Час охотника (Исповедальня)

Глава 7

Николай Белов был представительным мужчиной лет пятидесяти с одутловатым лицом человека, стремящегося взять от жизни больше, чем это позволяет состояние здоровья. В общем, тип марксиста, шьющего костюмы и пальто в лучших ателье Лондона. Седая шевелюра и несколько пресыщенное выражение лица довершали облик полковника КГБ, производившего на незнакомых людей впечатление стареющего изысканного актера.

Крайней необходимости в лионской командировке, собственно, не было. Однако очень хотелось прокатиться куда-нибудь с секретаршей Ириной Вронской, которая вот уже несколько лет состояла «служебной женой» полковника. В Лионе они провели два крайне приятных дня, впечатление от которых, впрочем, моментально исчезло по возвращении в посольство.

Не успел он расположиться в своем кабинете, как туда влетела Ирина.

— Срочная шифровка из КГБ для тебя лично.

— От кого?

— От Масловского.

Одно только имя подбросило Белова в кресле. Вместе с Ириной он кинулся в шифровальный отдел. Операторша вставила ленту в машинку, он напечатал номер ключа, распечатка зажужжала и выплюнула лист бумаги с текстом. Белов прочитал и тихо выругался. Затем взял Ирину под локоть и вышел с ней в коридор.

— Лейтенанта Шепилова и капитана Туркина немедленно ко мне.

Белов просматривал за столом дела, когда Ирина отворила дверь перед Ворониной и Рубеновой в сопровождении Шепилова и Туркина. Белов, официально числившийся первым атташе посольства по культуре, хорошо знал Татьяну, потому что по своей должности обязан был сопровождать ее на приемах.

Он поднялся.

— Рад снова видеть вас.

— Позвольте узнать, что происходит? — набросилась она на Белова. — Вот эти двое, не говоря ни слова, затолкали меня в машину в центре города!..

— Я уверен, что капитан Туркин действовал в соответствии с обстановкой. — Белов кивнул Ирине. — Сейчас же свяжитесь с Москвой. — И снова повернулся к Тане. — Пожалуйста, сядьте и успокойтесь.

Тем не менее она осталась стоять, глядя на безмолвно вытянувшихся у стены Туркина и Шепилова.

— Я вас прошу, — повторил Белов.

Она села, Белов предложил закурить, и она, крайне возбужденная, не отказалась. Туркин отделился от стены и щелкнул массивной золотой зажигалкой от Куртье. Вдохнув едкий дым, Татьяна закашлялась.

— Ну, а теперь расскажите, пожалуйста, что вы делали сегодня утром, — начал Белов.

— Я гуляла по саду Тюильри.

Сигарета оказала свое действие, и Татьяна успокоилась. Она вновь контролировала себя, и это означало, что она может защищаться.

— А потом?

— Ходила в Лувр.

— С кем вы встречались?

Этот вопрос-ловушка вызвал почти автоматический ответ. К своему удивлению, Татьяна выпалила:

— Я была совершенно одна! Может быть, я неясно объяснила?

— Знаю, знаю, — терпеливо ответил Белов. — Но, возможно, вы в Лувре с кем-нибудь разговаривали? Кто-нибудь к вам подходил?

Татьяна выжала из себя усмешку.

— Ах, вот оно что, вы, оказывается, интересуетесь, не пытался ли кто-нибудь заигрывать со мной? К сожалению, нет. В этом смысле Париж разочаровал меня. — Она раздавила сигарету в пепельнице. — Так что же все-таки стряслось, Николай Алексеевич?

У Белова не было причин не доверять ей. Более того, он хотел ей верить. Ведь и сам он вчера не был на службе. Окажись он тогда в посольстве и получи приказ Масловского вовремя, Татьяна Воронина не вышла бы сегодня утром из «Ритца». Во всяком случае, одна.

В кабинет впорхнула Ирина.

— Генерал Масловский на проводе.

Белов снял трубку, Татьяна тут же протянула к ней руку.

— Я хочу с ним говорить.

Полковник отклонился назад.

— Белов слушает, Иван Владимирович.

— Здравствуй, Николай. Она у вас?

— Так точно, Иван Владимирович. — Многолетняя служба, связывавшая их, позволяла обходиться без уставного «товарищ генерал».

— Она под охраной? Ни с кем не вступала в контакт?

— Все в порядке, Иван Владимирович.

— Значит, этот Девлин не пытался с ней поговорить?

— Судя по всему, нет. Мы запросили через компьютер его личное дело, со всеми фотографиями и подробностями жизни. Если он попытается что-нибудь предпринять, мы сразу же обнаружим.

— Ну, хорошо. Дайте Таню.

Она почти вырвала трубку из рук Белова.

— Папа?

Вот уже много-много лет она обращалась к своему приемному отцу именно так. Его голос, как всегда, звучал мягко и дружелюбно:

— Как твои дела? Все в порядке?

— Они меня совершенно вывели из себя, — ответила Татьяна. — Никто не хочет сказать мне, что происходит.

— Думаю, единственное, что я могу тебе сказать, так это то, что по причинам, которые в данную минуту значения не имеют, ты оказалась втянутой в дело, затрагивающее государственную безопасность нашей страны. Все очень серьезно, и ты должна как можно быстрее вернуться в Москву.

— А мои гастроли?..

Голос человека на другом конце провода стал вдруг холодным, непримиримым, не терпящим никаких возражений.

— Гастролям конец. Сегодня вечером ты еще выступишь в консерватории. Первый прямой рейс на Москву все равно завтра утром. Через прессу объявим, что твоя старая травма кисти дала о себе знать, в связи с чем необходимо срочное лечение. Этого будет вполне достаточно.

Всю свою сознательную жизнь Татьяна соглашалась с тем, что он определял ее карьеру, ибо верила в его заботу и любовь. Но тон голоса, который она слушала сейчас, принадлежал совершенно иному человеку.

— Но папа! — еще раз перебила она.

— Никаких возражений. Ты будешь делать все, что скажет полковник Белов. Дай мне его.

Дрожащей рукой она молча протянула трубку Белову. Так он с ней еще никогда не говорил. Разве она была просто девчонкой с улицы, с которой можно поступать как заблагорассудится?

— Слушаю, Иван Владимирович. — Белов некоторое время молчал. — Нет вопросов. Вы можете на меня положиться.

Положив трубку, он открыл одно из дел на письменном столе. На фотографии, которую он вынул оттуда, был изображен Лайам Девлин. Года на два моложе, но это был, несомненно, он.

— Этот человек по национальности ирландец. Зовут его Лайам Девлин. Работает профессором в Дублинском университете и обладает определенным шармом. Однако было бы большой ошибкой недооценивать его. Всю свою жизнь он состоял активным членом ИРА, а одно время даже входил в состав руководства этой организации. Отличный стрелок и безжалостный боевик. Еще в юности по поручению группы приводил в исполнение смертные приговоры.

Таня глубоко вздохнула.

— А какое он имеет отношение ко мне?

— Какое именно, вас не касается. Вам достаточно знать, что он во что бы то ни стало попытается поговорить с вами, а этого мы не можем допустить ни при каких обстоятельствах, не так ли, капитан?

— Да, товарищ полковник, — произнес Туркин с каменным лицом.

— Итак, — сказал Белов, вновь обращаясь к Тане, — теперь вы с Рубеновой возвратитесь в «Ритц» в сопровождении Шепилова и Туркина. Не покидайте отель до вечернего концерта, на который вы опять же поедете с ними. Я тоже буду там; потом посол дает прием, на который приглашен президент Миттеран. Лишь из-за него мы не отменили сегодняшнее выступление. Вам что-нибудь неясно?

— Нет, — холодно ответила она, усмехнувшись. — Даже слишком ясно.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно произнес Белов. — Тогда возвращайтесь в отель и отдыхайте.

Татьяна повернулась, и Туркин с почти незаметной кривой ухмылкой на лице отворил дверь. Она прошла мимо капитана в сопровождении Шепилова и насмерть перепуганной Рубеновой. Последним кабинет покинул Туркин.

Девлин только что приехал домой в Килри. У него, кстати, не было экономки, а лишь приходящая дважды в неделю горничная, которая приводила дом в порядок, что его вполне устраивало. Он зашел на кухню, поставил воду на огонь и отправился в гостиную, чтобы разжечь камин. В тот самый момент, когда он подносил спичку к щепкам, в дверь террасы постучали. Девлин обернулся и увидел Макгинесса.

— Быстро же ты! Я только что вернулся.

— Я знал об этом через пять минут после посадки самолета из Парижа. — Макгинесс был в гневе. — Что происходит, Лайам? В какую игру мы играем?

— О чем ты говоришь?

— О Левине и Билли, а кроме того, о Майке Мерфи, труп которого с двумя пулями выловили из Лифи. Ясно как божий день, что это дело рук Качулейна. Откуда у него информация?

— Откуда мне знать? — Девлин взял два бокала и бутылку «Бушмиллс». — Выпей и успокойся.

Макгинесс отпил немного.

— Я считаю, что информация уходит через Лондон. Как известно, в британской тайной службе давно уже работает масса чужих агентов.

— Ты несколько преувеличиваешь, но доля правды в этом есть, — подтвердил Девлин. — Однако, как я уже говорил, Фергюсон считает, что утечка имеет место у вас.

— Чушь. Надо, в конце концов, взять Черни и выжать из него все.

— Почему бы и нет, — сказал Девлин. — Но я сперва согласовал бы это с Фергюсоном. Давай подождем еще сутки.

— Пусть будет по-твоему, — с явным неудовольствием ответил Макгинесс. — Будем поддерживать самый тесный контакт, Лайам.

Он вышел, как и вошел, через террасу.

Девлин налил себе еще, опустился в кресло, пригубил виски, подумал немного и снял трубку. Хотел было уже набрать номер, однако, чуть помедлив, снова положил трубку на место, достал из ящика стола черный прибор и включил его. Никакой реакции. Ни от телефонного аппарата, ни от чего-либо еще во всей комнате.

Он удивленно хмыкнул.

— Так. Значит, либо Фергюсон, либо Макгинесс. Один из двух.

Девлин набрал номер Фергюсона на Кавендиш-сквер.

— Фокс слушает.

— Он на месте, Гарри?

— В данный момент его здесь нет. Ну, как провели время в Париже?

— Очень приятная девушка. Понравилась, но произвела впечатление запутавшегося человека. Я лишь изложил ей голые факты, больше мне нечего было сказать. Документы, привезенные вашим курьером, взяла, но оптимистических прогнозов я бы делать не стал.

— А я никогда не был оптимистом, — ответил Фокс. — Что там в Дублине? Вы можете поправить дело?

— Макгинесс уже был у меня. Он хочет взять Черни и как следует потрясти его.

— Может быть, это наилучшее решение.

— Ох, Гарри. Белфаст действительно нехорошо подействовал на тебя. И тем не менее ты, возможно, прав. На одни сутки мне удалось задержать его. Если понадоблюсь, я у себя. Кстати, я дал Ворониной свою визитку. Представь себе, Гарри, она сочла меня неисправимым романтиком!

— Вы очень убедительно играете свою роль, но мне кажется, что это не только игра. — Фокс рассмеялся и повесил трубку.

Некоторое время Девлин сидел насупившись. Потом снова раздался стук в дверь террасы, и на пороге появился Гарри Кассен.

— Гарри! — воскликнул Девлин. — Вот кто делает лучший омлет в мире. Тебя мне послало само небо!

— Лестью от меня многого не добьешься. — Кассен налил себе виски. — Ну, как Париж?

— Париж? — удивленно спросил Девлин. — Ах, это была всего лишь шутка. По поручению университета я ездил на кинофестиваль в Корк. Переночевал там и вернулся обратно на машине голодный как волк.

— Ну, ладно, — сказал Кассен. — Ты накрываешь на стол, а я делаю омлет.

— Ты настоящий друг, Гарри.

Кассен остановился у двери.

— А ты сомневался, Лайам? В конце концов, мы ведь знаем друг друга много лет. — Он улыбнулся и исчез на кухне.

В надежде привести себя в порядок Таня принимала горячую ванну. В дверь постучала и вошла Рубенова с кофе.

— О, спасибо. — Татьяна протянула руку и взяла чашку с подноса.

Наташа подвинула к краю ванны табуретку и присела.

— Ты должна быть очень осторожна, сердечко мое. Понимаешь, Таня?

— Странно, — ответила она. — Так меня еще никогда не предупреждали.

Тут ей подумалось, что со дня того кошмара в Друморе, иногда мучившего ее по ночам, она всегда чувствовала себя защищенной. Масловские оказались хорошими родителями. Ей ни в чем не было отказа. В социалистическом обществе, возникшем под знаком ленинского лозунга «Вся власть народу», реальная власть на самом деле была привилегией немногих.

Советская Россия стала кастовым обществом, в котором значение человека определялось не его личными качествами, а занимаемой должностью, Таня была дочерью Ивана Владимировича Масловского, что подразумевало великолепную квартиру, спецшколу, внимательное отношение к ее таланту. На дачу семья ездила с шофером на «Чайке» по безлюдной государственной трассе. Деликатесы на их обеденном столе, так же, как и платья, которые она носила, покупались, естественно, в спецсекции ГУМа по определенным талонам.

На все это она не обращала внимания, так же, как и на процессы против диссидентов и на существование ГУЛАГа. И точно так же она старалась упрятать подальше в подсознание созданную когда-то Масловским чудовищную реальность Друмора, где она стояла на коленях перед простреленным телом родного отца.

— Тебе стало легче? — спросила Рубенова.

— Конечно. Подай, пожалуйста, полотенце. — Она завернулась в него и спросила:

— Ты хорошо рассмотрела зажигалку Туркина, когда я прикуривала?

— Не очень.

— Она из массивного золота. Фирменная, от Куртье. Как там у Оруэлла в «Звероферме»? «Все звери равны, но некоторые более равны, чем прочие».

— Прошу тебя, сердечко мое, — взмолилась Рубенова, — лучше бы тебе этого не говорить.

— Ты права. — Татьяна улыбнулась. — Мне все же что-то не по себе. Пожалуй, прилягу, чтобы быть к вечеру свежей.

Они прошли в спальню, где Таня прямо в полотенце забралась под одеяло.

— Эти двое все еще стоят?

— Да.

— Хочу спать.

Рубенова опустила жалюзи и вышла. Таня лежала в полумраке и думала.

События последних часов сами по себе были сильнейшим шоком, однако наиболее значительным и странным ей показалось то, как с ней обошлись. Татьяна Воронина, пианистка с мировой славой, которой лично Брежнев вручал награду за заслуги в области культуры, ощутила теперь железную хватку родного государства. Ей казалось, будто она что-то из себя представляет. Теперь же, когда дошло до дела, выяснилось, что это «что-то» — ноль.

Такой констатации было вполне достаточно. Она включила ночник, взяла сумку и вынула из нее конверт, который ей вручил Девлин. Британский паспорт произвел на нее впечатление: в соответствии с датой он был выписан три года назад и снабжен американской визой.

Согласно паспорту в США она ездила дважды, а кроме того — в Германию, Италию и Испанию. Последний штемпель был поставлен на французском паспортном контроле неделю назад. Прекрасно. В соответствии с документами она оказалась журналисткой Джоанной Фрэнк, родившейся в Лондоне. Лицо на фотографии, как и говорил Девлин, было очень похожим.

В конверте Татьяна обнаружила также два частных письма, полученных ею по лондонскому адресу в Челси, кредитную карточку банка «Америкэн Экспресс» и британские водительские права. Маршруты следования в Лондон были описаны четко и ясно. Они действительно обо всем позаботились, подумала Таня.

Первая возможность — самолетом Париж — Лондон — естественно отпадала. Удивительно, как холодно и четко она просчитывала теперь варианты побега.

Можно было также сесть на поезд до города Рен, а там сделать пересадку до Сан-Мало на побережье Бретани. Оттуда до Джерси, острова в проливе Ла-Манш, шел корабль на подводных крыльях. Остров же связывали с Лондоном многочисленные ежедневные авиарейсы.

Она тихонько встала, взяла телефон, на цыпочках прошла в ванную комнату и прикрыла за собой дверь Там она сняла трубку и позвонила в регистратуру отеля. Звонок оказался исключительно полезным. Совершенно верно, ответили ей, есть ночной поезд на Рен, отправляется в двадцать три часа с вокзала Гар дю Норд. В Рене короткая остановка, в Сан-Мало она будет к завтраку. На корабль на подводных крыльях она никак не опоздает.

Татьяна вышла из ванной очень довольная собой, так как не назвала дежурному ни своего имени, ни номера. Подобные вопросы мог задать любой из сотен гостей отеля.

— Таня, они будят в тебе звериные инстинкты, — сказала она тихо самой себе.

Из шкафа она вынула дорожную сумку, с которой обычно ходила на концерты. Много набирать нельзя — это бросится в глаза. Она подумала немного, взяла пару сапожек из мягкой кожи и аккуратно опустила их на дно сумки. Затем сняла с вешалки черный комбинезон, свернула его и положила сверху, на него — ноты и партитуры.

Больше делать было нечего. Татьяна подошла к окну. По стеклам барабанил дождь. Она поежилась, почувствовав себя вдруг ужасно одинокой, и вспомнила о Девлине, о его внутренней силе. Тут же решила позвонить ему, но не отсюда.

Вновь легла в постель и выключила ночник. Если бы заснуть теперь хотя бы на часок-другой! В мозгу ее снова всплыло белое как мел лицо Качулейна, и она так и не смогла окончательно успокоиться.

На концерт Татьяна надела черное бархатное платье с жакетом. Жемчужные бусы и серьги были своего рода талисманом: их она получила в подарок от Масловских перед заключи ильным туром конкурса Чайковского, на котором потом одержала блистательную победу.

В комнату вошла Рубенова и встала позади Татьяны, сидевшей перед зеркалом.

— Ты готова? Уже пора. — Она положила руку на плечо Тани. — Ты сегодня обворожительна.

— Спасибо на добром слове. Сумку я собрала.

Рубенова подняла ее.

— А полотенце положила? Вечно ты его забываешь.

И не успела Татьяна сделать движение, как сумка оказалась раскрытой. Глаза Рубеновой расширились, она помедлила и взглянула на Татьяну.

— Пожалуйста, Наташа… — тихо произнесла Таня. — Если я что-нибудь для тебя значу…

Ее немолодая уже секретарша тяжело вздохнула, пошла в ванную и принесла оттуда полотенце, свернула и сунула в сумку. Затем застегнула «молнию».

— Ну вот теперь все на месте, — сказала она.

— Дождь все идет?

— Да.

— Тогда бархатную накидку я оставлю здесь, а с собой возьму пальто.

Рубенова сняла пальто с вешалки и набросила Тане на плечи. Та почувствовала легкое пожатие руки.

— Нам пора.

Оба в смокингах, так как после концерта предстоял прием, Туркин и Шепилов ждали в соседней комнате.

— Вы великолепно выглядите, Татьяна Ивановна, — заметил Туркин. — Ваш концерт — еще одна победа нашей страны.

— Оставьте при себе ваши комплименты; капитан, — отрезала она, — если хотите быть полезным, возьмите сумку.

Концертный зал консерватории был заполнен до отказа. Когда Татьяна вышла на сцену, оркестр поднялся, чтобы приветствовать ее. Разразились аплодисменты, публика встала, следуя примеру президента Миттерана.

Таня заняла место у рояля, и шум мгновенно стих. Когда дирижер поднял палочку, в зале царила абсолютная тишина. Он опустил ее, оркестр взял первые такты, и пальцы Татьяны Ворониной заскользили по клавишам.

Радость и экстаз переполняли ее. Изнутри будто что-то вырвалось на волю — никогда еще она не играла со столь динамичной энергией. Оркестр играл, пытаясь не отстать от Тани, так что в конце, когда великолепный концерт Рахманинова достигал своего драматического финала, они слились в единое целое. И это совершенно особенное впечатление мало кто забыл из присутствовавших в тот вечер в консерватории.

Зал взорвался аплодисментами, каких она еще никогда в жизни не слышала, а к ногам посыпались букеты цветов.

Таня зашла за кулисы, где ей в объятия бросилась Наташа с мокрым от слез лицом.

— Ты сегодня была неповторима, Танечка. Это лучшее из всего, что я когда-либо слышала.

Таня крепко обняла ее.

— Я знаю. Это моя ночь, Наташа. Ночь, когда я могу сразиться со всем миром и победить.

И она снова вернулась на сцену, потому что овации не смолкали.

Франсуа Миттеран, президент Французской Республики, взял Танину руку и поцеловал.

— Я в восторге, мадемуазель. Это было бесподобно.

— Рада вашему признанию, господин президент, — ответила она по-французски.

Разносили шампанское, толпа окружила ее, а блицы фотокорреспондентов ослепили, когда президент представлял ей министра культуры и других.

Тем не менее Татьяна заметила Шепилова и Туркина, разговаривавших у двери с импозантным Беловым, явившимся на прием в бархатном смокинге и батистовой рубашке с кружевами. Он поднял свой бокал и подошел к ней. Татьяна бросила взгляд на часы. Было чуть больше десяти. Если ты хочешь исчезнуть, то нечего больше тянуть, мелькнуло у нее в голове.

Белов приложился губами к правой руке Татьяны.

— Вы играли просто фантастически. Подозреваю, что у вас бывают приступы гнева.

— Смотря как к этому относиться. — Она взяла с подноса еще один бокал шампанского. — Весь дипкорпус здесь. Вы можете быть довольны. Настоящий триумф.

— Несомненно. Но должен сказать, что мы, русские, в отличие от некоторых других народов, всегда по-особому чувствовали музыку.

Она оглянулась.

— А где Наташа?

— Беседует с прессой. Позвать?

— Спасибо, не надо. Хочу пойти привести себя в порядок. Придется обойтись без нее.

— Да, да, конечно, — и Белов кивнул подошедшему Туркину.

— Проводите Татьяну Ивановну в артистическую уборную. Подождите, пока она выйдет, и вместе вернитесь обратно. — Он улыбнулся Татьяне. — Мы не хотели бы, чтобы в толпе с вами что-нибудь произошло.

Люди расступались перед ней, улыбались и поднимали бокалы.

По узкому коридору они дошли до уборной.

— Может, мне будет позволено самой заняться своим туалетом?

Туркин усмехнулся.

— Ну, если вы настаиваете, Татьяна Ивановна.

Когда Татьяна удалилась, он достал сигарету и закурил. Не запирая дверь, она ловко скинула туфли и жакет, затем расстегнула «молнию» шикарного платья, которое тут же упало на пол. Вынула из сумки комбинезон, быстро переоделась. Потом натянула сапожки, взяла сумку и пальто, вошла в туалетную комнату и защелкнула замок.

Окно, выходящее во двор консерватории, она осмотрела еще раньше. Оно было достаточно велико, чтобы пролезть в него. Татьяна встала на унитаз и высунулась наружу. Дождь хлестал как из ведра. Она соскочила вниз, надела пальто и побежала к воротам. Еще через минуту она уже ловила такси на Рю де Мадрид.