Час ночи. Повести

Глава V
ПЕТЛИ НА ДОРОГЕ

Виталий с удовлетворением проглядел свою запись. Ну что ж. Неплохо, совсем неплохо! Если удастся выяснить все эти моменты, многое станет понятно.

На клочке бумаги он записал: «1. На каких машинках отпечатаны три анонимки? 2. Печатал один человек: во всех трех письмах одни и те же орфографические ошибки. Что за человек? 3. Четвёртое анонимное письмо написано от руки - почерк знакомый, очевидно Булавкина! 4. В подписанных письмах - только жалобы, в анонимных - обвинения».

Что же можно сказать по поводу первого пункта? Пока ничего. Ни одна машинка не известна.

Теперь пункт второй. В письмах содержатся весьма конкретные обвинения в адрес Лучинина. Даже приводятся цифры. Например, балансовая стоимость якобы утильного оборудования, переданного Барановскому комбинату. Значит, писал человек, хорошо знающий заводские дела и, кроме того, имеющий доступ к документам. Причём писал ещё за месяц или за два до ревизии.

Наконец, пункт третий. Очень интересный пункт! Что тут интересного? Ну, прежде всего, стиль. Анонимка к Лучинину написана разухабистым языком. А тут стиль деловой и вполне грамотного человека. Словно Булавкин писал под диктовку. Во-вторых, тут приводятся факты, которые сам Булавкин вряд ли мог знать. Например, незаконная выплата денег по фальшивым нарядам. Откуда он может это знать? Случайно? Кто-то сболтнул при нем? Вряд ли. Но писал письмо все-таки Булавкин. Этот почерк Виталий запомнил отлично. И эксперт подтвердит в два счета. Одну минуту! У него, кажется, при себе анонимка к Лучинину.

Виталий раскрыл одну из папок на столе и принялся перебирать лежавшие там бумаги. Он вытащил два листка, отпечатанные на машинке. Это было объяснение Ревенко по поводу его несогласия с некоторыми пунктами акта ревизии.

Внимательно рассмотрев шрифт, каким были напечатаны эти два листка, Виталий вынул из папки анонимные письма. Так и есть! Одно из них напечатано на той же машинке. Конечно, его писал не Ревенко. Хотя бы потому, что он не делал, бы орфографических ошибок. Да и вообще… Но машинка та же!

На память пришла хмурая девушка-секретарь в приёмной у Ревенко. Пожалуй, и она не писала. Хотя проверить это и следует. Но кому же она давала пользоваться машинкой? Во всяком случае, ясно одно: автор анонимки - работник завода.

Да, но где же анонимка к Лучинину? В папке её не оказалось. Видимо, осталась у Игоря.

Виталий взглянул на часы. Ого! Он сидит тут уже полдня. Не мешает чего-нибудь пожевать.

Он снял трубку и позвонил в горотдел. Дежурный сообщил, что Откаленко и Томилин куда-то выехали. Сказали, что вернутся часа через полтора.

Одному обедать не хотелось, и Виталий решил пройтись по городу. Он устал от трудного разговора с Роговицыным, от копанья в бумагах, наконец, просто от сиденья за письменным столом. Решительно Виталий не создан для такой работы.

Он надел пиджак и собрал со стола бумаги. Оставив папки секретарю и предупредив, что позже они снова понадобятся, Виталий с облегчением вышел на улицу.

Жмурясь от яркого солнечного света, он секунду постоял, решая, в какую сторону ему двинуться. В гостиницу идти не хотелось, в горотдел рано. Куда же пойти? То есть как куда? Река! Он уже издали её видел. Большая река. И там мост, тот самый мост…

Виталий нахмурился. Как он мог это упустить! Мост надо посмотреть, заставить себя и посмотреть. Это связано с обстоятельствами дела. И, черт возьми, записано у него в плане.

Он огляделся. Пожалуй, река в той стороне. Да, конечно.

Улица оказалась необыкновенно длинной и все время упрямо поднималась в гору. С обеих сторон тянулись старые двухэтажные каменные дома с глубокими, тёмными подворотнями и бесконечными вывесками на фасадах. Магазины то и дело сменялись конторами и учреждениями. Казалось, на одной улице разместились все городские организации.

Постепенно каменные двухэтажные дома сменились одноэтажными, деревянными. Вдоль тротуара потянулись палисадники и заборы, исчезли вывески. Асфальтовая мостовая кончилась и пошла булыжная.

Виталий бодро шёл, закинув пиджак за спину и с интересом поглядывая по сторонам.

Улица пошла вниз. Домики тут стояли ещё реже, еле заметные среди зелени садов, и улица приобрела вид совсем уж деревенский.

Виталий невольно ускорил шаг. Перед ним открылась река, а за ней - луга, берёзовые рощи и тёмная полоска леса на самом горизонте. Высоко над лугом в голубом небе плавали два ястреба, распластав крылья.

Улица незаметно кончилась. Протоптанные всюду тропинки вели по жёлто-зеленому травянистому склону к гряде могучих ив и кустарника у самого берега реки.

Виталий огляделся.

Слева, куда уходил город, над рекой угрюмо возвышался тёмный и массивный железнодорожный мост. А справа, вдали, за деревьями, был виден другой, деревянный и лёгкий, по которому в этот момент двигалась грузовая машина.

Виталий с разбегу спустился по склону и зашагал по тропинке, петлявшей среди кустов и деревьев вдоль самого берега реки.

К мосту он вышел неожиданно быстро. Под его чёрными балками плескалась вода. Пустынная жёлтая дорога бежала к нему через поле.

А на мосту Виталий увидел одинокую женскую фигуру. Облокотившись на перила, женщина неподвижно смотрела куда-то вдаль.

Виталий невольно остановился около последнего дерева, обняв рукой его корявый, толстый ствол. Какой-то странной, безмолвной скорбью поразила его вдруг открывшаяся картина: мост, пустынная дорога, женщина, шорох листвы над головой, плеск воды…

Постояв, Виталий направился к мосту. Женщина стояла спиной к нему. Но когда он взошёл на круглые, неровные бревна моста, она оглянулась.

И Виталий сразу узнал её. Хотя сейчас она была в простом тёмном платье без рукавов, с тонкой ниткой багряных кораллов, кольцом охватившей шею, и в чёрных туфлях на загорелых ногах. В руках она держала портфель. Короткие, отливающие тёмной медью волосы слегка растрепались от ветра, а большие, выразительные глаза на смуглом лице взглянули на Виталия как-то отрешённо и горестно.

Виталий нерешительно остановился в нескольких шагах от женщины, слегка смущённый, что уж и вовсе было ему несвойственно, пробормотав:

- Здравствуйте…

Женщина чуть заметно пожала плечами.

- Я вас не знаю.

- Мы встречались с вами на заводе, - сказал он. - Около кабинета Ревенко. Не помните?

- Нет, - она покачала головой и отвернулась.

- Я приехал из Москвы, - словно оправдываясь, добавил Виталий.

- Из Москвы? - она снова повернулась, и в тёмных влажных глазах её мелькнула тревога. - Я слышала. А зачем вы приехали?

- По делу Лучинина.

- Разбираться в его… преступлениях? - она через силу произнесла это слово.

- В его гибели, - тихо произнёс Виталий.

- Гибели… - прошептала женщина. - Вы его не знали…

- Я его хорошо знал, - возразил Виталий, тоже опираясь на перила. - Мы десять лет дружили с ним в школе.

- С Женей?!

- С Женей, - задумчиво подтвердил Виталий, следя за тугими, искрящимися струями воды внизу, и глухо добавил, стукнув кулаком по бревну: - Не верю… не верю, что он мог это сделать.

- Я бы тоже… не поверила.

- Да? - он быстро поднял голову и посмотрел на женщину. Глаза её были полны слез, и она кусала губы, чтобы не расплакаться.

- Но вот видите… - она на секунду умолкла. - Он это сделал… Такой сильный, такой смелый… - голос её снова прервался. - Как он мог?..

Она поспешно отвернулась, закрыв лицо руками. Плечи её вздрагивали.

«Плачет, - ошеломлённо подумал Виталий. - Плачет… Неужели?..»

- Я вас понимаю, - сказал он дрогнувшим голосом. - Я был его другом… И я понимаю.

Она не ответила, только смахнула слезы и стала смотреть на реку.

- Но скажите мне, - продолжал Виталий. - Как это могло случиться? Я все равно должен был с вами встретиться и задал бы вам этот вопрос.

В ответ она только горестно и недоуменно пожала, плечами.

- Я читал акт ревизии, - помолчав, добавил Виталий, - и анонимные письма в прокуратуре…

- Это все ложь, - страстно возразила она. - Грязная, подлая ложь!

«Две женщины говорят, что это ложь, - подумал Виталий, - две женщины, которые его любили».

- Это надо доказать, - с горечью произнёс он. - И это совсем не так просто.

- Если вы его друг, вы обязаны доказать!

Она обернулась и требовательно, почти гневно посмотрела на него.

«До чего же она хороша! - невольно подумал Виталий. - Женька, Женька, что ты наделал?..»

- Я сделаю все для этого, поверьте мне, - сказал он. - Но вы должны мне помочь.

- Я?.. Чем же я могу помочь? - с тревогой спросила она.

- Сейчас скажу. Кстати, нам надо познакомиться. Меня зовут Виталий Лосев. А вас?

- Таня, - она протянула ему маленькую смуглую руку, - Филатова.

- А теперь скажите, - продолжал Виталий, - вы ведь вместе с Женей работали над проектом для Барановского комбината?

- Да… - её губы снова задрожали. - На мне лежала технологическая часть. Я технолог.

- Кто ещё был в бригаде?

- Черкасов Пётр Андреевич. Он механик. Способный и очень опытный инженер.

Виталий вспомнил худого, лысого человека в очках с кожаной папкой на «молнии», который вместе с Таней был тогда в приёмной.

- Что он за человек?

- Он?.. Но я же сказала…

- Вы сказали, какой он специалист. А я спрашиваю, какой он человек?

Виталий задавал вопросы подчёркнуто деловито, напористо и сухо, не давая ей снова расплакаться.

- Человек? - она помедлила, задумавшись. - Вежливый. Осторожный. Ну и, пожалуй, недобрый. Да, да. Очень вежливый и очень недобрый. Вообще немного странный, - она слабо усмехнулась. - Всякие изречения собирает, пословицы. Мне иногда подсовывает. Вот сегодня, например… - она открыла портфель, достала белый квадратик бумаги и протянула его Виталию. - Сам даже перепечатывает. Вот, полюбуйтесь. Виталий взял у неё листок и прочёл: Пословица жителей Мадагаскара: «Действуй как хамелеон: смотри вперёд, не забывай оглядываться назад и всегда будь начеку».

- Интересная пословица, - усмехнулся Виталий и попросил: - Можно, я оставлю это пока у себя?

Больше, чем сама пословица, его заинтересовал шрифт, каким она была напечатана.

- Пожалуйста, - Таня равнодушно пожала плечами. - Можете вообще себе оставить.

- Теперь я хочу спросить вас ещё об одном человеке, - сказал Виталий, радуясь, что она успокоилась, что не дрожит её голос и в красивых, строгих глазах исчезли слезы.

- О ком?

- О вашем шофёре, Сергее Булавкипе.

- Он ведь куда-то, говорят, пропал, - удивлённо произнесла она. - Вы слышали?

- Да. Его ищут. Так вот, расскажите о нем.

- Что же вам рассказать? - она задумалась. - Легкомысленный он какой-то, пустой. Но Жене почему-то нравился. Жене многие нравились. И тогда он не замечал их недостатков. Он…

Её глаза снова наполнились слезами, и, с силой закусив губу, она поспешно отвернулась.

- Не надо, - мягко попросил Виталий. - Не надо. Я ведь хочу ещё кое о чем вас спросить.

- Спрашивайте, - глухо ответила она, не поворачиваясь, и требовательно повторила: - Ну, спрашивайте.

- Хорошо, - Виталий чуть помедлил, чтобы дать ей успокоиться. - Вы никогда не слышали, чтобы кто-нибудь грозил Жене?

Она повернулась так стремительно, что Виталий даже вздрогнул.

- Слышала, - испуганно прошептала она. - Да, да, слышала. Мне говорил… Боже мой, кто же мне говорил?.. Ах да! Иван Спиридонович. Так вот…

- Постойте, - прервал её Виталий. - Кто такой Иван Спиридонович?

- Симаков. Это чудесный человек! Бригадир слесарей. Так вот. Ему как-то сказал Носов… Он был выпивши… Носов сказал, что Женя хочет его закопать, но что он сам его закопает.

- Так и сказал? - ошеломлённо переспросил Виталий. - Что закопает?

Он ведь почти наизусть помнил анонимку, присланную Лучинину.

- Да, да, именно так, - возбуждённо подтвердила она. - Я эти слова очень хорошо запомнила. Он посмел так сказать, - глаза её гневно блеснули.

- Значит, Носов… - прошептал Виталий. - Появился некий Носов…

- Ой, мне же пора! - воскликнула Филатова, взглянув на часы. - Обед давно кончился.

- Пойдёмте, я вас провожу до города, - Виталий оторвался от перил. - Мне тоже пора.

И они, не сговариваясь, бросили последний, долгий взгляд на тихую, переливавшуюся на солнце гладь реки. Потом медленно двинулись по дороге в город.

«Носов… Носов… - вертелось в голове у Виталия. - Ведь я слышал эту фамилию…» Натренированная его память тут же высветлила из толпы людей, окружавших в приёмной Ревенко, невысокого, широкоплечего человека в засаленной кепке, в куртке и синей майке, чуть не лопавшейся на могучей волосатой груди. И сразу же вспомнились слова Ревенко: «Лучинин хотел уволить его за прогул…»

…Пыльная дорога незаметно перешла в улицу. По сторонам появились домики, потянулись заборы.

Начался город.

Когда запыхавшийся Виталий появился, наконец, в горотделе, он застал Откаленко и Томилина негромко беседующими у стола.

- Ну, вот и он, - сказал Игорь, подняв голову. - Все брюки небось уже в прокуратуре просидел, пока мы тут полгорода облазили.

Виталий повалился на диван, кинув рядом с собой пиджак. Игорь внимательно посмотрел на приятеля: чтобы он так небрежно швырял пиджак, должно было случиться что-то необычайное.

- Ну, рассказывай уж, рассказывай, - подчёркнуто спокойно и чуть снисходительно сказал он.

Виталий уловил его тон и загадочно усмехнулся. Потом не спеша полез за трубкой. Однако показного спокойствия хватило ему ненадолго.

- Ну, братцы, и встреча же у меня сейчас была! - воскликнул он. - С ума сойти можно.

Игорь деловито спросил:

- В прокуратуре?

- Нет, потом.

. - Так начни по порядку. С прокуратуры.

- Вот дал бог начальника, - повернулся Виталий к Томилину, словно ища его сочувствия. - Я ему потрясающую новость хочу сообщить, а он «по порядку»! Что ж, начнём по порядку, - он снова откинулся на спинку дивана. - Итак, девять ноль-ноль. Прибыл в прокуратуру. Девять тридцать. Товарищ Роговицын соблаговолил меня принять…

Некоторое время он ещё выдерживал этот тон, но затем продолжал, уже откровенно горячась, размахивая зажатой в кулак трубкой.

- …одним словом, вполне вежливо разругались. Дальше я брюки протирал уже в другом кабинете. И тут пошли открытия…

Игорь и Томилин слушали молча, не перебивая, При этом Томилин мрачно уставился в какую-то точку на полу, а Игорь внимательно и чуть насмешливо наблюдал за приятелем.

Когда же Виталий перешёл к своей встрече с Филатовой, Томилин, насторожившись, поднял голову, а в глазах у Игоря исчезла усмешка.

Виталий, наконец, кончил, и Игорь отрывисто спросил:

- Твои выводы?

- Пожалуйста, - с вызовом ответил Виталий. - Первое. Носов и Булавкин связаны между собой. Второе. Они как-то причастны к гибели Лучинина. Третье. Булавкин прислал анонимное письмо в прокуратуру, но, судя по стилю, ему кто-то его продиктовал.

- Если это Булавкин прислал…

- Тут уж я уверен.

- А я только допускаю. Ну, хорошо. Об этом потом. Что ещё?

- Ещё четвёртое. Остальные анонимки написаны каким-то одним человеком, хотя напечатаны на разных машинках.

- Почему думаешь, что одним? - спросил молчавший до сих пор Томилнн.

- Орфографические ошибки одни и те же, - усмехнулся Виталий. - И переносы неверные. И тьма опечаток.

- Тебе что-нибудь известно о Носове?

- Кое-что Филатова рассказала. Лучинин, например, объявил ему выговор. Не дал квартиры в новом доме. Хотел даже уволить. Это ещё Ревенко говорил. Помнишь? В общем, поводов, как видишь, хватало. И я тебе ручаюсь…

- Ты погоди ручаться. Погоди. Темно пока что.

- Но луч света все-таки появился! - запальчиво возразил Виталий.

- Допустим. Но… пожалуй, перераспределим обязанности. Как в таких случаях Федор Кузьмич поступает, ты обратил внимание? Это наше начальство в Москве, - пояснил он Томилину.

- Ах вот оно что, - усмехнулся Виталий.

- Предлагаю следующее. - Игорь неторопливо вытянул из кармана сигарету и щёлкнул зажигалкой. Потом продолжил: - У нас возникло три направления. Первое - это преступления, в которых обвиняется Лучинин.

- Мнимые преступления, я уверен!

- Погоди. Тут, брат, ещё надо разбираться и разбираться. В том числе во всяких бумагах. И все сто раз проверить. Каждый факт. Вот это я беру на себя. Дальше. Записка Булавкина, анонимка Булавкина… Ну, первую он мог, конечно, написать…

- Мог? - удивлённо воскликнул Виталий. - Да не мог, а написал! И сам же завёз её на машине!

- Допустим. Но мог ли он написать и анонимки?

- Так ведь рука же одна!

- Согласен. Но чья?

- Ну, знаешь! Булавкин угнал в тот вечер машину, на ней подъехал к гостинице и передал записку. Это факт? Факт! Так его эта записка или не его? Задача для дошкольника.

- А ты видел подлинный почерк Булавкина?

- В записке?

- Нет, на других бумагах.

- Ну, допустим…

- Ничего допускать нельзя, - решительно оборвал его Игорь. - Нужна квалифицированная экспертиза. Нужна полная уверенность. Сегодня Волов изымет образец его почерка на заводе. А вот экспертизу удастся, к сожалению, провести только, видимо, в понедельник.

- Но дело не возобновлено! - упорствовал Виталий. - Роговицын не желает его возобновлять. Это он мне сказал сегодня совершенно определённо. И он не вынесет постановления!

- Чепуха! Розыск Булавкина ведётся самостоятельно. Сегодня у нас пятница? В понедельник я сам пойду в прокуратуру. К этому самому, как его?

- Кучанскому, - подсказал Томилин.

- Да, к нему! И добьюсь возобновления дела.

- Очень интересно, - иронически усмехнулся Виталий. - Что же ты мне поручишь?

- За тобой будет важнейшее дело - поиск Булавкина. Свирское шоссе. Забыл?

- Ах да! - и, помедлив, Виталий добавил: - Пожалуй, ты прав.

- Теперь третье направление. - Игорь посмотрел на Томилина. - Надо собрать сведения о Носове. Что за птица?

- Поглядим, - ответил Томилин и добавил, кивнув на Виталия: - А ему в помощь дадим кого-нибудь из наших, местных.

В конце концов все было решено.

А потом пришёл усталый и злой Волов.

- Все облазили, - сообщил он. - И странное, скажу вам, дело. В тот час, когда Булавкин шёл от Речной к заводу, на его маршруте в разных местах оказались три знакомых парня и девушка. Двое стояли у ворот, больше часа стояли, беседу вели. А один с девушкой в кино шёл. И как раз по улице Менделеева, а потом по Речной, то есть прямо навстречу Булавкину. И никто из них его не видел. Никто! Странное дело, а? Чисто по воздуху перелетел. Или почему-то другим путём пошёл, дальним.

- Та-ак. Ещё одна загадка, - вздохнул Игорь.

- Тут их, будь здоров, сколько, - сердито откликнулся Томилин. - Загадок этих.

Незаметно подкрался вечер.

Кончился ещё один трудный день. Но впереди были другие дни, ещё труднее. Пружина поиска медленно сжималась.

Утром в субботу Игорь Откаленко пришёл в горотдел один и заперся в кабинете Томилина.

Он положил перед собой на стол зеленую папку из прокуратуры, потом достал сложенные вчетверо листки с объяснениями Ревенко и квадратик бумаги с пословицей жителей Мадагаскара. Пробелов её глазами, он усмехнулся и покачал головой.

Прежде всего Игорь занялся письмами из зеленой папки. На отдельном листе он выписал по порядку все обвинения в адрес Лучинина, которые там содержались. Затем принялся читать акт ревизии.

Те же обвинения. А чем подтверждаются? Ага, вот! Пункт о незаконной передаче оборудования Барановскому комбинату. Некоторые утверждают, что оно было исправно. Другие - что было утильным, валялось под снегом во дворе. И при этом ссылаются на акт о списании его как непригодного. Но комиссия почему-то верит первым.

В своём листе Игорь против пункта об оборудовании сделал пометку. Затем снова принялся читать акт. И вдруг даже присвистнул от удивления.

Оказывается, комиссия основывается не только на словах. Все куда солиднее! Оказывается, бухгалтерия завода направила на комбинат счёт за это оборудование и предложила его оплатить. Счёт подписан директором завода и главным бухгалтером Олешковичем. Выходит, оборудование все-таки не было утильным?

Около своей пометки Игорь приписал фамилию Олешковича, жирно подчеркнул её и поставил восклицательный знак.

«Так. Пойдём дальше», - сказал он себе, чувствуя, как беспокойство все больше охватывает его.

В акте есть и обвинение в незаконной выплате денег. И опять ссылка на бухгалтерию. В ведомости на выплату эти фамилии стоят, а нарядов на выполненную работу нет. Но есть распоряжение Лучинина выплатить деньги.

Игорь снова записал фамилию Олешковича, теперь уже против пункта о выплате денег. И на этот раз поставил вопросительный знак.

Но тут его мысли прервал телефонный звонок. Дежурный доложил, что пришёл инженер Черкасов. И почти сразу раздался деликатный стук в дверь.

На пороге появился невысокого роста худощавый человек в очках, редкие волосы были гладко зачёсаны назад, открывая большой, с залысинами лоб, на костистом, синеватом после бритья лице чёрный клинышек бородки казался приклеенным. Черкасов был одет в серый поношенный костюм, галстук на белой рубашке завязан торопливо и небрежно. В руках он держал потёртую кожаную папку на «молнии». На вид Черкасову было лет пятьдесят, может быть, немного больше.

- Разрешите? - сдержанно осведомился он.

- Да, да, прошу вас, - ответил Игорь, поднимаясь из-за стола. - Извините, но пришлось вас побеспокоить.

- Пусть вас это не смущает, - все так же сдержанно ответил Черкасов. - Необходимость. Я понимаю.

Он опустился на стул.

- Хотелось бы, Пётр Андреевич, - приступил к разговору Игорь, - узнать ваше мнение об изобретении Лучинина и обо всей этой истории с проектом для Барановского комбината. Вы ведь в курсе дела?

- Более или менее, - отрывисто сказал Черкасов, нервно поправляя галстук. - Скорее менее. И прошу меня правильно понять. Я инженер. У меня есть собственные замыслы. Смею надеяться, важные. Мне нужен покой. Государство получит больше пользы, если я эти мысли осуществлю. И не буду ввязываться в склоки.

- Но изобретение Лучинина… - начал было Игорь.

- Не признали? - быстро, с ноткой какого-то удовлетворения перебил его Черкасов и тонко усмехнулся. - Естественно. Вы знаете, что сказал по этому поводу Макс Планк? Он сказал: «Новые научные истины побеждают не путём убеждения их противников, просто эти противники постепенно вымирают, а новое поколение усваивает истину сразу».

- Выходит, надо ждать, пока мы вымрем? - улыбнулся Игорь. - А потом Лучинина признают сразу? Довольно грустная перспектива.

- Что ж делать, - невозмутимо возразил Черкасов и потрогал бородку, словно проверяя, на месте ли она. - Люди так устроены. Бертран Рассел, например, писал: «Человек является самым интересным и в то же время самым противным животным на Земле».

- Скажите, пожалуйста, - удивился Игорь. - Но он, кажется, не теряет надежду исправить человечество?

Черкасов покачал головой.

- Вряд ли. Очень уж давно следовало бы начать. Оскар Уайльд, знаете, как-то сказал: «Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути».

«Черт возьми, он начинён изречениями, - с беспокойством подумал Игорь. - Надо, пока не поздно, выбираться из этой энциклопедии».

- Скажите, Пётр Андреевич, - спросил он, - вы видели книгу профессора Ельцова?

- Да, конечно.

- Ну и действительно, Лучинин…

- Не знаю, - отрывисто произнёс Черкасов. - Не исследовал.

Он становился необыкновенно краток, если не при бегал к чужим изречениям.

- Но это возможно исследовать?

- Элементарно.

- Понятно. Теперь история с проектом для Барановского комбината. Здесь утверждается, - Игорь указал на лежавший перед ним акт ревизии, - что туда были проданы синьки с чертежей, по которым перестраивался ваш собственный завод и которые были обнаружены в столе у Евгения Петровича.

- Чушь! - оскорблённо вскинул голову Черкасов. - Я не привык даром получать деньги.

- Но как же тогда все, это получилось?

- Весьма просто. Мы сделали оригинальный проект. Для комбината. По его техническим условиям. И кальки с него - кальки, а не оригиналы! - Евгений Петрович оставил у себя для пополнения технического архива завода. С нашими авторскими подписями, кстати говоря.

- Но подписей не оказалось, - возразил Игорь. - На них были штампы вашего завода.

- А это уж мне неизвестно, куда делись подписи, - развёл руками Черкасов.

- Но выходит, что проект вашего завода отличается от того проекта?

- Естественно, - усмехнулся Черкасов и снова потрогал бородку. - В новый проект я внёс и свои идеи.

- Тогда где же проект вашего завода?

- Его не было.

- То есть как так не было?

- Перестройка шла под руководством Евгения Петровича. На ходу. Прямо по эскизам.

- А вот комиссия утверждает, что этого не может быть. Что найденный в столе у Евгения Петровича проект - это проект вашего завода.

- Безграмотное утверждение.

Игорь улыбнулся.

- Вы так и заявили комиссии?

- Меня об этом не спрашивали, - нервно пожал плечами Черкасов.

«Ну, Виталий бы сейчас с тобой сцепился, - зло подумал Игорь. - А нельзя, нельзя. Тут надо по-другому».

- Что ж, логично, - спокойно произнёс он.

- Не правда ли? Я решил, пусть они сами, в конце концов, уточняют свои отношения. При чем тут я?

- Вполне логично, - повторил Игорь, и при этом ни один мускул не дрогнул на его лице, только чуть потемнели глаза и тяжёлый подбородок слегка выдвинулся вперёд. - Но вы разрешите, Пётр Андреевич, записать ваше мнение?

Черкасов беспокойно затеребил бородку.

- Разве это так необходимо?

- Да, конечно.

- Но мне кажется… все это дело прошлое?

- Не совсем. Ещё лучше, если вы напишете сами. В виде заявления или объяснения.

- Ни в коем случае, - поспешно возразил Черкасов, рукой как бы отстраняя от себя это предложение. - С какой стати? Вы меня вызвали. Задавали вопросы. Я только отвечал.

- Ну что ж. Это тоже логично. Тогда запишу я. Не возражаете?

- Воля ваша, - упавшим голосом произнёс Черкасов и опять схватился за бородку, перебирая её негнущимися пальцами.

Игорь молча достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой и неторопливо закурил, громко щёлкнув зажигалкой.

Черкасов с тревогой следил за его приготовлениями и при щелчке зажигалки чуть заметно вздрогнул.

- Ну что ж, приступим, - сказал Игорь. - Я вам буду задавать те же самые вопросы. У вас, кстати, паспорт с собой?

- Да, да, естественно.

Черкасов дрожащими руками вынул бумажник, но, раскрыв его, не сразу нашёл паспорт. Он даже сдвинул очки на лоб и поднёс бумажник совсем близко к глазам.

Когда все было закончено, Игорь протянул ему исписанные листы.

- Прочтите. Если все верно, подпишите вот тут, внизу.

Черкасов, протерев пальцами стекла очков, словно они запотели, молча кивнул и углубился в чтение.

Игорь курил, откинувшись на спинку кресла. Смуглое лицо его с приплюснутым носом и тяжёлым подбородком казалось невозмутимым. Он сейчас походил на боксёра, отдыхающего после тяжёлого раунда.

- С вашего позволения, вот тут хотелось бы исправить, - неожиданно сказал Черкасов, поднимая голову. - Тут, видите ли, написано, - он снова зачем-то протёр стекла очков и прочитал, близко поднеся бумагу к глазам: - «Лучинин оставил кальки у себя для пополнения технического архива завода». Так вот, если нетрудно, вставьте слово «по-видимому». Я ручаться не могу.

- Но для чего же ещё?

- Не знаю, не знаю. Могу только предполагать.

- Пожалуйста.

Игорь вставил слово и сделал сноску внизу страницы. Потом спросил:

- Все?

- Минуточку, минуточку, - торопливо произнёс Черкасов, продолжая читать. - Вот… И тут… Вы записали: «На кальках были наши авторские подписи». Прошу вставить: «Насколько я помню». Дело, знаете, давнее. Мог и запамятовать. Потому очень прошу вас…

- Что ж, пожалуйста.

Игорь сделал новое исправление.

Черкасов принялся читать дальше, держа бумагу около глаз.

- Вот ещё, - через минуту сказал он. - Я не могу так категорически утверждать, что проекта нашего завода не было.

- Но вы же видели, что работа шла по эскизам?

- Эскизы видел, а проекта не видел, - упрямо покачал головой Черкасов. - Чего не видел, того не могу утверждать. Это уж элементарно, как вы понимаете.

- Та-ак. Значит, напишем, что проекта вы не видели. Это будет уже точно?

- Пожалуй. Хотя все-таки лучше выразиться так: по правилам проект должен был иметься, но я лично видел только эскизы.

- Насчёт проекта это ваше предположение?

- В некотором смысле, конечно.

- Предположения нам не нужны. Запишем факты: проекта вы не видели, а эскизы видели. Не возражаете?

- Ну, пожалуй, - неуверенно произнёс Черкасов.

- Вы в чем-то сомневаетесь?

- Нет, нет…

Игорь ещё раз исправил протокол.

«Это просто счастье, что Виталий с ним не встретился, - подумал он. - Представляю себе, что было бы».

Когда Черкасов, наконец, подписал последний лист протокола, Игорь как бы между прочим спросил:

- Кстати, Пётр Андреевич, у вас, кажется, есть дома пишущая машинка?

- Да, - тревожно ответил Черкасов. - Но я полагаю, это не криминал?

- Ну что вы, - Игорь заставил себя улыбнуться. - Просто хотелось бы узнать, не давали ли вы её кому-нибудь. Не помните?

- Нет. Хотя… позвольте, позвольте… - Черкасов провёл рукой по лбу. - Кому-то я её, помнится, давал…

- Хотелось бы знать.

- Извольте, - не очень охотно согласился Черкасов. - Постараюсь припомнить. Если удастся, я вам вечерком позвоню.

На том и договорились.

Черкасов, церемонно распрощавшись, ушёл. Руки ему Игорь не подал, и Черкасов инстинктивно не протянул свою.

«Что ж, - подумал Игорь, расхаживая по кабинету, - все-таки мучился я с тобой, кажется, не зря». Главное обвинение против Лучинина выглядело теперь более чем сомнительно.

Да и сам Черкасов. Он неискренен и завистлив. И наверное, завидовал Лучинину. Правда, он трус. И сам ничего не предпримет. Но подтолкнуть другого… И дать машинку… Кому же он её дал? Интересно, решится он это «вспомнить» или нет.

…Черкасов позвонил не «вечерком» а ровно через час.

- Вспомнил, - торжествующе сообщил он, словно это должно было послужить компенсацией за его по ведение в кабинете у Игоря. - Одному человеку давал.

- Кому же? - едва сдерживая нетерпение, спросил Игорь, локтем придвигая к себе бумагу. «Неужели Носову?» - мелькнуло у него в голове.

- Это, видите ли, Слава Небогов. В редакции газеты работает. И больше никому. Право слово, никому!

Последние слова прозвучали, пожалуй, не вполне искренне.

«Вот тебе и раз, - удивлённо подумал Игорь. - Кто же это такой Слава Небогов?»

Утро застало Виталия за городом, на раскалённом, обдуваемом ветром Свирском шоссе.

Серая и узкая асфальтовая лента, на которой, словно лишаи, проступали то тут, то там зернистые и неровные круги булыжника, вилась среди бесконечных полей, где волновалось под порывами ветра золотистое море ржи или вдруг изумрудным пушистым ковром расстилались посевы овса и гречихи. Дорога то неутомимо взбиралась вверх, то вдруг долго шла под уклон, на миг ныряя в прохладную тень перелесков и снова окунаясь в душный жар полей.

Изредка в сторону от шоссе уползали в поле пыльные просёлки.

Тогда Виталий приказывал остановить машину, выбирался из неё на дорогу вместе со строгим, подтянутым старшиной милиции Иваном Угловым, участковым инспектором всего этого бескрайнего района, знавшего тут не то что каждую деревню, а каждое дерево и выбоину на дороге.

- Река сейчас будет, - сказал Углов со вздохом. - Бугра.

Машина взбиралась тяжело, с глухими перебоями, рыча на второй передаче. А когда наконец она очутилась на самом гребне и шоссе стало падать вниз, Виталий даже охнул от восхищения.

Внизу тихо катилась среди кустов, жёлтых отмелей и серебристых ив неширокая, заросшая местами камышом и лилиями красавица река, нежно переливаясь на солнце бело-синими перламутровыми волнами. На другой её стороне леса уходили до самого горизонта, пенясь и клубясь, как море, всеми оттенками зеленого цвета: от ярко-изумрудных, весёлых молодых берёз до тёмных, почти чёрных крон елей. А к обрывистому берегу, подступали стройные золотисто-бронзовые сосны, словно передовые шеренги воинов в боевых рыцарских доспехах и зелёных шишках на голове.

Серая лента дороги торопливо сбегала к реке и, словно умиротворённая, сворачивала вдоль высокого берега, ровно стелясь по зеленому лугу.

- Ну, братцы, и красота же у вас тут, - зачарованно произнёс Виталий.

Через некоторое время внизу, у самой реки, неожиданно возникла среди кустов и деревьев небольшая поляна. На ней ярко пылал костёр, возле которого суетились туристы.

Когда они с Угловым добрались до поляны, туристы уже весело рассаживались вокруг самодельного стола.

- Смотрите, смотрите! К нам гости! - воскликнула одна из женщин.

Все обернулись в их сторону.

- Хлеб да соль, товарищи, - сказал Виталий, подходя к столу. - Извините, что потревожили. Но два дня назад часов в одиннадцать или двенадцать вечера мимо вас по шоссе должна была проехать машина - зеленый газик. Случайно не заметили?

- А я про газик слышал! - азартно заявил старший из мальчиков. - Витька из деревни говорил!

Виталий насторожился.

- Какой деревни?

- А мы с папой вчера на попутке в деревню ездили. За молоком.

- Пожарово, - сказал Углов. - Семь километров отсюда.

- И что этот Витька тебе сказал? - снова спросил мальчика Виталий.

Но тот неожиданно смутился и, опустив голову, пробормотал:

- Он не велел говорить…

- Ну, Алик, - обеспокоенно произнёс мужчина в очках. - Ты меня прости, но вопрос важный. Это ведь товарищи из милиции. Мне за тебя стыдно, ты меня прости.

Мальчик поднял пылающее лицо.

- Папа, я же дал слово!

Загорелый именинник спросил у другого мальчика:

- Юрик, ты тоже дал слово?

- Не, - безмятежно ответил тот, блестя плутовскими глазами. - У меня его никто не просил.

- А про «газик» слышал?

- Конечно. Я все слышу. Чего надо и чего не надо, - он озорно покосился на сидевшую рядом мать.

- Ну и что за «газик»? - пряча улыбку, продолжал допытываться отец.

- Ребята из деревни его в лесу нашли. Ну и сговорились пока не рассказывать. Испугались чего-то.

- А чего?

- Даже нам не сказали. Скрытничают.

- Знаю я этих молодцов, - встревоженно сказал Углов. - И Витьку того знаю. Ведеркова Георгия Семёновича сын.

- Надо ехать, - сказал Виталий, поднимаясь, и стал прощаться.

За ним тут же поднялся и Углов.

Мужчины и мальчики гурьбой пошли провожать их до шоссе.

…Было уже совсем темно, когда смертельно усталый и голодный Виталий, весь перепачканный в земле, в измятых брюках, с зелёными пятнами на коленях от ползанья по траве и порванной где-то рубашке, позвонил из деревенской почты в город, Откаленко.

Перед этим он долго и нетерпеливо крутил ручку телефона, косясь на висевшие тут же, на бревенчатой, потемневшей от времени стене, старую карту полушарий с оборванными краями и плакат: «Выявляйте колорадского жука!»

За высоким барьером, около несгораемого шкафа, сидела толстая краснощёкая женщина с любопытными, насторожёнными глазами-щёлочками. Она работала здесь, а сейчас пришла с Виталием и теперь ждала, когда он поговорит, чтобы снова запереть почту. Иногда глазки её становились жалостливыми, когда она смотрела на усталую фигуру Виталия, его перепачканное лицо и сбитый до крови палец, торопливо завязанный носовым платком.

Наконец Виталия соединили, и он услышал встревоженный голос Игоря.

- Это я, - тихо сообщил он в трубку. - Ты меня слышишь? Я из Пожарова. Нашёл машину. В лесу. Завтра срочно присылай эксперта и проводника с собакой.

- Понятно, - ответил Игорь. - У меня тут тоже все начало дымиться. Кое-что нашёл. Приедешь - удивишься.