Час расплаты

Глава десятая

– Вы на нас злитесь? – спросил Натаниэль.

– Злюсь? – переспросил Гамаш, передавая ему корзинку со свежими булочками. – А с чего мне злиться?

– Ну, мы следили за вами, – пояснил юноша, хватая теплую булочку и отогревая ею замерзшие пальцы.

– В какой-то мере – да. Я сержусь, но не из-за того, что вы следили, а из-за того, как следили.

– И мы подвергли сомнению ваши слова, – сказала Хуэйфэнь. – Мы думали, вы нас обманываете, когда говорите, что живете в деревне.

Голос ее затих, когда она увидела, как мадам Гамаш накладывает большие куски тушеной говядины на тарелки с яичной лапшой.

Молодые люди смотрели так, будто никогда прежде не видели еду.

Кроме Амелии, которая играла в гляделки еще с одним человеком за столом.

С древней старухой. И с ее уткой.

Коммандер Гамаш улыбнулся:

– Сомнения не такая уж плохая вещь для агентов Квебекской полиции. Вы сделали именно то, чего я и ожидал. Вы не поверили мне на слово и стали искать доказательства.

– Но почему деревни нет на картах? – спросил Жак, обращаясь к куску boeuf bourguignon на своей вилке.

– Куча маленьких деревень показаны, – сказала Хуэйфэнь, с трудом отрывая взгляд от мяса, чтобы посмотреть на Гамаша. – Мы не поверили, что вы живете здесь, потому что ваша деревня не нанесена ни на одну карту.

При этих словах Рейн-Мари улыбнулась и протянула руку к тарелке Натаниэля. Он съел первую порцию со скоростью, какой позавидовал бы Анри, и теперь Рейн-Мари выуживала для него из ароматного бульона с луком и морковкой новые куски нежной говядины.

Питание в столовой академии улучшилось после расторжения контракта с крупной сетевой компанией и приема на работу шеф-повара из местных. Но тут была совсем другая еда.

Амелия быстро прикончила свою порцию. Она наклоняла голову над тарелкой, заталкивала еду в рот и глотала, почти не пережевывая. Затем вытерла тарелку хлебом, съела все до крошки и села, скрестив руки на груди.

Старуха тоже откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. У Амелии создалось впечатление, что если бы эта дьявольская утка могла скрестить крылья, то непременно так бы и поступила. Старуху представили как соседку Гамашей по имени Рут, и она, похоже, намеренно подражала всем действиям Амелии. Когда Амелия потянулась за лимонадом, старуха сделала то же самое.

Только в стакане Амелии была кола, а у старухи – виски.

Когда ела Амелия, ела и старуха. Когда Амелия откинулась назад, старуха повторила ее действия.

А сейчас они играли в «кто кого переглядит».

– Что ж, вы нашли деревню, – сказал Гамаш. – И разгадали первую тайну. И теперь вам предстоит разгадать вторую тайну: почему деревни нет ни на какой другой карте, кроме этой.

– Ее нет даже на «Гугл-картах», – пожаловалась Хуэйфэнь. – А навигатор показывает, что мы остановились посреди леса.

– Заехали в никуда, – добавил Жак.

– Навигатор все еще пытается сориентироваться, – сказал Натаниэль. – Он переживает за нас.

Хуэйфэнь взяла старую карту с соснового стола и снова принялась ее разглядывать.

– А вы знаете ответ? – спросила она, переводя взгляд с коммандера на мадам Гамаш и обратно. – Почему деревни нет нигде, кроме этой карты?

Оба отрицательно покачали головой.

– Меня напрягает, почему здесь нарисованы такие вещи, которых нет ни на одной нормальной карте, – сказала Хуэйфэнь.

– Например, снеговик и корова, – подхватил Жак, подаваясь к ней. – Почему снеговик? Он не может быть каким-то дорожным указателем – снеговики тают.

– А еще тут пирамида, – заметил Натаниэль.

– Может, это просто такой способ провести время, – сказала Хуэйфэнь. – Вроде старинных вышивок. Как они называются?

– Орнамент, – подсказала Рейн-Мари.

– Это не орнамент, – возразила Амелия, не отрывая глаз от старухи. – Тоненькие линии – это контуры. Они показывают профиль местности. Это настоящая карта.

– Но зачем ее сделали? – спросила Хуэйфэнь.

– Вот вам и третья тайна, которую скрывает карта, – сказал Гамаш. – Каково ее назначение?

Когда они впервые увидели эту карту на стене в комнате Гамаша, она показалась им почти смехотворной, а теперь выяснилось, что она полна загадок.

– То, что Трех Сосен нет на официальных картах, не так уж и плохо, – заметила Рейн-Мари. – Значит, нас тут не тронут.

– Слишком поздно, – сказала Амелия, намекая на тронутую Рут.

Арман ничего не сказал, вспомнив свет на вершине холма.

– Откуда вообще взялась эта карта? – спросила Амелия, отводя взгляд от сумасшедшей старухи.

На протяжении всего обеда в кухне витали запахи корицы и коричневого сахара, перемешивавшиеся и переплетавшиеся с грубоватым ароматом boeuf bourguignon и булочек.

А теперь Арман встал и извлек что-то из духовки, после чего запах стал еще ощутимее.

Он снял рукавички для духовки и ответил Амелии:

– Карту мне подарил человек, который ее нашел. Он увидел, что мне нравится рисунок.

– Ее нашел не Оливье, – рявкнула Рут. – Ее нашла я.

Это были первые произнесенные ею слова, если не считать «пошла в жопу», адресованного Хуэйфэнь, которая хотела помочь дряхлой старушке усесться за стол.

– Верно, – кивнула Рейн-Мари. – Но карта принадлежит Оливье. Не знаю, заметили ли вы бистро, когда приехали. Им владеют Оливье и его партнер Габри.

– А где он ее нашел? – спросила Амелия. – Нарисовали ее не вчера, и, вероятно, она пролежала где-то много лет.

– Она была в стене, – ответила Рут, которая тоже отвела глаза от Амелии и уставилась на копию рисунка на сосновом столе.

А утка продолжала сверлить Амелию взглядом и победила, переглядела.

– Ее замуровали в стену, – сказала Рут.

– Как? – удивился Натаниэль. – Почему?

– Почему? – повторил коммандер, расставляя перед ними вазочки с яблочными и малиновыми чипсами и тающим ванильным мороженым. – Очень хороший вопрос.

По их лицам он видел, что кадеты начинают понимать: расследование не будет простым. Оно похоже на эту карту с контурными линиями и петляющими дорогами. И препятствиями. А время от времени вы сталкиваетесь с чем-то совершенно неожиданным.

– Зачем прятать карту в стену? – спросил Гамаш.

– Она ждала там, – ответила Рут.

– Ну-ну, Рут, – пожурила ее Рейн-Мари. – Не играйте в игры разума с нашими молодыми гостями.

– Это не игра. В карте есть что-то странное. Я чувствую. И я знаю, что ты тоже.

Она обращалась к Арману. Дождавшись его короткого кивка, старуха обратилась к Амелии, возобновив игру в гляделки:

– И ты тоже чувствуешь.

– Я ничего не чувствую. Все это совершенно не важно. Просто упражнение, – сказала Амелия. – Задание. Ничего больше. Причем даже не самое интересное задание.

– Тогда почему ты здесь? – спросила Рут, с трудом поднимаясь со стула.

На сей раз никто не попытался ей помочь. Она пошла к двери, Арман – следом за ней.

– Некоторые вещи исчезают не без причины, Арман, – сказала она, а потом повернулась к кадетам, сидящим за столом.

Такие молодые. Притворяются, что совершенно равнодушны к этой жутковатой старухе. Но их выдают широко раскрытые глаза.

– Вы спросили, чего ждала карта. Может быть, она ждала вас, – сказала Рут. – Вы нашли деревню, и, возможно, этого достаточно. Возможно, вам лучше здесь и остановиться. «Не дай вам бог попасть в тот ад, где молодость и смех громят»[35].

– Вот женщина, которая умеет эффектно уйти, – сказала Хуэйфэнь, когда Рут ушла.

Рассмеялась даже Амелия. Хотя и ожидала узреть клубы своего дыхания во внезапно похолодевшем воздухе.

В окно кухни они увидели коммандера Гамаша, который поддерживал Рут на скользкой дороге. Утку он прижимал к себе, чтобы не замерзла.

– Альцгеймер? – спросила Хуэйфэнь.

Рейн-Мари отрицательно покачала головой:

– Поэзия.

– Bonne nuit, – сказал Арман, когда Рут открыла свою незапертую дверь и он протянул ей Розу.

– Да, хорошо, – сказала Рут, собираясь захлопнуть дверь перед его носом.

– Постойте… – Арман придержал дверь рукой. – Почему вы сейчас процитировали Зигфрида Сассуна?

– Почему я говорю то или иное? Пусть каждый решает сам.

На этом она закрыла дверь, и Арман пошел домой, остановившись ненадолго полюбоваться звездами. Многих из них уже не существовало. Остался только их свет.

Потом его взгляд упал на деревню. Которая существовала и одновременно не существовала.

Карту замуровали в стену. Она стала частью здания. Выполняла роль изоляции, защиты. Помогала спасаться от зимнего холода.

Но ее извлекли из стены, и холодные ветра снова выли, снова наступали.

Он поплотнее запахнул куртку и, проходя мимо кухонного окна своего дома, остановился и заглянул внутрь. Рейн-Мари сидела, уперев подбородок в ладонь, и слушала кадетов. Она была так красива. А они – так молоды.

Гамаши пригласили кадетов остаться на ночь, и, пока Рейн-Мари доставала для них свежие пижамы и зубные щетки, Арман позвонил в академию предупредить, чтобы об этой четверке не беспокоились.

Несколько часов он провел в своем кабинете, просматривая программы, намечая даты предстоящих встреч с преподавателями и представителями администрации округа, а Рейн-Мари разбирала в гостиной архивные материалы.

Кадеты, посидев спокойно около наносекунды, решили отправиться в бистро.

После полуночи Арман услышал, как открылась входная дверь. Рейн-Мари давно ушла спать, а он остался ждать молодежь.

Кадеты остановились в дверях его кабинета, где он сидел, закинув ногу на ногу, в очках и с открытой папкой.

– Доброй ночи, сэр, – сказал Натаниэль.

– Спасибо за обед, – сказала Хуэйфэнь. – И за то, что позволили нам остаться.

– Повеселились в бистро? – спросил он.

– Хозяин показал нам, где была спрятана карта, – ответил Жак. – Но добавить к этому ничего не смог.

Амелия прошла мимо дверей, не остановившись, и затопала вверх по лестнице, к кровати. Остальные последовали за ней. Закончив читать, Гамаш встал, запер входную дверь, проверил задний вход и окна. Впрочем, он знал, что, если опасность существует, она не прячется в засыпанном снегом саду. Как и в случае с Великой Китайской стеной, большинство опасностей таились внутри.

Ночью Армана разбудил скрип старого дерева.

Он сел в кровати и настороженно прислушался.

Потом надел халат и тапочки, бесшумно подошел к верхней площадке лестницы и пригнулся.

Оттуда он увидел фигуру, входящую в гостиную из кухни.

Неужели это человек из второй машины? Тот, кто ехал за ними, а потом исчез? Для того чтобы появиться в два часа ночи?

Человек двигался по гостиной. Угли в камине почти погасли. Но их света хватило, чтобы разглядеть темную фигуру, хотя и не настолько хорошо, чтобы опознать.

Наконец человек зажег свет, и Гамаш чуть не упал на задницу. В гостиной, обгладывая куриную ногу, стояло нечто похожее на неудачный результат научного эксперимента. Или на сумасшедшего.

Голова готки, начиненная пирсингом и покрытая татуировками, сидела на розовом теле в цветочек. Амелия, одетая во фланелевую ночную рубашку Рейн-Мари, обшаривала их дом.

Гамаш сделал еще одну заметку на память: поговорить с профессором Маккиннон и попросить ее пройти с кадетами правила проведения тайного обыска.

Пункт первый: получить ордер.

Пункт второй: не включать свет.

Он тряхнул головой, вспоминая, какие глупости они совершали с Мишелем Бребёфом. Хотя им и в голову не приходило обыскивать дом коммандера.

Амелия изучила книги на полках, потом взялась за семейные фотографии коммандера. Ее жирные от курицы пальцы оставили пятна на снимках. Наконец она добралась до свадебной фотографии. Женщина, по-видимому дочь Гамашей, теперь взрослая и в свадебном платье, а рядом с ней ее новоиспеченный муж.

Амелия постучала штифтиком по зубам.

Арман точно знал, на что она смотрит, хотя и не видел выражение ее лица. Когда кадеты пришли, он подумал, не убрать ли фотографии, но решил не убирать. Фотографии – вещи семейные, но не секретные.

И ему хотелось знать, заметил ли их кто-нибудь из кадетов.

Свет в гостиной погас, и Арман приготовился скрыться в своей спальне, как только услышит ее шаги по лестнице. Однако знакомого скрипа ступенек не последовало. Вместо этого загорелась другая лампа. В его кабинете.

Это было уже чересчур. Он спустился по лестнице и обнаружил Амелию в своем кресле. Она разглядывала еще одну фотографию.

– Поставьте на место, – велел он и увидел, как она вздрогнула от удивления.

Он остановился в дверях.

Амелия поставила черно-белую фотографию на стол.

– Так, как она стояла прежде, – сказал Гамаш.

Она поправила фотографию, глядя на улыбающегося человека в старомодной шляпе и зимнем пальто и женщину в аккуратном суконном пальто, перчатках и шляпке. Женщина держала на руках ребенка, укутанного от квебекских холодов так, что казалось, будто это корзинка с одеждой. Видна была лишь крохотная ручка, ухватившая ее за палец.

На мгновение Амелия подумала, что это месье и мадам Гамаш, но потом поняла, что фотография гораздо старше.

– Ваши родители? – спросила она.

– Вы воспользовались нашей добротой, – сказал он.

– Я просто искала, какую бы книгу почитать.

– Могли бы спросить.

– В два часа ночи? Не хотелось вас беспокоить.

– Это приватная комната. Вещи здесь личные, и вы это прекрасно знаете.

– Личные? – переспросила она, вставая. – Или секретные?

– Пожалуйста, уходите.

Наверху в своей комнате, лежа в кровати, Амелия вытащила книгу, которую нашла на стеллаже внизу.

«У меня все ОТЛИЧНО», книга Рут Зардо, одной из ее любимых поэтесс.

Она прочла подзаголовок и рассмеялась. «Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно».

Зарывшись в одеяло, Амелия съела последнюю выпечку, похищенную из кухни, и принялась листать страницы. Некоторые стихотворения она уже знала. Некоторые видела в первый раз.

Амелия положила раскрытую книгу на колени и стала размышлять о том, что представляла собой академия до Армана Гамаша. Когда ею управлял профессор Ледюк.

Жак сказал, что прежде было гораздо лучше, а Гамаш уничтожает академию, ослабляет ее и полицию. Амелия понимала, что он, как попугай, повторяет слова Герцога, но не знала, так ли оно на самом деле. А Хуэйфэнь хотя и не соглашалась с тем, что говорил Жак, но и не возражала против его слов.

Никаких похвальных грамот в кабинете Гамаша не висело. Никаких его фотографий в форме. Ледюк говорил, что Гамаш – позор полиции, что его вынудили уйти в отставку. И еще по академии ходили слухи о каком-то коррупционном деле.

Амелия не могла поверить, что распространяемые слухи имеют какое-то отношение к Гамашу, хотя и знала, что люди на самом деле нередко совсем не то, чем кажутся.

Она потянулась к своему айфону, чтобы погуглить Армана Гамаша. Собиралась сделать это с самого первого дня в академии, но ее все время отвлекали более насущные вещи. Например, как прожить начавшийся день.

Нет соединения. Амелия разочарованно бросила телефон на кровать. Она забыла, что Интернета здесь нет. Не только картографы забыли о Трех Соснах – о деревне явно забыло само время. И новые технологии.

Она натянула на себя одеяло, размышляя, какой же он на самом деле, Арман Гамаш. Известно ли ему, что Хуэйфэнь, Жак и даже Натаниэль регулярно наведываются к профессору Ледюку?

Герцог встречался с несколькими избранными кадетами. Знает ли Гамаш, что она тоже среди избранных?

Выбор был сделан, лояльность объявлена, игра в Али-Бабу закончилась.

Наконец веки у нее стали смыкаться, и она уже хотела выключить свет, как вдруг заметила на обложке потрепанного томика дарственную надпись.

Рут?

Рут?!

Амелия села на кровати и уставилась на книгу, потом посмотрела в окно на деревню. Ту, которая то исчезала, то появлялась и скрывала за своими толстыми стенами немало разных тайн.