ЧайфStory

Глава 4 Наука выныривания. Новорожденные беспризорники

Осенью 1989-го года «Чайф» был нов и свеж, как из бани. И никому не нужен. Два года «ухнули», как в колодец, никакого отзвука не раздалось.

Хотя кое-что эти годы дали: чайфы научились ползать по сцене, набили руку концерты играть, пусть даже и перед киносеансами, раз пять засветились на телевидении, заработали какие-то деньги, но так и не узнали, куда эти деньги подевались. И три слабораспространенных альбома в запасе, вот, кажется, и все.

И опять оказались в Свердловске без московского директора. Свердловский рок переживал трудные времена — он усиленно «давал дуба»: летающий «Наутилус» уже год как рухнул и разлетелся сперва на части, потом на частички, осенью 89-го он сам с собой ругался через газеты. Держались «Агата Кристи», «Настя» и «Апрельский марш», у остальных диагноз один: «рвота — кома — смерть». На таком фоне все еще живой «Чайф» имел на родине статус почти звездный. Где-нибудь в Твери его знать не знали. В питерской тусовке был мало-мальски известен, в московской — нет. То есть перспективы грядущей деятельности простирались необозримые. И нелегкие. Начать с того, что на Шахрина с высоты восемнадцатого этажа кидали машину «Жигули».

Это дело устроил Кирилл Котельников, который все еще снимал кино «Сон в красном тереме». Фильм про рок, а Кирилл любил бить в кадре автомобили. Первое со вторым совместилось на Шахрине. Но с накладочкой, как и положено.

«Жигуленок» был не настоящий, а деревянный, его Кирилл на пару с ассистентом сколотили в гараже за четыре дня, но фары горели, и весило это чудо килограмм триста. «Была безумная идея уронить машину с многоэтажного здания, — рассказывает Кирилл, — и только потом придумали, что это попадет в чайфовскую песню. Уронить машину было полдела, но кто в то время мог поверить, что мы это не вырезали откуда-то? И я придумал, что машина падает, взрывается, на первый план выскакивает Шахрин, поет, а там все горит, появляются пожарные, начинают заливать, а камера поднимается на высоту, откуда машина упала»…

Машину затащили на здание строящейся (до сих пор) гостиницы «Азия», пиротехники рассчитали, куда она упадет, заложили заряд, залили чудовищное количество солярки с бензином, чтобы гриб получился… На всякий случай перекрыли улицу Свердлова. Одна камера на подъемнике, вторая сбоку, а третья в том месте, куда должна машина упасть. К ней приставили сценариста Калужского, чтобы он ее по сигналу включил и сматывался — машина рухнет, убьет камеру — и шут с ней, лишь бы Калужский жив остался.

Машину пустили с крыши, когда никто этого не ждал — один умник скомандовал. Котельников: «Я краем глаза замечаю шевеление на крыше, судорожно камеру включаю и в кадре вижу, что машина падает.

Я матом ору по этому поводу, а Калужский стоит и смотрит, когда я ему ручкой махну. По счастью, он был не один, с каким-то приятелем, тот случайно заметил, что она уже летит. Они включили и рванули оттуда. Она не на их место приземлилась, но рядом. Машина падает, взрыва нет, матерящиеся пиротехники ползком лезут протягивать кабель, а все отрепетировано, Шахрин выпрыгивает, начинает петь: «Эта игра не доведет до добра»… Тут пиротехник дополз — взрыв. Камеры работали, но я не смотрел, я орал матом. Громко, говорят…».

На экране все вышло скромней, чем в пересказе, но Шахрин пел, при взрыве не дрогнул. Начался новый период.

«Новый этап — с появлением Валеры Северина мы сразу стали готовить новые песни в альбом «Не беда» (Шахрин). Готовить альбом — дело одно, записывать — совсем другое, тут нужны деньги, а денег с увольнением Ханхалаева не стало совсем. Но катилась по стране эпоха диковатого капитализма, она являла людей масштаба не то былинного, не то анекдотического; с одним из них свела судьба группу «Чайф». Его звали Вова Русин. Шахрин: «В то время стали появляться кооперативы, какие-то молодежные организации, и появился непонятный центр «Метро», полуклуб, где была студия, и был бешеный человек по фамилии Русин, который строил невероятные планы, нес ерунду и тут же брался воплощать ее в жизнь». «Полубандит — полупролетарий» (Нифантьев). Вова Русин чайфов полюбил и решил для начала выпустить «фирменный» календарь «Чайф» на 1989 год. А шел сентябрь 89-го, календарь получался на год уходящий. Тираж — 20 тыс. экз. «Мы еще говорили, что, наверное, многовато будет, — рассказывает Бегунов, а он: «Парни вы известные, нормально разойдется». Плакаты кончились году в 97-м. Вышло, как обычно выходит: пока выбрали фотографии, пока определились, пока прошло утверждение, пока напечатали, пока привезли — месяц до нового года… Цифры отрезали, получился плакат, который лежал в «Метро» мертвым грузом, место занимал. «Мы не раз поднимали разговор о том, чтобы их выкупить, но он какие-то нереальные цифры выставлял, почему-то он уже считал, что мы его кинули, хотя только идиот мог все это придумать» (Бегунов). Лежали плакаты, лежали, пока кому-то не пришла светлая идея о том, что сторож есть. Обратились, парень быстро прокалькулировал и за какие-то ничтожные деньги весь тираж отдал.

А пока афера с плакатами была в самом разгаре, Шахрин вызнал, что есть в Питере недорогая студия в ЛДМ, шестнадцать дорожек, ленточный магнитофон «Штудер», гостиница, и если сделать пару концертов, можно договориться недорого. Русин пообещал, что все оплатит по безналичному расчету. Посчитали — нужна тысяча долларов, Русин взялся перевести, но с условием: на запись едет вместе с группой. И поехал.

«Финансист Русин приехал налаживать контакты с питерским роком и с акулами шоу-бизнеса, но на второй день заглянул в кабак и, как все нормальные русские люди, вошел в штопор; больше мы его не видели, — рассказывает Бегунов. — Он впал в состояние анабиоза и только в краткие минуты просветления говорил: «Ребята, вы никому в Свердловске не говорите, что у меня беда такая». Альбом записали за неделю, с третьего по десятое октября. Магнитофон замечательный, Александр Казбеков, звукооператор, отнесся к чайфам хорошо, но с некоторой учительской интонацией: «Я знаю, как вас записать»… Первым делом были забракованы самопальные чайфовские гитары с примочками, бегали по питерским музыкантам, собирали приличные инструменты, кто что даст. А в студии все хорошо, но нет помещения — одна комната, тут же оборудование, тут же музыканты.

«Запись происходила смешно, — Шахрин, — всем в студии находиться одновременно было невозможно, писались по одному; Казбеков предлагал какие-то бредовые вещи типа того, что «не будем бочку писать, пусть Валера по полу топает, я потом «нарулю»… Тут мы воспротивились». Бегунов: «По-своему это было интересно, была иллюзия профессиональности, Казбеков производил впечатление всезнающего человека и активно лез в творческий процесс… На нас всегда производили впечатление люди, которые умели пустить пыль в глаза».

«Здесь были первые попытки продюсирования звука — Казбеков крутил ручки, он полностью делал весь звук, включая гитарный, что впоследствии мы никому не позволяли делать» (Шахрин). Здесь в последний раз появилась Алина Нифантьева. Идею опять ввести в «Чайф» Алину, которая пела в группе еще в 87-м, активно, но непонятно зачем, отстаивал Саша Калужский. «Не помню, как он нас убедил, но Алина с нами поехала» (Бегунов). А дальше Нифантьев: «Алина записала бэк-вокалы в нескольких песнях, но когда вышел альбом, в титрах ее не было. Я устроил Шахрину скандал, они перевели стрелки на Зиганшина, который оформление делал, тот сказал, что ничего не знает». Нифантьев опять обиделся. И Северин огорчался: «Валерка все горевал, ему казалось, что там какие-то барабаны не такие…» (Бегунов).

Так или иначе, альбом за неделю записали, отыграли концерт в ЛДМ, второй концерт Валеры; очевидцы говорили, что на барабанах сидел человек с совершенно сумасшедшими глазами, он не понимал, что происходит.

Сделали сведение, пошли искать Русина — пришло время платить. Шахрин: «Нашли мы его на верхнем этаже гостиницы, где он собрал уборщиц с дежурными по этажу и «давал Хлестакова»: «Я тут «Чайф» привез! Кого еще знаешь? «Наутилус»? Мои!.. «Агату» знаешь? Тоже мои, потому что я главный!». Рассказывал, что внизу сейчас записывается песня «Поплачь о нем, пока он живой», — «Так это про меня». Он сам это придумал, сам в том уверился и впоследствии уже в Свердловске часто эту историю рассказывал».

Над группой зависла неловкая тишина; нужно уезжать, деньги на гостиницу кончились, работа сделана, забирать ее без денег неудобно. Спасибо питерцам, уговорили студию ЛДМ чайфам поверить. В конечном счете деньги фирма «Метро» переслала. «А это была осень 1989 года, и мы поимели запись, которая по тем временам звучала очень неплохо, хотя сейчас у меня к ней вопросов масса, — говорит Шахрин. — Но там появилась «совсем другая музыка», как сказал один великий, другие интонации, другие песни, новое звучание… И все это нам придало какие-то силы, помог Питер. Этот город несколько раз расставлял в нашей жизни исторические вехи».

Помогли Питер и Русин. Как бы то ни было, альбом «Не беда» записан исключительно благодаря Вове Русину. Спасибо ему.

Так оно и было. Шахрин: «С Питером у нас, начиная с 87-го, были очень хорошие отношения». Не просто отношения — Бегунов: «Тогда мир делился на регионы, либо ты дружишь с Питером и нормальным считаешься, либо дружишь с Москвой и не являешься для всего остального мира нормальным, но зато включаются какие-то рычаги, и идешь как бы другой дорогой. Мы считались питерской группой, по воле судеб родившейся и игравшей в Свердловске. Нас в Питере считали своими». Там записали альбом, там произошла следующая подвижка. Шахрин: «Дружили с Андреем Бурлакой, в это время он стал главным редактором питерского отделения фирмы «Мелодия» и какими-то правдами-неправдами пробил нашу пластинку. Без денег, но все равно это была фантастика — сольная пластинка на «Мелодии»!..».

Пластинка вышла в конце 89-го, выпустили ее сразу четыре завода — Таллинский, Ташкентский, Московский и Питерский, каждый тиражом порядка 200 тысяч, то есть вышла она невероятным, почти миллионным тиражом! «Это был кайф! До того мы были бандой шаровиков, а тут — виниловая пластинка на «Мелодии»… — до сих пор горделиво выговаривает Бегунов. Шахрин: «Когда она вышла, Бегунов сказал: «Наконец-то, если теща спросит, кто я такой, могу сказать: «На! Вот кто я!». До этого, конечно, никто из наших родственников за артистов нас не держал, а тут виниловая пластинка на фирме «Мелодия»! Сейчас любой может выпустить компакт-диск, да и чуть позже на свободных лейблах пластинки выпускали многие, но на «Мелодии» есть пластинка далеко не у каждой группы!».

Чайфы воспрянули духом, да и промоушн был мощный: пластинки стояли, чуть ли ни в каждом магазине по всей стране. В Свердловске они продавались моментально, а в городе Чайковском их было завались, друзья возили оттуда коробками. Пластинка пошла, пошли предложения, «Чайф» стал ездить по стране, опять встала проблема директора. Шахрин: «Опять появился Анвар Хабиров в роли директора, откуда он появился, я так и не знаю. Музыканты хотели расстаться с Ханхалаевым, и мы расстались с Костей, но лучше не стало, нервозность только усилилась, Анвар был абсолютно зелен как директор и ничего сверх Костиного предложить не мог».

Нервозность усиливалась и по другому поводу, алкогольному. По которому часть группы могла на время вообще выходить из-под контроля. Нифантьев: «В 89-м я отмечал двадцать пять, и мы с Бегуновым остались в Ленинграде отмечать день рождения аж недели на три! Шахрин открыл рот и уехал с Севериным, а мы остались. Познакомились с Федькой Чистяковым, у него тогда крыша еще не так сильно дымилась, она у него всегда дымилась, но не так сильно. У нас было развлечение — петь песню «Я хочу быть с тобой» одних известных авторов. Часов по восемь без перерыва с вариациями… Безумные были оргии. Однажды в четыре утра раздался звонок, а мы уже часа три с особым цинизмом орали «Я хочу быть с тобой». Федька открывает дверь — три мента — Федька дверь захлопывает, и мы продолжаем петь. Они звонили, звонили, так и ушли. То есть мы с Бегуновым тогда очень сильно дружили. А с Шахриным я, наверное, никогда не дружил»…

Так что Шахрину, как и группе в целом, было, чего от жизни ждать, ожидания реализовались с лихвой, но позже. А пока кончался год, пластинка вышла, тогда же фотограф и дизайнер Ильдар Зиганшин изобрел логотип «Чайф», «за что мы ему очень благодарны» (Шахрин).

Вопрос экологии стоял перед страной давно. Но собственно к «Чайфу» отношение имел косвенное. «Чайф» тоже об экологии не очень задумывался, а задумывался он об иных материях: к весне 90-го с группой опять творилась непонятица: пластинка вышла, концерты поиграли, волна пошла на спад — а дальше что? Схема одна: всплеск — какое-то время ты на поверхности, потом медленно погружаешься обратно вниз. Нужно выныривать. Оставалось понять, как именно.

Помогли Костя Ханхалаев и Саша Калужский, они заговорили об экологии. Костя время от времени появлялся в Свердловске, останавливался у Шахрина, они после развода не поссорились. Подтягивался Калужский, потом подтянули экологию, но первоначально речь шла не о самой борьбе за чистоту окружающей среды, а о прикладных ее аспектах: «Калужский вспомнил, что в свое время кто-то из западных музыкантов проплыл по Миссисипи на корабле с экологическим агитпоходом, — рассказывает Шахрин, — и возникла идея об экологии. У Саши мама в научных кругах крутилась, он подкидывал информацию о том, что ситуация страшная, с экологией у нас полная задница, и хотя об этом все молчат, но еще через несколько лет это будет самая серьезная проблема. А у нас в стране опыт был, все эти си-неблузники, которые за всеобщую грамотность агитировали, за здоровый образ жизни, чтобы со вшами бороться… Это было в нашей стране, здесь эта форма естественна».

Втроем придумали акцию под названием «Рок чистой воды». Ехать решили по Волге, по матушке-реке, вышли на Нижний Новгород, на какой-то молодежный центр, Костя туда поехал, нашел единомышленника, Игоря Крупина, выяснил, что пароходство в жутком состоянии, неизвестно, кому принадлежит, а потому неизвестно, что со всеми пароходами делать. Время, когда не понятно, кому принадлежит власть в стране — делать можно было все. Какая-то бывшая комсомольская организация договорилась с пароходством, под экологию дали теплоход с гордым именем «Капитан Рачков», который шел от Нижнего до Москвы, а от Москвы до Астрахани. Мало того, оказалось, что во всех городах есть люди, которые согласны взяться за организацию концертов, встретить, подготовить площадку, сделать рекламу, а чайфы бы с компанией приехали и отыграли.

Через первый поход «Рок чистой воды» прошло больше двадцати групп. Основной костяк состоял из «Чайфа», «Телевизора», «Аукцыона», «Насти», плюс ротация: в каждом городе на борт брали по две группы из местных, они плыли до следующего города, там играли и ехали домой, на их место грузились новые, получился эдакий микротур для малоизвестных поволжских групп. Путешествие длилось три недели, а на какие деньги и как оно вообще могло организоваться, непонятно. Шахрин: «Выглядело это фантастически: куча неизвестных, непризнанных музыкантов, по большому счету — полусумасшедших алкоголиков, загрузилась на теплоход и пошла по Волге»…

«Сели люди на пароход и в первый же вечер так нарезались!.. — повествует Бегунов. — Три дня пили, потом вышли в мир, посмотрели и поняли, что он нам в принципе неинтересен, мы никому не нужны; обратно в трюмы вернулись и продолжали бухать. Красота, Волга… И постоянно зудящий Шахрин, что мы пьем много. Мы его искренне не понимали. Я казался сам себе свежим, нежным и обаятельным».

Нифантьев: «Я пришел в каюту с бутылкой шампанского, ее о тумбочку разбил, лег и уснул. Наутро проснулся, чувствую — как-то мне некомфортно. Представляешь, как йоги на стекле лежат? А пьяный — он, как йог, все эти осколки сидели у меня в спине, и ни одного пореза! А глубоко воткнулись… И Алина целый час куски стекла у меня из спины доставала».

Пили все, кроме Шахрина. «Он никогда много не пил, а тут, глядя на нас, стал пить еще меньше» (Бегунов). Мрачный Шахрин бродил по теплоходу «Капитан Рачков», теплоход представлялся ему мрачной пародией на весь мир: «Наверху рубка, там капитан, который единственный знает, куда мы плывем и где по фарватеру повернуть. Была верхняя палуба с люксами, где жили академик Яблоков, Костя Ханхалаев и начальник из комсомольцев… Они спускались в ресторан, видели, что все в порядке, и исчезали. Дальше музыканты гуляли… Были журналисты, экологи, были студентки, которые королевами ходили — женихов вокруг!..

Но оказалось, существует еще трюм, где не видно воды, солнца, где идет иная жизнь. Там жил экипаж. Как двигается машина, никому в голову не приходило, а внизу колбасились эти люди, белье на веревках растянуто, дети на велосипедиках по коридорам катаются… Я спустился однажды».

Не приходя в сознание, пьяный пароход проследовал с 14-го по 30-е мая через Горький, Казань, Тольятти, Куйбышев, Саратов, Волгоград до Астрахани и обратно через Ярославль и Углич в Москву. В среднем каждый второй день давали интервью «про экологию», играли концерты, хотя получалось и то, и другое неважно, что и не странно — попей столько… «Некоторые концерты на «Чистой воде» были для нас просто провальными — публика реагирует, но мы-то знаем, что можно и нужно играть по-другому. Помню, как Шахрин с лютой ненавистью смотрел на ритм-секциюс (Бегунов).

Апофеозом стала попытка угнать всю эту пьяную банду вместе с теплоходом «Капитан Рачков» в Турцию. Предпринял ее Глеб Вильнянский, интеллигентнейший клавишник «Насти», который был зашит и непьющ, но от общего угара развязал. Однажды утром выяснилось: была попытка захвата корабля с привлечением матросов для борьбы с террористом… Бегунов: «Мы говорим: «Да кто?» — «Ваш какой-то»… Оказалось, это Глеб нажрался, пошел всех на уши ставить, его попытались остановить, он смел преграды, и пришла идея, что надо ехать в Турцию. Поднялся на мостик, хотел поднять «Веселого Роджера»: «Всех козлов — за борт, идем в Турцию!» Капитан вызвал матросов, его вязали… Ладно, мы-то знали, как Глеб выглядит, но люди со стороны, когда увидели этого «террориста», они же валились от хохота!».

«Если такие тихие люди начинали с ума сходить, представляешь, что с остальными было?..» — Нифантьев. Уж как не представить… «На теплоходе Антон дико пил, запой у него явно прогрессировал, — свидетельствует Шахрин. — Поход был замечательный, только к концу мы все немножко устали, все было на три раза выпито, переедено, переговорено… Это был май 90-го».

20-го июня 1990 года «Чайф» должен был выехать на гастроли в северный город Урай — не то День нефтяника, не то еще какое гульбище, но «зарядили по серьезному»: три концерта по две тысячи рублей — деньги по тем временам огромные. С билетами на поезд проблема, Анвар купил в общий вагон, Антон заявил, что никуда в таком вагоне не поедет: «Я сказал, что не хочу ехать на этот концерт; напряги давно существовали, накопились, и я сказал, что мне неинтересно». Его вроде бы уговорили.

А у Шахрина день рождения на носу — 22-го числа. С алкоголем трудно, «у Антона грузчики знакомые в магазине, он вино покупал в больших количествах» (Бегунов). Антон достал на день рождения два ящика алжирского сухого красного вина, у него дома стояли. Нифантьев: «Ко мне заехал Северин, я говорю: «Давай-ка, друг мой Валера, пару бутылочек-то выпьем». Чтобы, значит, я смирился и решил ехать. Мы выпили, и не парочку, и поехали на вокзал».

В поезде Антону не понравилось, что он высказал собратьям по группе. «Ему шутливо посоветовали: «Кончай стонать» — рассказывает Шахрин, — он хватает гитару, плащ и, ни слова не говоря, бежит по коридору. Мы посылаем Анвара узнать, куда он, Анвар возвращается, говорит, что Антон вышел из поезда и ушел. До отправления две минуты, мы в недоумении выскакиваем из вагона». «Я взял гитару и вышел,» — Нифантьев. Остальные стояли у ресторана «Старая крепость», поезд без них шел в неведомый город Урай. Поехали к Шахрину, «и у него так мы глухо забухали — просто кошмар» (Бегунов). Главное, непонятно было, что делать. Несколько раз посылали гонца Анвара к Антону, он возвращался, говорил, что Антон дома, но не открывает. Так прошло двое суток, пока не позвонили в дверь Шахрину.

«Входит человек, полу бык такой, явно связанный с бандитами, и говорит: «Вы что, козлы, творите?» — рассказывает Бегунов. — Был жесткий разговор, и мы поняли, что нас плющить будут, если не поедем».

Урай — насыпной город на песке, туда самолетом завезли аппаратуру, приехали люди с буровых, руководство, пафосное мероприятие, которое из-за чайфов оказалось на грани срыва. И людей послали на самолете в Свердловск, чтобы они, во что бы то ни стало, притащили группу. «Чайф» погрузили в самолет, там они стали думать: что же делать?.. «Решили с Вовкой: никаких соляков, две гитары с драйвом втыкаем, я — по низким, ты — повыше, играем без баса, — говорит Шахрин. — Барабаны в середину выдвинули, вдвоем встали по боками и с дикой злобой лупили с мыслью: пусть побьют, но мы вышли»..:

«Более дебильного и странного выступления я не припомню, — это уже Бегунов, — мы как на паровоз бросились, все мыслимые и немыслимые педали врубили, создали шум; в общем, выкрутились». Самое странное, что публика аплодировала и даже танцевала… В финале подошел Женя Горенбург, который играл в том же мероприятии со своей группой «Топ», и сказал: «Слушайте, это настолько необычно!.. Мне понравилось».

Шахрин: «И нам сказали эти люди уголовной наружности, что два несостоявшихся концерта они нам прощают. Объяснились, и с нами уже довольно мило разговаривали, единственное, что по тем временам нам предлагали сумасшедшие деньги, по две тысячи за концерт, и мы их не заработали. Естественно, Антона по приезде видеть не хотели. Но и он нас видеть не хотел».

По дороге обратно разговорились с Володей Приваловым, свердловчанином, который в Урае оказался по делам мелкого бизнеса. Оказалось, он басист, и не прочь поиграть в «Чайфе»… «А у Володьки свой инструмент, что в то время было немаловажно, — Шахрин, — и мы предложили попробовать. Он пришел, всегда с улыбкой, про деньги вопросы не задавал, что приятно… Одна беда, он не мог придумать басовые партии. Предыдущие песни он с Нифантьева снял, на новые песни придумывать партии пришлось нам с Бегуновым. Может, поэтому в альбоме «Давай вернемся» они слушаются необычно — это вышло не из головы басиста».

Басист появился сходу по принципу «подвернулся — взяли». Парень, впрочем, хороший, с некоторой внутренней монстрозностью, благодаря которой быстро приобрел кличку «Арнольд». Ну и выпить любил, это как повелось… Хотя в большей мере дело дальнейшей алкоголизации «Чайфа» легло на плечи не Арнольда, а Володи Желтовских — еще одно приобретение лета 90-го. По поводу Володи — кличка «Малой» — Шахрин до сих пор испытывает некий комплекс вины, считает, что в «Чайфе» Желтовских споили. Бегунов не согласен: «Споили мы Малого? Споишь его… Он нас споить мог». Малому на момент прихода в «Чайф» было семнадцать лет, он был альтист.

«В это время единственным человеком в городе, кто действительно работал с молодежью, — рассказывает Шахрин, — был старик Б.У.Кашкин (художник-примитивист, также известный как К.А.Кашкин). Он собирал самых отпетых, давал им какие-то дудки, балалайки, они в них дудели, играли, и это было весело. И появилось такое место, бывшее здание Станции вольных почт на Ленина. Оно было заброшено, хотя за несколько месяцев до того в этом здании жил Нифантьев. Там собиралась молодежь, я несколько раз попадал в эту компанию и видел мальчонку, который играл на альте».

В мае 90-го Шахрина пригласили поучаствовать в Первом фестивале акустической музыки. Пригласили одного, организаторы почему-то побоялись, что группа остальных участников фестиваля своей значительностью задавит. Ну и денег заплатить не могли. И пришла Володе мысль пригласить мальчишку с альтом, который играл в Станции вольных почт, Володю Желтовских. Он учился в школе при консерватории, пацан семнадцати лет, но очень раскованный скрипач, который всюду таскал альт, и его не надо было упрашивать, в любой момент доставал и играл.

«.Мне понравилось, как мы с ним отыграли, мне всегда нравилось звучание альта, звучание виолончели и не нравилось звучание скрипки. И показалось, что этот инструмент может лечь на нашу музыку. Я понимал, что Привалов — басист послабее Антона, от замены мы получали минус, который надо было чем-то компенсировать, неким музыкальным наполнением. И я предложил Бегунову взять Желтовских. Он скептично к идее отнесся, но отыграли первую репетицию, Вовка сказал: «Меня не тошнит, если тебе хочется, путь будет».

И еще одного участника нельзя не помянуть — звукооператора Алексея Жданова. Привел его еще Нифантьев, ему и слово: «Леха Жданов — уникальная личность, слов нет. Он в свое время при аппарате грузчиком был. Когда с Густовым возникли проблемы, я познакомился со Ждановым. И я его притащил. А Леха, человек весьма хитрый, когда понял, что я его хочу привлечь, сразу за это схватился. Было такое кафе «Восточное», там собирались рокеры, бухали пиво. Туда мы ходили вдвоем, а с деньгами проблемы, и он быстренько обегал пустые столы, собирал пустые бутылки, шел их сдавал и покупал мне пиво. После этого я сказал: «Леха, ты будешь звукооператором в «Чайфе». Я его научил азам звука, и потом его называли лучшим звукооператором в стране, он на концертах делал очень хороший звук. Но года три вплоть до мордобоя его воспитывали, у него с крышей был полный улет. Он алкоголик… Все звукооператоры в «Чайфе» были монстры» (Нифантьев).

(свидетельство очевидца)

Ближе к осени произошло событие, возможно, не слишком заметное, но в некотором роде знаковое: «Чайф» потрудился разогревающей командой у «Бригады С». Событие, очень точно отражающее положение дел. Чайф, записавший несколько альбомов, на родине, в Свердловске, имевший статус почти звездный, объездивший половину страны, известен был стране слабо. И перед туром по Казахстану «Бригада С» решала, кого брать на разогрев.

Дальше рассказывает Дима Гройсман, в то время директор «Бригады»: «Мне несколько раз предлагали «Чайф» в качестве разогревающей команды, а Гарик очень серьезно относился к тому, с кем играть. Я группу «Чайф» не знал и у него спросил, не против ли он, чтобы играл «Чайф».

Звукооператор Жданов за работой, а к нему прокрался некто Дмитрий Гройсман, он и делает фотографу «ручкой».

Гарик согласился. Концерты были в Казахстане, мы едем на рынок, сели в автобус, нас спрашивают, не возражаем ли мы, если с нами чайфы поедут, они тоже хотят на рынок. Мы не возражали, они вошли, встреча получилась открытой, потому что все давно хотели с ними познакомиться».

«Оказалось, прикольные пацаны, легко с ними разговаривать, хорошие рожи, не спившиеся, не обрюзгшие… Какие-то они светлые были. А вечером концерт, я вышел посмотреть и услышал: «Поплачь о нем» и «Не спеши». И я понял: вот они, хиты-то! Почему их никто не знает?.. Они были известны среди музыкантов, среди специалистов, критиков каких-то, а народу — не очень. Мы стоили пять или шесть тысяч рублей, они — восемьсот, большая разница».

«Но мы познакомились, и с этого момента началась дружба двух групп, «Бригады С» и «Чай-фа». И если нужен был кто-то на разогрев, я предлагал: «Давайте чайфов возьмем». Коллектив маленький, стоили они мало. Но дело не в этом, мне были приятны эти люди, я с ними дружил, насколько тогда можно было дружить»…

В середине тура по Казахстану пришло известие о гибели Цоя.

Альбом «Давай вернемся» записан благодаря Андрею Бурлаке, но с последствиями, прямо противоположными предыдущему. Бурлака сообщил, что «Мелодия» открывает в Питере свою студию, оборудование не до конца готово, но писать можно. Решили ехать в Питер, собрались в сентябре 90-го. Записывал Андрей Муратов, Мурзик, клавишник «ДДТ», опять питерские музыканты помогали инструментами. Писались в лютеранской церкви, отсюда некоторый пафос звучания, особенно голосов.

Новаций в альбоме было много. Магнитофон — 24 дорожки — «совсем как у взрослых», от магнитофона легкий звукозаписывательный угар: «писали «Псов с городских окраин», начали 24 дорожки осваивать и забыли записать гитарную партию» (Шахрин).

В песне «С войны» Малой написал пять партий, выжал из альта симфонизм, которому чайфы страшно радовались. «Сбросили» песню на кассету, подсунули одной питерской знакомой послушать. Шахрин: «Она дослушала и говорит: «Классно!». Мы: «И как тебе скрипки?». Она: «Какие скрипки?»… А там, кроме скрипок, ничего нет! Вроде ледяной воды на голову. Там гитара и пять альтов!.. С тех пор я четко понимаю, что все наши мелочи — это для узкого круга, на публику они если и действуют, то, может быть, на подсознательном уровне. Да и то вряд ли».

За эту песню Шахрина много хвалили в газетах. За «обращение к военной тематике», хотя песня про музыканта, про Славу Задерия. «Мы сидели в квартире на Петроградке, самый загадочный район, — рассказывает Шахрин, — пришел Задерий, после рюмки говорит: «Да, конечно, «бойцы рок-н-ролла»… Я приехал с гастролей, а меня дома не ждут, сказали, чтобы я шел…». Песня про мужчину, который занят своим делом, а когда хочет вернуться в нормальный мир «на побывку», ему говорят, что силы ждать кончились. В ней до сих пор двор питерский слышен».

Писали «Открытие», зашел в студию Саша Ляпин, ему: «Сыграешь нам соло?». Он взял гитару, даже не настраивал: «Махните, когда играть». Ему махнули, заиграл. «И видно было, что там, где гитара не строила, он просто «подтягивал», и все. Виртуоз!» (Шахрин). Второй раз махнули, он играть перестал, записано.

Здесь появилась, наконец, «Ой-йо».

Писали долго, долго жили в Питере, закончили, но повторить виниловый триумф «Ну беды» не вышло — мастер остался в Питере, чайфы только переписали себе несколько кассет. Запись принадлежала фирме «Мелодия», фирма «Мелодия» распалась, стало непонятно, кому что принадлежит, кто что выпускает, все стало непонятно. Альбом два года пролежал на полке, и только в 92-м фирма «Фили» выкупила альбом у «Мелодии» и выпустила.

А пока кончался девяностый, ребята ждали выхода пластинки, ее не было, время уходило в ожидании… И под Новый год появился человек по фамилии Огнев, предложил тур по Дальнему Востоку, 25 концертов в 15 городах. «Деньги небольшие, но концертов много, да и просто интересно,» — Шахрин. Это было интересно…

(криминальное турне)

Прошлая поездка во Владик запомнилась прекрасно, и ожидать, что нынешняя превзойдет ее во всех отношениях, было трудно. Превзошла.

Памятуя трудности прошлого перелета, постановили: «Каждому подготовиться!» — в результате каждый взял по бутылке водки. На посадке в Новосибирске их в самолет запустили-таки, на второй посадке стюардессы поняли, что если чайфов выпустить, обратно их никто не пустит. На подлете к Владику кончилась последняя бутылка, но все бодры, и их долго уговаривали выйти. Чайфы говорили, что доиграют партию в карты и тут же выйдут.

Поселились в сюрреалистической гостинице «Якорь», с улицы будка чуть больше сортира, и все. Заходишь, а лестница идет вниз, ибо сама гостиница пристроена к скале. То есть заходишь на крышу, а чтобы выйти, нужно на лифте подниматься вверх, а не вниз. Понять это было трудно, парни путались, схемы рисовали, чтобы из гостиницы выбраться. Но и человеческий фактор в той гостинице был странен.

Бегунов: «А в гостинице, как скоро выясняется, происходит всероссийский бандитский сходняк… Я еще удивился: почему у гостей лица странные?.. И в ресторане странные сидят… А нам сообщают, что здесь делят регионы. Нас спасло, что девушка, которая помогала администратору, была вхожа в какие-то круги, и нас просто отмазали. Но ряд моментов был очень неприятных. В номер вваливаются люди, начинают ломать, как лохов».

Шесть концертов во Владивостоке, залы не то чтобы полные, но уверенные, потом начался сам тур, и чайфы поняли, что тура нет, есть города, в которые позвонили и сообщили, что «Чайф», наверное, приедет. Транспорта нет, ехали рейсовыми автобусами в Партизанск, в Артемьевск… «Играли в таких городах, названия которых я сейчас и вспомнить не смогу», — Бегунов. Январь на Дальнем Востоке, холодный, пыльный, бесснежный… Гостиницы без отопления. Боролись за то, у кого вечером собраться — придут люди, накурят, надышат, обогреют помещение…

Играли у военных, вместо звонков первые такты гимна Советского Союза, зав. сценой бывший полковник, заходил в гримерку строевым шагом и объявлял: «Товарищи артисты, второй звонок — готовность номер один! Товарищи артисты, третий звонок, прошу на выход!»… В половине городов концертов не было, администраторов огромное количество, никто не знает, что он делает… «Веселые парни, с которыми весело выпивать, но работать они ни хрена не умели» (Бегунов).

А год 91-й, пик талонной системы, без прописки ни поесть, ни выпить, а еще случилась Павловская реформа… «Не скажу, что мы сильно заработали, но денег на кармане было изрядно, — рассказывает Бегунов. — И въезжаем часов в пять утра в очередной город, видим скопление людей у сберкасс. Мы думаем: больные какие-то… Оказалось, отменили полтинники, а у нас в карманах одни полтинники!.. А их просто так не обменяешь, нужно объяснить, откуда взял… Техники, которые с аппаратом ездили, собрали все полтинники и вечером в ресторане развели китайских бизнесменов, купили у них кожаные куртки, пуховики и расплатились исключительно полтинниками. А товар, когда попали в Комсомольск-на-Амуре, они пристроили»…

Конечный пункт — Хабаровск, там Шахрин с организаторами чуть ни подрался. Приехали — по городу ни одной афиши. Слава Богу, афиши с собой были, и ребята, понукаемые Володей, устряпали чайфовски-ми плакатами три хабаровские улицы через каждые двадцать метров…

«Но самое смешное — обещанных денег мы так и не получили!» — Шахрин.

(«Четвертый стул»)

Время — январь 91-го. И возник молодой человек с книжкой под мышкой — «Бертолуччи о Бертолуччи». На следующий день книжка называлась «Феллини о Феллини», но кличка прилипла «Бертолуччи». А фамилия ему была Кылосов. «Он объявился режиссером Пермской киностудии, и я только много позже узнал, что такой не существует. Я живого кинематографиста тогда в глаза не видел и подумал: «Может, так они и выглядят?..» (Шахрин). Бертолуччи принес сценарий, авторами которого значились Бертолуччи (который Кылосов), Тонино Гуэрра (который настоящий) и еще какая-то Люсиль Лаке. Шахрин недостаточно разбирался в иерархии столпов итальянского неореализма, равно как и в международном авторском праве, и дал убедить себя в том, что Бертолуччи лично знаком с Гуэрра, что тот дал добро на съемки фильма, который потянет, как минимум, на «Оскара», только музыка нужна. А Пермская киностудия (которой нет) оплачивает музыку, тексты, запись, все… «Я говорю: «Хорошо, я подумаю», — рассказывает Шахрин. — Через некоторое время он появляется снова. Я понимаю, если пришел псих, наговорил всего и ушел, но он появлялся регулярно и регулярно с новой книжкой!»…

А сценарий Шахрину понравился. «Вовка прибежал, говорит, приехал человек, привез обалденный сценарий, от которого он просто заторчал. Произведение-то чудесное» (Бегунов). Называлось оно «Четвертый стул». Одним словом, Шахрин влез в историю по уши. Записал несколько песен под гитару, Бертолуччи их одобрил, весной сели писать альбом на студии Новикова Александра Васильевича.

«Я понимал, что для фильма должно быть какое-то другое звучание, не просто рок-н-ролл. Работали в чистой акустике, если и были электрические гитары, то чистым звуком, барабаны щеточками… В нескольких песнях скрипки и виолончель, играли Малой, Оля Хоменко и некто Юфа. Первый опыт со струнным ансамблем. Оказалось, они играют гораздо фальшивее нас, неритмично, без нот вообще ничего не могут. Леха Могилевский на саксофоне; и вообще был очень нежный, нетипичный для нас звук» (Шахрин). Писал Алексей «Палыч» Хоменко, он же сыграл на рояле в «Что такое зима». И забыл, что играл. Потом как-то услышал, спрашивает: «А кто это у вас на рояле играет?» Ему говорят: «Ты». То-то Хоменко удивился…

«Всему свое время» была написана для Насти Полевой, Вова хотел подарить Егору и Насте песню, написал, дал послушать — ничего. Тогда записали фонограмму, Шахрин пригласил Настю в студию, уговорил. «Там очень низкая для нее тональность, и некоторые ноты Настя спеть просто не могла, — рассказывает Володя, — она их выговаривала, и они не выпадали из общего тона. В конце я решил дописать такой телефонный диалог, тут же набросал на бумажке, Егор посмотрел — заржал… Мы все-таки его наговорили, и потом я видел, как люди слушали запись, пытаясь понять, что же там говорится. Мы убедительно это сделали. По крайней мере, после этой записи я понял, что моя супруга стала испытывать некоторое чувство ревности… Хорошо сыграли диалог, если жена поверила… У Насти судьба такая, многие жены из рок-н-ролла екатеринбургского считают, что у их мужей что-то с Настей было, хотя вид у Насти абсолютно невинный. При том, что ничего не было…».

«Четвертый стул» — едва ли ни самый стилистически цельный альбом «Чайфа» и один из немногих ритм-н-блюзовых альбомов за всю историю русской рок-музыки. Каждый альбом давал «Чайфу» в среднем по четыре вещи, которые оставались в репертуаре надолго, из «Четвертого стула» вышло целых шесть. «Ковбои» (это «Объект насмешек» себя ковбоями называли), «Я был солдатом» (очень старая, написана на стройке еще году в 83-м), «Мой блюз», «Всему свое время». «Шесть вещей мы играем постоянно, хотя, как ни странно, это самый непродаваемый альбом группы. Ни одного клипа, продается хуже всех, и в нем больше всего хитов»…

«Фильма, естественно, не было, — рассказывает Бегунов, — но спустя годы я увидел фильм этого человека! Я не очень верующий человек, но Тому, Кто Сверху, я очень благодарен за то, что мы не приняли участие в этом фильме». Об одном Бегунов сожалеет до сих пор — обговаривали они с Бертолуччи будущие роли, одна Вовке сильно приглянулась: «Я до сих пор влюблен в эту роль. Роль человека, который утром встает, приходит в Кремль, накладывает грим и ложится в гроб в мавзолее. Открывается мавзолей, идет толпа, а он спит на работе. Мавзолей закрывается — идет домой. Мне эта идея очень нравилась, мертвого Ленина играть — это круто». За обещанными деньгами Шахрин поехал в Пермь, пришел к человеку, которого Бертолуччи называл своим продюсером, к Юре "Горохову, тот от Шахрина о грядущих тратах услышал впервые, очень удивился, но заплатил. Прошел год, альбом выпустили. Оформление сделал Бегунов, рожицы на нотном стане нарисовал, а Лена, жена Шахрина, — дизайн. «И спустя время пришли два человека, — говорит Бегунов, — и сказали: «Мы обладаем правами на саундтрек не созданного фильма и хотим издать альбом»… На что им было сказано: пошли вы на хер! Бертолуччи потом появлялся на горизонте, но мы держали его на поводке, знали, что он стоит».

Иначе говоря, все было не то, чтобы плохо, но как-то странно. Дело было не в «Чайфе», тогда надо всей страной «флюиды витали нехорошие», это мягко говоря. Но и в группе жизнь шла неуверенно.

Пили. «В это время начал очень крепко попивать Малой, что меня пугало, он действительно был малой — нам по тридцать, ему семнадцать; проблема была подростковая — чтобы он школу окончил. А у него стало башню сносить, с ним вместе попивал Привалов по кличке Арнольд. Но с ним было ясно, что вариант временный, почти год играл, а все временный» (Шахрин). «Попивали» ребята с такой силой, что Бегунов с Севериным, которые тоже греха зеленого не чуждались, отодвинулись на второй план, по контрасту у Шахрина с ними было на тему пьянки замирение.

Концерты играли, но нечасто. Играть часто в 91-м вообще ни у кого не получалось, рокеры перестали собирать стадионы, поп-музыка все больше выдвигалась на первый план, забирала под себя публику. Рокеры огрызались, сетовали в газетах на то, что люди устали от социальщины… Устали — не устали, вопрос другой, но жизнь рок-н-ролльная протекала во все более разжиженном пространстве. У «Чайфа» в том числе. К весне были записаны две пластинки, и обе не вышли; концертов маловато, от чего нервно. В такой обстановке произошел второй поход «Рок чистой воды» (19–26 апреля), на сей раз по Белоруссии, т. е. против радиации. Он оказался тоже жидковат.

«Езда по каким-то городам, которые с радиацией, какие-то экологи, какие-то драки в гостиницах… — с трудом вспоминает Бегунов. — Мы и всегда-то любили выпить, а тут выяснилось, что тяжелые металлы выводятся водкой. Я никогда так часто не мылся в душе и никогда с таким энтузиазмом не пил водку».

На самом деле единственным существенным моментом за всю белорусскую эпопею стало появление девушки по имени Галя. Существенность вскрылась несколькими годами позже, а в 91-м Шахрин эту Галю не запомнил. Запомнил Бегунов: «Галя — милая, обаятельная женщина, а что Шахрин ее не помнит, так это просто: он никогда не был тусовочным человеком, и когда все начиналось, он обычно уже спал. Так что половина жизни «Чайфа» ему не известна». В общем, Шахрин Галю проспал, мы же с видом на будущее ее запомним, ибо ей «Чайф» обязан одним из чудес, которые случались в его истории.

В начале лета — «пьяный паровоз», тур на бывшем агитпоезде ЦК ВЛКСМ из Питера в Сочи. Поезд, оказавшийся без дела, зафрахтовали какие-то люди из Питера, и поехала по городам и весям компания из групп «Нэп», «Чайф», «Аукцыон» и французской группы, название которой никто не помнит. В первый день, когда рассаживались по вагонам, начальник поезда всех собрал и провел инструктаж по технике безопасности. О том, что может случиться в этом поезде. Речь его встречали смешками, но начальник был человек опытный и говорил не напрасно, хотя выглядело сказанное абсурдно. За время поездки случилось все, что пророчил начальник: от поезда отставали, пожар устраивали, вещи у музыкантов воровали, а кончилось все трагично, оторвало руку саксофонисту «Нэпа». «Поезд стоял в тупике, к морю идти через пути, пили, гуляли, обратно возвращались вечером, — рассказывает Шахрин. — Я пришел раньше, прибегают люди: «Оборвало руку!». И принесли руку отдельно»…

Еще одна авантюра чистой воды, половины концертов не было и походило все на советского времени «поезда выходного дня», когда люди набирали бутербродов, водки и ехали километров двадцать до лесочка с единственной целью — напиться. «В более пьяном состоянии я коллектив свой не видел, — это опять Шахрин. — У Валеры с Бегуновым были перегоны по четыре дня, которые у них из памяти просто выпадали: «Сегодня вторник?» — «Нет, уже пятница». — «Как? Вчера был понедельник, сели попить — и пятница?»…

Год 91-й — время безумных денег и нелепых проектов. В 91-м питерская девушка Наташа Завальнева заявила, что хочет вывезти группу «Чайф» в Италию. Девушка работала гидом в Эрмитаже, водила итальянцев на концерты «Чайфа». В те времена рокеры считали, что Запад им поможет, к появлению любых буржуев относились, мягко говоря, пристрастно. Но дела с иностранцами делались в центре, чайфы жили в Свердловске, до Урала иностранцев не хватало, а если добирался кто, так совсем шушера. И вот эта Наташа говорит, что сделает «Чайфу» несколько концертов в Италии, если они сделают несколько концертов итальянской группы Rife в России. Чайфы спросили, принципиально ли для итальянцев, где именно концерты? Им сказали: нет. И решено было сделать итальянцам тур по Северному Уралу. Тут им будет экзотика, опять же дешевле и договариваться легче.

Прибыли итальянцы в середине августа 1991 года. «Группа Rife являла собой зрелище комичное, — Шахрин, — такой Guns'n'roses, но в итальянском понимании, волосатые, кудрявые, в прикидах, рубились насмерть, пытались играть очень агрессивную музыку, а она мягкая, как шелк. Хорошие ребята, молодые, славные»… «Итальянский рок-н-ролл — очень смешное явление, — Бегунов хихикает. — Волосатые, ухоженные, упакованные, техничные дети. Я в первый раз увидел, что у мужиков могут быть такие красивые волосы. Косметический набор любого из них мог бы, и сейчас потрясти сознание моей жены: бальзамы, баночки, скляночки… А это Свердловск 91-го, в кране воды постоянно нет»…

К туру чайфы подготовились: «взяли несколько ящиков водки, несколько ящиков шампанского, закуси всякой, все составили в огромный ящик в автобусе и поехали» (Бегунов). Дикий уральский север — красота! Итальянцы в восторге, они никогда в жизни не видели, как стоит очередь в хлебный магазин. Бегунов: «А когда счеты в магазине увидели, у них чуть волосы ни выпали. Стали их на видео снимать и нам говорят: «Это то, что мы думаем?». Мы: «А что вы думаете?». Один говорит: «Я видел в музее в Египте, такая штука типа калькулятора»… Мы говорим: «Она и есть».

Шахрин: «Когда путч случился, мы были в Карпинске, в тайге, жили в пионерлагере. По черно-белому телевизору — танки в Москве… Итальянцы задергались: «Что делать? Куда бежать?». А мы им: «Это Россия, ничего мы не поделаем, завтра на рыбалку пойдем».

И пошли на рыбалку. А переводчица не пошла. «И я познал великую силу интернационального напитка «водка», какие он двери в пространстве открывает. Мы вышли, стали собирать удочки и достали первую бутылку. Выпили, горная река, видно насквозь, рыбы нет, хоть закидывай, хоть нет. Мы развели костерчик, достали колбасу, курицу, а итальянцы принялись пни корчевать и утверждать, что там такие жучки для насадки, ради которой горная рыба обязательно приплывет. Взошло солнце, мы уже пару бутылок выпили и стали друг друга понимать без всякого переводчика. И договорились до того, что «ну ее, эту рыбу»… Часам к девяти утра мы были пьяные и довольные, я точно помню, что мне кто-то рассказывал, какой у него дом, куда он едет отдыхать, а я говорил, что такое пионерский лагерь, где мы живем, что такое счастливое пионерское детство… И нормально общались, ворота сознания открыты, переводчик не нужен» (Шахрин).

За бутылочкой путч перетерпели, перед отъездом итальянцы накупили в музыкальном магазине на улице Луначарского кучу балалаек и мандолин по три рубля и со слезами благодарности на глазах отбыли на родину. Договорившись встретиться уже на Апеннинах, во что чайфы не верили и поверить не могли. Но случилось так.

Чудеса продолжались: некая фирма «Альтернатива» взялась оплатить дорогу в Италию с тем условием, что от них поедет человек по делам колбасного производства. В конце сентября чайфы с грехом пополам вылетели в Милан. И на автобусе в город Имола, известный трассой «Формула-1». Чайфы по привычке шутки шутили, разговор плавно переходит на «как тут у вас по поводу мафии»… Им отвечают, что мафия на юге, а на севере никакой мафии. Чайфы обещают, что теперь будет. Шутили, а водитель слушал… На первой заправке водитель открывает дверь, мимо него проходит Малой, которому совершенно искренне хотелось сказать шоферу что-то приятное на итальянском языке, он хлопает шофера по спине и говорит единственную фразу, которую вспомнил: «Memento mori, дружище!»… Больше они водителя не видели, исчез. Автобус им отдали и ключи к нему…

Ловко избавившись от водителя, чайфы попытались отравиться, что не вышло. Поселили их в общаге сельхозакадемии, фруктовые сады вокруг, персики, груши, виноград… Переводчица пошла спать, а парни в возбуждении собрали «банду Мишки Квакина» и обобрали итальянский огород. А что там таблички везде по-итальянски, так кто ж его знает?.. Набрали фруктов, помыли и съели. Оказалось, на табличках было предупреждение, чтобы никто ни в коем случае ничего не съел, потому что обработано химикатами, испытание которых не закончено, употреблять только после специальной обработки!.. И ничего.

В Италии было шесть концертов в разных городах. И на празднике коммунистической газеты «Унита». В чистом поле палаточный город, шатры, в них рестораны, ярмарки, аттракционы, концертные площадки, народ со всей северной Италии… И три итальянские группы между собой переругались, кому играть хот-лайнерами, и в какой-то момент играть стало некому. Организаторы предупредили чайфов, что играть придется чуть подольше. Стали играть, народ принимает отлично, и разошлись… Но это заграница, сказано «до десяти» — в десять рубильник выключился. Народ свистит, требует еще, группа в непонятке, руководство между собой попрепиралось, разрешило играть еще полчаса. Так два часа и отработали. А из окружающих баров несут упаковки пива… И называют наших парней героями… Они удивлялись поначалу, но время-то как раз после путча, когда они под Карпинском на рыбалку ходили…

Шахрин: «Оказывается, Европа переживала гораздо больше, чем мы сами. В разных городах висели плакаты «Демократия победила», танк с цветочком в дуле… И вдруг мы почувствовали себя героями… Оказывается, мы победили — ура!». И весь тур прошел под этим соусом. Гости мэра г. Имола, поездка в Сан-Марино… Приехали, кстати, на деньги человека, который хотел колбасную фабрику посмотреть, но его не выпустили, а итальянцы колбасную фабрику включили в программу. В восемь утра… Коллектив дружно ехать отказался, и Шахрин целый день изучал колбасное производство… Потом чайфы как борцы за экологию отвезены были на очистные сооружения, нюхали там, чем пахнет. А поход на автомобильную свалку… На десерт один мальчик из группы Rife оказался графом. Приехали граф с графиней, родители, и очень всех благодарили за то, что «русские герои» спасли их сына во время путча. А то они здесь, в Италии, так переживали, что война, танки и их сыночек где-то там. «Кто знает, что бы сказал граф, если бы знал, что в это время их сыночек в тайге водку пил, — размышляет Шахрин, — но мы подумали: «А что, пропасть мы ему не дали, кормили, поили».

Граф подарил каждому по персональным именным часам. Года через полтора Малой пошел закладывать эти часы в ломбард, чтобы опохмелиться, и честный служащий спросил: «Молодой человек, а вы в курсе, что они золотые?»…

А итальянцы, надо сказать, в России в каждой дыре шли первым делом на почту и посылали домой по открытке. Дальше пусть Шахрин рассказывает: «Ив Италии началось: «Когда мы пойдем на почту? Когда вы будете отправлять открытки домой?»… А мы все не шли. Тогда они решили, что нам денег жаль, и заявили: «У нас сюрприз». Повели на почту, достают открытки с марками… Пришлось отправлять. А я прекрасно понимал, что к моему приезду открытка не дойдет, не очень понятно, зачем писать открытку, если я приеду через четыре дня, а она придет через два месяца. И адреса ни одного не помнил, так что написал себе и своему соседу Макарычу: «Макарыч, — написал я, — не считай меня идиотом, но я вынужден послать тебе открытку из Италии»… А во второй поздравил семью с Новым годом. В начале декабря пришли открытки, я почти угадал. А Макарыч пришел и говорит: «Я не понял! Открытка из Италии от соседа Шахрина, которого я вчера видел…».

Под конец ребята из «Райфа» скинулись и сделали ребятам из «Чайфа» подарок — миллион лир. Что-то вроде штуки зеленых рублей. Бросились в музыкальные магазины, купили Бегунову педаль, Шахрину гитара понравилась, корейский «Телекастер». Он стоил 500$, у Вовы было 350. Вова решил торговаться до последнего. Торговались полтора часа, магазин закрылся на обеденный перерыв, торг продолжался. Продавец кричал: «Мамма мия!» — убегал, прибегал, потом долго смотрел вслед… Шахрин: «Гитара действительно очень хорошая, потом я ее честно продал за триста долларов Чижу и очень радуюсь, когда по телевизору ее вижу». А бегуновскую педаль вместе с сумкой украли в Шереметьево.

К зиме 91-го в «Чайфе» опять начались метаморфозы. Для начала Анвар Хабиров уехал в Англию на неделю и не вернулся… То есть он вернулся, но месяца через четыре, а пока группа осталась без администратора. Взяли Олю Пикалову. Миленькая девочка из пестрой, довольно агрессивной стаи околорок-клубовских девчушек-тусовщиц, которая, по воспоминаниям Шахрина, «могла сделать, что сказано, но если не скажешь, она не сделает ничего». Да к тому же «женщина на корабле», т. е. в мужской, постоянно кочующей и поневоле разнузданной компании. «Все проблемы, которые могли приключиться, приключились до единой…» (Шахрин).

В январе 92-го уволили Привалова. «Мы расстались с Приваловым, по-моему, довольно спокойно, уже давно было ясно, что он неадекватная замена Антону и по игре, и визуально», — рассказывает Шахрин. К тому же Привалов пил со все нарастающей силой и все меньше поддавался какому-либо контролю. Пил Малой, с ним проводили беседы, он обещал завязать, но все развязывал и развязывал, с ним вопрос, что называется, назревал.

Однако с увольнением Привалова встала проблема басиста, которые, как выяснилось, тоже на дороге не валяются. Басиста искали сперва традиционными способами, потом подавали даже объявление в газету, устроили прослушивание, приходили люди, некоторые интересные, пробовали, играли. Однажды пришла даже девушка, «но как-то мы не решились, хотя девушка на бас-гитаре — это очень интересно; но при нашей неустроенной жизни девушка на корабле — опасно» (Шахрин). Был даже эксперимент совсем экстремальный: в апреле 92-го группа «Чайф» устроила субботник в Историческом сквере в (уже) Екатеринбурге, после субботника концерт, играли без басиста и предлагали сыграть всякому, кто захочет. Вышел какой-то мальчик, сказал, что он Иван, играл…

Шахрин: «Мы по поводу басиста обязательно спрашивали Валеру: «Как тебе?». И Валера сказал: «Чего мы дурака валяем, Антон без работы сидит»… И сказал, что ему с Антоном было лучше всего работать. Так что возвращение Антона произошло с легкой руки Валеры».

За полтора года не работы в «Чайфе» Нифантьев с женой Алиной осуществил давнюю свою мечту — собрал проект «Инсаров». Успех этой акции был неочевиден, т. е. непонятно было, есть успех или нет его. Записали альбом «Бритва», довольно неровный, выпустить который удалось только году в 97-м. К началу 92-го деятельность «Инсарова» шла на спад, Антон сидел без работы, зимой Шахрин повстречал на улице Алину, поговорили, Алина жаловалась, что денег нет совсем… Шахрин ей посочувствовал, хоть и не слишком искренне.

«С Алиной я неспроста завел разговор, Антон смотрелся очень хорошо, у него была подача… И я сказал Алине, что можно попробовать найти какие-то другие формы работы вместе. Хочет Антон заниматься своим проектом — пусть будет у нас наемным музыкантом». Антона, который закрывать «Инсарова» не хотел, такой подход устроил. «Нашли компромисс, и в мае 92-го Антон вернулся в группу в качестве наемного музыканта, — рассказывает Шахрин. — Мы жестко оговорили условия: что он делает, как и за какие деньги. Инициатива была не только с моей стороны, но в большей степени, я думаю, со стороны Антона».

Нифантьев: «Обратно в «Чайф» я пошел работать за деньги, это совершенно точно. Раздался звонок, Шахрин сказал: «Ты не мог бы с нами съездить в Ленинград?». Я приехал, репетиции за две все вспомнил, дальше незаметно для себя влился обратно. Но почувствовал, что за полтора года что-то изменилось. Я понял, что публика меняется, молодеет, и когда я вернулся, меня уже не знали, я был для публики новым человеком».

Что-то менялось, что-то — нет.

Казалось бы, осень, зима, весна выглядели в событийном плане почти даже насыщенно. Осенью — «Рок чистой воды» по Байкалу, великолепная поездка, Братск, Улан-Удэ, четыре дня на Байкале — озеро, буддизм, степи монгольские… Приехала съемочная группа снимать фильм по «Року чистой воды», сняли кусок на песню «Ой-йо», чай-фы на яхте плавали, потом его из фильма выдернули, а только начала выходить на ЦТ программа «Утро», он понравился телевизионщикам, и стали его ставить по три раза в неделю.

В конце года Шахрин с Бегуно-вым начали делать телевизионное шоу «Семен и Феликс». «По тем временам это было интересно, — рассказывает Шахрин, — мы пытались с абсолютно дурацким видом скармливать народным массам ту музыку, которая нам нравилась. Крутили клипы хороших групп, не всегда коммерческих, а между ними снимали скетчи абсолютно дурацкие». Было, например, интервью в «первом экспериментальном екатеринбургском публичном доме при городской администрации»… Директор, завхоз, который жалуется, что девушки койки не берегут, портят и пишут на них слова всякие… А Семен с Феликсом (Шахрин с Бегу-новым): «А можно с девушками поговорить?». Им отвечают, что девушки на картошке… Предприятие-то муниципальное, шлюхи на картошку уехали…

Длилось это года два, лучшая передача была к пятилетию «Агаты Кристи»: выезжали в детский сад города Асбеста, показывали горшки братьев Самойловых, на которых теперь только примерным детям дают посидеть; были в школе, где учился Пионер, там пионерская дружина борется за право носить гордое имя Андрея Котова… В больнице, где якобы работал Козлов, показывали больного, очень худого, который принципиально не желает выписываться, его поддерживают в этом уникальном состоянии, а он все Козлова вспоминает с благодарностью…

В апреле — первый чайфовский субботник, в мае 92-го открыли фан-клуб, который просуществовал лет пять, потому его обратно закрыли. Каждый день приходило писем по двадцать, а Шахрин сделал глупость, пытался отвечать. Тогда письма начали прибывать в геометрической прогрессии, Шахрин испугался и отвечать перестал.

Была еще история с фан-клубовской цензурой — трудились там четыре девочки, письма разбирали. Скоро музыканты обнаружили, что пишут им почему-то исключительно юноши, поклонницы у группы исчезли напрочь! Недоразумение разрешилось после небольшого расследования, которое показало, что преданные фан-клубовки все девичьи письма просто отправляли на помойку. Тоже развлечение, и, тем не менее, дела топтались на месте, «Чайф» занимался перманентным выныриванием. Что такое выныривание?

Выныривание есть способ существования музыкальных коллективов и отдельных исполнителей так называемого «второго эшелона». То есть абсолютного большинства. Это когда ты есть и всем хорош, но не очень нужен. Записал альбом, выпустил хит, прокрутил по радио, проехался с концертами по городам и весям — ты наверху. Но прошло время, очень и очень непродолжительное, и тебя не то чтобы забыли, но нельзя сказать, чтобы помнили. Нужно опять выныривать. Опять альбом, хит, клип, акция какая-нибудь вроде «Рока чистой воды» или на худой конец субботника, а потом опять погружаешься непонятно куда. Пора наверх. Затянешь время между двумя выныриваниями — пиши пропало.

Выныривание — это очень тяжелая работа, единственное, пожалуй, дело на земле, полностью впитавшее в себя всю прелесть трудовых будней знаменитого Сизифа, первого из мастеров выныривания. И результат примерно тот же. Правда, Сизиф развлекался таким образом на том свете и за грехи, а музыканты — на этом и по специальности.

Бороться с выныриванием можно одним-единственным способом — переходить в звезды «первого эшелона». Особый талант для этого не обязателен, звезды делаются вручную, но с большими затратами. И к тому же, что весьма существенно, в Москве.

«Чайф» проживал в Свердловске (Екатеринбурге), близок был к Питеру, выныривал постоянно и довольно долго. Устал. С каждым годом выныривать становилось все труднее, ибо жизнь рок-н-ролльная протекала во все более и более разжиженной среде, потому что…

Точная дата смерти не установлена. Поминки продолжаются по сей день.

Советский рок скончался вместе с Советским Союзом. Жил шумно, а помер тихо, никто и не заметил. Многие до сих пор уверяют, что он жив и здоров, с чем и остается поздравить… не знаю, кого…

Кстати, о терминологии: этот рок был «советский» и сам себя так именовал. «Русским» он звался только на Западе, сам же существовал в СССР, а к моменту появления страны «Россия» (конец 91-го) он если и тянул еще, то на последнем издыхании.

К 92-му году советский рок из духовного, почти политического движения окончательно перешел в инфернальное состояние музыкального жанра в рамках единого пространства шоу-бизнеса. А это уже совсем другая жизнь. К которой почти никто из заслуженных рокеров так и не приспособился. Считать — одной руки хватит. От силы двух хватит рук.

Остальных, кто в этот счет не влез, или нет, или практически нет. Редкие до сих пор выныривают. А чаще сидят на кухне, водку пьют и разговоры разговаривают. Вернулись в исконное состояние…

Мир меняется, и чтобы жить, нужно меняться в нем.

«Чайф» менялся все время, пусть со стороны и не очень заметно. Причем, смены в составе, для любой группы чрезвычайно болезненные, повлиять на «Чайф» стратегически уже не могли. Шахрин: «К тому времени стало понятно, что это уже не просто компания, которая играет музыку, но есть некая задача, которую надо решать независимо от того, кто и что. Если на этапе восьмидесятых было важнее само ощущение группы, тут стали важнее сами песни».

«Я понимал, что нужно для себя определиться: или ты делаешь шаг в шоу-бизнес или нет. В то время стало ясно, что у российского рок-н-ролла есть творческая сторона, но есть и деловая, бизнес. Да, мы в состоянии писать песни, придумывать их, записывать, но бизнесом заниматься у нас никто не может. Но я же видел, что у коммерчески успешных групп были отдельные люди, люди неслучайною».

«В 92-м мы уже понимали, что не хватает человека в Москве, который будет профессионально заниматься группой».

(Дима Грозный)

92-й год, май месяц, четвертый поход «Рок чистой воды». Опять по Волге, опять на теплоходе, который на сей раз был не «Капитан Рачков», а вообще «Октябрьская революция»… «Организация на сей раз была попафосней: бар с рестораном, по вечерам джем-сейшны прямо на теплоходе, компания ехала более буйная, были мы, были «Настя», «Апрельский марш», «Бригада С», «Воскресение», «Аукцыон», «Crossroads». Времена бодрые…» (Шахрин).

Т.е. опять пили. Нифантьев: «Эти два парохода у меня в памяти слились в один, я со многими разговаривал, они у всех слились, никто не помнит, чем один от другого отличается».

Для нас существенно вот что: перед самой поездкой у Шахрина состоялся разговор с Желтовских о том, что пора завязывать пить, иначе судьба Привалова его не минует. «Я понял, что мы его вообще угробим» (Шахрин). Разговоры на Малого не действовали абсолютно, и в начале мая Шахрин объявил официально, что альтист уволен. «Он пришел ко мне домой и сказал, что все понял. Я сказал: «Хорошо, ты можешь месяц вообще не пить?». «Могу». И я обещал взять его на «Рок чистой воды», но с условием, что там он не будет пить вообще».

На пароход Малого взяли, в первое же утро Шахрин проснулся в шесть утра, в то самое время, когда основная масса участников как раз собиралась спать, и отправился на палубу делать зарядку. И слышит, как с верхней палубы спускаются очень пьяные люди, и барабанщик «Бригады» Батя говорит:

— Кто тебя обижает? Шахрин? Идем разбудим, за борт выбросим…

И Малой:

— Не-е-е, все нормально, сами разберемся.

В общем, не оправдал Желтовских доверия, пьян был совершенно. Шахрин в сердцах пытался его на первой же пристани высадить, но пожалели, доехал. После поездки «Чайф» сократился на одну персону.

«Он действительно очень артистичен, — Шахрин, — сальто на сцене делал, не переставая играть, в мониторах ничего не слышно, но он все равно попадал, уникальный музыкант с классической школой, умеющий играть что угодно. И с цыганскими такими подъездами, что в конечном счете и привело его в цыганский ансамбль. Тем более, уже тогда я понял, что альт — инструмент, который звучит очень хорошо, но чтобы он был действительно интересен, он должен звучать в программе два-три раза. И возить с собой юного алкоголика, чтобы он играл три песни, просто нерационально. Потом он приходил, говорил, что ему нечем заниматься, но у меня бывают моменты, когда я принимаю решение, и обратно меня сдвинуть очень трудно».

Второй существенный момент: с «Бригадой С» ехал ее директор, Дима Гройсман. Который давно и регулярно брал «Чайф» на разогрев и просто с чайфами подружился. И получил за это время уважительную кличку «Грозный». Москвич, профессионал, когда-то работал в театре Табакова, потом несколько лет с «Бригадой»…

На теплоходе Шахрин предложил Гройсману стать директором «Чайфа». Сперва, собственно, Володя спросил, не может ли Гройс-ман помочь в том, в другом, в третьем, Дима сказал, что если заниматься, то заниматься всем полностью. Шахрин признал такой подход разумным, оставалась одна неловкость — Гарик Сукачев, у которого Гройсман был, вообще говоря, тоже директором. Шахрин в тот же вечер переговорил с Сукачевым, тот ответил, чтобы Вова обращался прямо к Грозному. А вообще — «нет проблем».

На окончательную беседу Гройсман пригласил к себе в каюту Шахрина с Бегуновым (для представительности) и сказал, что согласен, но при одном условии: «Он сказал: «Давайте так, мы с вами начинаем с нулевой отметки, считай, что вас никто не знает, группа неизвестна», — рассказывает Шахрин. — Хотя к тому времени у группы был безусловный хит «Поплачь о нем», была «Ой-йо», которую распевали все. Но я очень легко согласился с Димой, решил, что так нам будет проще. Все произошло безболезненно».

«Мы договорились о том, что все, что не касается творчества, я имею право править под себя, — это уже Гройсман, — я сказал: «Вова, если ты готов на это, все вопросы, все контракты, все внешние сношения — через меня». Он согласился. Мы договорились обо всем, и ни разу с тех пор, а уже который год идет, ничего не пересматривалось. Иногда мне бы даже хотелось пересмотреть какие-то параметры, но я сам себя торможу, говорю себе: «Так нельзя, потому что мы договорились».

Шахрин: «У нас до сих пор с Гроисманом не подписано никакого контракта, был разговор, где мы оговорили условия, кто чем занимается: он не лезет в творческую часть группы, и мы играем те песни, которые хотим и как хотим; а мы не лезем в то, как он их продает. И с тех пор об этом ни разу не разговаривали, так оно и осталось».

С этим разговором отошла в прошлое еще одна эпоха в жизни группы «Чайф», эпоха выныривания.