Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.

Пришел народ неведомый

К началу XIII в. христианство прочно утверди­лось в городах, настойчиво прокладывало себе доро­гу в сельскую местность, где все еще процветали языческие традиции и обряды. Русская православная церковь представляла собой в это время могуществен­ную разветвленную организацию, во главе которой стоял митрополит Киевский. Как же был устроен, по каким законам действовал этот огромный соци­альный организм?

Среди нескольких десятков «митрополий» — церковно-административных областей, находившихся под началом константинопольского патриарха, — русская митрополия была самой обширной и многолюдной. Население Руси составляло тогда около 5 миллионов человек. По свидетельствам современников, Русь была «страной городов». Мастерство ее ремесленни­ков, богатство вельмож, мужество воинов были из­вестны по всей Европе. Византийский император и константинопольский патриарх очень дорожили сво­им правом назначать митрополита — главу русской церкви. Они тщательно подбирали кандидатов на этот ответственный пост из числа наиболее ловких и проницательных придворных клириков. Митрополит помимо своей церковной деятельности представлял и отстаивал на Руси интересы византийской диплома­тии. Империя хотела, чтобы Русь принимала на себя удары кочевников, отвлекала их от границ «ромейской державы», чтобы русские князья не помышляли о набегах на Византию, твёрдо хранили православие и почаще жертвовали «на ремонт храмов» Констан­тинополя.

Митрополит Киевский обладал огромной властью над священнослужителями. Он утверждал кандида­тов на епископские кафедры, совершая при этом осо­бый обряд «поставления в сан». Он мог запретить провинившемуся епископу продолжать службу и, созвав поместный собор, лишить его сана. Митропо­лит также имел право отменять решения епископ­ского суда. Перед ним трепетали рядовые священни­ки и монахи.

Глава церковной иерархии имел сильные средства и для воздействия на светских феодалов. В период обострения междукняжеской борьбы в XIV—XV вв. митрополиты широко пользовались таким грозным оружием, как отлучение от церкви. Многие могуще­ственные князья вынуждены были смириться под угрозой митрополичьего проклятья, которое в те вре­мена было равносильно политической смерти. Случа­лось, митрополит отлучал от церкви целые города, правители которых не соглашались исполнить его тре­бования. Тогда закрывались все городские церкви и перепуганные жители устремлялись к княжескому двору, требуя срочно примириться со «святителем».

К концу 30-х годов XIII в. на Руси, по данным летописей, известно 16 церковно-административных областей — епархий. В Южной Руси действовали Белгородская, Юрьевская, Переяславская и Черни­говская епархии, в Юго-Западной — Галицкая, Вла­димир-Волынская, Перемышльская, Угровская (Холмская), Туровская. На территории Руси существовали также Новгородская, Полоцкая, Ростовская, Смолен­ская, Владимирская и Рязанская епархии. Митропо­лит имел собственную епархию с центром в Киеве. Епископы управляли своими епархиями с помощью целого штата чиновников — наместников, клирошан, десятильников. Подобно князьям и боярам митропо­лит и епископы строили богатые дворцы, окружали себя многочисленной свитой.

Князья и бояре стремились провести на епископ­скую кафедру своего кандидата, подкрепляя свои просьбы дарами или угрозами. Иногда они «через голову» митрополита обращались к константинопольскому патриарху. Некоторые могущественные русские князья пытались добиться самостоятельности киевской митрополии, выставляли своих собственных кандидатов на пост главы русской церковной иерар­хии. Однако всякий раз их попытки порвать с кон­стантинопольской патриархией оканчивались не­удачей. Главным препятствием на этом пути было сопротивление высших иерархов русской церкви, не желавших терять покровительства патриарха, бояв­шихся остаться «один на один» с княжеской властью. Были и другие причины. Правители Руси понимали, что церковное единство с Византией имеет свои пре­имущества. Оно упрочивало позицию страны среди христианских народов, облегчало торговлю и культур­ные связи с Византией, способствовало укреплению авторитета церкви в глазах населения самой Руси.

Случалось, что епископ вступал в спор со своим князем. В таких случаях князь обычно обращался за помощью к митрополиту. Весьма показательна в этом отношении трагическая история владимирского епис­копа Феодора. Получив кафедру благодаря поддерж­ке князя Андрея Боголюбского (1157—1174) [3], Феодор, выходец из киевской боярской семьи, не захотел быть послушным инструментом в руках князя и вскоре поссорился с ним. Тогда князь отправил епис­копа в Киев, на суд к митрополиту. Давно ненави­девший Феодора митрополит Константин расправился с ним со средневековой жестокостью: низложенному владыке урезали язык и отрубили правую руку [4].

Самой мелкой административной единицей цер­ковной организации был «приход» — городской или сельский округ, жители которого считались «прихо­жанами» (посетителями) одного храма. Этот храм, находившийся обычно в центре прихода, обслужива­ли несколько лиц, вместе именовавшихся «причтом». Наиболее типичным для города был приходской храм, причт которого состоял из двух «священнослужите­лей»— священника и дьякона — и трех «церковнослу­жителей»— дьячка (псаломщика), пономаря и про­свирни. Сельские храмы обычно имели только свя­щенника, дьякона и дьячка.

Как и многие другие профессии, «служение у пре­стола господня» в средневековой Руси было наслед­ственным. Никаких школ, где готовили бы священно­служителей, не существовало. Необходимые знания будущие священники и дьяконы получали от своих отцов. И те и другие приступали к исполнению своих обязанностей лишь после обряда «посвящения в сан», который мог совершать только епископ. Прежде чем совершить этот обряд, «владыка» или его доверенные лица экзаменовали соискателей.

«Священнослужители» совершали различные цер­ковные службы, причем дьякон выступал в роли по­мощника «иерея», как именовался по-гречески свя­щенник. Слово «дьякон» в переводе с греческого и означает «помощник».

Именно приходское духовенство вело повседнев­ную пропаганду идей христианства среди населения. Однако по своему социальному положению оно мало чем отличалось от крестьян и ремесленников. Это была, по выражению Ф. Энгельса, «плебейская часть духовенства» [5]. Древнерусские письменные источники почти ничего не сообщают об образе жизни, настрое­ниях приходского духовенства. Летописи, актовый материал освещают деятельность лишь «князей церк­ви» — митрополитов, епископов, настоятелей крупных монастырей. В результате из поля зрения историка выпадает значительный слой древнерусского общест­ва. По современным подсчетам, на Руси в XI— XIII вв. действовало около 10 тысяч городских и сельских храмов, включая так называемые «домовые церкви», которые устраивались прямо в хоромах знатных людей [6]. Эти храмы обслуживало около 40 тысяч «причетников».

Церковная служба представляла собой сложный, формировавшийся на протяжении нескольких столе­тий комплекс ритуальных движений, песнопений, чте­ний и возгласов. Главная цель церковной службы — отвлечь человека от житейских забот, увести в мир христианских образов, внушить чувство смирения со своей земной долей.

Глубокое эмоциональное воздействие произведе­ний искусства — росписей, икон, драгоценных тканей, ювелирных изделий — многократно усиливало впечат­ление, производимое церковной службой.

Церковные догматы и представления воплощались даже во внешнем облике храма. Одна глава симво­лизировала Христа, три — догмат о троице, пять — Христа и четырех евангелистов. Храмы обычно ста­вили на высоких местах. Их архитектурные формы были устремлены ввысь, подобно молитве, обращен­ной к богу. Уже издалека, глядя на храм, верующий должен был готовить себя к восприятию церковной службы.

Порядок церковной службы определялся взаимо­действием трех «кругов» (рядов молитв и песнопе­ний)— дневного, недельного и годичного. Дневной круг состоял из 9 отдельных служб [7] . Церковный устав предусматривает их соединение в том или ином порядке в зависимости от того, является ли данный день будничным или праздничным.

Недельный круг включает особые молитвы для каждого дня недели. В воскресенье надлежало вспо­минать Иисуса Христа и его «чудесное воскресение из мертвых», в понедельник—ангелов, во втор­ник— ветхозаветных пророков и Иоанна Предтечу, в среду и пятницу — страдания и смерть Иисуса Хри­ста, в четверг—апостолов и Николая Чудотворца, в субботу — Богоматерь.

Годичный круг основан на традиции праздновать в каждый из дней года «память» определенного свя­того или события, о котором говорит Священное пи­сание. Среди праздников годичного круга выделя­ются важнейшие, так называемые «двунадесятые», посвященные событиям, описанным в Евангелии [8].

Порядок сочетания дневных, недельных и годо­вых тем богослужения для каждого конкретного дня определяется с помощью особых церковных книг — Часослова, Следованной Псалтири, Октоиха, Триоди, 12-ти Миней (по числу месяцев) и некоторых других. Обязательной принадлежностью каждой церкви было Евангелие, выдержки из которого читались практи­чески на каждой службе. Оно хранилось на престоле в алтаре и символизировало самого Иисуса Христа. Напрестольное Евангелие считалось главной святы­ней храма. Его переплет часто украшали золотом и драгоценными камнями. Другой часто применявшей­ся при богослужении книгой были «Деяния и посла­ния святых апостолов», которую обычно именовали просто «Апостол».

Важное место в системе христианского ритуала занимали так называемые «посты». Пост — это время воздержания от мясной и молочной пищи. В духов­ном отношении — это время покаяния, скорби, осо­бой религиозной экзальтации[9] .

Крупным влиятельным отрядом церковных сил в средневековой Руси было монашество.

Идея монашества возникла в христианстве в IV—V вв. н. э. Ее первые приверженцы удалялись в необитаемые места, в пустыни и там в одиночестве или с несколькими учениками предавались посту и молитвам. Широкое распространение монастыри по­лучили в Византии. Здесь преобладали два типа мо­нашеского «подвига» — «особное», то есть уединенное, жительство и монашеское общежитие — «киновия». В древнерусском языке греческое слово «монах» ча­сто заменялось его русским синонимом «инок». Как то, так и другое в переводе означают «одинокий», «уединенный».

Жизнь иноков регламентировалась строгими уста­вами, за соблюдением которых следил предводитель монастырского «стада Христова» — игумен (в пере­воде с греческого «игумен» означает «вождь», «прави­тель»). Деятельность игумена находилась под конт­ролем епископа, во владениях которого находился монастырь. Игумены наиболее значительных город­ских монастырей получали наименование «архиман­дритов», что в дословном переводе означает «старший в овчарне». На Руси первые крупные монастыри по­являются уже в середине XI в. Особую известность получил основанный иноками Антонием и Феодосием Киево-Печерский монастырь.

Идеальная киновия — а именно такой была по­началу Печерская обитель — это община, внутри ко­торой царит равенство нищеты. Однако феодальный быт с его нормами и традициями властно стучался в ворота монастырей. Как в Византии, так и на Руси внутри монастыря-киновии сложилась своеобразная иерархия. Общиной управляла монастырская вер­хушка— «соборные старцы» во главе с игуменом (слово «старец» означало не возраст монаха, а его положение в монастыре, высокую степень «духовного совершенства»). Они занимали ключевые посты в обители. «Эконом» ведал монастырской казной, «ке­ларь» занимался заготовкой и хранением одежды, обуви и съестных припасов, «екклесиарх» следил за порядком в церкви, «кутник» распоряжался в мона­стырской трапезной. Среди «братьев» выделялись монахи, посвященные в сан священника или дьяко­на,— так называемые «иеромонахи» и «иеродьяконы». Рядовые иноки и лица, проходившие испытательный срок перед пострижением в монахи («послушники»), составляли низшие слои населения киновии. Они обя­заны были беспрекословно подчиняться «старцам». Без разрешения игумена монах не имел права даже ненадолго покидать монастырь, принимать у себя в келье посторонних. Женщинам вход в мужской мона­стырь был категорически воспрещен. Существовали и особые женские монастыри. Богослужение в них совершали престарелые священники, жившие за пре­делами монастыря.

Находясь на полном содержании общины, каждый ее член не имел собственности. Основой корпоратив­ной собственности монастыря должен был служить труд самих иноков. Однако это требование обычно соблюдалось лишь на начальном этапе существова­ния обители. Добившись известности, монастыри по­лучали и материальное обеспечение в виде различно­го рода «милостыней» и «кормов». Обязательный труд монахов обычно сохранялся, но уже как сред­ство поддержания монастырской дисциплины и одно­временно— дополнительный источник доходов.

В XI—XII вв. на Руси широко распространены были «ктиторские» обители. Их основателями («кти­торами») и покровителями обычно выступали князья и бояре. Помимо честолюбивого стремления иметь собственное «богомолье», развитию ктиторства спо­собствовала и забота «о душе», о благополучии в за­гробной жизни. Под старость многогрешные бояре и князья уходили в тихие обители. Там они жили с привычным комфортом, окруженные многочисленной челядью; там у стен монастырской церкви, ложились они на вечный покой.

Эти фамильные княжеские и боярские обители фактически находились за рамками епископской юрис­дикции. Многие из них, являясь монастырями лишь по названию, по существу были особого рода рези­денциями феодальной знати.

Общее количество монастырей, существовавших на Руси в XI—XIII вв., по мнению исследователей, до­стигало 300. Если признать, что в каждой обители было от 30 до 50 монахов, то общая цифра монаше­ствующих превысит 10 тысяч человек[10]. Возникает вопрос, на какие же средства существовала огромная армия белого (приходского) и черного (монастырско­го) духовенства, рядового монашества, общая числен­ность которой составляла около 50 тысяч человек?

Важнейшим источником поступлений в церковную казну были доходы от многочисленных вотчин. Вме­сто первоначальной «десятины», подсчет которой был сложным и обременительным занятием, князья уже в XII в. стали передавать духовенству земли и право сбора разного рода податей и пошлин с живу­щих на этих землях крестьян. Количество церковных земель быстро росло. К началу XVI в. духовенству принадлежало уже около 1/3 всех обрабатываемых площадей в стране.

Другим важным источником церковных доходов была плата и добровольные пожертвования за совер­шение семи «таинств»— крещения, миропомазания, елеосвящения (соборования), покаяния (исповеди), причащения, брака и посвящения в сан. Обряды, имевшие, по утверждению христианских теологов, не «божественное», как таинства, а церковное происхож­дение, именовались «требами». Они служили как бы дополнением к основному кругу церковной службы и совершались от случая к случаю, по требованию при­хожан. Из них особо распространены были молитвы «за здравие» и «за упокой души», «о дожде», «о пре­кращении мора», «о победе над погаными».

Весьма выгодным для церкви было и то, что епис­копы имели право суда (и соответственно сбора су­дебных пошлин) по целому ряду вопросов семейно-бытового характера. В своих же вотчинах духовные феодалы судили крестьян не только по этим, но и практически по всем остальным видам проступков и преступлений, за исключением убийства и грабежа.

Церковь торговала всякого рода религиозными предметами — иконами, крестами, лампадами, свеча­ми. За богатую «милостыню» миряне приобретали право похоронить своих умерших родственников на территории монастыря, под полом храма или снару­жи у его алтаря. Считалось, что те, кто похоронен в этих «богоугодных» местах, имеют больше шансов попасть в рай.

В средневековой русской церкви известна и тор­говля «разрешительными грамотами» — своего рода индульгенциями, писавшимися духовными лицами с целью «очистить от грехов» умирающего человека.

Огромные ценности поступали в церкви и мона­стыри в виде вкладов. Роскошные предметы церков­ной утвари или же просто суммы денег богатые при­хожане передавали церкви, требуя взамен лишь мо­литв «за здравие» или «за упокой души».

Век тринадцатый, «жестокий век», принес миру небывалые потрясения. В 1203—1204 гг. под ударами крестоносцев рухнула древняя Византия, была разграблена ее столица — блистательный Константино­поль. На развалинах Византии возникло новое госу­дарство, основанное крестоносцами, — Латинская империя. Уцелевшие представители столичной визан­тийской знати отсиживались до времени в провин­циях, где они создали несколько небольших госу­дарств с громкими названиями — Трапезундская им­перия, Никейская империя, Эпирский деспотат. Крестоносцы пытались захватить весь Балканский полуостров, однако в 1205 г. были разгромлены бол­гарским царем Калояном в битве при Адрианополе. Лишь во второй половине XIII в. удалось восстано­вить единое Византийское государство.

На Руси внимательно следили за этими события­ми. Князь Роман Мстиславич Галицкий приютил у себя изгнанного византийского императора Алек­сея III Ангела.

Угроза крестоносной агрессии возникла и на севе­ро-западных границах Руси. В 1202 г. был основан Орден меченосцев, который ставил своей задачей за­воевание Прибалтики и насильственную христианиза­цию ее населения. Вдохновляемые католической цер­ковью, «псы-рыцари» получали материальную под­держку немецкого купечества. Вскоре к агрессии в Прибалтике подключились и датские феодалы. Вой­на в землях ливов и эстов быстро разгоралась, при­ближаясь к русским границам. И все же главная опасность для русских земель зарождалась не здесь, а далеко на востоке, среди бескрайних степей Цент­ральной Азии.

В 1206 г. на берегах реки Онон в южной части Забайкалья состоялся съезд местной кочевой знати, который избрал предводителем «всех живущих за войлочными стенами» прославленного воителя из ро­да «Борджигит» по имени Темуджин. Отныне его стали называть Чингисханом, то есть «Великим ха­ном». Возвышение Темуджина объяснялось не только его исключительной целеустремленностью, хитростью, военными дарованиями. Многое решила поддержка родовой знати. В этот период ей нужен был именно такой человек, как Темуджин. Монгольские племена в начале XIII в. стояли на пороге классового общест­ва. У них складывался своеобразный общественный строй, который некоторые историки предлагают называть «кочевым феодализмом». Почувствовавшая силу родоплеменная знать стремилась закрепить свое господство, увеличить богатство путем захвата сосед­них земель. Повышенная военная активность — отли­чительная черта раннего феодализма у многих азиат­ских и европейских народов. Война железным обручем стягивала общество, закрепляла привилеги­рованное положение знати. Темуджин сумел убедить сородичей, что именно его «девятибунчужное» знамя принесет им власть над миром. Став правителем, он быстро привел в движение ту страшную «мельницу войны», которая более полувека перемалывала наро­ды и государства.

После смерти Чингисхана (1227) его сыновья и внуки продолжили завоевательные походы. В 1235 г. они приняли решение начать большой поход на запад. Огромное войско, в состав которого входили и на­сильно мобилизованные воины из покоренных мон­голами народов, насчитывало около 150 тысяч хо­рошо вооруженных всадников. Их возглавил внук Чингисхана Бату (в русском произношении — Батый). В переводе с монгольского его имя означало «силь­ный», «крепкий». Это был способный, удачливый пол­ководец, хитрый и безжалостный правитель. При­дворные льстецы называли его «Саин-хан», что зна­чит «Счастливый».

Завоевав в 1236 г. Волжскую Болгарию и разгро­мив несколько половецких орд, полчища Батыя осенью 1237 г. нацелились на Русь.

Героическая борьба русских земель против мон­голо-татарского нашествия хорошо известна. Драма­тическим событиям 1237—1240 гг. посвящено немало научных трудов и литературных произведений. Исто­рическое значение проявленного русским народом му­жества и стойкости глубоко определил еще А. С. Пуш­кин. «России, — писал он, — определено было высокое предназначение... Ее необозримые равнины поглоти­ли силу монголов и остановили их нашествие на са­мом краю Европы; варвары не осмелились оставить У себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией»[11].

Как же повела себя церковь в грозные годы Ба-тыева нашествия? На этот вопрос трудно ответить однозначно. В пылу сражений монголы, конечно, не отделяли лиц духовного звания от остального насе­ления завоеванных земель. Летописи полны лаконич­ных известий о поголовном уничтожении черного и белого духовенства, попавшего в руки озверевшей от крови орды, об ограблении храмов и попрании хри­стианских святынь. «Татары... пошли и взяли Суздаль и разграбили церковь святой Богородицы, и двор кня­жеский огнем сожгли, и монастырь святого Дмитрия сожгли, а другие разграбили. Старых монахов, и мо­нахинь, и попов, и слепых, и хромых, и горбатых, и больных, и всех людей убили, а юных монахов, и монахинь, и попов, и попадей, и дьяконов, и жен их, и дочерей, и сыновей — всех увели в станы свои». Захватив Владимир, ордынцы «церковь святой Бого­родицы разграбили, сорвали оклад с чудотворной иконы, украшенный и золотом, и серебром, и камня­ми драгоценными, разграбили все монастыри и иконы ободрали, а другие разрубили, а некоторые взяли се­бе вместе с честными крестами и сосудами священ­ными, и книги ободрали, и разграбили одежды бла­женных первых князей, которые те повесили в святых церквах на память о себе»[12]. Такие же сцены проис­ходили и в любом другом захваченном отрядами Ба­тыя русском городе. Под ударами монгольских тара­нов рушились стены храмов, превратившихся в по­следнее убежище горожан. Монголо-татарами были разрушены знаменитая Десятинная церковь в Киеве, оригинальная по архитектуре церковь Михаила Ар­хангела в Переяславле-Южном, дворцовый ансамбль в Боголюбове.

Среди верхушки духовенства нашлись мужествен­ные люди, до конца выполнившие свой пастырский долг. В охваченном пламенем Успенском соборе по­гиб владимирский епископ Митрофан. От рук «пога­ных» приняли смерть рязанский и переяславский епископы. При штурме Киева пропал без вести мит­рополит Иосиф. Однако известны и примеры другого рода. Ростовский епископ Кирилл пережил страш­ную зиму 1237—1238 гг. в безопасных северных ле­сах, на Белоозере. Сумел поладить с завоевателями и был отпущен ими после недолгого плена чернигов­ский епископ.

Нашествие монголо-татар было воспринято на Руси как грандиозная катастрофа. Церковь объявила его проявлением «гнева божьего». Библейскими тек­стами, словно магическими ключами, средневековые книжники открывали причины и смысл современных им событий. Со страниц русских летописей, с амво­нов церквей зазвучали традиционные рассуждения, которыми прежде объясняли набеги печенегов и по­ловцев: «За грехи наши бог напустил на нас пога­ных... нужно нам покаяться, и жить как велит бог... Если так сделаем, простяться нам все грехи»[13].

Пройдя в 1241 —1242 гг. через Венгрию и Поль­шу, достигнув Адриатики и Вены, внук Чингисхана остановился и повернул назад. Батый решил обосно­ваться в степях Восточной Европы. Эти бескрайние, милые сердцу кочевника степи, простиравшиеся от Южного Урала до Днепра, некогда сам Чингисхан передал в управление своему старшему сыну Джучи. Сын Джучи, Бату, после смерти отца имел основания считать себя законным наследником владений Джучи. Прежние хозяева степей — половцы — были частью перебиты, частью переселены на новые места и отда­ны под власть монгольских военачальников. В 60-е го­ды XIII в. «услус» (т. е. владение) Джучи превра­тился в самостоятельное государство — Золотую Орду.

Завоевав русские земли, ордынские правители стали размышлять над тем, как ими управлять, как извлечь из своей победы наибольшую выгоду. Самым разумным с точки зрения интересов Орды было со­хранение прежнего политического устройства Руси, но уже как области монгольского государства.

Начиная с 1243 г. русские князья утверждались на своих «столах» особыми ханскими грамотами — «яр­лыками», за которыми они должны были лично яв­ляться в Орду. Каждое княжество ежегодно выплачи­вало Орде большую дань. За положением дел на Руси зорко следили ханские чиновники — «баскаки», постоянно жившие в крупных городах.

Стремясь укрепить свое господство над Русью, поддержать постоянный страх перед угнетателями, ордынские воеводы периодически устраивали крова­вые набеги на русские земли. Правители Орды хо­рошо усвоили один из главных принципов военной стратегии Чингисхана — массовый террор, уничтожение мирного населения, «всех, кто дорос до тележной чеки».

Особая роль в монгольской системе управления покоренными народами отводилась религии. Привле­чение на свою сторону служителей культа, выделение их в качестве привилегированной категории населе­ния было еще одним принципом монгольской админи­страции. Проведя в 50-е годы XIII в. общую перепись населения русских земель, наладив систему сбора дани и определив ее размеры, ордынские правители вскоре предприняли следующий шаг на пути упроче­ния своего владычества. В 60-е годы XIII в. устанав­ливается практика выдачи митрополиту особой хан­ской грамоты, в которой перечислялись льготы, пре­доставленные «церковным людям»: освобождение от уплаты ордынской дани, от постоя ордынских отря­дов, от уплаты таможенных сборов.

Ханский ярлык русскому митрополиту составлял­ся параллельно на двух языках — русском и «татар­ском». Каждый новый хан и митрополит заново офор­мляли отношения, составляя и новый ярлык. При этом хан мог увеличить, оставить без изменения или же уменьшить круг привилегий, предоставленных русской церкви.

После свержения ордынского ига ханские ярлыки утратили всякое юридическое значение. До наших дней не сохранилось ни одного ханского ярлыка, вы­данного какому-либо русскому князю. Иное дело — ярлыки митрополитам. Несмотря на все утраты, на гибель множества архивных фондов, в одном руко­писном сборнике первой половины XVI в. сохрани­лись копии с текстов 6 ханских ярлыков русским мит­рополитам [14]. Едва ли это можно объяснить простой случайностью. И после свержения ордынского ига церковники бережно хранили ярлыки, снимали копии, используя их как аргумент в полемике с великокня­жеской и царской властью, мечтавшей об ограниче­нии привилегий церкви, о секуляризации монастыр­ского земельного фонда. «Вы же, православные князья и бояре, потщитесь к святым церквам благо­творение показать, чтобы не быть вам посрамленны­ми перед этими варварами», — говорится в предисло­вии к сборнику[15].

Что же все-таки заставляло алчных кибиточных политиков отказаться от части доходов, предоставить русской церкви такие широкие привилегии, каких не имела христианская церковь в средние века нигде в Европе? Может быть ордынские правители боялись нарушить заветы Чингисхана? Но мы знаем, что они довольно часто нарушали «священную ясу» — свод наставлений и поучений «потрясателя вселенной». Чингисхан, например, требовал от правителя трезво­сти и воздержания, а его сыновья и внуки проводили жизнь в пьянстве и разгуле. В действительности со­храняли силу лишь те положения ясы, которые отве­чали потребностям и нравам своего времени.

Много говорят о веротерпимости монголо-татар, об их суеверном почтении к служителям любой веры. Сами монголы в начале XIII в. были приверженцами шаманизма — одной из разновидностей первобытных верований. Однако по мере расширения монгольской империи состав ее населения становился все более пестрым в религиозном отношении. Мусульмане и буддисты, конфуцианцы и даосы, огнепоклонники-манихеи и христиане — все они перемешались в водо­вороте монгольских завоеваний. Многим богам моли­лась и Золотая Орда. Правящая верхушка государ­ства уже со времен хана Берке (1255—1266) обращается к исламу. Основная масса кочевников по-прежнему сохраняет языческие верования. В этих условиях религиозный фанатизм неизбежно привел бы к острым конфликтам прежде всего внутри самой Орды. Веротерпимость как норма государственной политики была оптимальной позицией для ордынских ханов. Однако между признанием права на сущест­вование любой религии на территории Золотой Орды и покровительством православной церкви существует глубокое различие. Ордынцы вполне могли разре­шить существование русской церкви, но не дать ей никаких льгот или даже обложить усиленными на­логами.

Предоставляя русской церкви значительные при­вилегии, правители Золотой Орды, несомненно, пре­следовали вполне определенные политические цели. Русское духовенство должно было при всем народе молиться «за здравие» ордынских ханов, освящая своим авторитетом иноземное иго.

Как оценить эту позицию церкви, ее косвенное участие в поддержании ордынского господства на Руси? Некоторые историки рассматривают получение митрополитами ханских ярлыков как «союз право­славной церкви и татарского хана», как своего рода измену национальным интересам или, по меньшей мере, беззастенчивую торговлю авторитетом духовен­ства [16]. Однако прежде чем выносить русскому духо­венству столь суровый приговор следует ответить на вопрос: могла ли высшая иерархия отвергнуть пре­доставленные ей льготы и отказаться выполнять свя­занные с ними обязательства? В принципе такое предположение можно допустить. Но к чему привела бы несговорчивость иерархов? В период, о котором идет речь (вторая половина XIII — первая половина XIV в.), сохранение мирных отношений с Ордой было единственным путем к возрождению страны. Этим путем шли Александр Невский и Иван Калита. И мы едва ли упрекнем их за то, что они получали ярлыки на княжение из рук ханов и всеми средствами стре­мились задобрить Орду.

Разумеется, церковные иерархи по-разному отно­сились к сотрудничеству с Ордой. Одни шли на это неохотно, скрепя сердце, другие — с радостью, пред­вкушая новые выгоды и преимущества.

Особенно тесные контакты с Ордой во второй по­ловине XIII в. наладили ростовские епископы Кирилл (1231 — 1261) и Игнатий (1262—1288). Об этом рас­сказывает старинная «Повесть о Петре, царевиче Ор­дынском». После того как епископ Кирилл исцелил ханского сына, «вся Орда радовалась, и повелел хан давать владыке ростовскому ежегодную дань в храм святой Богородицы». После смерти Кирилла местные князья по приказу хана ежегодно обязаны были чтить его память богатыми подарками в Успенский собор, где находилась усыпальница ростовских епис­копов. Преемник Кирилла епископ Игнатий способ­ствовал превращению Ростова в 70-е годы XIII в. в один из опорных пунктов ордынского господства на Руси. Он всячески ублажал поселившегося в городе ханского племянника «царевича» Петра. Со своей стороны крещеный татарин делал богатые подарки епископу, основал в Ростове новый монастырь. Ор­дынцы настолько доверяли Игнатию, что поручили ему возить в ханскую ставку «оброки ханские»— ежегодную дань с русских земель[17]. Примечательно, что впоследствии Игнатий, этот, по меткому опре­делению одного историка, «татарский угодник», был причислен церковью к лику святых.

Русская церковь оказывала Орде и услуги дипло­матического характера. Через епископа сарайского или же через самого митрополита ханское прави­тельство вело переговоры с Византией.

Справедливость требует отметить, что ордынское иго принесло русской церкви не только новые эконо­мические и политические привилегии. Духовенство вместе со всем остальным населением страдало от тех опустошительных набегов, которыми Орда устра­шала русские земли. Только по летописным сведени­ям во второй половине XIII в. ордынцы совершили 14 походов на Русь. Иные из них, как, например, «Неврюева рать» 1252 г., «Дюденева рать» 1293 г., захватывали огромные территории, разоряли многие города. В ходе этих карательных экспедиций ордын­цы не щадили и духовенство.

Большие сложности возникли у церковного руко­водства в связи с разорением и упадком Киева, где находилась резиденция митрополита. Город обезлю­дел после погрома 1240 г. и несколько столетий не мог возродиться, оказавшись в зоне постоянных ор­дынских грабежей, на самой границе оседлого и степного миров. Митрополиты Кирилл II (1246— 1280) и Максим (1281 —1305) вынуждены были по­стоянно разъезжать по Руси, не имея в Киеве на­дежного пристанища. В 1299 г. митрополит Максим, «не стерпев насилия татарского», со всей своей сви­той окончательно покинул Киев и переселился во Владимир-на-Клязьме. Однако и этот обескровлен­ный татарами город не стал подлинной столицей рус­ской церкви.

Покровительство Орды русской церковной органи­зации в целом не исключало враждебных действий по отношению к конкретным церковным иерархам. Понимая, какое большое политическое влияние име­ет «митрополит Киевский и всея Руси», ордынская дипломатия внимательно следила за его деятель­ностью. Известно, что Орда, опасаясь объединения русских земель, разжигала междукняжеские распри, выдвигала соперников наиболее авторитетным, могущественным князьям. Такую же политику ордынцы вели и по отношению к «князьям церкви». Во многих конфликтах внутри русской церкви исследователи видят происки ордынской дипломатии.

Одним из самых неприятных для русской право­славной церкви последствий установления монголо-татарского ига было ослабление ее духовной моно­полии, активизация различного рода «конкурирую­щих» религиозных течений. Ограждая экономические привилегии церкви, Орда, однако, не вмешивалась в вероисповедные дела и предоставляла русскому ду­ховенству самому отстаивать свои позиции. Еще в 50-е годы XIII в. сбор дани с отдельных русских го­родов и земель монголо-татары передали откупщи­кам-купцам из Средней Азии и Ирана. На Руси их называли «бесермены», «басурмане» — так произно­сили здесь непривычное слово «мусульмане». Наш­лись на Руси люди, желавшие облегчить себе жизнь, приняв веру угнетателей. Об одном таком новоявлен­ном «мусульманине», ярославском монахе по имени Зосима, сообщает летопись. Вероотступник был убит во время народного восстания 1262 г. Летописи, ко­торые, как правило, много раз редактировались цер­ковниками, почти не сохранили сведений о влиянии ислама на Руси в этот период. Однако нельзя забы­вать, что мусульманство с начала XIV в. стало офи­циальной религией Золотой Орды. В столице госу­дарства— городе Сарае на Волге — были выстрое­ны роскошные мечети и медресе. Повсюду заунывна кричали муллы, призывая верующих на молитву. Тысячи русских людей, волей или неволей попадав­ших в Золотую Орду, знакомились с мусульманством. Примечательно, что митрополиту Петру (1308— 1326) пришлось вести диспут о вере с неким Сеитом, судя по имени — мусульманином [18].

Монголо-татарское нашествие и установление ига привели к обострению борьбы православной церкви с язычеством. Религиозное мышление крестьянской массы было весьма консервативно и практично. Тор­жество «иноплеменников» вызвало разочарование в христианском боге, который не смог защитить своих людей. Нашествие могло быть истолковано как про­явление гнева, мести со стороны отвергнутых язы­ческих богов. В то же время у христианизированной части населения, в первую очередь — горожан, вспых­нула фанатическая ненависть к языческим жрецам, колдунам, чародеям, происками которых объясняли все несчастья.

Говоря о роли церкви в этот тяжелейший период в истории Руси, нельзя не признать, что объективно она выступала хранительницей той части культуры, ко­торая была связана с христианским культом. При митрополичьей кафедре, а возможно, и при Успен­ском соборе во Владимире в самую тяжелую пору не прекращалось летописание. По заказам церков­ных иерархов — митрополита, епископов ростовского, тверского и новгородского — велись немногочислен­ные каменные строительные работы второй половины XIII в. Сложные, малоизученные процессы протека­ли в это время в религиозной живописи.

Церковные иерархи заботились об укреплении феодального законодательства. В 70-е годы XIII в. митрополит Кирилл получил из Болгарии список юридического сборника — Кормчей, который во мно­гих копиях разошелся по Руси.

Наиболее выдающиеся церковные деятели, такие, как, например, владимирский епископ Серапион (1274—1275), в обращениях к народу стремились ободрить людей, возвратить веру в свои силы. На то, сколь важна была тогда такая проповедь, указы­вал выдающийся русский историк В. О. Ключевский. Нашествие Батыя «оставило впечатление ужаса, про­изведенного этим всенародным бедствием и постоян­но подновлявшегося многократными местными наше­ствиями татар. Это было одно из тех народных бедствий, которые приносят не только материальное, но и нравственное разорение, надолго повергая на­род в мертвенное оцепенение. Люди беспомощно опускали руки, умы теряли бодрость и упругость» [19].

Летописцы точно зафиксировали это состояние всеобщего смятения, паники или же, напротив, оце­пенения, психологического шока, которое вызывалось неотвратимыми, как стихийное бедствие, набегами дикой степной Орды. В такие моменты люди от стра­ха «и сами не ведали, кто куда бежит» [20] . После кро­вавых расправ, учиненных ордынцами, «было очень страшно, так страшно, что и хлеб не идет в уста» [21]. Приступы этого непреодолимого страха случались и много позже, даже тогда, когда Русь набрала силу и научилась побеждать ордынцев в открытом поле. Рассказывая о нашествии хана Едигея на москов­ские земли в 1408 г., летописец дает горестную за­рисовку с натуры: «Да аще явится где один татарин, то многие наши не смеют противиться ему, аще ли два или три, то многие русские, бросая жен и детей, на бег обращаются. Вот так, наказывая нас, низло­жил господь гордыню нашу» [22].

С беспощадной яркостью рисует Серапион собы­тия недавнего прошлого. Бог «навел на нас народ безжалостный, народ лютый, народ, не щадящий красоты юных, немощи старых, младенчества де­тей... Кровь отцов и братьев наших, будто вода в изобилье, насытила землю, сила наших князей и вое­вод исчезла, воины наши, страха исполнясь, бежали, множество братий и чад наших в плен увели; многие города опустели, поля наши сорной травой поросли, и величие наше унизилось, великолепие наше сгину­ло, богатство наше стало добычей врага» [23].

Он обличает тех, кто и в час всеобщей скорби ос­тается предан злу и корысти. «Даже язычники, божь­его слова не зная, не убивают единоверцев своих, не грабят, не обвиняют, не клевещут, не крадут, не за­рятся на чужое... Мы же считаем себя православны­ми, во имя божье крещенными и, заповедь божью зная, неправды всегда преисполнены, и зависти, и немилосердья: братий своих мы грабим и убиваем, язычникам их продаем; доносами, завистью, если бы можно, так съели б друг друга, — но бог охраняет! Вельможа или простой человек — каждый добычи желает, ищет, как бы обидеть кого. Окаянный, кого поедаешь?! не такого ли человека, как ты сам?»[24].

Путь к нравственному возрождению Серапион ви­дит прежде всего в покаянии и очищении от злых помыслов. «Любите друг друга, милость имейте ко всякому человеку... Не возгордитесь, не воздайте злом на зло».

По свидетельству летописца, Серапион был «зело учителен». Вероятно, существовали десятки его цер-ковно-публицистических произведений. Однако беспо­щадное время сохранило лишь пять «слов» влади­мирского проповедника, каждое из которых стало украшением древнерусской литературы.

Большой интерес представляет загадочная фигура митрополита Кирилла П. К сожалению, письменные источники содержат до крайности мало сведений о людях и событиях второй половины XIII в. Можно лишь в самых общих чертах проследить биографию этого крупного церковного и государственного деяте­ля древней Руси[25]. Прожив долгую жизнь, Кирилл был свидетелем величайших потрясений в истории страны. Он был близко знаком со многими знамени­тыми людьми своего времени. В 40-е годы XIII в. Кирилл служил могущественному и храброму князю Даниилу Галицкому в должности печатника, то есть хранителя всей княжеской канцелярии.

В 1246 г. Даниил направил Кирилла в Малую Азию, в Никею, где находился тогда константино­польский патриарх. Вскоре Кирилл стал первым ут­вержденным патриархом митрополитом из русских. Вернувшись на родину, он уезжает в Северо-Восточ­ную Русь. При его содействии намечается сближение двух оппозиционно настроенных по отношению к мон-голо-татарам князей — Даниила Галицкого и велико­го князя владимирского Андрея Ярославича. В 1250 г. Андрей женится на дочери Даниила. Венча­ние во владимирском Успенском соборе совершал митрополит Кирилл.

Однако идея антиордынского союза русских кня­зей была в тот период иллюзорной. Она грозила но­выми бедствиями для народа. Посланное Батыем в 1252 г. многотысячное войско под началом Неврюя изгоняет Андрея из Владимира. Спасаясь от погони, он уезжает в Новгород, а оттуда — за пределы Руси, в Швецию. На великом княжении утверждается брат Андрея князь Александр Ярославич Невский.

В эти же годы на Юго-Западе Руси Даниил Галицкий, надеясь получить помощь против татар, ве­дет активные переговоры с католической церковью и даже принимает в 1253 г. королевский венец из рук папского легата. «Латинские» связи Даниила, по-ви­димому, возмущали митрополита Кирилла. Он стано­вится деятельным сторонником политического курса Александра Невского, основными положениями кото­рого были сохранение мирных отношений с Ордой и отказ от каких-либо связей с католическим Западом.

Смерть Александра была тяжелым ударом для митрополита. Когда в ноябре 1263 г. тело умершего князя несли во Владимир, Кирилл со всей свитой встречал его за 5 верст от города, а потом, на отпе­вании в Рождественском монастыре, обращаясь к собравшимся, воскликнул: «Дети мои, знайте, что уже зашло солнце земли Суздальской!»

До конца своих дней Кирилл сохраняет неприяз­ненные чувства по отношению к Орде. В 1267 г. хан Менгу-Темир присылает ему свой ярлык, установив­ший привилегированное положение русской церкви. Однако митрополит, насколько известно, не ездил в Сарай с дарами и поклонами. Он враждовал с «та­тарскими угодниками» — ростовскими епископами. Как и его ставленник Серапион Владимирский, Ки­рилл заботился о собирании духовных сил народа. Немногие дошедшие до нас произведения Кирилла по духу и по стилю удивительно созвучны проповедям Серапиона. Впрочем, митрополит не забывал и о собственно церковных интересах. В 1274 г. он созвал поместный собор русской церкви. Здесь обсуждались вопросы укрепления церковного и светского законо­дательства, повышения авторитета церкви, борьбы с язычеством. Умер Кирилл 6 декабря 1280 г. в Пере-яславле-Залесском, накануне открытия еще одного подготовленного им церковного съезда. Тело его бы­ло перевезено в Киев.

Бледной тенью скользит по страницам русских летописей преемник Кирилла митрополит Максим. Выходец из Византии, он, по-видимому, не был при-частен к тем патриотическим настроениям, которые владели лучшей частью русского духовенства.

На рубеже XIII—XIV вв. в политическом разви­тии Руси намечаются существенные перемены. Га-лицко-Волынская, а за ней и Киевская земля мед­ленно, но неотвратимо попадают под власть Венгрии,. Польши и Литвы. Развитие русской государственно­сти продолжается главным образом на северо-восто­ке страны. Здесь на смену разоренным татарами старым политическим центрам — Владимиру, Сузда­лю, Переяславлю приходят новые — Тверь, Москва, Нижний Новгород. Крепнут, вступают в период свое­го расцвета Новгородская феодальная республика и ее «младший брат» Псков. Многое в будущем Руси зависело от того, какую позицию займет высшее цер­ковное руководство.