Строительство Иерусалимского храма считается бессмертным делом Соломона и самым значительным его достижением. Такое впечатление создает библейское предание, которое большую часть своего повествования посвящает строительству храма. От здания храма, к сожалению, ничего не осталось. Он простоял четыре столетия, пока его не разрушил в 587 до н. э. вавилонский царь Навуходоносор.
Позже при Зоровавеле построили новый (520 до н. э.), а с XIX до н. э. началось строительство величественного храма при царе Ироде, того самого, к которому имел отношение Иисус.
Храм Ирода был разрушен в 70 г. римским императором Титом Веспасианом. Сохранилась только часть соборной площади. Примерно там, где когда-то стоял храм Соломона, возвышается сегодня мусульманская мечеть, построенная в VII столетии калифом Абд-аль-Маликом, — одна их главных святынь ислама.
Становится совершенно ясно: храм Соломона исчез раз и навсегда по причине разрушений и частых последующих наслоений на этом месте. И тем более удивляет та страсть исследователя, шаг за шагом восстанавливавшая облик храма. Последний всеохватывающий труд о храме Соломона принадлежит Т. А. Бузинку и на 700 (!) страницах ощущается поистине непреходящий восторг, связанный с величием древнего строения.
Снова и снова исследователи пытаются приписать храму Соломона любую находку на месте, где он стоял. Так, были исследованы все несущие стены в районе храма. И хотя мнения ученых совпадают в том, что громадный фундамент был заложен после Ирода, некоторые исходят из того, что огромные работы по террасированию могли быть произведены еще при Соломоне.
На это обратил внимание сэр Чарльз Уоррен, который в 1867–1870 гг. осуществил первые раскопки наружной стены храма времен Ирода, открыв нечто в высшей степени примечательное — на юго-восточной оконечности стены он обнаружил кладку из различных камней. Вертикальный стык отчетливо заметен и сегодня, потому что ряды камней оказываются вдруг на другой высоте. Справа от стыка видны неотполированные плиты, выступы которых шероховаты и выдаются неравномерно. Края неясно обозначены. Э. М. Лаперуза относит эту стену к эпохе Соломона. Примыкающая к ней часть стены из тесаных камней с пригнанными краями, по его мнению, принадлежит проекту, связанному с расширением храма при Ироде.
На самом деле, можно представить, что в это время террасы храма увеличились в северном, южном и западном направлениях, в восточном — из-за крутого склона в долину Кедрона — сохранилась Соломонова стена, которая была продлена на север и юг. С другой стороны, с Соломоновыми стенами мы встречались только как со стенами укреплений — в Асоре, Газере и Мегиддо. Соломоновы стены представляли тогда единственные в своем роде блоки.
Однако Э. М. Лаперуза указывал на то, что приписываемая Соломону часть стены соответствует финикийскому методу строительства, который применялся еще до разрушения храма — например в скинии на высотах в израильском городе Дане, — и поразительно похожа на стены из Рас-Шамры XIV–XIII веков до н. э. Параллели с финикийцами не случайны, ведь именно они строили Соломонов храм.
Еще одно обстоятельство привлекло к себе внимание. При раскопках у подножия холма на восточной стороне рабочие наткнулись на осыпь хорошо отесанных мелких обломков. Из-под них извлекли капитель, выдержанную в протоионическом стиле. Без сомнения, она принадлежала внушительному архитектурному сооружению, которое располагалось на вершине холма. Могла ли находка быть фрагментом Соломонова храма? Капители подобного рода находили не только в Самарии, столице северопалестинского Израильского царства в IX столетии до н. э., а также в Мегиддо в XII веке до н. э. Таким образом, кое-что позволяет предположить, что иерусалимская капитель с завитками отсылает нас в еще более раннюю эпоху и, может быть, является единственным реликтом, дошедшим до нас со времен Соломона.
Как бы то ни было, тем, кто восстанавливал храм Соломона, приходилось опираться только на сообщения в Библии. Но расшифровать их — это пережить «танталовы муки», как однажды метко определил американский ученый В. Ф. Олбрайт. Библейское повествование рисует удивительно «неисторическую» картину строительства. Так, библейские авторы внушают, что на фоне строительства храма все остальные достижения Соломона отступают на задний план. Но такой подход не соответствует действительности, ведь Соломон строил храм только семь лет. Строительство же дворца продолжалось тринадцать.
И еще одно удивительное наблюдение. В сравнении с внушительными размерами всех помещений дворца храм должен был производить довольно скромное впечатление — его можно сравнить разве что с маленькой деревянной церквушкой на территории огромного комплекса. Есть и третье наблюдение: храм был частью дворцового ансамбля. Задумывался ли он как «храм для народа» или выполнял функции только «семейного и придворного» вроде средневековых дворцовых церквей, куда народ обычно не допускался? Даже исходя из этого мы должны отказаться от библейской трактовки, которая ставит храм в центр предания о Соломоне.
Еще один пункт в предании о Соломоне должен быть поставлен под сомнение: Соломон построил Господу лишь один храм. В 1962–1967 гг. группа археологов под руководством Иоханаана Ахарони провела раскопки в Восточном Негаве. Там, примерно в 30 км восточнее Вирсавии археологи натолкнулись на израильское укрепление в непосредственной близости с древним хананейским городом. Идеальным доказательством послужил «Соломонов слой», который можно было распознать по типичной кладке стен, расположенных перед укреплением.
Таким образом, стало ясно, что Соломон строил свои опорные пункты и на иудейском юге в целях безопасности пограничного района от нападения идумеян, а также стараясь обеспечить торговые пути. Крепостные сооружения на севере Израиля замыкали, если все это правда, систему крепостей на юге.
Но самым потрясающим открытием стала расчистка храма в северо-западной части крепостного сооружения.
Речь идет о единственном найденном на сегодняшний день храме Господнем из библейских времен! Идентификация с храмом Господним была проведена на основе найденных рукописей. Называют двух священников, Пашхура и Меремофа, известных из библейских текстов (1 Ездры 2.38; Неемия 12.3; Иеремия 20.1). Кроме того, была найдена надпись, в которой упоминается «Храм Господень». Возможно, это указание на храм в Иерусалиме, ведь ее нашли при раскопках храма в Араде.
Храм в Араде, например, соответствует совершенно другому строительному типу по сравнению с иерусалимским. В большом, окруженном стеной, переднем дворе стоит жертвенный алтарь из неотесанных камней, он выполнен по размерам ветхозаветного жертвенника (Исход 20.24). Ко двору примыкает храм, который — что удивительно! — имеет поперечное расположение.
Храм в Араде отличался от преобладавших тогда четырехкомнатных жилых домов, что тоже было подтверждено раскопками. Прихожане быстро отыскивали Святую Святых, которая была встроена в узкую нишу.
В противоположность этому в Святую Святых построенного примерно в то же время Иерусалимского храма нельзя было попасть запросто, что объяснялось продольным типом строительства храмов.
Это означает, что «политика строительства храмов» Соломона выходила за пределы Иерусалима. И далее, Соломон не имел ничего против предметов хананейского культа в храме Господнем. Еще одно доказательство терпимости: местность вокруг Арада была населена кенеянами. Кенеяне первоначально не относились к племени Иуды, однако были связаны родством с Моисеем (Судьи 1.16). Присоединение их земель было мирным. То, что Соломонов храм в Араде первоначально был кенеянским, подтверждает наше подозрение еще с Гаваона. Соломон, кажется, шел на все, чтобы сохранить традиции племени, согласно которым мир был превыше всего.
Библейские авторы, естественно, умолчали о храме в Араде. Для них существовал только храм в Иерусалиме, который считался единственно достойным называться храмом Господним. Но Соломон оказался мудрее авторов Библии.
Следует исправить еще одно библейское заблуждение, будто бы первый храм Соломон построил в Иерусалиме. В этом вопросе библейское предание было настолько убедительно, что никому даже не приходила мысль о том, что храм Господень в Иерусалиме мог существовать еще до Соломона. Но одно оставленное без должного внимания место подводит к волнующему выводу, что храм Господень (дом Божий) возник в Иерусалиме еще до Соломона в связи с царем Давидом — после того как умер его первый ребенок, родившийся в результате связи с Вирсавией.
С этим преданием мы уже познакомились, но тогда пропустили место, где говорится о храме Господнем. Давид после смерти сына омылся, натерся благовониями, надел новые одежды и отправился к Вирсавии. Чтобы утешить ее, он зачал Соломона. Но перед этим побывал в «доме Господнем»: «Тогда Давид встал с земли и помылся и помазался и переменил одежды свои, и пошел в дом Господень, и молился» (2 Царств 1.20).
Это прекрасное свидетельство тому, что храм Господень был в Иерусалиме еще до Соломона. Однако как это соответствует библейскому высказыванию, согласно которому Давиду было запрещено строить храм? Напрашивается ответ, что первоначально речь шла не о храме Господнем, а о иерусалимском городском храме, в котором поклонялись не Господу, а хананейско-иевуссейскому божеству. Возможно, тому таинственному Элоху, «создателю неба и земли», который снизошел до Авраама, позволив благословить его иерусалимскому священнику Мелхиседеку (Бытие 14.18).
Не дает покоя вопрос, действительно ли Соломон возвел совершенно новый храм? Библейское предание однозначно подтверждает это. Но на счет места для храма имеются два различных предания. Предание о Соломоне в Книге Царств отталкивается от «девственной» местности, на которой был возведен храм. Летописец Паралипоменона сообщает иные сведения. Согласно им, Давид приобрел у жителя Иерусалима, иевуссея Орны, землю, на которой позже будет построен храм.
Это произошло после того как Давид провел уже упоминавшуюся перепись населения с целью набора воинов и смотра жителей Израиля. Мероприятие, взламывающее сложившееся устройство войска, Господь наказал, наслав моровую язву. Она не пощадила бы и Иерусалима, не возьми Давид на себя всю вину. В качестве искупления на Давида возлагают строительство дома Господня. Поэтому он приобретает «землю Орны», где позже Соломон построит храм.
Летописец Паралипоменона идет еще дальше. Для него территория будущего храма — место священное с давних пор. Согласно этому, как раз там, где Соломон распорядился строить храм, произошло событие, которое исходит из раннего периода Израиля: задуманное Авраамом жертвоприношение Исаака на горе Мориа, которое благодаря божественному вмешательству обратилось подменой — жертвенным бараном — знак окончания принесения человеческих жертв в израильской истории (2 Паралипоменон 3.1).
Хронист все отдал за то, чтобы «израилитизировать» территорию храма. Эти сознательные усилия, на которые в Книге Царств нет и намека, рождают предположения, что территория храма не была так уж «девственна», как намекает на то Библия. Есть причины думать, что построенный Давидом алтарь в действительности был хананейско-иевуссейской святыней, которая позже Давидом была отдана Господу.
Может быть, иевуссейское культовое место, на котором следовало построить храм Соломона, требует более точной характеристики? Скорее всего «гумно Орны» располагалось неподалеку от той монументальной скалы, которая скрыта исламским минаретом. Примечательно, что библейский автор ни единым словом не упомянул Священной скалы. Хананеи-иевуссеи должны быть забыты. Иначе смотрит на это поздняя мусульманская легенда, из которой следует, что пророк Мухаммед, по приказу архангела Гавриила, оттолкнулся от Священной скалы, чтобы так начать небесное путешествие.
В то время как Священная скала наряду с Каабой и могилой пророка в Мекке являются местами паломничества мусульман, библейские сообщения о строительстве храма обходят скалу молчанием, чтобы искоренить всяческие воспоминания о доизраильской святыне. Древнехристианская традиция, напротив, поступает великодушнее, она идентифицирует Священную скалу с алтарем для сжигания жертв, построенным Соломоном вне территории храма. Более поздние исламская и христианская традиции, напротив, желали, чтобы скала находилась в Святая Святых храма Соломона.
Всего этого нельзя узнать из библейских сообщений о строительстве храма, так как они умалчивают о скале. Тем не менее в Библии все-таки есть указания на Священную скалу. Имеются в виду некоторые места в псалмах, где о Господе говорится «твердыня моя» (Псалмы 27.1; 62.3–7; Второзак. 32.4). Но это слишком приблизительно, чтобы можно было связать с иерусалимской скалой. Отчетливее говорится в псалме 60.3, где преследуемый молится: «От конца земли взываю к Тебе в унынии сердца моего; возведи меня на скалу, для меня недосягаемую».
Но и это может быть самым общим указанием на гору храма. Однозначно намекает на Священную скалу пророк Исаия: «Посему так говорит Господь Бог: вот Я полагаю в основание на Сионе камень, — камень испытанный, краеугольный, драгоценный, крепко утвержденный…» (Исаия 28.16).
Таким образом, мы приходим к выводу, что Священная скала хотя и упоминается в библейской традиции, но лишь эпизодически, потому что она, очевидно, связана с хананейско-иевуссейской культурной традицией.
Теперь перейдем к собственно рассказу о строительстве храма, который нельзя назвать полным. Так, нам ничего не известно о точном месте расположения храма, его ориентации, ни одного слова не произнесено об основных работах. Только само здание описывается несколько точнее, но и здесь чувствуются ощутимые пробелы: толщина стен, расположение фасада, си стема кровли остаются неописанными. Лишь мельком проскальзывают параметры каркаса и высоты, а также отдельных помещений храма, т. е. все, что можно было бы назвать «наметками строительства». Намного подробнее описываются боковые комнаты, которые тремя ярусами пристроены вдоль стен, включая заднюю стену храма.
Эти боковые ярусы были пристроены после окончания предварительных работ. Именно это упорно подчеркивается: стены храма не были повреждены из-за того, что рухнули потолочные балки отдельных боковых ярусов. Еще детальнее описывается внутреннее устройство некоторых помещений храма, произведенное, пожалуй, несколько позже: столярка из кипарисовой и кедровой древесины, деревянная резьба из оливы, особенно фигурки херувимов в Святая Святых храма. Все описание, напоминающее «план строительства», опускает много деталей, которые были бы нам интересны. Оно представляет этапы, расписанные по «различным группам рабочих»: каменщики, столяры и резчики.
На самом ли деле речь идет о планировании нового строительства? Насколько верно то, что храм от самого основания был построен Соломоном? Конрад Руп-рехт представил по этому вопросу в 1977 г. исследование, привлекшее внимание, где он пытается доказать, что Соломон не должен восприниматься как основатель храма, ему принадлежит лишь идея перестройки уже существовавшего ранее хананейско-иевуссейского сооружения: «Соломон взял уже существующий храм, отремонтировал его и расширил». Речь могла идти о еще более старом иевуссейском храме, который Давид нашел на «гумне Орны» и поставил на службу Господу.
Эту ошеломляющую гипотезу он обосновывает чисто филологическими соображениями, которые почерпнул из библейского описания строительства. Путем скрупулезного анализа он доказывает, что в тексте невозможно найти никаких следов первой фазы строительства. Все другие исчерпывающие сведения — описание боковых ярусов, замечания о внутреннем оформлении и устройстве храма — предполагают уже основное строение. Согласно этому, строительство храма Соломоном на самом деле было строительством уже существующего храма.
Можно попытаться объяснить в общем и целом те строки, над которыми ломало голову не одно поколение толкователей. Они касаются описания боковых ярусов: «Когда строился храм, на строение употребляемы были обтесаные камни; ни молота, ни тесла, ни всякого другого железного орудия не было слышно в храме при строении его» (3 Царств 6.7).
Эта строфа считалась чем-то невообразимым. Как можно обрабатывать камни без шума? Легенды поэтому охотно говорят о чуде. Соломон обратился к помощи ангелов и демонов, которые строили нерукотворно — таковы иудейская и мусульманская легенды. Знаменитой стала легенда о чудодейственном «камне Шамир», благодаря ему строительные камни устанавливались бесшумно.
Однако чудесам нет места в трезвом отчете о строительстве. Смысл странного текста проясняется, как считает Конрад Рупрехт, если исходить из того, что каркас храма уже существовал, еще до того как Соломон принялся за перестройку. Логично, что Конрад Рупрехт переводит слово bnh, которое до сих пор переводилось «строить», как «реставрировать», «перестраивать», «расширять». Тогда вместо: «В то время как Соломон строил храм», следует говорить: «Как Соломон продолжил строить…». Итак, с точки зрения истории строительства храм Соломона не был новым сооружением.
Все-таки хотелось бы встать на защиту уникальности храма, пойдя на поводу у Библии, и внимательно изучить основной план и набросок перестроенного Соломоном храма. В отчете о строительстве храма, который на самом деле является отчетом о перестройке храма, говорится о вытянутом в длину трехчастном сооружении: притвор, собственно храм и Святая Святых (давир). Если предположить, что мера «локоть» равна = 0,5 м, то храм был 30 м (60 локтей) в длину, 10 м (20 локтей) в ширину и 15 м (30 локтей) в высоту.
Одним словом, размеры не из ряда вон выходящие. Храм Соломона был скорее всего скромным строением! И его трехчастность стоит преподносить как нечто особое. Храм Соломона соответствовал широко распространенному архитектурному типу, который был давно известен на Востоке.
Это было результатом того, что храм строили не израильтяне, а «наемные рабочие» из Финикии, которых присылали в Иерусалим из Тира, согласно договору о сотрудничестве с Хирамом. Возможно, финикийские рабочие строили по образцам, им известным.
Результаты археологических раскопок последних 30 лет наиболее ясно показали соответствие конфигурации храма Древу жизни. Уже в третьем тысячелетии до н. э. подобные храмовые постройки были разбросаны в северо-восточной Греции (Певкакия, Дерна), Фессалии (Караново) и Анатолийском культурном пространстве (Троя).
Удлиненные боковые рукава образуют в таких типах храмов притвор. Из Анатолии подобный архитектурный стиль распространился (во II тысячелетии) в Сирию, а оттуда — в Ханаан.
Между тем вытянутая форма сооружения претерпела изменения. Так, в храме Д в Эбле наблюдается робкое деление на три части: открытый портик с притвором, потом основное помещение и в задней части — все для отправления культа, Святая Святых, своеобразный центр, где помещали изображение божества. Похожий архитектурный тип — храм в Тель-Мунбаке на восточном берегу Среднего Евфрата. Храм в Эмаре на западном берегу Евфрата тоже состоит из притвора и основного зала, в задней части которого находился подиум для священного культового изображения. Таким образом, можно считать доказанным, что уже во втором тысячелетии до н. э. в Северной Сирии имелись храмы, вытянутые в длину.
Такие строения с отдельными помещениями найдены в Ханаане и Мегиддо. Они датируются XVI–XV веками до н. э. Их особенностью являются две башни по обеим сторонам притвора. В отличие от храма Соломона они имеют слабовыраженную тенденцию к вытянутости. В храме Соломона узкие и широкие стороны имеют соотношение 1:3, Сихеме — 3:4, Мегиддо — 6:7.
Самой близкой параллелью к храму Соломона и стилистически и по времени является храм в Асоре. Там в 50-х гг. Игаэль Я дин откопал хананейский храм, который делится на притвор, основное помещение и святилище, разрушенный в XIII столетии. Посвящен он был богу-громовержцу Ваалу-Хаддаду. Этот вывод сделан по базальтовому алтарю, он представляет собой круг с четырьмя лучами, символ божества. Был найден бронзовый бык, на котором стояло божество. Здесь тоже есть круглая эмблема, повторяющая ту, что на алтаре. Креме того, найдена базальтовая плита с круглым углублением, которая играла какую-то роль в церемонии рассечения жертвы; далее, базальтовый сосуд с прекрасным узором завитком. Особенно ценны раскопанные 19 глиняных герм цилиндрической формы, на одном из которых изображены жертвенные животные, соединенные с «древом жизни». На другом виден бог-громовержец Ваал, сидящий на троне с двумя крылатыми херувимами по бокам. Еще обнаружили в притворе храма два основания колонн. Археологи были как наэлектризованные. Может, раскопали прототип храма Соломона?
На самом деле, производит впечатление то, что имеются три части, но напомним: растянутость в длину храмов в Сихеме и Мегиддо не столь явно выражена, как у Соломона. Обе колонны притвора, напротив, напоминают загадочные колонны Яхин и Боаз, которые находились в храме Иерусалима. Размещение в храме алтаря для сожжений, а также появление двух фигурок херувимов являются еще одними удивительными параллелями, разговор о которых впереди.
А как быть с трехчастностью храма? Хотя в Асоре и была Святая Святых, она представляла собой углубление в стене на некотором расстоянии от земли, куда можно было подойти непосредственно из основного помещения. Храм в Асоре состоял все же из двух частей. По поводу Соломонова храма можно сказать, что следовало бы исходить из вытянутого в длину строения, состоящего из двух частей, внутри которого находилась Святая Святых. Она имела форму куба, была обложена досками и предназначалась для ковчега завета Господня и двух деревянных херувимов. Хотя до сегодняшнего дня не раскопано то, что осталось от храма Соломона, можно быть уверенным, что финикийские строители возводили храм, копируя форму «древа жизни». Такое утверждение верно, несмотря на то, что своеобразные финикийские храмовые строения, которые надо рассматривать как предтечи Соломонова храма, до сих пор еще не найдены. Вместо этого у нас есть знаменитый «последователь», неподалеку, в северном течении реки Оронто — финикийский храм в Тель-Таинате, раскопанный в 1930 г. Этот храм, строительство которого можно датировать 200 годами позднее Соломонова, следует форме древневосточного, точнее, древнесирийского «древа жизни», чему в основном соответствует также храм в Иерусалиме.
Храм в Тель-Таинате — это вытянутое в длину сооружение с тремя помещениями, где в третьем находится Святая Святых. В притворе были установлены две колонны. Хотя храм и построен после Соломона, нет причин сомневаться в том, что выдержан тот общий, сирийско-хананейский тип, которому следовали финикийские строители.
Подведем итог: храм Соломона не только не был вновь построенным храмом, он даже не может претендовать на особый архитектурный тип. А если сюда добавить еще и скромные параметры и относительно малое время строительства в сравнении с дворцом, то от уникальности Соломонова храма, упорно внушаемой Библией, не останется камня на камне.
В таком случае, однако, зреет настоятельный вопрос: в чем же особое отличие строительства храма? Если не в архитектуре, форме и строительных материалах, то тогда только в придаваемом ему значении. Но каково оно? Мы приблизимся к ответу, если вначале определим, чем храм Соломона не являлся: это не храм мертвых как большинство египетских храмов, в которых воображалась дальнейшая жизнь фараонов. Это и не храм победы, как большинство месопотамских и множество египетских храмов, в которых увековечивались цари-триумфаторы. Более того, в идее Соломонова храма отсутствует существенный элемент: его строительство совершается не по Божьей воле.
Этим он и отличается от храмовых построек шумерского царя Гудеа из Лагаша (ок. 215 до н. э.). Во сне ему дается божественное указание построить храм богу Нингирсу. Нингирсу сообщает спящему царю точный план строительства, по которому должен быть построен храм. После этого царь сообщает своим придворным о намерении построить храм по божественному плану. Берутся на работу строители, привозят из Ливана кедр, золото и серебро для оформления внутри и снаружи.
С Соломоном все иначе. У него тоже было видение — на Гаваоне, однако Господь не поручал ему строить храм. Это значит, что идея строительства не была инспирирована свыше, ее можно объяснить человеческим желанием и стремлением. Таким образом, строительство храма Соломоном — «человеческое детище».
Это впечатление усилится, если в нашем поле зрения будет находиться удивительная предыстория. Согласно ей, еще Давид вынашивал мысль построить храм для Господа. Однако придворный пророк Нафан категорически ему это запретил. Его устами говорит Господь: «Ты ли построишь Мне дом для Моего обитания… где Я ни ходил со всеми сынами Израиля, говорил ли… «почему не построите Мне кедрового дома?» (2 Царств 7.5). Это значит: как покровитель кочевников Господь не нуждается напрямую в особом возведении храма, призванном прославлять его явление. Вследствие запрета на строительство Давиду надлежало уяснить, что он более чем заблуждается, полагая, что таким образом возвысит и придаст вес в религиозном смысле царскому городу Иерусалиму.
В отличие от древневосточных традиций своих соседей древние израильтяне не считали строительство храма непременным условием: Богу кочевников не пристало сидеть в храме — вот суть запрета.
Разумеется, библейское предание пытается, представив пророчество таким образом, перебросить мостик к Соломонову строительству храма: что запрещено Давиду, позволено его сыну Соломону. И после окончания строительства Соломон в большой речи по случаю освящения храма подчеркивает эту связь: «У Давида, отца моего, было на сердце построить храм имени Господа Бога Израилева; но Господь сказал Давиду, отцу моему: «у тебя есть на сердце построить храм имени Моему; хорошо, что это у тебя лежит на сердце; однако не ты построишь храм, а сын твой, исшедший из чресл твоих, он построит храм имени Моему» (3 Царств 8.17).
Это высказывание Соломона наверняка можно отнести на счет библейских авторов, ведь в распоряжении, доведенном Давиду, нет ни слова о том, что Господь одобрил в принципе идею Давида. Речь Нафана содержит не только непоколебимое «нет» строительству Давидом храма, но идет еще дальше: «И Господь возвещает тебе, что Он устроит тебе дом. Когда же исполнятся дни твои, и ты почиешь с отцами твоими, то Я восставлю после тебя семя твое, которое произойдет из чресл твоих, и упрочу царство его» (2 Царств 7.11).
Не Давид будет строить «дом» Господу, а Господь — Давиду. Но под этим подразумевается не храм, а Давидова династия. Эта «враждебная храму» речь Нафана была дополнена библейскими редакторами указанием на строительство храма Соломоном. В противоположность библейскому представлению, которое хотело бы установить связь между Давидовой и Соломоновой моделями храма, надо уяснить, что Соломон велел возвести храм по собственной инициативе. Об этом же отчет о строительстве храма: и речи нет о божественном поручении и якобы пророческом разрешении. Нет, строительство храма Соломоном было исключительно «человеческим детищем».
Итак, мы опять вернулись к вопросу, в чем особенность, присущая лишь храму Соломона. Что отличает храм в Иерусалиме от всех остальных древневосточных храмов? Отсутствие какого бы то ни было изображения Бога! В святилище не было установлено никаких статуй богов, никаких идолов, никакого золотого тельца — воплощений божественной сути.
Храм в Иерусалиме был сохранившим верность древнеизраильской заповеди о том, что Бога нельзя изображать. Можно бы этим удовлетвориться и принять к сведению отсутствие именно того, что в древневосточном смысле как раз и делало храм храмом.
Но все не так просто. Как мы знаем, хотя в Святая Святых и не было установлено изображения Бога, все-таки что-то указывало на его присутствие — ковчег, тот загадочный ящик (’агоп), о значение которого постоянно и с переменным успехом ломали головы. Может быть, именно ковчег в Святая Святых храма укажет на «самое главное» Соломонова храма? Мы отвечаем «да», но исходим из того, что до сегодняшнего дня не выявлено, какова же истинная роль ковчега в храме. Библейские авторы не в большей степени приблизились к истинному смыслу ковчега в Святая Святых. Чтобы понять, следует вспомнить предысторию древнеизраильской святыни.
Впервые мы встречаемся с ковчегом, когда войско Моисея оставило Синай. В ковчеге, деревянном ящике, они перевозили Бога:
«И отправились они от горы Господней на три дня пути, и ковчег завета Господня шел пред ними три дня пути, чтоб усмотреть им место, где остановиться. Когда поднимался ковчег в путь, Моисей говорил: восстань, Господи, и рассыплются враги Твои, и побегут от лица Твоего ненавидящие Тебя! А когда останавливался ковчег, он говорил: возвратись, Господи, к тысячам и тьмам Израилевым!» (Числа 11.33).
В этом древнем рассказе объясняется то, чем вначале являлся ковчег: военный палладий, его возили с собой кочевники Моисея, место нахождения воинственного Господа, которого просили о могущественном вмешательстве. Ковчег был военным символом, постоянно доказывал свое могущество: при переходе через Иордан (Иисус Навин 3) и при «взятии» Иерихона (Иисус Навин 6). Он олицетворял военный захватнический характер, когда его возили за собой к провинившимся сынам Вениаминовым в Гиву, город, который был изобличен в разврате (Судьи 20.26).
После того как израильские племена стали оседлыми, ковчег появляется то тут, то там, пока не получает постоянной прописки в ефремском городе Сил оме. Для него была создана храмовая служба, проводились паломничества, перед ним приносили клятвы, давали обеты (1 Царств 1).
Ковчег сохранил и в Силоме свою воинственную функцию. Это можно понять по имени Господа, ведь в Силоме Бога Израиля называли «Бог Саваоф», «Господь великого воинства», причем имелось ли в виду небесное войско или человеческое, играло второстепенную роль. Одна интересная теория исходит из того, что под множеством войск Господа следует понимать сводные войска с севера и юга Израиля. Решающим остается, что имени «Саваоф» особо созвучен воинственный характер Бога.
Это подтверждается, когда филистимляне поднялись против Израиля и одержали победу в битве у Афека. Побежденные израильтяне вспомнили о «военном могуществе» ковчега, который был срочно доставлен из Силома. Но на этот раз он не помог. Израильтяне бежали, ковчег попал в руки филистимлян и был установлен в храме Дагона в филистимлянском городе Азоте.
Однако воинственный характер ковчега продолжает проявляться магическо-разрушительным образом: в храме Дагона обрушивается истукан, голова и руки враждебного бога лежат разломанные перед ковчегом. Жителей Азота поражает загадочная болезнь, смерть нависла над городом. Злосчастный ящик приносят в Экрон, где жители города не желают его размещения. Им страшно от жуткого разрушительного действия святыни. Ковчег устанавливают на колесницу, запряженную двумя коровами, предоставляя им свободу действий. Колесница начинает свой путь, пока не останавливается в Вефсалисе. Жители ставят ковчег на священный камень, приносят жертвы, но болезни и смерть продолжают распространяться. Наконец ящик находит прибежище в Кириаф-Иариме, где его освящают и окружают заботой (1 Царств 4–7).
В последующее время ковчег, кажется, почти забывают, пока о бывшей военной святыне не напоминает царь Давид. Он распоряжается перевезти ковчег в Иерусалим, добыть для царского города древнеизраильскую святыню, идея, которую впоследствии стоило назвать гениальной, так как Иерусалим смог возвыситься до культового центра всех израильских племен.
Переезд ящика в Иерусалим описывается очень красочно. Отряд в 34 000 воинов должен отправиться забрать святыню. В пути случается жуткое магическое происшествие, когда некий Оза хватается за ковчег, потому что тянущие повозку волы наклонили ее. Оза умирает, пораженный «гневом Господним» (2 Царств 6.7). При въезде в Иерусалим настроение меняется. Царь Давид исполняет перед ковчегом загадочный танец: «Давид скакал из всей силы перед Господом; одет же был Давид в льняной ефод» (2 Царств 6.14).
Полуголый, забыв обо всем, танцует Давид перед ковчегом. Это приводит к тому, что жена Давида Мелхола, которая растерянно наблюдает за оживлением перед дворцом, заводит с ним разговор и упрекает в том, что он обнажился перед рабынями своих рабов, уничижая себя. Давид же защищает свой танец как «священный», совершаемый в честь Господа.
Понять характер этого танца нам трудно и сегодня, потому что о ритуальных танцах в Израиле почти ничего не известно. Однако в связи с преданием о ящике мы вправе предположить, что речь идет о священном танце воина, сравнимом с танцами, известными из архаических культур. В пользу этого говорит и тот факт, что израильские воины приступали к войне chalusim, т. е. вряд ли одетые.
Таким образом поход с ящиком складывается в целостную картину. Вокруг боевой святыни — ящика, доставленного Давидовыми ополченцами, — танцует священный танец войны царь-воин, в котором есть что-то от священника, и эта святыня устанавливается в шатре — Святая Святых, где Давид благословляет своих солдат от имени бога войны Саваофа.
В образе ковчега Давид доставил древнеизраильскую святыню в Иерусалим и поддержал кочевническую военную традицию: богу войны военную святыню от воинственного царя. А как поведет себя Соломон? Станет ли он расстилаться перед древнеизраильской военной святыней?
Когда через семь лет храм был построен, приходит время праздничного освящения. Царь Соломон и старейшины племен собираются перевезти ковчег из шатра-скинии Давида в храм. Приглашают священников, чтобы нести ящик:
«А царь Соломон и с ним все общество Израилево, собравшееся к нему, шли пред ковчегом, принося жертвы из мелкого и крупного скота, которых невозможно исчислить и определить по множеству их. И внесли священники ковчег завета Господня на место его, в давир храма, во Святое Святых, под крылья херувимов. Ибо херувимы простирали крылья над местом ковчега, и покрывали херувимы сверху ковчег и шесты его. И выдвинулись шесты так, что головки шестов видны были из святилища пред давиром, но не выказывались наружу; они там и до сего дня. В ковчеге ничего не было, кроме двух каменных скрижалей, которые положил туда Моисей на Хориве, когда Господь заключил завет с сынами Израилевыми, по исшествии их из земли Египетской» (3 Царств 5.11).
Этот эпизод поражает тем, что лишен воинственных черт. Ничего не дает предположить, что речь идет о военной святыне. Вокруг нее не исполняют соответствующих танцев, она не создает впечатления чего-то магического и разрушительного и невидимо сидящего в ковчеге Бога не называют боевым именем (Саваоф). Вся процессия описывается кратко и без затей. Библейским авторам, кажется, важно только одно: указать точное место святыни.
Таким образом, мы получаем первые важные данные. Символ войны и страха ковчег успокаивают, как бы «хоронят». Минуло время разрушительных дел священного ящика. Можно сказать, что святыня союза с Господом, обладавшая невероятной силой, получив место в храме, утратила свое назначение.
Является ли это делом рук Соломона? Исследователи настроены достаточно скептически, поскольку описание храмового праздника типично для языка и мира представлений библейских авторов, но они — настоятельно подчеркиваем — писали спустя 400 лет после Соломона. Мы не будем пускаться в описание деталей, однако хотим обратить внимание на то, что с установлением ковчега в храме Соломона воинственная сущность святыни окончательно теряет силу.
Ее никогда уже не будут выносить из храма в военных целях, ее не будут использовать как военный палладий. После установления в храме ковчег никогда не проявит себя как самостоятельный объект или субъект, приводящий в ужас власти. Это «усмирение» могущественной святыни представляется нам главным делом Соломона и объясняет, как нам кажется, истинный смысл строительства: в храме Соломона войне и насилию нет места. Таким образом слова Соломона, произнесенные в заключение праздничной речи, содержат глубокий созидающий смысл: «Благословен Господь, Который дал покой народу Своему Израилю, как говорил! не осталось неисполненным ни одного слова из всех благих слов Его, которые он изрек чрез раба Своего Моисея» (1 Царств 8.56).
Мы не можем быть полностью уверены, что Соломон на самом деле сказал то, что библейские авторы вложили ему в уста. Для нас несомненно одно — они гениально чувствовали «дух мира» Соломона: творение Соломона означает мир — народу Израиля дан покой; напоминаются благие слова Моисея, а не его призыв к войне, которые были как-то связаны с ковчегом. А мы можем еще добавить, что воинственный Бог времен кочевников успокаивается в храме Соломона. И то, что вспыхнуло в божественном видении Соломона в Гаваоне, достигает в строительстве храма, пожалуй, самого прекрасного выражения: царь мира строит Богу мира храм мира.
Библейские авторы не выдвигали на передний план мирного характера, в центре внимания были теологические аспекты повествования. Они, однако, не утаивают, что именно мир был условием для построения храма. Так, летописец спустя 700 лет после Соломона дает интересное обоснование, почему Соломон, а не Давид, имел право построить храм:
«И призвал Соломона, сына своего, и завещал ему построить дом Господу Богу Израилеву. И сказал Давид Соломону: Сын мой! У меня было на сердце построить дом во имя Господа, Бога моего, но было ко мне слово Господне, и сказано: «ты пролил много крови и вел большие войны; ты не должен строить дома имени Моему, потому что пролил много крови на землю пред лицем Моим» (1 Паралипоменон 22.6).
Хотя это предание достаточно молодо, оно передает что-то от мирного характера Соломонова храма. У Давида руки были в крови, и это противоречило строительству храма; мирный храм мог возникнуть только при мирном царе Соломоне. Библейское предание, к сожалению, ограничивается тем, что мир при Соломоне был условием строительства храма. Не в их силах показать, что смысл его есть отражение идеи мира Соломона.
Истина откроется лишь если мы на свежую голову еще раз пройдемся по всему рассказу о ковчеге и уясним, что он из святыни войны превратился в святыню мира.
В этом и особенность храма Соломона: взамен изображения Бога, как это имело место в древневосточных храмах, в центре религиозного почитания появляется символ, лишенный какого бы то ни было характера насилия. Итак, можно с полным правом сказать: строительство храма с ковчегом в Святая Святых стало для Соломона венцом общего дела мира.
Все же не только история с ковчегом подчеркивает мирный характер, здесь еще прослеживается новая связь: к ковчегу были приставлены 2,5-метровые херувимы, простиравшие над ним крылья. Крылатый херувим — сказочный образ, иногда в человеческом облике, иногда в образе льва, — пришел из месопотамской культуры. Его аккадское имя — karibu или curibus, что первоначально означало «гений», «вестник», «представитель великих богов» и «посредник».
О херувимах мы кое-что узнаем, когда ковчег был доставлен из Си лома, чтобы получить помощь в походе против филистимлян: «И послал народ в Силом, и принесли оттуда ковчег завета Господа Саваофа, сидящего на херувимах» (1 Царств 4.4).
Когда Давид отправил ковчег в Иерусалим, заходит речь о хозяине херувимов: «… Ковчег Божий, на котором нарицается имя Господа Саваофа, сидящего на херувимах» (2 Царств 6.2).
Херувимы были связаны с ковчегом, очевидно, со времени своего появления в Силоме. Не совсем ясно, то ли херувимы сопровождали ковчег, то ли находились в нем. К вопросу нельзя подходить однозначно, известно лишь, что херувимы, связанные с ковчегом в Силоме, не могут быть теми же самыми, что были установлены Соломоном в Святая Святых храма. Херувимы изготовлены отдельно от ковчега. Так вот это означает, что ковчег и херувимы были соединены только в храме.
Но что означало появление херувимов, простиравших свои крылья над ковчегом? Ответ мы найдем в том фрагменте предания, где Моисей призывает провозгласить ковчег палладием войны и молит воинственного Господа войти в святыню (Числа 10.35). И тогда Господь сошел в ковчег, но оставил его сразу как только война закончилась. Из этого вытекает, что ковчег рассматривался как место для воинственного Господа.
В храме Соломона это представление было решительным образом изменено. Уже не ковчег понимался как тронное место, а херувимы, распластавшие крылья над ним. Но это означает, что здесь меняются присущие ковчегу военные качества и показатель этого — трон Господа. Господь восседает уже не в ковчеге, а на херувимах. Он меняет изначально воинственный трон на «мирный царский».
Херувимы известны нам из древневосточного мира Израиля как «несущие трон». В резьбе по слоновой кости из Мегиддо (1350–1150 до н. э.) мы видим царя на троне с херувимами в тот момент, когда к нему подводят пленников. Нам уже знакомо изображение трона на саркофаге царя Ахирама из Библа, которое исходит, пожалуй, из XIII века до н. э. Царь Библа сидит на троне с херувимами, а процессия с дарами и подношениями приближается к нему. Пример очень важен для пас, ведь Библ был финикийским городом. Из Финикии родом также и мастера, которые изготовили резьбу в храме и херувимов для ковчега.
Но херувимы выступают не только как носители трона. В хананейском храме Асора отыскался камень-герма, где изображен восседающий на троне бог-громовержец Ваал-Хаддад, а над ним два херувима-хранителя. Более того, в Египте существовала монументальная галерея со сфинксами, которые охраняли вход к обожествляемому фараону. На чудесным образом выполненных нагрудных табличках мы встречаемся с летающими сфинксами египетского царя Тутанхамона: с одной стороны, они олицетворяют бога Солнца, а с другой — в них воплощаются две богини, разыскивающие Осириса.
Следует обратить внимание на египетские параллели, поскольку в эпизоде, описывающем ковчег в Си-ломе, упоминаются два священника с египетскими именами — Хофни и Финеас. Похоже на то, что с херувимами связаны не только финикийско-хананейские, но и египетские воззрения. И все же остается существенное различие — херувимы в храме Соломона не олицетворение Божественного. Это не почитаемое египтянами Солнце, не божество на нагруднике Тутанхамона — вспомним о древнеизраильском запрете на изображение невидимого вездесущего Бога.
Господь, сидящий на херувимах, — невидимый, но вездесущий и всемогущий Бог. Так он неоднократно называется в Библии; так молит царь Иезекия помощи у Господа: «Сидящий на херувимах», когда Иерусалим был осажден ассирийским царем Сеннахири-мом (4 Царств 19.15). Господь упоминается также и в псалмах. Его присутствие воспевается, когда херувим везет колесницу и при этом обращает на службу силы природы — ветер и облака, а человеку в крайней нужде Сидящий на херувимах, дарует спасение:
«Но в тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал, и Он услышал из чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его. Потряслась, поколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания небес, ибо разгневался. Поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий, горящие угли сыпались от Него… и воссел на херувимов и полетел… Простер он руку с высоты и взял меня и извлек меня из вод многих… и вывел меня на пространное место, ибо Он благоволит ко мне» (3 Царств 22.7).
Сомнений нет, с представлением о Господе, «сидящем на херувимах», связывается могущество космического размаха, приводящее в движение даже силы природы. «Священное» могущество, повергающее человека в ужас и одновременно потрясает его, вызывая всплеск религиозности, который можно описать как «Мистерию священного трепета и единения». Могущество Сидящего на херувимах не разрушительное, а спасительное, оно не уничтожает жизнь, а взывает к жизни. Это не то, что исходило первоначально от ковчега.
Херувимы несут в себе нечто от «благого» могущества, которое исходит от Господа. Это понятно еще и потому, что они не только возвышаются над ковчегом, но и в разных вариациях изображены на резьбе внутри храма: «И на всех стенах храма кругом сделал резные изображения херувимов и пальмовых дерев, и распускающихся цветов, внутри и вне» (3 Царств 6.29).
Херувимы среди пальм и цветов были изображены также на главных воротах и входах. Тем самым открывается еще одно значение херувимов: защитник мира природы, особенно Древа жизни, символом чего являлась пальма.
В роли охранителей Древа жизни херувимы изображались еще задолго до Соломона, прежде всего в месопотамском культурном пространстве, например на камне в Гезере (ок. XV в. до н. э.) и на ковчеге в Ларнаке на Кипре (1400–1200 до н. э.). Если перевести взгляд от внушительных херувимов, поставленных около ковчега, на херувимов среди пальм и цветов, украшающих внутреннее помещение храма, то ощущается странный двойной смысл: если херувимы над ковчегом призваны подчеркнуть высший аспект Бога-все-держителя, то херувимы на резной стене подчеркивают мощь радостную, обращенную к истинной жизни. Храм внутри подобен райскому саду.
Такое восприятие не обманчивое, так как мы знаем, что в библейском раю херувимы охраняли доступ к Древу жизни (Бытие 3.24). Таким образом, храм предлагает нам посмотреть на библейскую историю в раю глазами Соломона. Как уже давно известно, в райском Древе познания отразился опыт мудрости Соломона. Теперь мы понимаем, что храм Соломона — это место не только присутствия Господа, но и то, где открываются двери в райский сад жизни. Однако храм даже нечто большее: если в саду херувим преграждает дорогу к Древу жизни, подняв меч, то храм открывается входящему человеку. Никакой херувим не преградит ему дороги к познанию той счастливой жизни, скрытой в раю, которая всегда казалась непостижимой. Таким образом, храм Соломона оказывается местом мира и жизни.
Давайте обратим свой взор еще раз к небольшому ковчегу, который скрыт под крыльями херувимов. Создается впечатление, будто он, бывшая боевая святыня израильтян, потерял свой статус. Некоторые наблюдения свидетельствуют об этом. Тогда становится ясна странная и остававшаяся непонятой до сегодняшнего дня запись, говорящая, что жерди, на которых несли ковчег, из основного помещения были видны не полностью, если смотреть через узкую щель в занавесе перед Святая Святых. Это значит, что жерди расположены вдоль. Их концы были нацелены не в сторону смотрящего, а лежали относительно него поперек.
Очень важное сообщение, в соответствии с которым ковчег представлялся взору с боковой стороны. В чисто оптическом плане теперь уже никому бы не пришла мысль, что ковчег — это трон.
И еще кое-что указывает на изменение в положении святыни. Так, в некоторых псалмах говорится о «подножии» Господа: «Превозносите Господа, Бога нашего и поклоняйтесь подножию Его: свято оно» (Псалом 98.5). «Пойдем к жилищу Его, поклонимся подножию ног Его» (Псалом 131.7).
Напрашивается мысль связать подножие с ковчегом. Тогда Господь сидел бы на херувимах, а ковчег рассматривался бы только как подножие. В пользу такой трактовки говорит многое, поскольку мы уже обнаружили подставку для ног перед троном с херувимами у царей Мегиддо.
И все же имеем ли мы, на самом деле, право говорить о снижении святости ковчега? Сомнение здесь уместно, поскольку хотя Соломон и лишил ковчег функции «порождения насилия», он наделил его новым значением. Посему на первый план выдвигается сообщение, где говорится, что в ковчег были положены обе доски с законом Моисея (3 Царств 8.9). Это сообщение наталкивает нас на определенную мысль, так как во всех историях, когда ковчег играл роль военной святыни, и речи не возникало о наличии в нем скрижалей закона. Естественно, можно предположить, что их вложение имело место только в храме Соломона.
Наше предположение в праве оспорить все, кто исходит из того, что ковчег и скрижали закона не разлучались со времен кочевья. Такая трактовка основывается на упоминании ковчега во второй книге Моисеевой (25.10), где мозаистские скрижали закона указываются как содержимое ковчега. Но ведь мы уже знаем, что мозаистское описание введено в Библию намного позже, авторами, которые картину Соломонова храма спроецировали ко времени хождения по пустыне войска Моисея. Доказательство не составляет труда, так как первоначальные упоминания о ковчеге ничего не содержат о появлении скрижалей закона, в особенности предания, где говорится о ковчеге как военной святыне.
Интересно наблюдение исследователя Юлиана Моргенштерна. Он занимался теми маленькими переносными ковчегами-палатками, которые известны у бедуинов и кочевников со времен зарождения ислама до сегодняшнего дня. Эта переносная палатка с острым верхом из красной кожи служит проводником в пустыне. Она использовалась как боевой палладий, в ней находились священные камни или реликвии кочевников. После прихода ислама священные камни были заменены одной или двумя копиями Корана.
Сходство между палаткой и ковчегом налицо: и та и другой являются боевыми палладиями и содержат камни, оба путешествуют с кочевниками и их оберегают священники. Идентифицировать их не стоит, так как ковчег — это ящик (’агоп), а не палатка. Его возили в колеснице или несли люди, палатку ставили на горб верблюда. Но решающую роль играет то, что в библейских сообщениях, где речь идет о боевых ковчегах, никогда не упоминается о досках с законами.
Итак, наше впечатление о том, что ковчег только в Соломоновом храме стал хранилищем закона, кажется, укрепляется.
Почему Соломон превратил ковчег в символ союза с Богом и символ закона? Ответ очевиден. Он нужен был ему не только из-за первоначального значения военной святыни, а для замены воинственного значения на мирное. Военная святыня была «обращена в другую веру», стала оплотом, в котором символически представлен союз с Богом на горе Синай и 10 заповедей Моисея. Установление ковчега в Соломоновом храме превратило его из символа войны в символ жизни и порядка, который напоминал о том основополагающем опыте, что выработала древнеизраильская форма жизни. Союз с Богом сделал Израиль народом, верующим в Господа, десять заповедей провозглашали божественное право, где напоминалось об освободительном исходе из Египта, а также о тех требованиях, которые закреплялись в религиозных и социальных заповедях.
Таким образом, наши наблюдения рисуют убедительную и целостную картину: храм Соломона приобретает особое значение посредством того, что он поместил в центр религиозного почитания ковчег, святыню, чье первоначальное значение — трон для воинственного Господа — постепенно устранялось. Насильственный характер уступал место установленным Соломоном херувимам, которые оберегали как ангелы-хранители средоточие жизни Израиля — Господа Бога и ковчег. Ковчег становился символом-напоминанием о жизнеутверждающем союзе на горе Синай и 10 заповедях. Таким образом, Соломону не только удалось придать мирное направление ковчегу, но и установить связь между «новейшим» царским (Гаваонское откровение) и древнеизраильским божественным правом (10 заповедей).
Строительство Соломоном храма не может считаться уникальным, ни с точки зрения исторического строительства, ни с точки зрения архитектуры. Что касается мирного значения, которое возводило храм в символ совершенной жизни, то оно способствует «счастливому пространству». Кто близок к древневосточным храмам, вряд ли ощутит этот «счастливый налет». Египетские храмы свидетельствуют о серьезности судьбы и строились для того, чтобы ее задобрить. Так же как месопотамские храмы они служили часто возвеличиванию какого-нибудь богоподобного царя. Более поздние греческие храмы поведали о судьбе богов, но счастливой идее мира их не посвящали. Один лишь храм Соломона наглядно представляет великую идею мира, которая безраздельно принадлежит мирной истории человечества.
К сожалению, мирный характер храма Соломона во всей его многослойности остался до сегодняшнего дня не раскрытым. Ответственность за это лежит на библейских авторах, которые хотя и говорили о ковчеге, херувимах и скрижалях закона, но не раскрыли смысла мира и жизни святынь храма. Библейских авторов интересовали другие, религиозные связи.
Соломон приближается к храму не только как царь, но и как первосвященник, он идет во главе процессии ковчега, произносит большую путеводную речь, которая раскрывала религиозный смысл храма, читает самую длинную молитву Ветхого Завета, благословляет храмовую общину и принимает участие в празднике жертвоприношения по случаю освящения храма. Что здесь можно доказать исторически? Что можно отнести на счет библейских авторов, которые скорее всего хотели показать Соломона во всем блеске?
Не стоит сомневаться в роли Соломона — первосвященника, так как храм был царским храмом, что служило обоснованием прав Соломона-священника. Еще Давид брал на себя обязанности священников, и Соломон присоединился к традиции отца.
В пользу исторического восприятия Соломона как первосвященника говорит еще один важный пункт: после Соломона царей все чаще и чаще ограничивали в функции первосвященника. Это видно из того, что никто из наследников Давида и Соломона не выступал как благословляющие. Благословение целиком и полностью перешло к священникам, причем оно совершалось теми словами, которые однажды были переданы Аарону: «Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! да призрит на тебя Господь светлым лицем Своим и помилует тебя!» (Числа 6.24).
Соломон использовал право священника, когда благословлял общину храма. Он возносит хвалу Господу, «который дал покой народу Своему Израилю» (3 Царств 8.56). И если в благословении Аарона-священника речь идет о мире каждого отдельного человека, Соломоново благословение распространяется на политический мир, изменяется благословение Аарона, более подходящее для Соломона, который, будучи царем, ответствен за мир народа.
Библейские авторы не критиковали Соломона за изменение священнического благословения. Но он был последним царем, которому присвоили право благословения. Позже, правда, возникали тяжбы, когда цари присваивали себе права священников, например, царь Иосия не постеснялся воскурить фимиам в храме Господнем. 80 священников — среди них и первосвященник Азария — возмутились и царя поразила проказа (2 Паралипоменон 26.16).
Предание о Соломоне в Паралипоменоне заходит так далеко, что попросту вытесняет благословение первосвященников из Книги Царств. Вследствие этого мы можем заключить, что вряд ли стали бы придумывать благословляющего верховного священника в лице Соломона, когда у царей уже давно оспаривались права на это.
Соломон выступает не только как благословляющий верховный священник, он действует так же, по мнению библейских авторов, как священник на жертвоприношении. В этой функции мы наблюдали его уже на высотах Гаваона. Во время освящения храма все было еще величественнее, так как число жертвуемых животных было невероятным: 22 тыс. голов крупного рогатого скота и 120 тыс. овец должны были принести в жертву. Так, Соломон освящал двор храма, где забивались животные, ведь обычного алтаря для сожжения не хватало, ибо это было самое большое жертвоприношение, когда-либо наблюдавшееся в Израиле.
Не только число жертвенных животных превысило их число на Гаваонских высотах, но изменился характер жертвы. Если в Гаваоне жертвы исключительно сжигались, т. е. сжигалось все животное, во дворе храма производилось преимущественно принесение благодарственной жертвы, когда от животного часть съедали. В чем же отличие? Жертвы сжиганием были искупительными жертвами. Благодарственные, напротив, жертвами, в которых радостно прославлялось божественное сообщество. Итак, мы видим, что с храмом Соломона связана скорее радость, нежели страдание.
На самом ли деле Соломон выступил священником на жертвоприношениях? Мы сомневаемся, и можем подкрепить это тремя наблюдениями: алтарем для сжигания жертв, удивительным появлением облаков и храмовой молитвой Соломона. Если мы вернемся еще раз к отчету о строительстве храма, то поймем, что о возведении алтаря для сжигания жертв нет ни одного слова. И если бы в отчете было только описание храма — без освящения — мы должны были бы исходить из того, что Соломон построил храм без жертвенника для животных.
Делались попытки найти причины такого странного умалчивания об алтаре в отчете о строительстве храма. Многие ученые исходят из того, что алтарь не упоминается потому, что он не соответствовал строгим предписаниям древнеизраильского закона об алтаре, который гласил: «Сделай Мне жертвенник из земли и приноси на нем всесожжения твои, и мирные жертвы твои, овец твоих и волов твоих; если же будешь делать Мне жертвенник из камней, то не сооружай его из тесаных, ибо, как скоро наложишь на них тесло твое, то осквернишь их» (Исход 20.24).
Жертвенник Соломонова храма не соответствовал этим предписаниям. Он был железный, а не из необработанного камня. Библейским авторам, вероятно, казалось, что «медный» алтарь надо убрать; поэтому они и промолчали о нем в описании строительства храма. Но то, что, несмотря на это, они позволяют Соломону приносить жертву, означает относительную непоследовательность, которая ведет или к старым источникам, в которых упоминается храм, или к области теологии по поводу жертв у библейских авторов, которые не могли представить себе храма без подобного мероприятия.
Трудно сделать выбор между двумя возможностями. Но можно сказать с уверенностью, что жертва Соломона не могла быть принесена, как описывают библейские авторы. За это говорит совершенно невероятное количество жертвуемых животных. Тому, кто свяжет это со скромными размерами переднего двора храма, все станет ясно.
То, что жертвы не очень занимали мысли Соломона, вытекает из другого случая, происшедшего после водружения ковчега в Святая Святых: «Когда священники вышли из святилища, облако наполнило дом Господень; и не могли священники стоять на служении, по причине облака, ибо слава Господня наполнила храм Господень» (3 Царств 8.10).
Представление о присутствии бога в виде облака подтверждается еще двумя моментами: первое — во время исхода Моисеева войска из Египта (Исход 40.34 и др.) облако сопровождало и охраняло народ. Второе — облака относятся к представлению о Господе как сидящему на херувимах. В псалме (104, 3) говорится: «… делаешь облака Твоею колесницею, шествуешь на крыльях ветра…».
Мы считаем эпифанию с облаками теологическим дополнением библейских авторов, которым необходимо было усилить божественный аспект освящения храма. Но для нас важнее другое сообщение — то, что священники не могли приступить к исполнению своих обязанностей в связи с появлением облака. Значит они не могли проводить обряд жертвоприношения на том курительном алтаре, который был установлен перед Святая Святых в зале храма.
Священники также не могли воспользоваться позолоченным красным столом, на котором лежали 12 хлебов, символ 12 племен Израиля. Первоначально речь шла о столе для пожертвований, который известен нам по рельефу времен царя Ашшурбанипала (668–626 до н э.). Следовательно, для священников возникало препятствие, мешающее выступать в качестве жертвоприносящих священников, — это служит для нас скрытым указанием на то, что храм Соломона не является в первую очередь храмом для жертвоприношений.
Такое впечатление укрепляется, если мы обратим больше внимания на храмовую речь Соломона. Естественно, ее выдержали в стиле библейских авторов. Но для нас совершенно ясно, что она пропитана «Соломоновым духом». Что должен делать в храме прихожанин, по мнению Соломона? Ответ недвусмыслен и понятен: храм — место исключительно для молитвы: к молитве приглашались те, кто согрешил, к молитве зовут, когда нет дождя, на людей обрушился голод или чума; к молитве допускались даже чужеземцы, которые прибывали в Иерусалим (3 Царств 8.29).
Инородным телом кажется нам молитва, имевшая место, когда «народ отправлялся на войну против своих врагов», суть которой совсем не отражает того, что мы узнали о Соломоне. Поэтому мы считаем, что с этой просьбой Соломон не обращался, она сочинена библейскими авторами, которые благочестие Соломона превратили в «молитвенный катехизис». К нему авторы Библии добавили еще просьбы о возвращении «обращенных» израильтян в Иерусалим, тех, которые в 587 до н. э. были угнаны в Вавилон. Несмотря на то, что авторы Библии — согласно священному числу «семь» — дополнили храмовую молитву, остается ясно: храм Соломона первоначально был домом молитвы, а не культовых или ритуальных церемоний. О принесении жертв в речи Соломона нет ни одного слова.
Соломон больше не был заинтересован в культовых церемониях, ритуалах жертвоприношений, для него важно происходящее «внутри», вызванное личными или общественными бедами. Соломону принадлежит заслуга в понимании истинной благочестивости храма — не ритуальной, а исходящей от души. При этом обращает на себя внимание, что наряду с природными катаклизмами, такими как засуха, голод, чума, поводом к молитве были прежде всего этические проявления — грех народа и отдельных людей, — указание на то, что Соломон был представителем морально-нравственной религиозности.
Соломон не нападал непосредственно на культ жертвоприношения — как позже это делали пророки — он его просто не упоминал в своей большой храмовой речи. Эта стратегия умолчания обо всем, что относится к культу и ритуалу, с нашей точки зрения, является красноречивым свидетельством сути благочестия, объявленного храмом Соломона. Его не интересовали внешние атрибуты, только сокровенное. От того, кто почувствовал потребность войти в храм и приобщиться Святая Святых, хранившей Моисеевы скрижали закона, требовалось не соблюдение культа, а нравственная чистота. Это очень хорошо выражается в молитвах о тех, кому открыты двери храма, дошедших до нас в псалмах:
«Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у кого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею напрасно и не божился ложно — тот получит благословение от Господа и милость от Бога, Спасителя твоего» (Псалом 23.3).
В этой связи сокрытие 10 заповедей в ковчеге приобретает значение, которое еще не освещалось. Культ храма Соломона вел человека к правовому, нравственному восприятию древнеизраильской религии; все безнравственные храмовые отправления — церемония жертвоприношения, религиозные ритуалы очищения, культовые омовения — были подчинены нравственному содержанию Соломонова благочестия.
Это не означает, что в храме Соломона не происходило отправлений культа. Против этого говорят одни только предметы, использовавшиеся для жертвоприношения, такие как курительный алтарь в храме, алтарь для сожжения снаружи храма, «медное море» и повозки-котлы, которыми возили воду для очищения. Однако они не затрагивали духа храма Соломона.
После Соломона не относящееся к культу этическо-нравственное направление храма все больше и больше искоренялось. Полагались на приношение жертв и доверяли священной силе храма, не заботясь о внутреннем благочестии, ориентирующимся на нравственную сущность. Только с этой точки зрения становятся понятны резкие слова пророков, когда они критикуют храмовый культ, как, например, пророк Иеремия.
«Так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: исправьте пути ваши и деяния ваши, и Я оставлю вас жить на сем месте. Не надейтесь на обманчивые слова: «здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень». Но если совсем исправите пути ваши и деяния ваши, если будете верно производить суд между человеком и соперником его…» (Иеремия 7.3).
Эту пророческую критику храмового культа мог бы выразить и Соломон. Мы не должны позволять вводить себя в заблуждение библейским авторам, согласно которым освящение храма вылилось в грандиозный праздник жертвоприношения. Притянутое за уши единение молитвы, полной внутреннего благочестия, и помпезного внешнего проявления ритуала жертвоприношения не может обмануть: Соломон преодолел все заслоны на пути к внутреннему, нравственному благочестию, свободному от культового ограничения.
Соломона по праву можно отнести к значительным теологом. Ведь ему, как никому другому, удалось решить самый глубинный и трудный вопрос всех религий — о присутствии божественного. В храмовой речи Соломону удалось в необычной, даже несколько парадоксальной форме выразить присутствие божественного: «Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле; я построил храм в жилище Тебе, место, чтобы пребывать Тебе во веки» (3 Царств 8.12).
Это уже известное нам «освящение храма» обрастает в дальнейшем сложностями: «Поистине, Богу ли жить на земле? Небо и небо небес не вмещают Тебя, тем не менее сей храм, который я построил [имени Твоему]… Да будут очи Твои отверсты на храм сей день и ночь, на сие место, о котором Ты сказал: «Мое имя будет там»…» (3 Царств 8.27). Что из этого сказал Соломон, а что — авторы Библии? Найти ответ не составляет большого труда: где говорится о безоговорочном присутствии Господа в храме, т. е. в отчете о посвящении храма, — это наиболее старая, первоначальная трактовка; где присутствие Бога обставлено некоторыми сложностями, мы имеем дело с более поздними проявлениями, когда хотелось по возможности избежать чересчур уж непосредственного впечатления от присутствия Бога. Отчет о посвящении храма исходит из того, что храм — это место проживания Бога. Дополнительное восприятие, напротив, видит истинное место Бога на небе и допускает в храме только нахождение «имени Бога».
Тем самым подтверждается наше высказанное ранее суждение, что в речи Соломона содержится «зерно». Он излагает проблему божественного присутствия в парадоксальной форме: Бог нашел в храме свое «место проживания», но в настоящее время «скрыт» во тьме. Ясность и загадочность, имманентность и трансцендентность божественного присутствия связываются воедино непостижимым образом. Господь Соломонова храма познается как повернувшийся ко всем Бог, который не допускает к себе.
Таким образом, на Соломонов храм опускается мистический полумрак, который поглотил сокровенное. И хотя стены храма были с окнами, но они располагались достаточно высоко, на уровне боковых ярусов, и пропускали мало света. Свет попадал в помещение, пожалуй, только через входные двери. Святая Святых была отделена занавесом, и туда могли входить только жрецы. Этим подчеркивались близость и одновременно недоступность Господа.
Библейские авторы невероятно изобретательно передали мудрость Соломоновой речи по случаю освящения храма, когда поселили в храме не Господа, а только «имя Господне». Так они отмели все магическо-материалистические трактовки божественного присутствия, шаг, имевший огромное значение для благочестия Господня, после того как храм был разрушен. Ведь имя Господа осталось нерушимым и привело, например, в иудейской мистике Средневековья к духовной спекуляции.
«Имя Господне» загадочно заключало таинственное всемогущество, оно не должно было произноситься, а лишь употребляться в описательной форме. В числовой символике каббалистов оно постоянно округлялось, обнаруживало таинства творения и падения человека. Таким проходит храмовое благочестие Соломона через века. Понятным становится также и то, что люди, памятуя о разрушенном храме, со слезами пели: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах, посреди его повесили мы наши арфы. Там пленившие нас требовали от нас слов песней, а притеснители наши — веселья: «пропойте нам из песней Сионских» (Псалом 137.1).
И в пору гонений и чужбины память сохранила то, от чего не откажешься, что завещал Соломон.