, падение царицы произошла давно, поскольку Иисус загадочно обещает: «Царица южная восстанет на суд с родом сим и осудит его» (Матфей 12.42).

Иисус представляет не совсем добрую царицу: она не одаряет, а восстает на суд. Талмуд, огромный толкователь постбиблейского иудейства, даже пытается взять под сомнение существование Савской. Так, равви Иоханаан, во всяком случае, сказал следующее: «Кто говорит, что царица была женщиной, заблуждается. Слово царица (malkath) должно читаться царство (malkuth) — царство Савское».

Талмудистам не удалось стереть царицу из памяти. Но это ей не помогло. В так называемом «Завещании Соломона» — источнике, датируемом I–IV столетиями, — ее называют колдуньей.

Возникает вопрос, как могла произойти такая удивительная переоценка? А все потому, что царица, восхваляя мудрость Соломона, восхищаясь его богатством и одаривая его, не приобщается другой вере, Господу, богу Соломона. Это могло, пожалуй, позже бросить тень на ее образ.

Несравненно более выгодную позицию заняла царица в исламе. Там она была возведена в ранг верной слуги Аллаха, так, например, свидетельствует Коран.

И здесь речь идет о визите царицы к Соломону по стеклянному полу дворца. Он видит ее ноги, которые, в отличие от иудейской легенды, очень красивы и не имеют никаких дьявольских изъянов.

В исламе царице, которую называют Билкис, выказывается особое уважение, особенно на ее родине, в Северном Йемене. Однажды удод, птица-посланник, передал ей письмо от Соломона, письмо-приглашение, о котором совсем не упоминается в Библии. Для нее должны быть построены дворцы, конечно же, Соломоном, который тоже не раз приезжал к ней в Йемен. Резиденция царицы находилась в Марибе, где один из храмов назван ее именем. Его сохранившимися монументальными опорами можно любоваться и сейчас. Ей приписывали также плотину в Марибе — одно из архитектурных чудес света в древневосточной истории. Даже в Коране восхвалялся ее из ряда вон выходящий трон, который часто изображался на персидских миниатюрах XVI–XVII столетий. То там, то здесь украшают они рукописи, где ее воспевают как возлюбленную Соломона.

Но самое замечательное выражение нашла легенда о Савской в Эфиопии, где в античное время произошло своеобразное слияние культур. Уже в VI веке до н. э. сабейские поселенцы осели у Красного моря и захватили часть Эфиопии. Иудейские поселенцы, фалаши, тоже облюбовали эти места. Ислам приобретал все большее влияние, однако амхарский императорский дом исповедовал христианство.

А царица Савская? Она стала родоначальницей императорского дома, пользовалась уважением, способствовала внедрению в Эфиопию различных религий и рас. Это вполне достоверно, ведь она с лучшей стороны была известна иудеям, исламистам и христианам. При Хайле Селассие, последнем эфиопском правителе, царица Савская попала в пересмотренную конституцию 1955 г.:

«Верховная власть отныне закрепляется за линией Хайле Селассие I, наследником короля Сале Селассие, линия которого не прерываясь происходит из династии Менелика I, сына царицы Эфиопии, царицы Сав-ской и царя Соломона Иерусалимского».

Самоуверенный король Хайле Селассие быстро сделал выводы и велел почитать себя 225-м наследником царицы Савской. Эти, казалось бы, удивительные вещи лучше понимаются, если заглянуть в Kebra Nagast, эфиопский национальный эпос, который сложился в XIV веке, но истоки его в более древних преданиях. В нем царица Савская — а не царь Соломон! — выступает как искательница мудрости:

«Я жажду мудрости, и мое сердце ищет знания; так меня поразили любовь к мудрости и потянули за собой нити познания. Ведь мудрость дороже всех сокровищ золота и серебра; мудрость важнее всего, что создано на земле. С чем на земле можно сравнить мудрость? Она слаще меда и хмельнее вина, ярче солнца и дороже драгоценных камней; она жирнее масла, слаще сладостей и величественнее, чем груды золота и серебра. Хранительница радости в сердце, источник света для глаз, крылья для ног, панцирь для груди, шлем для головы, ожерелье для шеи, пояс для бедер, глашатай для ушей, советчик для сердца, учение для ученых, утешительница умным, дарующая славу ищущим. Царство не может без мудрости и богатство не может без мудрости; куда бы ни ступила нога, она не будет тверда без мудрости…».

Редко кто-либо восхвалял мудрость так же сильно, как эфиопская царица. В чем же состоит мудрость, мы так и не узнаем; заметно лишь ее животворное действие: она пробуждает и укрепляет, доставляет радость, придает силу, облегчает жизнь. Кажется, слышишь, что говорит Соломон. А ведь в Эфиопии есть царица, которую считают мудрой.

Совсем иначе в эфиопской легенде выглядит Соломон: он не мудр, а похотлив, преследует царицу, не только мудрую, но и красивую. Он придумывает множество уловок для совращения, устроив в Иерусалиме большой пир. О том, как ему удается уговорить царицу переспать с ним, в Kebra Nagast написано следующее:

«И когда они вошли в покои, там был приятный аромат, и еще до того, как они стали есть, они насладились прелестью этого аромата. Он (Соломон) подавал ей блюда, возбуждающие жажду, с хитростью и мудростью (!), и кислые напитки, рыбу и перец в качестве приправы; все это он приготовил и дал царице отведать. И вот когда со столом царя было перемен три раза по семь, и смотрители, и советники, и слуги ушли, тут царь встал и пошел к царице, и говорил ей, когда они остались одни: «Понежься здесь в любви до утра!». И тут она ему говорила: «Поклянись мне твоим богом, богом Израиля, что ты не применишь ко мне силу; если уж должно случиться, что я на человеческий лад соблазнюсь, то отправлюсь юной девушкой в путешествие в нужду, страдания и нищету». Тут он ей отвечал и говорил: «Я клянусь, что не причиню тебе насилия, но и ты поклянись, что не нарушишь ни одного предмета в моем доме!». Тут царица смеялась и говорила ему: «Где же твоя мудрость, если говоришь как глупец? Разве мне нужно что-нибудь красть и похищать из царского дворца, чего мне не дал царь? Не думай, о господин, что я сюда приехала из любви к твоему богатству! И мое царство богато сокровищами, как и твое, и у меня есть все, что я пожелаю. Я приехала познать твою мудрость». Тут говорил он: «Если ты заставляешь клясться, то поклянись и ты мне; обе стороны, как подобает, клянутся в том, что не обидят друг друга; но если ты меня не заставишь клясться, я тоже не буду тебя побуждать к клятве». Тут говорила она ему: «Поклянись мне, что ты не применишь ко мне силу, и я поклянусь тебе, что не применю силу твоему состоянию». Тут он поклялся ей и велел ей поклясться. Взошел он на свое ложе на одной стороне, а ей указал на ложе на другой стороне. Потом сказал молодому слуге: «Вымой умывальный таз и поставь в него кувшин с водой, и чтобы царица это видела; потом закрой двери и иди спать!». И сказал он это на другом языке, который царица не понимала, и тот сделал так и пошел спать. Но царь еще не спал, а притворился спящим и подсматривал… Царица немного поспала. Когда она проснулась, рот был сух от жажды; он, прибегнув к мудрости (!), дал ей пищу, вызывающую жажду; она очень хотела пить, и рот ее был сух. Она попробовала сосать слюну, но не обнаружила влаги. Тут она подумала выпить воды, которую видела, посмотрела на царя, он казался спящим. Но он не спал, а поджидал, чтобы она встала взять украдкой воды для утоления жажды. Тут она встала, не произведя ни единого шороха, подошла к той воде в тазу, взяла ее, чтобы выпить. Но прежде чем она глотнула воды, он схватил ее за руки и сказал ей: «Почему ты нарушаешь клятву? Ты не собиралась нарушать предметы в моем доме». Тут отвечала она в страхе: «Разве я преступила клятву, выпив воды?» Тогда царь говорил ей: «Ты видела что-нибудь прекраснее воды?». Тогда она говорила: «Я согрешила против самой себя, и ты свободен от клятвы, но позволь мне выпить воды, чтобы утолить жажду!». Тут он ей говорил: «Я свободен от клятвы, которую ты заставила меня дать?». Тут царица говорила ему: «Будь свободен от клятвы, только дай мне выпить воды от жажды!». Он позволил ей напиться, а после того как она попила, он отдался своему вожделению, и они спали вместе».

Необыкновенная история рассказывалась в Эфиопии. Мудрость Соломона была низведена до хитрости. Вместо того чтобы великодушно одаривать, он не уступает даже незначительного предмета собственности, даже кувшина воды. Царица же, напротив, подчиняется, и происходит то, что она через 9 месяцев рожает сына. Это Менелик, который воспитывается вдали от Иерусалима в столице Эфиопии Аксуме. Один раз он возвратится в Иерусалим, но ненадолго. Тайно бежит он оттуда с важной вещью в котомке: украденным ковчегом. Древнеизраильская святыня увозится из Иерусалима, чтобы быть установленной в соборе Аксума. Так святыня Иерусалима отправилась к эфиопам. Но Соломон наказан по справедливости, ведь его уловки совращения предстали тем, чем они и являются: не делами мудрости, а результатом хитроумия. Образ же царицы Савской сияет в ослепительном блеске.

Легенды о царице Савской можно продолжать без конца. Они показатель того, что возможно было все: демонизация в иудейской легенде и светлый образ в исламской; здесь верная слуга Аллаха, там волосатая, косолапая женщина-дьявол. В христианской легенде и царице с гусиной лапой дается возможность выглядеть в лучшем свете: царица выступает пророком креста Иисусова. В эфиопской легенде она вознесена до символа мудрости, желанной для многих возлюбленной, родоначальницы королевства.

Таким образом, вопрос, кем же была царица Савская, становится для нас очень важным. Библейское предание ясности не вносит. У царицы нет имени, маршрут ее путешествия не описывается, и не известно, на каком языке говорили царь и царица. Еще тяжелее Соломон должен был их различить. Он велел принести пчел, они сели на настоящие цветы. Потом она представила ему одинаково одетых юношей и девушек, и он должен был их различить. Соломон бросает им яблоки и по тому, как они их собирают, понял, кто юноши, а кто — девушки. Юноши поднимали яблоки и набивали ими себе карманы, а девушки отдавали царице.

Таково проявление мудрости Соломона. И если бы в легендах возникла хотя бы искра исторической правды, то не трудно раздуть огонь: он был бы не только мудрым царем, который поэтизировал таинства природы, привнес много своего в мудрость жизни, знал щедрую «добродетель одаривания», но от него не укрылись тайны женщин и с ним решила потягаться, вступив в «состязание», царица Савская, уверенная в своей мудрости.