Платз по-кошачьи вытянул спину.
Вся троица все еще смотрела на него расширенными в несколько раз глазами, пытаясь как-то обмозговать ситуацию. Но мысли шевелились со скоростью черепахи, к лапке которой привязали еще и груз. Они бились о калейдоскоп из цветных осколков бесконечно меняющих друг друга эмоций, который бурей разошелся по всему сознанию. «Как бы мэр» появился все равно, что тетушка, которая болела и которую вы уж точно не звали на семейный ужин, но она все же пришла, притом незаметно — наверняка воспользовалась окном.
В данный момент все осложнилось еще и тем, что Платз нес верную погибель. Конечно, вся троица (за исключением, может быть, Ромио, но и тот был все же не настолько дураком) была готова к внезапной встрече с «как бы мэром» — они, все-таки, топтались в одном городе и играли в смертельные прятки-догонялки. Победа догоняющего был лишь вопросом времени. Но, все же, повстречать Платза здесь, в жилище Ш’Мяка — да еще и такого, только проснувшегося… Это было настоящим ударом кувалдой по голове.
Платз, наконец-то загнавший мышей в угол (во всех смыслах), улыбнулся и наклонился вперед, сложив руки на трости.
За окном почти стемнело — это еще больше упрощало грядущие события. Хотя, с точки зрения выбитой из колеи троицы, усложняло их.
— Ну вот и все, — протянул «как бы мэр» Златногорска. — Никаких гомункулов, ничего. Только мы с вами — ну, и поджидающая рядом смерть.
Ответа не последовало — мозги троицы все еще находились в заморозке.
— Я уверен, что вы о чем-то мечтаете, — улыбнулся Платз, обнажая спрятанный в трости клинок. — Например, не быть сейчас здесь. И каково будет вам — лишится своей мечты навсегда?
Троица постепенно начала приходить в себя, и первой рассудок вернулся к Лолли. Она попыталась оценить ситуацию, что была сродни логической задачке или сюжету для детектива. Что дано: замкнутая комната с одним выходом, который загораживает человек, готовый в любую секунду проткнуть всех. Никаких окон. Никакой возможности эффекта неожиданности. Кухня — чашки, чайники и другие предметы, которые можно кинуть, но вот только бежать будет некогда. Что требуется: покинуть комнату живыми и выбраться на улицу. Решение: а вот с этим большие проблемы.
Весь этот процесс занял в голове работницы Борделя долю секунды, но этого было достаточно. Не для того, чтобы найти ответ — к сожалению, большинство задач заканчиваются двумя страшными буквами «р.н.», «решения нет». Так было и в этом случае. Но за это время, такое мизерное и по человеческим, и по космическим меркам, внутри девушки успел пробудиться древний инстинкт — точнее, два древних инстинкта. Первый — безобидное самосохранение, второй — более ужасающий. Она была женщиной в стрессовой ситуации, у которой под рукой оказалась сковородка (и другая утварь). Все равно, что смешать соду с уксусом.
Платз уже готов был нанести первый удар.
— Ага, попался, — подумала Лолли.
Она резким движением дотянулась до уже пустого чайника — сковороды рядом не наблюдалось. Схватив его, девушка вскочила на стол, чуть не потеряв равновесие, замахнулось чайником и со всей силы, не выпуская его из рук, ударила «как бы мэра».
Но она ошиблась — Платз вовремя успел уклониться, ради безопасности еще и попытавшись отбить чайник клинком, словно битой. Но Лолли добилась, чего хотела — запустила цепную реакцию.
Инфион, быстро и с неохотой сообразивший, что к чему, схватил что-то с полки — а вот это точно напоминало сковороду — и ударил по Платзу, который как раз отклонился в его сторону. На этот раз, утварь улетела не в молоко, а в шею «как бы мэра». Тот пошатнулся, но успел дернуть клинком — и задел Инфиона, который рванул вперед, к освободившемуся выходу.
В этот момент, о чудо, подключился и Ромио, поваливший Платза с ног. Мужчина в золотом костюме отлетел в сторону, на кухонную стойку, и еле держался, чтобы не упасть.
Златногорское трио получило минуту форы, но этого было более чем достаточно. Задачка «о кухне, Платзе и надвигающейся смерти» решилась. Достаточно было позволить главной части этой головоломки — собственно, «как бы мэру» — подойти достаточно близко, и без слов намекнуть остальным, что делать.
Не гениальное и стопроцентное стратегическое решение — но, сойдет. Главное, что оно сработало, а вот уж вносить его в пособия «по выживанию и ведению борьбы с противником» никто не собирается.
Но у задачи было и второе действие. Дано: минута форы. Найти: возможность побыстрее и подальше смыться.
Тут не нужно было логических размышлений, быстрой реакции и не менее быстрых ног вполне хватит.
Платз, с набухшими на лбу венками, наконец-то встал и схватился за шею, по которой пришелся удар Инфиона.
— Да что же вы не хотите просто так умереть, — процедил он и бросился вперед.
«Как бы мэр» застал троицу в прихожей — златногорские гости уже схватили верхнюю одежду (пальто Лолли и какие-то плащи, видимо, Ш’Мяка), впопыхах опрокинув вешалку, и рванули в дверь, которую хозяин дома, благо, забыл запереть.
Платз побежал за ними.
Вечер готов был уже окончательно проглотить Сердце Мира, погрузив его в свое чрево — собственно, ночь. Но этого еще не произошло — ориентироваться бегущей троице было намного проще.
Платз не отставал.
Огни всех окон дома Ш’Мяка остались уже позади — начинались незнакомые повороты в улицы, переулки и тупики, потеряться в которых так же просто, как в садах, которые садовники превращают в лабиринты из растительных стен — и порой сами не могут найти выход, оставаясь пленниками своих творений.
— Так, теперь нужно решить новый вопрос и думать быстро, — вполголоса проговорил Инфион, стараясь не тратить слишком много дыхания на слова. — Куда нам сворачивать? Только не туда, куда глаза глядят — тогда нам точно крышка. Потому что в этот раз Платз все увидит.
Волшебник повернул голову назад, заметил фигуру «как бы мэра» и тут же пожалел об этом.
— Знаешь, не хочу этого признавать, — отозвалась Лолли, — но то, что предложил сегодня Ромио — самый дельный вариант.
— Нет, — протянул работник Бурта. — Нет-нет-нет-нет-нет!
— Поверь, я тоже не особо за, но другого выбора сейчас просто нет.
— О, вы все-таки решились на небольшой грабеж? — романтик просиял. Для него, видимо, это была очередная забава, новое приключение — даже сейчас, убегая от верной смерти, он делал это так, словно находился на съемочной площадке, и режиссер в любой момент скажет «стоп, снято!». Но вот только «снято» будет в двух случаях: либо они убегут, либо — умрут. Небольшое количество возможных финалов.
— Отлично, с утра мы были, как это там, домагателями, а теперь станем еще и грабителями! Ну почему же это все происходит…
— Буду считать, что ты согласен, — Лолли прибавила ходу. Ромио и Инфион — тоже. — И, поскольку, назад мы бежать не можем, остается только одно место, которое мы знаем наверняка. И до которого можем добежать, не потерявшись. Наверное.
— Надеюсь, ты имеешь в виду не то, о чем я подумал, — романтик слегка подпрыгнул во время бега.
Девушка вздохнула. Не то от усталости, не то от недовольства.
— Я не знаю, о чем ты думаешь, не гадалка. Может, скажешь прямо?
Дважды «неместный» очень вовремя посмотрел назад — «как бы мэр» был уже совсем близко.
— Направо! — тут же скомандовал Ромио, и все, поддаваясь азарту погони (скорее — убегания), свернули на небольшую улочку. Только потом работница Борделя уточнила:
— Я надеюсь, ты понял, о чем я говорила?
— Ну, поскольку изначально эту идею предложил я, то, наверное, догадался. Я вообще-то, еще тогда, я говорил о Солии.
— Бинго!
— О нет… — Инфион готов был провалится ко всем чертям.
Платз не потерял их, и, с небольшим опозданием, свернул на эту же улицу, не выпуская троицу из виду.
— Так, значит они знают, куда бежать, — подумал он. — Ну что ж, продолжим беготню, а потом остановимся. Пусть успокоятся, подумают, что я их потерял. Ну а там — посмотрим, что они задумали. Только в этот раз главное, чтобы под рукой у них не было этих идиотских чайников. Да, я могу обдурить мэра, превратить город — в сказку, но не могу догнать этих троих… Все же, я человек ума, а не мышц. Какая досада…
С этими мыслями и в сопровождении кометного хвоста из песни философов, который искрился, кружился и мерцал всеми оттенками невидимых, несуществующих цветов, и не давал никаких сверхспособностей, «как бы мэр» Златногорска продолжил погоню.
Златочрев, триумвир, член Правительства, смотрел на сияющий Философский Камень, закрепленный в огромной стеклянной трубе посреди башни.
Он видел его из своего кабинета — неудивительно, ведь неофициальная должность хранителя Философского Камня подразумевала, что Златочрев, даже находясь за работой, должен был краем глаза следить за Алхимическим Чудом, словно оно могло отрастить миниатюрные ножки и убежать.
Магические лампы горели на полную мощность, заполняя кабинет желтовато-золотистым светом — таким же, какой излучало творение Фуста. Свет пронзал баночки, закупоренные деревянными пробками, придавая желтоватой жидкости внутри оттенок сырого желтка. Этими склянками было уставлено несколько полок, а одну из них Златочрев держал в руке.
Внутри, в самой жидкости, находился цветок — внешне похожий на одуванчик. Он выглядел совсем свежим, будто бы сорванным вчера.
Триумвир в золотом балахоне потряс стеклянный сосуд. Внутри, в свете ламп заблестели крупицы — подобно тем, что парфюмеры добавляют в некоторые виды духов.
Златочрев, наигравшись, поставил склянку обратно на полку, щелкнул пальцами, затушив освещение, и вышел. Философский Камень оказался практически перед его носом — только за перилами и внутри стеклянной трубы. Камни, отшлифованные до вида монет, падали сверху, и на глазах у Златочрева превращались в золотых философов, рождая свою песнь и несясь вниз.
Член Правительства, чуть постояв, выпятил живот и зашагал в сторону лифтов — платформ, которые двигались благодаря шестеренкам, крутящимся и цепляющимся друг за друга с помощью магии. Лифт напоминал собой своеобразную цилиндрическую кабинку-примерочную с боковыми стенками, но без передней и задней.
Златочрев зашел в средство транспортировки и дернул за рычаг — шестерни закрутились, а невидимые магические потоки слегка заискрились. Триумвир потихоньку начал опускаться.
Оказавшись на первом этаже, он тут же сказал, словно в пустоту:
— Как же хорошо, что их починили после той магической тряски! Эта лестница меня чуть не убила.
Ответ последовал незамедлительно.
— А, это вы, господин Златочрев. Да, хорошо, наверное — никогда ими не пользовался. Мне оно и не надо.
Член Правительства зашагал вперед, остановился, схватился за голову и продолжил.
— Хотя, знаешь, тут еще не поймешь, что лучше — после лифтов постоянно кружиться голова…
— Неудивительно — башня высокая.
— Тебе везет, казначей. Сидишь тут себе и сидишь. Только вот как ты это выдерживаешь?
Золотой дракон, каждая чешуйка которой в свете ламп напоминала не то слиток, не то портал в иной мир, вытянул шею и поднял голову (она же мордочка) и поправил толстыми, но когтистыми лапами, очки в тонкой золотой оправе.
— Я — дракон. А мы привыкли лежать около гор сокровищ — что, я, в принципе, и делаю. Только я очень рад, что мне при этом есть чем заняться.
Казначей из семейства рептилий выпустил пар и рассмеялся — хохот был похож на бесконечное движение мехов.
— Вы — за бумагами?
Златочрев склонился над столом дракона.
— Да, ты как всегда прав! Терпеть не могу все эти листочки — но должен собрать твои отчеты за сегодняшний день.
— Конечно, — казначей, с невероятной для рептилии ловкостью, начал перебирать листы когтистыми лапами. — Только мне остался один последний штрих, один момент.
Дракон повернулся назад, взглянув на стеклянную трубу — туда, на самое дно, продолжали сыпаться философы. Его глаз расширился, словно сделав фотографию — а потом вернулся в прежнее состояние.
Когтистой лапой казначей опустил свою ручку в чернильницу и записал на верхнем листе число, протянув стопку листов члену Правительства.
— И этому я тоже всегда поражался! — улыбнулся Златочрев, изучая число философов, созданных с момента сдачи предыдущих бумаг.
— Ну, это тоже природное. Мы слыли любителями всяких металлов и драгоценностей — отсюда и прекрасная память, возможность подсчета своих сбережений и фиксации картинки мира, — заметил казначей. — Знаете, иногда мне кажется, что мы все рождены для такой работы. Жаль только, что лапы позволяют это лишь мне. Думал, дефект, а оказалось — только преимущество. Правда, всегда хотел себе серебряную чешую… Но это не беда.
Казначей был драконом весьма небольших размеров и, благо, уже не рос. Конечно, Златочрев рядом с ним был не букашкой, скорее просто малюткой. Но именно такой «габарит», породивший и маленькие лапки, помогал казначею прекрасно выполнять свою работу. А что до чешуи… в природе драконы не так уж любят летать и живут в подземных пещерах — рептилии, которые определенно стали завидовать кротовьей жизни. Драконья чешуя принимает цвет и, самое интересное, часть свойств того металла, рядом с котором существа лежат и, преимущественно, дремлют. Именно этот принцип Фуст и использовал для создания Философского Камня, а казначей, практически всю свою жизнь проживший и проработавший рядом с горами Золотых Философов, окрасился в соответствующий цвет.
Строго говоря, теперь уже представители кротовых начали завидовать огромным ящерицам — хоть и те, и те живут под землей, вторые просто круглыми сутками и даже жизнями лежат, лишь иногда передвигаясь. Бедным кротам же приходиться постоянно рыть тоннели.
Казначей же любил умственную активность, хоть с места особо и не сдвигался.
— Ну, сомневаюсь, что тебе удастся — если только не уйдешь на пенсию.
Триумвир заметил Супримуса, шагающего вперед и смотрящего не под ноги, не вперед и даже не по сторонам, а в бумаги. Конечно же, это неизбежно привело к столкновению. Будь айсберги такими же мягкими, как живот Златочрева, и с одним определённым кораблем все было бы в порядке как.
— Чем ты занимаешься на этот раз? — протянул чернобородый член Правительства, помогая коллеге поднимать бумаги и стараясь не потерять свои.
— Все тем же, — отозвался белобородый член Правительства. — Не поверишь, кто дал мне эти бумаги. Кронос!
— Ого, он наконец-то выбрался из своего кабинета. И ему не стыдно?
— Судя по всему — нет.
— И как, помогают?
— Я не изучил их до конца, но ты можешь мне помочь.
Супримус передал бумаги Златочреву. Тот пробежался глазами по первому листу и почесал бороду — с нее, как перхоть с головы, посыпались золотые крупинки.
— Ну, что скажешь? — Супримус стряхнул золотую пыль.
— Скажу, что могу помочь тебе, но уже не сейчас. Время, вообще-то, позднее, я хотел глотнуть настойки и лечь спать…
— От твоих настоек все документы потом в этой золотой пыли, — буркнул триумвир в черном костюме.
— Зато это красиво! А ты что, собирался заняться этим прямо сейчас?
— Да, но я отложу до утра. Займусь пока своими…
— Экспериментами? Эх, Супримус, Супримус, неугомонный ты наш. Правильно говорю, казначей?
— Да, я бы тоже советовал вам отдохнуть, господин Супримус.
— Вот! — Златочрев положил одну руку себе на пузо, держа под мышкой бумаги, вторую — на плечо коллеги. — Я предлагаю тебе выпить настоечек, а? Брось, много времени это не займет. Ну?
Член Правительства с белой бородой и бритой налысо головой нахмурился.
— Ладно, ладно, уговорил. Но только если у тебя есть что-то, после чего из бороды ничего сыпаться не будет.
— Не волнуйся, у меня есть и обычные спиртовые настойки! Но тебе бы пошло — белая борода с золотыми крупинками, ты представь, ты представь…
Улица черных фонарей даже среди местных считалась мистическим местом, окутанным дымкой тайны — в основном, что следует из названия, из-за этих самых фонарей, которые в ночи горели черным. Каким-то невероятным образом их цвет был не только различим в таком же цвете ночи, но и каким-то еще более невероятным образом освещал пространство, делая его, опять же, различимым, отличным от общей черноты.
Они словно светили с другой стороны реальности.
В сердце плафонов сверкали белые зерна, и из них сочился черный магический свет, словно пытаясь струиться, изрыгаться белым, но в последнюю минуту выворачиваясь наизнанку. Никто так и не знал, как создать черный свет — некогда особо любопытные пытались поменять цвет уличных фонарей, но тщетно. По крайней мере, жители улицы знали, как сделать место еще таинственней — включали в своих домах красное и алое освещение.
Троице было некогда восхищаться и удивляться по-крупному — но маленькое, миниатюрное, мышиное удивление все-таки закралось в их души.
— Ого, — выдавила Лолли.
Они сбавили шаг несколько минут назад, но все равно старались идти быстро — Платз отстал и, видимо, потерял их. Они, хотя бы, уже были здесь, на месте.
— Кто бы мог подумать, что ночью здесь вот… такое, — протянул Инфион. — Выглядит жутковато.
Троица пробежала мимо нескольких домов — каменные драконы-водостоки на крышах в таком непривычном освещении выглядели особо жутковато. Оставалось лишь гадать, во что превращаются в лабиринте лучшей залетающие сюда птицы.
Но нужное Златногорской троице место быстро бросилось в глаза.
— Ага, вот, оно, — деликатно заметил Ромио, разглядывая самую нескромную на свете вывеску «Солия».
— Я не могу поверить в это, теперь мы превращаемся в воров, — Инфион схватился за лоб.
— Опять же, у нас два выхода — либо это, либо…
— Да-да-да, я помню. Давайте сделаем это быстрее, тоже по двум причинам. И совесть быстрее отпустит, и выиграем время. А то будет, как всегда — закопошимся, а потом Платз появится из-за угла.
— Только теперь, самое главное. Как мы будем это делать? Солия же, наверняка, дома… — Ромио посмотрел на двухэтажное здание.
Дважды «неместный» был человеком слегка с придурью, но это помогало ему придумывать самые необычные и гениальные вещи. Но для самого Ромио в них не было ничего сверхъестественного — они влетали в его голову как мухи в рот храпящего, и лишь иногда он обращал на них какое-то должное внимание. Сейчас настало время романтика сиять.
— У нас два плаща и одно пальто, да? — уточнил он.
Лолли машинально поправила новенькое бордовое пальто, пытаясь аккуратно намекнуть, что если пострадает ее обновка, то пострадает и Ромио.
— Так, да, а что?
— Ну, просто у меня появилась отличная идея. Не уверен, что тебе понравится — но, кто знает.
— И какая же у тебя идея? — Инфион зажмурился.
Ромио слегка улыбнулся.
Супримус закрыл дверь кабинета и щелком зажег слабое освещение. С легкой пеленой перед глазами (спасибо настойкам Златочрева), он уселся за стол и отложил бумаги в сторону, бросив на них полный интереса взгляд. По-хорошему, надо было заняться их изучением прямо сейчас — ответ определенно крылся там, в этой кипе листов. Но все же, Златочрев, в кои-то веки, был прав — это дело ждало до утра, да и, к тому же, помощь не будет лишней.
Сейчас — как и говорил триумвир в золотой мантии — Супримус мог бы отдохнуть, но у самого белобородого члена Правительства на вечер и часть ночи были вовсе другие планы.
Он натянул черные перчатки, лежавшие на соседнем столике. С помощью механического рычага триумвир поднял стол, где расположился, как на пляжном гамаке, человеческий скелет.
Потом член Правительства подошел к какому-то прибору с круглой стеклянной сферой в центре. Супримус с легкостью снял ее — как колпак, — а потом зажег магический, не обжигающий огонек, который использовался во всем освещении, и вновь накрыл его стеклянной сферой, поймав в западню.
По сути, весь механизм напоминал собой самый обычный фонарь, разве что не на столбе и с кучей трубок.
Довольный результатом, член Правительства нажал на еще один рычаг — что-то зажужжало, и пламя разгорелось. Потоки магии устремились к нему, подпитывая обжору. Супримус же уселся в кресло и пристально смотрел на этот огонек, а потом закрыл глаза и сосредоточился. Его спокойствию и отрешенности в данный момент позавидовал бы любой монах, от новичка до настоятеля. Член Правительства, как алхимик и волшебник — представитель той редкой «профессии», которая, к своему великому сожалению, не может кидаться огненными шарами и тому подобным, — мог управлять магическими потоками, контролировать их и, когда нужно, видеть. Как и Фуст во время создания своего Философского Камня.
Но сейчас перед триумвиром стояла буквально титаническая задача — ему нужно было выделить нестабильность из ткани мироздания. По сути дела, для этого он мог использовать что магию, что материю, что время — три эфемерных кита, на которых и держится мир. Но магия — магический огонек, в данном случае — была удобнее всего, ведь состояла по большей части из нестабильности, в отличие от времени и материи.
Иными словами, он должен был избавиться от тех 30 % стабильности, что есть в магии.
Супримус нахмурился. Перед глазами его предстала паутина потоков, который текли в сторону огонька. Член Правительства зашевелил руками, словно бы расслаивая паутинку на две части — толстую и невероятно тонкую.
В кабинете возникла магическая аномалия — то, что всегда появляется при естественном и неестественном перепаде стабильности и нестабильности.
А потом, молниеносным движением, Супримус вновь нажал на рычаг, отключив машину.
Когда он открыл глаза, то увидел внутри стеклянной сферы шар, но словно вывернутый наизнанку — впуклый, иными словами. Он излучал черный, потусторонний свет, что тут же напомнило члену Правительство о фонарях одноименно улицы. Но, благо, это было чистым совпадением.
Говоря прямо, Супримус только что порвал ткань реальности, ткнул в полотно иголкой. Проделал дырочку, которую мог контролировать — и которая не навредила бы.
Он затаил дыхание, ожидая магических землетрясений. Но ничего. Супримус избавился от аномалии и сел в кресло, смотря на удачный результат эксперимента — эту каплю нестабильности, которой ему будет достаточно. Хоть он до конца и не понимает, как все должно сработать. Стабильность и нестабильность — понятия за гранью.
Супримус снова задумался о причинах и последствиях трясок, не сводя взгляд с миниатюрного шарика. В голову, как черти в омут, лезли самые разные и неприятные мысли — особенно они касались того, что эти магические землетрясения могут сделать то же, что он сделал сейчас. Порвать ткань реальности, только в большем масштабе, и тогда все получится как со старым, купленным у сомнительного продавца свитером — потяни за достаточно большую торчащую нитку, и лишишься всего приобретения.
Супримус вновь посмотрел на бумаги.
— В конце концов, самую сложную работу я сделал. Осталась лишь соединить детали, так что…
Триумвир схватился за документы, не дававшие ему покоя, и стал изучать.
Рот каменному дракону словно связали веревкой, созданной после просмотра рубрики «очумелые ручки» — из двух синих плащей и одного бардового пальто.
На импровизированном канате, на уровне уже практически второго этажа висел Инфион — скорее болтался, как сосиска, готовый проклясть все вокруг, если бы только голова его не была забита другими мыслями, вполне простыми: «Только не смотреть вниз, только не смотреть вниз…».
Над ним висел Ромио, происходящим действом намного более воодушевленный — его способу взбираться на пусть и на балконы, да пусть и не к Джульетте, позавидовал бы любой домушник, а Ромэо показался бы с рядом с ним пущим дилетантом.
Лолли вполне здраво рассудила, что кто-то должен остаться внизу, и что это будет она. Работник Бурта хотел было поспорить с работницей Борделя, но девушка тут же напомнила ему, что она — представительница хрупкого (опустим эпизод с чайником) пола, что он ведет себя не-по мужски (чего Инфион и не отрицал) и что она, все-таки, жертва — ее вынудили расстаться с новеньким пальто.
Инфион еще раз напомнил себе не смотреть вниз и подтянулся вверх, но уперся в ботинки Ромио.
— Осталось немного, — подбодрил дважды «неместный». — А там — все намного проще!
— Нет, все как раз-таки наоборот, — волшебник решил внести немного рациональности в план. — Она наверняка живет на втором этаже. И я не удивлюсь, если мы ввалимся прямо в спальню. Тогда нам нужно будет действовать тихо и аккуратно, тихо и аккуратно, Ромио. В другом случае — нам несдобровать.
— Ну, может все обойдется…
— Давай проявим осторожность, ладно? Ну чего тебе это стоит.
Лолли чуть ли не прыскала смехом во все стороны, наблюдая эту ночную картину. Потом она посмотрела на морду каменного дракона.
— Ромио, а ты уверен, что эта штука хорошо держится? Как бы вам не грохнуться…
— Ну спасибо, — уставившись в стену, буркнул Инфион.
— Обращайся, — ухмыльнулась девушка. — Ну так что, Ромио?
— Наш канат крепко зацепился за каменные клыки и лапы. Упадем только если они, вдруг, обломятся.
Еще недавно, будучи в Златногорске, Лолли недоумевала, что тянуло ее за Ромио. Но сейчас, похоже, ее посетило озарение — дважды «неместный» граничил между гипертрофированным романтизмом и идиотизмом, что, в принципе, многие считают взаимозаменяемыми чертами. Доверчивый, скажем так, любвеобильный, тянущийся ко всему, в чем видит хоть какие-то задатки приключения. В общем, с тем еще шилом в определённом месте. Практически идеальный принц на белом коне — и как раз именно такой, каким этот романтизированный принц из розовых девчачьих мечт и предстал бы в реальности, а не такой, каким его обычно ожидают увидеть.
Инфион тоже задумался — правда, о своем. Висячие положение, видимо, идеальная поза для раздумий — не настолько, конечно, как некая другая.
— А ведь совсем недавно это было похоже, хоть и отдаленно, на какой никакой отпуск, — огласил волшебник в синей жилетке мысли вслух. — А теперь — до чего мы дошли…
— Эм, Инфион? — опустил голову вниз Ромио.
— Да?
— Ты не мог мы меня подсадить?
— Что, прости? — работнику Бурта показалось, что над ним подшутили. — Мы висим на канате — как ты предлагает это сделать?!
— Ну, головой. Я не могу закинуть ногу на этот подоконник снаружи.
— Это называется отлив, если что, — подсказала Лолли снизу. — И, да, говорите потише, ладно?
Инфион глубоко вздохнул. Ромио, держась руками за канат, поставил ноги прямо на белые волосы волшебника, а тот подтянулся (ну, хорошо — попробовал это сделать) на руках. Дважды не «местный» закинул ногу на отлив, совершив свое первое преступление — свалив вниз горшок с цветами. Тот раскололся с жалобным хрустом.
— Прекрасно, — выдавил покрасневший от напряжения Инфион. — Теперь мы еще и вандалы!
Почувствовав опору под ногой, романтик схватил оконную ручку, продолжая держаться за канат. Та не поддалась. Он слегка ударил по раме и попробовал еще раз — окно распахнулось внутрь.
Подтянувшись, Ромио закинул обе ноги на отлив — благо, тот был широким — и сиганул в окно с небольшим грохотом, очевидно проигнорировав слова Инфиона об аккуратности.
Волшебник, тяжело дыша, подтянулся и последовал примеру дважды «неместного». Работник Бурта пошатнулся, встав ногами на отлив — сердце застучало, предчувствовав скорее превращение всего тела в лепешку, но Ромио вовремя подхватил «напарника» и затянул в окно.
К счастью Инфиона, они оказались не в спальней. Но это счастье тут же улетучилось — спальня оказалась в соседней комнате. Догадаться об этом можно было по доносящемуся оттуда храпу, звучащему так же, как и голос Солии — зубодробительно.
Внутренности комнат ничего не освещало — лампы и люстры уже давно выключили. Глаза двоих воришек-любителей быстро привыкли к темноте и различили коридор, ведущий из этой комнаты с парой здоровенных шкафов в спальню.
Ромио уже зашагал вперед, но Инфион вовремя схватил его за рубашку.
— Так, давай действовать неспеша и обдуманно, пожалуйста, — шепнул волшебник.
— Хорошо. И что ты предлагаешь? — догадался понизить голос дважды «неместный». Но Солию, если судить по ее храпу, не разбудить было и концом света.
— Ну, подумать, где нам искать то, что мы ищем.
— Ты имеешь в виду философов?
— Да, да. Давай не будем лишний раз упоминать предмет наших поисков, иначе я буду чувствовать себя вором. Вдвойне.
Ромио пожал плечами.
— Итак, — продолжил Инфион. — Если бы я был женщиной, которая орудует жуткой иглой и храпит как… в общем, сильно храпит, то где бы я прятал свои деньги? Хотя бы, большую их часть.
Оба Златногорских гостя одновременно повернули головы в сторону спальней, посмотрели друг на друга и кивнули.
Они зашагали по коридорчику — и доски, вопреки всем ожиданиям, не скрипели под ногами. Даже если бы они это делали, то на состояния сна хозяйки это уж точно никак не повлияло.
Двое пробрались в спальню, и Инфион решил осмотреться.
— Так, хорошо, — подумал работник Бурта. — Куда-бы я спрятал сбережения…
Волшебник возобновил осмотр комнаты, но глаза его скользнули по Ромио, тут же остановившись. Ну конечно, гладко эта маленькая «операция» пройти просто не могла — в основном из-за участия в ней романтика.
Тот стоял, как к земле приросший и, не удивительно, смотрел раскрытыми глазами на ворочающуюся в кровати Солию.
Волшебник ткнул дважды «неместного» в бок.
— Ты же нам совсем недавно говорил, что она — не в твоем вкусе? Что с тобой вообще такое?
Ромио, ясно дело, не отвечал.
На самом деле, Солия действительно была не во вкусе дважды «неместного» — просто сейчас в нем сработал древний, как в гробницах, заложенный природой механизм. В полуголом состоянии в его вкусе были все представительницы женского пола — даже если те гусеницей завернулись в одеяло. Воображение Ромио могло в долю секунды ластиком стереть этот мешающий предмет…
Инфион продолжил изучение комнаты, пока не остановился на кровати. В отличие от своего «напарника», волшебник смотрел вниз — туда, где красовались ножки кровати. Щель, если зрение не обманывало, отсутствовала.
— Да, вполне, — пробубнил он под нос.
Работник Бурта еще раз проверил состояние Ромио, и, убедившись, что оно не изменилось, опустился на колени. Он пошарил руками в поисках ручки от ящика, но тщетно.
А потом наступила неестественная тишина, нарушаемая лишь стуком сердца Инфиона и учащённым дыханием Ромио. Объяснение такой аномалии было лишь одно — храп прекратился.
— Только не сейчас…
Солия перевернулась и свесила одну руку с кровати, прямо перед носом волшебника, превратив простой поиск ящика в миссию, похлеще обезвреживания бомбы.
Храп возобновился с новой, двукратной силой. Любой камертон рядом со спящей Солией раскололся бы вдребезги.
Инфион взял себя в руки и возобновил поиски ящика, в этот раз — более успешные. Волшебник нащупал ручку и потянул на себя.
Но неуклюжесть снова подвела его — как обычно, она вернулась в самый неподходящий момент.
Работник Бурта не рассчитал силы — ящик уж слишком хорошо скользил и вылетел стрелой, ударив по руке спящей хозяйки дома. Инфион съежился, приготовившись к грядущий лавине.
Солия привстала на кровати, потерла ушибленную руку, даже не открывая глаз, и тут же провалилась в сон. Спала она в ночной рубашке, которая скрывала все, что нужно, и даже больше. Иными словами, полностью покрывало тело — получше хиджаба. Хозяйка дома вновь нырнула под одеяло, захрапев.
Волшебник глубоко выдохнул. Хотя бы сейчас его неуклюжесть никого не погубила — фортуна все-таки смиловалась над работником Бурта, повернув свое колесо светлой стороной. Удача была похожа на бесконечно улетающую из-под носа тропическую бабочку, а Инфион ловил ее большим сачком. И каждый раз сачок оказывался дырявым, благодаря чему насекомое вновь улетало, еще и показывая язык (насколько в реалиях данного инсектоида это возможно).
Ночное одеяние Солии словно вывело Ромио из транса. Он нагнулся к волшебнику и спросил:
— Ты что, нашел? Помочь?
— О, спасибо, очень мило с твоей стороны. — Но я, вроде как, уже.
Инфион засунул руку в ящик — и почувствовал холодное золото философов.
— Все, отступать некуда. Не могу поверить, что делаю это… — беловолосый волшебник в синей жилетке аккуратно зазвенел монетами. — Ромио, нам определенно нужны твои карманы.
Лоли переминалась с ноги на ногу, чуть подмерзая без пальто. Ночь наконец-то спустилась и привела на вечеринку старого друга — туман. Теперь при вдохе, помимо ночной свежести в нос запускал свои щупальца и он, немного щекоча — ощущение не из приятных, только если ваши вкусы не весьма специфичны.
Восхищение от горящих черным фонарей сменилось испугом — темные пятная на фоне темноты, каким-то образом освещающие его. Как говорится, если долго смотреть в бездну, то бездна начинает смотреть в тебя — в данном случае, черные пятна фонарей начинали врезаться в сознание, прибавляя к внешнему холодку еще и внутренний.
Лолли посмотрела на висящую из окна веревку, мысленно укорив себя за данное на использование нового пальто разрешения, и продолжила ждать, периодически бегая глазами вокруг, очень надеясь, что Платз потерял их как минимум минут на двадцать.
И какой-то частью мозга, отвечающий за соединения интуиции, логики и оккультных знаний, девушка чувствовала, что за ней наблюдают. Третий глаз не обязательно раскрывается видимым образом, и не обязательно — на лбу.
В ночной тишине раздался легкий, приглушенный грохот, вылетевший из окна. Туман подхватил его и, будто глушитель в руках наемного убийцы, притушил звук.
— Так, началось, — протянула Лолли и отвела глаза от черного фонаря.
Зверь всегда поджидает свою добычу, выжидая нужного момента для нападения. Нервно дыша, с раскрытыми глазами и выпущенными когтями он смотрит, замерев, оценивает ситуации из своего укрытия, готовый накинуться в любой момент. И нет ситуации лучше, чем разделившееся стадо, чем герои ужастика, которые по как-то неведомой самим себе причине решили разойтись в старом, кишащем вурдалаками особняке, обрекши себя на жуткую смерть, а зрителя — на учащённое биение сердца, скачки адреналина и ночные кошмары, врезающиеся в мозг сверлом.
Платз не был зверем — но состояние испытывал примерно такое же. Когти ему надежно заменял спрятанный в трости клинок.
«Как бы мэр» притаился за углом, наблюдая за одиноко стоявшей Лолли. И что же ему делать? Дождаться возвращение двух остальных, получив максимальное удовольствие, прихлопнув всех разом — теперь-то они уж точно не убегут… Или все-таки совершить удар сейчас, а потом покончить с двумя, ничего не подозревающими, оставшимися? Конечно же, второй выбор был рациональнее, но первый так и манил количеством получаемого удовольствия.
Жажда крови стремительно росла — как сахар в крови диабетика, нарушившего запрет врача и все-таки слопавшего (не без удовольствия) шоколадку. Внутреннему зверю, жившему еще с первобытных времен, нужно было насытиться — неудача с кончиной мэра Бурббона так ударила по этой твари, живущий в каждом, что она хотела получить от следующего преступления максимальное удовольствие. Но зверь Платза был маленьким — размером, наверное, с феечку, — и именно по этой причине разум все же брал верх над желанием этого метафорического порождения преисподней.
Один ученый когда-то высказался, что в теле человека живут бесы, миниатюрные гномики и прочие жители волшебной страны, которые отвечают и за функционирование организма, и за эмоции. Из него мог бы выйти прекрасный поэт — метафорически эти образы потрясающи, — но вот только теория, выданная за научную (да даже псевдонаучную), потерпела крах. Зато теперь мы наверняка знаем, что внутри живут и прекрасно себя чувствуют паразиты — черви и прочие прелести. Но отвечают они только за свое удовольствие и пару-тройку болезней.
Платз наконец-то решился и сделал шаг — словно каменная горгулья наконец-то шевельнулась. Но ночная темнота — лучший камуфляж, даже если кто-то носит золотистый костюм в фиолетовый горошек.
Карманы Ромио были забиты золотыми философами донельзя — больше сокровищ поместилось бы разве что в широких штанах Алибабы, не устоявшего перед соблазном заваленной всякой всячиной пещеры.
Инфион вытер пот со лба. Да уж, окажись рядом Фуст — он бы просто визжал от счастья при обнаружении этого клада под кроватью. Видимо, все, кто в детстве боялись монстров под кроватью, в зрелом возрасте решили превратить это злополучное пространство в сокровищницу — чтобы подсластить детские воспоминания.
Наконец-то разогнувшись и сладко потянувшись — максимально аккуратно, — волшебник посмотрел на спящую Солию. Ту, похоже, во время пребывания в царстве Морфея и других богов, властвующих над сновидениями, не беспокоило вообще ничего — хоть зажигай лампы и направляй в лицо.
В общем, операция «Грабеж и другие приключения Инфиона в процессе» закончилась вполне успешно.
— Отлично, — улыбнулся Ромио, похлопав себя по карманам. Те были похоже на набитые орехами щеки бурундука.
— Осталось только без особых приключений спуститься вниз, и все, — вздохнул Инфион.
Последняя часть любого плана, действа, приключения — самая важная, ведь дела имеют свойства идти хорошо вплоть до последнего момента. Потом все летит в тартарары.
И в этот момент на улице раздался крик.
— Ну нет, нет, нет, — как полоумный затараторил работник Бурта, повернув голову к Солии. Но та, о чудо, только сильнее захрапела.
Ромио понесся к окну — очень вовремя, чтобы подать руку спешно лезущей вверх по импровизированному канату Лолли, которую тут же затянул внутрь Та с легким грохотом шмякнулась на пол, заставив хозяйку дома перевернуться во сне. Девушка тут же вскочила и с глазами, размеру которых позавидовала бы любая сова, сказала лишь два слова:
— Посмотри вниз.
Дважды «неместный» повиновался, высунул голову наружу, тут же втянул обратно и отпрянул в сторону, потянув за собой работницу Борделя.
— Дайте угадаю — Платз нас выследил? — волшебник не шевельнулся.
— Ага, и сейчас поднимается сюда, — кинула Лолли.
На подоконнике показалась нога, потом — вторая, а вскоре и весь Платз, с шляпой и тростью под мышкой. Спрыгнув вниз, он приложил палец к губам и прошептал:
— Только тише, мы же не хотим разбудить хозяйку?
— Свет! — заорала работница Борделя. — Срочно, включите свет!
Инфион щелкнул пальцами — все лампы, что были в двух комнатах, зажглись красным светом.
А Солия, совершенно невосприимчивая к шумам, оказалась очень чувствительна к свету. Женщина поднялась с кровати, распахнула глаза, словно мертвец, только что оживленный, и уставилась на всех, кто стоял в соседней комнате.
— Какого… — процедила она.
Ромио, Лолли и Инфион кинулись вниз по лестнице. Платз, естественно, поспешил за ними.
Спустившись вниз, дважды «неместный», бежавший последним, очень удачно толкнул шкаф, с грохотом повалив его. «Как бы мэру» пришлось преодолевать эстафету с препятствиями — мужчина в золотом костюме вскочил на шкаф, чуть пошатнулся, но продолжил погоню.
Фора небольшая, но необходимая.
Платз ринулся за тремя исчезающими фигурами, включив весь свет — для лучшего обзора. Троица, благо, успела поработать в заведении — и знала расположение черного входа. Раздались чугунные крики Солии, следовавшей за нарушителями спокойствия.
Троица быстро юркнула к черному ходу, опрокинув еще пару тумб, а потом выскочила на улицу.
Инфион первым увидел спасение в темной улице — канализационный люк, освещенным черным светом фонарей.
— Ну что ж, отличное убежище для воров, — вздохнул он. — Туда!
Удивляясь своей ловкости, троица откинула люк и шмыгнула вниз. Платз вылетел на улицу, еще застав торчащую над землей голову Ромио. «Как бы мэр» подался вперед, но его тут же нагнала шустрая Солия. Не успела она схватить его, как он остановился сам.
Если он уж никак не может догнать их, то шляться по канализации — пустая трата времени, им же хуже торчать там. Так что, действовать нужно было другим, рациональным путем. Ну, в таком случае, пойдем нормальными, прямыми дорожками без помощи кочек — прибегнем к помощи власти, в каком-то смысле.
«Как бы мэр» развернулся лицом к Солии с растрёпанными волосами и видом, которой бы довел до инфаркта любого, и сказал:
— Доброй ночи! Простите за такой бардак, но я пытался нагнать воров — кажется, вас ограбили. Вы в полном праве подозревать меня, но я хочу лишь того же — поймать нарушителей закона и вашего спокойствия. Подскажите, у вас в городе есть жандарм?
Он задумался и поправился.
— Ну, или жандармы. Просто нам всегда хватало одного.
Златочрев уже видел десятый сон — красочный, чересчур реальный и, конечно же, в определенном смысле бредовый. Сновидения захлестывали члена Правительства, накрывая волнами эмоций и недоумения, и он тонул под их тяжестью, как уходящая на дно Атлантида.
Триумвир перевернулся во сне, поерзав головой по деревянной поверхности — он уснул прямо за столом. С бороды посыпалась золотая пыль.
Сейчас ему снился какой-то огромный, расплывчатый и нечеткий спасательный круг, переливающийся всеми цветами, который смешивались, цепляли воображение утаскивали еще глубже в сон.
Внезапно, на круге загорелись буквы — большие, красные, мигающие, с кучей восклицательных знаков. Сначала, спящий член Правительства не понял, что они значат, а потом смог прочесть надпись. «ЗЛАТОЧРЕВ, ПРОСЫПАЙСЯ!», — гласила она.
— Златочрев, просыпайся! — Супримус еще раз забарабанил в дверь.
Спящий триумвир еще раз посмотрел на мерцающий спасательный круг, а потом схватился за него, тут же обретя равновесие на волнах сновидений.
Златочрев проснулся.
Глаза очнулись первыми, увидев стол. Потом проснулись и уши, до которых донесся стук в дверь и крик Супримуса — правда, какой-то замедленный.
— Что случилось, что случилось? — сонный Златочрев потер бороду, впустив в кабинет Триумвира.
Супримус стремительно зашагал в сторону стола и кинул на него стопку бумаг.
— Это случилось. Я изучил бумаги Кроноса.
— Ох, какой же ты неугомонный. Обещал подождать до утра, — чернобородый член Правительства полез за одной из склянок с жидкостью и цветком внутри. — Что? Эти настойки помогают мне проснуться.
— Я не удержался, ну прости. В конце концов, эта наша работа.
— Да-да-да, конечно…
— Но ты посмотри.
Супримус показал пальцем на один из листов. Златочрев потер глаза и поднял документ максимально близко к глазам.
— Ну, хорошо, это сведения о контрабанде. Но, выполняя свою работу, я должен тебе заявить, что контрабанда помогает торговле — до определенного момента. И момент этот еще не наступил.
Триумвир в золотом балахоне еще раз прочитал документ.
— А, понял, к чему ты клонишь. Этот отчет одного из жандармов — о контрабанде той карамели? Которую мы запретили? Ну, опять же, это нормально — к тому же, это далеко не первый раз.
— Взгляни на количество.
— Ммм, хорошо. Да, действительно, больше, чем обычно. Я бы даже сказал — слишком много. И что ты хочешь этим сказать?
— Златочрев, я знаю, что ничего не знаю[4]. Но меня это напрягает, — белобородый член Правительства выудил из-под стопы бумаг что-то еще. Загадочным предметом оказался старый «Сплетник Златногорска». — Посмотри.
Супримус пролистал несколько страниц и вручил газету Златочреву.
— Ох, ты не избавился от этой привычки читать газеты со всех городов, ну и ну.
— Это помогает оставаться в курсе событий.
— Да я и не спорю. Но иногда лучше быть не в курсе, — пожал плечами пузатый Триумвир, сделав еще глоток настойки. — Ого, а вот это интересно.
Златочрев вчитался в статью о смерти двух бедняг, которые пытались, цитата авторского текста вездесущего Денвера: «использовать карамель во зло». История была записана со слов некого Эдрика Блестящего.
— Да, теперь я припоминаю, почему мы ее запретили. Но это не такая уж и новость — все знают о побочных эффектах. Просто всегда находится несколько идиотов, которые про это обязательно забывают, ну будто специально. Дуралеи, что сказать…
— Они уничтожили фонарь. Ну, там, в Златногорске. Но все могло стать гораздо хуже. Что, если бы этих идиотов не сожгло на месте, и их было бы не двое — а больше?
— Что ты имеешь в виду? — Златочрев отложил бумаги и поставил склянку на место.
На улице, в кружащихся и цепляющихся друг за друга тенях, крикнул ворон, словно выражая свою точку зрения. Супримус подошел к окну и распахнул его, позволил свежему воздуху влететь в кабинет, а птице — сесть на подоконник. Ворон деловито уставился на двух Триумвиров.
Член Правительства в черном костюме высунул голову и посмотрел вниз. Там раскинулся город, Сердце Мира — отчасти спавший, а отчасти — нет. И ведь что-то происходит там — что-то, о чем они, правители, не знают наверняка, и о чем никак не могут догадаться.
— У меня есть мысль, — после минутной тишины продолжил Супримус, — что все недавние магические землетрясения носят искусственный характер. И что это как-то связано со всей карамелью. И что это… явно не нам на руку.
— Но, если бы кто-то баловался, мы бы об этом узнали! Легко заметить летящий огненный шар.
— Но мы об этом все-таки не знаем. Как, видимо, и никто, — член Правительства отошел от окна. — А если это не баловство, а нечто серьезное?
— Что ты имеешь в виду? — Златочрев нахмурился.
— Например, восстание.
После этой фразы ворон, все время сидевший на подоконнике, каркнул и улетел в ночь. Птица, вполне возможно, всю жизнь прожила в театре — с таким-то умением драматически-мистического карканья в нужный момент.
— Но против чего? Все всегда было хорошо — если бы было плохо, мы бы заметили. Мы делаем так, чтобы всем было хорошо — и никаких жалоб, никаких маленьких сборищ недовольных, орущих протесты кучками. Все всегда начинается с такого, небольшого возмущения, и мы-бы точно это заметили. Уж если не я, то ты. Кто-то, конечно, мог решить играть сразу по-крупному, но… — Златочрев вновь взял в руки бумаги. — Знаешь, все-таки… как там в старину говорили? Трое составляют совет[5]. А почему-то мы хлопочем вдвоем, а?
— Предлагаешь дождаться утра и вытащить Кроноса?
— Да!
— Ладно, согласен. Может, наша утренняя болтовня хотя бы в этот раз принесет хот какую-то пользу. Мне, тем более, надо кое-куда наведаться…
— Опять твои эксперименты?
— Да. Хочу посмотреть свежие…
— Тела, тела, я знаю. Надеюсь, ты преуспеешь — взялся за интересное и мистическое дело.
— Я тоже надеюсь.
Забрав все бумаги, Супримус удалился. Златочрев закрыл за ним дверь, потом сел за стол и, совсем забыв про открытое окно, провалился в сон.
То было наверху — высоко над улицами, ведь кабинет члена Правительства располагался практически в самом верху башни. Туман здесь был тоненьким, словно бы его недостаточно кормили. Ворон сумел заглянуть туда лишь благодаря врожденной способности к полету, но, к сожалению, а может и к счастью птицы, врожденного умения рыть землю он был лишен.
И поэтому совсем не знал, что происходит внизу, под улицами, куда даже вездесущий туман во всем своем великолепии заглядывал лишь иногда, да и то — украдкой.
Под улицами простиралась темнота, на которую никто не жаловался — все, что жило там, давно привыкло к такому существованию и нашло выгоду в практически полном отсутствии света, не считая слабого лунного или солнечного.
Вода хлюпала и шуршала, растекаясь по подземным тоннелям, которые для этого и были созданы. И вместе с ней, только бесшумно, тянулась темнота — пронизывая все тоннели и словно осматривая свои владения в поисках неприятелей.
Неприятели, все же, были, и обосновались здесь довольно давно. Они нашли способ противостоять хозяину всего, что находилось под улицами Сердца Мира — зажигали лампы и ставили их на ящики. Тени карабкались вокруг, пытаясь что-то предпринять — но это было оружие, против которого они никогда не найдут решения.
Сейчас, лампы вновь горели желтым светом, а вода содрогалась — то шагал голем, расставляющий очередные, доверху набитые карамелью, ящики.
А потом, помимо ореола осветительных приборов, явился новый, более естественный. В воздухе возник огненный шар, колыхающийся душами мифических пламенных саламандр, вспыхнул, врезался в каменную стену, оставив на ней черное пятно, после чего разлетелся шипящими искрами, поглощенными, казалось, напуганной водой.
— Прекрасно, господин Ш’Мяк! — вскинул руки вверх Ширпотрепп, поправив воротничок рубашки — сегодня он особенно следил за своим внешним видом. — Вы все, все!.. делаете большие успехи сегодня.
Продавец музыкальных инструментов осмотрел собравшихся — да, сегодня пришли все, как он и планировал. И — как он надеялся — все наконец-то обуздали способности карамели, немного успокоившись после сделанных татуировок. Как же их было… много, по крайней мере, по рассуждению Ширпотеппа. Да, все, кто стоит здесь, среди этих ящиков — люди, у которых дела идут не очень хорошо. И он давно — еще в начале идеи, тогда, когда она была лишь скрученным зародышем — объяснил им, в чем причина их многочисленных неудач. А эти люди, все, стоящие здесь и сейчас — согласились, ведь считали так же, или прятали эту мысль где-то в потемках сознания, отказываясь верить. Но Ширпотрепп умело вытащил ее — и не то силой убеждения, не то другим менее или более оккультным путем сделал ее центром мыслительного процесса собравшихся.
И он был таким же, как они. Человеком, у которого дела не шли, человеком, который пытался стать таким же, как его кумир — но все это тщетно. Бился головой, как рыба о лед, и давно уже набил бы смертельную шишку, если бы вовремя не остановился, сменив курс.
Ш’Мяк потер татуированное запястье — после использования сил карамели изображение чуть светилось. Хозяин инновационного «хостела» поднял свой большой, бледно-желтый цилиндр с ящиков, и снова надел, попутно вытирая пот ото лба.
— Мадам Финтифлюх, — Ширпотрепп волчком повернулся вокруг своей оси, — ваша очередь.
Портная выступила вперед. В отличие от остальных, она не держала в руке карамель на палочке. Женщина выудила из кармана коробочку, напоминающую табакерку — внутри оказалась растертая в пыль сладость. Госпожа Финтифлюх уткнулась в извлеченный предмет носом — и сделала глубокий вдох.
Перед глазами все заискрилось. Для пущей уверенности портная зажмурилась и, видимо, решила удивить всех, запрыгнув в шкуру фокусника. В воздухе появился здоровенный клинок — и со свистом врезался в противоположную стену.
Финтифлюх чихнула, и созданное ей оружие растворилось в ничто.
— Вы все-таки добились успеха своим, своим!.. способом, госпожа Финтифлюх. Просто прекрасно, прекрасно! — Ширпотрепп даже зааплодировал. — Надеюсь, каждый из вас понимает, что не ограничен, не ограничен!.. огненными шарами, и может создать что угодно.
— То есть, действительно прямо все, что угодно? — уточнил Хрусс Талий, хозяин «Сердца дракона» — забегаловки, которую до этого посетил Платз.
— Да, господин Талий. Благодаря татуировкам, теперь вы ограниченны только своим воображением, воображением!
Это утверждение вызвало волну одобрительных перешептываний. Ширпотрепп сложил руки за спиной и посмотрел в темноту дальних тоннелей, словно собираясь с мыслями.
— Мы с вами делаем большие, большие!.. успехи, — произнес он, вновь повернувшись к собравшимся. Слова лились из него, как мед из бочонка. Продавец музыкальных инструментов сделал перерыв, чтобы достать и закурить трубку в форме дракона, которую захватил с собой — впервые за все это время. — Именно поэтому, как только придет рассвет, мы исполним свои планы. И восстание будет не остановить.
Грязь пузырилась, копошилась, насколько это вообще возможно, и цеплялась за брючины, оставляя на них свою омерзительную метку. Хлюпанье под ногами звучало как чавканье беззубой челюстью, доедающей остатки каши — такой звук, мягко говоря, вызывал не самые приятные ассоциации.
Но — о чудо — запах стоял не такой резкий, так что нос не хотелось вырвать и выкинуть куда подальше. При должном уходе даже канализационные стоки могут пахнуть не столь вызывающе — по крайней мере, уж точно получше некоторых людей.
Лолли, уже сто раз обругавшая Ромио за потерю нового, прекрасного, такого-больше-нет и так ей идущего пальто, радовалась хотя бы тому, что все это время ходила в свободных брюках. Будь она в юбке или платье, ноги бы уже давно превратились в облепленные грязью палки. В принципе, они и сейчас выглядели так, но брюки — о, спасительный элемент одежды, достойный од и вечных похвал! — позволяли чувствовать себя более-менее комфортно.
Хотя, о каком комфорте может идти речь во время похода в темноте, по грязи, под улицами, с карманами ворованных денег, спасаясь при этом от Платза, который все больше и больше походил на разгневанного призрака возмездия.
— Прекрасно, просто прекрасно, — продолжила тираду возмущений девушка. — А ведь вечер начинался более-менее сносно, но нет! Теперь мы шлепаем по грязи, под улицами, и даже не в тайне! Платз видел, куда мы делись — просто ему хватило здравомыслия за нами не идти. Я почему-то уверена, что он надет какой-то изощренный способ.
— А еще, — продолжил Инфион, заразившийся лихорадкой слов, — теперь мы не просто воры — это полбеды. Теперь мы выглядим, как воры, которые скрылись с места преступления самым безопасным способом.
Ромио решил промолчать.
Вся троица продвигалась практически вслепую — лунный свет, проникающий через редкие решетки, отражался мистическим, холодным свечением в смеси воды и грязи, помогая найти хоть какой-то путь. Но заблудиться в канализационных тоннелях было раз плюнуть — точнее, здесь только и можно было, что заблудиться, потому что у подземных стоков не было траектории как таковой.
Инфион аккуратно сделал очередной шаг, и вода снова хлюпнула. Ближайшие крысы кинулись прочь.
— У нас есть только один вариант, — продолжил Инфион. — Выскакивать у порта. Но только, есть две значительно незначительные проблемы. Во-первых, мы абсолютно не ориентируемся здесь, а во-вторых… ну, нам придется прождать до утра, потому что ночных рейсов, как я понял, нет.
— Ну, мы можем попробовать заплатить за любой другой рейс, — дважды «неместный» похлопал себя по карманам. Здесь, под улицами, звук этот приобретал особый зловещий оттенок. Ромио шагал стремительнее всех — казалось, он был вовсе не против заблудиться, споткнуться и ударить лицом в грязь, притом буквально. А потом еще и полежать, сделав перерыв, пока его перебегали бы спешащие по своим безусловно крысячим делам крысы.
— Ты забыл, чем это обернулось в тот раз? — развела руками работница Борделя и чуть не потеряла равновесие.
— Но может, в этот раз…
— Это не Златногорск, Ромио, — остановил его волшебник. — Здесь все работает по-другому, словно по ту сторону зеркала. Это же чувствуется!
— Не особо…
— Его просто обременяет больше «неместности», чем нас, — протянула девушка, пригибаясь и минуя арочный свод.
На самом деле, Инфион был не то чтобы абсолютно прав — Златногорск и Сердце Мира были связаны намного сильнее, чем ему и многим другим казалось. И связи эти были не столь внешними и очевидными, сколько… тонкими, теми, которые нужно разглядеть и найти — они затерялись здесь, как звери в нарисованном лесу (том самом, из детском книжек, где чадам предлагают отыскать n-ное количество животных среди веток, листьев и стволов).
Различия были, но они легко удалялись даже без хирургического, Правительственного и другого вмешательства. Достаточно было захотеть — а дальше, никто уже не мешал, вопреки определенным опасениям.
— Мы так и не решили, что будем делать дальше, — напомнил Инфион, в голосе которого внезапно отразилась вся печаль человечества.
А ведь он просто хотел отдохнуть — но потом началось, как обычно. Цепочка домино, бед из Ящика Пандоры, которые начались с пресловутого Дворца Удовольствий. Иногда, волшебнику казалось, что он сам виноват во всем — нечего было соглашаться на поход в жилище мэра, которое работник Бурта обругивал в голове всеми известными и выдуманными словами.
— Предлагаю, для начала, не стоять на месте — начинает казаться, что внизу что-то плавает, — проговорила Лолли.
Троица захлюпала дальше, и только через несколько метров воды и грязи, они заметили вдалеке меленькие точечки, от которых темнота бежала наутек. Можно было подумать, что это светится бессчётное количество глаз спящего и забытого божества, дремлющего под городом, а вода под ногами вовсе и не вода, а слюна этой твари — но такое, помимо людей с чертовски хорошим воображением, могло прийти в голову только параноикам. Для начала, по той причине, что пятнышки-огоньки можно было сосчитать.
Их было не так уж много.
В общем, выражение «свет в конце тоннеля» подходило к этой ситуации практически во всех своих смыслах.
— Ну, теперь мы хотя б знаем, куда идти, — Лолли обогнала Ромио и встала во главу импровизированной колонны.
— Интересно, там что — люди? — Инфион стал воплощением инстинкта самосохранения.
— Даже если люди — это всяко лучше, чем ходить вслепую. Тем более, люди — не Платз.
Троица продолжила мочить и пачкать ноги, мотыльками заспешив вперед, к горящим лампочкам.
Правда, проблема всех насекомых в том, что зачастую они обжигаются о столь вожделенный свет и испускают дух.
Вороны решили покемарить — ночью, с их точки зрения, бодрствуют только обделенные мозгами сородичи (опять же, исключительно с их точки зрения). И пусть совы ухают себе, сколько пожелают — черным птицам пришла пора заслуженного отдыха.
Сложно было понять, что вороны действительно заснули — некоторые из них чудесным образом делали это стоя, накренившись вперед — наверняка, подхватили эту привычку у каких-нибудь слонов. Птицы застыли и будто бы заморозили потоки времени вокруг себя.
Вороны устроились на своем любимом месте, к которому питали теплые птичьи чувства не только из-за тишины и мертвенного спокойствия, но и из-за возможности приема пищи сразу после пробуждения.
Не нам винить этих птиц за то, что они — падальщики.
Раздались шаги, и вороны, моментально пробудившись, с карканьем разлетелись в стороны, превратив спокойно шагающего Супримуса в носителя титула «повелитель воронов».
Член Правительства глянул на исчезающих в ночи птиц, а потом осмотрел место, которые они покинули.
Здесь лежали трупы. Мертвые тела висельников, которые сами обрекли себя на смертный приговор, лежали на земле, облизываемые и ласкаемые туманом.
Супримус сел на пустой клочок земли и задумался. Да, все они, лишенные искры заложенной в них когда-то жизни, валялись здесь не просто так — сумасшедшие идиоты, решившие играть с тем, что им неподвластно, обрекая тем самым всех остальных на потенциальную гибель. Убийцы и маньяки, поехавшие умом по никому не ясной причине — и которых ничто не исправит. Здесь, вдали от города, они находили свой покой.
— Горбатого могила исправит. И то — не всегда, — проговорил Триумвир и встал.
Тела не убирали до следующего за казнью утра, потому что знали, что Супримусу они могут пригодиться — это всяко лучше, чем разорять могилы.
Триумвир остановил свой взгялд на иссохшем, невероятно худом теле.
— Отлично, — подумал он. — Все равно, мне нужен только скелет.
Супримус с легкостью поднял безжизненное тело, положил на плечо, как бревно, и скрылся в ночи.
Через некоторое время, вороны вернулись — и тут уже уснули под покрывалом ночной прохлады.
Ширпотрепп улыбнулся, когда руководимый им голем поставил последний, доверху набитый карамелью ящик. Еще большое удовольствие хозяин магазина на улице Старых Драконов получил после осмотра содержимого — оно, благо, было цело.
Теперь все контрабандные ящики с ухмыляющимся лицом Карамельного Магната были разбиты на два «лагеря» — еще неиспользованные, которые составляли бо́льшую часть, и уже практически пустые. Лампы тоже поменяли свое положение в пространстве, изменив игру светотени.
— То есть мы выступаем с восходом солнца? Уже окончательно? — замялся Ш’Мяк, беспорядочно разглядывающий ящики.
Ширпотрепп тяжело вздохнул и вытянулся, желая показать себя непробиваемой скалой — с животиком и чуть полысевшей.
— Да, господин Ш’Мяк. Господин Горгонозолло у меня уже спрашивал, спрашивал!
— Но разве не должно быть каких-то… ммм, не могу подобрать правильное слово. Ну, сажем, прелюдий?
— Наше преимущество — эффект неожиданности! — глава собравшихся изобразил некую гримасу суровости. — К тому же, разве вы не хотите, не хотите!.. чтобы все свершилось быстрее? Вы отточили мастерство, научились пользоваться карамелью, карамелью!.. и это — главное!
— Мы придерживаемся старого плана? — уточнила Финтифлюх. Ей, словно королеве улья, шумом стали вторить и все остальные.
— Именно! Думаю, нам всем, всем!.. стоит вспомнить о нем.
Радость на лице Ширпотреппа вдруг смыло, точно макияж перед сном — причиной этому был внезапный «хлюп». Слишком громкий для крысы, и явно принадлежащий созданию больших размеров. А за ним последовали голоса, которые постаревшее ухо главы собравшихся уловило только в форме размытого и нечеткого эха:
— А я же тебя предупреждала, Ромио! Это не романтическая прогулка по Златногорску!
Ширпотрепп развернулся и вгляделся во тьму, пытаясь различить силуэты. Сначала не было видно ничего, кроме маячащих туда-сюда теней, а потом показались три человеческие фигуры — постепенно, они увеличивались, превращаясь из призрачной угрозы во вполне реальных людей.
Инфион, Ромио и Лолли глянули на режущего их взглядом главу собравшихся и еще около десятка недоумевающих глаз. Прежде, чем они успели что-то сказать, Ширпотрепп рявкнул:
— Шпионы! Сейчас я вам… — он уже потянулся за одной из карамелек на палочке, прокручивая в голове варианты обезвреживания незваных гостей: оглушить внезапно появившейся в воздухе гирей, превратить на время в лягушек или просто испепелить?
— Стойте-стойте-стойте! — замахал руками Ш’Мяк. — Я их знаю! Они… в общем, они заселились в моем, эээ, хостеле. Первые клиенты — не считая того, ну, которого я…
— Мы все знаем, знаем!.. эту историю. Но что они делают здесь?!
— Честно, я и сам понятия не имею…
Ш’Мяк почесал козлиную бородку и посмотрел на троицу взглядом, который дротиками пускал знаки вопроса.
Первым нарушила тишину, смешанную с утробными звуками воды, Лолли.
— Ну, — поправила она «рогалики» на голове, — скажем так, мы не подружились с новым соседом.
— Но он такой прекрасный человек! К тому же, это вовсе не объяснение. Разве это повод отвлекать нас, да и вообще, сваливаться в клоаку?
— Он пытался убить нас, — сказал Ромио, и тут же получил удар локтем в бок.
— Даже не верится! Он показался мне таким любезным…
— Давайте оставим это на потом, на потом! Мне неважно, как, как!.. вы попали сюда, — обратился Ширпотрепп к нарушителям спокойствия. — Но я не позволю, не позволю!.. нам мешать!
Лолли пробрали мурашки. Не от пустой угрозы, то было мелочью, а от манеры разговора главы собравшихся.
— Мы просто шли на свет ламп! — оправдался Ромио.
Инфион, все это время молчавший, наконец-то смог отлепить свой взгляд от коробок и ухмыляющегося лица магната.
— Эм, я прошу прощения, но что здесь вообще происходит? — заговорил волшебник. — И откуда столько коробок Ля’Сахра?..
— Так вы не знаете, для чего мы здесь собрались? — Ширпотрепп в порыве удивления присел на один из закрытых ящиков.
— Конечно нет! — фыркнула Лолли, тоже устраиваясь поудобнее и рассматривая ущерб, нанесенный брюкам.
— Господин Ширпотрепп, они из Злтаногорска. Может, войдут в наше положение?
Услышав слово «Златногорск» глава собравшихся вновь встал, поправил прическу, оценивающим взглядом осмотрел незваных гостей и сказал, тут же переменившись в настроении:
— Тогда нам действительно стоит им объяснить, что, что!.. здесь происходит.
— Но только попробуйте что-нибудь выкинуть! — послышался голос, на которой обернулись абсолютно все. Говорил Хрусс Талий.
Ширпотрепп уставился на мужчину, всем своим видом выражая непонимание.
— Я просто хотел, чтобы фраза звучала чуть более убедительно, — рассеяно улыбнулся хозяин «Сердца Дракона».
Глава собравшихся жестом предложил всем «неместным» сесть, а потом сложил руки за спиной и прежде, чем начать прояснять события, спросил:
— Раз вы из Златногорска, то утолите мое личное, личное!.. любопытство. Знаком ли вам человек по имени Платз?
Троице не оставалось ничего, как ответить.
После услышанного, Ширпотреппа накрыла волна какого-то невероятного, за гранью людского понимания экстаза, ведь человек, которого он считает своим кумиром — действительно в городе! Да еще и в такой знаменательный момент. Значит, в тот день ему не показалось… Что же, это весьма занятный расклад — словно какой-то потайной знак.
По разумению Ширпотреппа, появление Платза значило одно — план удастся. И уже из этого вытекало, что песня философов, о которой глава собравшихся, как и все остальные, не имели никакого представления, зазвучит по-новому. По правильному.
Но лишь с их точки зрения.
Бумаги на столе валялись так же беспорядочно, как торчали волосы на голове жандарма Зак Конна. Ночной колпак был вишенкой на этом торте полуночно хаоса.
Луна искоса заглядывала в окно, решив узнать, что же такого интересного происходит внутри. Ее свет крался по рабочему столу Зака, помогая разглядеть хоть что-то.
— Может, все-таки включите свет? — решила дать совет Солия, закинув ногу на ногу.
Зак Кон посмотрел на нее сонными, еще не совсем ясно воспринимающими мир глазами.
— Простите, что-то я не сообразил, — он щелкнул пальцами, и лампы в комнате загорелись, потеснив луну.
Золотой костюм Платза, сидящего рядом с Солией, мгновенно заблестел.
— Итак, — Зак Конн принялся зевать, но вовремя прикрыл рот рукой. — вы говорите, что вас обокрали?
Жандарм показал карандашиком на Солию.
— Да! — воспряла та. — Они залезли ко мне в окно посреди ночи и стащили припрятанные деньги! Это же где такое видано!
Лениво выводя рукой виражи, жандарм кивнул.
— А вы, — он ткнул карандашом в «как бы мэра» Златногорска и почесал голову, нащупав колпак и тут же сняв его, кинув в сторону, — говорите, что можете назвать личности преступников и даже предположить их местоположение?
— Да, — Платз накренился вперед, положив обе руки на бриллиант трости. — Вы все правильно поняли. И простите за столь поздний визит, но дело, как видите, срочное.
— Да ничего, ничего, работа. Вы можете назвать мне имена этих людей?
Солия пожала плечами.
— Боюсь, — высказался за нее мужчина в золотом, — это вам не поможет. Понимаете, они неместные, прибыли из Златногорска.
Зак Конн отвлекся от писанины и воззрел на Платза совиным лицом, только многократно помноженным удивлением.
— Что-то не так? — очочки «как бы мэра» блеснули.
— Нет, нет, просто… ничего, — жандарм не без удовольствия отложил карандаш в сторону. — Итак, мы займемся этим делом ближе к утру. Сейчас не совсем время…
— Но ведь они могут удрать! — если бы у Солии была шерсть, тот тут же встала бы дымом и наэлектризовалась.
— Ну, я ничего не могу поделать. Покров ночи — лучшее прикрытие, — Зак отмахнул бумагу в сторону. — Тем более, наши ночная стража, ну, жандармерия, не то, чтобы сильна — разве это дело не потерпит до утра? Куда они денутся. А искать их по канализациям, в такое-то время — ну все равно, что иголку в стоге стена. К тому же, утро уже не столь далеко — мы примемся за дело с первыми лучами солнца…
— Но они украли деньги! И могут ускользнуть из порта! — женщина все никак не унималась.
— В такое время никакие пассажирские суда не покидают территории порта, не бойтесь. Но я пошлю туда весточку — им не дадут уйти…
— Но вы даже не выслушали имена, — улыбнулся Платз.
Зак Конн заворошил бумаги, закопавшись в них, как ребенок в первый снег.
— Спасибо, но этого не понадобится. Дело в том, что мы уже задерживали их — за попытку… как его там… домо… домогательства, да. Простите, я никак не привыкну.
— И вы не арестовал их?! — Солия ужаснулась, что у нее работали насильники, а потом еще и обокрали ее.
Платз был готов разорваться со смеху, как пиньята.
— Ну, они очень грамотно рассудили, что это была лишь попытка — и что толком они ничего не сделали. И предложили использовать, как там его… штрафф! Точно. В общем, заплатили денег в казну, и мы их отпустили. Кстати, господин… — жандарм заглянул в предыдущую бумагу. — Платз. Вы, как говорите, тоже из Златногорска — расскажите, у вас правда работают эти штраффы?
Улыбка Платза могла разорвать рот, оставив шрам на всю жизнь, о котором «как бы мэр» мог говорить любому встречному: «не хочешь узнать, откуда у меня эти шрамы?», чтобы побыстрее завязать разговор.
— Да, конечно, наш жандарм просто в восторге от этой системы. Да и судья, — Платз встал. — Надо бы вас с ним познакомить. Спасибо за помощь.
«Как бы мэр» поспешил к двери, попутно выдернув со своего места Солию. Та машинально, словно загипнотизированная, последовал за ним. Зак Конн вежливо проводил их к выходу.
— Спокойной ночи, — сказал Платз, прежде чем дверь захлопнулось.
— Спасибо, — отозвался жандарм.
Лунный свет опоясывал две фигуры в неощутимые шелка, превращая их в сказочного принца, хоть и без коня, и принцессу, хоть и с зубодробящим голосом, которым уж точно не поговоришь с птичками.
Солия затряслась — то ли от холода, то ли от гнева.
— Ну, ну, — улыбнулся Платз. — Вы должны быть довольны. Мы перекрыли им весь кислород.
— Но я думала, что они сделают это сейчас!
— Ничто не происходит мгновенно. Наша цена за достижения цели — ожидание.
— Ну, тогда я буду ожидать это ожидание у себя в кровати! Знаете, ваша помощь оказалась мне не столь полезной.
— Ну кто же знал, что все повернется вот так. Но оно и лучше — пойманный жандармом однажды редко получает право на второй шанс.
Солия уже топала прочь и растворялась в ночи. Если бы она знала, для чего делала одинаковые татуировки последним посетителям — то могла бы разворошить осиное гнездо. Но Ширпотрепп перестраховался и не стал говорить о функции изображения на теле, и эта страховка удержала Титаник, покоящийся под улицами, на плаву, не дав врезаться в айсберг под названием «жандармерия» и «чужие носы».
— Ну, как хотите, — пожал плечами Платз, бросая слова вдогонку уходящей в ночь женщине. — А мне уже совсем не хочется спать.
На удивление, канализационные тоннели обладали прекрасной акустикой, и по сравнению с ними некоторые театры — просто черт знает что. Звук принимал властные и завораживающие свойства — благодаря форме и положению тоннелей, которые напоминали рупор, приложенный прямо к уху. Свою определенную роль здесь играла и вода — которая, как оказалось, может отражать не только прекрасные (и не очень) личики, мордашки и все остальное, но и звуки. В этом случае она становилась именно кривым зеркалом, но кривящим все в обратную сторону — иными словами, не искажая качества предметов и явлений, а улучшая их.
Потоки журчали и мурчали, как объевшиеся рыбой коты с несварением желудка — так могли делать только воды, текущие под улицами и целующиеся с грязью, притом явно против своей воли.
Крысы тоже периодически подключались к этому оркестру.
Во всей этой феерической какофонии — иначе и не скажешь — голос Ширпотреппа, с одной стороны, терялся, а с другой — становился властнее и громче, и ухо оторвать было невозможно.
Глава собравшихся уселся на ящик и вещал невероятно долго, иногда останавливаясь, чтобы набрать дыхания. В эти недолгие промежутки Ш’Мяк что-то объяснял Златногорской троице, активно жестикулируя руками. Ремарки его делали рассказ Ширпотреппа в разы понятней.
Глава собравшихся рассказывал о том, как все, кто стоял вокруг него — включая его самого, мечтают о том, чтобы Сердце Мира стало похоже на Златногорск. Да только вот им этого сделать не дают — и дела идут чертовски плохо.
— Ну, вы сами знаете, по опыту моего небольшого… хостела, — печально вздохнул Ш’Мяк в одну из пауз.
Конечно, виновных Ширпотрепп нашел очень и очень быстро.
— Корень зла, зла!.. — это Правительство! Сумасбродный Триумвират! — выпалил глава собравшихся, поправив пиджачок.
Ширпотрепп поделился своими размышлениями — и, поскольку никакой другой причины, разумней и грамотней этой быть не могло, все те, у кого дела шли не очень хорошо, поддержали относительно пожилого мужчину. Надо сказать, собравшиеся вели себя как самые настоящие англичане — когда на деле все было отвратительно, они ограничивались словами «не очень хорошо».
И тогда в голове Ширпотреппа, в этом чугунном котелке, который, не в обиду ему будет сказано, скорее представлял из себя проржавевший дуршлаг, родилась идея. Мыль, которую он так часто обдумывал, и которая (за неимением других) так понравилась всем остальным.
Пришло время восстания. Притом — радикального. Они точно знали, в чем проблема — и действовать нужно было решительно.
Идея с карамелью показалась Ширпотреппу прекрасной — ему, откровенно говоря, надоело жить в мире, в котором магия ничего особо фееричного сделать не может. А тут, как раз, есть прекрасное изобретение Карамельного Магната, как раз — из Златногорска. Весьма, как заметил глава собравшихся, символично.
Но начинать сразу, только получив доступ к карамели — было сродни штурму ворот крепости без осадного орудия, говоря человеческим языком — идиотизмом. А Ширпотрепп, все-таки, не был последним дураком — следовало подготовиться, научиться использовать эту «игрушку» Ля’Сахра, показать, что магия может намного больше.
Несмотря на то, что все это — против природы. Синтетика, гадость, вещь, которая может натворить черт знает что на уровне мироустройства. Но, с другой стороны, магия стала хоть немного интереснее — и полезней.
Очень удобно поднимать восстания, имея под рукой запас огненных шаров.
Резюмируя слова Ширпотреппа (что хотел было сделать Ш’Мяк, но вовремя прикусил язык) — он обвинил во всем других, посчитав это самым логичным, и главное, правдивым вариантом.
«В наших неудачах виноваты другие — но только не мы», — слабенький лозунг для восстания. Главное, что Ширпотрепп, с ловкостью фокусника, мог умело обосновать его.
Инфион, Лолли и Ромио были «неместными» (кто в квадрате, а кто — нет) и объективно понять ситуацию не могли.
— …а господин Платз — мой кумир, кумир! — закончил Ширпотрепп, вытирая пот со лба. — У каждого, знаете, есть свои кумиры и примеры для подражания — не во всем, конечно. А о идеале, идеале!.. господина Ш’Мяка, вы, должно быть, тоже знаете…
— Да, — неуверенно ответил сам мужчина в бледно-желтом пальто.
— Хорошего вы себя кумира выбрали, ничего не скажешь, — пробормотал Инфион, но достаточно громко (спасибо — о акустика тоннелей!) чтобы его можно было услышать.
— Да, целеустремленного, — хихикнула Лолли, эксперт по шуткам и остротам типажа «смех сквозь слезы» а также, отборнейшей его категории — «и смех и грех».
Ширпотрепп нахмурился.
— И вы говорите, что он — в городе! Просто прекрасное совпадение!
— Ну, он здесь по нашу душу… — начал Ромио, любящий ляпнуть слово в совершенно непригодной для этого ситуации.
Продавец музыкальных инструментов с улицы Старых Драконов махнул рукой.
— Мне до этого никакого дела нет. Кумир — не значит идол! — его палец деловито взмыл вверх (не отрываясь от руки, естественно).
Троице повезло, что Ширпотрепп не принадлежал к тому виду фанатиков, которые готовы были сделать для своего кумира (он же — «идол») все, что угодно: любая его боль становилась их болью, его забота — их, и так далее. Появись у них возможность, они даже сделали бы себе пластическую операцию и, в качестве бонуса, изменили голос — так, для пущего сходства.
— Прекрасно, — улыбнулся Инфион, зевнув. Усталость давала знать о себе. Когда они вообще ели в последний раз? Сплошь чайная диета. — Тогда мы, с вашего позволения, пойдем в сторону порта, сядем на корабль и уплывем. А вам — удачи.
— Если вы подскажете, в какой стороне порт, — уточнила Лолли.
— Боюсь, что это… ну, скажем, невозможно. Да, сойдет, хорошее слово, — хозяин инновационного «хостела» потер бородку.
— Да, Ш’Мяк прав. Считайте, что вы у нас в плену — я не хочу рисковать успехом, успехом!.. нашего восстания.
— Я бы, скорее, назвал это продолжительным визитом, а не пленом. Но сути это не меняет.
Госпожа Фитнтифлюх, все это время то дремавшая, то слушавшая в стороне, вдруг обратила внимание на порванный рукав Ромио — и тут же вспомнила, что эту белую рубашку в сердечко он купил в ее магазине. В ней проснулся материнский инстинкт к своему детищу. Женщина неуклюже и с встревоженным видом подалась к дважды «неместному».
Под порванным рукавом красовалась ссадина.
— Давайте я подштопаю эту рубашку, — закопошилась Финтифлюх в маленькой сумочке. — Я не могу смотреть на это!
— А вы всегда носите с собой нитки и иголки? — опешил Инфион.
— Да, да, понимаете… — портная чихнула, шмыгнула носом и вновь чихнула. — Это, считайте, профессиональная привычка.
Она отвела Ромио в сторону, принявшись размахивать орудиям возможной смерти. Говорят, есть даже трактат, в котором описывается тысяча и один способ убить человека с помощью нитки и иглы, и тысяча и один способ воскресить его теми же инструментами.
— Мы опять влипли? — почему-то спросил работник Бурта, обращаясь ни то к самому себе, ни то — к миру в целом.
— Да, — присела рядом девушка. — Но всяко лучше, чем плутать по этим тоннелям. Посмотрим на это их восстание со стороны — а потом бегом в порт.
— Я очень надеюсь, что жизнь вернется в нормальное русло.
— Считай, что у нас возобновился отпуск, — пожала плечами работница Борделя. — Интересно, как там Дона Роза? И твой старик-Бурт…
— Я уже пытался так думать. Не скажу, что сработало.
Ширпотрепп, тем временем, встал с ящика и осмотрел пространство вокруг. Все знакомые лица либо тихонько занимались своим делом, либо спали. Да и незнакомые, естественно, тоже.
Они научились создавать из магии то, что до этого не могли. Научились пользоваться карамелью. И это сладкое оружие в их руках страшнее всего на свете.
Глава собравшихся подошел к Инфиону и Лолли.
— Чуть не забыл. Еще мы делаем, делаем!.. это, потому что… — Ширпотрепп задумался и добавил. — Деньги должны работать!
Волшебник и девушка отпряли, почувствовав резкое, незримое присутствие Платза.
— Деньги должны работать! И тогда, все будет хорошо. Но только вот нам этого не дают, не дают!.. — не дают сделать так, чтобы философы начали работать. Не дают сделать Сердце Мира похожим на Златногорск и не дают нам стать похожими на наших кумиров!
Осталось лишь и дождаться утреннего солнца.